Башмачок из виверновой кожи

      — Декокт, или же отвар из экиммы, у ведьмаков на вес золота. Но вот что погано: прежде чем тот отвар изготовить, надо хотя бы одну экимму, пусть даже самую паршивенькую, укокошить. А эти твари очень уж быстрые и не цацкаются ни со зверьём, ни с людишками, ни с мутантами вроде нас. Что коня, что ведьмака экимма может располосовать почище, чем кот мыша. Близко к этой мрази лучше не подходить: махнёт когтищами — и пол-лица мигом срежет. И даже крепкий доспех такой вампир прорвёт легче, чем нож холстину. Вот потому и приходится против экиммы готовить особое зелье. В бою с этим монстром поможет эликсир «Чёрная кровь». Для такого зелья нужно смешать три части купороса и по одной части ребиса, да ещё прибавить часть эфира…       Тут Хэнрик закрыл свои кошачьи глаза и снова очень сладко зевнул, закидывая руку за голову. Голос его постепенно замедлялся, как у человека, выпившего макового отвара и говорившего уже в полудрёме. Засыпая, ведьмак продолжил поучать Коннора, видно позабыв, что говорит не с учеником из ведьмачьей школы, а с рыцарем, которому такие ядовитые отвары были вовсе ни к чему.       — Да гляди, мальчик, делай всё это на открытом воздухе... ибо вонь будет стоять такая, как от дохлой лошади в жару... Не вдыхай пары этого варева, а то дуба врежешь безо всяких там вампиров... Обожди час и прибавь… к зелью грибов, произрастающих в тёмных пещерах и шибальцами называемых... Вкинь напоследок горсть лепестков чемерицы и влей пять частей крови гуля. Настаивай эту субстанцию… на алкагесте не менее трёх... ночей…       — На слух не слишком сладко, — подал голос Коннор, лежавший поблизости, подпирая голову рукой, и слушавший ведьмака, как иные дети слушают страшные и завлекательные сказки.       — Не слаще коровьего дерьмища... — сквозь сон согласился с рыцарем Хэнрик. — Но зато если какой упырь прокусит кожу и хлебнёт отравленной ведьмачьей крови, то быстро сдохнет в муках… Сдохнет… А ты… немедля… возьми нож… и отдели башку экиммы от… тела… и...       На этом месте ведьмак замолчал. Рыцарь подождал некоторое время, не доскажет ли Хэнрик, как правильно разделывать мерзкого монстра. Но видя, что суровый боец с вампирами и впрямь уснул, положив одну руку, исполосованную рваными шрамами, себе на грудь, Коннор тоже улёгся на спину.       Ему казалось, что ведьмак нарочно его дразнит, всё чаще останавливаясь в дороге. А ведь если бы они поторопились, то, пожалуй, за день добрались бы до Третогорских Ворот. Но Хэнрик твердил своё. Сначала остановиться в корчме неподалёку от Застенья. Разузнать, как дела в Золотом Городе. И только после того ехать, если в городе не учинили новые порядки. Так оно будет вернее.       Коннор закрыл глаза, следуя совету ведьмака, который хотел ехать ночью, по холодку, и чтобы лишние глаза их не видели. Но не спалось. Рыцарь строго свёл брови к переносице. Задышал, как некогда учил его ведьмак: медленно и глубоко, считая удары молодого и резвого сердца.       «На что тебе разум, как не для того, чтобы управлять собой? Прикажи себе спать — и уснёшь. Прикажи проснуться в нужное время — и проснёшься, когда будет надобно».       Но, видно, сердце рыцаря было сильнее разума, или разуму претила сама мысль о том, чтобы спать, когда кругом слышались незнакомые птичьи голоса и веяло запахом неведомых цветов, а в лесной чаще неподалёку то и дело раздавался треск, будто кто-то неосторожно брёл через кусты, не разбирая дороги. Может, медведь, может, пьяный разбойник, а может, что-то такое, у чего и имени-то не было.       — Это старое дерево от ветра трещит, нету там ни Лешего, ни волколака, — недовольно сказал сам себе рыцарь.       Он собрался уж накрыть лицо платком, чтобы игривое солнце, пробивающееся сквозь листву, не тревожило его, мельтеша россыпью золотых бликов. Но тут послышался какой-то далёкий неразборчивый то ли вскрик, то ли громкий стон. Звук тут же раздробился эхом в лесной глуби и затих. Может, это цапля сдуру заголосила на дальнем болоте. Или взвизгнул зверь, попавший в силок. Но Коннор невольно прислушался, поднимаясь со своего простого ложа из мягкой травы и походного одеяла. Крик повторился, раздавшись явственней и ближе. И тут уж точно слух его не мог подвести: испуганно заржали чьи-то кони.       Рыцарь тут же глянул на ведьмака, который не раз уж уводил их от опасности, улавливая своим нечеловечьим слухом тишайшие шорохи, затаённое дыхание и глухой стук страшных чёрных сердец притаившейся во тьме нечисти. Но на этот раз Хэнрик и ухом не повёл. Спал себе по-прежнему, не чуя рядом никакой опасности. А вот Янтарь, щипавший траву неподалёку, тревожно поднял свою красивую голову с белой звездою во лбу и дёрнул острыми ушками, тоже услышав нехорошее.       Туссентец легко поднялся на ноги и, откинув край одеяла, вытащил из-под него ценность, с которой не расставался ни днём, ни ночью. И, по правде сказать, ему легче было жизни лишиться, чем потерять это сокровище. Укутано оно было в холстину, перевито крепким чёрным шнуром. Коннор погладил ткань, и от предвкушения чего-то небывалого кровь жарко толкнулась в его сердце.       И будто подавая знак какой, ветер, пронёсшийся в вышине, всколыхнул кроны деревьев, грозно зашумела листва, и с треском посыпались наземь ломкие сучья. Послышался приближающийся топот, и Коннор, поспешно развязывая узел шнура, увидел, как мимо, по нижней тропке, вихрем пронеслись напуганные упряжные кони, таща за собой обрывки лопнувшей либо же разрезанной ножом сбруи.       — Duwelsheyss! — прошипел Коннор и, откинув наконец холщовую тряпку, обнажил меч в прекрасных ножнах с затейливым тиснением на отлично выделанной коже цвета запёкшейся крови. Знающий человек, приглядевшись, смог бы различить в узоре ножен фигурку водного чудовища кэльпи, а рукоять меча была обтянута кожей морского ската.       Пристегнув к поясу свой бесценный клинок, рыцарь не стал тратить времени на то, чтобы оседлать Янтаря. Толку с коня в лесу всё равно не будет, так к чему лишний шум поднимать? Лучше подобраться как можно ближе лёгким охотничьим шагом, а там уже ударить по разбойникам или чудищам, вероломно нападающим на беззащитных путников.       И давно пора было дать волю чудесному мечу, который ехал как простая поклажа с самого Туссента. Нынче настал его час. Час возмездия. Час боя. И не одному только ведьмаку быть героем, раскидывающим на пути всю ту хищную и наглую дрянь, что отъелась на мертвечине, которой щедро были усеяны поля сражений. Ничего! Рыцари, может, и не такие быстрые, как хорошо обученные ведьмаки-мутанты, но с какого конца за меч браться, тоже знают.       Туссентец прикинул, как далеко от их мирного привала разбойничают неведомые злодеи. Ещё раз оглянувшись на неподвижного, будто камень, Хэнрика, он припустил бегом, подгоняемый рыцарским долгом или тем, что ведьмак прозывал проще и грубее — «шило в гузне».