Бабочка в лапах паука / омегаверс /ЗАКОНЧЕНО/

Течка Чимина благополучно закончилась — он её провёл, можно сказать, в летаргическом сне. Но так в его положении и правда было лучше всего (вдали от альфы, чей запах и присутствие каким-то чудодейственным образом помогали от боли), как говорится — жизнь дороже. Проснувшись в палате, отдохнувшим на год вперёд, наш Фродо, ой простите Чими (но тоже властелин кольца! А Намджун получается кто? Всевидящее око Саурона? Эмм…) садится на кровати, разминая затёкшие ноги массирующими движениями — радость окончания мучений не смогла не сказаться на его душевном состоянии. А то, что всё закончилось, он ощутил сразу: обострённое чутьё снизилось до приемлемого уровня, никакой скручивающей и режущей боли, и главное нет желания сексуального характера (на этом моменте омега особо возрадовался) — и вообще, в голове такая приятная лёгкость, будто его переформатировали, поудалив кучу вирусов и ненужных файлов (и с чего это он вдруг стал думать компьютерными терминами?) Он будто другой человек — словно улучшенная версия самого себя. Странное дело, но это Чимина даже позабавило. «Так вот что значит быть омегой?» Плюс сто к здоровью и хорошему самочувствию? Чимин слегка улыбнулся, но улыбка быстро стёрлась с его личика. «А собственно чего я радуюсь? У меня всё хорошо? Да нет, совсем не хорошо!» В воздухе улавливались новые запахи, в этот раз Пак сразу записал их в «ароматы альф». Один грепфрутовый, а другой хвойный. «Значит ко мне приходили альфы. Хм… Интересно! Один из них скорее всего точно принадлежит доктору Мину (этот всегда рядом, чуть что), но тогда какой из них его? И чей второй?» Чимин рассуждал, осматриваясь при этом по сторонам, вид палаты не изменился, разве что только был день и в окно лился дневной свет, однако на улице было довольно пасмурно, на небе стайками гуляли сизые тучки, как заблудшие в седой пустыне овечки. «Вот и правда, кто из альф мог ко мне заходить? Вряд ли моё семейство допустило бы ко мне, как особо охраняемому в области чести и достоинства объекту, кого-то постороннего. И уж тем более потенциально опасного альфу, который мог ненароком сорваться. Тогда кто же это был?» «Может… второй запах принадлежит тому… кому меня хотят отдать? Значит пока я спал, он приходил сюда? Зачем? Оценить меня, как какой то товар? Ну да, я же для всех них именно он и есть…» — От этих мыслей передернуло и по коже пробежались неприятные волны мурашек — колючих и злобных, как иглы дикобраза. «Только подумать, какой-то человек приходил пока я был в отключке и, возможно, даже лапал меня, как какую-то булку хлеба… оценивал мягкость и свежесть». Угнетающие мысли начали вытеснять из груди всю, пусть и мимолетную, но радость «перерождения и хорошего самочувствия» — сделалось так мерзко и одиноко как никогда. «Ну а что я ждал? Они начали приводить свой план в действие. Об этом было столько раз говорено. Теперь уже нет никаких препятствий. Вот и заказчик успел полапать меня, наверное дал добро…» — по щеке скатились непрошеные слезы. Уныние и безнадёжность вдруг окутали невидимыми сетями, плотно сдавливая со всех сторон, лишая остатков воздуха. Захотелось выть от отчаяния, но предаваться горечи долго не пришлось, потому что за дверью по слышались шаги и голоса. Даже на уединение и эмоции у него теперь нет времени и права. Чимин быстрее лег в койку на исходную позицию, наскоро утирая пальчиками слезы. Он постарался в авральном режиме быстренько подавить в себе накатившие было чувства горечи и омерзения, чтобы не выдать своего состояния перед непрошенными гостями. Сердце клокотало в груди как бешеное. «Не выдать себя!» Он ещё не понимал для чего именно сюда идут, но видеть и общаться с визитёрами морально он был не готов. Да и никогда не будет готов! Имеет смысл потянуть время и что-то придумать, он всё равно уже ничего не теряет. «Надо собраться, Чими! Надо!» — хорошо говорить, а на деле это так непросто, особенно когда на душе у тебя полный раздрай и хочется кричать от своего безутешного положения и полного унижения собственного достоинства и воли. Лежать смирно, когда у тебя кошки внутри скребут, и при этом при всём умудриться проглотить все накатившие эмоции, давясь скользкими, тошнотворными комками плевков в душу — вот она задачка для неслабых духом. Ему бы закричать в голосину, да нельзя. Ему бы спрятаться, да некуда. Положение аховое. И, тем не менее, Чимин несколько раз очень глубоко, но быстро-быстро вдохнул и выдохнул и, коротко ударив ладошками по щекам, смог на время себя отрезвить, затолкнуть на самое дно, проглотив всё: и накатившие слёзы, и обиду, и всё-всё-всё на свете. Он быстрее убрал руки под покрывало и притворился, будто всё ещё спит. В палату вошли, судя по голосам — двое. От одного исходил хвойный аромат. И этих двоих Чимин знал как никого другого — неразлучная парочка Хун-Мин. Они стояли в некотором отдалении от кровати. — Ну и когда он проснётся? — Это был немного недовольный, но какой-то неожиданно покорный голос отца. — Думаю уже вот-вот должен. Ну сегодня уж точно. Течка прошла, все показатели снизились. — А чего он тогда ещё спит? — «Вы поглядите какой нетерпеливый». — Скорее всего действие препаратов ещё полностью не закончилось. Им надо время, чтобы они окончательно вымылись организмом. — Доктор Мин отвечал сухо, а ещё его тон, как отметил Чимин, стал более пренебрежительным, нежели всегда. С чем это было связано он не понимал, да и какая ему разница, собственно — у них свои «партнёрские» отношения. — Я не понимаю, как я его теперь смогу устроить. — «Устроить! Как мило. Прям будто его судьбу устраивает из самых лучших побуждений». — Его же не примут, не возьмут… — Сокрушался отец. Чимин напрягся сильнее, потому что судя по всему, пока он был в бессознательном состоянии, что-то глобально поменялось — и не сказать что в худшую для него сторону? «Я не подхожу?» Думать о себе как о каком-то «бракованном товаре» — это конечно последнее дело, но в случае Чимина — он был рад оказаться неликвидом. Ведь тогда получалось, что его не отдадут некоему старому извращенцу на поругание, в его старческие руки. Да, он всегда у себя в семье был чем-то вроде «низшего сорта» — он к этому даже привык в какой-то мере… хотя такие привычки и нужно искоренять сразу и безвозвратно! Но сейчас, распластанному на кровати омеге под давлением того, что он может быть раскрыт, было не до таких сантиментов и жалости к себе (хотя себя безусловно всё равно жалко, как ни крути). — Поверь, возьмут. Твоё дело его подготовить, приодеть и лоску навести, а об остальном можешь не страдать. Мы его проверили, он всё так же девственник. Остальное не в твоей компетенции. Ты всё равно ни хрена не смыслишь в делах альф и омег. — Доктор Мин усмехнулся с неким превосходством. Похоже он знал больше, а его отца что-то типа «понизили» и это ощущалось по его напряжению. — Твою мать, как мне идти, не зная всех фактов — я ведь словно на рыбалку без удочки пойду. — Не переживай, рыбак, там где надо, сети уже расставлены. — Зло хохотнул доктор. — Неужели я за все эти дни сидки здесь не заслужил доверия? — С обидой в голосе. — Ты сильно расстроил брата. Доверия теперь не будет. — Понизив голос. — Надо не только эмоциями жить, Хун, но и мозгами. Ты ж его чуть не задушил, чуть всё дело не провалил. Если бы Чимин мог, он бы вытаращил глаза до предела и заорал во всю глотку — но он был не в том положении, чтобы срываться на эмоции, во всех смыслах. Связан по рукам и ногам, лежит как поломанная кукла, играет роль до конца. «Отец меня чуть не задушил?» эта мысль замигала проблесковым маячком в его сознании, слепя мысли и чувства. Он конечно его боялся и иногда думал, что тот может его однажды прибить, но это было на уровне страхов и предположений… а теперь это явь. «Он меня душил! Чёрт возьми, он на полном серьёзе меня убивал! Душил собственный отец…» — каким бы Хун подонком не был, Чимин до конца не хотел ставить на нём клеймо падшего человека. Но теперь оборвалась последняя нить! И внутри тоже лопнуло! Внутри так ядовито зажгло… полосуя острыми, отравленными лезвиями вдоль и поперёк — вызывая ужасное внутреннее кровотечение. Его, конечно никто из присутствующих не увидит, и вообще — он лежит так тихо, как может, моля всех богов, чтобы эти двое поскорее убрались из палаты, потому что он больше не может сдерживать этот кровавый внутренний поток — сейчас он прорвётся, брызгая алыми струями во все стороны и пачкая белое постельное бельё и стены. На нём самом уже расползается красный необитаемый остров, вымачивая сорочку насквозь. Ох, крови будет так много, что она затопит собой всю палату — он захлебнётся в этой тёпло-тягучей жиже и будет только рад покончить с этой бессмысленной жизнью «Уходите! Уходите!!! УХОДИТЕ!» безудержно кричит всё его нутро! «Уходите СКОРЕЕ! Я БОЛЬШЕ НЕ МОГУ!» Будто услышав немой призыв, палачи, ещё раз убедившись в том, что жертва мирно спит, ничего не подозревая о дожидающемся её заклании — уходят прочь, обсуждая детали будущего дела. Чимин уже ничего не слышит: в ушах стоит беспокойно вздымающаяся булькающая стена, и когда дверь закрывается — Пак открывает рот и беззвучно кричит. Кричит так громко, как только может — он глохнет от этого крика, он топит своим отчаянием каждых уголок, каждую щёлку этого тесного помещения. Стены сотрясаются и этого никто не видит, кроме одного маленького существа… Невыносимо! Невыносимо до взрывающихся капилляров глаз, до скрежета зубов и онемевших пальцев на руках и ногах. Чимин снова сидит на краю кровати и безумно пялится в одну точку на стене, он почти смеётся, руки царапают нежную шею, вена слева от метки вздувается. В голове табун мыслей и все об одном — убежать, избавиться от всего, спрятать чтобы никто не видел. «Бежать!» — и эта мысль как огонёк, захватывает всё его существо, она становится временным спасением от отчаяния, имя которой жизнь. Пак резко встаёт с постели и тихонько подкрадывается к двери, прислушиваясь к малейшим шорохам за ней. Ему то чудится, что по ту сторону абсолютно тихо, то наоборот — со всех сторон подступает гул непонятных голосов, которые хотят до него добраться, схватить по рукам и ногам и бросить обратно на растерзание и поругание. Страшно! Но ещё страшнее остаться и примерить на себя ту судьбу, что ему уготовили. Чимину кажется, что он похож на смертника и его единственный шанс на спасение — это ни о чём не думая, просто бежать — быстро и без промедления, оставляя за спиной все сомнения и боль. Это всё на потом, когда он выберется, а сейчас… Сейчас он открывает на удачу дверь, со стучащим в ушах окутанным страхом сердцем, чуть просовывает в проём голову и не обнаружив ни слева ни справа даже следа чужого присутствия, осторожно выходит наружу, закрывая за собой дверь. Ему постоянно мерещится, что вот сейчас его обнаружат — например вот-вот кто-то выйдет из-за угла и укажет на него пальцем, призывая вернуться на место. Или внезапно положит руку на плечо, отчего у него окончательно разорвётся сердце, а когда он обернётся — там окажется либо отец, либо доктор Мин — и это будет конец! Чимин крадётся по коридору, будто кошка — затаив дыхание, передвигается на носочках: пульс учащён, все органы чувств обострены до предела. Он ощущает себя словно каким-то маленьким воришкой, хотя и не сделал ничего плохого: всё что он хочет украсть — это только самого себя. Вырвать из лап этого беспросветного ужаса. Он же имеет на это право? В конце-концов, что он всем им сделал? Для чего никто с ним не считается и не ценит? Почему он всего лишь вещь, в которой люди видят только выгоду? Разве он игрушка для утех, которую можно продать и купить? Неужели так вообще можно поступать с живым человеком? Дойдя до конца коридора, и так ни с кем и не столкнувшись, он быстро заворачивает за угол, словно за какое-то неприступное укрытие, преодолённый первый рубеж. Прислонившись спиной к стене, Чимин начинает судорожно дышать, как загнанный зверёк, преследуемый коварным хищником. «Получилось!» Мимолётная тень радости и снова сосредоточенность. «Стоять долго нельзя — надо бежать!» И омега срывается с места. ______________________________ Black Madonna — Cage The Elephant ______________________________ Он даже не знает плана больницы, бежит наобум, боится как-то выдать себя, постоянно оборачивается по сторонам. Но не это ли самое подозрительное поведение из всех возможных? Чимин это понимает. Поэтому когда он видит чьё-то присутствие — тут же переходит на шаг или исчезает за любые доступные укрытия. Пару раз на него смотрят подозрительно, но в целом ему удивительно везёт. Настолько, что впереди маячит выход из здания. «Так везти не может!» — по мнению Чимина, это точно не про него. Планов никаких, а он бежит. Бежать некуда, а он всё равно бежит? Какой смысл, если сгнить под мостом — вариант так себе? Сгнить под кем-то, кто считает тебя покупной вещью, игрушкой — вот смысл для бегства. Не от себя. От себя-то Чимин точно не убежит — а от замучившей его деспотии, навязываемых правил, отсутствия разрешения на самого себя — безысходность, вот чем он жил все эти годы. И ему это осточертело! Наверное, можно было бы сбежать и раньше… скажет сторонний человек. Но рассуждать с дивана, не побывав в чужой шкуре, ох как легко. Дело в том, что Чими из таких людей, кто держит боль в себе до последнего, а когда срывается последняя капля — она уже просто-напросто вырывает душу и сердце. И пусть у него за этой самой душой ничего нет, зато хоть она останется нетронутой, не замаранной. Это важно! Нет, он в неё не позволит залезть чьим-то грязным рукам с не менее грязными помыслами. Умрёт под мостом, но умрёт как свободный человек, а не раб и игрушка. На его ногах больничные тапки и сорочка, немного прикрывающая бёдра. А пока он пробирался через коридоры и лестничные пролёты — умудрился уцепить больничный халат, который послужил ему чем-то на вроде пальто. У него ни денег, ни телефона — одна лишь упрямая решимость и сочащаяся кровью рана на груди. И она не из мира материального — она из области душевного. В городе заблудших душ есть улица поломанных судеб, там он найдёт свой дом с вывеской, на которой будет нарисована маленькая бабочка — его проводница в уединённый мир несбывшихся радостей и потерянных надежд. И никто. Никто! Его там не найдёт. Ни одна живая душа. На улице дует порывистый ветер и крапает мелкий косой дождик — светлые волосы омеги сметает потоками из стороны в сторону, Чимин жмурится от холодных капель, налетевших на его лицо и ноги — всё это напоминает собой один зловещий вечер, что только разметает тревогу внутри с удвоенной силой. Его предали при рождении! Он не рождён для жизни — он лишь слепой замысел судьбы, уготованный для расправы. «Мясники!» Все они так мастерски кромсают его тело и душу. А ему так плохо, что хоть в петлю — наверное даже в ней и то больше свободы. Тапки намокают, но медлить уж точно нельзя — надо бежать дальше. Чимин в последний раз смотрит в сторону выхода из больницы, убеждаясь, что хвоста пока нет и делает шаг за угол, в сторону от парапета. Как вдруг его рывком хватают за талию, прижимая к чьей-то широкой и очень крепкой груди. Чимин пугается «Нашли! Опередили!» и начинает изо всех сил, без разбора лупить конечностями, как перевернутый на спину жучок, безудержно крутясь и пытаясь вырваться — да куда там, словно в капкан попал. «Как знакомо»… Испуг так сильно завладел Чимином, что он открыл рот для крика — как последнюю попытку привлечь чужое внимание, но вместо своего голоса услышал только низкое «тшшшшш» и большущую ладонь на своих, не успевших испустить и звука, губах. Пак понимает, что ему не выбраться, но бороться за остатки своего достоинства и жизни готов до конца — он больше не хочет жить на те крохи, что ему кидают. И это опять не про материальное — для такого обделённого лаской и свободой человека, как Чимин — материальное смешно! Ведь оно не подарит ему света, ласки и тепла, оно не увидит в нём живую сущность, не оценит по достоинству его самого, такого какой он есть! Для обделённых людей порой и в малом — океан жизни, а ему всё отрезали, бросив взамен кость неприятия и нелюбви. Чимин борется изо всех сил. Из мира реальности вырывается один кадр, похожий на слоумо-сцену, как в каком-то киноужастике про отчаянного героя, схваченного и увлекаемого в западню чудовищем — не хватает только разбивающего стаканы пронзительного крика: Чимин рассекает ручками и ножками воздух, стараясь достать локтями и пятками до того, кто сзади — одним словом, бьётся на пределе своих сил — маленький воробышек, попавший в силки. Ах, как знакомо! Какие дивные ассоциации! Его преследует дежавю: сон, в котором его вот так же со спины заковал в цепи своих рук Намджун. Да не может быть! В сбившееся дыхание омеги проникают полынные ноты, раскрывая альвеолы лёгких и расширяя глаза. Это он! Без сомнения — это он! Пак уже ощущает его не только запахом полыни, но и окутывающим с головы до ног дымным ладаном, а так же взмокшей спиной и ещё… тем самым не определимым — когда почуешь чужое присутствие безо всяких опознавательных знаков даже в темноте или с закрытыми глазами. «Что он здесь делает?» Колечко на шее, как маятник Фуко, качается из стороны в сторону, по секундам отматывая время. Чимин внезапно обмякает в руках Намджуна, так и повиснув лоскутком души в его руках, маленьким кусочком, оторванным от общей неясной картины, увидеть которую пока никому не дано. Ноги не касаются земли. Затих. — Куда собрался в таком виде? — Голос под самым ухом, пробирает насквозь похлеще ветра и дождя. — И одет не по погоде. Если собрался бежать, то в таком прикиде далеко не уйдёшь, на первом же повороте тебя полицейские сгребут. Сначала они посадят тебя в участок, затем измотают вопросами-допросами, а потом, всё-таки выяснив кто ты — отдадут тем, от кого ты сбежал. Чимин слушал низкий голос альфы, гипнотизируя глазами бетонную плитку под ногами. Он конечно понимал, что его план не то что далёк от идеала — он даже и не план вовсе, а простое отчаяние. Но расставленная Намджуном по полочкам перспектива путешествия «хоббита туда и обратно» как-то сразу поубавила его пыл и рвущееся из груди сердце. Нет, оно конечно всё ещё так же быстро колотится, но… Получается, ему вообще никуда и никогда не вырваться? Никуда! Никогда! К горлу подступило такое сильное отчаяние, что он просто отрывисто захлюпал в чужую ладонь. Намджун потащил его куда-то в сторону от входа, а Чимин, предаваясь своему безвыходному положению так и продолжил висеть и глухо подвывать в чужую руку. Какая теперь уж разница, можно не стесняться своих эмоций. — Я сейчас отпущу руку, а ты не кричи. Ладно? — Говорит мягко, чем немало удивляет. Чимин не отвечает, но дышит в тёплую, приятно пахнущую ладонь уже более размеренно. Нам потихоньку размыкает пальцы, отлепляя широкую ладонь от мокрого личика, прислушиваясь к уже притихшему омеге. «Немного успокоился, уже хорошо». Внимание альфы, собственно как и все органы чувств, направлено на омегу: Пак всё так же безбожно вкусно пахнет лавандой и кардамоном, как и в их последний раз, эта смесь ароматов заставляет Намджуна дышать усиленнее, мышцы пресса напрягаться, а кровь перегонять в режиме сто двадцать ударов в минуту. Однако, своего состояния выдавать не стоит. — Умница! Так что случилось? «А не всё равно? В благородного решил поиграть? Или просто выяснить интересные подробности, а потом отдать его туда, откуда он сбежал?» — ни слова врагу! Чимин всё так же молчит и буравит взглядом куст напротив. Мощные руки, сомкнутые на талии, ощущаются всё сильнее, поскольку давят на живот и под собственным весом Пака начинают причинять дискомфорт. Ляжки обжигает холодом — сорочка задралась, позволяя ветру беспрепятственно проникать под тонкую ткань. Намджун не двигается, ждёт ответа — из объятий не выпускает. Чимин всё ощутимее замечает, как мощная грудная клетка альфы вздымается, на вдохе плотнее прижимаясь к его телу — он резко дёргает плечом, этим самым, как жестом, показывая альфе, что данная ситуация переходит допустимые границы, а его руки излишне задержались там, где не положено. — Отпусти. — Отстранённо, почти безразлично произносит Чимин. — Отпущу, если скажешь одну вещь. — И снова рядом с ухом! «И почему только его дыхание такое горячее? Он что, дракон?» — Какую? — Бесцветным голосом. У Пака будто лампочка внутри перегорела — никакого света внутри, сплошная тьма. — Кушать хочешь? — Глаза Чимина от такой неожиданности округляются. Почему-то он ожидал от него всего чего угодно, ну вот любого вопроса, но только не такого! — А ты волонтёр? У тебя и термосок с собой? — Почему-то с Намджуном хочется спорить, вот прямо здесь и сейчас — на пороге какого-то обрыва, безысходности, когда, казалось бы и последняя надежда угасла — а у него наоборот, вдруг раз и вспыхнуло. Странно! Чимин и сам не понимает этого, непонятно откуда взявшегося желания. Нам хмыкает. А ему понравился и ответ и этот метущийся живой нрав… и вообще — омега не похож ни на кого бы то ни было — он бы даже назвал его восьмым чудом света, восьмой не решаемой математической задачей, да пока для такого кишка тонка. Но Чимин нетривиален и не вписывается в рамки. И тем он интересен! — Найдётся при желании. — Намджун медленно опускает Чимина на ноги и тот, ощутив наконец-то почву под ногами быстро и решительно разворачивается, немного отходя и устанавливая допустимую дистанцию. Колючий ёжик в действии. Смотрит в чёрные глаза напротив своими серыми с поволокой и неожиданно теряется — вот так, лицом к лицу он уже не такой бойкий. Потому что подзабыл, какой Намджун на самом деле высокий и сильный, какой у него непримиримый дух и твёрдый характер. Демоническая аура. — Так что случилось? — Спокойно спрашивает «порождение ада». — Не важно. — Ресницы подёргиваются, зубы стучат. Чимин одергивает пониже край сорочки, замечая острый взгляд альфы на своих ногах. Халат моментально запахивается — в ответ приглушённый смешок. — Ладно, раз так, я тогда пойду… — Тянет Нам и делает шаг в сторону, замечая при этом как Пак нервно закусывает нижнюю губу (опять эти губы). — Хотя я могу и помочь. Вижу, у тебя какие-то проблемы. — Бровь вверх, глаз косится, шаг замедлен. Чимин нервно перебирает варианты, всё так же остервенело кусая губы — вариантов так мало… их вообще-то даже нет — его и правда загребут, стоит только отойти от больницы. Да даже, скорее всего и этого не получится: по территории так или иначе ходит персонал, который очень сильно заинтересуется его внешним видом. Пока он так судорожно думал — внезапно на плечи лёг утеплённый плащ, а следом, поверх него — тяжёлые руки. «И снова он сзади! Когда только успел?» — Не думай, а то замёрзнешь. — Сильные ладони слегка сжимают плечики омеги, будто по отечески, а будто и вовсе нет… не поймёшь. Думать и правда с каждой минутой всё тяжелее, мозг охлаждается, да и ноги коченеют. — И заболеешь. Не дожидаясь от Чимина ни одобрения, ни ответов, Нам отходит чуток в сторонку и звонит кому-то по телефону. Чимин прислушивается, посильнее оборачиваясь в тёплый кокон. «Вызывает такси. И куда мы? Ну… во всяком случае отводить обратно в больницу он меня не собирается… И то хорошо. Свой домашний адрес я ему не скажу. Куда бы мы ни поехали — главное чтобы побыстрее и подальше отсюда». И только он об этом подумал, как откуда-то справа надвинулась беда — два до боли знакомых голоса: отца и доктора Мина. «Всё, я пропал!» Лицо Чимина бледнеет, весь вид его моментально меняется — неминуемая опасность вновь подкашивает ноги, не помогает даже подскочивший адреналин в крови. — Оп. — Намджун с легкостью перехватывает заваливающееся вниз тельце Чимина, похожего на подстреленную лань. — Куда собрался? На земле холодно. — Они… — Словно на последнем издыхании шепчет Чимин, готовый уже был смириться и с Намджуном, и с тем, что он его повезёт к чёрту на рога. Но только не это! И тут внезапно какая-то неведомая сила тащит Пака за куст и прижимает его к стене. Она наваливается сверху, обхватывает мощными руками со всех сторон, полностью закрывая от внешнего мира и замирая горячим, как огненный поток, дыханием на макушке. — Тихо-тихо, мы же с тобой хорошие актёры? — Чимин ничего не понимает. — Вот и подыграй. Намджун его приподнимают на уровень лица, упирая в стену, и придерживает одной рукой за талию, а другой под бедро. Жёстко, безапиляционно, не давая даже воздуха для возмущения в грудь набрать! Чёрные глаза смотрят в упор, на лице будто считывается тень улыбки — или просто кажется? Показалось. Напротив сама серьёзность, пробирающая насквозь, буравит взглядом. Точно демон! Такая близость сбивает с толку и опаляет со всех сторон, но больше всего почему-то слева на шее. «Ах как жарит, словно туда раскалённый уголёк приложили». Чимин шипит и автоматически на этот «укус» начинает с силой сминать пальчиками грудь альфы, а также царапать коготками, будто ошалевший котёнок. Со стороны может показаться, что омега таким странным образом играет, или наоборот — наказывает альфу за боль в области шеи, а заодно и за всю ту дерзость, которую тот совершил (виданное ли дело — схватил за бедро, бестыжий). На самом же деле Чимин просто не знает куда себя девать от всех накативших лавиной ощущений, он пытается хоть как-то переключиться и не раскрыть себя болезненными стонами. — Тшшшшш. — Снова выдыхает Нам, теперь уже в лицо, терпя всю эту странную экзекуцию. Не сопротивляется — он то знает, что это по его вине тому жжёт метка, а потому заслужил и большего, ведь для него Чиминовы царапки, как быку комариный укус. Паку от всего происходящего жарко, странно, но надо принять положение и не выдавать себя лишними трепыханиями и возмущениями. Намджун приближается ещё на пару сантиметров, обездвиживая навалившимся телом омегу, и наклоняет голову вбок, в таком жесте… будто хочет поцеловать! Чимин, еле слышно взвизгивая на своё подозрение, с силой жмурит глазки, ожидая неизбежного. На лице альфы уже и правда улыбка — актёрская игра удалась? Ну а почему бы не повеселиться, если выпал такой удачный случай? «И всё-таки Чимин доверчив как ребёнок!» Омега застыл, боясь случайно шелохнуться, чтобы не дай бог не столкнуться с губами. Он ждёт, а неизбежное не наступает — альфа просто держится в каком-то сантиметре от его губ, всего лишь делая вид для окружающих, что тут стоит обычная целующаяся парочка. Пак открывает глаза и упирается во взгляд, от которого пробирает волна мурашек. Оба тихонько застыли и смотрят друг на друга — обмениваются, значит, дыханием губы в губы. Хун и Мином пробегают невдалеке, суматошно оглядываясь по сторонам и попутно выкрикивая маты. Они уже совсем близко! Чимин задержал дыхание, почти умер. Обстановка накаляется и подпитывается она не только возможным разоблачением, но всеми теми звенящими в замороженном времени ощущениями: близостью тел, близостью губ, близостью энергетических потоков — от которых уже ноги подёргивает. Но упасть ему не дают крепкие руки, что обхватили крепко как клещами, смяв под собой маленькое дрожащее тело — такие большие и сильные, что наверное могут и небо удержать. И откуда только в такой момент подобные ассоциации об атлантах? А не об этих ли руках ты мечтал в бреду течки, а Чимин? Ну так вот тебе, получай, наслаждайся! Но наслаждения не случается, только дрожь и вспыхнувшая огнём шея. Голоса из приближающихся сделались совсем-совсем близкими — будто охотники вот прям за спиной стоят и чуть ли в тебя дуло ружья не упирают. — Далеко он уйти не мог! — Сбитым от спешки дыханием проговорил Хун, всматриваясь вокруг, в том числе замечая зажимающуюся возле кустов у стены парочку, ничего и никого не стесняющихся. «Прям средь бела дня» — повозмущался про себя блюститель добродетели и чистоты, тем не менее задержавшись на бесстыжих влюбленных глазом. Чимин, будто почувствовав испепеляющий взгляд преследователей со стороны, на миг замер: ему от всего происходящего поплохело. «Всё, они поняли что это я! Сейчас схватят!» На взгляд Пака, это уже предел в перегрузке нервной системы. И она, кстати очень даже необычно отозвалась на предложенную ситуацию. Мозг решил, что раз опасность повышена до предела, то пора включать «код красный», то есть вырубать сознательный уровень восприятия и брать управление на себя, включая более древние, рефлекторные слои — те, что использовали их предки, да и любые животные из покон веков: подстраиваться под ситуацию и выживать. Таким образом, «чтобы не спалиться», Чимин просто взял, и для ещё большей достоверности прижался своими губами к губам Намджуна — благо что они были совсем рядом. Нет, ничего такого, он просто в них уткнулся — всё кошерно и морально-этично, без шевелений и прочих эротически-чувственных приёмчиков. А вот то, что в ответ сделал альфа (не прям сразу, отдадим должное и его моральному облику и выдержке — они какое-то время постояли приткнувшись в сухие губы друг друга — ничего такого, даже не шевелились. И сказать, что Нам на миг не прифигел от такого поступка, значит соврать. Да нет, Намджун не из тех целомудренных персонажей, что удивляются обычному прикосновению губы в губы — это даже смешно, тем более, что они уже вытворяли совместные пируэты и покруче… нет! тут дело в другом: он не мог поверить в такой смелый финт именно в исполнении Чимина! этого пушистого зверька, без пяти минут омеги — да он распасться на атомы должен был лишь от одной мысли о чём-то близком к поцелую. То, насколько он успел его раскусить: подобное уж точно не стояло в разрешённой версии Пака: в его настройках, он уверен, даже не прописано такой смелой опции)… так вот то, что в ответ начал делать альфа, с точки зрения Чимина — вот это точно совсем не морально и ни разу не этично! Хотя на взгляд Нама действие Чимина — это какой-никакой, но зелёный свет, пусть его природа и заключена в излишне переволновавшемся состоянии омеги. И что он сделал? Намджун просто напросто начал тихонько сминать губы Пака, ещё сильнее обвивая при этом его спину горячим обручем длинной руки и сжимая в ладони упругое бедро (пусть и через ткань халата) — включил актерскую игру, так сказать, по максимуму. Глаза Пака конечно выкатились наружу, он непроизвольно заёрзал о прижимающее его тело альфы (самую малость, как змейка поизвиваясь корпусом), но отступать уже некуда, равно как и выдавать себя — поэтому, он прекратил свои нелепые (и, как посчитал, никому не интересные) действия, и не будь деревянным, тоже начал тихонько отвечать, смотря в упор широко распахнутыми глазами и не веря в происходящее. И вроде как… всё так невинно, но дух то всё равно захватило. Инстинкты и всё такое, как говорится. Чимин закрыл глаза и решил не думать лишнего, иначе его мозг разорвётся на части. Однако всё было цивильно — плавно, не спеша, без напора, излишеств и упаси боже — языка. Просто лёгкое сминание губ и плавящие щёку шумные выдохи альфы. На памяти Намджуна, последний раз так целомудренно он целовался наверное только классе в четвёртом младшей школы. На памяти Чимина — он не целовался никогда (а те поцелуи он не хочет брать в расчёт, поскольку они были не от него настоящего). Пак не дышал, впрочем, по его ощущениям, всё равно было уже нечем. — Так, давай разделимся, ты налево, я направо! — Голос доктора Мина оповестил о новом плане. Мужчины стали разбегаться в стороны, а у Чимина разбегались мысли и глаза — «уму непостижимо!» Зато взбодрился (лампочка загорелась и всё такое)! К жжению теперь подключилась и метка на груди, будто предостерегая. О чём? О какой-то опасности? Или может просто пытается о чём-то поведать? Например, «держись от этого альфы подальше?» Но это всего лишь кратковременное замыкание мозга Чимина, вызванное не укладывающимися в определенные рамки событиями. На шее палило всё сильнее — так невыносимо, будто споря с его бабочкой на груди. Чимин забил кулачками в грудь и плечи Намджуна и тот тут же отстранился, продолжая пыхтеть как паровоз. Стоп, снято! С первого дубля. Поздравления от режиссёра. По случаю отлично сыгранных ролей можно даже выпить шампанского! Нет? Кое кто и так на ногах не стоит? Ну что ж, вам же хуже. — Мы с тобой хорошие актёры! Мы молодцы! — Убедительным голосом произнёс Нам, откашливаясь и внимательно смотря при этом на осоловевшего омегу с чуть покрасневшими губами, лупающего глазками и никак не могущего прийти в себя от своего же поступка. «Я сошёл с ума. Я слетел с катушек. Зачем я это сделал?» — Не бери в голову, всё нормально! У тебя отличные навыки выживания. — Своей уверенностью Нам поставил Чимина в ступор. «Выживание? Мы играем? Ах, ну да…конечно!» Во всяком случае Намджун выглядит так, будто и правда верит в то, что говорит. Ведь верит? С точки зрения Пака альфа точно излучал вид завсегдатая подобных мезансцен. А если Намджун спокоен и всё будто так и должно было быть, то чем он хуже? Отомри и живи дальше! Всё ради дела. «Улыбаемся и машем». Чимин быстро-быстро кивает, соглашаясь с постановкой вопроса (ведь так и правда легче и оправданнее), делает вид, что он тоже завсегдатай подобных ситуаций — единственное что выдаёт «хозяна положения», так это во всю алеющие щёки и шея, будто он багряная заря на закате (то есть выдаёт себя полностью). — А вот и такси. — Спасительно оповещает альфа и Чимина как ветром сдувает. «Посчитаем, что ничего не было!» Ну да, сегодня вообще ничего не было: ни бегства, ни «ох какого случайного» столкновения, ни игры в прятки, ни пионерского поцелуя — по закону жанра и кольцо никто не заметил, да Чимин? И дальше тоже ничего не будет. Чары развеются и ты окажешься на залитом солнцем лугу в окружении золотых овечек, жующих волшебную траву. Вот только нет такой травы, которая вставляла бы лучше, чем их собственные лихо закручивающиеся сюжетные линии. Куда отправит следующий приход — вот вопрос вопросов. Никто не ведает. Никто не в курсе. А такси уже несёт двух героев (маленького хоббита и страшного демона) в район Сонбукку, в престижный спальный микрорайон под названием «поднебесная». Но это всё не важно, пустяки — ведь у нас самый обычный день без приключений? Уже сидя в машине, Пак вдруг спохватывается, что его кольцо неприлично маячит поверх сорочки. А ведь он его скрывает по наставлению Юнги, и не от кого-нибудь, а от Намджуна. Резко повернувшись полуоборотом к окну, он спешно засовывает атрибут всевластья обратно под ткань и смущенно краснеет. Нам, приподнимая бровь, почти нечитаемо усмехается уголком губ. Ну да, уровень беспалевности Чимина конечно выше некуда, и даже Пак сам об этом догадывается, а потому ему и так стыдно от своих поспешных и очевидных действий. Но, тем не менее, все снова сделали вид, что ничего не было (особенно Намджун — этому вообще нет резона замечать, он это кольцо теперь даже в упор не увидит) и оба смотрят куда угодно, только не друг на друга. Намджун же в образовавшемся вакууме начал безотчётно потирать свою руку, именно ту, которой держал Чимина за бедро. Зачем? Ощущение, что он всё ещё осязает плотность чужого тела — такого мягкого, но одновременно упругого. Чимин едет молча: спрашивать, куда его везёт альфа не решается — да ему будто без разницы уже. Слишком много событий, переживаний и впечатлений — он выжат эмоционально до предела. От былой лёгкости не осталось и следа. Да и после «актёрской игры» — стыдно не то что смотреть в глаза напротив, даже голос подавать. Главное, что расстояние от больницы растёт — и его это устраивает. Домой ему ходу нет — у него теперь словно вообще нет дома. И главное — ему нечего там терять: вещи, что он носил, все были не его, а брата; хлам с чердака — вообще не то, за что можно цепляться. Были маленькие побрякушки, да ещё учебники и тетради с записями. Ну и нижнее бельё, слава богу хоть его покупали, а не заставляли донашивать. Всё это так удручает и заставляет чувствовать себя подавленным и потерянным для этого мира. Где ему найти своё место, свой приют? Как себя найти в этом огромном мире? Как по кускам сложить? Единственное, что помогает успокоиться — это распространившийся по салону запах Намджуна. Смешно даже. Тот, кто его не видит со своей высоты, кто с самого начала показал своё отношение — даже не то что к нему, а вообще… деля людей на какие-то условные слои… это то же самое, что делает его семья, а потому для Чимина сразу окрашивается в тёмные краски. «Ты теперь и бет зажимаешь?» и этот взгляд — надолго засели с того самого дня. Намджун попал под первое впечатление и теперь никак оттуда не выберется, не смотря на то, что больше ни разу не подавал признаков сложившегося предубеждения. Да и вообще — его аура и запах, это не его вина, но и не вина Пака, что она так сильно на него повлияла, сбивая все карты. И вот этот Демон везёт его прочь, непонятно куда, зачем и для чего — будто в непонятную жизнь, в которой ему тоже не будет места. И уже, почему-то, без разницы. Потому что ад, он не где-то там снаружи, он уже внутри. Закрыв глаза, Чимин глубоко вздыхает и откидывается на спинку сиденья, запрокидывая шею. Нам косится на дёргающийся маленький кадык и, тоже шумно выдохнув, закрывает глаза. Нет, воспоминания не обманывают, то что ощутилось и было пережито — никуда не делось. Его одержимость этой шеей продолжает расти, что с этим делать он не знает, а потому… только отвернуться в сторону, закрыться и не думать. Просто сдохнуть. Возможно, идея везти Чимина к себе — не такая уж и правильная с точки зрения здравого смысла и его мужской выдержки. Но пока так. Остальное по ходу. *** Наступает ночь, просыпается мафия. То есть студенческое сообщество, что почти близко к правде. Это сенсация!!! Народ разрывает от переизбытка эмоций! [х: х] Привет, слоник) [х: х] Добрейшее! [х: х] Это правда, у тебя знак солнца? [х: х] Да, это так. Могу и фотку выслать ещё раз в подтверждение. [х: х] Протяни мне свой лучик) будь добр. [х: х] *фото* [х: х] Ах, у меня нет слов! [х: х] Что такое, Лори? [х: х] *фото* [х: х] Феноменально! [х: х] Я плачу! [х: х] Ну здравствуй, родственная душа! [х: х] Как долго я тебя ждал! [х: х] Я дольше… Следующий день, институт Synergi За один день случился полный фурор! Студенческое сообщество взбудоражено до предела! Пробная версия приложения «соулмейты», которая заботами Хосока быстро распространилась и пошла в народ — просто срывает людям крыши. Там зарегились все, кому не лень и у кого есть метки — даже преподаватели, движимые прогрессом и немного интересом к жизни студентов. Любопытство, помноженное на желание собственного законного счастья сорвало крышку с ящика Пандоры. Институтское радио трещит о захватившем души событии. Около десяти пар соулмейтов (что довольно много из расчёта ограниченного человека-пространства) нашли друг друга — и это повод вести бесперывные разговоры и сплетни. Народ в недоумении — кто автор приложения. Кто-то думает на Хосока, как распространителя. Особо пронырливые черви, которые и до глубин земли норы пророют, выясняют, что разработчик не кто иной, как Ким Намджун! И снова гул голосов и разговоры по кругу. Кто-то говорит о том, что это его так вдохновил его новоиспечёный омега Чимин, кто-то просто говорит о гении альфы. И всем удивительно, как раньше никто не догадался создать нечто подобное? Шумиха просачивается новостями на местное телевидение, в котором упоминается сенсациооное известие. В репортаже то и дело мелькают лица студентов, у которых успели взять поспешное интервью. Все как один заявляют, что они просто в вхуе (запикано) — на расспросы журналистов кто автор, вываливаются недоумения и слухи, а так же выдвинутое расследование об истинном создателе. Так же, в доказательство, что приложение не выдумка, о своём опыте рассказывает парочка счастливых соулмейтов. Потом размыто показывают само приложение (всё-таки авторские права и личная переписка — без заблюренности никак), и дружное подтверждение воссоединившихся, что им помогло именно это приложение. Потом дают краткий пересказ биографии Ким Намджуна (с его фото в углу экрана), в котором упоминают что он — сын и наследник крупного предпринимателя Кима Кёнхо, владельца компании PyraMid. Какой-то олух, пойманный в стенах института, лепечет о том, что Намджун местный гений, но всплеск его вдохновения случился после встречи с любовью всей жизни — омегой Чимином! И парит вдохновенно о том, какие у них настоящие чувства, что они главная парочка института, и что у намминов целый клуб почитателей. Журналист при этом мило улыбается и не останавливает респондента — этим только дай повод для животрепещущих тем. Папа Намджуна — Ким Лан, сидя вечером с мужем за семейным ужином (традиционно смотря новости) проливает на дорогой белый свитер бокал красного вина. А отец так сильно хмурится, что грозится сдвинувшимися бровями сместить земную ось. Ханьюл в это время давится токпокки.