Бабочка в лапах паука / омегаверс /ЗАКОНЧЕНО/

Не выдержав напора, дверь рушится под натиском тел. С грохотом она падает на пол, внутрь раздевалки, срываемая с петель. Трое альф, что были на передовой, валятся вместе с принявшим поражение полотном, остальные по инерции натыкаются на первых, спотыкаются о поваленные тела и падают сверху. Образуется небольшая куча-мала из семи человек, остальные стоят за баррикадой тел и смотрят в упор на временное пристанище укрывшейся парочки — воздуха там будто нет вовсе, Намджун повёрнут к ним спиной, своей каменной глыбой укрывает того, ради кого они так беспощадно боролись с проклятущей дверью. Альфы замерли, словно сами себе не верят, что всё-таки сделали это — прорвали ненавистный рубеж. Но отчего же они не двигаются с места? Что же их держит на месте? Внутри изменился запах — теперь этот ферромоновый апокалипсис с привкусом полыни и ладана, и он так сильно давит на виски, подавляет волю, что до панического страха сжимает нутро. Альфы насторожились и не делают и шагу — былая решимость улетучилась, словно её и не было. Запах Намджуна, перемешанный с чистым ферромоном, теперь так очевидно усилился, что в глазах от него рябит и в носу нестерпимо жжёт, вытравляет последние крохи воли и недавнего желания. От Нама и раньше тяжело было, а теперь — просто невыносимо! Этот сгустившийся дым, горький и въедливый, наворачивает слёзы на глазах, режет острыми кромками, выкручивает сознание, рождая в голове картинки кровавой расправы. Она такая явственная, что нутро альф перекручивает, будто их кишки через вспоротые животы кто-то сейчас тянет и наживую через мясорубку прокручивает — их тащит за своими же органами и затягивает под крутящиеся ножи прямиком на верную смерть. Живьём. Намджун медленно поворачивается корпусом. Но лучше бы он этого не делал, потому что его вид шокирует. Глаза альфы чернее самой жуткой ночи, из них такая сила сейчас исходит, что хочется заскулить и убежать скорее, только не видеть, не ощущать, не вспоминать. А от самого Нама исходит такая властная аура, что сметает всё на своём пути, она словно синими языками пламени полыхает — того гляди своими обжигающими пальцами заденет кого-нибудь и тогда всё — сгоришь без остатка и даже кости обуглятся. С уголков губ Намджуна, по обе стороны стекает тёмная, густая кровь, она течёт по подбородку, а он её не утирает и не слизывает, словно не замечает — и похож сейчас альфа на какого-то дьявольского графа Дракулу, словно только вышедшего из преисподней. И если сейчас не убраться с его дороги, то он точно скушает не только твоё тело, но и душу выпьет вместе с кровью. Трое альф, что послабее натурой, сразу сбегают с места, не выдержав такой подавляющей ауры, что чёрными клубами заполняет всё пространство раздевалки — своими отравленными нитями она наружу с напором вырывается, каждый миллиметр пространства захватывает, в кожу вплетается, до мозга добирается и начинает творить там немыслимые бесчинства, пугая жертв адскими картинками. «Минус трое» — отмечает про себя Намджун. Он хищно скалится, показывая, что идти до конца намерен, что страху в нём ни на грамм. Страх он сам тут раздаёт — кому бокала достаточно, а кого-то поить хоть до утра будет — потому что сам он не пьянеет. Это его царство и его привилегия раздавать убийственные дозы по своему усмотрению. — Я вижу, вы ещё не поняли, какую ошибку совершили. — Утробным голосом пригвождает Намджун и окидывает своим тяжелым взглядом присутствующих. Он в душу каждому смотрит и с персональным страхом встречается. — Даю шанс на последнюю работу мозга и возможность убраться отсюда по-хорошему. Если кто решит остаться, я лично его запомню, и поверьте мне, на этом дне всё хорошее для вас и закончится. Некоторые парни начинают переглядываться и задумываться, стоит ли овчинка выделки. Все знают, что Намджун из-под земли достать может, душу вытрясти — в его руках много инструментов для уничтожения. И физическая сила в ней не первое место играет. Да и ферромоновый натиск будто слабеет, немного отпускает — недавнее желание уже не так сильно бьёт в виски. К тому же он уже отравлен запахом альфы, поэтому смысл бороться за такой вожделенный минуту назад кусочек — всё это уже не кажется некоторым таким уж привлекательным. Ещё двое покидают место действия. «Осталось восемь» — Намджун хищно улыбается, вот такой расклад уже гораздо привлекательнее. Но всё же, устраивать показательные выступления по выбиванию мозгов, когда у него на руках бесчувственный Чимин — тоже так себе затея. Оставшиеся альфы, чувствуя уменьшившуюся численность, начинают потихоньку потухать, но ещё держатся, не сдаются. — Нас больше, ты не справишься. — Выступает с заявлением самый храбрый, или может просто не любящий отступать, альфа. Его запах самый сильный из всей присутствующей группы, поэтому, наверное, он, чувствуя себя «лидером восстания», решил взять такую смелость и выразить общую мысль. Они же альфы и так позорно отступать — это тоже унизительно. Не сказать что им уже особо и нужно всё это, так как расклад по ферромонам с каждой минутой меняет свой приоритет — на кону уже просто некая… «честь»? Намджун это читает по глазам, понимает, дать шанс готов… не ради вдруг возникшей в нём альтруистичности, а чтобы вынести отсюда им же помеченного омегу (да уж, какой неожиданной виток судьбы) в целости и сохранности. Потому что если возникнет потасовка, Пака может краем зацепить по чистой случайности, а он ведь теперь за него ответственен — хотя бы на уровне сохранности и безопасности (будто до этого он тем же самым не занимался, можно подумать). — Послушайте сюда, малыши. — Альф коробит от такого сравнения, но Нам так подавляющ сейчас, что именно таковыми они себя и чувствуют на самом деле. — Вы же понимаете, что здесь сейчас произошло, вы же чувствуете мой запах. — Глаза альф вмиг оживают, они словно только что осознают ту истину, которую никак до этого проглотить не хотели, но явственно ощущали нутром. Он сделал метку — это ясно как день: как то, что запахом своим заклеймил, кровью обагрил, что всё ещё стекает дорожками — чувствуется, что вкусил Чимина как следует, до конца ритуал произвёл, запечатал и своим именем подписался. — Этот омега теперь мой. И… — Намджун делает паузу и снова обводит всех суровым, убийственным взглядом, которым можно к крестам распятых приколачивать. — Поэтому я могу на законных правах защищать его до конца. Вы знаете законы? Кто из вас на правовом учится? — Пару альф обреченно поднимают руки. — Так вот, за своего меченого омегу, если я его защищаю, я могу даже покалечить. А я могу! И я покалечу, не сомневайтесь. Намджун уже улыбается так, словно он и сам хочет вгрызться в глотки, хоть минуту назад и желал дать шанс уйти, а сейчас уже передумал — ведь теперь даже закон на его стороне и он распробовал эту новую понравившуюся ему идею. Ах, этот маленький пунктик в законе, дающий такое право, а Намджун правовое дело знает, потому то и сделал то, что сделал — всё рассчитал, не только на уровне того, что альф его запах отпугнёт. Хорошо быть умным и начитанным, да? Ещё конечно надо доказать, что он именно защищал… «Но неужели Нам не докажет, с его-то связами и знакомствами?» читаются рассуждения в глазах альф. Да даже и без них — он сам по себе опасная машина, умеющая давить сложные ситуации на корню, и его собственных мозгов хватит всё доказать без всяких проблем. Альфы опускают глаза, вздыхают — кажется, бой проигран, даже не успев начаться. Позорно конечно, но на кону их спокойная жизнь, и ради нескольких минут похоти, которая, к слову, как все успели заметить, спала — дело вообще не стоит свеч. Протрезвевшие альфы начали расступаться, показывая тем самым, что они приняли свой проигрыш. — Ты лично дверь на место поставишь. — Ткнув пальцем на «лидера» заявляет Намджун, подхватив Чимина на руки. — Я потом лично проверю. Твёрдой походкой, Нам выходит из зала и выруливает в обычно пустую зону — одну из тех, где студенты почти никогда не ходят. Присев на диванчик, он устало опускает голову, не замечая, что она утыкается в грудь Чимина. Он потратил силы — нет, он не вымотан конечно, просто морально перепахан… его жизнь повернула сейчас совсем не по тем рельсам, по которым она должна была идти по его представлению: кто-то одним движением повернул стрелку и вот его поезд уже едет по другому пути, резко сменив курс — теперь за окнами иные пейзажи, а конечная цель совершенно не ясна, куда его примчит — тайна покрытая мраком. Намджун хмыкает себе под нос и начинает глухо смеяться, подрагивая спиной. А затем поднимает голову, понимая, что всё это время прижимался к груди омеги. «Омеги…» — этот факт всё ещё никак не приживётся в его мозгу, он отторгается организмом — слишком всё внезапно произошло. Это как, грубо говоря, если вам всегда говорили, что небо голубое а трава зелёная и вы сами это своими глазами видели, а потом бах — и оказывается всё наоборот. На любое принятие нужно времени. А если у вас его нет? А если, так вышло что вас не только поставили перед фактом, а вам самому пришлось в срочном порядке делать «выбор без выбора»? Ещё полчаса назад Чимин был бетой, потом он вдруг резко оказывается омегой, а ещё через совсем короткий промежуток ты ставишь на нём собственное клеймо, которое теперь не только его, но и в какой-то степени — твоё собственное, выжженное в душе. Ведь это не шутки какие-то — это вещь серьёзная. «Родители будут рады» — усмехается про себя Намджун, они ведь так давно мечтали, чтобы у меня был постоянный омега, несчастные родители «вот вам, дорогие мои». Его поезд мчится на всех парах, курс сменён и повернуть назад нет никакой возможности. — Ручки хоть и маленькие, а стрелку перевёл ловко. — Намджун берёт Чимина за крохотную лапку и с горечью ухмыляется. — Как жить теперь будем, зверёк? Альфа вздыхает, рассматривает Пака, что расположился в его руках, как новую веху в его жизни, вынужденную ношу — маленькую, жмущуюся к нему и очень горячую. Нам подносит руку ко лбу омеги и поджимает губы. Жар. — Этого следовало ожидать. — Альфа поднимает глаза к потолку в раздумье. «Ну и куда его теперь? Домой, чтобы родные позаботились? Почему вообще они все так дружно скрывали этот факт? Что такого в том, что он омега? Мутные они какие-то, странные… С этим всем надо бы разобраться получше.» — Да Чимин, ты просто таки человек-загадка. — Шепчет альфа и замечает, как омега начинает немного ворочаться, постанывая и прижимаясь к его груди плотнее, тянет маленький носик и вдыхает глубоко. — Запах мой нравится? Боль заглушает? Намджун вспоминает, как истошно кричал Чимин от боли — это было правда неприятным зрелищем, словно того заживо на куски резали или в кипятке варили. Не приведи господь никому такие муки на себя принимать. И Намджун не желает этого Чимину, потому что теперь, с этого дня, с этой минуты он его боль разделять должен… вынужден. Теперь, когда он поставил метку — ферромоны Пака будто бы угомонились, он уже не чувствует той катастрофической по своему напору концентрации гормонов, только лёгкий её фон, который Нам без проблем может выдержать. «Просто уму не постижимо, как такое может быть». Он о таком никогда не слышал и не знает, что это за феномен такой. А то, что это что-то из ряда вон выходящее, это точно! Ведь обычная концентрация ферромонов у омег, даже в течку (а он их повидал не мало) не бывает таких масштабов. Обычно, чем выше гормональный фон, тем больнее она у омег протекает. И если придерживаться этого простого уравнения, то получается, что Чимин испытывал просто катастрофическую по своим масштабам боль. «Как он не умер только от болевого шока?» Намджун нахмурился и прижал омегу сильнее к своей груди, крепко сжимая хрупкую спину своими мощными руками — пусть дышит, ему не жалко. Но, что интересно, течки у него нет — хотя должна быть, он даже нутром это чувствует. «Что это за неведомая хуйня вообще?» Это всё какая-то пока не решаемая задача. Да, Намджун задачи любит, но тут, похоже, одна из математических загадок, на которые надо убить тонну серого вещества. — Будем разбираться. — Утвердительно заявляет самому себе альфа и берёт в руки телефон. Ехать на машине с Юнги он не хочет — вообще не тот момент сейчас, да и доверие пока пошатнувшееся он не восстановил. К тому же он альфа, вдруг ещё среагирует как-то не так, а ведь то, что Шуга к Чимину не спокойно дышит — для него совершенно очевидно, а бить морду он ему не очень-то хочет, но если понадобится — сделает это. Но зачем доводить до такого и горячиться, если у него пока просто подозрения? Скорее всего, Юнги делал всё это из-за чувств, выдавать боялся, а за такое от друзей не отворачиваются — тут поговорить и постараться понять надо. И он поговорит, вот только по базе для начала его пробьёт и если ничего не подтвердиться, тогда уж за бокальчиком-другим, по-дружески и расставит все точки над «И». Специальное такси, в котором работают одни только беты, через пять минут подъезжает к заднему двору университета, чтобы ни с кем не пересекаться. Нам доносит Чимина на руках и, садясь с ним в обнимку на заднее сиденье, называет адрес своей квартиры. Альфа решает, что сейчас это будет лучшим решением: кто знает, насколько Чимину станет хуже — ему сейчас нужен его запах, это определённо — метка делает своё дело. К тому же из-за неё у Чимина поднялась высокая температура — он должен привести его в порядок, раз уж так получилось и по его «вине» тот страдает. Намджун продолжает охуевать от происходящего — с приходом в его жизнь этого зверька всё кардинально поменялось, вот прям с самого начала не туда пошло — всё время что-то происходит, только успевай на поворотах. Он даже вроде уже и свыкаться начал, что видимо у него карма такая, с этим мелким недоразумением повязанная, даже шутил про себя, что судьба просто поразвлекаться вышла и на них наткнулась — и ей эта шутка так понравилась, что она решила и дальше вовсю развлекаться. Но он и предположить не мог, что она сделает такой внезапный эпик фейл. Походу там, наверху (если там кто-то есть, а Нам уже просто убеждён, что есть) совсем ебанулись. Права была его «льющая слёзы», предрекая феерический звездец. Вот он и наступил. *** Целые сутки Намджун бился над Чимином: менял охлаждающие пластыри, приносил пить, пытался впихнуть прописанное сразу же вызванным их семейным доктором, обезболивающее и жаропонижающее (такое уже было в его аптечке, правда, почти закончилось). Накормить — было делом провальным, да и как сказал доктор — сейчас этого и не нужно, потому что организм омеги находится в щадящем режиме: ему поставили систему и прокапали поддерживающие «витаминки». Несколько пакетиков с раствором док оставил альфе, чтобы тот два раза в сутки повторял процедуру, если тот так и будет в отключке, Намджун заверил, что приезжать ради этого не стоит: катетер был поставлен, проблем быть не должно, но если что он будет звонить. Нам делал всё от него зависящее, чтобы Паку не стало хуже (это в итоге удалось), но и лучше пока тоже не делалось — омега не приходил в себя и только периодически постанывал: он бился в горячке, а альфа практически не отходил от него ни на шаг. Ведь как только он отходил по нужде — Чимину словно делалось хуже, и только его запах унимал боль младшего. Метка на шее омеги зацвела чернильным цветом с багряными разводами по краям, напоминая собой диковинный цветок, словно из самой Преисподней — завораживающе прекрасный и устрашающий одновременно. У долбанутых на эзотерике омег есть даже целая расшифровка этих укусов — по цвету, форме и размеру. И все что-то значат — вроде как предсказывают о том, какие отношения сложатся. Укус важно рассматривать именно в первые сутки — потом уже не считается. Был у Нама однажды в юности один такой, повёрнутый — всё после ночи любви рассказывал об этих цветках — так мозг к утру затрахал, что альфа сам от него сломя голову ломанулся, даже завтракать не стал. А ведь поначалу понравился — ну что скажешь, зелёный Намджун ещё тогда был, допускал длительные разговоры после секса. Но вся та шизотерика у него надолго желание общаться отняла — столкнуться с феерической глупостью омеги после бурной ночи — такое себе разочарование и совсем не вишенка на торте. Никаких разговорчиков после перепихона — вот его твёрдое правило. А если омега из особо неугомонных — трахай его снова, чтобы просто отключился и тогда уже без вариантов. Намджун бы может и забыл всё, что тот астральщик ему говорил, да вот, к сожалению, память у него слишком хорошая, а мозг ему тогда он конкретно десертной ложечкой выел — воспоминания на всю жизнь остались. Знания со знаком минус — просто тупо взяли и отъели часть серого вещества, которое можно было нужной информацией забить. Ну, значит так: всякие там сизые укусы и в сторону фиолетового — это значит истинные отношения, процветающий союз, но через первоначальные страдания; красный укус — страстная любовь, где царит море бушующих чувств и искры чуть ли не из глаз; укус в синеву — искренние и преданные отношения, где партнёры честны и надежны. Вообще там масса всяких цветов и оттенков, их сочетаний. По форме тоже пытаются что-то прочесть — интерпретируют её всяко-всяко, на что похоже — зверь ли какой или символ. Но в любом случае, какая бы форма ни была — укус называют цветком. Потому что это букет из двух (или гораздо реже — трёх-четырёх) запахов, запечатанных кровью, так и зовут в народе — «кровавый цветок». Намджун лежал около Пака, давая тому возможность беспрепятственно насыщать свои лёгкие его ферромонами, умиротворяя бушующую внутри боль. Он смотрел на чёрные глянцевые панели, встроенные в нишу потолка, рассматривая их отражающиеся силуэты, и даже сам не понимал, зачем сейчас вспоминает всю эту эзотерическую чушь. Может потому, что когда с тобой происходит такое судьбоносное событие, с которым тебе дальше нужно будет что-то делать — начинаешь отвлекаться на всё, лишь бы унять внутреннюю стихию? Про чернильные укусы он расшифровок не припомнит, похоже, таких в природе не бывает. Нам усмехается «грёбаные шизотеристы, связь с реальностью растеряли». Перед ним рядом лежит живое доказательство того, что бывает и очень даже — вон как расцвёл, крупный, устрашающий — любого альфу отпугнёт. «Зачем я вообще об этом думаю?» Чимин вдруг вздрогнул и Намджун подвинулся к нему поближе. — Пить… — Застонал омега, и это было первое, что он произнёс чуть более чем за сутки. «Наконец-то» выдохнул альфа и потянулся за стаканом на прикроватной тумбочке. Аккуратно поднеся воду к пересохшим губам, Нам немного приподнял Чимина, придерживая его голову и спину. Пак вцепился своими пальчиками поверх придерживающих стакан пальцев альфы, помогая себе и жадно глотая воду, будто та самое вкусное что есть на этом белом свете. Выпив всё до дна, он немного приоткрыл глаза и обернулся в сторону Намджуна, посмотрев на него в упор невидящим взглядом, он странно улыбнулся (словно был пьян), отчего бровь альфы удивлённо приподнялась, и снова обмяк на руке Нама. — И что это было? — Прошептал Намджун и притянул к себе омегу, беспокоясь, как бы это не было предвестником чего-то нехорошего. С этим маленьким зверьком только и держи ухо востро! — Вот мне забот. — Бормотал Нам, утыкая Чимина к своей груди — он делал это уже бесконтрольно, настолько привык к тому, что тот сопит ему то в плечо, то в шею, то в грудь. Так альфа и заснул, рядом с Паком, несмотря на день. Во время сна его словно начало что-то душить: вперемешку с настойчивым вожделением в мозг начала пробираться огромная тень, которая опустилась на его голову и начала лизать по всем контурам — обрисовывая мужской силуэт и внося смятение в беспокойный сон. А во сне Намджуну снились бесконечные лавандовые поля, залитые солнцем — аромат, исходящий от нежных цветков погружал его в умиротворяющую, но в то же время возбуждающую негу и окутывал с головы до ног, как в прозрачный кокон. Ему было так хорошо, как никогда — мир вокруг был залит настолько яркими красками, что он непроизвольно сощурил глаза, прикрывая их рукой. А когда убрал — увидел перед собой лицо Чимина: такое светлое, нежное, пропитанное солнечным светом, а сам омега будто был прозрачный и весь светился переливами, испуская необычайный аромат, от которого альфе кружило голову и заливало мир вокруг тоннами тягучей жидкости — той самой, которая облепляла его в раздевалке, днём ранее. Чимин смотрел на него с некой тревогой в глазах, но продолжал при этом пьяно улыбаться — и от этого несоответствия Намджуну сделалось не по себе. Чимин протянул к нему свои маленькие ладошки, но не успел альфа и глазом моргнуть, как в тот же миг омегу словно кто-то стал утягивать вдаль, в глубину, словно дёрнув за невидимую верёвку, обвитую вокруг тонкой талии. Пак отдалялся от него всё дальше и дальше, лавандовые поля начали сворачиваться, а кисельное марево наоборот — облеплять со всех сторон всё плотнее, забивая его глаза, нос и глотку. Намджун резко просыпается, явственно ощущая запах лаванды, от которого всё внутри него сразу пробуждается и встаёт по стойке смирно. Альфа всё ещё под впечатлением сна, он крутит головой, пытаясь определить источник запаха, а когда внезапно понимает откуда он исходит, его глаза расширяются. На его руке пристроился удушающе вкусно пахнущий зверёк, посапывая в область ключиц и шевеля губами. Лежит так рядом, касается его маленькими ладошками и источает аромат, ну точно как та чёртова кукла-саше, прикол от друзей. Вот только сейчас это вовсе не прикол, хотя… это тоже шутка, только гораздо более высокого порядка. «Твою мать, как так то?» он не может поверить в то, что у Чимина проявился именно такой природный аромат… «Что за шутки? Почему? Почему это ни что иное, как лаванда? Неужели другого запаха не нашлось?» Он резко подскакивает и бежит на просторную лоджию, чтобы надышаться чистым, не пропитанным этим цветком, воздухом. На улице уже вечер — Сеул переливается разноцветными огнями, как будто у него вечный праздник: подсветки зданий, разнообразные видеобаннеры, фонари, растяжки лампочек вдоль дорог и магазинов — всё это прекрасно, да и панорамный вид с самого верхнего этажа просто потрясающий, но только сейчас не до любования красотами. Нам с силой опирается руками о каменное ограждение, рвано втягивает воздух и, закрыв глаза, пытается не рассыпаться на миллиарды атомных клеток, пропитанных тонким ароматом. Этот сиреневый морок — его страсть и его утешение… Судьба, похоже, такая мастерица в своих играх, что решила не останавливаться на том уровне, что был уже ею достигнут. Теперь она посылает на голову своего «любимчика» чуть ли ни его единственную слабость, перед которой он беззащитен. — А ты коварная сучка… — Тянет Намджун, не разлепляя веки, усмехается и в неверии мотает головой. — Что дальше? О том, что дальше думать не хочется, но лавандовый взрыв мозга, эта ферромоновая революция, что уже свершилась в его голове, хочет это за него, ведь сиреневые частицы уже прочно поселились внутри легких. Пока он спал и был всё это время рядом с Чимином — у того раскрылся запах и проник в его кровь так же, как недавно его ферромоны смешались с кровью омеги. «Вот теперь полный набор» — думает Нам и слышит протяжный стон со стороны спальни — «заебись». Чимин разлепил глазки и сразу понял, что он в незнакомом месте: Пак видит, что комната современно обставлена, но он не замечает деталей, не может ни на чём сконцентрироваться, словно от наркоза только что очнулся: разобрать хоть что-то пока сложно, чувства ещё притуплены. Но лёгкая паника уже подступает. Привстав на локтях, он чуть не падает обратно от резко пронзившей его боли в области живота и паха. Он протяжно стонет, но всё же умудряется встать и пойти в приоткрытую дверь. — Где я? Что со мной случилось? — Шепчет омега самому себе, шагая босыми ножками по явно дорогому паркету из тёмного дерева. Он ощупывает своё тело: «надо же, я всё ещё в тренировочном костюме, руки-ноги на месте, голова тоже — не болит». — Ащщщ! — Шипит от болезненного ощущения Пак, коснувшись рукой шею. — Когда я успел пораниться?» Он идёт дальше, осматривая огромную комнату свободной планировки, не замечая, как в дверном проёме появилась фигура альфы, облокотившаяся о дверной косяк и рассматривающая его сзади. Взгляд Нама пристален, был бы он лазером — омега бы валялся уже на полу, разделанный на кусочки, потому что он им сверху до низу по всей фигуре Чимина пробежался. Намджун сжимает-разжимает кулаки, с силой впивая острые кромки ногтей во внутреннюю поверхность ладоней, чтобы переключиться и прекратить вот так пялиться на омегу. — Доброе утро? — Приподняв бровь, с лёгкой иронией произносит Намджун, отлично понимая, что ни хрена оно не доброе, да и не утро вовсе. Чимин вздрагивает, резко оборачивается и смотрит на монстра такими глазами, словно только что узнал в нём убийцу своего любимого дедушки: враждебно и панически одновременно. Время не погребено, оно лишь скрывало правду, а теперь, открыв свои двери, оно впустило её к себе на чай. Хорошо, не пригласило, а нагло втащило, не спрашивая положительного ответа. — Не смотри так, не исчезну. — Спокойно отвечает альфа на острый взгляд больших глаз напротив. — На всё, что ты нафантазировал в данную секунду, сразу даю отрицательный ответ. Чимин хмурит брови, видимо, разговаривать не намерен. Какое то время он отвечает на пристальный взгляд Намджуна своим таким же, а потом не выдерживает и отводит глаза, начиная шарить ими по сторонам. Натыкается на статуэтку на столе, совершает легкий прыжок к объекту и, схватив предмет обоими руками, зажимает впереди себя, словно какой-то джедайский меч. Всю эту картину Нам наблюдает, не совершив ни единого телодвижения — интересно посмотреть, что этот маленький зверёк удумал, на что способен в конце-концов. — Прибить меня хочешь? — Без единой эмоции на лице спрашивает альфа и, оторвав плечо от дверной коробки, расправляется и идёт неспешной походкой прямиком на Чимина. — Не подходи! — Вскрикивает Пак и выставляет дрожащую статуэтку перед собой. Намджун останавливается и устало трёт переносицу. — Успокойся, Чимин, давай поговорим. — Я ведь у тебя сейчас? — Нам делает утвердительный кивок, отчего глаза Чимина застилает тревогой, масштаб которой сопоставим разве что только со взрывом атомной бомбы. А что ему думать? Последнее что он помнит, так это то, что этот демон сжимает его левую ягодицу своей лапищей, а потом провал и вот он уже у него дома. — Ты опять делаешь не правильные выводы. — Всё таким же спокойно-вкрадчивым голосом пытается донести альфа. — Что я у тебя делаю? — Чимин весь дрожит, это видно невооруженным взглядом, пугать его ещё больше — нет ни цели, ни желания, ведь ему ещё скоро надо будет тяжелую правду принять. И как её грамотно подать — вот хрен его знает, Намджун с таким никогда не сталкивался. Ему и самому в это до сих пор трудно поверить, хотя все доказательства на лицо (точнее на шее), стоит напротив него и ещё ничегошеньки не знает. «Намджун, будь спокойнее. Не забывай, он теперь не бета, он омега! Пиздец.» — Ты потерял сознание, и тебя чуть не изнасиловала дюжина альф. — Подача информации у Намджуна конечно сегодня просто на пять с плюсом: «доктор, что со мной? Да ничего особенного, просто рак мозга», а ещё Хосока поучал. Нам даёт себе мысленную затрещину «вот долбак». Статуэтка из рук Чимина с грохотом падает, оповещая своим звуком скорее то, что вот именно с таким грохотом только что упало кое чьё сердце. Нам делает шаг навстречу, а Чимин неожиданно громко вскрикивает, отчего у альфы чуть уши не закладывает. — Не подходи, говорю же! — Да не сделаю я тебе ничего, хотел бы, давно уже… — Что? — Резко доканчивает за него Пак и внезапно понимает «что». Чёрные глаза напротив начинают проходиться по его фигуре, отчего у Чимина от неудобства краснеют уши и в удивлении открывается рот — он дрожит мелкой рябью, его словно знобит, а внизу начинает потихоньку опалять огнём. Пак догадывается, что с ним происходит именно то самое, чего он так боялся — неотвратимость течки была просто делом времени, «но почему именно здесь и сейчас? За чтооо?» Зрачки в глазах альфы вмиг расширяются, он улавливает новый тонкий запах: в голове загорается кнопка красного цвета — она настойчиво дребезжит сигнальным маячком, вгоняя во мрак любые посторонние мысли, кроме одной, именно она то и привлекает к себе настойчивое внимание, сигналя о своей важности и безотлагательности. Намджун загипнотизирован: тело Чимина просто роскошное, он не может больше этого отрицать — он был бы идиотом, если бы сказал, что видел что-то хоть близко сравнимое по производимому на него впечатлению. Но нет, не видел. И да, он давно заметил как там у Пака всё отлично устроено, но так как это относилось к бете — его мозг просто запрещал думать и рассматривать пропорции младшего в разрезе «потенциально привлекательных». Теперь же, не сдерживаемое рамками сознание, просто послало хозяина к чертям и выпятила на объект все органы чувств. Лавандовый аромат забивал нос, пробираясь в лёгкие и завладевая мозгом, отчего собственный уровень гормонов альфы резко подскочил вверх. Ему бы взгляд отвести, прекращая вот так откровенно пожирать Пака взглядом, но поделать что-то с собой — так тяжело и удушающе сложно, просто неприподъёмная по своим масштабам тяжесть. Чимин, так же не сводя взгляда, в испуге начал красться в сторону, заходя за диван. «Божечки, что же делается!» Так они и кружили какое то время, как хищник и жертва — заворожённые, будто повязанные невидимыми нитями. А Чимин уже молит всех богов, чтобы это был сон: он трясёт головой и щипает себя за руки, но реальность никуда не девается — она дребезжит, она требует своей жертвы и Чимин понимает, что увязает — его ноги с чвакающим звуком оседают всё глубже и глубже в трясину. Это означает только одно: сегодня может совершиться самая большая в его жизни ошибка. Он падает в омут, который всё плотнее стягивает вокруг него свои липкие стены. «Если я сделаю необдуманное, то отец меня четвертует! Зачем я вообще вылез из дома? Почему я так обманулся? Мне конец. Всему конец!» Впервые в жизни он ощущает… это странное чувство подступающей жажды — пугающее и желанное одновременно, которое можно погасить только одним способом. И Чимин знает каким. Он искоса посматривает на Намджуна и отрицательно мотает головой — не только альфе, но и себе самому. «Не сходи с ума! Чимин, не ведись, забудь, остановись!» Будто это как-то поможет. Будто это когда-то кому-то помогало… Кровавый цветок на шее начинает неистово пульсировать — чёрное порождение чёрного дьявола. И глаза у страсти чёрные, и небо за окном, как и само дальнейшее существование…