Бабочка в лапах паука / омегаверс /ЗАКОНЧЕНО/

______________________________________ Knock You Down — burnboy, Brooke Williams ______________________________________ Красное удушливое зарево растекалось до самого бесконечного горизонта. Оно было похоже на кровавое море, которое залило всё пространство вокруг. Бурые волны ударяли о лапы огромного паука, что в очередной из снов мчал на своей чёрной, покрытой трещинам-узорами спине белоснежную бабочку. От мощных ударов лап, как от гигантских лопастей, во все стороны летели брызги, рассыпаясь по ступням и коленям омеги, вплоть до самых молочных бёдер, алыми каплями, похожими на гроздья ягод. Чимин с испугом поджимал ноги повыше, но это не помогало — красная бурлящая вода подступала, как и безысходность — к самому горлу. Она окутывала всё маленькое трепещущее существо и от этого отчаяния не возможно было убежать — омега это понимал всем своим крошечным, израненным существом. Им нужно было спасаться — да вот только спасаться было некуда! Повсюду бескрайняя алая лава. Пак покрепче прижался своим телом к огромной спине и молил паука бежать быстрее, сделать хоть что-нибудь. Зная, что паук его понимает даже без слов, он передавал ему мысли о том, что они не должны разлучаться ни в коем случае, что этот бурлящий котёл не должен их поглотить. Но жидкость не знала пощады, и словно слыша их мысли, начала пениться и густеть, уже больше походя на вязкую субстанцию, нежели на воду. Могучий паук — его спаситель, самый сильный из всех, кого он знает… постепенно вяз в тягучей жиже, словно в липкой карамели устрашающего глубокого оттенка крови. Он сдавался более могучей силе, которая была неподвластна даже ему. Чимин дрожал всем своим телом и гладил глянцевые бока паука, пытаясь придать ему больше сил, подбадривая что есть мочи. Но, кажется, это был конец… Чёрные, сильные лапы уже безнадёжно увязли в ненавистной субстанции, что была сильнее его — гиганта затягивало вглубь, а вместе с ним и омегу, что сидел верхом на своём защитнике. Кажется и у самых сильных и опасных существ есть слабые места… и они не всесильны. Как бы Чимин не хотел этого признавать, но его паук — погибает! А он ничего не может с этим поделать. У бабочки паника, в глазах стоят слёзы — картинка размывается и ручьи бегут по розовым щёчкам. Омега хочет помочь, но не может, не знает как… Что он должен предпринять? Что он может? Чимин уже рыдает в голос не сдерживаясь, не может остановиться — он собственными глазами наблюдает ужасную гибель того, кого так любит и кому так признателен. Словно видит и свою собственную гибель… Вот уже в густой тёмно-алой патоке исчезают гигантские лапы. Чимин стоит на спине паука и поднимая вверх голову кричит что есть мочи. Это как самое страшное прощание… прощание с любовью, с надеждой на лучшее, с самим собой! «Всё будет хорошо, кроха» произносит паук в его голове спокойным, уверенным голосом, который, судя по всему, призван придать ему сил и уверенности. И от этого «кроха» омега задыхается чуть ли не реально — там, за пределами сна. «Всё будет хорошо, верь мне!» Но куда там — бабочка безутешна, слёзы разъедают её нежную кожу, а ноготки впиваются в собственную грудь, раздирая тонкую кожу, словно хотят добраться до непослушного сердца, что кровоточит внутри, расширяясь с каждым новым ударом и уже просто не вмещаясь в грудную клетку. Чёрное тело паука погружается всё глубже и глубже, над поверхностью уже виднеется только верх трепещущего брюшка и подрагивающие хелицеры — они словно делают последний прощальный жест, машут напоследок своей единственной и неповторимой бабочке. Пак всматривается в те самые красные узоры в виде двух букв, которые заприметил ещё в самом первом сне и различает — КН. Нутро Чимина холодеет, но он уже и так догадывался, что это Ким Намджун. Омега разворачивается и с отчаянием смотрит в чёрные глаза паука — кажется, они блестят больше обычного, будто своим чёрным, неугасимым огнём призывая не плакать и верить в лучшее. От этой молчаливой поддержки до самого последнего вздоха, на душе становится совсем безутешно. Пространства всё меньше и меньше — жижа почти подобралась к ногам омеги. «Расправь крылья и лети!» призывает голос и омега отчаянно крутит головой в отрицании. Он не хочет оставаться один — он лучше погибнет вместе со своим пауком! «Я люблю тебя! Лети! Давай же!» настойчиво приказывает голос. Чимин с лютой ненавистью смотрит в полыхающий горизонт, будто это именно он разлучает его с лучшим и прекраснейшим существом на земле… Чимин уже почти сдался под этой аурой подчинения, ведь на в точности такая же, как у его альфы — единственная, которой он хочет и может поддаваться в ответ добровольно. «Прошу…» тихо, ласково и с мольбой. Красные края вязкой субстанции почти смыкаются у пяток омеги, как он вдруг делает взмах крыльями, поднимаясь над поверхностью и взмывая ещё выше, а затем замирает над бурлящим, бескрайним океаном. Оставаясь совершенно один. Белая бабочка, наконец-то полностью расправившая свои крылья — порхает одна посреди красного хаоса и абсолютного одиночества. Чимина охватывает невообразимая паника, он кричит в отчаянии, наблюдая за последним пузырьком воздуха, что поднялся над вязкой поверхностью — глаза его расширены, он весь в холодном поту, несмотря на адское пекло вокруг. Красное зарево разгорается огнём и проникает в душу омеги, сжигая своими смертоносными языками нежную душу мотылька. ~ Чимин просыпается как не в себе — этот сон… он слишком странный и… тревожный. Удушающий! Омега весь в поту, он тяжело дышит, хватаясь за горло — словно не может поверить в реальность. Но когда вспоминает произошедшее этим вечером (тут щёки вмиг вспыхивают) и где он, собственно говоря, находится — на мгновение успокаивается. Но это состояние длится не долго. Кто бы другой не стал обращать внимание на сны и так заморачиваться по этому поводу (какое-то время Пак тоже так к ним относился), да только с некоторых пор он верит, что всё, что связанно с пауком — судьбоносно. И от этого хочется выть, потому что слишком несправедливо! Пак желает запретить сбываться своему сну, запретить творить судьбе что ей вздумается. Но он понимает, что это не в его силах… И вообще не в силах ни одного из людей. Всё, что ему сейчас нужно, чтобы успокоиться, унять своё выплёскивающееся за край отчаяние — это большие, тёплые руки Намджуна. А ещё прильнуть к его широкой груди и согреться на ней, как ящерка на горячем камне. Он поворачивается в сторону, чтобы незамедлительно осуществить свои мысли, увидеть спящего альфу, но… там пустота. Нама нет рядом, а за окном ещё темно — и снова на Пака накатывает беспричинная тревога. Это ещё пока не страх, но он уже плотно облепляет его лёгкие, не давая нормально дышать. У Чимина странные предчувствия и он никак не может отделаться от их липких щупалец, что будто окутывают его тело то тут, то там. И не только снаружи, но и внутри. Особенно навязчиво шевелятся они внизу живота, как клубок скользких змей. Так и тянет вытошнить всё это наружу, избавившись от неприятных чувств. Чимин смотрит на свои руки, пытаясь пробудить в себе связь с реальностью: сгибает-разгибает пальчики, пытается разобраться в своих же ощущениях. Замечает новое постельное бельё и, глубоко дыша, приподнимает край одеяла. Его тело — оно всё такое же и при нём. Он обнажен, ноги полусогнуты, но слегка онемели. В целом — вроде жив, вот только ещё грудь странным образом колет. Он хватается за место, где находится метка, ощущая навязчивую полосующую боль, а когда хочет посмотреть в чём дело, слышит за дверью приближающийся голос Намджуна. Приятно низкий, мгновенно рождающий табун мурашек, но сейчас он словно похож на самую прочную сталь, от чего даже пробегает мороз по коже. Если бы Нам так разговаривал с ним, то у Чимина бы коленки подогнулись от подобной требовательной интонации. Альфа явно с кем-то общается по телефону и разговор этот, судя по всему весьма важный, не смотря на время. «С кем он может разговаривать в таком тоне, да ещё так поздно?» ~ — Что скажешь хорошего? — Я готов. — Выдыхает Юнги. — Отлично. Тянуть дальше уже нет времени. Сам понимаешь, через день свадьба… — Да… понимаю… Назови место и время. — У меня на квартире, вечером. Напротив такой же высотный дом, расстояние метров 80-100. Подойдёт? — Да, более чем. — В таком случае я подам тебе сигнал… Подожди-ка… — Намджун видит, что Чимин проснулся и, как котёнок спросонья, тычется в его поисках. — Потом договорим. Он сбрасывает звонок и, мягко улыбаясь, идёт в направлении койки. Альфа абсолютно обнажён и совсем не стесняется своего тела, в отличии от омеги, который увидев голого альфу, тут же накрывается одеялом с головой, спрятавшись внутри, словно в домике. Нам с такой реакции усмехается, и с хитрым прищуром взбирается на кровать, медленно подбираясь к своему милому стесняшке. — Почему проснууулся? — Игриво тянет Намджун, ведя пальцем по складкам одеяла. Он присаживается рядом, пробует осторожно стащить с омеги ткань, но тот не поддается, чем вызывает ещё более коварный прищур. Альфа желает увидеть любимое заспанное личико, по которому уже успел соскучиться, а о желании его расцеловать вообще можно складывать легенды — он хочет эти прекрасные губы постоянно, 24/7. Омега немного сопротивляется, но попытки удержать оборону изначально обречены на провал. Альфе нравится такая игра, ведь «ловить» своего котёнка для него одно сплошное и неприкрытое удовольствие. Однако когда одеяло спускается вниз, Намджун видит совсем не то, что ожидал — Чимин весь дрожит! Альфа на миг теряется, «с чем это может быть связано?» Может быть он услышал что-то лишнее из его телефонных разговоров? Да нет, он лично пару минут назад проверял — зверёк спал без задних лап. А его последние слова Юнги — не слишком понятно о чём вообще речь и не могло вызвать у омеги такого беспокойства. «Может заболел? Или тело так отреагировало на близость?» он уже и не знает, что думать — мозг готов подбросить самые невероятные версии. Намджун сам удивляется, насколько Чимин заполняет всё его нутро и мысли — если так подумать, все его планы и режим дня в последнее время связаны непосредственно с этим существом. И помимо любви, он им буквально одержим… альфа больше не может скрывать этого от самого себя. Нам резко подтягивает зверька к себе, заключая в крепкие объятья и тот охотно отвечает взаимностью — сам вжимается в его тело, льнёт, словно ищет в нём последнее пристанище, утешение и поддержку. Намджун ложится на спину и укладывает от чего-то холодное и очень потное тельце омеги сверху. «У него озноб что-ли?» не понимает альфа, брови его сдвигаются к переносице. Чимин кажется сейчас ему таким потерянным, беззащитным, что ритм его сердца учащается, оно готово проломить грудину и выпрыгнуть наружу. Буквально несколько часов назад всё было так крышесносно, неповторимо, что у него до сих пор пар из ушей валит от перегретого внутри мотора. И пока он решал свои дела и делал звонки — зверёк опять-таки не подавал никаких признаков беспокойства во сне. И вот на тебе… — Кроха, тебе что-то приснилось? — Всё же решив уточнить, спрашивает альфа. Он гладит омегу по затылку и вдоль позвоночника, пристраивает его к себе поплотнее, закидывает на себя ножку — даёт понять, что он рядом и всё уже закончилось. Чимин припадает щекой к груди, и слушая бит чужого сердца взволнованно дышит. — Я тебя прошу, не покидай меня! — С чего ты решил, что я оставил тебя? Я и не думал никуда уходить. Видишь, я здесь, с тобой. Просто отходил в туалет и водички попить. — Нет… — Отрицает Пак. Ведь он совсем о другом, он всё ещё об этом проклятом сне в котором он теряет своего паука. — Ты не понимаешь… — Сильно испугался, что меня нет рядом? — Альфа запускает пальцы в волосы омеги и массирует кожу головы. Он знает, что Чимину это до одури нравится, и он сразу млеет в его руках. — Я бы, была такая возможность, всегда был рядом с тобой, тыковка, и никогда не отходил. Ласкал бы тебя, целовал. Но это невозможно. — Произносит с некоторой грустью Намджун. Он бы и правда только этим и жил, целовал бы свою кроху до одури, мял в своих руках это нежное, податливое тело, из постели не выпускал и любил, любил, любил, во всех смыслах этого слова. До головокружения, до потери пульса и полной отключки. Он уже сейчас по нему дико скучает, хоть омега и рядом с ним, в его крепких объятьях… а у него уже словно плачет душа. Внутренний альфа готов ему же самому свернуть шею, потому что категорически не согласен с Намджуном во всём происходящем, и никакие аргументы тут не работают! — Мне приснился паук. И он погиб. — Альфа застывает от этих слов, будто прошитый насквозь. У него ощущение, что будто его раскрыли: забрались в черепную коробку, взломали секретные файлы с планами и прочитали их, выведав главный секрет. Это уже не первый сон с этим пауком, о котором ему рассказывает Пак. И кажется… «да чёрт возьми, у него что, и правда вещие сны?» По другому объяснить такое феноменальное попадание в десятку он по другому не может. Это не поддаётся логике — это вне его юрисдикции. — Это просто сон, Чимини. — Вновь продолжает массировать подушечками пальцев, стараясь выглядеть спокойным и уйти от тревожной темы. Омега жмется ещё сильнее, словно хочет срастить телами, найти таким образом рядом с альфой своё мирное пристанище. От этого тактильного контакта обнажённых тел просто невероятно хорошо… А вот от сна зверька — не очень. Это просто разбивает альфе сердце, будто кто-то невидимой рукой схватил и сжал его в своей ладони, превращая непослушный орган в кровавое месиво. Идея оставить Чимина уже кажется безнадёжной, даже провальной — ну вот как оставлять такого птенчика одного? Хорошо, пусть и на лучшего друга, но зверю внутри от этого не легче — его рык глушит все доводы рассудка и рвёт барабанные перепонки заполняющими нутро децибелами. — Нет же… Намджуни. — Альфа на миг прикрывает глаза, он готов слушать это обращение к нему вечно. Выдыхает. — Это не просто сны, они слишком красноречивы и полны знаков. Паук утопал в крови, а я ничего не мог сделать. Не мог ничем ему помочь! Я только и мог, что взлететь вверх, как он меня и просил. — Вот видишь, значит паук спас тебя. — Но сам он погиб! — Чимин поднял голову и посмотрел на альфу так проникновенно и пронзительно, мол «неужели ты и правда не понимаешь?» что у того внутри всё съëжилось. Да понимает он! От того и так хреново на душе! — А я остался один! — Ещё более отчаянный взгляд. — Я только нашёл его, только почувствовал себя нужным, значимым, как снова остался один. Только на этот раз окончательно! Чимин рассказывает о пауке, но альфа понимает, что речь… о нём. И это наматывает его нервы, как тросы — того гляди лопнут и он сорвется. Намджун уже просто орёт внутри себя. Он хочет плюнуть на всё, на все планы — один взгляд этих любимых серых глаз и он теряет всю свою решительность. Маленький омега, его любимый зверёк — он и его сила, и его слабость одновременно. Никогда он ещё не был так уязвим! Но, если он поддастся этому моменту сейчас, то станет ещё более уязвимым, и не только он — ненужные люди узнают о них с Чимином ужасную тайну, а также пронюхают о том, кто стравливает избранных и всё — на них двоих можно будет ставить крест. Поэтому он должен взять всю свою волю в кулак и довести дело до конца. Пусть от боли и страха за самое дорогое ему существо будет захлëбываться собственной кровью. Любовное кровотечение не лечится, а остановить его может только тот, кто его вызвал. Он пока ещё рядом, а его омега уже страдает от потери паука, словно знает о ней наверняка. Их связь поразительна, она не вкладывается ни в какие рамки и не поддаётся описанию. Его кроха странным образом предчувствует надвигающееся расставание, хотя к этому не было никаких предпосылок… Внутренняя связь, которая была у них с самого начала, сама выстраивает образы, давая подсказки — и вот что ему с этим делать? Боль Чимина для него худшая из болей, пожалуй — самое большое испытание в жизни. Надо помочь зверьку отвлечься, хотя бы на время устранить все изъедающие его нутро страдания и противоречия. И он знает как это сделать! А потому… Намджун аккуратно берёт личико омеги в свои руки и накрывает его губы своими. Так трепетно и нежно, сминая сочные губки и слегка раскрывая ротик, чтобы проникнуть внутрь. Он ловит сладкий язычок и посасывает его, как самый вкусный леденец. Чимин от этого действия тихонько постанывает в поцелуй, робко касаясь маленькими пальчиками лица альфы в ответ. Намджун моментально теряет разум, волю и всякие рамки приличия. О да, эти малыши — его личный фетиш, от их соприкосновения с его телом (где бы они не коснулись) альфу моментально кроет. Причём кроет настолько, что ему порой кажется — ещё немного, самую малость и вот-вот швы на его черепе разойдутся сами собой, а оттуда потекут мозги, словно каша. Горшочек, не вари! Но его горшочек уже не может перестать варить… Он затапливает своим желанием всё вокруг, не оставляя и капли кислорода для спокойного существования Чимина. Альфа теряет рассудок. Нам моментально хватает мягенькую лапку омеги, притягивает её к своим губам и под удивлённо-изучающий взгляд Пака облизывает каждый его пальчик: один за одним, смакуя и дегустируя каждый по отдельности, как какой-то грёбаный, слетевший с катушек маньяк. Чимин много раз сглатывает, лишается дара речи и девственности рук (если такое вообще бывает), он не находится, что вообще в такой ситуации можно сделать или сказать. У него паралич речевых мышц лица, да и на ум абсолютно ничего не идёт — ни толкового, ни бестолкового. В голове сплошной белый шум, ибо это слишком… эротично! Эротично пишем, а пóшло на ум пошлó. И вот вопрос — не этого ли добивался альфа? Да, именно этого! Мысли Чимина плывут туда-сюда, словно кораблики в непоседливых морях бушующих чувств. Намджун обнимает омегу уверенно и крепко, руки его как и всегда, горят жаром, исследуют язящно прогнувшуюся спинку и пробираются всё ниже — скользят по вспотевшей ложбинке нетерпеливо, с желанием добраться до мягких половинок и сжать их в своих ладонях. Паку хочется тонуть в этих ощущениях — на него вдруг нахлынула беспомощность и томная нега. Он чувствует, что тает и сдаётся под этими обволакивающими и страстными движениями ладоней. Альфа запрокидывает голову Чимина, укладывает её на своё плечо и снова целует. Сначала неспешно, а потом со стремительно нарастающей громкостью хлюпающих звуков, взаимных постанываний и страсти — именно той, когда всё твоё существо перестаёт тебе принадлежать и желает отдавать. А ещё, в случае омеги, отдаваться в чужие и такие родные руки. И Чимин снова отдаёт всего себя Намджуну — в который раз за сегодняшнюю ночь, без лишних слов и сомнений. Он прижимается к альфе, как к единственному спасению во всём мире, прося унести его на своём корабле разгорающегося желания и никогда не выпускать из своих сильных рук. Потому что только в них — приют, только в них спасение, только в них — жизнь! Мир вокруг качается и дребезжит, окружающее пространство схлопывается до размеров двух переплетающихся тел и под кожей обоих проходит волна приятного тока, гудя по обнажённым синапсам и отключая разум. Возьми меня без остатка — кричит весь мир омеги — для Намджуна он заключён именно в нём, в том единственном человеке, ради которого ему хочется жить и… не жаль умереть. Во всём этом нахлынувшем безумстве, взаимной жажде уйти от действительности, альфа резко разворачивает Чимина к себе спиной и, раздвинув упругие половинки ягодиц в разные стороны, без лишних слов насаживает омегу на твёрдый, будто камень, член. Быстро и уже без всякой подготовки. Взрывая мир сходом лавин и извержением вулканов. Пак резко вскрикивает, выгибаясь дугой до хруста в пояснице, и откидывается назад на встречу Намджуну — под его обитель многочисленных поцелуев в область затылка. Сердце зверька заходится в бешеном ритме, качает кровь с такой силой, что у него гудит в ушах, заглушая всё вокруг и заставляя забыть обо всём на свете, в том числе и о недавнем сне — вытесняя всё сладостно-болевыми ощущениями внутри. На Намджуна у Чимина мгновенные реакции организма — будто кто-то внутри постоянно держит руку на кнопке экстренного оргазменного вызова. И вызов этот мгновенно поступает, как только альфа задевает нужную точку. Омега дрожит от зашкаливающих ощущений. — Держись за шею. — Хрипло шепчет Нам. Пак слушается и немедленно вскидывает руки, заводя их назад, за шею альфы, обхватывая в замок. Несколько поступательных движений и вот уже у омеги от распирающих ощущений поджимаются пальчики на ногах, а затем… и вовсе весь он поднимается — целиком, вместе с встающим с постели Намджуном — отрывается от поверхности матраса и парит распятой пташкой над поверхностью пола. Он крепче держится за шею альфы, цепляется за реальность ногтями как может — ему кажется, что Нам насадил его не на свой член, а на катану и льёт уже не только его слёзы, но и кровь. Потому что Чимин точно чувствует стекающие по внутренним сторонам бёдер какие-то вязкие капли, но думать о том, что это на самом деле — уже слишком для него… по всем параметрам. Альфа крепко держит своего зверька под попку, раздвигает его ягодицы всё шире, проникает внутрь всë глубже. Чимин сгибает колени, пытается упереться пятками в бёдра альфы — желает снять с Намджуна часть груза и попытаться хоть как-то приладиться к процессу. Бессмысленно. Альфа берёт управление в свои руки, чётко направляя Пака под нужным ему углом. ~ ________________________________ New World — burnboy, Brooke Williams ________________________________ Влажно и липко. А ещё напористо и бесстыдно. Там внизу, где всё хлюпает, а омегу будто прошивает насквозь, упираясь в брюшную стенку — внутри творится беспощадная вакханалия. Ощущение, что Намджун спустил с цепи всех своих плотских демонов, он держит омегу под коленями в мёртвой хватке — соскочить с него просто нереально — Чимин даже и не питает на это надежд. Да и не хочет — ему сейчас жизненно необходимы эти ощущения, пусть и такие — на грани с жизнью и смертью. Намджун словно в его голове и точно знает, чем заполнить этот момент — дать ему самые отборные эмоции, которые перекроют собой все мысли, потушат все пожары разгорающихся страхов, что воспламенились ещё во сне и продолжают опалять омегу изнутри уже наяву — лижут своими зелёными, ядовитыми языками саму душу. Он не останется один в этой ночи, потому что сейчас они с Намджуном одно неделимое целое. И не только в плане тел. А раз так, то альфа вытеснит своей всепоглощающей энергией все его фобии. Чимин понимает, что пока он полностью не накормит своего ненасытного дьявола, будто проснувшегося после вековой голодовки, тот его из своего горячего плена не выпустит. Необычайная сила, неутомимость и голодность альфы омегу даже отчасти пугает, но лишь до определенного рубежа — когда его самого начинает затягивать в эти зыбучие пески страсти. Как бы Чимин не отнекивался, то что он сейчас получает от Нама — это единственное что ему нужно, что его может спасти от наваждения сна и что погасит его испепеляющую жажду быть нужным, любимым и желанным. Эта одержимость альфы с которой он его так рьяно берёт, которая плещется через край и которую невозможно скрыть — она как бальзам на все его скрытые раны. Чимин всё так же крепко держится за альфу руками, но пятками в него больше не упирается, в этом нет необходимости — Намджун трахает его на весу, благо что для него омега почти ничего и не весит — пушинка. Альфа управляет телом зверька, как какой-то марионеткой, дёргая за все красные ниточки: насаживает на себя до упора, потом почти полностью снимает и снова насаживает — только и успевай держаться. Опять и опять. Даёт прочувствовать Паку не только свой впечатляющий размер, который заполняет того более чем полностью, но и масштаб воздействия — то, как он может лишать омегу дыхания, сил и вообще жизни. Чимин её и правда почти лишился. Сначала на каждый толчок до самого основания он отвечает протяжным стоном, выходящим со свистом сдавленных лёгких — однако потом, когда альфа с размашистых, но медленных движений переходит на яростное насаживание его тела на свой каменный член — омега на вдохе просто открывает рот и перестаёт дышать, застыв в немом крике и надломив брови. И не понятно, чего в этом громком беззвучии больше — мольбы о завершении или мольбы о продолжении. Намджун, не зная устали, под собственное рычание, вбивает в себя маленькое тельце обессиленного крохи, при чём так неистово, будто сконцентрировал в этом моменте всю свою жизнь, радость, боль, желание — всё-всё! Не пережитое, что будет потеряно и упущено, чему возможно не суждено будет сбыться и тому, что не будет прощено. Но также своё безмерное чувство любви, описать которое не хватит никаких эпитетов — весь этот масштаб переполняющих чувств можно только показать в действиях. Что он и делает — каждый стон насаживает вместе со своим «люблю», как бусины на красную нить. ~ Свисающие в воздухе ножки зверька безвольно болтались из стороны в сторону, раскачиваясь в такт движениям бёдер альфы, как у какой-то куклы. Каждое движение как признание… Люблю/толчок, люблю/толчок, люблю/толчок, толчок, и ещё… А каждый вздох — ответ о взаимности. ЛЮБЛЮ! Намджун сбрасывает темп, он чувствует как ручки Чимина на его шее начинают медленно расцепляться, а голова, которую тот был уже больше не в силах удерживать самостоятельно, валится назад на его плечо. Нам с удивлением и удовольствием наблюдает неописуемую картину: его зверёк, будто лишённый жизни от нереальных ощущений, закатил глаза, голова его сотрясается в такт уже тихим толчкам, влажная кожа лица и шеи блестит как шёлк, а ротик приоткрыт — так и заманивая внутрь, действуя на Нама как красная тряпка на быка. Перед ним по истине божественная скульптура: маленький, белоснежный зверёк, навечно застывший на самом пике удовольствия и счастья. Забыть такое — это как забыть своё имя, самого себя. Намджун в этот момент клянётся про себя, что когда всё закончится и у них будет свой дом, он закажет такую скульптуру у лучшего мастера и поставит её в свой кабинет, путь в который будет закрыт абсолютно для всех — потому что это будет его личный алтарь, место где он будет поклоняться прекраснейшему из существ. Нам в бога не верит, он верит в Чимина, и готов молиться денно и нощно, чтобы тот со временем его полюбил хотя бы на маленькую частичку от того огромного чувства, что ширится в его душе. А пока — он раскалённым клеймом выжигает на обратной стороне век этот образ, поселяет его под сетчатку, надеется таким образом призвать омегу в свои будущие сны. Чтобы они были такими же реальными, как у Чимина, чтобы к нему прилетала его белая бабочка и спасала от обступившего со всех сторон красно-едкого страха. За своего зверька… Намджун мокро обводит языком по пухлым губам омеги, забирается под верхнюю и с напором проходится по деснам. Он словно набирает оттуда живительную влагу, как из какого-то бездонного любовного колодца — словно только эта влага и может его спасти от иссушающей жажды. Так безумно хочется напиться и срочно спастись от неминуемого будущего, хочется обладать этим ртом так глубоко, чтобы уже наконец-то зачерпнуть с самого дна то, чего так долго искал — бессмертия. Чимин дарит ему вечность — она же, словно прирученный зверь, дарит ему это бессмертие души. ~ Через некоторое время Чимин наконец-то ожил, издав очень продолжительный, высокий стон на выдохе. Словно прийдя в себя, он снова сомкнул пальцы на шее альфы и стал уже не сдерживаясь стонать во весь голос и хрипеть рывками на каждый последующий толчок. Намджун больше не вбивал себя в него с такой неистовой силой — он будто насытился, получил что надо и сказал этим всё, что так хотел, что разрывало изнутри — будто это было его прощальное «люблю»… в которое он вложил всего себя, всю душу, оставил свою частичку внутри на прощание. Оба взмокших тела, поблескивали в подсветке кровати, окутанные в зеленый дурман светодиодов, а вокруг плескали полынные волны, своим острым запахом полосуя ноздри омеги изнутри, вгоняя желание в саму его кровь. Чимин сходит с ума, умирает миллион раз от мысли как неистово им сейчас обладает Намджун, достаёт до самого дна его души. Это обладание сейчас за всякие рамки заходит — это ненормально, это не по правилам, но они все рушатся, переписываются любовными чернилами набело, устанавливаются новые — те, что только для них двоих пригодны. Чимин всю свою жизнь был бетой, ему эту правду вколачивали словами и кулаками. Она в него полностью въелась — он от этого неполноценный отчасти: не умеет себя вести как омега, не знает как это — быть слабым полом и давать себе поблажки, а в любовных и интимных делах абсолютно несведущ. Возможно, многому из мира омег и не надо учиться, достаточно просто почувствовать себя собой и уметь любить, но вот с этого всегда и начинались его проблемы. Ему слишком часто показывали, как его не любят и насколько он этого недостоин из-за своей сущности. Поверить в то, что он кому-то нужен именно такой, каким является — задача непосильная. Он почти смирился с тем, что он бета, однако после первой течки всё изменилось — в Чимине пробудились подземные, неведомые ему течения, которые, как оказывается, всегда там были, просто спали глубоким сном. Пробудил их Намджун. Вторым шагом в эпохе глобальных изменений стало то, что внутри него потекли чужие ферромоны — опять-таки Намджуна: они смешались с его кровью, растеклись по всем венам и капилярам, проникли к мозгу и лёгким, заставили мыслить и дышать по-новому. Третим фактором капитальных изменений стали проявляющиеся, постепенно, капля за каплей, чувства. И опять же пробудил их Намджун. Три из трёх — бинго! Правда Паку уже кажется, что чувства к альфе у него были всегда, просто в силу обстоятельств и своего характера он держал их на цепи. Он такой… упёртый до ужаса… и недоверчивый. Его интерес к альфе был скрыт в тени собственных предубеждений, комплексов и страхов. Однако с самого первого дня его организм чётко среагировал на этого человека — и реагировал всегда, если вспомнить, очень чётко. Но он сам всё с самого начала не так понял, закрепив в себе искаженный образ сущего дьявола в облике мужчины с каменным лицом и обсидиановыми глазами цвета ночи. Как он вообще мог считать этого альфу бездушной глыбой льда и вообще страшным человеком? Как? Теперь то он, конечно, знает, что это всë не так, и тем сейчас смешнее и неудобнее перед самим собой за свою же недальновидность. Даже сны ему постоянно намекали о противоположном, сталкивая с пауком, который и показал, что страшный образ всего лишь надуман бабочкой. Паук его спаситель, сторож его измученной души, тот кто оберегает его покой и катает на своей чёрной спине, давая ощутить настоящую свободу. Намджун лучший из людей, наипрекраснейший из мужчин и вообще, он перед этим альфой трепещет и восхищается им. Ни на кого не применяет и не посмотрит. В его руках Чимин расцветает, только рядом с ним он чувствует себя действительно тем, кем является от природы — омегой. Точнее зетой конечно, но это не принципиально. А ещё когда рядом Намджун, он чувствует себя самым защищённым — а для Чимина это очень важно. Чимин просто запутался, кто он на самом деле — и только благодаря Намджуну он приобретает ориентир, который его направляет, и он теперь уверен — не даст сбиться с пути. Пак в объятиях альфы чувствует себя настоящим омегой, заполняется до краёв этим правильным самоопределением и купается в этом чертовски приятном чувстве «быть самим собой». ~ Обессиленный секс-марафоном Чимин засыпает прямо как есть, насаженный на альфу — вот теперь он вымотан окончательно и не видать ему на сегодня больше никаких снов. Намджун осторожно укладывает омегу на живот и, делая последние фрикции, с хлюпающим звуком выходит из горячего лона, кончая тому на поясницу. Слишком хорош! Вид на миллион! Глаз не оторвать! Некоторое время альфа так и смотрит на зверька, не отлепляя взгляда и любуясь своим любовным творением, на котором он словно расписался белыми чернилами. ~ «Это не твоя вина, тыковка, это моя… и ответственность моя, ничья больше. Я всё возьму на себя, только потерпи немножко». Про себя говорит, а сам как в бреду целует любимое тело — его настоящий дом на этой земле. Гладит нежнейшую кожу цвета сливок ласково-ласково, ведёт руками по изящным изгибам, подушечками пальцев выводит по ложбинкам и возвышенностям — в уме карту тела составляет. А сам продолжает невесомыми поцелуями осыпать, как цветами — с макушки и до самых пяточек, которые он обожает. Переворачивает мерно посапывающего омегу и продолжает осыпать горстями любви и нежности — сам себя этим всем и пытает и в рай уносит одновременно. Он этими поцелуями, что покрыли уже каждый миллиметр тела Чимина, что-то вроде брони, оберега создаёт. Хоть Намджун и не верит во всю эту чухню, зато верит в силу своей любви — что именно она и защитит омегу, поможет ему выстоять перед трудностями и не даст сломаться в моменты горечи и отчаяния. «Прости, кроха, что повергаю тебя на страдания, но я не отдам тебя никому, не позволю не то что к тебе прикоснуться, даже посмотреть на тебя. Ты будешь безымянным, ты будешь никому не интересным, простым омегой, но зато — ЖИВЫМ. И моим. И надеюсь, что в итоге счастливым. Спасибо за эту ночь, что ты мне подарил… и за себя, что ты именно такой. Самый лучший и единственный. Я люблю тебя, мой зверёк и моей любви на нас двоих с головой хватит. А пока спи, я постерегу твой сон». Чимин в этот раз спит и правда крепко и мирно, ему ничего не сниться — он слишком вымотан и счастлив. Его тело, будто ощущая сквозь сон все поцелуи и признания альфы — расслабляет омегу до такого состояния, что тот спит как убитый до самого обеда. *** У Чонгука маленький праздник души. Ладно — большой праздник. Он наконец-то выиграл дело и этой паскуде, однажды сломавшей крылья его ангела, дали ещё двадцать лет заключения. По сроку это оказалось даже больше заявленного максимума — Гук задействовал на это все свои связи, давление и даже, где надо применил угрозы. И вот дело сделано и его просто распирает от гордости и желания примчаться к своему солнышку Тэхёни, и рассказать ему эту новость, чтобы упиться ответной реакцией омеги. Он мчится по многополосному шоссе вдоль Хангана, педаль газа периодически грозит продавить пол и альфа не замечает, как мчит уже на скорости за 170, а это далеко от разрешённых в черте города показателей. Гук ничего не может с собой поделать — он так старался для своего ангела, чтобы его по-настоящему осчастливить, подарить надежду и свет на лучшую жизнь — дать наконец-то возможность вздохнуть с облегчением. У него чувство, что вместе с Тэшей будто выдохнет и он сам! Он хочет упиться эмоциями омеги, но даже представить себе не может как тот себя поведёт — будет плакать или смеяться, прыгать от счастья или уткнётся ему в грудь… от этого предвкушения Чонгук весь наэлектризован изнутри — он знает, что чтобы он не представлял и не фантазировал, это и близко не сравнится с настоящей реакцией! А будет ли это для них новым этапом в отношениях — он и подавно не знает… боится даже загадывать. Но очень сильно надеется! Как и на то, что Тэ согласится с его предложением укатить за город. Родители омеги уже давно дали согласие — осталось дело за самым важным, за согласием его ангела. Чонгук нетерпеливо ёрзает в сиденье, которое уже буквально горит под ним — альфа настолько перенапряжен, что в салоне даже стёкла запотели. Он снова давит педаль в пол и рычит на самого себя из-за вдруг внезапно возникшего тремора рук. Не хватало сейчас ещё попасть в какое-нибудь ДТП! Альфа сбавляет скорость и пытается отдышаться. Чонгук не хочет пропустить ни единой эмоции Тэхёна, он уже весь горит изнутри, изнывает от желания и нетерпения быть сейчас рядом и разделять эти минуты с самым любимым и желанным человеком — с его ангелом. Альфа хочет быть рядом с омегой (как бы это банально ни звучало) — «и в радости и в горести», хочет разделять каждый момент его жизни, быть свидетелем взлётов и падений омеги — в первом случае радоваться за своего малыша, во втором — поддерживать и помогать. Ведь всё в жизни не может быть гладко, альфа это понимает. Главное, чтобы его ангел позволил всему этому быть — не отгонял, принял его как альфу окончательно. Ему нужно это как воздух, без Тэши его жизнь будет просто пресным существованием, сплошным отстоем — он даже не хочет больше пробовать жить без него. А до этого, как он теперь понимает, он и не жил. ~ Тэ просыпается немного не выспавшийся из-за затянувшейся переписки с Чонгуком, в которой альфа его много смешил всякими глупостями и случаями из общего с Намджуном детства, а так же делал какие-то странные намёки на некий сюрприз, чем очень его заинтриговал. Омега еле разлепил глаза и вяло поелозил телом по матрасу. Так сладко, как на Чонгуковской койке, он не спал ещё никогда. А она, между тем, после течки пока так и осталась в его спальне — её крутость Тэхён уже не раз оценил: шикарный размер, где можно спать не только звёздочкой, но и вообще любой геометрической фигурой, ортопедический матрас и регулировка уровня головы и ног. Да мажористо, но если уж говорить без дураков — охренительно! Чонгук тоже любит свою постель и имеет на неё вполне определённые планы — он решил, что их первый секс будет именно на ней, ведь именно она первая провела с его омегой течку (завидно? есть немного) — была его, так сказать, заместителем! Но следующая уж точно его! А если обстоятельства сложатся так, что это произойдёт где-то в другом месте (ну мало ли, что может произойти за городом — всё-таки природа, лошадки и его постоянная забота), то она всё равно будет в их общем доме в их общей спальне. Такой ценный, исторический экспонат он точно не выкинет — ещё и своим детям экскурсии будет проводить и рассказывать, где именно они с папой их зачали. Да-да, Гук уже немного едет крышей, но не будем его строго судить — вспомним, сколько он уже воздерживается, ладно? ~ Омега, медленно передвигая конечностями, поплёлся в ванную, улыбаясь особо удачным шуткам альфы, которые неожиданно вспомнил. Чёртов Чон Чонгук, с каждым днём захватывает его внимание, интерес и мысли всё больше и больше. И главное, что поражало самого Тэ, ему и правда нравится этот лощёный альфа… а так же его лицо, фигура и иногда упоротое чувство юмора — как-то вот в его вкусе, особенно когда тот забывает себя сдерживать и приправляет речь отборными словечками и пикантными (то бишь пошлыми) шуточками. В этом весь Чонгук — «озабоченный альфа-самец», и тем не менее… то, каким он может быть при всём при этом чертовски милым и заботливым — притягивает и обезоруживает. Гук не переходит установленную границу, даже целует его с разрешения — и в этом омега ощущает свою власть над альфой (а тот про себя представляет, какими способами потом за всё отыграется). И скажем прямо — эта власть Тэхёну нравится. Ради него Чонгук перестраивает свою натуру и подстраивается под потребности омеги. Тэ не знает, в курсе ли тот его «проблемы», что так усиленно старается — у него есть подозрения, что возможно да… Об этом вроде как намекал сам альфа, пусть и очень завуалированно и пространственно, да и вся эта заговорщицкая связь Гука с его родителями (в пору даже начать ревновать, как те спелись) — оставляет большой простор для размышлений. Хотя… может быть у него просто паранойя… Однако весь масштаб отношения к нему альфы выражался даже не в терпеливом отношении… а в том, насколько Гук себя сдерживает! Тэ уже давно понял, что Чон Чонгук — это ходячая секс-машина с вечным двигателем, для таких «горячих парней» близость что-то сродни естественных процессов, как покушать или почистить зубы — вполне себе обычно, но при этом жизненно необходимо. Ведь без еды ты долго не протянешь. Как и за счёт чего «тянул» Гук, Тэхён стеснялся думать (но всё же нет-нет, да и да). Особенно чётко он об этом подумал после вчерашнего случая, когда они сидели в машине альфы и омега решил нанести себе блеск на губы. Он тогда всего лишь немного приподнялся к зеркалу (ну да, хотел чуток того подзадорить, посмотреть на реакцию — любопытство то никуда не деть) и у него как бы немного задралась кофточка, обнажив на спине полоску кожи (ну да, и обтянутые тугими джинсами ягодицы), как заметил боковым зрением насколько сильно напрягся альфа: он до побеления костяшек вцепился в руль, вены на его руках вздулись, а сам он вжался в спинку сидения. Прикрыв глаза альфа напряжённо зашипел сквозь сжатые зубы — звук был такой, как-будто мячик под высоким давлением спускает весь воздух. Омега тогда ощутил такое мощное сексуальное давление, исходящее от Чонгука и такой концентрированный аромат сандала в салоне, что у него даже закружилась голова и засвербили лёгкие, а внутри впервые в жизни появилось странное желание подчиниться и… разрешить Гуку что-то большее (что пугало). Это необычное чувство сворачивалось в мозгу омеги по спирали, желая штопором выдернуть какой-то невидимый клапан. Атмосфера зашкаливала… Тэхён медленно опустился в кресло, уже жалея что решил поэксперементировать. Он не сводил с Чонгука глаз и уже боясь сделать не то что лишнее действие, а даже вдох. Глубокий, животно-бальзамический аромат альфы, накрыл всё вокруг как туман и казалось, что ещё мгновение и кто-то из них сорвётся вниз, стоя у опасного края. Раздался звук опускаемых стёкол. Гук открыл глаза и налепил на лицо неестественную, натянутую улыбку. Тэ в ответ тоже нервно усмехнулся, сделав резкий скачок глазами от лица альфы к откровенно оттопыренному достоинству, и покраснел. Чонгук тут же накрыл своё возбуждение подушечкой, взятой с заднего сиденья (хотя обычно он его наоборот, всегда не стесняясь демонстрировал омегам, но тут же Тэхён, а это совсем другой… эксклюзивный случай) и залпом выпив бутыль воды, вдавил педаль газа, словно таким образом хотел быстрее уехать с места преступления. ~ Итак, в доме Тэ с утра царила странная атмосфера и её причину скрывали от омеги за семью печатями. Это витающее в воздухе настроение было похоже на некое предвкушение с нотками светлого нетерпения. Чем это всё было вызвано — Тэхёну не ведомо, прямых указателей на какие-то изменения в их укладе жизни не было, вроде всё как и всегда, без изменений. Единственное, что выдавало ситуацию, хотя омега спокойно мог свалить это или на свою разыгравшуюся фантазию или «родительские секретики» — так это то, что на нём будто периодически задерживают взгляды. Но стоило ему только резко на кого-нибудь оглянуться, как взгляды будто менялись или отводились в сторону. Это немного напрягало, потому что посвящать его явно никто ни во что не собирался. Родители у него те ещё хитрюги и заговорщики — даром что истинные, вечно во всём действуют на пару. Если и захочешь расколоть — умрут, но не выдадут! Для Тэ это вообще-то идеал отношений и он откровенно хочет точно так же, как у родителей. Чонгук тоже его истинный и пока омега не подпустил его слишком близко, он хочет убедиться — насколько они совместимы, как это быть истинной парой, что это даёт… омега по сто раз на дню всё анализирует и рассчитывает, думая, что это поможет — будто в деле чувств есть некие показатели и мерила. На самом же деле это банальный страх близости — остальное лишь ширма, призванная скрыть настоящую причину. Но чем дальше, тем убеждения действуют на самого себя всё слабее — расчёты не работают. Чонгук ему нравится, но признать что-то большее — значит опустить свои щиты и дать к себе прикоснуться по-настоящему. Страшно, хоть порой и хочется до ломоты суставов. Тянет под ложечкой, как-будто обострилась застарелая болячка. Умывшись и так и оставшись в смешной пижамке с опоссумами Крэшем и Эдди из ледникового периода, Тэ спустился вниз на кухню, всё так же улавливая переглядывания домочадцев и эту «загадочную» ауру. Сегодня ему только ко второй паре, поэтому омега не напрягается и всё делает неспешно. Плюхнувшись на стул, он ловко подкидывает и ловит ртом орешек из вазочки, только сейчас замечая, что за плитой стоит старший брат, что вообще-то огромная редкость. «Что вообще происходит?» Ну всё, ему это надоело, теперь его очередь шутить и брать ситуацию под свой контроль. Что бы они все там не скрывали, он тоже не лыком шит. — И что у вас за секреты, а? Ничего не хотите сказать? — Щурится омега, видя как родители напускают на себя ещё более безразличный вид. — Для чего вся эта загадочность? — Снова тишина. Омега делает демоническое выражение лица. — Только не говорите, что вы ждёте ещё одного ребёнка. Наш дом этого точно не выдержит и пойдёт по швам! — С хитрой интонацией выдаёт Тэхён, на что Ханыль заходится кашлем, поперхнувшись чаем с ромашкой. «Не, ну а чего они? Сами напросились!» кидает он очередной орешек вверх и метко ловит его ртом. «Получите». Про себя же омега уже вовсю гогочет довольно низким, изменённым до неузнаваемости голосом, делая при этом каверзную гримассу, показывающую, что это абсолютно явная и неприкрытая месть за все утренние переглядки и недомолвки. Хёнбин, что готовит сегодня с утра завтрак (вот тоже странно, с учётом того как тот рано уходит на работу в отель — всё-таки быть главным шеф-поваром та ещё ответственность), поворачивается от плиты и улыбаясь брату, играет бровьми. Старший братишка всегда на стороне Тэ, он вечно поддерживает все затеи и авантюры омеги — в своё время родителям от них вообще пощады не было — двойной удар от непоседливых детей, вечно выдумывающих проделки. Да Хёнбин и сам всегда был не прочь что-нибудь учинить, особенно когда вся семья в совместных вылазках на природе — то змейку в штаны подбросить, то включить на телефоне звуки волков, вызвав массовую вылазку на деревья. В общем, у Тэ очень весёлая семья! — Ничего, справимся. — Подмигивает Хёнбин. — У отца скоро выставка, после неё будет распродажа картин — как говорит оценщик, есть неплохие шансы продать их все. Абстракционизм так и не выходит из моды. Ещё я подброшу накопления и возьмём дом побольше. — На позитиве, но абсолютно на серьёзных щах делает якобы полную выкладку «планов на будущее» старший брат. Родители уже сидят с круглыми глазами и почему-то странно молчат, а Тэхён уже начинает сомневаться в том, что шутка такая уж и шутка. Не зря папа так удивлённо (и немного испуганно) кидает взгляд на отца. А у того в ответ уж слишком непроницаемое лицо — неестественное для богатого на мимику Мэнхо. — Так это что… — Немного обалдевшим голосом тянет омега. — …правда? — Эээээ… — Мычит Ханыль, от чего Хёнбин роняет деревянную лопаточку. — Пиздец… — Выдыхает Тэ. — Не выражайся при малыше! — Выпаливает отец и тут же замолкает, понимая, что проговорился. Подброшенный орешек летит мимо на пол. Речь-то была вообще-то не о них, не о родителях… да, так вышло что чета Кимов внезапно расширилась в своём составе, но эту новость родители точно не собирались выкладывать сегодня. И все эти переглядки были тоже не по этому поводу! Вообще-то сегодня на повестке дня была новость от Чонгука, его-то и ждали Мэнхо и Ханыль. Ну и Хёнбин, которому по случаю важного события начальство разрешило прийти на работу попозже. Сегодня должна была случиться радость, и связана она должна была быть не с новой жизнью, что уже поселилась внутри Ханыля, а с надеждой на новую жизнь их маленького солнышка, их Тэхёни. У Тэ и Хёнбина с грохотом повалились на пол челюсти, как говорится, удачно пошутили! Прям в яблочко. Некоторое время все дружно и в едином порыве молчали, со стороны плиты уже повеяло чем-то пригорелым, но всем было плевать на неудавшийся «праздничный» завтрак в исполнении профессионального шеф-повара. И внезапно прорвало. Дикими визгами, радостными вскриками, расцеловываниями папы и в завершение странными танцами младшего омеги. Хёнбин недалеко ушёл и стал подтанцовывать брату в излюбленной придурковатой манере, даже подбрасывая какие-то продукты. Семейство Кимов не просто весёлое, но так же по-хорошему придурковатое и очень дружное (что очень нравится и всегда не хватало Чонгуку). — Прекратите, идиоты, вы же кухню разгромите! — Первым пришёл в себя отец. Он подлетел к плите и подхватив дымящуюся сковороду побежал с ней к раковине. Однако сунув ту под струю холодной воды только ухудшил ситуацию — масло дико зашкворчало, брызнув струёй ему на руку, от чего тот резко отпустил ручку, запрыгав на месте и заорав от жгучей боли. Масло продолжало булькать под напором воды, издавая дикие звуки, а от соприкосновения горячего с холодным — от сковороды повалил дымина, заволакивая кухню серым маревом. Ханыль подбежал к супругу, хватая его руку и дуя на неё что есть мочи, Хёнбин ринулся к вскипающему супу, выливающемуся за пределы кастрюли, а Тэхён, еле как услышав дверной звонок за всей этой вакханалией, побежал открывать дверь. ~ На пороге стоял Чонгук: с фирменной улыбкой, уложенными волосами и букетом цветов в правой руке — вид его был такой… парадно-выходной и торжественный, что в другой раз Тэ бы точно подумал, что тот пришёл как минимум за тем, чтобы сделать ему предложение руки и сердца. Но сегодня был не тот случай. Омега смерил альфу быстрым взглядом сверху вниз, глаза его загорелись странным огнём. Сейчас Тэхёну было точно не до всяких там выводов (он даже забыл о сюрпризе, о котором намекал альфа) — в данной ситуации на это не хватало ни ума, ни эмоций. У омеги внутри всё зашкаливо от осознания того, что у него будет братик! Гук вытянул шею, услышав явно странные звуки из дома и уловив в воздухе очевидный запах гари. — У вас всё хор… — Чонгуки! — Не дал докончить омега и чуть ли не за грудки втянул альфу в дом. Тот был удивлённого такому к нему обращению и явно чрезмерной эйфории Тэ. Чем было вызвано это перевозбуждение — он пока не понимал, однако у него закрались тревожные подозрения «неужели они уже всё ему рассказали?» Если так, то… блин, это так несправедливо! Он так долго мучился, старался, делал всё возможное и невозможное — и всё это ради реакции своего ангела, но только после того как ОН САМ обо всём тому расскажет! — У нас будет маленький! — Визжит Тэхён, улыбаясь так широко и ярко, что того гляди лопнет от счастья. Чонгук выдыхает — «фух, не рассказали!» И улыбается в ответ. Хотя подождите… «Чего, блять?» Осознание пришло через несколько секунд. Абсурдность фразы, в которой есть НАС и некий… МАЛЕНЬКИЙ — это конечно за гранью реальности и Гук точно понимает, что он нихрена не понимает. Альфа стоит как вкопанный, а его покерфейс явно мог бы стать мемом года, если бы его сейчас кто-то запечатлел. «Погодите! Стоп, стоп, стоп!» тут либо он с катушек слетел, либо Тэша что-то чудит и явно над ним прикалывается. Либо… он попал во временную петлю, и сейчас находится в будущем (в котором у него так и остался вырван из памяти кусок жизни), в котором они с Тэ уже поженились, у них был секс и они даже успели спланировать беременность. Это конечно крутое будущее, но грустно осознавать, что тому кто будет сидеть в дурке — это всё не светит. А он, кажется, начинает верить в то, что она ему грозит, потому что омега не сдаётся, хватает его за руки и радостно прыгает — у него счастья столько, что оно расплёскивается вокруг, а искренность и подавно не подделать ни в одной из реальностей. «Не врёт». Чонгук всё тупит, улыбаясь искажённо, оглядываясь по сторонам и ища не то чтобы поддержку у остальных членов семьи, которые бы наконец-то пояснили хоть что-то, а скорее он высматривает — пролом или некое искажение в пространственно-временном континууме. А судя по творящемуся вокруг сумасшествию, крикам и общему задымлению-помутнению — искривление действительности присутствует. Тэ начинает несдержанно гоготать, вдруг осознав отчего так подвис альфа. Плюс весь его лощёный вид в противовес творящегося хаоса и собственной пижамы — так оттеняет атмосферу лёгкого безумия с оттенком счастья, что хочется… прям так и подмывает поглумиться над Гуком и дальше. — Пойдём, отметим! Такое счастье, да? Ребёночек… — Тянет ошарашенного альфу Тэхён. — Ага… — Плетётся вслед Чонгук. Он посматривает на дурдом вокруг и всё никак не может собрать мозги в кучу, так его припечатало. — А тебе разве можно пить?.. — А, Гуки! Проходи дорогой. У нас тут всё немного вышло из-под контроля… — Неловко улыбается Ханыль, перевязывая руку мужу. — А что собственно… — Да так, в общем-то… — Пап, я уже сказал Чонгуку про прибавление. — Улыбается квадратной улыбкой Тэ и снова ловит ртом орешек. — А. Да… Ээээ… — Мнётся Ханыль, поглядывая на мужа. Всё и правда вышло из-под контроля… — Да ладно тебе, милый. — Нежно целует того в ответ Мэнхо в висок. — Чонгуку можно доверять, он ведь уже почти член нашей семьи! — Спокойно заключает старший альфа, поглаживая животик супруга, на что теперь очередь Тэхёна давится. Они их почти поженили, уже открыто называют Чонгука зятем. А может… они даже не прочь, если он с ним и в постель ляжет? Всё это «семейное шоу-варьете» омегу уже несколько бесит, потому что… будто все вокруг уже решили его судьбу, не спросясь самого Тэхёна! А он хочет решать сам, и вообще — ему страшно от того, что всё идёт слишком ударными темпами! — Конечно! — Тут же отмирает Чонгук и, похлопав Тэ по спинке, выпячивает грудь колесом. «Фух, всё в порядке — я не спятил, никто не спятил. Всё хорошо!» — Примите… мои поздравления! — Спасибо, Чонгуки. — Мягко улыбается Ханыль и льнёт к мужу. — Это вам! — Широко улыбается Чон и протягивает букет старшему омеге, на что тот удивляется и начинает отмахиваться. — Что ты, это же наверное для Тэхёни… — Нет-нет, эти цветы вам. Такое событие! Знал бы, специально принёс гиацинты. Вы же именно их любите, да папа? На заднем плане от такого обращения закашлялся Хёнбин (сегодня вообще у всех прямо какой-то массовый приступ кашля), он же ещё подобного не слышал — всё пропадает на работе после повышения, поэтому имеет право немного удивиться. Чонгук повернулся на звук и смерил парня, одетого в домашнюю одежду персикового цвета, пушистые тапки и фартук, взглядом. — Хёнбин-сии, я вообще-то вас освободил с работы не для того, чтобы довольствоваться угольками на завтрак. — Тот от официального тона внезапно встал по стойке смирно, а у Тэ снова начала падать челюсть. — Или ваши кулинарные навыки всё же не так хороши, как мне показалось? — Уже более шутливо. — Ээээ, простите сабо-ним! — Хёнбин сложил ладони и поклонился. — Я сейчас же всё исправлю! — Так ты что… — Тэ показывает указательным пальцем с брата на Чонгука. — …на него работаешь? — Ну да… Ты разве не знаешь, что этот отель часть корпорации Чон? — Удивлёно приподнимает брови Хёнбин. — Тэша вообще мало мной интересуется… — Притворно грустнеет Гук, посматривая на всё ещё ошарашенного омегу. — Это неправда! Я вполне интересуюсь! — Мгновенно протестует Тэ, но тут же берёт себя в руки и переводит взгляд на Чонгука. — Уж простите сабо-ним, что не попросил у вас список всех ваших капиталов! — Кривит личико омега. Он не то чтобы оскорбился этим заявлением, просто лишний раз хочет подчеркнуть, что он не интересуется деньгами альфы. Тэхён сейчас всё больше позирует на публику — я мол, под ваши дудочки плясать не буду. — Сын, что ты такое говоришь? Будь сдержаннее и вежливее! — Мягко, но настойчиво просит отец. — Почему? Потому что он… — Тычет в Гука пальцем. — …повысил по службе брата? — Хёнбин округляет глаза и от греха подальше открывает холодильник, углубляясь в его дебри и решая что можно приготовить на скорую руку. — Поэтому я должен быть сдержаннее и ласковее? Может тогда ещё составим контракт, по которому мне будет прописано что говорить и делать? И все будут счастливы. — Тэхёна откровенно понесло. — А может… мне вообще в койку к нему лечь и тогда он нам новый дом купит? Тем более что нам надо расширяться! — Ким Тэхён! — Вскрикивает Ханыль. — Что? — Вскидывает руки Тэ. Чонгук мрачнеет, сжимая-разжимая кулаки, а потом и вовсе безвольно опуская руки. Обидно. Неприятно. Больно. На кухне устанавливается напряжённое и затяжное молчание. Тэхён жуёт губу, понимая, что на этот раз он переборщил. Очень сильно переборщил! — Знаешь, Тэхёни. — Тихо произносит Гук, но каждое его слово будто отскакивает и попадает точно в омегу. Все остальные тоже молчат, боясь произнести и слово. — Всё что ты сейчас сказал… это злые слова, и они твоя защита… Ты так привык, я понимаю. — Омега смотрит в пол, боясь поднять глаза на альфу. — Вообще-то я пришёл сегодня сообщить новость о том, что я выиграл суд… и того человека, который изнасиловал тебя в детстве, снова посадили. — Тэ резко поднял голову, округляя глаза от шока. — Теперь он сядет уже на двадцать лет и если выйдет, то стариком. Я хотел сказать… — Слова даются тяжело, словно комок в горле застрял. — …что я очень старался для тебя, подключил все свои силы, чтобы выиграть это дело как можно скорее, чтобы сделать тебе хорошо, потому что я знаю как тебе было тяжело от одной мысли, что он скоро выйдет… Чонгук обернулся к окну и больше не смотрел на омегу, потому что слишком тяжело. А Тэхёна словно на месте прошибло молнией, обуглило всё его тело, оставив на стуле лишь горстку пепла. Его глаза были словно два округлых стёклышка, в которых отражалась спина альфы, а по щекам безостановочно и тихо катились слёзы. — Я знаю, через что ты прошёл и это очень давило на меня, изъедало душу… невероятно тяготило все эти дни, когда я боролся с системой, думая только о тебе, о том как ты страдал всё это время… Я думал, что эта новость поможет тебе справиться с болью, освободит от страхов… Я знаю, что это очень важно для тебя, и для меня в том числе. И… я питал надежды, что это нас сблизит, покажет моё к тебе истинное отношение, как я тобой дорожу, и… сделает чуточку помягче… Ханыль, не выдержав, уткнул мокрый нос в шею мужа. Губы Тэхёна уже мелко дрожали — эта новость… просто выбила почву у него из-под ног. Он ощущал себя свиньёй, самой настоящей свиньёй — грубой, неблагодарной, закрывшейся в свою броню и только и делающей больно человеку, который пытается вытащить его на свет, старается для них как может. Эти его проклятые колючки, дурацкая привычка вечно защищаться от противоположного пола, пускать ядовитые стрелы… которые сейчас летят обратно в него. Его так называемая «независимость» сыграла с ним же злую шутку. — Но похоже моя забота и искренность воспринимаются тобой слишком искажённо. Не думал правда, что до такой степени. Что ты вообще считаешь что… что-то мне должен за моё к тебе отношение. Да, я помогаю твоей семье, потому что они часть твоей жизни и… просто нравятся мне. Знаешь, я всегда хотел такую большую и дружную семью… — На этом месте Ханыль совсем расквасился. — Но то, что за это со мной надо спать… — Чонгук горько хмыкнул. «Нет, нет, я так не считаю!» уже выл про себя Тэхён, крутя головой. — Я думал ты видишь мои чувства к тебе… я ошибся. Ты сказал как-то, что даёшь мне шанс… я воспользовался им как мог. Мне так жаль, что до тебя так и не дошли мои шаги навстречу… «Прошу, дай мне тоже этот шанс!» повторяет про себя Тэхён, но ему будто перекрыли кислород, а горло сжали в тугие тиски — ни звука не может вырваться наружу, как омега ни старается. Он только хватает беззвучно ртом воздух, понимая, что должен сказать уже хоть что-то, оправдаться, извиниться в конце-концов, но не может. Он словно выброшенная на берег рыба — не в своей стихии, не в своей тарелке. В груди нещадно жжёт, а слёзы уже полностью размыли видимость. «Почему я такой? Ну почему?» Тэ ощутил привкус горечи во рту… «Доигрался». Подождав несколько секунд, но так и не дождавшись и слова, Чонгук развернулся и, даже не глянув на Тэхёна, пошёл на выход, провожаемый напуганным взглядом омеги. — Чего к стулу прирос. — Шикнул брат, и Тэ словно очнулся. Он вскочил с места и побежал за альфой, пытаясь успеть в закрывающуюся входную дверь, но умудрился споткнуться, больно приземлившись на ладони. Когда омега выбежал в пижаме во двор, Гук уже был в машине. — Чонгуки! — Закричал Тэхён, однако громкий звук мотора перекрыл его голос. Ламборджини резко сорвалась с места, оставляя после себя облако выхлопного газа и чёрный след на асфальте… и душе самого независимого омеги.