Бабочка в лапах паука / омегаверс /ЗАКОНЧЕНО/

Настрой главы: ________________________ i want you — George Barnett ________________________ Утро как утро. Только ночь словно поделила жизнь двух людей на два ровных куска, будто горячий нож — сливочный сыр. Гипертрофированно аккуратно. Был Чимин помеченный, но притворяющийся парой Намджуну, теперь же он — самый настоящий жених (даже притворяться не надо) со всеми вытекающими последствиями: свадьбой, брачной ночью и семейной жизнью. Как говориться — мать твою итить. У Намджуна же свой итить-колотить и своя драма с Zetagen, рассказывать о которой долго и отдельной строкой. И от всей этой заварухи у обоих внутри ощущение разделённости и тревоги, тем не менее разносящейся по крови вместе с чувством принадлежности друг другу. Вот такая интересная позиция — и жизнь на эти позиции в отношении этих двоих, что уж говорить, не скупится. Да, им хреново, обоим — но, несмотря на возникшую стену между ними двумя — им нужно жить дальше, нужно играть свои партии дальше — так же, как нужно дышать: каждый день и без пропусков. Да-да, желательно не через раз и полной грудью, чтобы дружно вывезти всё, что так кучно навалилось на их жизни. Если бы Намджун с Чимином знали, что сыр можно «склеить» воедино обратно, стоит только увеличить температуру между ними — они бы склеились намертво, плавя друг друга в самых тесных объятьях. Они бы были сиамскими близнецами, разлучить которых — значит лишить жизни обоих. И правда — теперь у них одна кровеносная система на двоих — она разносит такой нужный им кислород, и ещё кое-что… более нужное этим двоим. Намджун специально не стал рано будить Чимина — «пусть выспится», заметив как тот метался ночью по подушке, принимая тревожные сны. Он периодически заглядывал в гостиную, проверяя омегу, его собственное беспокойство росло вместе с нестабильным состоянием Пака. Но ещё больше его тревожило то, что обнаружилось при вскрытии этой протухшей консервной банки, под названием Zetagen. Это был лютый, жесточайший треш… Нам хватался за голову и чуть ли не выл в голосину и не рвал на себе волосы от всех тех материалов, которые предстали перед его взором. Но горевать времени было мало: по свежим следам надо было срочно копировать всю базу, пока не закрылся доступ и их каким-то образом не засекли. Сделать это было не так просто, но вместе с друзьями это удалось. Вся собранная информация о делах «чистилища» была помещена в облачный сервер, принадлежащий стране третьего мира — это было сделано с целью, что если каким-то образом после них останутся следы, то выйти на их зарытую «кубышку» было бы как можно более проблематично. К примеру, на каком-нибудь хосте Латинской Америки, куда они, кстати, всё и скопипастили — без проблем можно было спрятать хоть «кита», да так, что он затеряется бы в недрах серверов, как личинка макрели. Этими путями, что уж говорить, пользовались и цифровые мошенники, и криминальные структуры, кто хоть немного шарил в теме (точнее нанимал хакеров, которые шарили), с целью сокрытия важной информации. Понятное дело, что Паук и его сотоварищи в таких вещах знали толк. Ну а Лис даже самолично знал, где сокрыты данные определённых криминальных группировок, так как сам нанимался такими людьми и не раз. Итак, данные были надёжно упрятаны, и что делать со всеми этими обличающими материалами, точнее как ими грамотно распорядиться — Нам решил подумать позже — ночь банально заканчивалась. Секретный канал связи: Лис: уф, это было круто! Краб: да, жёстко мы их))) я им там ещё сюрприз оставил)) Паук: а без самодеятельности никак нельзя было обойтись? Краб: не ссы в трусы) это просто шутка, думаю их админ оценит Паук: что ты там сделал? Лис: он команду поставил на бесконтрольную перетасовку данных)))) Паук: ога, работы теперь им — обосраться от счастья))) Паук: вот вы уроды))) моральные ублюдки. Люблю за это))) Краб: а для чего тебе их база? Для чего такие старания? Лис: не для чего, а для кого. Так ведь, паук? Паук: сьебитесь! с вопросами личного характера) Краб: значит точняк ради НЕГО))) Лис: ага, парочка века, заебись) Краб: он у тебя случаем не зета? Паук: да, не ясно что ли, животные)) Лис: я его в базах не видел, кстати Краб: и я не заметил… Лис: не учтённый значит… хреново! Краб: очень хреново Паук: да, неучтённых убивают… я вам скидывал материалы со своими выводами Лис: но твой — живее всех живых! Что бы это значило? Паук: его скрывали от верхушки, об этом и отец в разговоре упомянул. Друзья, дело пиздец трешовое и тёмное. Не думаю, что дальше вам стоит в это вляпываться. Это моя лямка! Краб: ты охренел или да? За кого ты нас держишь, за паскуд трусливых? Лис: да паук банально стал сентиментальным! ай, какая милота))) только ты идиот, если думаешь, что зная всю эту инфу, мы сольёмся как говно в толчке. Краб: точняк! Мы уже в теме и пойдём до конца — это дело слишком мерзкое, чтобы вот так оставлять Паук: тогда сами напросились))) Лис: всё норм, будет весело) Краб: кстати, как он в постели?)) Паук: нахуй иди Лис: руку даю на отсечение, что у них ещё ничего не было))))))) Краб: думаешь? Лис: инфа — сотка))) чё я, паука не знаю — видишь какой он с ним трепетный, решил самолично всё говно мира на своих плечах тащить. Значит всё серьёзно! Паук: парни, хорош пиздеть! Личное останется при мне) Лис: ну. что я говорил! Краб: ну хоть целовались? Паук: всё, баюшки заюшки)) Лис: вот так всегда он, только работа… Краб: ну давай я тебе об одном омеге расскажу. Встретил тут недавно… Такой он краля! Лис: с этого момента поподробнее, у меня то давно уже никого не было, яйца пухнут))) Краб: почаще в народ выбирайся, задротище)))))) Паук: всё, пока лузеры, целую в щёчки))) Лис: с тебя — бесплатный и безлимитный доступ в «соулмейты». Мне очень нужно) Паук: я уж понял. Без проблем. Краб: и мне! Паук: у тебя же краля Краб: краль много, а соулмейт один! Паук: набралось же вас с метками на мою голову. Хорошо. *** Чимин открыл глаза и, уставившись в потолок, понял, что всё произошедшее было не сном, не одним из тех — на грани реальности, когда события такие невероятные, похожие на настоящие, но всё же слишком мелодраматические для обычной действительности. В жизни не бывает так, чтобы ты за столь короткое время испытал весь тот водоворот событий, в который тебя затянуло. И тем не менее… Чимин засмеялся. Звонко засмеялся. Закрывая ладошками рот и сотрясаясь всем телом. Помнится Намджун тоже хотел поржать, после того как Чимин дал ему по башке, Чимина же по голове никто не бил: так только, сама жизнь надавала подзатыльников — от того он сейчас и судорожно смеялся. Но если первый от веселья воздержался, хотя ему и правда было смешно от всей той абсурдной ситуации, то второму смешно не было абсолютно и смех у него выходил очень даже с нервными нотками. На эти звуки «весёлых бубенцов» (цирк приехал, ага, клоуны прибыли) выбежал взбудораженный и помятый Намджун. «Словно паук из своей норы вылез» — глянув на альфу, Чимин засмеялся ещё лихорадочнее. «Ну и видок — всю ночь сторожил что ли меня, как добычу?» Нам сначала не понял, что случилось, услышав сквозь накрывший его кратковременный сон, заливистый смех — ему показалось, что звенят колокольчики… или будильник? Он и прикорнул-то уже в самом конце, под утро, просто повалившись на стол, а резко вскочив, подумал, что попутал сон с реальностью. Но когда смех продолжился, а он сам немного пришёл в себя — наконец сообразил, что это Чимин. Но почему он смеётся? Это явно не что-то нормальное. Открыв дверь, он узрел картину с надрывающимся от смеха омегой, что своим тонким голоском мгновенно снял с него последние остатки сна. Чимин хватался ручками за лицо и живот, дрыгался и тряс ножками в пижамных шортиках (что прикупил заботливый Лан — ага, шёлковые такие, он вообще любит тутовых). На миг альфа даже завис от такого по-детски милого зрелища, если не считать, конечно, один совершенно не детский пунктик: стройные, оголённые ножки, что нагло лезли в глаза и душу своими острыми коленками и тонкими щиколотками. Смотреть на них — таких ладно-скроенных и гладких, конечно, та ещё услада для глаз, однако… Намджун встряхнул головой, уловив в смехе омеги истерические нотки — дело пахло срывом. Альфа быстро метнулся в кухонную зону, наполняя стакан водой и беря успокоительное. Чимина надо успокоить — всё остальное потом. — Выпей. — Обратился он к Чимину, что уже не просто смеялся, а на вдохе свистел горлом. — Ненавижу! — Заливался в судорожном смехе Пак и это немного ставило в ступор. Не смысл слов (когда человек в приступе — обращать внимания на такое нет смысла, так ведь? наверное). И, к тому же, не совсем понятно, что он там ненавидит, его в частности или всю ситуацию в целом. Его цепляет интонация смеха. Нервненько, с этакой горчинкой, которую пытаются скрыть. Типа «я задолбался, но знать вам это не обязательно». Что-то типа того. — Чимини, выпей и ненавидь уже спокойно. — «Вот смотри, я же сохраняю спокойствие, хотя переживаю за тебя, дурака». — Кажется я схожу с умаааа. — Необоснованно-весело тянет Чимин. «Так не пойдёт» — Нам обошёл диван и наклонился к омеге, садясь на край. Пак же ещё больше рассмеялся над взбудораженным видом альфы. У того такой вид, будто собирается то ли что-то сказать (что для его высокой персоны не свойственно), то ли накинуться на него с непонятными намерениями. — Что, целовать будешь, муженёк? — С глаз Чимина уже текли слёзы. — Надо будет заставить замолчать, поцелую. И пока я тебе не муж. — Забавная рокировочка, с неясным подтекстом. Вроде как «ц-ц-ц, ты там губу не раздувай раньше времени». И даже как-то где-то обидно… и задевает. «Я тебя пометил, ты мой омега, но я тебе ещё не муж, поэтому не забывайся». — И не будешь им. Не в этой жизни. — Чимин надул щёки и показал язык, он сам не понимал что творил (так нелепо выражал безразличие?), одно ясно — ему было плохо. — Прекращай кривляться и пей. — Ровным голосом повторил Нам. И вот даже назло хочется продолжать после такой постановки вопроса. — Ничего от тебя не приму, сам пей! Не хочу успокаиваться! — Чимин закрутил головой и заколотил ногами, как это делают дети в супермаркетах, требуя выполнения выдвинутых ими условий. — Ты ребёнок что ли? Мне тебя насильно поить? — Сощурился Намджун, повышая тон голоса, что совсем не понравилось Паку. Он тут и так на грани, а этот дубина ещё и права свои качает, обидно уже по-серьёзному. И тут как некстати всплывает «в омегу решил поиграть, недоделанный». Как ушатом воды. — Ты мне не муж, чтобы приказывать. — Бросил в лицо альфе какую-то банальную, наитупейшую фразу Пак. Не раздумывая. На грани истерики вообще трудно выражаться высокопарно, как известно, а он не имеет желаний подбирать слова для этого чурбана. — Не муж, но скоро им буду. Поэтому смирись. Ничего криминального в этом нет. — Муж, не муж — вы уж определитесь ху из ху. Намджун внезапно жёстко взял в захват тонкие запястья Пака своей мощной лапищей, поднимая их вверх над головой омеги. — Никогда ты им мне не будешь! Лжец! Сдохну, вместе с твоей чёртовой меткой сдохну, но не буду! — Чимин всё ещё продолжал хохотать, хотя ему и было больно, он делал это словно против собственной воли, выглядело всё так — словно он уже и не хотел смеяться, но не мог остановиться. Пак дёргался, пытаясь освободить из мёртвой хватки Намовой руки, но понятное дело у него ничего не выходило. Тогда, пользуясь своей невероятной гибкостью, он так изогнулся, что перекинул ноги вперёд альфы и начал дубасить ими его в живот. — Твою мать… — Выругался Намджун от такой неожиданной изворотливости младшего. От толчков пятками по прессу у него даже в ране на затылке стрельнуло. Да ещё и от всей этой встряски часть воды из стакана выплеснулась Чимину на грудь, смачивая шёлковую футболку (комплект же) и проявляя ореолы сосков. — Прекрати вертеться и выпей уже успокоительное. — А то что? Силой всё-таки заставишь? Может ударишь? Или… как там… по контракту я буду обязан исполнять все твои просьбы? А? — Чимин изворачивался как мог, но Намджун плотно навалился на его ноги, а затем и вовсе оседлал сверху, блокируя те по швам: в таком состоянии плотно сомкнувших его мощных, будто стальных ног — своими не то что отбиваться, даже просто пошевелить было невозможно. Чимин распсиховался окончательно. — Что там я буду должен тебе? Говори! Исполнять все твои прихоти и эротические фантазии? Пошёл к… — Договорить не получилось, так как его лицо накрыло водяное облако. — Никаких эротических фантазий. Пока сам не попросишь. — Всё так же серьёзно, но со странными огоньками в глазах, произнёс Намджун, освобождая запястья и приподнимая свободной рукой Чимина за затылок. — Пей. У тебя сегодня выступление. — Никогда не попрошу. — Как-то слишком спокойно и утвердительно произнёс Пак (никогда под тебя не лягу), смотря прямо в чёрные глаза напротив, однако его быстро вздымающаяся грудная клетка выдавала волнение, и альфа это видел. Взгляд Нама внезапно изменился, в его глазах словно раздулись дьявольские костры «никогда значит». Ну вот опять… Только Чимин поднёс руки к бокалу и хотел уже было забрать злосчастную таблетку, как альфа резко отвёл руку в сторону. Оп, кажется, правила игры меняются. Пак захлопал глазками «что происходит?» Намджун внимательно смотрел на омегу с таким коварно-непреклонным видом, будто он великий вершитель судеб. Чимин не понимал, что всё это значит, почему тот не отдаёт лекарство, хотя минуту назад настаивал на том, чтобы он его выпил. Взгляд Нама немного пугал — Пак так и застыл с протянутой рукой, проваливаясь в эти два чёрных бездонных колодца. «Попроси». «Никогда не попрошу». Омега медленно сглотнул, подозревая что-то очень неладное — снова его накрыло то самое ощущение силы, которая исходила от альфы в их первую встречу — такая, какой можно гвозди гнуть. Подчиняющая аура Намджуна просто таки подавляла волю Пака, воздействовала бесконтактным путём — и тогда он, не отрывая взгляда, словно завороженный, сам покорно разомкнул свои губы навстречу немому приказу. Нам не спеша поднёс к ротику омеги таблетку, вкладывая её внутрь. Он не аккуратничал, действовал по-хозяйски, задевая зубы и нагло вторгаясь внутрь рта, а затем положил успокоительное на середину влажного языка и в довершении немного на него надавил пальцем. Чимин смотрел на Намджуна как загипнотизированный кролик, не понимая, почему он не закрывает рот и совершенно не сопротивляется в такой пикантной ситуации. Почему позволяет подобный смущающий контакт в таких совершенно неподобающих обстоятельствах. Большой палец альфы прошёлся по его нижней губе, немного оттягивая её вниз, другая же свободная рука нежно взяла его за подбородок, медленно прикрывая челюсть. Чимин залился краской, потрясённо смотря на Намджуна. — Вот так. — Уголок губ альфы немного вздёрнулся вверх. — Иногда и просить не надо, так ведь? — Ты дьявол. — Тихо произнёс Чимин, запивая успокоительное поднесённой к губам водой. — Как ты можешь быть таким? Ненавижу… — Не могу разделить твоих чувств, зверёк. — Спокойно и вкрадчиво ответил Нам, укладывая присмиревшего Пака обратно на подушку всё той же рукой, которой придерживал его затылок. — Однако если ты будешь и дальше вести себя как истеричка, я покажу ещё более доходчиво, как я умею усмирять. Я твой будущий муж, и постарайся меня уважать (а вот это Наму важно, вне времени и обстоятельств). — Чимин поджал губы. — И ещё, не вынуждай меня использовать подавление в ситуациях связанных с твоим здоровьем и безопасностью, будь умным мальчиком. Понятно? — Пак коротко кивнул, лежа всё с таким же красным от смущения лицом. — Сейчас подействуют успокоительное, и тебе станет лучше. — Не станет. — Не делай из меня монстра, Чимини, а из себя не строй обиженного ребёнка. — Я никогда не строил из себя такого, у меня на это никогда не было прав. Ты не знаешь меня. А всё твоё понимание обо мне… находится только лишь у тебя в штанах. — Решившись быть смелее (и больше уже не зная чем крыть), с издёвкой парировал Чимин, замечая порядочно увеличившийся бугор в штанах старшего. Намджун всё ещё находился сверху, обхватывая его своими ногами, и будто не собирался слазить с его бёдер. — Как некрасиво, постеснялся бы… — Серьёзноо? — Нарочито медленно протянул альфа, не сводя взгляда с Чимина. — Ты правда думаешь, что меня смутят такие заявления и мои собственные естественные реакции тела? Считаешь, что я тот человек, который стесняется вставшего на омегу члена? — Бровь Нама выгнулась, смотреть на ещё больше покрасневшего от его слов Пака было интересно. Он конечно понимал — Чимин девственник и у него была только первая течка — для него вся эта интимная тема, как минное поле. Но то, что он пытался пристыдить на свой манер и его — это слишком забавно. Намджун навис над омегой, отчего тот моментально затих, а его глазки забегали по сторонам — смотреть на альфу он не решался, к тому же его лицо было слишком близко. — Я уже не раз говорил, что хочу тебя, поэтому или прими это как взрослый, или стесняйся и дальше. У тебя самого что, утренних стояков не бывает, а Чимини? — Глаза Пака округлились, а сам он как рыба захлопал ртом. Истерику как рукой сняло. Намджун ухмыльнулся, видя, что его метод работает. — Мы будем жить вместе, а значит ты будешь лицезреть меня в моменты возбуждения. Да Чимини — не раз и не два, а постоянно. С мужским здоровьем у меня всё в порядке. И ещё… если ты решил, что сможешь играть по своим правилам, устраивая саботажи и прочую ерунду — знай, я за это буду наказывать. — Чтто? — Не веряще выдохнул Пак. — Что именно для тебя наказание именно от меня — я уже понял, тыковка. Просто будь послушным и всё будет хорошо. — А если не буду? — Всё же решился проверить Чимин. — Тогда не только твои губки узнают всю прелесть моих поцелуев. — Ещё чуть плотнее приблизился альфа, заставляя сердечко Чимина биться как сумашедшее. «Уйди, уйди, не дыши на меня как дракон своим адски горячим дыханием!» — Но мы и так целуемся. — Весело хмыкнул омега, решив показать, что его таким не пронять. «Видишь, мне всё равно, я уже привык». — Так ведь то на людях, Чимини. — Коварно улыбнулся Нам. — Я вижу, что ты вполне можешь адаптироваться и смиряться с договорёнными правилами игры… ты рос как бета и набрался навыков выживания. Однако, поцелуи наедине для тебя совсем не то же самое, так ведь? — Нам наклонился ещё ближе, отчего у Чимина по всему телу побежали электрические разряды. Он отклонил голову в сторону, невольно открывая таким образом альфе вид на его метку. Он склонился к шее и коварно поцеловал в неё нежным поцелуем, отчего Пак закрыл глаза и выдохнул. — Сейчас я просто хочу успокоить тебя, смотри. — Нам продолжил легко касаться губами этого места, почти невесомо оглаживая языком немного вздувшиеся контуры «цветка», а затем дуя на увлажнённую кожу. — Ты знал, что если метку стимулирует тот, кто её поставил, то он может либо успокоить своего омегу, либо наоборот возбудить? — Ннет… — Рвано задышал Чимин, потрясаясь сказанному и одновременно производимому эффекту. — Поэтому ты должен понимать, сколько у меня разных способов воздействия. Я беспокоюсь за тебя и несу ответственность. И поскольку по душам ты пока со мной разговаривать не хочешь, а слушать мои доводы и подавно, я просто даю тебе указание: делать так, как я говорю. Ради своего же блага. Иначе… — Тут Намджун более страстно впился в метку, словно в молочный коктейль, но без соломинки — посасывая нежную кожу влажными мягкими губами — с чувством, будто пьёт самый вкусный напиток. От всего этого Чимин чуть выгнулся дугой, непроизвольно издавая высокий стон. Какое коварство — его же тело его не слушалось — та концентрация приятных импульсов, которая сейчас исходила из метки, пугала. «Это просто какой-то чёртов рычаг управления», который теперь находится в руках этого дьявола, его будущего мужа. «Господи боже… какой кошмар, как природа могла такое придумать?» — …иначе я накажу тебя, мой маленький зверёк. — И снова к шее, набирая обороты, подключая язык и даже немного… зубы. Одним словом не щадя несчастного женишка, показывая чудеса дрессировки чужого тела. Алле-оп — стонем выше и сильнее. — Ах… прошу… прошу, не делай так! Я будто запекаюсь изнутри. — Чим всё ещё выстанывал, импульсивно подрагивая и извиваясь под альфой. И запекалось у него, кстати говоря, совсем не там где надо. Точнее, где надо, но Пак не мог понять, нравится ему это или нет. Он был напуган от новых ощущений. — Я согласен! — Приятно слышать. — Уголок губ Нама дёрнулся. Ему было приятно слышать не только положительный ответ, но и, несомненно, эти сладкие стоны: такие красивые, сводящие с ума, (и пусть Чимин пытался их сдерживать), но тем не менее они были удивительно вкусные. — Однако в естественных проявлениях нет ничего плохого, Чимини. — Отрывая губы от метки, низким голосом произнёс Намджун, ощущая, как в шортиках младшего тоже подросло. — Поэтому не играй с тем, о чём пока не имеешь понятия. Запомни, ты всегда можешь сам оказаться на месте того, кого ты хотел пристыдить. — Уже в ухо прошептал альфа, коротко в него поцеловав. Нам резко слез с Пака, проходя в зону кухни (ему и самому надо отдышаться, и охладиться, а то слишком жарко… в одной майке-то). Чимин обхватил свой пах рукой и, поджимая губы, повалился на бок, пытаясь отойти от произошедшего (во всех смыслах). У него когнитивный диссонанс, столкновение внутренних противоречий. Какой ужас, какой конфуз, что и говорить… а этому дьяволу как об стенку? Или чего он там у холодильника завис? Охлаждается? Ну что можно сказать… Проучил? Доволен? Большой властный альфа показал своему же помеченному омеге как он ловко умеет управлять его телом, если сам того захочет. И ответное согласие ему не нужно, как и желание — он его вызовет, как шаман — дождь. Пример для Пака однозначно наглядный и это пугает… но, от чего-то, и волнует. Возбуждены оба. «Метка… проклятая метка» — Чимин схватился за шею, постукивая ладошкой по месту укуса. — Сходи, прими душ. Поверь, это поможет. Заодно и успокоишься до конца (ну не повторять же уже пройденный опыт совместной помывки… хотя Нам бы не прочь). — Помог советом Намджун, что-то там копошась в холодильнике. В его ушах всё ещё стояли стоны омеги. Теперь у него будет ломка, определённо. Похоже, он не Пака испытывал, а больше себя… на прочность. Чимин спрыгнул с дивана и полетел в ванную как ошпаренный, на что альфа только усмехнулся. Но, как только омега захлопнул за собой дверь, его ухмылка сменилась напряженной гримасой — Нам не хотел делать всего этого, но в случае с Чимином по нормальному у него не получалось. Он так переживал за зверька, особенно в связи с новыми открывшимися ночью обстоятельствами, что не мог действовать так же хладнокровно и нормально (от слова адекватно), как делал это всегда. С Чимином всё через эмоции, всё через чёртовы нервы. Он должен был вывести его из истеричного состояния — он это сделал. Он должен был посадить его на короткий поводок ради его же безопасности — он показал чего стоит и указал на последствия непослушания. Понравилось ли ему всё, что он сделал и наговорил — нет. Но Чимин его сейчас совершенно не слышит, не понимает — очевидно, что тому нужно время на то, чтобы в его светлой головушке всё разложилось по полочкам — вот тогда уже и сложится пазл, детали которого он сам постепенно будет подбрасывать Чимину. Ему жалко зверька во всей сложившейся ситуации, но лучше пусть он будет более жёсткий с ним сейчас (логика — прощай), но зато всё сделает как надо и сохранит для себя это чудо в целости. Возможно потом тот оценит его усилия, ведь Чимин не глупый мальчик. *** Как быть с Чимином Намджун, можно сказать, не совсем понимает. Обычно у него таких проблем в общении, как с этим диким, упёртым (типа сам не такой) зверьком отродясь не было. Для него законтачится с кем надо по нужной теме — не вопрос, легко: язык у него подвешен, аргументацией и подбором слов он вообще не обделён. Скрещиваться в словесных поединках он давно привык, он в этом плане натренирован, разделывает языком не хуже, чем своей катаной — раз, и нет у человека аргументов, а его гордость валяется ошмётком где-то под ногами. Поэтому кто знает о Наме и его характере хотя бы по наслышке — стараются общаться с ним кратко и по делу (а лучше не общаться). А Намджун и сам не против — он не любитель потрещать просто так — да и с кем поговорить на достойном уровне? Он начитан, у него высочайшее айкью, он генерит идеи и разбирается в сложных материях — обычные разговоры вызывают у него в лучшем случае зевоту, в худшем — абстинентный синдром (короче говоря — ломает его). В бизнесе же у него дела решаются по деловому — где надо жёстко, где надо с подходом. Своё место и уважение он заслужил уже у многих партнёров — его знают как полноправного и надёжного игрока в деловом мире. По поводу общения ради снятия напряжения (да, это у него так называется — типо некий кратковременный промежуток, который надо пройти, чтобы попасть в койку). Как подкатить к омеге? Да никаких особых изысков он обычно не применял: подходишь, крепко прижимаешь к себе за талию (или если разгорячены напитками — за попу), обозначаешь запахом свою территорию и доминирующую позицию перед остальными альфами, шепчешь омеге на ушко какую-нибудь несусветную чушь или лёгкую пошлость — и всё, дело в шляпе. Но это общение, как говорилось выше, короткое, а в постели он не общается — табу! Прелюдии — тоже его не прельщают. Он не любитель поцелуйчиков и ласк: грубо говоря взял/засадил/повторил. С таким однобоким опытом — конечно теперь ему нелегко вытаскивать из себя что-то новое и неопробованное. По сути Намджун волк-одиночка, старающийся жить по своим правилам и никому не позволяющий влиять на свою жизнь. Общение у него в преимуществе с близкими друзьями, ему этого выше крыши хватает. Ещё с друзьями-сотоварищами в узком кругу таких же как он, перетирающих на их узкие, профессиональные темы IT-мира. Поэтому, можно сказать, с Чимином для него всё в новинку. Звучит странно в отношении такого человека как Намджун, но это так. Опыт опыту, как говорится, рознь, но тем не менее с Паком ему интересно и хочется пробовать и экспериментировать! Впервые ему настолько интересно, что даже словесные (и не только) баталии горячат его кровь. Невиданное дело! В общении со своим зверьком он пока только нащупывает, прокладывает пути и, как и полагается, ошибается. Без этого вообще-то никак — без ошибок не найти правильного решения. Нам это понимает (да и видит по ответным реакциям Чимина), вот только одно доставляет во всём этом дискомфорт: ошибки хочется минимизировать, потому что они отдаляют его от объекта его страсти. Порой по рукам и губам себе хочется надавать, но как бы альфа не переживал и не терзался — его лицо — каменный монолит, за которым не разглядишь его дилемм. Вероятно, что и Пак поэтому не углядывает? С Чимином вообще не понятно как и с какой стороны пристроиться, чтобы не вызвать штормовое предупреждение и не разжечь личную неприязнь ещё сильнее. «Такими темпами и до войны недалеко» почти хандрит Нам. Вроде он должен быть мягче, проявлять заботу — так он и хочет это сделать всем своим существом, но формы его забота принимает какие-то… с оттенком бесприкословного повиновения. Он выбрал наиболее простой для себя путь, с минимальным сопротивлением — задвинуть за свою спину Чимина и защитить. Для него, как для сурового мужчины — это лучший показатель чувств. А понимают ли это омеги? А беты, которые по рождению омеги? Да и ситуация сейчас почти боевая, не до сантиментов. Конечно он в этом не совсем прав — для проявления чувств всегда должно находиться время (на войне это вообще чуть ли не единственная спасительная и путеводная нить — знать, что есть оплот и пристанище, то ради чего борешься), но он хотя бы искренен в своей некомпетентности. А то, что надо не только гнуть и нажимать, но и где надо (особенно в случае с таким поломанным существом, как Чимин) отпускать и гладить по шёрстке, показывая при этом и свои слабые стороны — ему, похоже, невдомёк. А то с таким подходом он так и останется для Чимина неприступной горой, которую никогда не покорить — даже не пытайся. Надо мосточек то (из ласк, нежностей, слабостей) сверху скинуть, чтобы бедный омега хотя бы узрел путь (что он вообще есть). *** Мягкие струи стекают по плечикам Чимина, смачивая разболевшуюся, дурную головушку. Головушка думает, вода омывает. «Хорошее место для раздумий», опять же думает омега. И чёрт, как ему нравится всё-таки это место — оно как расслабляющий остов, прибежище для души — век бы стоять под этим проливным дождём, пусть тёплые струи смоют с него всё наваждение, всю тревогу, все… противоречия. — Проклятый Намджун. — Стучит кулачком Пак по каменной стене. Слёзы? Их нет в этот раз. Но он зол — зол на альфу и на себя. «Как он смеет! Зачем позволяет себе такое… Он не должен рождать во мне сомнения, это не правильно!» Чимин хочет быть честен с собой, но на данном промежутке жизни — это делать слишком больно и страшно. Он боится не выдержать. А что, если заглянув внутрь себя он откроет там то, что ему не понравится, что его сломает, изменит окончательно? «Нет-нет, изменений для меня и так многовато». Слёз и правда нет. Есть пошатнувшаяся вера в себя. Чимин — ярый убежденец (и когда только таким успел стать) в отношении Намджуна. Он вроде и сомневается, что-то где-то не сходится в этом непростом портрете альфы и его поступках, но! «Этот дьявол точно знал всё заранее — поэтому метил меня со знанием дела, и игру устроил — потому что характер такой, любит манипулировать и быть кукловодом. Он всегда где-то выше всех остальных, разговаривает — будто приказы отдаёт». Чимину важно это понимать и помнить. Пак ощущает несправедливость: в который раз ему указали на его место. Вроде как… сиди и не жужжи, слушайся и всё будет как надо. «Достало!» Он сыт этой однообразной формулой по горло! Его кормили собственной незначимостью, бесправием и отсутствием своего мнения всю его жизнь, с самого детства. А теперь его ждёт, похоже, продолжение этого фильма, только в ухудшенной версии. Намджун для Чимина деспот и властный диктатор. «Строит из себя господина или хуже того…» да-да, а после женитьбы наверняка будет ему и «папочка» и «плёточка». Пак в этом убеждён. То, что альфа сотворил с ним сейчас — тому яркий показатель. Намджун ведь всегда действует решительно, берёт власть в свои руки и распоряжается его настроением (а теперь до кучи ещё и возбуждением) как ему вздумается. «Так не пойдёт!» Что же придумать в отношении этого демона? Как обойти эту бесспорную доминацию, переломить ситуацию и выйти из неё если не победителем, то хотя бы человеком на равных? Он должен показать чего стоит! «Точно! Я не какой-то глупенький омега, который писается при виде высокого, сильного, харизматичного альфы!» хмыкает Чимин, а потом в голове неожиданно щёлкает — «Это я всё о Намджуне?» — зажимает рот ладошкой, словно это отменит смысл сказанных слов. Пальцы уже с силой трут тело, до красных полос размазывая лавандовый гель для душа — он страшится того, что невольно размышляет о своём недруге в таком неправильном ключе, а ему нельзя! Потому что если подпустишь дьявола ближе, то он тебя в ад затащит. Чимин — светлая душа и впечатлительная. Для него плохо многое из того, что для большинства людей — запросто. Запросто наговорить грубостей, запросто предъвить необоснованные претензии, запросто воспользоваться своим положением, запросто предать ради выгоды, запросто лечь в койку к нелюбимому. Для него вот — это сродни предательству самого себя. А ещё он, если привязывается, то всё — навсегда. Поэтому Чим и такой недоверчивый по натуре. Он был бы другим, если бы не рос в своей семье — тогда был бы сейчас простачком с душой нараспашку, в которую мог бы кто угодно совать свои не очень чистые руки. А так… «Он не высокий, а каланча-переросток! Не сильный, а чрезмерно пользующийся своим весовым превосходством! Не харизматичный, а высокомерный ханжа!» — вот так гораздо лучше. «И вообще, камень!» — так ещё лучшее. А что же каменный Намджун? На самом деле он сам себя обманывает, что ему не нужно ласки (в сексе в том числе), щемящей нежности и долгих поцелуев, таких густых, как масляно-заварной крем, чтобы заварить так уж заварить, до устойчивых пиков, чтобы размазывало по губам с характерным сладким послевкусием. Но мечтать обо всём таком, на самом деле несбыточном — только бередить душу, ворошить у себя под грудиной — где-то там, глубоко, где не достать. Никто и никогда и не доставал — не трогало его, а потому и желания эти были прописаны невидимыми красками, чтобы самому себе было даже невдомек. Поэтому он и не любитель поцелуев и нежностей. Но жизнь коварная штука — ей всё равно кто по каким ларцам скрывает свои тайные секретики — для жизни их попросту нет. Однажды она берёт из твоего же запыленного ларца и щедрой рукой намазывает (в случае с Намджуном) сладкую субстанцию прямо тебе на душу. И ты слизываешь, давишься удивленными хрипами отчаяния и попадаешь в западню. Как простачок-дурачок. От непривычки тебе неуютно и скрежещет в черепной коробке — лучше бы во век сидел тихонько в своём привычном, размеренном мире. Но всё — уже поздно. И ты начинаешь просить добавки, потому что вкусил теперь по настоящему. То самое! О боги, оно ведь как элексир к жизни, 220 вольт тебе под рёбра — вытащит хоть с того света. Вот и Намджун попался, ступив (случайно конечно же, так в жизни и бывает) в бездну собственного отчаянного страха — ох простите, желания. На губах привкус заварного — действительно, заварил так заварил — масляные губки Чимина блестят в ответ непрошеным мыслям и просят их съесть без остатка. И пусть после этого пустота нераздёленности — без этого кондитерского чуда уже никак. Приторно до боли — будто до этого и не жил. А секс был так — сухим пайком, без специй и приправ: такого сколько не съешь — вкуса не почувствуешь. И оно хоть и шаблонно и просто «привычка для желудка» — набил себе и живи дальше — никаких претензий, никаких ожиданий, всё просто до банальности. Секс для Намджуна был этим самым пайком — без него вроде никак, но и трепета не вызывает. А потому… смысл заморачиваться и придавать подобному смысл? Смысл — это такая вещь, её конечно можно и из ничего сотворить, но это всё равно будет пустышка (перед самими собой мы всё равно всё это знаем), а настоящий смысл — его сразу чувствуешь, как он нутро заполняет до краëв, без сопротивления и без остатка. Вот и Чимин подобно этому смыслу заполнил вдруг его. Так быстро, что и ахнуть не успел. Все тайные желания с собой на свет вытащил — купается в океане его души, как какая-то сказочная русалочка, воду наружу расплескивает — ненамеренно конечно, но бередит всё внутри, задевая мысли и желания, плавающие в глубинах как водоросли — то ручкой, то хвостиком. Ну Пак не виноват, право — это просто его естественное состояние — плавать по волнам альфовых чувств, раз уж он сам его туда запустил, как волшебную рыбку в аквариум (только вот что-то эта рыбка вообще не спешит исполнять его желания). Но не сказать, что всё мирно и у самой русалки — она выброшена на берег собственной души и там, за её пределами для неë новый мир, где надо учиться дышать заново. А это поверьте — больно и страшно. С таким порой не справляются и самые сильные, вне зависимости от половой принадлежности. И Намджун, несомненно, приоткрыл в нём дверку, хоть Чими и пытается её удержать всеми силами (отрицанием) — это лишь самообман, он тут уже не в силах противостоять надвигающейся стихии. У него и самого в душе такие глубокие океаны бушуют, что страшно в них смотреть, не то что окунаться. Вот он и не смотрит и другим в них ноги мочить не даёт. Но зловещая дверка уже трещит от натуги — и не стой возле неё, иначе когда подкатит вся та водяная махина глубоководных чувств — сметет тебя, как пушинку. Глупенький, перепуганный Чими, не осознающий весь масштаб трагедии — пытается до последнего стоять на собственных рубежах и сдерживать то, что уже и так пробито: замок нагло вскрыт, а ключ сломан. Кто вскрыл? Кто сломал? Мы все знаем. С каждым новым контактом силы омеги слабеют — поцелуи же в данном деле не спасение, а лишь очередная волна, пробивающая его тонущее царство. У Чимина выворачивает нутро, ему больно, ему солёной водой на раны, его выкинули на берег и ещё пытаются при этом играть с ним в игры «будь хорошим мальчиком, учись слушаться». Как заученная оплеуха из прошлого. А Намджун то ни сном ни духом, что его заботу, как он считает «будь послушным, я сам всё сделаю, я же настоящий мужчина», облекли в образ звонких пощечин: по самолюбию, по ненавистным правилам жизни. А если так… может тогда ему быть плохим мальчиком? Раз Намджун так хочет видеть хорошего… Да, Чимин таким быть не умеет, но кто сказал что научиться этому невозможно? Как известно, Пак — хороший ученик, схватывающий всё на лету. Но что значит быть плохим? Ведь, как известно, что плохо для одного — хорошо для другого. Тогда… что плохо для Намджуна? Неповиновение? Как и для его отца? (Ого, кто-то их уже даже сравнивает?). Но Чимин плохо знает альфу… «это промах, надо мне присмотреться к Намджуну получше». Чимин смывает пену и продолжает размышлять. «Наверное не выйдет… он мне чётко показал, какие последствия будет иметь моё непослушание. Ещё раз подобного опыта я не вынесу!» На эту мысль в животе снова потянуло, а так же отозвалось в метке. Пак обречённо покачал головой. «Надо минимизировать риски и контакты. Если я буду тише воды, то, возможно это поможет мне просто сосуществовать рядом? Буду пай-мальчиком?» От этой мысли затошнило. «Как всё сложно». Чимин так увлёкся своими занимательными раздумьями и анализом, что не заметил, как напенил себя уже в третий раз… Ароматные пузырьки кружились в пространстве, а целые айсберги мыльной субстанции огромными кусками откалывались от распаренного розового тела омеги, падая и заполняя собой пол душевой. Такое помывочное чудо приятно — что ни говори. Пака умиротворяло, уносило по течению. Настоящий оазис! Настоящая идиллия! Но вдруг всё перевернулось с ног на голову. В буквальном смысле. Скользко-мыльно и предательски. Пятка подскользнулась на многочисленной пене, а её хозяин с истошным визгом рухнул вниз, больно оседая на пятую точку. И так хорошо он приложился, что звёзды словил градом и воздуха стало не хватать отдышаться от стрельнувшей боли в копчике. Вода всё ещё шелестела приятным водопадиком откуда-то из угла душевой, и это всё из приятного, дальше оно заканчивается, потому что в копчике и пояснице очень больно, до воя и скулежа. Первые мысли: «не повредил ли чего» и «как я буду выступать?» — болезненно мыча и хватая ртом воздух, проклиная уже и душевую и свою задумчивость и всё на свете. А из-за кого он там размышлял? Проходили — знаем: везде виноват «чёртов альфа». Дальше мыслей больше не было — был только визг и попытки прикрыть ладошками то, что самое дорогое и интимное. Потому что за какой-то миг картина меняется, превращаясь в боевичок: дверь практически слетает с петель, а в дверном проёме ванной обнаруживается предмет раздумий трудных. Супер-герой в майке с жёлтым пятном от сока. Намджуну не хватает только боевой раскраски — и был бы настоящий рэмбо! Дышит загнанно и полной грудью, глазища бешеные, шарят по углам и незамедлительно нашаривают… прижавшуюся к стене хрупкую фигурку, то тут, то там покрытую пенными островками и в немом испуге округлённых глаз, дёрнувшуюся не то от боли, не то от испуга. Чимин завизжал так, что у Намджуна чуть барабанные перепонки не лопнули. Альфа же на миг застопорился, ведь действовал чисто на автомате, не соображая — мозг не выдал ничего мало-мальски конкретного на звук вскрикнувшего в ванной омеги, просто заставил ломануться спасать. Ведь его зверёк вскрикнул довольно болезненно, а потом ещё и эти последующие постанывания — «ну точно что-то себе повредил!» Тут голова не хозяйка, тут чисто префронтальная зона работает, та что решает что думать до того как мы сами решим и сделаем. Глаза альфы лихорадочно лижут голое тело Чимина, немного блестящее от воды, и достаточно открытое для понимания откровенно-ясных вещей — он чертовски, будоражаще прекрасен. Русалочка во плоти… и смотрит то он на омегу какие-то несчастные несколько секунд, но и их вполне достаточно, чтобы этот образ навсегда под сетчаткой глаз отпечатался, а потом и в отдельный ящичек в голове был помещён с подписью «открывать, когда плохо… и когда хорошо». Всё, приплыли. — Отвернись! — Как серпом по ушам. Чимин подтягивает к груди коленки, чтобы уже наверняка скрыться от сканеров Намджуновых глаз. Эти чёрные угольки точно раскалились до красна — он это заметил! Альфа похож на зверя, пусть и застаного врасплох, но всё такого же хищного. А в мозгу Пака всё ещё диафильмом прощёлкивают кадры из недавнего опыта подчинения. И от этого… просто до красной пелены перед глазами. Нервный тик — глаз дёргается. — Что случилось? Как ты? — Всё же догадывается отвернуться в сторону Нам. Всё таки ради приличия это надо сделать — пялиться на голого Чимина конечно очень, ОЧЕНЬ желанное занятие, но такими темпами он совсем падёт в его глазах. А Паку кажется, что уже пал ниже некуда он сам. Вот это уже точно финиш! Хоть вой. А выть и правда хочется — от всего и сразу: от боли в пятой точке, от невыносимого смущения, несправедливости и своей неудачливости по жизни. — Всё в порядке? Ничего не расшиб? — Пялясь на погнутые петли, допытывается встревоженный и одновременно распалённый спасатель, как вдруг слышит сдавленные всхлипывания. У Нама аж к горлу подступило — он физически чувствует, как Чимину нехорошо от его неловкого положения. «А может всё-таки он что-то повредил? Тогда надо помочь. А если что-то серьёзное? Надо вызывать врача…» — мысли скачут как рысаки в степи. Вот доктор то будет рад снова вернуться в знакомую квартиру через такой короткий промежуток времени. Такими темпами они скоро в полицию загремят за домашнее насилие, ей богу! — Уйди, пожалуйста. — И голосок такой обречённый, бессильный, точно его хозяин совсем пал духом. И снова серпом… по сердцу. Чимин, по его собственному мнению, растерял последние остатки чести и достоинства, представ перед Намджуном в таком виде. Эму жизненно надо, чтобы этот свидетель его падения ушёл, скрылся с глаз, перестал пыхтеть в дверях, изображая героя. Он может и хочет в душе, чтобы его пожалели и приласкали, но кто? Не Намджун же! Теперь он видел всё… И, наверное, это срывает последние покровы интимности. Стирает личные рамки… Он его целиком и полностью: с меткой, с правом целовать на людях, с умением управлять его телом, увидевший его обнажённым и уже почти поставивший штамп в паспорте. А правом на брачную ночь, интересно, он воспользуется? Пак, почему-то уверен, что ДА. — Уйди… — Хорошо. — Нам должен сделать как его просят, хоть и тяжко. — Но если всё же будет болеть, то… — Что? Полечишь? — Хмыкнул без всякого оттенка весёлости Чимин. — …вызову врача… Упс… Говорите падать ниже некуда? Говорите дно? Нееет, снизу настойчиво постучали: «добро пожаловать в пристанище жалких идиотов!» И внутри устойчивое ощущение… что круглый дурак и неизлечимый параноик. «Похоже меня и правда лечить надо»… — Я ничего не видел, у меня от влажности глаза запотели. — Летит сверху. Ложь во благо — она такая милая, только от чего-то не спасает. Чимин поднимает глаза вверх, смотря вслед скрывающемуся за прикрываемой дверью (на самом деле просто поставленной на пол) мощному затылку Намджуна. И от чего-то кусаются губы и почему-то снова одинокая слеза. *** Институт стоял на ушах. Точнее стояла его творческо-организаторская часть. Хосок вздёрнул всех на реях своих обширных полномочий и сделал он это с присущей, наверное, только ему самоотдачей. Правило едино для всех: если старается президент студсовета — стараться будут и все вокруг (троекратно). Помощники из приближенного состава понимали это как никто другой — им доставалось по репе первым в очереди по раздаче, они уже в свою очередь отсыпали остальным. Старосты студсовета носились то тут, то там с поручениями и выпученными как у глубоководных кальмаров глазами, выглядя при этом так, словно их приспичило в туалет по большому, они бегают вокруг в его поисках, а найти никак не могут. Технический персонал в последний раз перепроверял сцену на соответствие нормам безопасности (если, пардон, на кого-то упадёт софит или штакетник — хреново будет всем) — это, несомненно, будет концерт года, но скорее с обратным знаменателем. Помощники разного сорта так же суетились как заведённые: у реквизитора расставляли на свои положенные места бутафорию, у режиссёра высчитывали и записывали порядок выступлений, прогоняли вхолостую номера. Так же специально обученные люди выставляли свет и музыку, а оформители суматошно наносили (практически на коленях и прочих не предназначенных для этого местах) последние штрихи в декорациях и костюмах. И над всей этой неугомонной, кружащейся стаей нависал, как коршун — наш прибабахнутый от усилий энерджайзер (правда уже конкретно такой пожёванный). Он вываливал тонну указаний, перепроверял всё и всех и… орал. Много орал. Орал так, будто у него не глотка, а рупор. За глаза в этот день его даже прозвали — сиреноголовый. Однако, как бы прозаично это не звучало, полностью отдаться процессу руководства Хо не удавалось. Почему? По причине присутствия в актовом зале бешеной, то есть гарпии Солар. Та зачем-то пришла в главное сосредоточение Хосоковой власти (видать с целью её пошатнуть) — в его альма-матер: для начала просто сидя на первом ряду и делая вид, что не обращает на него внимание. Но даже простое присутствие выводило организатора из равновесия. Сказать, что Солар его удивила — ничего не сказать: вошла вся такая важная, распространяя вокруг себя странную ауру эдакого личного надсмотрщика. Ага, «к нам приехал ревизор». Это нервировало, сильно. И не только Хосока, кстати — народ тоже странно переглядывался, то на девушку, то на «начальника», особенно когда та стала прохаживаться то тут то там с таким видом, словно её сюда прислали с важной миссией от какого-то госкомитета. Она щупала кулисы, прохаживалась с внимательным видом около работающих студентов и людей из штата сотрудников института. И главное не понятно, чего ходит с таким демонстративно-важным видом — и слова не скажи, глаза как у главного надсмотрщика страны: одно неверное движение и рванёт критикой… или ещё чем похуже. Народ нервно перешёптывался, но не лез не в своё дело. Да и кто должен разруливать такие вопросы? Начальство! А оно почему-то не вмешивалось и безмолвствовало. А раз молчит и не одёргивает зарвавшуюся кандидатку Хосок, то… это как бы не их дело, не их компетенция. К тому же все были в курсе, что девица метит на место энерджайзера (а вдруг, не ровен час — и выберут её? Вступать в перепалки с будущим начальством не самое разумное решение), плюс — раз её страшится сам Хосок (и да, все в курсе их баталий и «взаимоотношений»), то это верный знак — держаться нейтралитета. От того, что Хосок нервничал от присутствия Бэбэ, он орал ещё больше, наматывая круги и стараясь грузить себя и всех вокруг: так меньше времени на раздумья и переживания — вот что ему было нужно сейчас (типа и так мало). Правда голос пару раз давал петуха, когда Солар бросала на Хо непонятные, весьма неоднозначные, но тем не менее тяжёлые взгляды. Он потел. Люто. Но из-за его кипучей деятельности это вполне сходило за естественное состояние. — ХОСОК! — Раздался девичий голосок возле сцены, пригвождая несчастного парня к полу. Ноги к полу, а язык к нёбу и, казалось, ни какая сила не может их разлучить. Кроме повторного обращения, конечно же. — Хосок, можешь подойти? Просьба? Вопрос? Ха, как бы не так — требование! Хо моментально капитулирует, плетясь на своих двоих, ожидая услышать всё что угодно, от: «почему ещё не вымыли с мылом сцену» до «забудь что ты видел мои слёзы, иначе тебе не жить». — Да? — Тихо-тихо, чтобы никто не слышал их разговора. — Проверили крепление, на которых будет выступать Чими? — Солар говорить по-тихому не желает. — Конечно! А как же. Головой отвечаем. — Хосок держит отчёт, как ученик перед строгой учительницей, именно той, у которой в ежовых рукавицах не только ученический состав, но ещё и учительский. Такая сожрёт — не дорого возьмёт. — Проверьте ещё раз! — Отрезает распоряжением железная леди и вдруг подходит к парню ещё ближе, от чего он снова заливается потом. — Лично проверь, Хосоки. Устроителю концерта решительно нехорошо. Хосоки? И что это значит? Его повысили? Или наоборот — это такая тактика перед тем как откусить голову? Чон оттягивает ворот рубашки или, как ему кажется, удавки на шее. И спешно кивает, не отрывая зрительного контакта и пятясь назад. *** В суматохе подготовки к грандиозному концерту (а Хосок решил, что если он здесь учится последний год — то он будет именно таким — грандиозным), когда всё и все стоят на ушах, а преподаватели то и дело отдают в жертву концерта со своих занятий студентов, можно было бы не заметить даже пролетающего над головами птеродактиля. Однако парочку намминов не заметить не могли (к внутреннему негодованию Чимина конечно, потому что тогда надо снова играть и целоваться). А всё почему? Вопрос в том, как именно появиться. Не заметить такого явления народу, какое получилось у «образцовой парочки» было действительно сложно. Они же те, на которых не только смотрят через призму собственных фантазий, но, с некоторых времён, и образец для подражания. Итак, гобелен, вышитый богиней розовых фантазий: Намджун идёт чёрной скалой, он в длинном двубортном плаще, полы которого конечно же развеваются в стороны (словно он выходец из какой-то фантастической саги про сексуальных супер-убийц) и с аурой непобедимого воина-самурая, ступает широкими шагами, громыхая чеканно и завоевательски, заявляя это на весь мир. И мир остановился — по коридорам разлилась тишина, пригнув свою голову и замирая от любопытства — впечатлены были все. Намджун может быть притягательным? Ещё как! Это даже не внешний вид, это аура человека, а у Нама она запредельная — сшибает с ног, заставляет раскрыть рот и повернуть голову, чтобы уважительно-восхищённо её же склонить. И на руках этого чёрного вестника апокалипсиса молчаливым комочком притаился растерянный Чимин в бежево-песочной гамме: на нём мягкий струящийся свитер и узкие брючки в тон. Контраст светлого на тёмном — картина в рамке, примагничивает к себе неравнодушные взгляды: сюжет может нравится или нет, но всё равно — эта картина единственная в своём роде. Омега не подаёт вида, что чем-то удивлён: он прижимается к мощной груди своими слегка подрагивающими пальчиками (и не поймёшь — то ли от трепета момента, то ли от испуга), иногда смотрит замыленным взглядом на альфу — во всяком случае старается не выдать настоящих эмоций. Однако внутри Чимина явно прыгает что-то пружинистое — порыв Нама для него был слишком неожиданен: его, как всегда, ни о чём не спросили, не предупредили — просто взяли за протянутую из розовой машины руку, одним махом над землёй подняли, в кучку собрали и понесли. Чимин немного болен, кажется. Да, болен… Не понятно чем… Он и сам не ведает — это правда, ведь никогда раньше не сталкивался с такими симптомами. Каким-то непонятным образом (а ведь Пак старался) Намджун углядел, что падение омеге не далось просто так: возможно, он выдал себя тем, что где-то неровно ступил на ногу, стараясь сместить центр тяжести и переступить так, чтобы не простреливало в спину. А может где-то выдало лицо… Кто знает? И вот несёт Чимина этот всеподмечающий субъект (и не такой уж и бездушный, как вечно кажется некоторым. Нам на самом деле очень проницательный. И не совсем уж и холодная глыба), бережно прижимая спину омеги, чтобы та не напрягалась — шаг коронно-широкий, не угонишься. Да и нет таких дураков, просто расступаются и провожают в путь (платочками не машут). А альфа несёт всё ещё не въезжающего в действительность зверька прямиком в медпункт. И его там осматривают под дамокловым взглядом Намджуна, говорят об ушибе, о покое (который только снится) и распыляют на спину специальным спреем. Пак чувствует в пояснице сначала прохладу, а потом анестетическое воздействие — небольшая потеря чувствительности мышц, с которой пропадают и болевые ощущения. О чём, благополучно и заявляет. Нам на это забирает спрей (под удивлённый взгляд медсестры), снова подхватывает Чимина и несёт уже прямиком в актовый зал. — Я могу и сам идти, не стоит наводить шороху перед Хосоком-хёном. — Бубнит омега. — Хочешь оставить свою травму незамеченной? — Щурит чёрные глаза Нам, склоняясь ниже, к лицу Чимина. Со стороны выглядит всё так, будто они воркуют. — Травма никуда не денется, а лишнее беспокойство ни к чему! — Парирует практически в губы альфы Пак, пытаясь выдержать взгляд, близость и чужое мнение. — Ты нужен мне живым. — Шепчет в щёку, не отрывая взгляда. — Понимаю, свадьба с калекой такое себе… — Ехидно кривит губы Чимин. Вот вроде и решил быть с Намджуном поспокойнее, даже обходительнее, но не получается, хоть тресни. Он просто рядом, и его уже несёт. — Свадьба будет в любом случае, пойми уже это. Ради этого не нужно себя калечить и совершать необдуманных поступков. — А вот это было сказано как можно более серьёзным тоном. Намджуна снова задело, из уст этого крошечного существа всё слишком ядовито, даже капля может убить. Намджун теряет настрой, на душе снова нагадили кошки. Одна конкретная, точнее… Чимин смотрит внимательно, поджимая губы, вникает в суть сказанного, виду что чувствует не подаёт. Всё туманно и дымно — между этими двумя искры и костры: не подходи — сгоришь дотла! Пак понял игру, Пак её принял — что же, он будет хорошим мальчиком, пай-мальчиком. И посмотрит, что из этого выйдет… Маленькая ладошка ложится на скулу альфы, оглаживая её так аккуратно и трогательно, что у подглядывающих зрителей от милоты лопаются резинки на трусах. У Намджуна, похоже, тоже лопается… но где-то в другой области. Омега хитёр? Кто знает… он закрывает свои глаза и словно приглашает губами на пир — «всё для вас, мистер дьявол, испейте моей девственной душеньки по полной, будьте любезны». Ловушка поставлена и зверёк, возомнивший себя хищником, с замиранием сердца ждёт лязга цепей, выставив себя как приманку. Но если альфа в эту ловушку и вступит, то только сознательно. Не потому, что так захотел Чимин (во всяком случае не только по этому) — это будет личный выбор Намджуна, личная доза, фетиш… маленькая смерть. Под веками Чимина трепещет, как и под грудной клеткой — птичка ждёт, зрители ждут… Время не ждёт! Омега подаётся вперёд, всё так же не открывая глаз, просит таким нехитрым жестом не тянуть и смять его мягкие губки. Слегка их выпячивает, складывая бантиком. Так по-детски… невинно. Какая игра! Браво! Будет ли бис? Намджун ухмыляется на это одним уголком губ, как самый настоящий змей-искуситель, смотрит в милую мордашку напротив, что пытается воздействовать на него азами омежьего флирта (уровень средней школы, примерно…) — и улыбается в самые губы. «Ну и что делать с этим ребёнком?» Пак решил превратить прощальный поцелуй в нечто большее? Более горячее? На людях это особо пикантно, а альфа прилюдно никогда не заходил далеко, не побуждая к большему. И правда в том, что не зайдёт и сейчас — как бы эти сладкие губки не манили, как бы не выворачивали душу! Сейчас они твердят и приказывают настойчиво только об одном, и при других обстоятельствах Нам бы Чимину не отказал, но… ведомый здесь отнюдь не альфа, а правила задаёт не омега. Тёплые губы слегка прикасаются к краешку рта омеги, посылая практически отеческий, краткий поцелуй. Чимин широко открывает глаза и моргает длинными ресницами, увидев рядом с собой смеющиеся глаза Намджуна. Он не понимает, что пошло не так — его вид немного обескуражен. — Будешь наказан. — Шепчет в губы Пака с хитрой с улыбкой альфа. — Почему? За что? — Пак ещё не отошёл от смены ролей. — За игру не по правилам. — Наклоняется к уху, чтобы добить окончательно. — Свой поцелуй, который ты так просил, так и быть… ты получишь! Плюс бонус от меня лично. — И нежно целует в метку, как бы намекая. «Только не это!» ___________________________________ Я затянула с выкладыванием главы, потому что переписала финальную сцену. Именно в таком виде она наиболее логична и в духе Намджуна. Он, буквально, приснился мне и сказал, что не поступил бы так, как было в изначальном варианте.))))) Я не смогла отказать такому убедительному альфе.)))