Семья.

      Давящее розово-красное освещение ударило по всему внутреннему состоянию Арахнисса. Его взгляд был помутненный, картинка плавала из стороны в сторону, отказываясь фокусироваться на окружающей реальности, точно паук смотрел на мир через дно разбитой пивной бутылки. Удары сердца и тиканье его часов напоминали ему о том, что сейчас он не во сне, а все случившиеся события произошли наяву. Насколько же глупый поступок совершил Темный, заявившись в цитадель его бед… Перспектива быть секс-куклой для худощавой озабоченной палки его явно не устраивала.       Сначала вернулось ощущение конечностей, которыми паучок незамедлительно попытался пошевелить – без толку. Лишь боль пронзила запястья Гарольда. Что-то тугое и острое оплетало его лапки, не давая даже шанса высвободиться и сделать хоть что-то.       Слух тоже не отставал и постепенно до сознания Арахнисса стали доносится более или менее понятные слова: — Но ты обещал!... —Детка за…об…том. Ты же и … ак допустил мн…о оши…ок.       Глаза наконец-то пришли в норму, начиная вытаскивать из красно-розовой пелены еле различимые силуэты, однако потом они приобрели узнаваемые формы… Валентино и Энтони. Сутенер сидел на розовом диване, закинув одну ногу на другую, глядя на стоящего около него Даста. Они переговаривались о чем-то. Порно-актер всплескивал руками, а в его интонации четко слышался растерянный и плаксивый мотив, мотыль же просто улыбался, смотря на свою игрушку через розовые линзы очков. — Ты забываешься, Энджи..., - не договорил Валентино, устремляя свой взор в сторону, видимо, сильно возившегося Арахнисса, — Кто открыл тут свои глазоньки? — проговорил он, поднимаясь со своего места и широкими шагами направляясь к лежащему на ковре пауку, — Все кончено, шлюшка, — сутенер наклонился к Гарольду, обжигая его лицо своим дыханием, — А, знаешь, кто у нас тут любитель покончать?... Энджи, детка, что же ты там стоишь, подойди сюда – покажись своему братику. Вам же еще вместе столько сцен отрабатывать.       Фигура Энтони не двигалась, лишь опустила голову и обхватила себя всеми своими лапками, оставаясь неподвижно. Тогда гибкий тростник в шубе мигом подлетел к Ангелу, и, приобняв, повел за собой, закуривая очередную сигарету: — Ну, давай, сучка, говори. Коротышке очень интересно узнать, кто все это время был хищником. — Прости… - прошептал Энджел. — И все? Малышка, ты меня расстраиваешь своим поведением, - дылда оттолкнул от себя Даста, вновь наклонившись к Арахниссу. Темный что-то хотел сказать, однако во рту все слиплось и пересохло до такой степени, что получился лишь сдавленных хрип, который лишь больше раззадорил цилиндр, — Удивлен? Ха, раз уж твоя кровинушка не захотела поделиться с тобой своим истинным мотивом, то скажу я – белобрысая сучка воспользовалась то-бой. И сестрой, и отцом, да даже всей вашей мафиозной недоебанной ячейкой! Потому что я пообещал ей оставить ее жалкую жизнь в целости и, возможно, дать свободу. В последнее время эта блядь стала подводить меня все чаще. Акулы, этот отель… Не так ли, шлюшка?! – повернул он голову в сторону Ангела. Порно-звезда лишь сидела у дивана, пододвинув к себе колени и глядя в одну точку немигающим взглядом. Сутенер усмехнулся, — В любом случае, весь этот сыр-бор не из-за вас и не для вас. Вокси все хорошо продумал, -розовая шуба отошла от тела Темного, оставляя его и без того еще не пришедшее в себя сознание в полнейшем недоумении и смятении.       Даст не двигался. Даже не думал подойти к своему брату или посмотреть в его сторону. Изначально он правда хотел просто воспользоваться ненавистными родственниками, чтобы заполучить свободу и прощение Вэла. Сохранить Энджел желал лишь свою сестру – единственную душу в аду, которой было не наплевать на него. Но тот случай на кухне… Изменил многое. Все прошлые мотивы ушли далеко на задний план. Арахнисс перестал быть мерзким уебком, который то и дело находил поводы, дабы зацепиться за промахи Энтони, вступился перед отцом, не испугался натиска старого маразматика… А теперь… План подходит к завершающему этапу. Сколько всего совпало. Если хотя бы один шаг в плане Вокса был бы нарушен, то все его замыслы пали.       Глаза Арахнисса слипались. Он то и дело падал в сон или в обморок - трудно было сказать. В один из таких разов, когда Гарольд вновь открыл глаза, то обнаружил себя в теплом и уютном помещении, совершенно не связанный. Впереди тихо потрескивал камин, висели темные от теней картины, справа стояла софа, обтянутая красной кожей, а впереди за столом сидел он – Аластор.