Бабочка в лапах паука / омегаверс /ЗАКОНЧЕНО/

___________________________________ CHICAGO — Mr Hudson feat. Vic Mensa ___________________________________ Для кого-то ноль — это «ничто», для кого-то — просто пустое место. Однако ноль, поставленный на правильное место, приобретает большую ценность. Об этом всегда надо помнить! Ноль — это начало координат, а в плоскости реального времени — начало пути, истории, сюжета. В системе ценностей некоторых, ноль — это образное ничего, но для некоторых — абсолютное всё. Когда-то для Намджуна нулём был Чимин. Нет, не пустым местом, а отсутствующей точкой на карте жизненных координат, откуда можно было бы начать свой путь. И не сказать, что до этого он не шёл — шёл, конечно! Просто дело в том, что когда идёшь один — это всего лишь перемещение по огромному полю без вектора. А поле это даётся каждому при рождении: сначала весьма маленькое и заключённое в самых простых, базовых навыках. Но чем дальше по жизни, тем больше все твои поступки и выбранные решения расширяют имеющееся пространство: они создают рельеф местности, задают общую атмосферу для дыхания, жизни. Каждый твой поступок, каждый последующий выбор раскрывыют всё новые, доселе тёмные участки поля — чем богаче твой опыт, тем больше открытых ячеек, тем больше пространство для жизни вокруг тебя. У кого-то оно бывает ограниченным только домом, у кого-то работой, но на самом деле, чаще всего (в подавляющем большинстве) — ограничение создаются собственными внутренними рамками и барьерами. И вот твой мир уже так узок, что туда не может проникнуть не то что кто-то посторонний — тебе самому на твоём же крохотном поле крайне тесно. У кого-то же наоборот — такой большой мир вокруг простирается, что можно заблудиться. И некоторые, кстати, так и блуждают в одиночестве, теряясь в итоге в бескрайних просторах. Когда появляется твой истинный ноль — с этого момента начинает прокладываться выверенный путь: от одной точки к другой. Они как сигнальные маячки — ведут друг за другом и прокладывают световой мост в самой бескрайней темноте. А ещё ноль может творить чудеса: он может увеличить любую цифру в десятки, сотни, тысячи раз. Так вот, когда-то Чимин был нулём, отсутствующим стартом — Намджуну казалось, что он идёт своим понятным путём, своей самой уверенной походкой. И не было даже сомнений. Его мозг всегда познавал очень много и часто мало спал, поглощая тонны информации — потоки нулей и единиц для альфы были своеобразной пищей, и виделось ему, что этих нулей в его жизни — видимо-невидимо. Но, это были не те нули. Как оказалось… А потом случилась вспышка сверхновой под именем Чимин, от которой он на время ослеп, потеряв уверенность, посчитав случившееся фатальным, случайным событием. Его нельзя в этом винить. Ну, вот правда, как в таком зареве фотонов не растеряться и не попутать берега? Заблудиться можно не только в кромешной тьме, но и в абсолютном, ослепляющем свете! Намджун упрям как осёл и до последнего отрицал очевидное — в его жизни случилось важное событие, отвернуться от которого, всё равно, что лишить себя ориентира, отказаться от истинного пути и обрести себя, таким образом, на вечное блуждание во тьме. Говорят на ноль делить нельзя, и если Чимин для Нама ничего не значащий ноль, то почему тогда он так успешно делит его жизнь на «до и после»? Возможно Пак — самый важный ноль в его жизни? И пусть он не истинный — это не меняет сути! Он так ярко светит, что можно ослепнуть — другие потому и не видят его настоящей красоты, но глаза Намджуна созданы специально для этого света: они — сама тёмная материя, в которой свет рассеивается мягко, обволакивается со всех сторон, подобно первородной основе, способной упорядочивать хаотичные частицы. Самому яркому свету для баланса нужна самая глубокая тьма — только в ней она может показывать всю свою красоту, рождать свои звёзды и сеять жизнь. Белое на белом не видно, но на чёрном полотне Намджуновой души — сверхновая Чимина отлично показывает свою яркую сущность, озаряет начало пути и придаёт холодному космосу внутри самый настоящий смысл. Намджун ослеплён, но эта слепота совсем скоро пройдёт и тогда настанет новая эра жизни, ведь дочиминовская уже точно закончилась. Новопровозглашённый «мистер самая упругая попка» топчется за дверью, непонятно за что переживая — эта омеговость… будто не про него: он не привык, да и не привыкал никогда… В его оленьих глазах плещется неуверенность во всём происходящем, а трясущиеся поджилки выдают, как ему кажется, метущиеся в разные стороны мысли, при первом же взгляде. Это точно он? Смотря буквально минуту назад в зеркало на облачённые, как во вторую кожу чёрные джинсы, ноги — рассматривая эти новые контуры, что явно выдают в нём омежью сущность, так удачно, по заверениям Лана, подчёркнутую белым лонгсливом и голубым шерстяным кардиганом Версаче с накладными кармашками — не может поверить, что выглядит не то что прекрасно, а хотя бы просто подобающе. Для папы картинка с мнущимся Чимином говорит совершенно о другом: тот взволнован предстоящим эффектом, который он произведёт, стало быть, волнуется о том, чтобы понравится его твердолобому сыну. Лана понять можно, он своего отпрыска хорошо знает: ведь тот порой даже на своего родного папочку производит неизгладимый эффект «тяжелой гири, которой удачно припечатывают и по стене размазывают» — ощущение, будто он сам вместо Пака идёт на строгий суд Линча. А по идее должен быть лёгкий трепет от предвкушения… Но Нам не тот человек, с которым обычно трепещут. Даже омеги… И Лан это знает, сам воочию наблюдал не раз наброски от противоположного пола из серии «и хочется и колется» (кажется, так говорится)? Поэтому в его глазах Чимин — маленький герой, чудом покоривший холодное сердце чудовища. И это, по его понятиям, невероятно! Чимин переминается с места на место, поправляет волнистую прядь и жуёт выкрашенную блеском нижнюю губу под внутренний стон старшего — не порть работу! «Ну и ладно, и без блеска хорош до чёртиков» думает Лан и подбадривает омегу любимого сына лёгким похлопыванием по вздрогнувшему плечику. Пак появляется из дверного проёма, пронзая вспыхнувшие глаза альфы напротив острыми иглами — до нечеловеческой рези. Словно бабочка впорхнула в этот мир. Процесс превращения, наконец, завершился: кокон треснул, разрывая шёлковый плен, и на свет вышел, расправив яркие крылья, самый восхитительный и единственный в своём роде мотылёк. Оформился, заворожил игрой цвета, складывающей чешуйки на крыльях в захватывающий дух узор. Картина рождения жизни — самая красивая в природе, которую она сама сотворяет. И это не та картина, когда при виде хорошенького омеги у альфы сворачивается шея и падает на пол челюсть. Это другая, не в пример киношным клише: Намджун, увидевший преобразившегося Чимина — не теряет дар речи или контроль, глаза его не выпячиваются наружу как у краба, а на горло не давит ворот (такое у него уже, кстати, было, но при других обстоятельствах). В разрез восторженному, до защемления лицевого нерва, Ламу — Нам неожиданно для всех (и даже для самого себя) становится чернее самой грозной тучи Асператус, что своим видом напоминает поверхность разбушевавшегося океана. Когда приходят эти тучи, их ещё называют дьявольскими, кажется, что сверху на тебя давит огромная толща неспокойной воды — это гигантские волны, будто готовые обрушиться на голову, они навевают первородный ужас — ты ждёшь, когда на тебя низвергнется всепоглощающий ураган, но он так и не наступает. В ответ — одна только давящая тишина, что становится твоей собственной внутри, обескровливающей и наводящей панику. Стоит оглушающая тишина. Всё пространство вокруг заволакивает дымным ладаном, что своим ароматом заполняет мельчайшие расщелины и расщепляет сознание, заволакивая его в омут бесконтрольного подчинения. Сейчас преобладает даже не полынь, являющаяся доминантой, а это говорит о том, что на поверхность вышли первородные, глубокие инстинкты. Такие же древние, как сотворение мира. А стало быть, идти против них не хватит сил даже у такого сильного и непрошибаемого человека-горы, как Намджун. Для Лана всё явно в сложившейся ситуации с первого вдоха — реакция сына его как пугает, так и радует одновременно, а потому он быстренько сворачивает обратно в спальню, дабы не мешать голубкам… да и аура для него, если быть честным, слишком давящая — по присутствующему напряжению, висящему дамокловым мечом, точно творится что-то невообразимое! Для папы это слишком. В такой момент старший, поскольку он опытнее (что ни говори), решает, что ему пора ретироваться и… хорошенько освежиться. Намджун как тот самый Асператус сейчас, словно предвещает всем своим видом о приближающемся катаклизме: глаза его черны, а вид такой хмурый и грозный, что у Чимина мгновенно густеет кровь. Брови альфы сдвинуты, на желваках волнами сокращаются мышцы — будто он не омегу увидел, а вестника смерти. Но кто знает… возможно это так и есть, и он почувствовал в этом крохе свою скорую смерть? Смерть своему покою, смерть прежней жизни, смерть своему каменному сердцу. И в этом невероятный посыл, ключ к уязвимости! Выдавать эту слабость — всё равно, что вручать билет в дверь собственной чёрной души — туда, где все ящички с записанными секретами настежь открыты — только вот в них все записи набело переписываются Чимини, мой маленький зверёк… — кровавыми чернилами, бери и читай как открытую книгу. А он то для омег всегда был закрытой! Вот какие дела… Пак так ярко светит, что в этой непроглядной темноте Намджуновой души он непременно всё прочесть сможет и это… ни в какие рамки! Не одному Чимину непривычно от новой роли, Намджуну быть открытым напоказ в чувствах — тоже очень, ооочень непривычно и интимно. Потому что настоящая интимность состоит не в обнажении тел — она в обнажении душ. От этого-то его и тряхануло как следует: собственное осознание новой действительности, в которой он такую слабость имеет — это как дубиной по голове. Ему кажется, что Чимин читает его, видит всё, а от того внутри натягиваются жилы — он словно оголён, и если Чимин вдруг решит, смотря внутрь его бездны сейчас, сказать что-то каверзное или едкое — это будет его внутренней смертью. Поэтому так души и нельзя обнажать по его мнению; в представлении альфы — в такой сакральный момент происходит максимальная уязвимость. А ведь это даже не признание вслух, но для чутких глаз — порой слова даже лишни. Намджун чувствует себя уязвимым, от того и ладана вокруг столько, что самому впору задохнуться. Он это не контролирует, это самозащита. Забавно… но от кого? От самого маленького и беззащитного существа на свете? Намджун подходит к Чимину вплотную, а тот в него смотрит так, словно упал в пропасть, и у самого глаза сделались чёрными, отражают космос напротив — они смотрят внутрь него с тревогой и страхом, в них отчаяние, отточенное получше его любимой катаны. А что Чимин? Чимин и сам в такой же растерянности, он на краю какого-то странного обрыва, который будто делит его жизнь пополам, вспарывая все потаенные страхи ему неведомые, а вокруг разливается всё та же тишина, как перед судным днём — сейчас его будут судить? Чимину чудится, что эти Марианские впадины напротив него словно до самого донышка видят, всё читают и от того себе подчиняют, языками сизыми облизывая и через ноздри в мозг проникая. Дышать тяжело, дышать невозможно! Обоим… — Ты боишься. — Поражённо шепчет Чимин, потрясаясь такому открытию, и эти два слова будто вскрывают ящик Пандоры. — Боюсь. — Глубоким адским шёпотом припечатывает к себе за затылок омегу Намджун, от чего тот прерывисто выдыхает прямо в лицо напротив, которое оказывается в один момент рядом с его. — Но это не страшно. — И будто происходит одно дыхание на двоих в унисон, один взгляд поделённый и слитый воедино. И в этом признании альфы, на удивление столько силы для Пака, что внутри него происходят электрические разряды, пробирающие до умопомрачительных мурашек, танцующих свой зачарованный танец по всему телу. В брюшной стенке приятно щекотит, расползаясь вниз мягкими ручьями. Неожиданно открывшаяся сторона альфы срывает с Чимина какую-то оболочку, лопает его мыльный пузырь и он летит. Не падает, а именно летит! Порыв омеги безотчётен, он скрыт в дебрях его бескрайней души — израненной, но самой чистой из всех, которые когда-либо видел альфа. Намджун открыт как никогда — делай что хочешь, и Пак именно тот человек, только он, возможно, кто в эту открытость смотрит с таким трепетом и восхищением, что готов заплакать от подобного жеста, подаренного ему самым сильным человеком из тех, кого он когда-либо встречал в своей жизни. Момент таинства. Обычно сильные люди не делают таких признаний, для окружающих их сила в неприступности, но настоящая она кроется в умении открывать железные ставни, обнажая мягкую плоть и уязвимую душу. Души всегда уязвимы — всё что сверху, это характер, привычки, навыки выживания, но души — это та область, где существуют другие законы — законы доверия. Порыв Чимина, о да… безотчетен, но так естественен. Он как ответ, притом самый лучший из всех, что он не залезет в душу, не плюнет в неё, не посмеётся. И он в том, что Пак лишь слегка подаётся вперёд и быстрым движением губ чмокает Намджуна в кончик носа. Такая мелочь… Ну правда же, мелочь! Но именно такие мелочи почему-то в который раз больше всего трогают альфу, разрывая его нутро на живую, прокладывают к нему невидимые нити и притягивают, оставляя внутри несмываемый след. Именно в них кроется вся соль и вкус — это как маленькое окошечко, внезапно открывшееся в сущности личности, через которое на краткий миг успеваешь рассмотреть истинное лицо. И оно тебя в который раз поражает, оказываясь божественным, удивляет своей искренностью и космической красотой. Теперь пора Намджуну выпучивать свои глаза (не всё же Чимину это делать, хах). От такого невинного поцелуя! Кто бы увидел, обхохотался. Нет, альфа, конечно, не краснеет (он же мужчина) — это прерогатива кое-кого рядом (ну не стесняйся же Чими, это всего лишь невинный чмок), а Нам просто поражён этому дерзкому шагу: и где-то в голове отзвуком диско — лёгкий вайб, невесомый танец межгалактического пространства. А ещё внутри расходится тёплое течение — ведь Чимин его понял и принял, он был так аккуратен и деликатен, как не был бы никто, альфа в этом уверен! Он не испугался его глубины и темноты, заглянул туда (и неважно что понял) и, главное, не отпрянул, не ткнул в открытую душу острым пальчиком и не хохотнул смехом превосходства в таком интимном моменте! Намджун вжимает в себя Чимина с силой, этим жестом выражая признательность момента, ему хорошо! На самом деле — хорошо и уютно. — Я тебя не отдам. — Немного осипшим голосом хрипит где-то над головой Нам. — Ты мне веришь? — У меня есть выбор? — Мягко, но с горечью шепчет Чимин. — Выбор есть всегда. Даже когда у меня не было выбора — ставить метку или нет, он на самом деле был. И я его сделал. Забудь о тех словах — я не жалею о своём выборе. Я тебя спас. — «А вместе с ним, похоже, и себя». — Ты настаиваешь на этой правде? — В унисон шепчет Чимин. Сейчас между ними такая странная аура, что произносятся, похоже, самые искренние слова за последнее время. — Да. — Спокойно отвечает Намджун и наклоняется ниже. — А ещё на том, что ты очень красивый. — Шепчет горячим дыханием в ухо. И это он сейчас не о внешности. Хотя и о ней тоже. Намджун ведёт ладонью от основания шеи по затылку вверх, врываясь длинными пальцами в слегка закрученные локоны, прикасаясь подушечками пальцев кожи головы, как делал это часами ранее, и Чимина от этого жеста во второй раз пробирает волна мурашек. Таких сильных, что он сипло носом воздух втягивает и глаза на миг прикрывает, а потом промаргивается, с волнением смотря в лицо напротив. — Боишься. — Бегая глазами по личику омеги, констатирует Намджун с крупицей грустинки в голосе, и останавливает взгляд где-то по центру композиции: там лёгкий след от хайлайтера и нюдовый оттенок на веках, там остатки блеска на губах и лёгкая тайна в глазах. — Боюсь. — Не скрывая, выдаёт правду Чимин, на что получает неожиданный ответный чмок в нос и рассыпавшиеся туманные искры в голове. — Ничего не боятся только мёртвые. И не важно — душой или телом. — Проникновенно смотря в глаза, проговоривает Нам. Он продолжает массировать круговыми, немного вдавливающими движениями пальцев в голову омеги, переходя от затылочной к теменной области. Чимин словно заворожён этими всепроникающими волнами, будто под кожу головы пробирающимися. Однако… вроде как и отстраниться надо, ведь это так интимно… но и силы воли на это нет. — Это так. — Еле слышно отвечает Пак, стараясь сохранять хладнокровие, от которого уже только тонкая ледяная корочка сверху осталась. «Что происходит?» кричит его разум, но не находит аргументов, чтобы вот так легко отстраниться. — Нравится, когда я так делаю? — И смотря в упор демонстрирует как именно. С ещё большим напряжением, но в то же время размеренностью, плавно вбуравливается кончиками сильных пальцев. И, что интересно, в этом вопросе нет ни капли иронии, которой, как думал Чимин, тот явно должен был приправить вопрос. Или хотя бы каплю подвоха плеснуть, чтобы не делать всё таким серьёзным, а от того и опасным. Но вот ничего даже похожего на шутку не исходит — ничего, за что можно было бы зацепиться и на что свалить собственное удушье и нервозность от зацепившего момента, ведь альфа смотрит в упор, а он своим немигающим отвечает — он должен что-то ответить. И от всего этого он моментально цепенеет, потому что Намджун с полной решимостью спрашивает, интересуется его реакцией на свои действия. «Он не играет» понимает. — Нам, наверное, уже пора. — Чимин от ответа уходит, небывалую откровенность момента обрывает, раскрывать то, что ему приятно не хочет. Пальцы останавливаются, а губы омеги даже как-то немного виновато на это поджимаются. — Да, конечно. — И снова каменное лицо, будто ничего и не было. И осколок от этой породы прямо в Чимина рикошетит. Неприятно… сам виноват — отвечают чёрные зеркала. *** Клуб «намминов» каким-то невероятным образом просёк новость о прибытии парочки, пронюхав через одного особо болтливого помощника Хосока, и вот группа из двадцати человек уже стоит возле входа в здание — даже не пытается скрыть или замаскировать своё присутствие. Кто-то побежал в срочном порядке за плакатиками, подняв суетливый кипишь. На всю эту тараканью возню тут же обратили внимание и другие, не менее любопытные студенты, и вот уже скопление участников «посмотреть на прибытие важной четы» начало переваливать за сотню. На непонятное столпотворение сползлись даже некоторые преподаватели под видом «контроля за молодёжью». В общем, на представление прибыли кто-то ради праздного любопытства, кто-то из-за шумихи на телевидении — но тем не менее, мало кто захотел оставаться на задворках истории. Да и интересно же, что там у них и как! Розовенький бугатти — любимчик Лана, нёс двух его птенчиков навстречу институтским будням. Сам же папа, очень любезно предоставив свою «малышку», умчал домой на такси, делиться новостями с муженьком. Ох, ему есть что порасказать, и его прямо-таки разрывает. Чимин с интересом оглядывается по сторонам, рассматривая чёрный кожаный салон, во второй раз поражаясь роскоши и чувству себя от этого неуместно. Намджун за рулём, его взгляд сосредоточен на дороге, какое-то время даже не обращает на омегу внимания — за что Чимин его мысленно благодарит. Ему надо собраться с мыслями, так много всего произошло за одни только сутки — голова и нервная система не может переварить и справиться со всеми эмоциями. В воздухе легко пахнет ароматизатором «яблоко» и собственным ароматом Лана — корицей. Вместе это сочетание навевает некий уют и немного домашнюю обстановку, несмотря на то, что не сочетается с элегантностью салона. Но постепенно пространство вытесняют их собственные запахи, переплетаясь, соединяясь воедино и словно оседая на языке и внутренних стенках ноздрей — забивая мысли ненужной напряженностью… какого-то, будто даже… сексуального характера. Намджун слегка опускает окна, впуская свежий воздух и расстёгивая одну пуговицу на клечатой рубашке. — Я вот чего не понимаю. — Задумчиво тянет он. — Чего же? — Оборачивается на него Чимин. — Как ты всё это время был бетой? — Палец барабанит по рулю. — Как? — Тоже, как бы задумывается омега. — Скрипя зубами… — У тебя ведь даже нужных повадок почти нет. И фигура… — Нам откашливается, сосредотачиваясь на повороте, а Чимин, бегая глазами по приборной панели, старается не фокусироваться на последнем слове, думая про вопрос в целом. — Я могу, если надо, включить нужный режим. — Немного с вызовом отвечает Чимин. — Попробуй. — Уголком губ ухмыляется Намджун. — Тогда ты пойдёшь к черту. — Внезапно выдаёт Пак «ну а что он хотел» — захотел, получил. — Слабовато… — Растягивает улыбку альфа, «Чимин включается в диалог, и это радует». А ещё, эта его безотчётная милота, когда он так силится быть грозным и независимым. — Я не намерен сидеть тут и перетирать за жизнь с каменным изваянием, если я захочу чего-то подобного, то отправлюсь на остров Пасхи. — Намджун издаёт короткий гортанный смех, чем вызывает у младшего удивление. — А вот это уже гораздо лучше, зверёк. — Басит низким голосом Нам. Этот голос, Чимин сам не понимает почему, но он постоянно вызывает непрошеные, предательские мурашки, особенно когда альфа говорит с придыханием на низких частотах. Тембр Намджуна завораживающий, ласкает слух и пробуждает внутри непонятные волны. И всё бы хорошо, но всю ауру разбивает уже во второй раз произнесённое прозвище. — Почему ты меня так называешь? Какой я тебе зверёк? — Хмурит бровки Чимин, утыкая колючие глаза в профиль напротив и, вдруг, замечает шрамик над бровью, а ещё ровную линию скул и словно высеченный из гранита волевой подбородок. — Какой? Маленький, дикий и вкусно пахнущий. Вот какой! — Отвечает Нам, ничего не стесняясь, чем заставляет омегу чуть ли не подавиться воздухом. Нам на него не смотрит, но замечает оценивающий взгляд в свою сторону. — А если я тебя так называть буду? — Обидчиво, но с вызовом отвечает Пак (хотя кого мы обманываем — это больше похоже на робкую пародию), вызывая в ответ одну лишь улыбку. Причём довольно коварную. — Называй! Я буду твоим ласковым, но диким зверем. Хочешь? — И коротко бросает очень говорящий взгляд, отчего Чимин просто зависает, не зная что ответить. «Это игра такая?» Для Чимина игры — это параллельная вселенная, которую он только начинает осваивать — а точнее, пока только читает приветственный буклет на входе в новую реальность. — Не хочу. — Бурчит он и отворачивает голову, смотря впереди себя. Остановившись на светофоре, теперь очередь Намджуна обводит глазами идеальный, на его взгляд, профиль. Но делает он это открыто, откровенно любуясь, замечая, что Чимин так же чувствует это, судя по розовеющим щекам. — А я буду. — Издевается старший и проводит большим пальцем по скуле омеги, отчего тот вздрагивает и смотрит потрясённо. — Ты точно дикий. — Усмехается старший. Мигает зелёный и движение продолжается. — Чимини. — Окликает альфа, на что тот скашивает на альфу глаза. Словечко настолько приторное, что из уст Намджуна это, почему-то, звучит как дразнилка. — Привыкай, теперь я буду называть тебя только так. Или может, ты предпочитаешь как-то по-другому? Чими? — Первого вполне достаточно. — Отрицательно качает головой Пак, нервно скребя при этом пальчиками джинсовую ткань на бедре. — Хорошо, Чимини. Нас долго не было в институте, слухи «о нас» переросли все мыслимые барьеры. Так что ты не нервничай и ничему не удивляйся, окей? И держи меня под руку, понятно? — Чимин поднимает одну бровь, обдумывает пару секунд и утвердительно кивает. И вообще, больше не убирает взгляд и смотрит на Намджуна. Он собрал себя в кучу: от альфы идёт такая волна уверенности, что… «он явно знает, что и как лучше делать, в отличие от меня. Он опытный, а я просто-напросто всё завалю, по незнанию и из-за стеснения. Но игра есть игра, и раз я подписался, подставлять никого нельзя. Ведь так?» — Понятно. Что ещё я должен делать для… чтобы не облажаться. — Намджун ухмыляется. — Доверься своему альфе. — Паузу делает. — Просто не дичись меня и отвечай взаимностью на все мои действия, тогда никто ничего не заподозрит. — На все? А если ты решишь… — Чимин замялся. — Ну… поцеловать? — Значит, так было необходимо для дела. — Тон понижает. — Надеюсь, ты понимаешь, как странно будет выглядеть, если ты вдруг от меня отпрянешь в этот момент? — Сощурил лукаво глаза Нам. — Я то понимаю… Но как же так? Я надеюсь, таких ситуаций всё же не будет? — С надеждой в голосе лепечет омега, вызывая внутренний смешок у альфы. Ну точно, он с ним словно мальчишка, не наигравшийся в песочнице. — Надейся на лучшее, но будь готов к худшему. Знаешь о таком? — Неожиданно серьёзно произносит Намджун. — Слышал. — Сокрушённо отвечает Чимин. — Поэтому морально готовься даже к поцелуям. — Нам замечает, как омега нервно кусает губу, сжимая край кардигана. Альфа намеренно его стращает, краски сгущает, а тот и ведётся — «такой наивный малыш»! — Чего ты так боишься? Я же тебя не съем. Уж, во всяком случае, не на людях. — Усмехается, словно издевается, по нервам бьёт, легче не делает. — Спасибо, что уточнил. А наедине, значит, стоит волноваться в усиленном режиме? — Пытается хоть как-то отстоять своё личное пространство Чимин. — Давай тогда договоримся заранее… — Смотря на свои колени, принимает чуть ли не самое тяжёлое, как ему кажется, решение в своей жизни. — Я даже знаю о чём. — Намджун поднимает лицо Пака за подбородок. — Без языка? — Чимин очень доходчиво краснеет, пыхтя прерывисто. — Постараюсь, Чимини. Но если что, он у меня своенравный, не всегда слушается. — Пак резким движением дёргает лицо в сторону. — Ладно, ладно, я буду стараться не выпускать его на свободу. — «Звучит так, будто поцелуи непременно будут». — Есть ещё какие-то просьбы? — Не хвататься за попу. — Бурчит омега, а Нам снова про себя смеётся. — Хорошо, у нас с тобой просто романтика и платонические отношения. — Наигранно сдаётся Намджун. — И пусть все вокруг уже считают иначе. Например, что твою течку мы провели вместе, под одним одеялом. — Ччтоо? — Выпучивает глаза Чимин. — Не будь наивным. Я же говорю, слухи пошли уже давно не детские. Народу не интересен детсад, им подавай пикантные подробности. Подумай сам — у тебя началась течка, чему было большое количество свидетелей, потом в институте не было тебя, не было меня в то же самое время. Складывать умеешь, мммм? — Как бы для несложных размышлений делает паузу альфа. — Не переживай так, это обычное дело. Так, что не ведись ни на расспросы, ни, тем более, оскорбления. — Ты всё ещё хочешь уверить меня в том, что всё было в тот день именно по твоей версии. — Кисло хмыкает Пак. — Ты сам в этом убедишься. Я не гордый, могу и ещё раз попросить не делать поспешных выводов и поверить мне. — Хмурится Намджун. — Я всё проверю, не сомневайся. Сам сказал, надо готовиться к худшему. — Вздёргивает подбородок Чимин, этим самым искры в глазах напротив зажигая. — Мне Хосок сбросил сообщение: он тебя уже ждёт. Но не только он… На входе нас поджидает делегация озабоченных нашей личной жизнью. Так что… сделаем представление ярким и запоминающимся? — Подмигивает явно мандражирующему омеге Нам. — Не будем расстраивать страждущих? — Намджун улыбается, похоже, он единственный, кому всё это в кайф. — Это всё какой-то бред… сюр! Как и когда всё могло так повернуться… — Шепчет в неверии Чимин. — Ты знаешь когда. Но не будем об этом. Итак, о наших действиях: я открою тебе дверь — машинка у папы, кстати, очень соответствующая… романтическая — мы будто из медового месяца вернулись, ей богу! — Хмыкает Намджун под озадаченно-осмысливающий взгляд Пака в пустоту. — Дальше ты возьмёшь меня под руку, и пока мы будем идти до тренировочного зала, хоть иногда будешь посматривать в мою сторону с намёком на теплоту во взгляде. Думаю, часть идиотов попрётся за нами по пятам. Ты меня слушаешь? — Да. — Немного заторможено отвечает Пак. — Так вот, я тебя коротко поцелую. — Чимин словно из спячки выходит, резко вскидывая голову. — Коротко, Чимини. И без языка! — Чуть не по слогам объясняет для трусишек, чтобы закрепить. — А потом я пойду по своим делам, оставив тебя на попечение Хоси. Вот тебе телефон. — Намджун вытащил из внутреннего кармана пиджака гаджет и подал его удивлённому Чимину. — Там в контактах вбит мой номер. Как закончишь репетицию, позвони! Без меня никуда не уходи, понятно? — Я хотел бы увидеться с друзьями. — Заявляет Чимин. — Думаю, по созданному ажиотажу, они и сами к тебе прибегут. Пообщаетесь в зале. Понятно? — Почему всё так строго? Мне есть чего опасаться? — Складывая руки на груди, спрашивает Пак. — Есть, Чимини. Но я ещё сам до конца не уверен чего, хотя кое-что подозреваю. К тому же, не забывай от кого и чего ты сбежал! Если на тебя заключён контракт, то всё серьёзно. Кстати, не хочешь меня в подробности этого дела ввести? — Я даже не знаю… — Задумывается омега. — Чего ты не знаешь? Что-то ты уж должен знать наверняка! Я твой альфа, и должен знать все подробности дела, мне нужна информация, чтобы не тратить зря время, узнавая всё обходными путями! А я всё равно узнаю, Чимини, поверь мне. Но лучше не играть в эти тупые догонялки. Говори всё как есть, чтобы я мог лучше тебя защитить. — С твёрдостью в голосе произносит Намджун и от этого тона у Чимина внутри узел завязывается — аура альфы очень сильная, и сам он — самый сильный из всех. — Ты никому не расскажешь? — Шепчет Чимин. — Что за детский сад, зверёк? — Мягко произносит Нам, удивляясь такому простодушному заявлению, ещё бы попросил на мизинчиках клятву закрепить (а он бы, если на то пошло, закрепил, а чего?), затем слегка улыбнувшись, снова берёт омегу за подбородок и вздыхает. — Не расскажу. — Мои родители считают меня… — Чимин замялся. — Недостойным… Они давно уже заключили с кем-то контракт о том, что отдадут меня какому-то альфе. Это что-то вроде брачного договора. Я сам узнал об этом не так давно… — Они фанатики? — Думаю, они ходят в какую-то секту, или общину… — Подтверждает Чимин. По правде говоря, он не понимает, почему говорит всё это Намджуну, открывается в таких вещах… ведь это не в его правилах. Но противостоять его доводам, логике и внутренней силе он не может. Как и признаться самому себе, что это всё в альфе его даже как-то… завораживает что ли. — Ясно. Повёрнутые ублюдки, значит. — Нам ещё сильнее подбородок сжимает, сам этого не замечая. — Если всё слишком запущено, то тут даже промывка мозгов не поможет. Но попробовать всё равно стоит. — Ухмыляется альфа, замечая посерьёзневший взгляд. — Ладно, дальше. Что за контракт? — Я не знаю… Меня в такие дела не посвящают. Даже об этом-то отец просто проболтался, можно сказать. — Чимин взгляда от альфы не убирает, следит за всеми жестами: тем как Намджун серьёзен, хмурится и явно интересуется всем не из праздного любопытства. Так странно… Неужели и правда помочь хочет? — У тебя совсем не было прав в семье? — Были, почему же… — Мнётся Пак. И вот зачем ему это? Выгораживать тех, кто ни разу о его моральном состоянии за долгие годы даже не беспокоился. — Какие, интересно знать? Не выпячиваться лишний раз и не отсвечивать? Отдают тебя, как какой-то кусок мяса, даже уверен — продают. Иначе, зачем все эти договора. — Чимин опускает глаза, готовый заплакать. Они уже минут десять как подъехали и стоят на институтской парковке. Есть время немного поговорить и лишний раз дать Чимину собраться с духом. — Ну же, зверёк, не плачь. Тушь потечёт, а папа ведь так старался. — Чимин шмыгает носом и кратко кивает головой. — Можешь уже отпустить, я в норме. — Омега свои пальчики поверх Намджуновых кладёт, пытаясь освободить подбородок, но те в ответ только сильнее сжимаются, вызывая смятение и тревогу. — Пожалуйста. — Намджун руку убирает, и всматривается в происходящее за окном. Их слишком яркий автомобиль сразу замечают — уж очень он приметный. Любопытные студенты начинают присматриваться к этой «love machine» — и хоть в тонированном салоне и не видно пассажиров, её в потенциальные записывают, передавая новость заждавшимся фанатам. Жадные взгляды начинают прибывать, делая вид, что они тут все просто решили погулять. Ага, будто это место вообще подходит для праздных выгулов, а броуновское движение на горизонте — похоже на случайное стихийное мероприятие под названием «подышим парами бензина, ведь это так полезно и романтично». — Нас уже заждались. — Иронично подмечает Намджун, кивая в сторону «особо беспалевных» зрителей. — Не дёргайся, нас не видно, окна тонированные. — Сразу пресекает акт истерики альфа. Чем ближе момент выхода, тем больше тремора в руках Чимина, тем меньше веры, что он справится, не выдав своего волнения и не сдав всю контору. И зачем вообще так об этом беспокоиться? Вот например, чтобы всё дошло до то того, что есть сейчас — ему даже делать ничего особо не пришлось. Может и сейчас — ничего не предпринимать и оно как-то само всё разрешится? Но теперь в это включён Намджун… не выйдет. Ставки повысились. — Не волнуйся так сильно. — Замечает явную трясучку альфа. — Я не справлюсь! — Чуть не фальцетом выдаёт омега. — Всё будет хорошо, не стрессуй лишнего! — Но кому он это говорит, слова тут не помогут. — Так, ладно… тебе нужна встряска! — Говорит Намджун и по-хозяйски кладёт ладонь на колено Чимина. Тот, вздрагивает, весь ёжится, быстро порывается, чтобы скинуть руку, обжигающую кожу даже через ткань джинс, но получает предупреждающий рык. — Не дёргайся, так надо! — «Надо? Это где такое надо написано?» Но почему-то испуганный и потрясённый Чимин сидит… и, что интересно, и правда не дёргается, как и велели. Что за покорность такая, мать его так? Так сильно перепугался? Дёргается теперь только всё его сжимающееся омежье нутро, от макушки до кончиков пальцев — ощущения на грани возможных. Пальцы альфы такие сильные, обхватывают полностью его колено, а потом властными змеями-искусителями тянутся вверх. Демонстративно и тягуче-медленно, руша все запреты и мыслимые рамки дозволенного. «Так надо?» мигает в голове красной лампочкой. «И до каких пор простирается это надо?» Коварные пальцы, выкручивая волю и сознание, поднимаются всё выше, будто хотят разрушить, подмять под собой последние барьеры на неприкосновенность! Что затеял Намджун и для чего ему это надо? Непонятно… И ощущение, что даже окна начинают запотевать. Или это просто пелена перед глазами? — Сиди спокойно. — Твёрдо и с придыханием произносит Нам, смотря за всеми реакциями напротив и мысленно упиваясь и ими, и ощущениями упругости стройной ножки. Он даже чувствует, как мышцы на ней подёргиваются, а сердце омеги стучит так громко, что у него самого даже уши закладывает. «Какое спокойно? О чём речь вообще?» Он настоящий монстр, он это знает — испытывает бедняжку на прочность, но это нужно сделать, иначе потом будет хуже! Он должен проложить дороги так далеко сейчас, как сможет, чтобы потом его маленький зверёк не пугался обычных объятий и прикосновений на людях. Как говорится «жги калёным железом, чтобы кожа стала бронёй». Да, это жестоко по отношению к такому невинному существу, только проклюнувшемуся из кокона многолетней спячки — такого, как Чимин, нужно приучать к ласке постепенно, миллиметр за миллиметром, а не вот так — вырывая ему сердце и останавливая дыхание… Но, порой, приходится проходить ускоренный курс молодого бойца. Ситуация почти боевая — один шаг и на них накинутся хищники, охотники за чужими бурными эмоциями и шумными сенсациями. И Намджун боится, что Чимин это не выдержит — сгорит под пристальными взглядами, не привыкший к вниманию, грязным сплетням и чужой зависти. Он, чего уж скрывать, дуреет сейчас от ощущений под своей ладонью — хочет, чтобы Пак выдержал, позволил подняться чуть выше, зайти чуть дальше… Но он не будет его мучить черезчур смелыми действиями, потому что… так нельзя! И нельзя по большей части потому, что это именно Чимин. Другой бы омега и рад был, обмочился и сам себя уже предложил на блюдечке, как это бывало не раз. Но он сам не хочет нарушать этих границ, проверять на прочность этот хрупкий цветок — потому что зверёк один такой, и он нужен ему целым, а не по частям собранный. Чимин губы мнёт, внутри весь в пепел превращаясь, сам не понимает, до каких пределов он должен дать продолжиться этому странному эксперименту, да и сам — до какого рубежа выдержит? Зачем Намджун так поступает, заставляя сгорать изнутри? И вообще, эти движения сильных пальцев не должны вызывать в нём таких смешанных чувств и приступа истомы — хотя он и понимает, точнее даёт себе понять, что это у него впервые, вот от того и такая непредсказуемая, бурная реакция. Палящая жара пустыни и ощущение, будто внутри всё разжижилось, все внутренности в болтанку, как после ядовитого впрыска паука — расплавились в кровавую кашицу. Намджун ладонь вверх ведёт, то и дело нежно, но настойчиво мягкую, податливую к пальцам ножку сминая, будто остановиться не может, каждую секунду запрещая двигаться дальше. Ещё немного и пальцы на внутреннюю часть бедра лягут. Что же делать? Как себе запретить? Намджун не железный, и кажется, своему же опыту проигрывает. — Хватит! — Выпаливает Чимин, дыша как ненормальный. — Не могу больше. Я проиграл. — Нет. — Наму тоже невероятно жарко, а окна и правда вспотели. — Ты не проиграл. Ты наоборот — выиграл. — Тты… ты просто больной. — Чимин утирает пот с носогубной складки и закрывает глаза, вмиг обессилев. «А вот тут ты прав, как никогда!» думает Намджун. — Нам пора. — Объявляет альфа и выходит из салона под пристальные взгляды.