Бабочка в лапах паука / омегаверс /ЗАКОНЧЕНО/

Дверь открылась, и брутального вида альфа вышел из розовенькой машинки (ну всё, как говорится, потекло масло по шестерёнкам сплетен) под удивлённый вздох наблюдателей. Что сказать, не прогадали, чутьё страждущих не подвело. Но это ещё не пиршество оголодавших гиен, это только разведчики — вся вакханалия ждёт впереди, на входе в жерло Ородруина*. «Понародилось же вокруг назло презервативам» — зло думает про себя Намджун, волнуясь в этот момент не столько о том, кто и что подумает персонально о нём или его личной жизни (на это вот плюнуть и растереть вообще), сколько о Чимине: о его переживаниях и восприятии всей ситуации. Он грозно обводит мнущихся «случайных прохожих», обжигая их при этом льдами пренебрежения и неприятия подобных актов дебилизма (Намджуну вообще не близки и не понятны подобные трения вокруг чужих жизней, но мир в целом именно на том и держится). Концентрация ферромонов непроизвольно повышается. Всё это в совокупности действует отрезвляюще, приколачивая глаза зевак к асфальту, а желудки к позвоночникам — некоторые сразу отворачивается, а кто-то спешит уйти с места, чувствуя себя совершенно не к месту. ___________ *Ородруин — известный действующий вулкан Средиземья, располагавшийся в Мордоре, в чьей лаве было уничтожено кольцо Всевластья Нам обходит машину, ещё раз хмурится в сторону особо отбитых, взявших в руки телефоны, и открывает дверцу, протягивая руку внутрь. В ответ просовывается маленькая, будто детская ладошка, а за рукой на свет выбирается и остальное, весьма компактное тельце. Сначала появляется белокурая макушка, потом нечто пушистое и голубенькое (голубой щенок?) — чудо выходит несмело, на альфу поглядывает и в итоге, под уверенный и одобрительный кивок, выпрямляется в полный рост. Который, к слову сказать, оказывается весьма «урезанной версией» от среднестатистического омежьего (особенно на фоне человека-горы), едва доходя альфе до груди. Про таких ещё обычно шутят — в пупок дышит. Затем кроха разворачивается полубоком и являет на свет милое личико с немного испуганными, но весьма привлекательными глазками, обрамлёнными длиннющими ресницами — они подрагивают и снова взмахивают в сторону альфы, как бы вопрошая у него «что дальше?» А дальше, Намджун многозначительно и немного даже повелительно сгибает свою руку в локте, как бы приглашая обхватить ту немедля и следовать за ним. Дверца закрывается, камеры, не упуская ни одной важной детали, записывают исторический момент на жесткие диски. Ничего из важного и любопытного не пропадёт — всё будет сохранено по нужным папочкам, а потом просмотрено не единожды либо в одиночку, либо же в кругу себе подобных пускателей слюней на чужую жизнь. Такова плата за популярность и интерес толпы. Омега обхватывает мощную руку своей, немного повисая на ней из-за разницы в росте, и вот уже парочка, развернувшись лицом к зрителям, направляется прямиком к главному входу. Ей богу, словно королевская чета местного разлива: и встреча организована и съёмка ведётся, и особо отбитые (то есть влюблённые) в ими же растиражированный пейринг, фанаты с плакатами на изготовку имеются — всё в лучших традициях встреч публичных персон. Все ждут, все на взводе. Не хватает только красной ковровой дорожки и мальчиков с корзинами, полными лепестками роз, чтобы бежали впереди и под ноги небожителям кидали. Хотя, это уже больше относится к свадебным церемониям… А тут просто цирк на выезде — спектакль для скучающих и обделённых собственной личной жизнью. «В институте явный переизбыток клоунов, а мы, похоже, главные» — закатывает про себя глаза Намджун и сбавляет скорость, чувствуя, как Чимин семенит ногами, явно за ним не поспевая. Он посматривает вокруг сурово, и только переводя взор в сторону омеги, его смягчает. И для окружающих это бесспорный признак выбора и признания своего омеги — да, да, Намджун хороший актёр, никто не останется разочарованным. Пак пребывает в некоем подобии каталитического шока от происходящего — увидеть здесь всех этих людей по их душу… так дико! «Зачем им это? Что интересного в нашей жизни, тем более они сами же её придумали и по рукам пустили». Он тоже поднимает своё личико вверх, смотрит на альфу сначала немного напугано, но потом как-то в один миг преображается, вспомнив наказ, и вот уже будто он даже улыбается Намджуну глазами. А если и нет, если это только видимость — то он явно умеет перевоплощаться. Смотреть в ответ и думать о Чимине, как о великом актёре, у Нама ум не поворачивается (или просто не хочет принимать такую действительность), а с другой стороны — не зря же тот на творческий факультет поступил… Намджун о нём ведь многого не знает, поэтому обольщаться на свой счёт смысла нет никакого. И он не обольщается — он принимает. Среди толпы виднеется знакомый силуэт Чонгука: он расслаблено облокотился об косяк, смотрит на прибывших с задором, ухмыляется и даже прицыкивает, типа «ох, какие знаменитости пожаловали, не ожидал, не ожидал». Нам не меняет лица, но на миг в его взгляде проскальзывает что-то неуловимое, когда он переводит взгляд на друга — только им понятные сигналы. Гук, на самом деле, рад наконец увидеть своего брата воочию, а не через гаджет, да и, чего уж таить, вся их занимательная история, повернувшая на такие неожиданные рельсы… вызывает у него нескончаемый интерес. Но не тот, что у безудержной толпы, а свой, с личной заинтересованностью. Потому что он и знает об этой истории гораааздо больше них, и мотивы на происходящее у него пролегают совершенно в других областях. Где именно, вопрос не праздный — Гуку интересно счастье друга — и то как тот, по его скромному мнению, расцвёл от всей этой комедии абсурда, только и говорит о том, что всё идёт так, как надо. Слишком уж он хорошо знает Нама: такая живая реакция на столь жёсткие обстоятельства — признак крайней заинтересованности в Чимине. И он его даже спрашивать о чувствах не будет, потому что это лишнее, не к месту и вообще — не сейчас. Чонгук подмигивает другу, снова ловя на себе его взгляд, ухмыляется коварной улыбкой и делает только одним им понятный жест, мол «буду ждать тебя на нашем месте, есть о чём поговорить». Суровый друг чуть заметно глаза закатывает «знаю я тебя подкольщика» и смотрит на удаляющуюся широкую спину, обтянутую красной рубашкой. — Намджун. — Чей-то взволнованный голос перебивает шум толпы. — Спасибо за моего соулмейта! — Нам переводит взгляд на источник звука, замечает машущего ему альфу, обнимающего черноволосого омегу, щурит свои глаза и коротко кивает в ответ. — Я твой должник! Чимин переводит заинтересованный взгляд от парочки на Намджуна. «Они, и правда, ему благодарны» подмечает он искренность в интонации и от этого внутри такое непонятное тепло по венам потекло, что даже непривычно от новых ощущений стало. Наваждение какое-то. Альфа замечает его взгляд и поближе к себе подтягивает — пусть омега всего лишь роль играет, но от этой мягкости во взгляде так нутро прошибает, что он согласен спектакль разыгрывать так долго, как это только будет возможно. Но не все среди толпы такие благодарные и довольные, есть и те, кто смотрит с презрением или высокомерием, и даже разочарованием. А один омега за углом как будто даже слёзы роняет. Возможно это только мираж, но Тэмин и правда смотрит на парочку с нескрываемой, обугливающей любого, кто на него только взглянет, обидой. Для него происходящее — фарс, он верить в действительность не желает, ведь его Намджуни ему сам говорил, что у него с Чимином ничего нет. Пусть он и выбил из него эти слова чуть ли не силой и слезами вперемешку, но он же сам видел подтверждающий кивок. И что это всё такое теперь? Они идут под ручку, и взгляд альфы на этого недомерка такой масляный, каким он его никогда не удостаивал, да никому ничего и близкого не дарил! Обидно до слёз, изъедающих душу! Он к нему всегда и так и эдак, чуть не стелился, завоевать хоть крупицу внимания хотел, жаждал его, сны про их совместное будущее смотрел, надежду копил. А теперь всё это забрал какой-то мелкий прыщ? И смотрите-ка как преобразился, а ножки какие стройные, зависть жгучую вызывают, пропади они пропадом! Да ещё и глазками в его альфу стреляет, вызывая у того удовольствие на лице. Немыслимо! Убийственно! В самое сердце! Подбежать бы и впиться когтями в это детское лицо, чтобы не распространяло свои флюиды вокруг. Коварный мерзавец, притворившийся бетой и подкравшийся змеей к его альфе. Обманул всех вокруг, Намджуна каким-то непостижимым образом к себе расположил: наверняка заработал свой титул мнимой невинностью, а потом раздвинул ноги, предложив себя на время течки — поганец мерзкий. Выть хочется так, чтобы горло осипло, чтобы все сейчас услышали его и поняли, как ему больно, посочувствовали. Зависть навалилась неподъёмной ношей: он должен быть на месте этого мелкого выскочки! Это его должны приветствовать, как омегу Намджуна, это им должны восхищаться и фанфики о них писать, рассматривая их личную жизнь под лупой, чтобы завидовать о таких красивых отношениях. Но всё наоборот: упиваться кровью и смотреть через мокрую пелену слёз должен он! ОН? Ох нет, не бывать такому. Его удушающие чувства сейчас так застят мысли, что Тэмин не выдерживает, отходит в сторону и набирает Вонхо. Пусть тот его забирает, что хочет с ним сделает. А он поможет добраться, и компромат составит на этого, якобы невинного цыпленочка! Вряд ли с грязным и поруганным омегой, Намджун будет встречаться и дальше, особенно если все об этом узнают! Они же теперь персоны номер один, у всех на виду, да и честь семьи Кимов не последнее дело — вот пусть и вкусят все прелести, за его боль поплатятся. А он не гордый, он к Наму приползёт, одиночество скрасит, оближет всего с ног до головы. Всё сделает, чтобы на месте мелкого недоомеги оказаться. В представлениях и планах Тэмина сплошные мелодрамы и дорамы, чувства навзрыд и кровь горлом. Глупый омега, затерялся в выдуманных мирах, и готов невольно затянуть в тёмный омут любого, кто у него на пути встанет. Представляет себя несправедливо обиженным, обделённым — будто кто-то у него последние крошки счастья отобрал. Вонхо от этого всего смешно, но он убеждать омегу в обратном не намерен, ему глубоко посрать на его ванильные, им же и раздутые страдания. У него свой интерес, а Тэмин просто временный компаньон. Нет, конечно, если бы тот дал себя попробовать, он бы и его высосал. Почему нет? Тэмин лощёный и стильный паренёк, весь такой чистенький и строящий из себя недодиву — смешной, одним словом, побывать в нём было бы забавно. Но омега зациклен на Намджуне, а потому не даст, да и не в его положении и интересах брать его сейчас силой, они же типа напарники — и хрен с ним, с этим Тэмином — это лишь временное желание, фантазии о новом, пока не дозволенном (а он такое любит брать больше всего). Но на самом-то деле у него интерес совсем в другом месте пролегает: у него по его маленькой сосательной конфетке давно всё тело чешется, особенно в штанах — зудит так, что другие омеги пока не смогли заглушить. Чимин теперь и сам омега — какая прелесть! Хотя, на самом деле, ему похуй — он бы и бетой его взял, не побрезговал. Вонхо своей похоти унять не может, как ни пытался, а это значит, что пока он своего не возьмёт, не успокоится. Тем более сделать это назло этому выродку Намджуну, по чьей милости он торчит в этом второсортном заведении для неудачников — особо удачная затея. Этой мрази любую свинью подсунуть не жалко. За всё, что тот ему сделал: за унижения, что он по его милости испытал. Возможно, Нам о многом и не знает, и даже не догадывается: то как он не раз по крупицам свою репутацию собирал — и всё по милости этого грёбаного вертухая. Скорее всего так и есть, потому что тот, тварь такая, высоко сидит — такие как Вонхо для него грязь под ногтями. Но ничего, он себя соскребёт и этой же грязью его накормит! Теперь он знает точный путь — через его омегу. Какая ирония — впервые в жизни он у Намджуна по-настоящему слабое место нащупал — и им оказался не кто иной, как Пак Чимин, теперь от этой мысли Вонхо даже ещё слаще засыпать будет. А трахать его омегу будет так сладко, жарко и мокро, что он аж весь трясётся внутри от нетерпения и одной мысли. Теперь у него двойное комбо: и маленькую ягодку Чимина заполучить, и Наму отомстить — макнуть его в дерьмо поглубже! «Не зря же тот эту вкусную зефирку пометил, значит чувства имеет! Так? Так!» А чувства — это сила, особенно в руках недругов. Ох, как непростительно таким людям как Намджун вообще слабые места иметь, потому что в ответ за них, будут иметь его самого. А Вонхо будет — во всех смыслах! Намджуна — морально, а Чимина — физически. Он уж полакомится этим пирожком по полной, с оттяжечкой! У него от одной мысли об этом в штанах колом стоит, тянет — просит о скорейшей разрядке именно в него — того, кого он сожрать без остатка желает. «Сука, а если он от меня ещё и понесёт, то это вообще будет конфетка с ликёром! Помеченный омега, который носит ребёнка от врага… блять, это очень вкусно, очень весело! Этой паскуде будет так больно, как никогда не было!» — альфа смеётся с диким оскалом, а затем резким движением пальцев выкидывает недокуренную сигарету на асфальт. — Я тебя, мой спелый персик, блять, так оттрахаю, что ты не то что сидеть не сможешь, передвигаться будешь с трудом! — С бешеным взглядом бормочет Вонхо, напоминая слетевшего маньяка. «У тебя моя сперма из ушей польётся. Ах, какой же ты сладкий, мой зефирчик, ни с кем в этот раз не поделюсь, сам буду тебя на свою горячую шпажку нанизывать и брать столько раз, сколько понадобится, чтобы ты моё имя, блять наизусть выучил и начал его выстанывать!» Вонхо мнёт рукой пах, обращая внимание на выпучивших дикие глаза на этот неприличный жест, мимо проходящих омег. Его взгляд внезапно загорается, он рвано облизывается и делает новому дружку знак, а тот в ответ заученными движениями начинает приближаться к выбранной жертве. Потому что Вонхо возбудился до неприличия, потому что надо срочно спустить, и делать он будет это своим привычным способом, под мольбы о пощаде. *** Чимин с Намджуном таки добрались до тренировочного зала, и весь путь через будто внезапно сузившиеся коридоры, почудился омеге абсолютно бесконечным. На них смотрели, тыкали пальцами, шептались, что-то выкрикивали. Всё это внезапно напомнило тот сон с чёрными руками, шарящими в темноте коридоров, они словно росли из стен, и всё хотели только одного: дотронуться до него, облапать в самых запретных местах — от этого воспоминания внезапно пробрал озноб и похолодело нутро. Сейчас он плетётся, не чувствуя самого себя — он словно королева Серсея, что шла обнажённой по тропе позора, через безликую толпу. Правда он совсем не королева и не совершил ничего грязного и постыдного, за что бы стоило идти вот так, под всеобщим обозрением, чувствуя себя при этом абсолютно голым. Взгляд Чимина стал заторможенным, он больше не может ни на чём и ни на ком сосредоточиться — всё сливается в единую массу. Он не замечает даже двух пар неравнодушных глаз в стороне, что смотрят на него внимательно и обеспокоенно. Всё это лишнее, Чимин понимает, что ему ещё многому надо учиться, как и уметь владеть собой и своими эмоциями, ему ведь ещё на сцене выступать — публичность та штука, к которой он непременно привыкнуть должен, хотя бы ради своего внутреннего спокойствия. К тому же, он же уже выступал на публику — конечно, не такую широкую, какая она представлена в институте, да и не сравнить: одно дело — номер на сцене, где ты полностью перевоплощаешься в уготованную роль, и другое — игра в отношения на толпу, которая своим праздным интересом тебя словно раздевает, под кожу лезет и до кишок пронзительными взглядами выворачивает. Этим взглядам интересна изнанка, твоё грязное бельё, но никак не ты сам. И тем не менее, он притворится, что ничего не замечает и не чувствует, что его не трогают разные выкрики в свой адрес… как там говорил Намджун — они хорошие актёры? Вот и мизансцена — дверь в зал, двое стоят в шаге от прощания, в воздухе застыли последние невысказанные чувства, и пусть никто не знает, что они даже не написаны и не отрепетированы, более того — их вообще нет, но эту подделку никто не должен раскусить, а потому — они будут написаны прямо здесь и сейчас. Какими же они будут? Софиты горят на полную мощность, в лёгкие до предела набран воздух: все ждут в нетерпении кульминации спектакля — ведь без поставленной точки у зрителя нет ощущения завершённости. Отыграйте же свои реплики, а вам за это в ответ — заслуженные аплодисменты. Какая неравноценная оплата… Чимин пучит на Намджуна глаза и легонько тянет пальчиками за рукав, тем самым как бы пытаясь показать, что ему надо что-то сказать, но вслух это сделать невозможно. Альфа наклоняется к омеге, подставляя ухо, а тот на это, прикрывшись ладошками, начинает что-то нервозно шептать. — Нам надо официально попрощаться? Как мне к тебе обратиться? — У Намджуна на это сразу появляется коварный блеск в глазах. Альфа будто решил за что-то проучить омегу и не пытается тому хоть как-то помочь (а ведь по идее они должны быть заодно), потому что как иначе объяснить следующий выпад: бесстыжий демон утыкает свои горячие губы в ушко Чимина и, едва их касаясь, так, что у Пака внутри всё пляшет от этой сомнительной щекотки, начинает шептать своим грудным, немного хриплым голосом. — Прояви фантазию, даю тебе карт-бланш. — Пак чувствует, как губы альфы в улыбке расползаются, задевая при этом ушной хрящик. А затем и вовсе ощущает невесомое потирание кончиком носа по кромке уха, вызывая тем самым потоки слюноотделения у смотрящих во все глаза, и давно уже ожидающих чего-то подобного зрителей, а ещё — спазмы в животе у Чимина. Мельпомена складывает ладошки и прикрывает глаза, довольная своими талантливыми детьми. Глаза омеги бегают из стороны в сторону, его коротит — лихорадочные мысли не хотят сложить буквы в более-менее подходящее обращение, но губы… ах эти губы… они, на зло всему, выдают вслух именно ту реплику, которую могла вложить в эти уста только сама шутница-муза, потому что не знавший и никогда не говоривший ласковых слов противоположному полу Чимин, сам бы такое вряд ли придумал — да он, по правде говоря, даже просто ожидать подобного от себя вряд ли бы смог. — Пока, Намджуни, буду скучать. — Прошептали пухлые проказники, рождая тем самым общий вздох умиления и шок у самого произносящего. Браво! У именованного Намджуни взлетает бровь, на это он подтягивает Чимина к себе за талию и заключает его в жаркий плен своих рук, выдыхая прямо в губы. — Я тебя заберу после репетиции, Чимини. Будь осторожней, малыш. — И, как и обещал, награждает прощальным поцелуем. Действительно без языка, но всё же… немного задержавшись, ведь сейчас губы такие не сопротивляющиеся и податливые, что не грех немного и переиграть. Нам легко сминает мягкую и сочную нижнюю губу, обхватывая её своими и замечая, как веки омеги начинают смыкаться — смотреть на такое равнодушно невозможно. Слышится повторный вздох. Браво, бис! Альфа отстраняется, с нажимом проводит большим пальцем по немного припухшей от короткого посасывания губе, замечает начинающее проступать в глазах Пака изумление и в тот же миг отворяет дверь, давая путь к отступлению. Чимин тут же охотно прячется за дверью, облокачиваясь на ту, как на опору и загнанно дыша, будто в новом помещении его ждёт спасение, будто оно вообще где-то есть. Кругом обман и он сам его творец на пару с Намджуном — врут их жесты, слова и поцелуи. Всё выдумка, фарс, и только метка исключение из этого списка — она безжалостно ноет, заявляя о своём присутствии и беспощадно выжигая, словно клеймом, в мозгу нескончаемую тираду «он уходит, твой альфа всё дальше от тебя, тебе будет плохо без его ферромонов — моли о пощаде, чтобы я тебя не сожгла, проси о спасительной встрече». Внезапный сигнал телефона выводит из бредовой горячки, Чимин вытаскивает из кармана гаджет и читает пришедшее сообщение. От кого: Мой альфа — Умничка. На встречу уже идёт улыбающийся Хосок, а потому омега проглатывает всё произошедшее и улыбаясь в ответ, прячет телефон. *** — Ну рассказывай! Вижу как тебя распирает. — Улыбается Намджун и хлопает друга по плечу. — Ха, распирает. Меня прёт так, что я скоро порвусь нахуй! — Скалится довольный от встречи Гук, крутя в руках зажигалку. — Всё так хреново? — Наигранно ломает комедию Нам, строя тревожное лицо. В целом, нормальные такие прелюдии двух соскучившихся друг по другу людей. — Дружище! Будто ты меня не знаешь? — Чон беспрерывно чиркает зажигалкой, выпуская и тут же туша голубое пламя. — У меня уже такой дикий недотрах, что я задолбался со стояком бороться. — Хорошее начало разговора! — Коротко усмехается Нам и поднимает бровь. — Чем же ты занимался неделю? — Чем-чем… Сначала бегал за своим ангелочком со всякими там вкусняшками и игрушками наперевес, а он игнорил меня, все подарки раздавал другим омегам, говоря, что это от меня… чертёнок! Я заебался отшивать уже их всех. На вещах же мой запах. — Гук вздыхает с усталой улыбкой. — Вредный, беспощадный… А потом он сотрясение получил и я бегал уже к нему домой — я там, кстати, уже почти как свой. Тэша конечно бесится от этого, но его предки на моей стороне! Втроём мы сила. — Гук довольно усмехается. — Это отлично. Поздравляю, полдела считай сделано. Знаешь такое, что заручившись поддержкой родителей можно горы свернуть. Похоже у них хорошая атмосфера в семье. — О да, семейная идиллия и уют! Я до этого и не знал, что такое бывает. Представляешь, у них в коридоре есть доска и они мелом пишут друг другу всякие напоминалки и просто милые пожелания — из этого много всего узнать можно, кстати, а так же они носят сшитые для всей семьи тапки. Для меня это как откровение! Для гостей такие тоже есть, я охренел, когда мне подали плюшевые тапки-собачки. — С искрящимися глазами рассказывает Гук, а Нам только и улыбается в ответ. — У Тэхёни папа вообще на шитье повёрнутый: прикинь, у этих тапок были и язык, и усы, и уши! Ещё он картины из лоскутов делает. Ты видал когда-нибудь Айвазовского из тряпочек? — Нет. — Опешил Намджун. — Вот и я до этого нет. Издалека смотришь — ну один в один картина маслом, а вблизи — обычные лоскутки. И откуда только такое количество разных оттенков набрал? Это какие-то специальные наборы что ли… Одуреть, одним словом. Папа сказал, что страсть к творчеству это у них по линии омег передаётся, и у каждого по своему проявляется. Тэша например поёт, а ещё он рисует. Хочу вот теперь посмотреть кое-какие его рисунки, но он пока не даёт. — Тут Гук двояко кашлянул (все всё поняли). — Короче, я окунулся в этот уют с головой — теперь тоже хочу такое. — Широко улыбается Чонгук, разошедшийся в повествовании не на шутку. — Даже так? Скажи ещё, готов жениться. — Хмыкает Нам. Он нарочно подначивает друга, по братски подводит к итоговым признаниям, показывая своим настроем, что он на самом деле одобряет и на его стороне. — И скажу. Это конечно может покажется слишком невероятным, понимаю… вроде как я и женитьба… для всех это две вещи несовместимые, но я точно знаю, чего я хочу! — Даже чересур рьяно начал объясняться друг, однако получив похлопывание по плечу, тут же расслабился. — Я понял, не кипятись. Так что там с сотрясением? — Кхм, в общем, Тэша был на домашнем излечении несколько дней, а я у них каждый день ошивался — ну там еды приносил, посуду даже мыл, туда-сюда. А ты знаешь, я таким вообще никогда не занимался. В общем, тенью возле моего ангелочка ходил, как слюнявый мальчишка под дверью ползал, молил, лишь бы он дозволил рядом побыть. — Чон покачал головой. — Унижаюсь по полной программе короче. Ну ничего, вот когда он моим станет — тогда уж я за все это так отыграюсь, молить меня о пощаде будет! — Бедный Тэхён… — Усмехнулся Нам, представляя, как тот запирает его в своей спальне и заключает в добровольно-принудительное секс-рабство. — Кстати, как так вышло с сотрясением? Сам или кто-то помог? — Да, падла одна хотела к нему яйца свои пристроить! — Чон чуть не затрясся от одной только мысли об этом. — Но Тэша молодчина, отшил так, что сломал тому нос. Прикинь! Я ликовал прям, жаль тебя рядом не было, видел бы ты его ебало разукрашенное! Правда, с такой силой ударил его лбом, что сам пострадал, бедняжка. Видать всю силу вложил, так он ему мерзок был. — Гордо отметил Гук. — Этот гандон, кстати, больше не учится, по административке за домогательства пошёл. Ну и лечится заодно от переломов. — Вроде только нос был. — Поднял бровь Нам. — Он там потом неудачно на руку ещё упал. Не знаю, видать какая-то чёрная полоса у него пошла. — Картинно пожал плечами Чонгук. — Да, такое бывает. — С насмешливым прищуром покачал головой Ким. — Я ревную своего Тэхёни страшно, может палку перегнул, хотел вообще все кости этому ублюдку переломать, да Хося вовремя остановил. Он вообще в последнее время меня опекает, не нравится ему, видите ли, мой вид. Говорит, я дёрганый и психованный. — Гук коротко усмехнулся и снова защёлкал зажигалкой. — Ну ты знаешь, Хосок не так уж далеко от правды ушёл. Воздержание, оно конечно продлевает жизнь, но явно лишает её смысла. Особенно в твоём случае: видок у тебя уже немного безумный. — Смахивает слезу Ким. — Ой, иди ты нахуй. — Безобидно посылает в ответ. — Парень, такими темпами ты скоро выгоришь. Тебе надо ускориться в завоевании. — Говорит очевидные вещи Нам, будто Чон и сам этого не желает — да он первый кто ЗА. — Сам знаю, но ангелок непреклонен. Поэтому, чтобы совсем не рехнуться, я налегаю на дела корпорации и спорт. — Угрюмо хмыкает он. — Начал вот по вечерам на длинные дистанции бегать. Правда, после того, как Тэ мне по ноге зарядил, пришлось сократить километраж. — Всё бьёт тебя. — Ухмыляется Намджун, вспоминая, как Чимин и сам зарядил ему пощёчину капустным листом. — Можно подумать, твой с тебя пылинки сдувает. — Хмыкает в ответ друг, вспоминая каким перед ним предстал Нам, когда он ему вчера звонил (он даже памятные скриншотики сделал: Джин и Хосок оценили). Да и сейчас ещё телесный пластырь напоминает, что Чимин тоже та ещё штучка. — Боевые омеги прям… амазонки. — Зычно гогочет Намджун. — Это точно, а у Тэхёни ещё, оказывается, чёрный пояс по тхэквондо! Я теперь его даже побаиваюсь. — Снова усмехается. — Такому омеге вообще рот не заткнёшь и на лопатки просто так не уложишь. — Прищуривается Ким. — Последнее, меня, кстати, больше всего печалит… — Смешно выпячивает челюсть Гук и снова берётся за зажигалку. — Ты опять курить начал что ли? Чувствую запах. — Закуришь тут с таким стрессом… — Сокрушается Чонгук. — Слышал, Тэхён терпеть не может сигаретный дым. — Искренне делится Намджун, пристально посматривая на друга. — Серьёзно? Блять… всё, считай уже бросил! — Зажигалка в ту же секунду без раздумий летит назад, где предположительно должна стоять урна, она немного не попадает, рикошетит от металлической сетки и летит обратно под ноги альфе, на что он смешно кривится. — А ещё его любимый цвет красный. — И опять смотрит серьёзно, а глаза наоборот, смеются. — Не много ли ты всего знаешь про моего ангелочка? — Наигранно сердится Гук, понимая, что тот его просто подколол, а он и вправду повёлся. Когда дело касается его пупсика, он делается слепым. — Ладно, не кипятись, вижу тебе и правда не сладко. — Сразу идёт на попятную Нам, понимая, что шутки-шутками, а друг и в самом деле загоняется, и ко всему, что касается Тэхёна, относится довольно серьёзно и болезненно. — А я смотрю, ты своего приодел, под ручку ходите, поцелуйчики и всё такое. Что ты ему подсыпаешь? — Теперь очередь Чонгука подъебать друга. — Однако, как у вас быстро отношения развиваются! Такими скоростями скоро и свадебку сыграете, вперёд меня. — Усмехается друг. Ну а что, теперь даже такие предсказания делать не грех — разве кто-то, ту же неделю назад, мог даже предположить о том, что Намджун пометит Чимина и свяжет с ним свою судьбу? От этой пройдохи-пакостницы можно в любой момент ожидать всего, чего угодно. — Может мне тоже моего просто пометить и всё? — Показательно задумывается Гук, потирая подбородок. — Не думаю, что это хорошая идея. — Улыбается Нам. — В твоём случае, боюсь, это может закончится переломом головы. — Я тоже боюсь… что может. — Потирает затылок Чон и о чём-то задумывается со странной улыбкой, явно что-то вспоминая. — Ну давай. Расскажи уже, что хотел. — Усмехается Ким. — Вижу ведь, полыхает синим пламенем прямо из задницы. — Не пизди много, я щас нервный. — Цокает Чонгук и показательно ударяет друга кулаком в плечо. — Окей, окей, не заводись, горячий корейский парень. — Ставит блок Нам, делая вид, что испугался. Гук присаживается на скамейку и начинает своё полное увлекательных деталей и отступлений, рассказ. ~флешбэк~ — Что с Тэхёни? — Охнул Ханыль, увидев на пороге Чонгука, поддерживающего подмышку его сына, который вяло сопротивлялся и порывался идти сам. — Моё почтение, сонбэ. — Слегка поклонился Гук, насколько это было удобно сделать в его положении, в знак приветствия старшему. — Да вот, столкновение с альфой. Я разберусь с этим позже! — Сразу отвёл от себя подозрение он, потому что взгляд папы был не то чтобы подозрительным, но… хотелось всё-таки начать первое знакомство с родителями его омеги на позитивной ноте, чтобы его видели только надёжным человеком, воспринимали защитником их сына. Чонгук конечно парень смелый и горячий, но, вступив на порог дома Тэ, всё же немного перетрухнул. Потому что слишком хотел, чтобы всё сложилось наилучшим образом. — Проходите же скорее! — Испуганно пригласил внутрь жестом руки Ханыль. — Неси его вот туда, в гостиную, на диван. Мэнхо! Пока Чонгук укладывал вялого строптивца на диван, а папа суетился рядом, по лестнице спустился светловолосый альфа, очень похожий на Тэхёна, но с более грубыми и крупными чертами лица. Эдакая брутальная и серьёзная версия Тэ — от такого вида Гук чуть не поперхнулся, но всё же он сдержал себя и низко поклонился в ответ старшему. Мэнхо немного хмурил брови и степенно осматривал открывшуюся картину. — Примите моё почтение, сонбе. Я Чон Чонгук, истинный вашего сына. — С дивана послышался недовольный стон, Тэхён пытался приподняться на локтях, но Ханыль его придержал, не давая лишний раз шевелиться. — В институте произошло нападение на Тэхёна, я позаботился о нём и привёл в медпункт, а оттуда сразу повёз к вам. Чонгук не решился называть своего ангелочка при его родителях как-то больше, например Тэхёни или Тэша, дабы не быть неправильно понятым: что он с ходу фамильярничает или будто нагло присваивает омегу себе (хотя в душе уже давно и безоговорочно присвоил). — Ким Мэнхо, отец Тэхёна. — Альфа подал руку для приветствия, уже заметно теплея во взгляде, отчего Чонгук про себя облегчённо выдохнул и охотно её пожал обеими руками. — Мне импонирует, что вы сразу отчитались по всем пунктам, молодой человек. Позвольте узнать, что сказали в медкабинете. — Предварительный диагноз — сотрясение первой степени. Но уровень оснащённости институтского медпункта, как и квалификация персонала, на мой взгляд, недостаточны для вынесения окончательного… — Захлопнись. — Полуживым голосом сдерзил Тэхён. — Тэхёни, как так можно? — Удивился Ханыль. — Ким Тэхён. — Деловито перевёл взгляд на сына Мэнхо. — Чонгук правда сделал всё то, о чём он говорит? — Ну да, так и было… — Протянул Тэ и накрыл ладонью лоб. — Тогда почему ты так неуважительно отвечаешь? Почему за помощь ты так грубо и пренебрежительно обращаешься к Чонгуку? — Вроде и строго, но в то же время с любовью в голосе проговорил Мэнхо, отчего Тэхён смутился и покраснел, поджимая губы. — Прости отец… — Передо мной не нужно извиняться, Тэхёни. — Смягчился он. — Но это очень некрасиво и неуважительно. На чужую доброту и помощь такие слова… — Покачал головой отец. — Ну а чего он… — Надул губы Тэ. — Не сердитесь на него. Всё нормально! Я рад сделать для Тэхёна всё возможное, что в моих силах. Я привык к его шуткам. — Чонгук повернулся к омеге и улыбнулся обворожительной улыбкой, вызывая кривую в ответ. — Ненавижу шутки. — Бахнул на это Тэ, а Чонгук только пожал плечами. — Я вызову нашего семейного доктора. Думаю будет лучше, если он осмотрит Тэхёна. — Снова обратился он к главе семейства. — Не стоит утруждаться, мы вызовем скорую. — Махнул рукой Ханыль, а отец только качнул головой в знак согласия. — Нет-нет, отказов я не приму! Это моя вина, я вовремя не оказался рядом, чтобы уберечь Тэхёна от нападения и уже только за это чувствую свою вину. Я не смогу быть спокойным, если не сделаю всё от себя зависящее, чтобы облегчить его страдания. У нас очень хороший семейный доктор, если он скажет, что нужно лечь в стационар, я помогу устроить Тэ… — Чонгук кашлянул, оговорившись. — Тэхёна в лучшую клинику. — Ох, не слишком это будет ли затратно… — Начал отнекиваться Ханыль. — Абсолютно нет! Извините ещё раз, но отказа я и правда не приму! Тэхёну нужен лучший уход и забота, я просто категорически настаиваю. Он мой истинный, я не могу иначе, но даже без этого, я бы сделал всё для такого замечательного человека… — На эту тираду Тэ только и открыл рот, поднимая удивлённую бровь. А потом закатил глаза, когда Гук на него посмотрел. — Вы правда настаиваете? — Спросил Мэнхо. — Так точно. — Отрезал Чонгук, чем вызвал у отца одобрительный кивок. — Тэшенька, как ты себя чувствуешь? — Обратился к сыну Ханыль, поглаживая того по голове. — Всё плывёт, а ещё немного подташнивает, а так норм. — Стараясь не обращать внимание на прислушивающегося альфу, поделился омега. — Надо отнести тебя в комнату… — Задумчиво протянул Ханыль, коротко бросив немного задумчивый взгляд на Чонгука, и тот сразу всё понял, расцветая внутри. — У Мэнхо спину прихватило. Может?.. — Я с радостью помогу и донесу. — Подрываясь в сторону омеги, через чур торопливо выпалил Гук, отчего родители Тэхёна многозначительно переглянулись. — Эээ, отец, когда ты успел потянуть спину? — Не понимающе запаниковал Тэ, ощущая будто какой-то странный сговор. — Сегодня с утра, зайчик. Когда под диван за запонкой лазил. — Какого… Ты же не носишь заааапонки! — Протяжно пропел Тэ, набирая высоту в тот момент, когда Чонгук ловко, но бережно, подхватил того под попу и разместил у себя на руках. Омеге пришлось в срочном порядке обхватить шею пронырливого альфы, что так быстро втёрся в доверие к его простодушным родителям, для того чтобы не упасть. — Показывай дорогу. — Растянул улыбку довольный Чонгук и пошёл в направлении лестницы, уже рассчитав, где может быть спальня его милого ангелочка, суда по тому окну, в котором он его украдкой заметил. — Ты клещ, диверсант, скользкий тип! — Шипел всю дорогу Тэхён, что, впрочем, никак не влияло на бордый дух и отличное настроение Гука. — Мои родители просто тебя ещё не раскусили, они слишком добрые и наивные люди. А ты им глаза застил этими своими словами заботы. Так расстарался перед ними, чуть не растёкся в лужу, весь такой джентльмен, бла-бла-бла. — Эта? — Кивком головы указал альфа на белую дверь, обрамлённую милашными рисунками всяких фей, цветов и котиков. Тэ осёкся. Этому творчеству, было уже очень много лет, а конец росписи приходился на период полового созревания, и сейчас бы омега так эксперементировать не стал. Он даже подумал однажды, чтобы всё это художество закрасить, но сразу же передумал: дверь всё-таки было жалко, ведь в этих рисунках было столько воспоминаний и его личных вложенных сил. Правда вот сейчас, когда это наивное творчество увидел Чонгук… весь из себя такой брутальный альфа-самец и плейбой — сделалось очень неловко. Потому что это открывало завесу на его слабую, даже интимную сторону… эдакого домашнего и романтического Тэ. Разоблачало крутышку Тэхёна, который может вмазать любому альфе с ноги и поставить его на место сильным словцом. А ещё масла в огонь подлил сам Чонгук: он вдруг остановился как вкопанный перед этими расписными вратами с омегой наперевес и начал с неподдельным интересом всматриваться в рисунки, выражая живой интерес и многозначительно улыбаясь. Тэ почувствовал себя максимально не в своей тарелке. — Заноси, чего уставился как баран на новые ворота. — Покраснев, забурчал омега, на что Гук гаденько ухмыльнулся, мол «ничего-ничего, обзывайся сколько влезет, твои дни сочтены, мне эти оскорбления теперь вообще как мёртвому припарки — ты, оказывается, не такой и крутой, каким хотел бы казаться, золотая феечка динь-динь». Чон занёс Тэ в комнату, укладывая его на средних размеров кровать, не забывая при этом слегка позлить омегу тем, что склонился к нему вплотную и стал по деловому, со знанием дела проверять температуру, прикладывая ладонь ко лбу. Как-будто сейчас это самое жизненно важное, что только может быть — он ведь практикующий врач-надомник и точно знает, что нужно делать в таких случаях (беспалевно лапать омегу). И не понятно, что уж в этот момент было по-настоящему горячим — лоб или ладонь, но от столь тесного контакта и правда стало жарко, при чём обоим. Этюд в постельных тонах (не путать с пастелью): Тэхён, откинувшись на подголовник, то и дело нервно одёргивает руку альфы, а Чонгук кладет её снова и снова, не сдаваясь даже под напором возмущённых протестов строптивого омеги — происходит эдакая молчаливая борьба с пыхтением и вскипающей в венах кровью. Когда же Тэхён, чувствуя нарастающую слабость, всё же сдался, поражённо рухнув на подушку, Гук победоносно положил ладонь обратно «на своё законное место», став при этом очень многозначительно рассматривать лицо омеги, вызывая у того тем самым сильное волнение. У Тэ от такого сосредоточенного взгляда чуть глаз не задергался, а с наглеца, как с гуся вода. С такого близкого расстояния личико его ангела казалось альфе кукольно-прекрасным, но при этом очень живым и пышущим переливающейся через край энергией. У Тэши ровная матовая кожа песочного оттенка, пушистые ресницы, немного крупный, но невероятно сочетающийся с пропорциями лица, нос, придающий ему изюминку. И необычайно соблазнительный разрез губ: они вообще похожи на две сочные, мягкие мармеладки, которые очень хотелось прямо сейчас же сжевать. Альфа почти пожирал эти губы глазами, отчего Тэхён всё же не выдержал и, закатив глаза, цокнул, отводя лицо. Чонгук победно усмехнулся, убрал со лба руку, как бы невзначай при этом проходясь пальцами по щеке омеги, и, встав, под протесты и злобное ворчание Тэ начал смело осматриваться вокруг, похаживая по комнате так деловито, будто бывал здесь уже не раз. В целом обстановка вокруг была в стиле смешения хаоса и милоты. По цвету преобладали бирюзово-лимонные оттенки, занавесочки в цветочек, обои с птичками, стол был завален всякими вещами, а на стене рядом — вывешены многочисленные скетчи разных людей в тех или иных позах и жизненных ситуациях (явно срисованных с натуры), а так же персонажей игр и манг. Гук заприметил на столе пухлый альбом, явно с рисунками, и уже было потянулся к ему, но Тэхён его резко одёрнул. — Не смей! — Предупреждающе, но при этом как-то даже через чур испуганно крикнул он, отчего альфа даже опешил. — И что там? — Не твоё дело! Это мои вещи, я не разрешал в них рыться! Понятно? — Оскалился Тэ, что вызвало у Чонгука одновременно и досаду и интерес «и что он там скрывает такого?» — Ты там голых альф что ли рисуешь? — Хохотнул Гук, но то, как внезапно стушевался Тэхён, внезапно стёрло у него улыбочку. Бровь взлетела ввысь. — Серьёзно? — Никого я не рисую. — Старась справиться с разбушевавшимися нервами, промямлил Тэ, на что Гук сделал у себя в голове на счёт этого альбомчика пометку «посмотреть при наилучших обстоятельствах». — Хорошо, хорошо, малыш, не сердись. — Отходчиво произнёс альфа. Он походил ещё какое-то время по комнате, замечая, что напряжение Тэхёни так до конца и не спало. Он подметил ещё много интересных деталей, но, всё же, самой занятной вещью, помимо плакатов к-поп групп и раскиданных тут и там вещей (одной из которых, кстати, явно были трусики, которые так и кричали о себе, махая рукой из-под кровати) — был уже местами пошорканный манекен в виде мужского торса. Чонгук подошёл к этому бедолаге и ласково погладил его по голове, тяжело при этом вздыхая. — Дааа, друг, тебе приходится явно тяжелее, чем мне. — Он демонстративно похлопал манекен по плечу. — Ты извини своего хозяина, но так надо — это твоя миссия, брать на себя основной удар, чтобы сильная половина человечества не так сильно страдала. — Гук изогнул брови и со страдальчески-сочувствующим лицом повернулся к Тэхёну. Тот уже устал выговаривать, чтобы альфа удалился из его комнаты, а потому просто лежал и с недовольной моськой пялился на Чонгука, ожидая когда он уже закончит свой затянувшийся осмотр «как в музее, блин». — Вали уже, мне нужно отдохнуть. — Оскалился омега. — Неее, я подожду доктора Чана, послушаю что он скажет. Но у тебя так не прибрано, а-я-яй. Что же ты так всё раскидал? — Тебе не всё равно? Можешь не смотреть и закрыть дверь с той стороны. — Нет, так не пойдёт, я не хочу, чтобы чужой альфа видел кое-какие вещи моего омеги. — Очень лукаво ухмыльнулся Чонгук, смотря исподлобья через длинную черную челку. — Чтоо? Ты ополоумел или головой стукнулся? Какой я тебе твой омега? И что за кое-какие вещи? И тут Гук наклонился и указательным пальцем вытянул на свет божий розовые трусики с милыми кружавчиками, очень многозначительно при этом изогнув левую бровь. — Вот такие. — Кровожадно улыбнулся альфа, замечая как впал в прострацию Тэхён, потеряв дар речи, оцепенело переводя взгляд с провокационного кусочка ткани на скабрёзное лицо альфы. — ТЫ! — Надул щёки Тэхён и резко выдул воздух. — Положи на место, ляжка тараканья! — Чонгук на такое громко засмеялся, потрясая нижним бельём омеги и приводя его просто в неистовство подобной откровенной наглостью. — А ты попроси как следует. — Ухмыльнулся Гук. — Да иди ты в Пизу! Ничего я просить не буду, кобель! Можешь даже забрать их себе, всё равно они мне не нравились! — Тэ состряпал незаинтересованное лицо, вкладывая максимальную пренебрежительность к происходящему. — Серьезно? — Сделал вид, будто удивился альфа, и тут же засунул предмет нижнего белья в задний карман своих джинс. — Окей. Глаза Тэхёна округлились, наверное, до размеров блюдец, что явно не сочеталось с недавним заявлением. — Ты… Ты… Да ты чертов фетишист, вот кто! — Потрясенно пискнул Тэ, понимая, что сам только что добровольно отдал свои любимые розовые труханы этому гребаному извращуге, который вообще непонятно что теперь будет с ними делать. Ну явно не пыль в доме протирать. Одним словом — пиздец. — Это будет моим трофеем, вместо платочка. — Пошло ухмыльнулся Чонгук, уже не стесняясь и облизывая нижнюю губу, при этом словно хищник смотря на Тэхёна. В голове проворачивались откровенно пошлые мыслишки. — Знаешь, что я с ними сделаю? — Ой, да хоть на голове носи. Мне без разницы. — Снова попытался взять себя в руки Тэ, придавая голосу не заинтересованность, однако уже изжёванная нижняя губа говорила об обратном. — Не переживай так, могу взамен свои подарить. — Улыбнулся самой своей лучезарной улыбкой Гук, и готов был отдать на отсечение руку, что его ангелок в этот момент на него точно на несколько секунд засмотрелся. — Чон Чонгук, вы больны, вам надо током лечиться! — Посочувствовал Тэхён, понимая, что по большому счёту этот бой он проиграл. — Я болен тобой, малыш, а потому это неизлечимо. ~конец флешбэка ~ Нам ухмыльнулся и покачал головой, повествование закончилось весьма забавно, однако спрашивать, что Гук в итоге сделал с интимным предметом гардероба Тэхёна, он не собирался. По многим причинам. Одна из них: зная натуру друга, это могло быть всё что угодно, причём весьма неожиданное и пошлое, а думать о почти брате в ключе «да он гребаный извращенец» — это не то, что ему было жизненно необходимо (в конце-концов у всех свои тараканы, а у Гука они сейчас весьма конкретные), а в целом — вот вообще похер, на самом деле. Почему он вообще об этом задумался? Да просто кто-то совершенно конкретный, совсем недавно ходил по его квартире вообще без оных. Милая деталь, которая ещё прошлой ночью не давала уснуть. Помимо всего прочего. Как быстро он вообще стал думать о Чимине совершенно в ином ключе? Ведь не так давно он называл его бетой и как объект желания не рассматривал, даже не смотря на то, что Пак более чем просто «красивый мальчик» — тут дело в его закостенелом нутре, которое изначально было заперто в клетку предубеждений. Но как говорила одна умная особа — в некоторых вопросах хорошая память совершенно неуместна. Поэтому вспоминать дни былые нет совершенно никакого резона. Нам готов признать, что он глупый осёл в вопросах чувств и долгое время тратил на борьбу с самим собой, отчего стал особо угрюм. Из-за своих предрассудков, которые, впрочем, всё ещё живы в своём остаточном явлении, он чуть не провалил важное дело под кодовым названием «мой зверёк». И многим бы это обращение показалось бы грубым, бесчувственным или оскорбительным, но он так с ним сросся, распробовал на языке под разными приправами и соусами, впитал — что для него зверёк самое искреннее и правдивое именование своей сердечной привязанности, какое только может быть. Привязываться можно долго, а можно запутаться в человеке моментально. С Чимином, такое чувство, что эта связь была изначально. Он не может её понять, доказать, показать на ладони как какую-то вещь, но то что эта красная нить существует он уверен. Да, он такой человек, что не привык выказывать свои чувства и эмоции, но кто надо, его поймёт, а если ещё и примет, то найдёт в его скале самый надёжный приют и защиту, а забравшись на вершину — увидит бескрайние земли и сможет полететь, если будет иметь в своём арсенале крылья. Нам — человек суровый и малоэмоциональный, но рядом с некоторыми людьми даже горы могут смеяться и плакать. Однажды из подземных истоков горных пород пробивает первый родник и в скором времени он превращается в горную речку, что течёт к ближайшему обрыву, срываясь вниз, к подножию горы, уже пенистым водопадом. Нам разговаривает с Чонгуком, а подспудно думает о Чимине. И мысли эти оплетены тревогой. Он выстраивает планы, прогнозирует будущее, вычисляет врагов и расчищает информационные поля в поисках ответов. Его спасение — его ум. Но этого мало, он должен понимать, для чего он это делает. И делает он это для одного конкретного человека. И пусть он, возможно, этого никогда не оценит — Намджуну это не важно, похвала ему не так интересна, как безопасность и спокойствие Чимина. Его программа минимум — решить его проблемы, всё остальное потом. — Как наш друг Юнги? — Внезапно меняет тему Нам. Он давал задание друзьям разговорить Мина, не важно на что, главное посмотреть как тот себя проявит в ответах. — Никак. Он словно пропал. В чате его нет, на звонки не отвечает. Хосоку только один раз кинул ответ, что перезвонит и на этом всё. Намджун ненадолго задумался, предполагая, о чём это может говорить и что серьёзного готовит семейство Минов в связи с таким затишьем — альфа уже был полностью уверен, что отец Юнги тут замешан самым тесным образом. Поручив Хосоку последить за Чимином и никуда его из института не отпускать, пока он сам за ним не приедет, альфа помчался домой, усаживаясь за комп, предназначенный для хакерских атак и взломов. Он одновременно шерстил статьи по «зетам» и изучал кое-какие выкладки и закрытые статистические данные. А так же взломал единую внутреннюю базу данных, где значились все пациенты, когда-либо жившие на территории Южной Кореи, начиная от новорожденных, заканчивая теми, кто родился и лечился в докомпьютерную эру (по факту это были те, чьи данные просто успели оцифровать и перевести на жесткие диски). Этот грандиозный проект по оцифровке был громко заявлен в своё время правительством и наделал много шума, однако многое замалчивалось — работы по занесению данных продолжались и по сей день, а не как голосили чиновники «всё прошло успешно, теперь все учтены»: там были и мёртвые души и ошибочные записи. Из-за всей этой кутерьмы в системе было много дыр для проникновения (конечно для знающих людей). Он ещё раз прошерстил медицинские сервера и в этот раз чудесным образом оказалось, что Пак Чимин уже значился в базе, будто всегда там и был! Ещё более удивительным было то, что его пол был указан, как омега. Причём с самого рождения! Как говорится, есть возможности, есть и результат. А у кого могут быть настолько большие возможности? Конечно, у Мин Ханьюла. Тем более, с учётом чем он занимается и кто его заказчики. Лечащим врачом Пака с самого рождения значился некий Мин Сунан. И может быть это и было совпадением и для галочки поставили некое подставное лицо — однофамильца, но Нам нихера не верил в такие совпадения. Проще было уверовать во второе пришествие, чем в такую халатность и попустительство со стороны Ханьюла — этот червь похоже был из тех, кто всё просчитывает. Если порассуждать логически: представим, что по этому делу поднялся некий резонанс, и тогда с подставным доктором (который мог быть даже не в курсе происходящего) было бы много проблем, ну или хотя бы несостыковок и вопросов, а вот если это свой прикормленный, который в курсе всего, то другое дело. Медицинская база слишком большая, кто заметит что в ней появилось новое лицо? Да никто! В этом муравейнике люди могут исчезать и появляться пачками. А если и так, кто-то к примеру заметил подлог — они придут к этому самому Сунану, то он просто подтвердит, что с рождения вёл дело Чимина и знает его. «Не удивлюсь, если и Пак его знает… с самого детства». Никто же по сути не в курсе, что такого человека не было — все документы есть, что удивительно — даже записи о всех приёмах и прививках имеются. Всё заполнено в полном объёме и с настоящей заботой. И вот уже Чимин — не некое мистическое существо в вакууме, а вполне себе живое и регулярно проверяющееся у своего лечащего врача. И такие данные не состряпаешь за одну ночь, значит они и правда велись, просто отдельно от базы, а потом просто добавились в неё и всего делов. Значит тот, кто всё это вёл — давно и серьёзно в курсе дел и даже приближен к Ханьюлу. Но кто может быть так приближен? Окошки появлялись и исчезали на мониторе альфы с бешеной скоростью — мозг его кипел. Он копал дальше, его подозрения пролегали в сфере родственных связей, а потому пришлось углубиться далеко в дебри, ведь по официальным документам у доктора Мин Сунана не было близких кровных родственников. «Как же эти суки хорошо заметают следы, всё чистят после себя, твари». Но в результате Нам всё-таки нарыл информацию и по ней значилось, что докторишко не кто иной, как брат Ханьюла. БИНГО! — Семейная мафия, блять! — Выругался Намджун в тот момент, когда зазвонил смартфон с высветившимся контактом отца. — Да. — Намджун, приезжай срочно. У меня к тебе очень важный, не телефонный разговор. — Насколько срочный? — На кону дело моей жизни. *** Мин Юнги шёл по коридору института Synergy, он крутил в голове слова, что скажет Чимину, понимая, что как только увидит его — всё полетит в чёртовой матери. Он обдумывал приказы отца и они его, мягко говоря выводили из себя — он так устал быть пешкой в чужих руках, всё опостылело от слова совсем. Но что он может? Он слишком хорошо знает, что из себя представляет Ханьюл. И грубо говоря, он сам проебался… Потому что в мире крови и денег нет места чувствам — его отец был ярким представителям этих постулатов. Ничего из родственного и близко похожего на любовь и чувства в его жизни не существовало. Только выгода и ещё раз выгода. Даже он, его сын, сплошная выгода. Обученный стрельбе из снайперской винтовки, при случае он может снять любого в радиусе километра с учётом погодных условий, гравитации и дрейфа пули. Ещё он водит машины на более чем профессиональном уровне — уйти от погони для него тоже не проблема. Много лет отец использовал его и в хвост и в гриву, сначала давая мелкие поручения, но чем больше росли его навыки, тем задания приобретали всё более тёмную окраску. В жизни Шуги, по идее, тоже не должно было быть любви, но она случилась… к его истинному Тиену, которого убил его же собственный отец, не допустивший места для чувств и мечтаний своего сына. Юнги слишком много знал и когда захотел соскочить с этого криминального бизнеса, отец не разделил его намерений. Молодой альфа всего лишь желал счастливой жизни себе и своему омеге, и когда решился на побег — вопрос закрыл сам себя, вместе с крышкой гроба. Бежать уже было не нужно, да ничего и не хотелось. Больше ничто не радовало и не имело смысла. Юнги обозлился на отца, как на худшую раковую опухоль в своей жизни, но остался рядом, желая быть внутри его планов, чтобы когда-нибудь отомстить. Сам по себе Юн человек не жестокий, но ожесточиться пришлось, чтобы кровоточащие раны не причиняли настолько сильную боль, чтобы броня помогла выстоять и удержать в целосности разваливающееся на части нутро. Он чувствовал себя мёртвым, но ровно до той поры, пока в его задание не попал Пак Чимин. Шуга проебался… это так. Именно в тот момент, когда случайно выдал свои чувства к этому маленькому омеге и Ханьюл заручился, что если Юнги сделает хоть одно неверное действие — конец Чимина будет таким же, как и у Тиена. Возможно он и блефует (да скорее всего так и есть), но рисковать совершенно нет сил и желания. А потому он повязан. Он ненавидит Ханьюла, ненавидит себя, а так же ненавидит эту грёбаную жизнь. Он связан и он сходит с ума. Он не должен сейчас идти к Паку, но он не может… он так больше не может! Цепи, что удерживали его внутреннего зверя, рвутся с характерным металлическим лязгом, и вот он, слетевший с катушек мчится по тёмному коридору, чтобы увидеть его. Того, кто одним своим существованием придаёт его жизни смысл. Ему надо поговорить, а после этого пусть в его сердце хоть все пули этого мира пускают.