Бабочка в лапах паука / омегаверс /ЗАКОНЧЕНО/

Чтобы освободиться от боли, ее нужно принять — неминуемо и естественно. Боль есть боль — таков простой и неприятный факт. _________________________ фото: https://www.wattpad.com/myworks/199098462/write/1032214525 Утро бывает разным. И боль тоже. Физическая и психологическая — это разные виды боли. Первая исходит из самой жизни, природы, вторая из внутреннего мира человека. И физическую болью гораздо в большем количестве случаев возможно принять, чем психологическую. У всех это утро началось именно с неё, вот только природа этих болей была принципиально разного свойства. ~флешбэк~ Вечером, когда у Тэ поднялась температура и он в приступе метался по постели — в это самое время Чонгук, впечатлённый откровениями папы омеги, уже снаряжал посыльных с дарами. Тэхёну было плохо как никогда ранее — боль скручивала живот омеги железными прутьями. Если сравнивать с ощущениями — как если бы он был одет в очень тугой корсет, причём давление было до такой степени, что он задыхался. Ханыль и Мэнхо суетились вокруг своего малыша, делая примочки и компрессы, но толку от всего этого было мало — организм требовал истинного и мучал своего хозяина за его отсутствие как заправский садист. — Папа, мне так больно, папа… — Слёзы лились из закрытых глаз Тэ. — Солнышко моё, потерпи немного, скоро твоя спальня преобразится. Чонгук прислал свою кровать вместе с матрасом и подушками! Слышишь, её как раз оборудуют? Тебе будет полегче. — Кусал губы взволнованный Ханыль, обтирая прохладной тряпочкой красное с испариной лицо сына. Тэхён почти ничего не слышал и не понимал. — Чонгук! Где Чонгук? — Не помня себя, зашептал омега. Выглядел он в этот момент так беззащитно, что у папы сжалось сердце. Его малыш наконец-то встретил истинного — это лучшее, что может пожелать родитель — далеко не всем так везëт, но такая жалость, что есть пока такие непреодолимые обстоятельства из-за которых его любимое чадо вынуждено так страдать. Теперь Ханыль возлагал на Чона очень большие надежды и хотел, чтобы у того непременно всё получилось: и засадить насильника и помочь с реабилитацией. Стоя на коленях возле Тэ, Ханыль заплакал от своего бессилия, а ещё от того, что на долю его любимого солнышка выпали такие страдания. «Он примет, непременно примет своего альфу и тогда всё будет хорошо — следующая течка пройдёт как надо… Дай то бог!» Тэхён даже не почувствовал, как его перенесли из его спальни в родительскую комнату — он был в состоянии на подобии горячки. Пока люди Чонгука (предусмотрительно только беты) выгружали и переносили кровать альфы с матрасом и всеми спальными принадлежностями, а в комнате делали небольшую перестановку (поскольку койка Чонгука по своим габаритам оказалась чуть ли не в два раза больше Тэхёновой) — сам он изнывал от накатывающего волнами желания и боли. Койку омеги разобрали, всё лишнее складировали в гараж, помыли полы, собрали заново новую кровать, застелили её и проветрили комнату от лишних запахов. Все эти хлопоты длились около полутора часов, после чего в комнату завезли кучу цветов — так распорядился Гук, чтобы, по его словам: «когда его ангел придёт в себя, он подумал, что находится в райском саду». Теперь-то альфа знал, что его Тэхёни на самом деле очень их любит и поэтому захотел его хоть как-то порадовать. Омегу ещё раз помыли и переодели уже в пижаму Чонгука, которая, естественно, оказалась ему великой, поэтому рукава и брючины закатали, чтобы они не мешались: Тэ выглядел в ней смешно, но и в то же время по-своему мило. Хотя близким на самом деле сейчас было не до красоты, волновало одно — лишь бы их солнышку стало лучше. И когда его положили на кровать альфы — Тэхён ещё какое-то время стонал, не помня себя и сжимая пальцами живот, но уже через некоторое время ему и правда сделалось лучше: пришло долгожданное расслабление, омега больше не скулил так отчаянно от боли и не вертелся волчком — он успокоился, на ощупь обложив себя ароматными, насквозь пропахшими сандалом, подушками. Одну он на ощупь сунул под спину, вторую положил между ног, а третью обхватил руками так жадно, будто это его самое большое сокровище. Тэхёну наконец-то стало лучше и он смог уснуть. Ханыль выдохнул, ещё раз мысленно поблагодарив альфу. Он сфотографировал посапывающего в окружении подушек сыночка и отослал фото-отчёт Чонгуку. Кому: зятёк Ханыль: Наше солнышко уснуло. Твой запах сотворил чудо. Чонгук: Прекрасно, очень рад это слышать! Теперь мне спокойнее.) Ханыль: Но запах через пару дней начнëт ослабевать, поэтому присылай новую одежду каждый день. Лучше всего ту, в которой ты ходил весь день. Чонгук: Хорошо, папа. Так и сделаю. Ханыль: Спасибо тебе, Чонгуки. Чонгук: Не за что, это моя обязанность, раз я пока больше ничем не могу помочь. Гук расплылся в улыбке — его ангел в его пижаме, в окружении его подушек и на его кровати — это было поистине милое и очень правильное для его понимания зрелище. Он таращился на фото минут пятнадцать, представляя уже как он сам лежит рядом на этой койке, а потом на него так накатило, скрутив пополам… что он не выдержал и позвонил Намджуну. Чон не припомнит, чтобы когда-нибудь плакал из-за омег — это был его первый раз. Но стыдно за этот порыв ему не было — не тот случай! Потому что это касалось его истинного, его Тэхёни — тут не работала выдержка и логика — боль его ангела напрямую передавалась ему. — Всё нормально. — Нам задумчиво свёл брови, когда у друга скатилась первая предательская слеза. Ему и самому почему-то было неспокойно, что-то внутри грызло и распространялось чернильным пятном в груди, тревожась за Чимина. Без лишних слов он просто обнял Гука по-мужски, жёстко похлопывая того по спине. Намджун и сам был каким-то не таким, как обычно и Чон это сразу подметил (альфа приехал как раз сразу после сеанса массажа своему зверьку), что-то в друге располагало в этот раз настолько, что Гук позволил себе открыться Наму вот с такой стороны — просто побыть слабым человеком. Он рассказывал об изнасиловании Тэхёна, о всех тех ужасах что тот пережил и коротко вытирал кулаком периодически выступающую влагу на глазах. — Не части, а то сопьёшься и твоя прелестная мордашка опухнет. Тэхён тебя после течки не узнает, синяка такого. — Спародировав омежий голос, усмехнулся Ким, вызывая сдержанную улыбку в ответ. — Ну хочешь я тебя поцелую? — Нахуй иди. — Стукнув друга кулаком в грудь, Чон усмехнулся. — У тебя Чимин есть, вот его и целуй. Нам в тот вечер хорошо поддержал друга, за что тот был ему безмерно благодарен. Чонгук лишний раз убедился, что не ошибся в Намджуне как в друге, брате… да и просто человеке. ~конец флешбэка~ Сегодня утром Тэ еле разлепил глаза, не понимая где находится. Он тихо застонал, так как в животе снова потянуло, однако уже не так сильно как вчера — он мог хотя бы немного двигаться и соображать. Стены и потолок, где он находился — точно были от его комнаты, но вот кровать… Покрутившись на ней он понял, что это королевское ложе принадлежит Чонгуку, тут и сомневаться не приходилось — отчётливый запах несносного альфы, который он не спутает ни с чем. Немного приподнявшись, он увидел на себе довольно просторную для него и уже промокшую за ночь пижаму — она успела прочно смешать в себе сандал, розовый перец и запах смазки. Вокруг стояли цветы — на Тэ прям аж дэжавю накатило. Он слабо засмеялся от упрямости Чонгука и что он снова повторяется, однако тут же скрутился в позу эмбриона, надавливая пальцами в область паха. «Твою мать» — выругался он про себя, стоило только вспомнить альфу, как тут же подступило возбуждение. В голове всплыл дерзкий образ Гука в красной рубашке и как тот своим фирменным движением руки поправляет непослушную смоляную прядь, смотря на него с нескрываемым желанием. «Господи, за что мне это?» зашипел Тэхён, ощущая давление в заднем проходе и тянущую боль в паху. Он захотел подняться, но сил не было никаких, руки дрожали. — Паааа. — Крикнул омега из последних сил. Уже через минуту в комнату влетел взъерошенный Ханыль. — Да милый? Как ты? Что-то случилось? — Засуетился старший, на ходу подвязывая домашний халат. — Мне нужно в ванную. Мне нужно остудиться, я… кажется… я… — Тэ замялся, не зная как сказать о том, что у него там внизу всё возбуждено и страшно зудит. — Я понял, можешь не говорить. Давай я пока наберу ванну, а ты… вот на. — Папа протянул заранее приготовленную на стуле футболку. — Его? — Кусая губы, даже не столько спрашивал, сколько утверждал младший. — Ещё бы не его! Тут почти всё его. Только это и спасло тебя вчера, а то аж умирал в муках. Я весь слезами облился, места себе не находил! Тэхён поджал губы, посмотрел на вещь альфы и, прикрыв глаза, взял её у папы. Как только старший скрылся в дверях, омега заговорщицки оглянулся по сторонам, будто высматривая камеры слежения, и жадно вжался носом в чёрную футболку, стараясь втягивать запах как можно глубже. Он закрыл глаза и заскулил от бессилия. Противостоять этому аромату он не мог — он его и успокаивал и одновременно возбуждал так сильно, что если бы кто-то сейчас попробовал отобрать у него эту вещь — он бы наверное отгрыз у того руку. — Извращенец Чонгук… чёрт тебя дери… будь ты трижды проклят, плейбой недоделанный… как же я тебя хочу! *** Для Чона это утро тоже добрым не было — он рвал и метал, матерясь и срываясь на всех, кто его окружал в доме. Разговор с отцом вывел его из себя по самое не могу. Дахён узнал про Тэхёна и выставил ему жёсткий ультиматум не в пользу его ангелочка. Гуку срочно хотелось кого-то побить, а лучше — сразу укокошить. Чтобы хоть как-то восстановить душевное равновесие и не взорваться от всего что его переполняет, альфа, устроившись поудобнее на кровати и потушив так и не начатую сигарету, взял смартфон. Кому: секси-пупсик — привет малыш, как себя чувствуешь? На том конце Тэхён, в это самое время терзающий его футболку как последний слетевший с катушек маньяк, трясущимися руками берëт гаджет, и пялится некоторое время на экран, думая, что у него глюки. Сначала он безмерно радуется, потом ругается сам на себя, кусает губы и бьëт по щекам, чтобы прийти в себя и не написать того, о чём бы потом пожалел. Ему бы просто отложить телефон, да вот только он как к руке прилип. Всë же наскребав последние остатки разума и самоконтроля, он решает не тратить энергию и мозги на особо саркастические ответы, а писать как есть. Кому: извращуга — как озабоченное существо, приговоренное к электрическому стулу Чонгук мигом оживает, его брови взлетают вверх. «А ангел то живее всех живых». Вот что его запах животворящий делает! Извращуга: понятно, значит весь горишь Секси-пупсик: не смешно, между прочим Извращуга: а я и не смеюсь, малыш, мне тоже хреново, поверь, я без тебя с ума схожу! Секси-пупсик: так, не надо! Прошу! Неужели не понимаешь моё состояние? Извращуга: хорошо-хорошо, понял тебя. Но ты хоть немного пришёл в себя — и это главное Секси-пупсик: лучше бы не приходил — вот это главное Извращуга: бедняжка, прости, что я не рядом… Я очень хочу тебя, поверь, очень! однако я не буду пользоваться твоим состоянием Секси-пупсик: так-то это наоборот, помощью называют Извращуга: знаю… но не думаю, что это твой случай. Если я помогу тебе сейчас, то за такое ты меня потом навсегда отлучишь от своего святого тела)) Секси-пупсик: это правда ты, Чонгук? Так говоришь, будто что-то узнал обо мне 0_0 Извращуга: всë потом, солнышко. Лучше отдыхай сейчас. Хочешь, своë фото кину? И вот тут Тэхён сильно задумывается, будто бы ему предложили решить теорему Ферма* и он сейчас над ней сильно завис. С одной стороны что-то ему подсказывает, что лучше не стоит себя провоцировать, а с другой — это очень искушает, так как, что скрывать, Чонгука сейчас он видеть и правда хочет. ___________________________ *Великая теорема Ферма́ — одна из самых популярных теорем математики. Её условие формулируется просто, на «школьном» арифметическом уровне, однако доказательство теоремы искали многие математики более трёхсот лет. Секси-пупсик: ээээ Извращуга: лови Секси-пупсик: нет-нет, не надо! Извращуга: что такое? Секси-пупсик: с ума сошёл, ты бы ещё фото с голым торсом прислал… Извращуга: без проблем Тут наступает пауза, в течении которой Тэхёна просто раздирает на части от жгучего противоречия. Сопротивляться позывам и желаниям становится просто невыносимо тяжело. Тэхён снова сминает майку Гука, втягивая его запах и представляя что-то запредельное. Снизу всё тянет, а пижамные штаны уже полностью промокли. И ещё как назло папа не идёт, чтобы хоть его приход отрезвил его разум и остановил внутри то желание, которое нарастало с каждой секундой ожидания и томления. Секси-пупсик: так, стоп! не шли ничего! Извращуга: Извращуга: поздно))) Тэхён зависает над фото с открытым ртом, рассматривая рельеф тела Чонгука, его бицепсы и все эти кубики пресса и мышц груди… Глаза омеги снуют туда-сюда как мячики для пинг-понга. К лицу Тэ прилипает жар, а учащенное дыхание никак не может выровняться. Тэхён взвывает, ругаясь на себя и альфу. Секси-пупсик: знаешь что, закончится течка, я тебя лично придушу, гад! Извращуга: что, слишком возбудил? Секси-пупсик: ты идиот! Не понимаешь что ли в каком я сейчас состоянии? Я же не соображаю! Больше не пиши мне! Понял? Извращуга: ну прости, Тэша, я знаю, что не должен был так делать, я осёл… у меня сейчас и правда мозги как у моллюска. Я из последних сил себя держу, чтобы не сорваться к тебе, малыш. Вот и не выдержал… Извращуга: прости сладкий! Только не обижайся. Я всë что хочешь для тебя сделаю! Секси-пупсик: ты тот ещё кобель и придурок, но раз говоришь всё… Точно всё сделаешь? Извращуга: клянусь! говори, что ты хочешь? Секси-пупсик: тогда пришли мне… Извращуга: да, детка? Секси-пупсик: видео, как ты раздеваешься. Извращуга: оу! Секси-пупсик: нет погоди! Господи, что я пишу… Извращуга: Всё нормально, малыш.) Для тебя всё что угодно, даже без трусов могу сняться)) Секси-пупсик: всё, уйди… не видишь что ли, я не в себе? Извращуга: детка, не загоняйся, я же пошутил! Будет тебе видео. Мне до каких пор раздеться? Извращуга: хорошо-хорошо, до шорт разденусь, окей? Чтобы ты потом реально не отлучил меня. Мы делаем это только для твоего здоровья. Договорились? Окей? Извращуга: ну малыш, договорились? Ладно, всë целую. Я пошёл снимать, жду от тебя ответа — высылать или нет. Одно слово и это видео твоё.) *** Пробуждение Чимина было выдающимся. Для начала, когда он открыл глаза (а открыл он их не с первого раза) всё вокруг закружилось в веселом хороводе — кружило знатно, отчего омеге показалось, что он подвешен вверх тормашками и вот-вот сейчас упадëт на пол. Чими начал лихорадочно махать руками, стараясь вцепиться во всë подряд, лишь бы удержать ускользающее равновесие. Та космическая центрифуга, в которую его безжалостно упихнули, качала несчастного мученика виноградной лозы в самых непредсказуемых направлениях. Омегу мутило, но держался он стойко, как отважный воин на поле непримиримой войны с собственным организмом. Когда качка немного утихла, Чимин понял, что ни в какие космонавты его не принимают… разве что только в алконавты — вот туда, похоже, он сдал экзамен на отлично. Пошарив рукой вокруг себя омега обнаружил: слева пустоту и всякое отсутствие хоть каких-либо признаков чьего-либо тела (он и сам не понимал в своём утреннем состоянии, кого он там хотел или не хотел обнаружить), а справа на прикроватной тумбочке — бутылочку воды. «Благословение!» выкрикнул пересохший мозг, заставляя жадно приложиться к горлышку и высадить почти всё содержимое тары за раз. Немного восстановив водно-солевой баланс в организме, Чимин блаженно откинулся на подушку, закрыв глаза и растягивая довольную улыбку. Однако постепенно она начала спадать — пропорционально возрастающим ощущениям под одеялом, а именно — неожиданной свободы в области паха, словно его пенис кто-то выставил прогуляться на лужайку. Подозрения самого худшего порядка начали всё с большей уверенностью заползать в голову омеги, укореняясь в ней и игриво махая ручками. Чимин одернул одеяло. Между ног отозвалось лёгкой прохладой. Омега резко сел и тут же пожалел об этом, так как голову тут же прострелило. Он глухо застонал, хватаясь за виски, выглядя со стороны так, будто удерживает расползающиеся швы на голове, чтобы из черепа внезапно не вытекли мозги. Посидев с минуту и дождавшись более-менее удовлетворительного состояния, Чимин с нетерпением разлепил глаза — слишком уж ему хотелось осмотреть себя с целью быстрейшей реконструкции событий. Нужно было знать степень собственной вины (а то, что она была, Пак не сомневался) с тем, чтобы понимать на будущее — стоит ли ему жить дальше на этом свете или лучше сразу сойти на ближайшей станции. Проверка показала, что из вещей на нём были: огромная футболка серого цвета «никак Намджуна? Определённо!» — одна штука, носочки махровые белые — две штучки, колечко обручальное с бриллиантиком — так же одна штука. На этом всë. «Как всё?» Чимин судорожно задышал, не веря в осознание данного факта — он одëрнул футболку вверх, охнул и тут же задернул шторку обратно, ещё и прикрывая сверху голую действительность одеялом… на всякий случай. Всë верно! — трусы и совесть полностью отсутствовали, ему не показалось… Омега со всей скорбью и болью, на которые только были способны его связки в данных условиях, протяжно застонал, рушась обратно, в исходное положение бревна. А дальше, видимо, чтобы добить бедолагу — на него начали хаотично сыпаться события вечера — булыжник за булыжником, и всё по несчастной пульсирующей голове, прямо как отдельные слайды в диафильме. Чимин был поражëн, сражён и обезглавлен. «Нет… Нет! Господи, нет! Скажи мне что это просто галлюцинации!» Но омега и сам понимал, что никакая это не игра разума… что произошедшее, пусть и в несколько отредактированном и урезанном виде, есть чистейшая, как слеза младенца, правда. Особенно ярко была явлена последняя картинка — как он дрожал и стонал в руках Намджуна, ублажая самого себя под аккомпанемент большой альфовой ладони, которая обхватывала его руку поверх собственной. Как он отчаянно и пошло двигался бедрами навстречу, как внизу живота разливалось горячей лавой, даря необычайно яркие, ни на что не похожие ощущения. Как Намджун жадно и мокро ласкал его шею, затапливая в своих ласках и разделяя момент катарсиса. «Господи боже! ГОСПОДИ!» Омега накрыл себя одеялом с головой, начиная тихонько визжать и колотить матрас кулаками — поверить в произошедшее не представлялось возможным! «Что мне теперь делать? Как смотреть ему в глаза? Как жить дальше?» Чимин был растоптан под грузом обрушившихся обстоятельств — то что произошло, для него было просто запредельным. Он горел алым цветом, испепеляясь изнутри — вот только под его вымышленным укрытием этого видно не было. Неожиданно омега замер — показалось, будто кто-то зашагал с той стороны укрытия — его тут же пробил разряд тока, а по спине пробежал табун мурашек. Чимин, словно ребёнок-проказник, спрятавшийся в домике под одеялом от совершенной шалости — уж там то, в укрытии, его точно никто не обнаружит! Он почти не дышал, вслушиваясь в звуки снаружи так тщательно, что протрезвел окончательно. Омеге казалось, что вот прямо рядом с ним, вот тут — за тонким слоем одеяла стоит и дышит адовым дыханием он… ухмыляющийся (или наоборот, очень серьëзный) демон Намджун. Вот сейчас он откинет в сторону его мнимую и хрупкую защиту в сторону и тогда… «А что тогда?» С чем он столкнётся на самом деле? Он ведь не знает, даже не имеет ни малейшего представления. И от этого, на самом деле, даже страшнее… высмеет ли его альфа, или окончательно «присвоит себе» — раз уж омега так откровенно повёлся в подпитии на его «мужские чары». Но ни через минуту, ни через две, ни даже через пять ничего не произошло — тишина и абсолютное, неизменное НИЧЕГО. «А где, собственно, Намджун?» внезапно пронеслось в голове Чимина. Измучившись париться в ожиданиях под одеялом, вспотевший от духоты и собственных удушающих мыслей, омега осторожно выбрался наружу. Комната, в которой он пребывал, предстала перед ним более светлыми тонами — никакого чёрного зеркального потолка и всех тех отличительных деталей интерьера, что говорили бы ему о том, что он находится в квартире Намджуна. И тем не менее общая стилистика была всë же в духе альфы. Чимин на мгновение подвис, складывая в голове, где он может быть. «Точно, я же у его родителей! Но неужели я так сильно накосячил перед ними вчера, что меня оставили одного и теперь никто обо мне даже не вспоминает?» паника начала накрывать с головой… Чимину начало казаться, что он опорочил себя с головой, выставив в самом неприглядном свете, а потому его все кинули. «Погодите… я ведь голый и в одной футболке Нама!» — накатила новая волна понимая действительности, Чимин зажал рот ладошкой — «это что же выходит… он меня полностью переодел, а значит… видел меня абсолютно голым?» Сомнений в этом не было. Чимин недвижимо уставился в одну точку, без возможности оторвать взгляд. «Это предел. Всё… Это плохо, Чими, это очень плохо! Куда ты катишься? На самое дно разврата, вот куда. Ты опять напился, и смотри, к чему это привело. А что дальше? Дальше ты просто переспишь, да? Боже, срам то какой!» Омега обреченно застонал — он уже не понимал себя. Если он провалился на самое дно, то почему ему было при этом так хорошо? Как это понимать? А как ему теперь вести себя с Намджуном? «Я не смогу смотреть ему в глаза. Это точно! Это определенно так! Что я буду говорить ему, как буду общаться?» Кажется, игры зашли слишком далеко. Выбираться из постели почему-то было неловко, омеге всё казалось, что вот он сейчас только ступит ногой на пол — как из дверей тут же появится Намджун. Но время шло, и ничего не менялось — тот словно испарился… будто его и не было! Как будто не было и всего того, что между ними вчера произошло, а так же этого дурацкого плана и таких откровенных, но в то же время обезоруживающих действий со стороны альфы… на которые он глупо поддался. Он повёлся на все предложения Намджуна, исполнил всё, о чём тот его попросил. А в итоге произошло даже больше… из ряда вон выходящее! И теперь он словно у разбитого корыта… Лежит тут обманутый и абсолютно один. На Чимина начали накатывать мерзкие чувства из разряда «он воспользовался мной и свалил» — в общем-то не свойственные его характеру, но тем не менее в горле предательски запершило, а к глазам начала подступать горячая завеса. Это утро должно было быть другим… «Пусть бы лучше этот дурацкий альфа был рядом, смущал меня и подтрунивал, или наоборот — возможно мы бы поссорились»… но только не это молчаливое равнодушие, безразличие, показывающее отношение Намджуна к произошедшему. Подбородок уже несдержанно трясся — подступал злополучный водопад «слёзы бабочки». «Какой же я идиот!» стояло липким комом в груди, заставляя мелко содрогаться и перекрывая пути к всяким дальнейшим размышлениям. Уже больше не мыслилось и не размышлялось. Непослушные слёзы несдержанно полились сплошным потоком, не пытаясь завуалировать жестокую действительность — Намджун просто его кинул! Он ему так открылся, пусть и в хмельном подпитии, но открылся — впервые в жизни дозволил себе такую откровенность перед этим проклятым демоном. А он это так обесценил, показав насколько произошедшее ему не важно. Чимин не выдержал. Рухнув на кровать и уткнувшись лицом в подушку, он истошно заревел. Было так больно и обидно, что не передать словами. Омега не понимал что это за чувства сейчас в нём преобладают и откуда они вообще взялись — было только одно ощущение — что этим утром ускользает что-то жизненно важное. *** — Омо! — Вскрикнул поражённый Лан, стоя в дверях спальни, на что Чимин вздрогнул от неожиданности. Старший омега быстро, насколько это было возможно сделать с накрытым подносом, подлетел к кровати и, поставив тот на край, накинувшись с объятиями на младшего. — Что случилось, малыш? — Лан обнял Пака со спины, нежно поглаживая ту круговыми движениями. — Ох! Папа… — Чимин поджал губы от растерянности. — Простите, я не хотел! — Омега захлюпал носиком, пряча от старшего лицо. Спешно растерев по лицу слëзы, младший попробовал улыбнуться, стараясь таким образом подавить свою истерику, но вместо этого получилось только вымученное нечто. — Милый… да что с тобой? — Не понимая, что происходит, запричитал Лан. А потом его как осенило. — О! — Глаза его оживились. — Кажется, я понял. Чимини, малыш, ты проснулся один и испугался, да? Ты… подумал, что Намджуни тебя бросил? — Папа развернул младшего к себе лицом, обхватывая его ладонями за щеки. Чимин был весь раскрасневшийся и взмокший, с припухшими от рыдания глазками. Лицо его тут же вспыхнуло румянцем ещё сильнее в ответ на догадку старшего, а сам он опустил глаза, отрицательно закачав головой. — Ты всё не так понял, дорогой! Он не бросал тебя, ему пришлось… скажем так, срочно отлучиться по важному делу. — Какому? — Чимин поднял удивлённый взгляд. — Он поехал в больницу. — В больницу? — Личико Пака вытянулось в недоумении. — Что случилось? — Я и сам толком не понял, Намджуни был такой напряжённый, когда я с ним столкнулся, словно сам не свой, я даже побоялся расспрашивать подробности. Может что-то связанное с сердцем? — Чимин на это резко охнул. — А что у него с сердцем? — Поспешил с вопросом младший. — Ну, ты знаешь, у Кёнхо больное сердце… а такое часто передаётся именно по линии альф. Вот я и подумал, может он решил провериться… может почувствовал что-то неладное? — Папа сделал паузу, удовлетворённо всматриваясь в обеспокоенное личико напротив. — Но… он когда-нибудь на него жаловался? — Чимин тревожно поджал губы, чувствуя себя при этом абсолютно паршиво. Он, значит, тут обвиняет альфу в том, что тот его якобы оставил одного, сокрушается над жалостью к самому себе, а Намджуну, возможно, в этот самый момент плохо! «Какой же я эгоист…» — Вроде нет. Но может быть после вчерашнего бурного вечера оно не выдержало? — Лан уже немного похихикивал над доверчивостью омеги. — Знаешь, в кабинете Кёни ведь совсем нет звукоизоляции… Чимин захлопал ресницами, быстро обмозговывая сказанное, а когда осознал всю суть — тут же залился краской, расширив глаза и являя старшему омеге бесценную картину пристыженного существа, не знающего куда себя деть от стеснения. «Такой милашка! Такой невинный цветочек!» Чимин и правда, готов был провалиться сквозь землю прямо здесь и сейчас, ощущая себя самым порочным существом на земле. «Боже мой… это был первый совместный вечер с семьёй Намджуна, я был только-только представлен господину Кёнхо… За кого они с папой теперь меня примут?» За распутника, не умеющего сдерживать сексуальные желания в своих штанах, вот за кого! — услужливо подсказала совесть. А потом как нокаутом накрыло воспоминание о том, как он громко стонал и вскрикивал, откинувшись на плечо альфы. «И это все слышали?» Очевидно же, что да! Все-все слышали, Чимини! «Господи… позорище-то какое! Я самый настоящий развратник! Я опозорился по полной!» Чимин опустил голову, казалось бы — краснеть дальше было просто некуда, но он смог! -Айгу! Милый, ну чего ты! — Лан побыстрее приобнял Чимина за плечи, понимая, что кажется переборщил в выражениях. — Не переживай ты так, всё нормально. Мы же с Кёнхо не ретрограды какие-то и всё понимаем. Дело молодое, кровь кипит… Сами были такие. — Старший омега стал приглаживать растрепавшуюся шевелюру Пака. — Ах, помнится, когда мы только поженились, так первые месяца два вообще из койки не выбирались! — Лан заливисто засмеялся, завидев округлившиеся глазки Чимина. — Ты потрясающий, Чимини. — Папа, не выдержав, снова обнял омегу. — Мне очень неловко… То, что произошло вчера — это было недопустимо… — Зашептал всё никак не могущий поднять свои бестыжие глаза Чимин. — Так, милый, всё. Клуб неловких моментов закрывается на обед. — Лан нежно улыбнулся. –Точнее, завтрак. Вытирай слёзки и смотри, что я тебе принёс. — Папа показал жестом руки в сторону подноса. — Намджуни отдал распоряжение, чтобы я лично принёс тебе покушать в комнату. Он попросил позаботиться о тебе, пока его не будет. — Отдал распоряжение позаботиться? — Лицо Чимина вытянулось в удивлении. Звучало немыслимо. Для начала то, что о нём вообще хотели позаботится, да ещё таким невероятным образом: никто и никогда не приносил ему завтраков в постель. Наоборот, на протяжении многих лет, он сам вставал затемно, чтобы приготовить еду на всех членов семьи по их личным предпочтениям. Верилось в происходящее с трудом. Второе, что поражало, было то, что Намджун отдал распоряжение. Звучало так, будто он какая-то царская персона. Чимин ощущал, что сфера влияния этого демонического альфы нигде не оставляет его, распростроняясь шлейфом даже в стенах родного дома. Это поражало и заставляло невероятным образом шевелиться волоскам на затылке. — Конечно, дорогой. А как иначе, ты его омега. Он сказал, что ты будешь испытывать волнения и неудобства сегодня, а потому будет лучше, если тыковка позавтракает прямо в спальне. — Лан растянул улыбку, наблюдая, как щёчки Чимина снова наливаются цветом. — Я хоть и папа, но своего Намджуни слушаюсь. Он у меня добрый и очень мудрый, мы все прислушиваемся к его советам, даже Кёнхо. Хотя тот и не сразу признал в сыне взрослого, сильного альфу, потому что сам упрям до ужаса. Но Нами всегда был самостоятелен не по годам: его решения на удивление всегда взвешенные и неординарные — и он часто консультирует отца по поводу его бизнеса. Ох… что-то меня опять занесло. — Лан усмехнулся, видя всё такое же поражённое личико напротив. — Так что давай устраивайся поудобнее и кушай. У нас тут тосты с маслом, оладушки с джемом, яйца-пашот, кофе. Ах да, чуть не забыл — ещё записочка от Намджуни. — Мне? — Распахнул глаза Чимин, смотря как папа достаёт из-под тарелки сложенный пополам листочек. — Конечно тебе, милый. Вот видишь, а ты переживал! — Лан широко улыбнулся, видя искреннее потрясение младшего и мысленно ещё раз ставя себе галочку напротив пункта «милота и очарование». — Я не читал. — Глаза старшего хитро сверкнули. Чимин осторожно взял лист бумаги, с трепетом открывая его, абсолютно не зная, что Намджун может ему такого написать. «Доброе утро, кроха! Надеюсь ты не занимаешься самобичеванием? Могу предположить, зная тебя, что это так. Поэтому, если я узнаю, что ты продолжаешь забивать свою головку неподобающими рассуждениями, то по приезду я тебя накажу. Ты знаешь, как я умею это делать. Думать, что вчера случилось что-то недопустимое я тебе тоже не разрешаю! Всё, что произошло — было прекрасно и правильно. Ты очень красиво стонешь, тыковка моя. Твой сладко-звонкий голосок до сих пор стоит трелью в моих ушах и я хотел бы слышать его бесконечно. Я уже знаю, что на этом моменте ты снова смутился, а твои нежные щёчки порозовели — жаль, что я этого не вижу… Но я скоро приеду и ты продемонстрируешь мне все грани своего стеснения. Готовься. А ещё я надеюсь, что скоро ты снимешь наложенное тобой вето, чтобы мы смогли продвинуться дальше. Если ты пожелаешь, конечно. А вообще мой котёнок вчера хорошо поработал! Ты большая умничка, Чимини, и за это тебя ждёт подарочек. Жди с нетерпением моего приезда. И да, наша миссия завершилась успехом. Надеюсь ты ещё не забыл о ней? Все подробности потом — наедине и без лишних глаз. Не скучай, тыковка, целую за ушком. PS: твои трусики постираны и лежат в ванной на сушилке.» — Вижу, твоё настроение улучшилось. — Улыбнулся довольный папа, наблюдая за сменой эмоций Чимина — от смущения до расплывшейся улыбки и снова в дикое смущение. Пак прикрыл лицо листочком, уже просто не зная куда себя деть. — Ну всё-всё, давай завтракай. У нас с тобой сегодня ещё столько дел! Ты любишь сладкое? — Очень. — Улыбнулся глазами Чимин, всё так же выглядывая из-за послания. Сладкое он не просто любил, а дико обожал, вот только пробовать его доводилось слишком мало — по пальцам пересчитать. — Сегодня привезут образцы свадебных тортов, будем выбирать, пробовать. Ещё будет декоратор… в общем дел невпроворот, скоро свадьба, а у нас ещё конь не валялся. — Конечно… — Словно в прострации ответил младший, даже не слыша, как Лан тихонько удалился из спальни, оставляя омегу одного. «Почему так жарко? Что этот альфа со мной сделал? Кажется, я поломался.» Чимин пребывал явно где-то далеко, под впечатлением. Он думал, как так получается, что Намджун умеет так сильно влиять на его настроение, когда он успел стать таким зависимым от его действий в отношении него самого? Когда это вообще стало важным? Несомненно Намджун — альфа во всех смыслах выдающийся и очень харизматичный. Очень! Он привлекает к себе внимание всех — не мудрено, что Чимин и сам попался под влияние его мощнейшей, крышесносной ауры. Да, Пак не мог не отметить, что его в последнее время дико к нему влечёт, демонический образ альфы был так похож на холодную чёрную дыру — такую дикую и опасную, а ещё её притяжение просто невозможно вообразить и представить в физических величинах. Нам невероятно могущественен — это слово прямо-таки всплыло в ассоциативном ряду омеги, заставляя мелко задрожать всё его тело. И да, он его всё ещё боится, но не так как раньше — он его боится и восхищается одновременно. Это та опасная смесь чувств, что либо вознесёт омегу на недосягаемую вершину счастья, либо обрушит в самую глубокую пропасть на земле. Опасность связи с Намджуном для Чимина очевидна, но он не может ничего с собой поделать. Теперь, после произошедшего… альфа словно открыл в нём ящик Пандоры, сломал последний сдерживающий рубеж — и его тело словно перестало его слушать, желая жить своей жизнью и желаниями. Теми желаниями, о которых он никогда ранее даже не помышлял. Но теперь они, как чёрные вороны, оккупируют его голову и плотоядно клюют в виски, вырывая куски несдержанных мыслей. Намджун завёл его музыкальную шкатулку своим ключиком и вот теперь, под треск закрутившихся колёсиков и пружинок, на всю округу полилась его внутренняя мелодия, которую никто никогда не слышал — даже сам Чимин. Что будет дальше, он не имел понятия, но чувствовал, как их связь укрепилась, заставляя мучиться и трепетать одновременно. *** Боль другого порядка, а так же утро, которое должно было быть совершенно другим. Абсолютно! Но краски были взяты не из той палитры, и написано на холсте нового дня, соответственно, было что-то совсем иное. Намджун определенно должен был проснуться рядом со своим маленьким зверьком — этим нежным, пахнущим лавандой, личным наркотиком. Он должен был наблюдать пробуждение Чимина во всех красках его противоречия, наслаждаясь неповторимой картиной первого совместного утра, после того, как кроха принял его первый урок любви, подпустив к себе на шаг ближе. О да… это был словно кислотный распад — и они вместе окунулись в эту изъедающую душу субстанцию страсти — запредельно прекрасную и опасную, ровно как и то уносящее в горнило оргазма состояние — оно, по мнению альфы, не сравниться уже ни с чем по эту сторону жизни. Его маленький омега гибкий, как змейка, умеющая обвить своим телом всё что угодно, пропорции его тела — эталон золотого сечения, а ладненькие ножки и ручки словно высек из благородного мрамора сам Роден. Любоваться им можно часами, зная что никогда не привыкнешь к этой неземной красоте. И он любовался большую часть этой ночи, попеременно посвящая её работе и поискам нужной информации. У него снова недосып, а от этого обострённое чувство расправы над несправедливостью. Это утро было важным, знаковым — Нам хотел видеть все реакции Чимина: как бы он, пробудившись, вспоминал события вчерашнего вечера, как осознавал бы всё произошедшее, как краснел бы своими милыми щёчками, словно спелыми наливными яблочками, как прятал бы глаза и задыхался, ища хоть какие-то слова… На самом деле, альфа и предположить не мог, что могло бы быть — и именно в этом вся прелесть этого момента спонтанности, именно это и было так важно для него! С Чимином всегда не по плану, не по шаблону, этот омега словно игривый ветерок — куда подует в следующую секунду совершенно не понятно. Намджуну интересно всё, что связано с Чимином, потому что это вызывает в его душе ощущение живости и трепета — рядом с его детской непосредственностью он дышит полной грудью. Это утро должно было быть совершенно другим — разделённым на двоих… Вместо этого Намджун сидит за рулём Ауди и давит педаль в пол. Он направляет авто в спальный район Кванджингу, туда, где живёт злополучный похититель его утра — Мин Юнги. После того как Чимин (в его же присутствии) ответил тому согласием на встречу — этот кобель как с цепи сорвался. «И приспичило же ему встретиться вот прямо сейчас и немедленно» — зло щурил глаза Намджун, всматриваясь в движение на перекрёстке. Наглец настаивал на том, что это очень важно и не терпит отлагательств. Конечно, Нам не мог игнорировать поступающие сообщения от альфы на телефон зверька, ведь там могла содержаться важная информация, а потому он отвечал от имени Чимина. Намджуну было важно это утро, но не менее важным было дело «жизни и смерти». В любом другом случае, он бы послал всё куда подальше, разобравшись с оборзевшим самцом чуть позже, но тут был другой случай. Встретиться с Юнги надо было в любом случае, но тот залёг на дно и чтобы его выцепить, на это тоже надо было время, которое как известно, любит играть против. А тут такая удача — рыбка сама плывёт в руки — грех не подсечь. Нам бесился, что всё выходило вот так: он фактически кинул своего кроху одного на растерзание собственных мыслей, потерял неповторимые моменты пробуждения, которые ему уже никто не восполнит и едет сейчас в ебеня на разбор полётов. Какая прелесть! Настолько прелестная, что Юнги хочется просто укокошить! Если это будет не что-то действительно важное — он, скорее всего, так и поступит. А пока он едет, в его голове лишь один образ — обнажённого Чимина. Развидеть это просто невозможно! Намджун улыбается, вспоминая, как принёс омегу в свою бывшую комнату в доме родителей, как уложил его спящее тельце на кровать, а затем стал раздевать, потому что оставить тыковку как есть в одежде и следах любви он просто не мог. Пока он аккуратно обтирал влажными салфетками маленькие пальчики и животик Чимина, тот мирно посапывал, причмокивая во сне своими пухлыми губками. Умотанный событиями дня и полной разрядкой организма, омега провалился в сон, полный умиротворения. «Такой милый и сексуальный одновременно», как не испитый сосуд любви, который совсем скоро будет только его, Намджуна. *** Кулак прилетел неожиданно. Как молот, сунутый в приоткрытую дверь. Без объяснений и банального «здрасьте». В глазах разлетелось искрами и окрасилось в красный. Успеть понять хоть что-то ничего не дали, потому что та же самая рука жестко схватила за горло и пропихнула толчком внутрь собственной квартиры, являя собой в дверном проеме разъяренное лицо и ударную волну полыни. Уже через секунду один альфа валялся на полу в прихожей, а второй нарочито аккуратно закрывал за собой дверь. Юнги поднял взгляд вверх, нагло улыбнувшись на такое «нежное» приветствие в свой адрес, очень в духе Намджуна. Впрочем, зная друга, он мог смело предположить, что это только затравка на что-то большее. — Это тебе моë «с добрым утром». Надеюсь, объяснять за что не надо? — Склонил на бок голову Нам, наблюдая стекающую из носа Юнги тëмно-красную струйку. «В тон халату» — альфа с презрением посмотрел на раскрывшиеся полы, зло отмечая, что под ним у того только трусы, причём красного цвета, укороченной модели — одним словом блядские-развратские. — Смотрю, подготовился к встрече? — Не ломай комедию, Нам, если тебе якобы и так уже всë понятно. — Юнги размашисто провëл тыльной стороной ладони над верхней губой, создавая красный мазок и придавая себе тем самым немного нелепый вид. — Как скажешь, буду тогда ломать твои руки. — Скривил рот Намджун. — Если ты их не можешь держать при себе, то они тебе ни к чему. — Уголок губ альфы взметнулся вверх. — Ломай. Мне похуй. — Сердито усмехнулся Шуга. За несколько лет он изучил Нама хорошо, шутить и играть с ним было опасно — обычно у того слова с делами никогда не расходились. И по честности сказать, он его за это уважал. Да и вообще, уважал… в целом, даже не смотря на то, что больше жизни не желал ему «счастья» с Чимином, считая что тот этого чуда не заслужил, что оно не для него. Бояться друга стоило, и по многим причинам, но сейчас Юнги дошёл уже до такой стадии своего существования, что ему было откровенно говоря всё равно. Он перегорел, сломался — уже и без помощи Намджуна. — В суицидники записался? Я вижу по твоему виду, да и запаху, что тобой владеет отчаяние. — Нам на секунду задумался. — Значит… физическое воздействие не для тебя. — Глаза альфы как-то странно блеснули — Юнги четко увидел в них тот странный огонь, что загорается только в случае, если их обладатель затеял что-то крайне недоброе. — Вставай. Шуга поднялся на ноги, с вызовом смотря на Нама, он сжал челюсть и кулаки, готовясь в любой момент отразить удар. Теперь-то это уже не будет для него так непредсказуемо. Он любит Чимина и будет отстаивать своё видение правды до последнего. Хоть с Намджуном ему и не тягаться в физической силе, но духом он тоже силён. А жизнь его и так уже полное дерьмо, ещё от небольшого его количества в жизни альфы уже ничего не изменится. Намджун коротко взглянул на сжатые кулаки альфы и развернулся на каблуках, показывая тем самым — насколько его не волнует вид и намерения соперника: он не боится Юнги до такой степени, что готов подставить тому свою спину. Двинув в сторону гостиной, Наму открылся вид накрытого чем-то вроде лëгкого завтрака стола, даже будто с претензией на свидание — ему это не кажется. Альфа презрительно хмыкнул, отчего Юнги почему-то почувствовал себя неловко: словно он отчаявшийся школьник-девственник, пытающийся ухватить свой последний шанс, пригласив понравившегося ему омегу на якобы обычную беседу, а сам пытающийся устроить всё с претензией на что-то большее. Всё его удручающее положение и вмиг потухшее настроение было, как считал Шуга, не в пример этому распушившему свой хвост жениху, который сейчас лениво огибал столик и чувствовал себя как дома — то бишь в явном превосходстве над ним. Намджуну упаковали лучший подарок — ему даже делать ничего не пришлось, чтобы Чимин был с ним, в то время как он сам долгое время не имел даже права выдавать своего существования перед омегой. Юнги искренне считал, что он просто не успел приручить омегу к себе — у него банально не было на это времени. Он чувствовал себя жалко — картина этого утра была написана воспалённым воображением неудачника: а-ля свидание, которое он сам себе же и выдумал — мазки невидимыми красками по несуществующему полотну — всё выглядело на самом деле печально… и самое паршивое, что Юнги и сам это знал. И тем больше каждый, даже самый несущественный жест и взгляд Намджуна сейчас втаптывал его в собственное ощущение ничтожности. По всем параметрам Намджун — вроде как рыцарь, посланный Чимину самой судьбой, а Юнги — грязный и бесправный вассал, бегущий рядом с белым конём альфы и спотыкающийся о взрыхленную копытами землю — и на таких не то что не смотрят — они кто-то вроде лошадиного дерьма, что тоже в обилии встречается там, под ногами, и в которое он то и дело вляпывается. Это то, что ощущает Юнги, и под гнётом этой картины мира он совершенно не хочет видеть, что Намджун хоть и на коне, он сам — отличная мишень, поскольку высоко сидит, а ещё то, что в него то и дело летят стрелы, а сам альфа только и успевает крутить головой, улавливая с какой стороны прилетит следующая неприятность в виде взмаха меча. Бегать в дерьме, конечно, неприятно, но согласитесь — от него не умирают (только если ты не свалишься в выгребную яму по самую маковку), а вот от стали можно лишиться не только важных частей тела, но вообще жизни. К тому же ситуация усугубляется тем, что впереди Нама, в его седле, сидит Чимин, которого приходится со всей тщательностью оберегать от всего вышеперечисленного — потому что именно он мишень номер один, привлекающая внимание всех вокруг. Нет, ничего из этого Шуга видеть не хочет — у него своё видение. — Какая прелесть. — Намджун сел за стол и откусил сразу пол круассана. — Присаживайся, я ещё не завтракал. Сразу к тебе сорвался, даже отложил пробуждение со своим омегой. — Юнги плотно сжал челюсть, скривив при этом лицо. Прямой удар под дых — спят они вместе. Взгляд Шуги мгновенно потемнел, что не ушло от внимания друга: Нам небрежно бросил половинку недоеденной сдобы прямо в стакан с соком, подняв в ответ на друга тяжелый взгляд. — Ничего не ответишь? — На провокации не ведусь. — Спокойно сел рядом Шуга, хотя сам уже еле сдерживал себя, чтобы не зарядить Наму в морду, он нарочито безразлично отхлебнул из стакана, не сводя при этом взгляда с расслабленного на вид друга. Намджун всегда внешне такой непрошибаемый, как гребанный агент спецразведки, но вот что происходит у него внутри на самом деле — никогда не разберëшь, поэтому в отношении его слов и действий всегда надо быть наготове. — Похвально. Только я люблю, когда проявляют себя настоящими. Когда слетают все маски — всë становится гораздо проще, замечал?.. Юнги, он же Шуга, он же сын Мина Ханыля. — Нам делает паузу, замечая, как напряженно парусят ноздри альфы. — Помнится… когда-то в тире мы развлекались всей компанией и ты выбил все мишени под чистую… кто-то ещё пошутил тогда, сравнив тебя с киллером. Кто бы мог подумать, что шутка тоже придётся в десяточку… — Нам Цокнул зубом. — Что ты знаешь? — Шуга напрягся, а глаза его сощурились, подозревая самое худшее. — Да особо ничего такого… Лис. — Спокойно выдал Намджун, а Юнги в один миг как насквозь прострелило. Эту его кличку киллера знало очень ограниченное число людей — откуда же в курсе Нам? Он понятия не имел… Глаза альфы на миг округлились, выдавая его с потрохами. — Откуда… — Кто очень захочет, тот найдëт. — Видимо ты очень хотел. — Не то слово как. — И с какой целью ты это озвучиваешь мне сейчас? Явно же не просто так. Тебе было бы выгоднее держаться в тени, чем раскрывать передо мной важные карты, так ведь? — Несомненно. — Как много ты знаешь? — Скажем так… больше чем ты. Иначе бы я просто отмутузил тебя сразу с порога, в духе ревнивого муженька. Хотя, признаться, пройтись по твоей морде имею желание и сейчас. — И что же тебя сдерживает? Давай прямо сейчас подерëмся как мужики и дело с концом. Выпустим пар и разойдëмся. — Боюсь просто так мы сегодня уже не разойдëмся. И ты это знаешь. — Бровь Нама поднялась вверх. — Знаю… Но неужели ты хочешь сказать, что совсем не ревнуешь его ко мне? — Шуга хитро прищурился, приблизившись к Намджуну ещё ближе. Он специально провоцировал его сейчас, даже зная что может проиграть, но внутри уже всё кипело. Смотреть на такого уверенного в себе, расслабленного друга (или врага… он уже не понимал кто они друг другу на самом деле), который как всегда на несколько шагов впереди всех, явно ведёт какую-то свою игру и по своим правилам — всё это сильно било по его мужской гордости. Он думал, что ненавидит Нама, но несколько лет дружбы сделали своë коварное дело — Юнги проникся к этому каменному истукану… будь он трижды проклят! И тем не менее огонь зависти пожирал его, заставляя действовать импульсивно, как того требовал внутренний зверь, раздирающий когтями его, и без того кровоточащее, сердце. — К тебе? — Хмыкнул Намджун и перевёл взгляд, в котором Юнги прочитал всë что ему было нужно: что Нам и правда не считал его ни своим конкурентом, ни даже достойным противником — и это за долю секунды порвало в нëм последнюю сдерживающую струну. Как молния, он метнулся в сторону друга, выбрасывая вперëд себя руку, яростно рыча. Удар пришëлся Намджуну в область левого глаза, но по касательной, поскольку тот успел в последнюю секунду чуть отвернуть лицо. А дальше, быстрым движением Намджуна, рука Юнги была скручена, а сам он прижат к нему спиной. Ким обхватил его шею рукой, производя удушающий приëм. Шуга захрипел, вцепившись в твёрдую как сталь руку, так как ему стало резко не хватать воздуха — в глазах начало понемногу темнеть. — Что ж ты такой нетерпеливый? — Переводя дыхание, процедил Нам. — Хотя я могу тебя понять, трудно мириться с проигрышем, даже не начав играть. — Юнги зло дернулся. — Ты проиграл, и ты это знаешь. — Шуга знал, что Намджун это говорит сейчас вовсе не о физическом превосходстве, отнюдь — речь идёт о Чимине. — Ты тоже не в выигрыше, не обольщайся. Он не любит тебя. Ты ему даже не по нраву, горилла. Думаешь, поставил метку и дело в шляпе? Доверие надо заслужить, а чувства вообще не купишь ни за какие деньги. — Хватка на горле усилилась. — Что, занервничал? Уверен, ты его просто понуждаешь всеми своими уловками, ставишь в неловкие положения! А ещё у Чимина просто нет выбора, как быть рядом с тобой, а был бы — он бы и на день с тобой не остался! Себе то не соврёшь, так ведь? Намджун вдруг отпустил горло Юнги из хватки и толкнул того в спину, да так, что тот отлетел от дивана на пару метров, споткнувшись и повалившись вперёд на руки. — Хватит пиздеть. Вставай и дерись. Покажи чего стоишь на деле. — Шуга повернул голову, ехидно ухмыльнувшись, ему таки удалось вывести Нама из себя. Намджун стоял напротив, возле стола и уже закатывал рукава толстовки, смотря на альфу прожигающим взглядом. Что интересно, как отметил про себя Юнги, тот с самого порога не использовал подавление запахом и вообще, не расплёскивал свою убийственную ауру, как частенько это делал, даже непроизвольно. «Видимо сильно себя контролирует. Пожалеть что ли меня решил? Считает, что я настолько жалок и не способен с ним справиться?» У Мина тут же взыграло и он кинулся на Нама, впечатываясь головой тому в живот — Юнги намеревался сцепить сзади него руки и, сделав захват, повалить того на землю. Удар получился чувствительный, Намджун глухо зарычал, стараясь удерживать равновесие, пока Шуга пытался его расшатать. Однако Ким быстро сориентировался, неожиданно перехватив Юнги поперёк талии и резко дёрнув того вверх. Альфа оторвался от пола, потеряв точку опоры — он был перевёрнут вверх ногами, но тем не менее рук из замка не расцепил, отчего Нам не смог, как на то рассчитывал, быстро скинуть его с себя. Тогда, повернувшись к дивану, Намджун резко повалился вместе с брыкающейся ношей вниз, подминая альфу под себя. От такой неожиданности и неудобства положения, Юнги всё же пришлось расцепить руки. Туша Кима оказалась весьма тяжелой — дышать под ним было тяжело, особенно когда тот обхватил его всеми конечностями, сдавливая тело. — Ссука… — Прошипел Шуга, хватая ртом воздух и сцепляя от оказываемого давления зубы. — Сдаёшься? — Произнёс на выдохе Намджун. — Да пошёл ты! — Тогда продолжим. Нам резко вскочил, наблюдая дезориентированного, но очень злого друга, что пытался принять для начала хотя бы сидячее положение. Однако посидеть было не суждено, схватив за шиворот, Нам тут же ударил Юнги в скулу. — Ты чё, блять, меня щадишь что ли? — Плюнул Шуга. — Бей нормально! — Ему было противно, что тот явно использует не всю силу, только тем самым его оскорбляя. Пусть уж лучше уже отметелит его как следует, чем сделает это вялое одолжение, заставляя чувствовать себя некой игрушкой, не могущей за себя постоять, в чужих руках. Глаза Намджуна странно блеснули. — Рассыпаешься ведь, недомафиози. — И опять этот уничижительный тон. — Послушай меня, недожених, я трогал Чимина, когда он лежал в больнице в бессознательном состоянии, я лапал его ножки и попку, лизал твою метку, и не один раз. Так какого хуя ты гладишь меня по головке? — Юнги был уже просто взбешён, в мозгах всё смешалось — да, похоже, ему и правда нужен этот мордобой, только по-настоящему. А для этого было необходимо просто сказать «волшебные» слова. И они подействовали, прямо как красная тряпка на быка. Намджун резко поднял Шугу на ноги и, не давая тому даже опомниться, со всей силы зарядил кулаком в солнечное сплетение. Юнги хрипло вскрикнул и от приложенной силы полетел на стеклянный стол, разбивая спиной его поверхность на множество осколков. Он упал внутрь железного каркаса, погребённый едой и напитками, напоминая собой сложенную надвое мексиканскую лепёшку с начинкой. Намджун стоял рядом и смотрел на совершённое бесчинство, тяжело при этом дыша. Убивать Юнги в его планах не входило, как собственно и калечить, но ему тоже было чертовски обидно: тот, кого он считал своим другом, повернулся к нему, извините, жопой (фактически с самого начала и не был таковым, а являлся засланным казачком, очевидно что следя за ним, как за объектом повышенной важности, а попутно ещё и ненавидел его как соперника) — всё это неприятно перекликалось с историей его отца и Хуна, хоть эти истории и получились с разным знаменателем. Однако, очевидно, что и там и там второй стороной двигала зависть. Да, Юнги приставили к нему, чтобы он втёрся в доверие, «другом» ему пришлось стать по обязанности — и вроде как Шуга ничего ему изначально не должен, однако всё равно… во рту горчило, а так же неприятно жгло в груди. Он то относился к нему всё это время как к другу не понарошку. А теперь этот гад ещё рассказывает ему о том, как он за его же спиной лапал Чимина, пользуясь беспомощностью омеги. Да и сейчас, явно пригласил того не на чашечку чая. Намджуну — человеку, который всю жизнь мог без проблем контролировать свои эмоции, теперь, когда в его жизни появился маленький зверёк, словно изменили некоторые внутренние настройки — это сбивало с толку. Альфе оказалось трудно контролировать себя в ответ на такие прямые выпады, особенно когда они ещё и являлись правдой. Он почувствовал безошибочно, что это был не блеф со стороны Юнги — это читалось по его глазам и надрывному тону голоса. Шуга всё ещё находится в том же положении — сложенный пополам, он не двигался и будто не дышал. Грудь Нама тяжело вздымалась, а сам он всё ещё переваривал сказанные Мином слова, соотнося их со своим разыгравшимся воображением. Смотря на эту альфагастрономическую кучу тяжелым взглядом, его на миг посетила мысль, что, возможно, он не рассчитал силу, вложив её по максимуму в удар, а ещё, возможно, он не должен был давать выход своему слетевшему с катушек внутреннему зверю. Однако стерпеть всё сказанное и сделанное предателем, спускать это просто так с рук — он тоже не мог. Внутри стола зашевелились. Намджун, переборов себя, решил всё же подойти к альфе. Глянув вниз, он увидел бледное лицо Юнги, явно пребывающее в прострации; часть его халата промокла от сока, на животе взгромоздилась композиция из круассанов и омлета, а на лице красовались кляксы джема, напоминающие разлетевшиеся в стороны мозги. Собрав глаза в кучу, альфа посмотрел на Нама, слегка оттягивая уголок губ. — Ну вот, можешь же, когда захочешь. Отличный хук. — Юнги снова прикрыл глаза. — Ты случаем стероиды не жрёшь? Здоровый такой… — Альфа попытался шевельнуться, но это отозвалось болью в пояснице. — Ащщ, кажется я спину повредил. — Он усмехнулся и обмяк. — Блять… — Зло ругнулся Намджун, сжимая кулаки. Стиснув зубы, он постоял некоторое время рядом с Шугой, а потом плюнув, протянул альфе руку, надеясь, что тот всё же не настолько повредился и ему не придётся таскать его на руках. — Грёбаный Мин Юнги. Шуга шатался, неуверенно передвигая ногами, даже чуть не упав на полпути к дивану, однако Нам его поддержал, не дав осесть прямо у его ног. Оба альфы повалились на мягкую поверхность и какое-то время молчали, каждый о своём. — Кажется настало время поговорить? — Первым подал голос Юнги. — Не думаю, что теперь мы сможем быть друзьями. Однако я тебя таковым и правда считал… — Нам сделал неприятную паузу. — До некоторого времени. — Имеешь право меня ненавидеть и вдарить ещё раз. Я выполнял… — Юнги поправился. — Выполняю то, что мне поручено. Я не могу уклониться от своих обязанностей, я повязан. Однако с тем, что у меня внутри, в душе… — Шуга бросил короткий взгляд на Намджуна, подмечая в его глазах явный скепсис. — Да, в душе! Тут я не повязан ни с кем. Ты можешь мне не верить, но я всегда уважал тебя и успел прикипеть как к другу… — Сейчас слезу пущу, как трогательно! Думаешь, сказал пару красивых слов о душе и я сразу потёк как омега? — Нам откинулся на подголовник. — Слова надо подтверждать делом. Юнги устало вздохнул, болезненно облокотившись на руку. Кажется, после такой встряски у него немного прочистились мозги и совесть, было неприятно за те слова, что он наговорил про Чимина: и поступил с омегой по-свински, и использовал все эти факты как спусковой крючок против вполне обоснованных чувств Намджуна, как альфы. Чимин — его меченый омега, и даже если тот не испытывает к нему высоких чувств, то он его будет защищать на природном уровне. Шуга по сути никогда не был подонком, даже не смотря на то, что вырос в скотском отношении к себе и видя огромное количество преступлений. И в этом он всегда чувствовал свою связь с Чимином — будто они похожи и у них одни и те же чувства на двоих. Однако Намджун повязан с этим омегой, и он, не будь идиотом, всегда об этом знал — он не может упрекнуть Нама в том, что тот недостаточно хорош для Чимина, он такой какой есть, просто поставленный перед фактом о женитьбе. На что он сам рассчитывал — было не понятно и ему самому, он точно рехнулся — долгими месяцами наблюдая за омегой, так похожем на его истинного, который, как оказалось, является его родным братом, сам заместил этот образ у себя в голове, полностью подчинив удобной логике, а затем и чувствам. Юнги глухо замычал, потирая пульсирующие виски. — Хочу выпить. — Валяй. — Не подашь, там в шкафчике. — Он указал головой направление. — А ты обнаглел. Может тебе ещё для профилактики накатить? — Цокая произнёс Нам, вставая и точно идя к нужной дверце шкафчика. — Сначала накатим по глотку… а там видно будет. — Серьёзно произнёс Юнги. Накатили. Потом ещё по одной. В тишине. Луч утреннего солнца, что пробился через прореху в шторах, полосой очертил рельеф пола. В его свете невесомо кружила снежная пыль и напряжение — того и другого для начала дня было слишком много. Намджун встал с места и распахнул настеж окно, впуская в гостиную свежий воздух. Может вместе с ним войдёт и свежесть в отношениях, или хотя бы раствориться то затхлое, что давно уже надо было выпустить на свободу. — Хоть иногда проветривай свои чертоги, а то варишься в этом смраде годами. — Юнги поднял на альфу глаза полные боли. И вот хрен поймёшь этого грёбанного умника — снова двойные смыслы? Не иначе… Мин их точно улавливает, хмыкая не слышно, про себя. Он вяло и безвольно качает головой, как бы соглашаясь… а самого клонит в сон. «Уснуть и не проснуться» вот его мечта на сегодня, со сроком в навсегда. — Так что у тебя было за дело жизни и смерти? — Спокойно спрашивает Намджун, а Юнги думает, говорить-не говорить? Он в полном дерьме. Он на самом дне и никак не может оттолкнуться, чтобы начать всплывать. Он одичал, он стал зависимым и одержимым, он — это уже словно не он. Юнги устал… устал и заебался по полной. Он давно не дышит, он перестал жить… Он запутался в себе и тех противоречиях жизни, что его облепили со всех сторон. Намджун ждал. И снова эта разделённая тишина, когда не давят словами и срочностью ответа, но уже давит на глотку сама жизнь и все сложившиеся обстоятельства. Кажется, он потерял друга… потерял Чимина… потерял себя. Порыдать бы сейчас, да не при Намджуне же! Ким, словно ощущая эти странные вибрации, исходящие от Шуги, а так же его изменившийся запах в сторону прогорклости, тяжело вздыхает. — Если это и правда так важно, есть шанс всё изменить… — Слова даются тяжело, потому что Нам не бесчувственная скотина, хоть внешне и без должного знакомства кажется таковым — ему есть дело до этого довольно-таки не малого куска его жизни. — Я помогу. — И снова тяжелый вздох, словно он борется внутри. Борется болезненно, на смерть… Юнги снова поднимает взгляд, он словно пьяный, хотя выпил всего два бокала на два пальца каждый. Намджун явно видит что-то блеснувшее в глазу друга (неужто слеза?), но тут же отворачивается, не желая того смущать. — Запутаться может каждый… важнее уметь выпутываться. Ты дебил, каких мало, но если ты будешь честен, я помогу… не факт, что наша дружба продолжится, но… — Намджун стискивает зубы. — БЛЯТЬ… не будь мудаком и слепцом! Если ты не видишь моего настоящего отношения к Чимину, то ты ещё худший идиот, чем я даже думал. Юнги врывается пальцами в волосы, оттягивает их с болью, остервенением — он словно хочет вырвать из себя что-то важное для понимания, осознания, то что ушло из виду, из его спектра понимания. Что он упустил? Когда он замкнулся в себе и включил в себя свою одержимость — он стал словно слеп. А по факту, если сжать волю и самообладание в кулак, то можно ведь увидеть… можно. Намджун никогда столько не трясся ни об одном омеге. Вообще не трясся — это даже легенда во языцах, притча. Так какого хрена он припёрся с этими разборками и полыхает только от одного упоминания имени Чимина, какого хуя не использует все свои навыки подавления, а что-то пытается донести, хотя видно, что сам подавлен внутри, сдерживает свою ярость… снова. Его запах, глаза, энергетика… Шуга словно прозрел. — Я должен ранить Чимина. — Вырывается из горла Шуги будто под давлением. — Что? Повтори что ты сказал. — Нам разворачивается, приближая лицо к потерянному Юнги. — Это приказ отца… Это должно быть наказание Хуну. Напугать его… что он может всё потерять… Сука! Ненавижу! — Бокал летит в стену. Разбиваясь на множество осколков. Собственно как и его душа. Но не только душа Шуги сейчас раскалывается. — Если я этого не сделаю… мне этого так просто не спустят. Но это не важно… важно то, что Чимин на мушке Ханьюла, в его руках какие-то важные нити, и если он за них раньше времени потянет, то Чимина как неучтённого омегу могут убить. Ты же знаешь о неучтённых? — Знаю, говори дальше. — Я не знаю блефует отец или нет, но рисковать не могу… Если я этого не сделаю, сделает кто-то другой. А я не могу доверить это дело другому, и отец это знает. Он специально назначил его мне, понимая, что я испытываю к Чимину… издевается надо мной, падла — указывает моё место. Плюс, я лучший киллер в его доступе — я так понимаю, он и сам не хочет рисковать здоровьем омеги. — Юнги поднял полностью обречённый взгляд на друга. — Ведь вам ещё детей рожать. — С этим подождём. — Сощурив глаза, отрезал Намджун. — Ханьюл блефует. Он не может загубить дело, на которое убил столько лет — Чимин для него как золотой гусь, несущий брильянтовые яйца. — Налив коньяку, Нам одним глотком осушил бокал. — Как хорошо ты стреляешь? — Девяносто шесть процентов. — Отличный показатель. Значит промахнуться не должен. — Задумывается Намджун. — Это было бы странно. Да и кто поверит? Я не промахиваюсь. — Вот и отлично. — Глаза альфы блеснули чёрным огнём. — И что же в этом отличного, мать твою? — Не выдержал Шуга, сорвавшись с места, не смотря на боль в спине и руке. — А то, что ты будешь стрелять. — Нам одарил Юнги улыбкой маньяка, от которой у того прошёл холодок по спине. — Ты совсем катушек слетел? — Шуга уже было хотел сорваться к Киму, чтобы снова врезать ему и тем самым отрезвить обезумевшего альфу. — Но не в Чимина. — Мин резко затормозил, быстро переваривая сказанное. То, что он внезапно понял, заставило его глазам расшириться. — А в меня!