Бабочка в лапах паука / омегаверс /ЗАКОНЧЕНО/

______________________ Obsession — Joywave ______________________ Если утро не задалось, это не говорит о том, что день пройдёт по той же схеме! Чимин твёрдо решил, что он его проведёт с пользой, не будет грустить и вообще — нечего хандрить, повода к этому нет. Ведь так? К тому же, Паку было крайне интересно позаниматься чем-то для себя новым, чего он никогда не делал. Ну а папа своим добрым к нему отношением вполне смог зарядить его энергией на бурную деятельность и позитив. Лан вообще был деятельным и энергичным человеком, а когда дело касалось устройства празднеств, украшательств и декорирования — он вообще оживал и порхал весь такой из себя воодушевлённый, что заряжал своим позитивом всех окружающих. Папа был из тех людей, что не держит негатива в себе надолго, стараясь пребывать в лучах любви и нирваны, а потому Чима с радостью подпитывался этим настроем, вспоминая, что вообще то он и сам такой: лёгкий на подъём и тоже не умеет долго злиться и пребывать в негативе. Да, сейчас у Пака была новая веха в познании самого себя — он открывал новые грани своего восприятия мира, а потому периодически пребывал в несколько разобранном состоянии, не зная, что испытывает на самом деле к тому или иному явлению или вопросу. Он слишком долго жил в затюканном состоянии, не видя никакой другой жизни, кроме той, что была ограничена правилами его семьи (исключение составляли семьи друзей, даже по большей части — Тэхёна). Однако вот сейчас, когда он уже плотно вливался непосредственно в быт и устройство семейных ценностей Кимов — всё им воспринималось несколько иначе — не опосредованно и со стороны, а как новый этап в его собственной жизни. А потому он и впитывал всё иначе — как что-то, с чем будет неразрывно связана его жизнь. Например, Чимин с любопытством подмечал в Лане тот неподдельный интерес к делам, касающимся дома и близких, что был близок и ему самому — это было хорошим качеством, которое импонировало омеге и обволакивало его заботой. С папой они вообще довольно-таки быстро нашли общий язык (что очень радовало младшего): мило беседовали на разные темы и без всяких проблем и препирательств совместно решали, чем заняться дальше. Чимин старался от Лана не отставать, следуя везде за ним хвостиком, во всём помогать старшему и проявлять инициативу, попутно слушая наставления и рекомендации. Причём, что отметил Чими — они не были чем-то вроде нудных назидательств, наоборот — советы произносились очень естественно, так, что хотелось к ним прислушаться и впитать какой-то новый, доселе неизвестный ему опыт. ~ Господин Кёнхо, отец Намджуна — ещё с утра уехал по делам фирмы, поцеловав на прощание мужа и с улыбкой приобняв Чимина под удовлетворённый взгляд Лана. Когда глава семейства посмотрел на него из-под густых бровей, Чимин снова смутился, вспомнив всё, что он вытворил вчера вечером, однако альфа и глазом не моргнул, ведя себя так, словно днём ранее у них был самый обычный семейный ужин. «Вот что значит воспитание и выдержка!» Его же собственные отец с матерью отбыли к себе ещё вчера вечером, не оставшись в резиденции даже с ночевой, чему омега был даже рад. Итак, они с папой остались за главных и Чими, на самом-то деле, это более чем устраивало — ему хотелось переварить внутри себя случившееся перед как можно меньшим числом подсматривающих глаз. — Так, ты пробуй, а я не буду — мне надо скинуть пару кило, чтобы на свадебных фото выглядеть как можно привлекательнее. — Заявил Лан, подставляя Чимину тарелочку с куском торта от первого дегустационного торта. — Это образец номер один, красный бархат. Все торты будут многоярусными, это всего лишь их мини-версии. Чимин кивнул, отделяя ложечкой кусочек и съедая божественное лакомство. — Это очень вкусно! — Без тени сомнения высказал он своё авторитетное мнение. — Я такого никогда не ел! — Съешь ещё, но не увлекайся, помни, что впереди ещё четыре образца. — Чимин зажмурился от удовольствия, смотря как девушка-представитель кулинарного бутика разрезает следующий тортик, очень мягкий и воздушный на вид. Настроение омеги скакнуло до небес. Он затанцевал на стуле, двигая ложкой из стороны в сторону, выражая тем самым свой игривый настрой и предвкушающее нетерпение. Лан и девушка в ответ на эту импровизацию дружно и не сговариваясь захихикали, умиляясь с такой детской непосредственности омежки. — Мой будущий зятёк такой милый! — Тоже заёрзал на месте Лан, делая что-то вроде танцевальных движений и получая от девушки быстрые кивки и широкую улыбку, мол она абсолютно согласна. — Намджуни очень повезло, он будет самым счастливым альфой на земле. — Чимин на это порозовел, отчего вызвал ещё больший приступ умиления. Папа даже не выдержал и потрепал омегу за нежные щёчки. День не стоял на месте, дел было невпроворот: после обеда приехали декораторы и тогда они занялись подбором украшений. Чимину до сих пор не верилось во всё происходящее — вот он выбирает цветы и ленты на свою собственную свадьбу… уму непостижимо! «Неужели я и правда женюсь?» За этими мыслями он снова стал думать о Намджуне, а следом и о вчерашнем непристойном событии — от воспоминаний о котором у него закололо в животе и как-то странно сжалось в груди — его будто что-то забеспокоило, нечто тревожащее и всеобъемлющее, что не делится на один — это беспокойное чувство отчего-то очень хотелось разделить… именно с его альфой, но того, к сожалению, не было рядом… Внезапно сделалось очень грустно. Нам написал в записке, что скоро будет, но вот уже два часа дня, а его всё нет. Внутри Чимина по капле начала скапливаться тоска и обида, ища любую форму выхода наружу. И оно таки нашло: вроде как он тут старается, обсуждает детали будущей церемонии, а альфы рядом нет… будто это всё только ему одному нужно. Чимин не хотел подпускать к себе все эти неприятные мысли, но они словно коварные, бесшумные хищники, подкрадывались к нему из самых неожиданных укрытий его беспокойной головы и набрасывались весьма неожиданно, обхватывая горло и стягивая грудную клетку тесными обручами лап. Омега всеми силами старался гнать от себя все эти мучающие его чувства, которых ранее он никогда не испытывал. Уточнение: не испытывал по отношению к противоположному полу — и это было не то же самое, что, например, обидеться в шутку или полувсерьез на Тэ или Бэбэ. В этот раз он воспринимал происходящие перемены иначе: если с друзьями — обидеться было что-то сродни мимолётному ветерку, которому он даже не придавал особого значения (зная себя, что это глупость и блажь, которая скоро пройдёт, выветрится), то в отношении Нама — его сильно скребло изнутри помимо его же воли, стойко мучая разбитыми ожиданиями и виной за эти разрушительные чувства. «Мог бы и позвонить!» «Где его носит?» «Что с его здоровьем? Неужели всё так серьёзно?» Мысли сменяли друг друга с невероятной быстротой и уже часам к четырём вечера Чимин всё-таки умудрился накрутить себя до такой степени, что всё его былое настроение как кот слизал. Лан не мог этого не заметить: младший вяло поддерживал разговоры, отвлекался и пребывал во время его просьб и обращений словно в своём мире, а в довершении всего — даже отказался от ужина, просто для приличия потыкав палочками в рисе. — Чимини. — Внезапно заявил старший, вырывая омегу из обуревающих раздумий. — Давай как вот что! Возьмём шампанское и пойдём купаться в бассейн! — Ой, нет! Нет, что вы, я не буду. — Отчаянно запротестовал омега, замахав ладошками в знак протеста. Только представив, что он выпьет хоть глоток и снова что-то учудит, повергало его в испуг и отчаяние. Хватит уже с него этих пьяных приключений, он себе уже не доверяет в этом плане — спиртное делает из него неподконтрольную версию самого себя, одним словом из Чими он превращается в Чимера*. — Хорошо, ты будешь безалкогольный коктейль, а я алкогольный. Но в бассейн мы пойдём. — Отрезал Лан. — Но… — Плавки я тебе дам, если ты об этом. — Папа вздёрнул бровь, показывая, что возражения не принимаются. Чимин вздохнул, понимая, что препираться бесполезно «может так и лучше, хоть взбодрюсь». Младший согласно кивнул головой. — Вот и отлично! __________________________ *Чимер (чемер) — одна из версий: дурь. В аналогии с контекстом — «дурной на голову». *** — Что стряслось? — Спрашивает Нам немного уставшим голосом. После «милого» общения с Юнги, ему позвонил Чонгук с просьбой срочно приехать к нему, в особняк Чонов. И вот он уже сидит у друга, закинув нога на ногу и попивает кофе, чтобы взбодриться, пока явно взбешённый Гук делает подтягивания на турнике. — Хреново выглядишь, дружище. — Удивлённо смотрит Чон на едва заметную, но уже успевшую проявиться гематому около левого глаза. — Ерунда, просто по-душам побеседовал с Шугой. — Небрежно отмахнулся Намджун, на что лицо друга сильно вытянулось. — Расскажешь? — Обязательно, только чуть позже. Давай сначала разберёмся с твоими баранами. — У меня только один баран. Это мой отец. — На такое заявление Нам приподнял бровь, застыв в ожидании продолжения рассказа. — Он узнал о Тэше… и представляешь, уперся своими бараньими рогами, что он мне не пара. И вообще запрещает быть вместе, ты прикинь! Он. Мне. Запрещает! — Усмехнулся Гук, спрыгивая вниз и идя к степперу*. ____________________ * Степпер — тренажер для тренировки кардиосистемы, мышц ног и ягодиц. Степпер имитирует подъем по лестнице. — Сильно поцапались? — Не то слово. Он даже пригрозил тем, что лишит наследства и отстранит от дел. — Звучит забавно. — Не то слово как. — Дахён явно пытается запрыгнуть в последний вагон поезда, который уже давно уехал. Не бери в голову, этот блеф даже на школьников бы не подействовал. — Да знаю я, кому ещё кроме меня он свою империю передавать будет… от того и неприятно. На что этот глупый расчёт вообще не понятно. Решил меня запугать таким дешёвым приëмом, как какого-то сопляка? — Но с другой стороны, ты сам создал себе такой «рейтинг доверия», согласись. Сколько было алчных омег с которыми ты кутил без разбору? Ты спускал на них деньги, заводил интриги… Естественно, что после всего этого винегрета твой отец уже не может разглядеть во всех них хоть кого-то более-менее достойного. — Ой, блять. Я же просто трахался, а не под венец их звал. Господи, мне что… надо было по подъездам с ними ныкаться, чтобы не дай бог кто не узнал что у меня в кармане лишний миллион завалялся? Да мою рожу и так все знают… — Мне то не говори, я твою любвеобильную натуру итак наизусть знаю. И вообще, впервые слышу, чтобы ты своё несравненное по красоте лицо называл рожей. — Намджун усмехнулся, но тут же снова принял серьёзный вид. — Но вот для Дахёна то всё выглядит по-другому ещё из-за его патологического недоверия к омегам… после сам знаешь каких событий. — Знаю… — Вздохнул Гук. — Сука… как не вовремя-то это его внезапно проснувшееся чувство псевдозаботы! — Чон сделал жест кавычек. — Что ещё? — Прикрыл все мои счета. Теперь я даже нанять толкового адвоката не могу для моего ангела! А использовать нашего личного вообще не вариант — это привлечёт внимание прессы. Тэше такого «счастья» точно не надо! В моих планах было сделать всё без шума и пыли. — Прям всё прикрыл? — Удивился Нам. — Ну там по мелочи оставил, но этого явно не хватит. Сука, как же я зол! — Чонгук взял гантель потяжелее и со злостью начал качать бицуху, чтобы хоть как-то сбросить напряжение. — В такие моменты я думаю, что стабильнее быть рядовым сотрудником, там хоть выплаты регулярные… а ты тут берёшь на себя дохрена ответственности за всех и пашешь сверхурочно, помимо учёбы, а в итоге тебе из кармана вылетает внезапный кукиш. Только, блять, потому что у отца какие-то фантомные боли и незалеченые раны — мне страдать. — А как же конюшня? Она же твоя, все доки мы лично оформляли. — Нам, я тебя умоляю. — Закатил глаза Чонгук, пыхтя с гантелей в руке. — Мда, даже на твоё детище позарился. Несправедливо. — Нам цокнул языком, покачав головой. — Видимо почувствовал, что у тебя всё серьёзно, вот и наложил полное эмбарго. — Я так зол! — Гук с силой бросил железяку на землю, от чего в напольном покрытии образовалась вмятина. — Как быть-то теперь? — Я тут немного поизучал… дело Тэхёна конечно поганое, но не безнадёжное. — Принялся раскладывать по полочкам Намджун, смотря как друг жадно хлещет из бутылки воду и вытирает полотенцем пот. — Вообще, подобные дела суды любят стопорить, а наш удод должен выйти через два месяца. Но, при должной сноровке и хитростях дело можно ускорить. Для этого нужен талантливый адвокат. — Тут Чонгук снова принялся злобно пыхтеть. — Есть у меня один знакомый, ты знаешь… думаю он потянет. Надо только его хорошенько мотивировать. Но аргументы я найду, это не проблема. — А в чём проблема? В деньгах? — Напрягся альфа. — Нет. Этот чел довольно-таки принципиальный. Скорее всего он попросит за свою помощь не деньги, а какую-нибудь услугу. А учитывая твой статус, возможно немалую. — Нам сложил губы трубочкой, задумавшись. — Хрен с ним! Если он поможет мне засадить эту падлу, пусть просит свою услугу. Он сам-то хоть не гнида? А то может попросит чего-то такого гнусного… — Я с ним для начала поговорю. Думаю всё будет нормально. — Намджун встал и, легко взяв с пола гирю, словно та была пушинкой, положил её на стойку. — Значит так, сейчас поедем к нему, пообщаемся, проконсультируемся, а там, может и сразу в суд. Думаю, не в наших интересах тянуть с этим делом. — Дружище! — Гук подошёл к Наму и жёстко того обнял за плечи. — Мой долг перед тобой безмерен. — Кончай языком трепать. — С лёгкостью откинул плечом друга альфа, смеясь над расчувствовавшимся Чонгуком. — Наши долги друг перед другом автоматически обнуляются, ты же знаешь. А то бы мы никогда не рассчитались. — Не говори при мне этого слова ни под каким видом, а то мне уже башню рвëт. — Какое? — Сделал непонимающее лицо Намджун. — Кончать? — Вот ты урод! — Оскалился Гук. — Прошу ведь по-человечески. Я же сейчас как ходячая бомба, могу взорваться в любой момент. У Техëни течка и я особо чувствителен, неужели не понятно? Мне даже его запах везде мерещится. — Ладно-ладно, всë я понимаю. — Хмыкнул Нам. — Мы сейчас оба как извращенцы. — Чего это? — А того, что воздержание — худшее сексуальное извращение из всех возможных. И не одевай ничего обтягивающего, оно лишь подчёркивает в каком жалком положении ты находишься. — Намджун засмеялся, а Чонгук на эту реплику со злостью кинул в друга полотенце. — Всё, валим к твоему знакомому, надо загрузить себя делами по самые яйца, и тогда всё будет норм. — Мошонку только от натуги не порви. — Продолжил ржать Нам. — Я тебя щас порву, если не заткнёшься. — Рыкнул Чон, даже не пытаясь прикрыть пах, что так отчётливо выдавал его бедственное положение. *** — Ты хорошо плаваешь, Чимини? — Поинтересовался Лан, потягивая слоистый коктейль с игривым названием «Афродозиак». — Ну, какое-то время могу продержаться на плаву… Но я не очень уверенный пользователь. — Омега жался у края бассейна, обернутый в махровый халат Намджуна, что оказался ему длинной по щиколотки, а рукава выглядели и того забавнее, свисая на манер ферязи*, отчего их пришлось закатать. ________________________________________ *Фе́рязь — старинная русская и польская одежда (мужская и женская) с длинными, ниспадающими рукавами Как и обещал, Лан дал Чими свои плавки: они были голубого цвета с принтом замочка спереди, отчего Паку грешным делом показалось, будто в этом содержится какой то скрытый эротический подтекст, но углубляться в эти мысли он не стал. Однако не это вызывало главное неудобство — хуже было то, что плавки были Чимину несколько великоваты, не критично, но всё же это вызывало дискомфорт при ходьбе — их постоянно хотелось поддерживать, чтобы они не съехали вниз — собственно этим сейчас омега и занимался. — Ну же, ныряй ко мне. Водичка как парное молочко. — Зазывал Лан, легонько плеща ногами и потягивая из бокала через трубочку. Чимин нерешительно стянул халат, осторожно положив его на бамбуковый шезлонг, и стеснительно подошёл к самой кромке бассейна, переминаясь с ноги на ногу. Пак испытывал неловкость от столь большого количества открытого тела, а потому нервозно водил по телу ладошками то тут, то там, не зная куда девать руки. В этот самый момент, из окна спальни выглянул приехавший (и никем не замеченный) Намджун. В доме стояла оглушительная тишина — та особая умиротворяющая тишина загородного дома, что вызывает в душе не одиночество и тоску, а как раз наоборот — чувство покоя и расслабления. Не обнаружив чьего-либо присутствия ни в гостиной, ни в столовой, и решив, что Чимин должно быть в их комнате, он сразу пошёл наверх в спальню. Быстрым шагом альфа пересёк лестничный пролёт и почти влетел в комнату — желание увидеть зверька было неимоверно высоким, а по приезду оно только усилилось. Этот день был полон напряжения, а потому Намджуну ну очень хотелось потискать свою тыковку, чтобы полностью расслабиться и зарядиться его светлой энергетикой. Но комната встретила его пустотой и безжизненностью. «Где все?» Пройдясь вокруг и остановившись у окна — там внизу, в подсветке бирюзовой воды он увидел свою пропажу: точеная фигурка Чими стояла у края бассейна во всей своей естественной красоте и сжимала край голубых плавок. Нам на это сложил губы трубочкой. Оторвать взгляда от изящных, плавных линий тела было невозможно — Намджун любовался омегой, что был преисполнен сейчас нерешительных действий, очевидно стесняясь своей наготы и не понимая, что выглядит он на самом деле как Апполон — само божество, ожившее и явившее своё совершенство этому миру. Чимин потрогал кончиками пальцев воду, ощущая всю её прелесть и теплоту — вода была прекрасна. Как, впрочем, и вся общая атмосфера: её даже можно было бы назвать романтической, а если бы, например, в это время суток, в окружении мягкого света садовых фонариков и подсветки дома, был бы накрыт стол на двоих, то вполне можно было бы провести и свидание. Над горой, которой можно было беспрепятственно любоваться прямо из бассейна, висел полумесяц, в кустах и траве трещали цикады, а над водой покрикивали охотящиеся птицы — просто рай. Осторожно погрузившись в воду, Чимин наконец-то смог расслабиться. Он улыбнулся папе и, взяв в руку поданный стакан с безалкогольным мохито, сделал глоток. Было просто чудесно и так походило на сказку, что Пак, облокотившись на перила, позволил себе вытянуть в воде ножки и тихонько ими побултыхать. «Всё таки это так необычно, иметь свой бассейн!» размышлял омега, похихикивая тому, как пенится вода под его ступнями, его не отпускала мысль, что ты можешь в любое время выйти прямо из дома и поплавать сколько тебе захочется. Через некоторое время Лан придумал развлечение, начав прыгать в воду с небольшого помоста, восхищая тем самым младшего — Чимин удивлялся на ту лёгкость, с которой папа входил в воду, разрезая её поверхность ладонями. Вдохновившись, ему тоже захотелось последовать примеру старшего и попробовать понырять. Первые несколько попыток получились вялыми пародиями на прыжки — даже больше похожими на забавные кривляния развлекательного характера, от которых оба ухахатывались со смеху. Намджун тоже прыснул в кулак, когда вынырнувший Чимин забавно изобразил отряхивающегося от воды пёсика. Однако потом омега поставил себе задачу постараться, и уже следующие пару прыжков получились очень даже ничего. После этого, воодушевлённый и осмелевший от собственных удач Пак решил, что в следующем заходе он уж выложиться по-полной и нырнëт как следует: погрузится глубже и проплывëт под водой как можно дальше. Улыбнувшись на резвящегося зверька, что после каждого прыжка победно тряс ручками, Намджун решил присоединиться к общему веселью. Надев плавки и накинув на плечи банное полотенце, он двинул вниз, не зная, что в этот самый момент Чимин уже совершает свой культовый прыжок, который получается настолько «фееричным», что от возникшего скоростного вхождения в воду и трения, оказываемого поверхностным натяжением воды о тело омеги, происходит великий побег плавок от своего хозяина. Точнее, Чими то им как раз таки не хозяин и если так, то можно было бы предположить, что они сбежали обратно к Лану, не выдержав долгой разлуки. Когда Пак выныривает, он уже чётко осознаёт, что произошла «потеря потерь» — сначала его по привычке охватывает ужас, а потом раздирает смех (всё-таки они же тут одни — вокруг ни души). А уж когда и Лан уже во всю заливается — ситуация начинает и правда забавлять, ведь ни каждый день вот так выпрыгиваешь из плавок за долю секунды, но веселье длится ровно до того момента, пока над головой Чимина не звучит низкий, хрипловатый голос. — Развлекаетесь? Омегу чуть не хватает Кондратий Всемогущий — Намджун здесь, рядом с ним! в непосредственной близости — прямо над ним, а он, пардон — без исподнего. Это видимо проклятие у него такое, вечно представать перед этим альфой в чëм мать родила. У Пака внезапно включается паническая атака, он вертит по сторонам голову в поисках артефакта «трусы судьбы» (+10 к защите, +5 к здоровью), Лан на заднем плане уже просто гнëтся пополам от гомерического хохота, а Нам, собственно пропустивший эпический финт «прыжок из трусов», ничего не понимает. Потому что картина какая-то уж больно контрастная — одному слишком весело, а второму в противоположность — вообще не до шуток. Понятно, что в такой ситуации — нихрена не понятно. Тем более зверëк так отчаянно жмется к бортику, как будто ему там мëдом намазано, боясь и на миллиметр отплыть от края (и выдать таким образом свои девственно-прекрасные виды, что не в пример местным пейзажам). А с того ракурса, где стоит Намджун — ему не видно всей «голой» правды… то есть голой попы. Поэтому единственный вывод, который может сделать альфа, следующий: папа напился в хламину и ничего не вдупляет, а Чимину явно нехорошо — возможно судорогой свело ногу или что-то ещё. Нам присаживается на корточки рядом с омегой и с тревожной заинтересованностью смотрит в смесь эмоций на лице Пака. — Что случилось? Тебе плохо? — Да нет, мне хорошо. — Чимин пытается натянуть улыбку (получается она довольно-таки вымученной), а сам косит глазами по сторонам (вдруг плавки где-то рядом проплывают). Лицо омеги в целом приобретает такой вид, будто он еле сдерживает позывы в туалет. — Мне так не кажется. Вид у тебя какой-то подозрительный… и нездоровый. Воды нахлебался? Или… — И тут Нама осеняет, потому что другого внятного объяснения этой биполярочке просто нет. — Выпил что ли? — Да нет, Намджуни, ты что! — Чимин неестественно засмеялся. — Ни капли в рот не брал! — Он просто таки потрясающе словоохотлив, даже чересчур. Бровь Нама подскакивает вверх, его начинают терзать очень смутные сомнения. — Правда, всë замечательно! Водичка супер! — Чимин делает жест большим пальцем вверх, вжимаясь при этом в стенку бассейна ещё сильнее, на что Намджун сощуривает глаза, уже точно подозревая неладное, поскольку мышцы лица и тела омеги слишком напряжены, в противоположность тому, насколько он хочет казаться расслабленным. — А ну-ка, русалочка, выползай на берег. — Нам протягивает Чимину руку, на которую тот смотрит как на гранатомет, из которого его собираются убивать. — Я это… ещё поплаваю. Тут так красиво! И вообще водные процедуры полезны! — Голос Пака в конце даëт петуха, от чего Лан прыскает и в ту же секунду ныряет под воду. — Так, если ты сейчас же не вылезешь, то я сам залезу в воду и вытащу тебя оттуда. За идиота меня не держи, я же вижу, что что-то не так. — Намджун уже немного сердится на это странное упрямство, тем более что он беспокоится о здоровье, а Чимин очевидно что не хочет чего-то выдавать о своëм состоянии, или не желает беспокоить из-за каких-то своих дурацких доводов (типа… обойдётся, перетерплю). — Да что такого-то? Я всего лишь хочу поплавать! — Омега уже чуть не плачет от патовости своего положения, его голос дрожит, потому что с Намджуна ведь станется сейчас и правда вытащить его насильно, ему это ничего не стоит — вон какой бугай (тут глаза Чимина неожиданно сами цепляются за мощные мышцы груди альфы и его накачанные бицепсы, дальше взгляд Пак опускать не решается), и тогда всë — пиши пропало. «Мало того, что он ночью меня переодевал и видел голым… ну, этого я хотя бы не помню — и на том спасибо! Так теперь ещё и здесь, при всех (это, очевидно при папе) рассмотрит меня во всех подробностях». — Хватит за меня решать, что мне делать! — Омега пытается надавить мнением и быть серьëзным, чтобы альфа наконец отступил. Да вот только Нама таким хрен проймëшь, для него сердитый Чимин — это милый Чимин, и вообще — так, детские игры. — Ты мне не муж, чтобы приказывать! — Лепит очередной довод Пак и даже сам удивляется, вытягиваясь в лице, как это тупо звучит. Нам наклоняет на бок голову, смотря на омегу пронзительным взглядом, за которым вот вообще ничего не поймёшь. Он снова протягивает к Чимину руки, почти хватая того за запястья, на что получает множество мелких, упреждающих шлепков по кистям. — Не трогай меня, диктатор. — Альфа удивлён, поведение Чимина более чем странное и нелогичное, а потому требует безотлагательного вмешательства. И только он хочет уже спрыгнуть в воду, как рядом с Чимином выплывает Лан, победно держа в руках голубые плавки. — Вот они, милый, держи. — И вручает их Паку так торжественно, словно флаг государства — вот прям хоть гимн Южной Кореи включай в этот момент. Брови Намджуна взлетают вверх, а Чимин весь багровеет от стыда. Он отворачивает личико от альфы, уже больше не в силах смотреть на его прожигающие глаза и будто показавшуюся ухмылку. — Так вот оно что! А я то подумал, что что-то серьëзное… — Кому как! Для меня это серьëзно. И вообще, уходи раз ты ничего не понимаешь! — Губы Чимина задрожали, и он уже почти заплакал. Лан, что пристроился за спиной зятя, знаками показывает сыну, мол иди, я его сам успокою. — Хорошо, кроха. Одевай трусики, я ухожу. — Куда? — Спохватывается Чими, даже забыв, что хотел пореветь. — В комнату. — По-доброму усмехается Нам, а Чимин тут же опускает глаза, закусывая губу и давая себе мысленную оплеуху. — А, да… — Мямлит Пак, чувствуя собственный эпический провал. — Как выйдешь из воды, закутайся в халат получше, уже довольно прохладно, не хватало, чтобы ты заболел перед самой свадьбой. Намджун удалился в сторону дома, а Чимин проводил его виноватым взглядом. Он и правда, не хотел говорить этих глупостей, называть диктатором, прогонять — просто перенервничал на фоне произошедшего. Да только слов не вернёшь, а ему теперь от этого переживать. *** Вообще Чимин многое бы хотел сказать Намджуну… Он думал об этом, что по возвращении альфы он выскажет ему очень многое. Всю ту широкую гамму эмоций, что он успел ощутить, пока альфы не было рядом: и обиду, и отчаяние, и накрывающие с головой волны стыда, и облегчение после его записки (которую он перечитал несколько раз), и переживания — «хорошо ли всё с Намом и почему он не звонит или, на худой случай, просто не напишет» — не эгоистично ли было поступать альфе вот так, бросая его после случившегося? Конечно-конечно, во многом он сам себя же и накрутил, однако занимаясь подготовкой к свадьбе, Пак почувствовал себя одиноко… будто это всё надо только ему… будто это только его забота — он даже злился на каменного, чёрствого альфу. Но долго пребывать в негативе он не смог — такой уж у него природный нрав. Поднимаясь в общую спальню в доме родителей, Чимин ещё раз прокрутил всё пережитое, но вдруг понял, что не сможет вымолвить и слова из того, что прокручивал в голове, особенно после того, как он обидел Нама ни за что ни про что. Войдя тихонько в комнату, он помялся на одном месте босыми ножками, а затем прошёл дальше, вглубь спальни. Намджун лежал на кровати, устало прикрыв веки, на нём, как и на Паке, был халат. И вот только сейчас, в свете прикроватной лампы — а может, конечно, просто так «удачно» легли тени на его лицо (они словно вылепили собой новое лицо альфы) — Чимин увидел перед собой не привычного ему Намджуна, а кого-то другого. Это было лицо человека, который будто взвалил на себя какую-то непомерную ношу и который не может расслабиться даже на миг. Грудь альфы размеренно, но тяжело вздымалась вверх-вниз, под его глазами залегли глубокие тени, а мышцы лица будто задеревенели от токсина усталости. Чимин закусил губу — вид Нама… вот именно такой, неприкрытый и словно без всяких фильтров, кольнул его сердце, заставляя подойти ближе, чтобы рассмотреть альфу во всех подробностях его оголённого существа. Что-то тянуло и манило его к этим чётким линиям скул и пролёгшей межбровной складке — омега захотел пройтись пальцами и ощутить это застывшее напряжение, а ещё… по возможности разгладить рельефы его лица. Говорят, что мимика передаёт внутреннее состояние — Намджун в этом плане необработанная базальтовая порода, смотря на него кажется, что у того только одно внутреннее состояние — бесконечное молчание камня, пронёсшего внутри себя через тысячелетия свою душу. Но, Чимин готов поклясться, что сейчас Нам был жив как никогда! Во всяком случае, в его собственных глазах… И вообще, ему и правда начало казаться, что он научился читать эту странную топографическую карту лица альфы: вот на востоке возвышается неприступная гора, вот на юге пролегает равнина, а на севере… сосредоточились две его личные Марианские впадины… — Ляг рядом. — Прошептал низкий голос и, рука похлопала по кровати рядом с Намджуном. Голос альфы заставил Чими вздрогнуть, он был не таким как обычно — не было в нём ни утвердительных нот, ни игривого подтона — лишь простая человеческая просьба. Чимин ещё раз пробежался глазами по Намджуну вверх-вниз и, почувствовав, как заколотилось его собственное сердце, подошёл к койке вплотную. Он нерешительно закинул колено на край и, поддавшись внутреннему настрою «загладить свою вину», пополз в направлении к альфе. Осторожно, словно недоверчивый котёнок, что впервые знакомится с хозяином, решаясь на более близкий контакт. И остановился на полпути. — Зверёк, прошу. — И больше ничего. Голос тут же утих, а глаза так и не открылись. Чимин снова дрогнул, потому что было в этом «прошу» столько человеческого, самого обычного (но в тоже время такого необычного), что казалось бы — не присуще этому необыкновенному во всех отношениях альфе, что он сдался. Внутри что-то поддалось и омега подобрался к боку Намджуна вплотную, думая как ему лучше лечь и куда положить голову и конечности… на спину или боком, а руки куда… вдоль тела или под голову? И пока омега медленно разворачивался, фырча при этом точно как маленький бурундучок, сильная рука решила всё за него сама — одним движением впечатывая в большое и такое горячее (как всегда) тело. Голова Чимина приземлилась на плечо альфы, а грудь была прижата к боку и обвита рукой. Омега замер, лежа недвижимо и боясь задеть обнажёнными из-за распахнувшегося халата ногами, альфу. — Я не кусаюсь. — Слегка улыбнулся Нам и от этого жеста у Чимина словно отлегло от сердца. «Может он не сердится?» Омега захлопал глазками, рассматривая профиль альфы: надбровные дуги плавно опускались в переносицу, уносясь вниз по склону аккуратного, ровного носа — дальше начинались губы: пухлые, но без перебора, чётко очерченные — они были слегка приоткрыты, заканчивалось путешествие выдающимся, словно вырубленным из куска гранита, но со скруглёнными гранями — подбородком. Намджун вдруг улыбнулся, продолжая лежать с закрытыми глазами. Казалось, будто альфа обладает сверхъестественными способностями и может видеть всё вокруг даже так, понимая и читая картину вокруг, даже не смотря на неё. Глаза Чими метнулись на щёки альфы, будто впервые обнаруживая на них ямочки. Омега завис, рассматривая эти совершенно очаровательные, естественные образования — «и почему я раньше их не замечал?» Вдруг захотелось ткнуть в самый центр этих лунок пальчиком. — Можешь потрогать. — Словно читая мысли Чимина, тихо произнёс Намджун. «Ну точно магия!» — омега залился краской, неужели он такой очевидный? И вообще, всё что происходит — это так странно и интимно сейчас, но ему и правда очень хочется это сделать. Собственно, что в этом такого — он же просто потрогает щёку, в этом ведь ничего такого нет? Так? Омега потянулся к лицу Нама вытянутым указательным пальчиком и, когда до кожи оставалось каких-то пару миллиметров, шумно сглотнул. — Правда можно? — Мягкий голосок Чимина выдал его встревоженность, на которую Намджун снова мягко улыбнулся. — Конечно, тыковка, тебе можно трогать меня где угодно. — И растянул улыбку ещё шире, представляя залившееся краской личико омеги. — Что ты такое говоришь. — Смущённо прошептал Чимин и ткнул в ямочку пальчиком, возможно даже сильнее, чем он рассчитывал изначально. Это было чем-то вроде «перестань смущать меня, дурацкий альфа, я и так тут чуть не умираю». — Перестань. Омега некоторое время водил внутри и вокруг впадинки, отмечая про себя, что может вот так прокрастинировать довольно долго, пока рука Намджуна не накрыла его ладошку. Нам поднёс маленькие пальчики к своим губам и очень осторожно, почти невесомо, стал прикасаться к ним — по очереди к каждому. Чимин опешил от такого действа — это было так жгуче-нежно, что в его груди от этого даже будто что-то зачесалось, никак не находя выхода. Он смотрел и смотрел, как Намджун ласкает кончики его пальцев и не мог ни оторвать взгляда, ни убрать их от губ альфы. Заворожило, закружило. Глаза закрылись сами по себе. — Люблю когда ты такой. — Раздался бархатный голос Намджуна. — Какой? — Спокойный, доверяющий, дозволяющий ласкать тебя. — Чимин не нашёлся, что на это сказать, лишь закусив нижнюю губу. Его щёки уже давно окрасились в цвет розового пунша, а сам он словно захмелел без алкоголя, как по щелчку пальцев. Голова не соображала. — Но когда ты смущаешься, я люблю ещё больше. — Неожиданно Нам сделал резкую рокировку и в одно мгновение оказался сверху, нависая над омегой и прижимая запястья Чимина к подушкам. Чимин даже выдохнуть не успел, как увидел прямо над собой распалённые угольки чёрных глаз. Ноги альфы уже крепко стиснулись по бокам от его бёдер, заставляя прилить жару к… да ко всему! Намджун никогда не даёт привыкнуть к себе — от тихой нежности, до горячей страсти у него время, за которое поджигается спичка. — И чем я непредсказуемее и смелее в своих действиях, тем ярче цвет на твоих милых щёчках. — Чимин прерывисто задышал, ощущая, как его сердце заколотилось прямо в горле, перекрывая путь всем словам, что хотели вырваться наружу. Как он мог только подумать, что Нам может быть так спокоен и прост — похоже, его усталость не распространяется на дела касающиеся подтрунивания и вгонения омеги в краску — тут он готов забыть покой и сон, лишь бы не упустить ни одного шанса. — Ты сейчас чертовски прекрасен, я весь день только о тебе и думал. — Выдохнул Намджун, смотря на Чимина в упор. — Настолько, что ни разу не позвонил и даже не написал? — Пак ни капли не вырывался, он просто лежал под альфой и смотрел в ответ. — А ты ждал моего звонка? — Бровь Намджуна взмыла ввысь, как всегда, в лучших традициях. — Я не могу оставаться в стороне… когда папа говорит, что ты уехал в больницу. — Чимин немного потупил взор. — Так что с твоим сердцем? — Неужели ты заинтересовался сердечными делами в отношении меня, кроха? — В глазах Нама заплясали искорки, а сам он опустил голову чуть ниже, желая уже наконец-то вдохнуть запах лаванды полной грудью. — Перестань паясничать, словоплёт. Я вообще-то о серьёзных вещах спрашиваю. — Надулся Чимин, вызывая у альфы прилив нежности. — Моё сердце, кажется, не в порядке. — Со вздохом заявил альфа, а омега на это испуганно охнул, широко распахнув глаза. — Оно бьётся в ритме страсти, особенно когда ты вот так близко. — Нам уткнулся в шею омеги, нащупывая пульсирующую жилку. И пока Чимин терзал зубами нижнюю губу, переваривая сказанное и млея от поступающих ощущений, тот успел коротко поцеловать за ухом, вызывая дрожь в теле омеги. — Прекрати! — Чимин заелозил под альфой, всё же пытаясь освободиться от хватки и показывая тем самым, как ему не нравится то, что альфа так легкомысленно шутит на тему здоровья, ещё и обесценивает при этом его беспокойство (которое, между прочим, весь день мучило омегу внезапными приливами), выводя всё в ранг какого-то пустяка. «Получается, не было никакой больницы?» — Вот значит как? Я тут с твоим папой занимаюсь подготовкой к свадьбе, как будто это только моё дело, а ты заявляешь, что просто куда-то ушёл? — Были очень важные дела, Чимини. — Намджун шумно вздохнул и уткнулся носом в тонкую ключицу. — Прости, что оставил тебя одного с утра. Кажется, альфа и правда был расстроен этим фактом, его голос сделался снова усталым, а сам он словно поник. Коротко поцеловав в шею, Нам откинулся на подушку рядом, лицо его было опять серьёзным. — Да что случилось-то? — Встревожился Пак, поворачиваясь следом и, запахнув халат, с беспокойством посмотрел на измождённое, будто снова незнакомое ему лицо. — Правда хочешь знать? — Повернул голову Намджун и заскользил глазами по лицу омеги. В них он прочитал обеспокоенность, и это в один миг согрело его душу. Чимин закивал головой, хмуря бровки. — Помогал Гуку с делом об изнасиловании Тэхёна. — Серые глаза напротив округлились, а сам омега охнул от неожиданности и напряженно замер. — Я в курсе произошедшего. Дело сложное, мы ездили к моему приятелю адвокату, потом в суд. Потом изучали бумаги и разбирали все тонкости этого дела… — Боже мой… — Чимин прикрыл ладошками рот, он был в шоке от услышанного. На него мигом нахлынули те времена, когда он впервые увидел изуродованного друга… его ещё долго к нему не подпускали, чтобы не травмировать малолетнюю психику. Но даже спустя неделю, когда он попал к Тэ в палату, тот выглядел ужасно — исхудавший, облепленный трубками, с загрубевшими корочками и огромными гематомами повсюду. Беспомощный, истерзанный, словно на него напал какой-то дикий зверь, Чимин ещё долго не мог поверить в то, что такое мог совершить человек! Но главное — это был взгляд Тэ, который он никогда не забудет. Словно душу его вечно весёлого и заводного друга просто перемололи и выкинули — будто она была сейчас не в нём, а осталась где-то там, в переулке, где и произошло это чудовищное нападение. Тэхён к тому моменту уже вышел из комы, но не вышел из себя… Глаза его были пустыми, словно хозяин покинул свой дом. Чимин ещё долго плакал, вспоминая этот взгляд, и пронёс его в сердце до этого самого дня. Это ужасно — видеть пустую оболочку человека, когда не знаешь чем помочь, когда кажется, что теряешь человека… единственного друга! Тогда то он и повзрослел душой. Чимину было безмерно страшно от всего произошедшего, а ещё он испугался самого факта, что есть такое понятие как изнасилование… секс. Конечно, это не стало таким травматичным фактом, как для самого Тэ, но тем не менее, будучи натурой впечатлительной и наивной (ведь ему и самому было десять лет) — отбило всякое желание интересоваться сексуально-половой стороной жизни. Спустя годы он, конечно, всё равно сталкивался с этим то тут, то там: в статьях или разговорах, но словно отгораживался, стараясь не запоминать и не брать всего этого глубоко внутрь себя. К тому же родители были строги в плане полового воспитания к нему самому, осуждая даже всякий намёк на его собственную сексуальность — любое проявление вызывало в них гнев и непонимание. Они твердили, что он мерзок и порочен в своём неправильном происхождении, что он грязное пятно и позор, что его участь просто подставлять задницу. Всё это заставляло Чимина обходить эту щепетильную тему и шугаться от неё, как от огня. И вот теперь, когда он уже созрел и расцвёл — он не знает что со всем этим делать… Он стесняется всего, что касается интима до ужаса, считает неправильным проявлять свою сексуальность, а от вслух произнесённого слова, даже такого обычного, как «секс» — он готов краснеть и тупить взор. То, что вчера произошло между ним и Намджуном, пусть и в пьяном состоянии… это настолько волнительно и тревожно для него, сбивает с ног… что Чимин просто не знает куда себя деть — он боится лишний раз даже думать о случившемся. Слова Намджуна о том, что всё хорошо немного разбавляют общую тревогу, но в целом он всё ещё в состоянии перманентного шока. Альфа открыл для него этот запретный ящик Пандоры и он теперь не знает что с ним делать. Произошло из ряда вон выходящее — его тело словно проснулось, пробудилось ото сна и он не может теперь в полной мере на него влиять — плотину прорвало. Да прорвало так, что он готов реветь от своей же беспомощности перед руками беспощадной природы! Прорвало настолько, что он нуждается в поддержке альфы сейчас как никогда ранее… но, что самое ужасное, он не знает как об этом сказать и попросить — он словно в ловушке внутри себя. Его тело стремится к Намджуну, оно хочет ласк, оно жаждет принятия и восхищения… ну или хотя бы простого одобрения. Что же будет дальше? Чимин не знает. Он расколот надвое и уже не может склеить себя обратно самостоятельно, без клея любви и поддержки это сделать не представляется возможным. Чимин страшится неизвестного мира, который таится в этом чёрном ящике, у которого даже нет дна: что там сокрыто? Боль или удовольствие? Чего больше? Он будет разочарован и смят… или наоборот, поднят на самую вершину? Ответов нет — и он снова словно один… сам по себе… Так ли это? А каково было тогда Тэ? Пережить тот ужас… когда, казалось, не помогало ничего и достучаться до друга не мог никто, даже родные. Длинные, бесконечные месяцы реабилитаций, его собственной безграничной поддержки, когда он часами просто говорил обо всём рядом с вечно молчащим другом. Когда старался быть рядом с ним в любую возможность, гладил его по голове и рукам, помогал кормить в дни, когда Тэхён почему-то никого к себе не подпускал, кроме него. Он не пожелал бы такого даже самому худшему врагу! НИКОМУ! Чимин слишком чувствителен к таким моментам и слаб, в его груди от одной мысли о боли и страданиях умирает его внутренний омега — его маленький зверёк, что живёт в центре его души и ждёт своего большого и сильного зверя. Чимин хочет любить и быть любимым, он на пороге чего-то неумолимого и поэтому так чувствителен сейчас к таким моментам. Намджун смотрит на него внимательным взглядом. Что он видит, что читает в глазах омеги? Это так странно… альфа снова вписался в помощь — он помогает в том деле, которое довлело долгие годы не только над Тэхёном. Это тяжелым грузом давило и на душу Пака, как какой-то непроработанный триггер. Нам помогает Чонгуку и Тэхёни, а Чимину кажется в этот момент, что он помогает ещё и ему самому. Серые глаза всё ещё хлопают ресницами и не могут отвести взгляд от лица напротив. — Есть отличный шанс засадить этого подонка ещё на 15 лет. — Намджун продолжал смотреть серьёзными глазами на Чимина, видя как того уже начинает потряхивать. — Думаю так и будет, эта тварь не выйдет. Чонгук рвёт и мечет, он зубами вгрызся в это дело и добьётся своего. Я ещё никогда не видел его настолько целеустремлённым и злым. — Нам слегка усмехнулся, вспоминая, как друг носился по кабинетам с выпученными глазами и чуть не придушил одного дело-производственника, решившего потянуть с подписанием какой-то бумажки. — Намджуни! — Чимин неожиданно кинулся к альфе, обнимая его шею ручками и, содрогаясь в могучих, мгновенно обнявших его хрупкую спину, руках. Альфа был потрясён… он, говоря простым языком — «выпал», совершенно не ожидая такой реакции. Это поразительно — всё это так необычно для него: и это ласковое Намджуни (не то, которое Чимин произносит напоказ при зрителях), и эти трогающие душу не поддельные объятия… Омега так искренен, так рад сейчас… и этот момент — о да, он только его! И он хочет дарить своему зверьку их как можно больше! И вот так, быть наедине и полном единстве, как сейчас — это настолько круто, что сносит альфе крышу, сметает всё в его голове, заполняет всё нутро чем-то таким тёплым и всеобъемлющим, что всё, что было в его жизни до этого, кажется просто ничтожным. Никогда он не чувствовал себя настолько ЧЕЛОВЕКОМ, единым и счастливым, как сейчас. Простое объятие, простое слово — а он летит. Эта маленькая бабочка в его руках дала ему два крыла, и он полетел: над этим миром, проблемами, суетой… Удивительно! — Тыковка. — Только и смог прошептать в ответ Намджун, с трудом проталкивая застрявшее в горле сердце. — Прости, что нагрубил тебе. — Виновато прошептал Чимин, жмурясь от растирающих движений по его спине. — Ничего. Ты просто запаниковал, это можно понять. Ты, когда бываешь загнан в ловушку, я заметил, часто совершаешь непредсказуемые действия. — Нам улыбнулся, ведь Чимин всё ещё покоился в его руках, разрешая себя обнимать и не вырываясь из объятий. — Хотя непредсказуемости тебе и без этого хватает. Как так получилось, что ты выпрыгнул из своих трусиков? — Это были плавки вообще-то! — Чимин тихонько стукнул кулачком по спине Намджуна, отстраняясь и потешно дуя губы. — Стесняешься слова трусики? — Нам нарочно выделил это слово ещё раз. — Кстати, те чёрные с кружевом, что ты выбрал вчера, очень мне понравились. — Омега выпучил на альфу глаза, снова вспоминая их вечер. — Моя кроха снова краснеет. — Намджун нахально ухмыльнулся, вновь притягивая уже начинающего сопротивляться Чимина. — Ты же понимаешь, я не мог не позаботиться о моей спящей красавице после всего произошедшего. — Слева чуть не прилетел удар маленького кулачка, но альфа удачно увернулся. — Кстати, после того, как кончишь — лучше сразу убирать следы, а то там всё присохнет и на утро будет очень неприятно. — Нам будто нарочно добивал несчастного Пака, пребывающего уже на исходе сознания. — Молчи! Молчи! Что ты такое говоришь! — Чимин зажал покрасневшие уши ладошками, уже понимая, что из хватки он не выберется, а этот дьявол сейчас просто доведёт его до обморока, если он не предпримет хотя бы хоть что-то. Господи, слышать все эти интимные подробности… говорить о них вот так, как о погоде, с Намджуном — да у него сейчас кровь из ушей пойдёт. А этому исчадию ада наоборот, будто хорошо от его страданий — вон как ухмыляется. — Говорю, что ты был безумно хорош. Распалил меня так, что я сам впервые кончил, даже не прикасаясь к себе. — Омега замахал на себя руками, пытаясь остудиться и захныкав от всего услышанного, чем только больше умилил Намджуна. Подхватив ослабевшего омегу, альфа снова подмял его под себя, схватив его руки над головой, и без промедления уткнувшись губами в шею, водя по ней с нетерпением, но довольно нежно. Было так приятно, что Пак тут же расслабился, слушая, как чмокают губы альфы. — Как прошёл твой день? — Оторвался от кожи Нам, чтобы задать вопрос, отвечать на который омега уже будто и не спешил, так как мысли его начали путаться. — Я… это… мммм… пробовал тортики. — Чимин глубоко задышал, пытаясь сосредоточиться над ответом, но делать это было неимоверно трудно. — Ну и как? Что выбрал? — Мммм… этот… с сырным кремом… — Наверное и правда вкусно. А ещё? — Ах… мммм… мы выбирали цветочки… — Да ты что! Как интересно! — Правда? — Конечно. Но ты — гораздо интереснее. — Мммм, ах… боже… Чимин больше не хотел вырываться, словно только сейчас, очутившись в руках Намджуна, всё за целый день наконец-то стало как надо: он обрëл недостающую цельность, мысли встали на свои места, а душа склеилась воедино. Альфа его уже даже не держит, а руки всё так же покоятся на подушках, распластанные над головой — он и сам не знает, чего ждал — каких слов и действий от себя и Намджуна, да только губы, что выцеловывают сейчас его ключицы, кажется, говорят лучше всего — слова проигрывают борьбу, отдавая дань предпочтения тактильному контакту. Чимину во всём происходящем удушающе хорошо, немного влажно от непросохших волос и тела, и растворяюще притягательно. Язык альфы слизывает хрусталики капелек, что уже почти сами испарились от жара его кожи, а Чимину кажется, что Намджун по капле слизывает его тревоги. Слизывает и сглатывает, чтобы наполнить его самого чем-то таким мягким, от чего амортизируют и отскакивают собственные страхи. Жарко целует для того, чтобы набить его до отказа нужностью и сопричастностью, как плюшевую игрушку, которую он уже откровенно тискает и мнëт в своих руках, заставляя омегу млеть и вздрагивать на каждое прикосновение. Чимин будто ждал такого всю жизнь и не знал, что общие минуты можно делить вот так на двоих, без остатка — под этой тёплой периной, накрывшей их двоих с головой так приятно, как в глубоком детстве, когда тебя ласкают и убаюкивают любящие руки матери — чего в его жизни тоже не присутствовало, хотя он жаждал этого так истово, что теперь не хочет выбираться из этого приятного мирка под общим одеялом из нежности и ласк. Растворение, как признак сближения. И с этим ничего не поделать. Большие ладони Намджуна распахивают на Чимине его же собственный халат, в который тот обернут словно маленький кулëчек счастья, раскрывая края совсем немного, чтобы не напугать зверька и продвинуться чуть ниже, выцеловывая белоснежную грудь. Она вздымается вверх-вниз, отзывается на его ласки певучим на распев стоном — из её недр исходит ритм, отсчитывающий минуты блаженства. Сердечко, что спрятано за хрупким панцирем, стучит мерно, как метроном — тук-тук-тук, а Намджуну чудится, что это стучит в его голове, в его жизни и в его судьбе — без этого маленького «метронома» его жизнь остановится в ту же секунду, поэтому он так жадно хочет взять все эти крохи душещипательной нежности, не зная когда в следующий раз подвернется такой уникальный случай. Изгибаясь на каждое движение горячих ладоней, Чимин только подбрасывает дров в котёл общего сумасшествия — но он не может контролировать своë пробудившееся словно ото сна тело — оно будто четко знает что ему нужно, в отличии от самого омеги, а потому и отвечает так охотно и со знанием дела, радует своими откликами альфу, побуждает к большему, к продолжению — просит, манит, увлекает. Руки Намджуна уже пробираются за спину, туда — под махровый слой халата: оглаживают бока, пересчитывают проступающие через мышцы рëбра и надавливают на позвонки, заставляя тело прогнуться навстречу. Из уст Чимина вырывается приглушенный стон, застрявший в горле вместе с вязкой слюной — его голова в один миг отрывается от поверхности кровати, запрокидываясь назад и повисая в воздухе — Намджун поднял и держит хрупкое тельце на весу, шаря руками по спине. Пальцы то сжимаются, то разжимаются, вгрызаясь в податливую тонкую кожу, а губы уже творят бесчинства на опаленной жаром груди и откинутой вниз изящной шее. Дрожащими руками Чимин хватается за плечи альфы, ища возможность удержаться и не упасть окончательно — он даже не осознаëт, что эти немного грубые, но такие чуткие руки на самом деле никогда не позволят ему упасть. Скорее уж раздерут сами себя в кровь, но не дадут испытать боль и страх, коих в жизни омеги уже и так было предостаточно. Намджун опален желанием, он тянется к пухлым, приоткрытым створкам губ, что извлекают из себя шумное дыхание и запечатлевает на них свою жизнь, показывает то, как он хочет Чимина сейчас, в данную секунду — что если ему не дать насладиться этими губами прямо сейчас, то от перенапряжения точно произойдет взрыв, который погребëт их обоих. Но Чимин и не желает останавливать альфу и оставлять его без этого сочного десерта — он губы не смыкает, наоборот — подставляет их, давая Намджуну возможность пососать каждую по очереди. Губы омеги невероятно мягкие, округлые на ощупь — абсолютно целовательно-сминательные. Хочется наслаждаться ими неспешно, смакуя каждый изгиб и поворот — даже не врываясь внутрь, ведь тут снаружи сейчас тоже очень хорошо — влажно и сладко, будто и правда в его распоряжении две вкуснейшие сахарные карамельки, правда с одним существенным отличием — они никогда не растают. Чимин облепляет пальчиками широкую, крепкую шею Намджуна, треплет легонько загривок, а у альфы от этого жеста аж фейерверк в голове — тысячи разрывных мини-петард как по цепной реакции взрывается, превращая мозг в кровавую кашицу. Он слетает с тормозов, дуреет, проталкивается языком внутрь рта и несдержанно сплетает свой язык с языком Чимина. Между двумя так коротит, что кажется во всëм доме вышибло пробки и мир вокруг погрузился в обволакивающую темноту. — Хочу тебя. — Вырывается из Намджуна в секунду перерыва, чтобы они могли перевести дух и снова погрузиться в лавинообразный поцелуй, чей снежный ком желания только набирал обороты. Тесные объятия, пленяющие движения тел, причмокивания губ с неразрывностью частого дыхания — полная потеря времени и пространства. Омега приходит в себя только в тот момент, когда альфа мокрыми поцелуями спускается от подбородка, вниз по шее и доходит уже до оголëнных плеч — ровно в тот момент, когда сильные руки начинают властно стягивать халат вниз. Что последует за этим — Чимину понятно — эротическое приключение, и удержаться им, таким распалëнным, судя по всему, будет уже слишком трудно. Всë внутри Пака внезапно начинает давать задний ход, включает красную сигнальную систему, игнорировать которую не даëт неожиданно проснувшееся стеснение и страх. Омега начинает беспокойно елозить, легонько похлопывая Нама по плечам, привлекая таким образом к себе внимание. Альфе отрываться очень не хочется, но игнорировать поступающие сигналы от Чимина он не может. — Давай остановимся. Прошу. — Слова даются омеге с большим трудом, он рвано дышит, посылает тревожный взгляд и, закрыв глаза, с глухим стоном опадает вниз на подушку. — Что?.. — Альфа будто не дышит, его лёгкие опалены огнём. Он поднимает на Чимина замыленный взгляд, еле выныривая из-под пелены страсти. — Остановиться? — Ничего не понимает, по голове как обухом ударили. — Прошу… — Омеге слова тоже даются тяжело. Голова Нама начинает понемногу соображать, глаза различают оголенные плечи и вздымающуюся грудь его крохи, бровки омеги сложены домиком, глаза полуприкрыты. Таких пыток в отношении своего разума и тела альфа на своëм веку не припомнит… вот как остановить несущийся на всех парах локомотив, груженый безмерным желанием? Всë его естество кричит о несправедливости момента, о полном издевательстве над растревоженным достоинством, а зверь внутри уже рычит на него так яростно, требуя продолжить начатое и ни в коем случае не останавливаться, что альфе закладывает уши. И, казалось бы, ему бы послушать своë альтер-эго, как он всегда это делал, но Намджун так с Чимином не может, будь оно всë неладно! Отдышавшись, и со скрипом сжатого в кулаке подрагивающего сердца, он ещё раз пробегает по открытым тонким ключицам и красивой, изящной шее. Вот он — его личный ад: находиться на расстоянии вытянутой руки от своего истинного и не иметь возможности обладать им полностью. Теперь то он в полной мере осознаëт, какого это — страдать по-настоящему. — Как скажешь, тыковка. — Сцепив зубы и ничего не соображая, произносит Нам не без доли сожаления, он утыкается в яремную выемку Чимина и дышит туда тяжело и опаляюще. Ощущение, что восстановиться после такого нереально, он уже слишком возбуждëн и почти проклинает всë на свете за эту резкую остановку, но сдерживается изо всех сил, чтобы не выказать вслух того, что думает сейчас о Боге облома. — Прости… — Сглатывает Чимин, тоже пребывая в раскоординированном состоянии. — Я то прощу, только вот что с возбуждением будем делать? — Чимин поджимает губы, жутко краснеет, глаз открыть не решается. — Милая кроха никогда с таким не сталкивалась? Понимаю. Вот только теперь и тебе придется побыть в моей шкуре. — Пак широко распахивает глаза, сталкиваясь с приподнятой бровью Нама. — Иди в душ первый, что делать ты теперь знаешь. — В голосе альфы проскальзывают немного стальные нотки. Глаза Чимина расширяются ещё сильнее. — Хотя могу напомнить. — Нет! — Вскрикивает чересчур сильно омега, от чего самому становится неловко. А потому он понижает тон голоса на почти смиренный. — А оно само… это… никак не пройдëт? — Говоришь как о прыщах. — Горько усмехается альфа на формулировку и то, как Чимин старается деликатно подбирать слова, чтобы прямо тут, под ним, не окочуриться от стыда. — Конечно пройдëт, тыковка. Но неизвестно через сколько. И всë это время ты будешь просто вхолостую мучиться. Тянущая боль в паху, знаешь ли — такая себе радость. И чем сильнее ты был возбуждëн, тем она ощутимее. А ты, судя по всему, испытаешь яркую палитру ощущений. — Пак снова задергался, пытаясь сместить свой выросший бугорок, что уперся в пресс альфы. Но даже через слои ткани всё всем и так было понятно. — А вот так делать не желательно. Или ты хочешь распалить нас обоих ещё сильнее? — Намджун изогнул ироничную улыбку, приближая своë лицо к лицу Чимина, на что тот отрицательно закачал головой. — Ты правда не хочешь продолжить? — Нам снова серьëзен, а чёрные глаза просто таки прожигают насквозь. — Так было бы лучше для нас, ведь ты тоже хочешь этого, не лги себе. Губы альфы снова накрывают шею омеги, вызывая прилив мурашек и прерывистый стон. — Нет, прошу. Пожалуйста! — Стонет Пак, обнимая Намджуна за шею. — Чимини, это уже слишком. И ни капли не смешно. У меня же постоянно стоит на тебя, понимаешь? Я взрослый мужчина с развитой физиологией, а занимаюсь тем, что только и дрочу себе, как школьник. Ты осознаëшь, что эта жестокость ничем не оправдана? Ты боишься секса, это всё понятно, но я не сделаю тебе плохо — наоборот, я хочу только доставить удовольствие. Тебе же понравилось то, что ты ощутил вчера? Требовательный взгляд и подавляющий запах делали своë дело, омега не мог сопротивляться и противиться прямым вопросам. Кусая внутреннюю часть щеки, Чимин положительно закивал головой, думая, что кажется распадается под этими испытующими угольками глаз на частицы. Атмосфера вдруг перестала быть томной и Намджун, начал осознавать, что кажется перебарщивает с желанием добиться правды и склонить омегу к положительному ответу. В висках Пака завибрировало прямым вторжением, рикошетя обратно в альфу отторжением к происходящему — Чимин запаниковал не на шутку, уже желая вырваться из объятий. Кто другой уже бы давно на его месте с ума сошёл, не сумев вынести этого феромонового контроля, но Чимин — не обычный омега и к тому же истинный своему альфе (хоть и не знает об этом), а потому может сносить даже максимальный уровень воздействия, без ущерба для здоровья и психики, в отличии от остальных. Из глаз Пака потекли слёзы — делать что-то против воли он не желал больше всего на свете — это моментально отрезвило альфу. — Прости, кроха. Я не должен был так делать! — Нам освободил омегу из своей хватки, разрывая подавляющую связь и давая пространство и возможность Чимину быстро убежать в ванную комнату, даже не оборачиваясь в его сторону. — Идиот. — Шумно ругнулся сам на себя альфа, стукая кулаком о стену.