Бабочка в лапах паука / омегаверс /ЗАКОНЧЕНО/

Чонгук ожидал увидеть месторасположение Чимина где угодно, но только не… на квартире Намджуна! Альфа не выдерживает и разражается громкий смехом. Как гора с плеч, если уж по чесноку. — Да твою ж мать… — Не может отдышаться Гук. Всё, что накопилось за последние дни, словно находит свой выход в этом безудержном смехе. Так хочется позвонить Тэхёну вот прям сейчас и пошутить над ним самым отъявленным способом — из альфы так и прёт юмористическая волна, но он не может, ибо как тогда он объяснит тот факт, что он так точно знает местонахождение Чимина? Поэтому ему только и остаётся, что давить посильнее на педаль газа и смеяться, выпуская накопившееся напряжение. Но у него ещё будет возможность постебать нулевые навыки его маленького недо-Шерлока, так что всё в порядке. Ну вот как так можно было не обнаружить Пака в квартире? Это ведь даже не дом и не вилла. Это омега после снотворного такой невнимательный или вообще по жизни? Интересно будет выяснить. И тоже вот учудил с этими таблетками — и смех и грех. Отсмеявшись, альфа чувствует некоторое облегчение на душе, а ещё непреодолимую тягу побыстрее обнять своего малыша. «Кажется у меня от тебя зависимость» — довольно усмехается Гук, зажигая по привычке сигарету и посмотрев на неё несколько секунд, запускает в свободный полёт из окна. Забытая Юнги в бардачке пачка жестоко сминается. Нет, всё-таки под ангельской пыльцой гораздо кайфовее — ею надышаться невозможно, а эффект на организм просто поразительный, с ним ничто не сравнится. Это словно райские галлюцинации прямо в земной обители — радужный приход. Прошла только ночь, как он не видел Тэ, а ему уже нужна новая доза его небесного существа — под кожу, в дёсны, во всё нутро. И желательно побольше! ~ — Я приехал. — С самого порога оповещает о своем прибытии Чонгук и смотрит на этот самый порог, видя всё те же ботинки Чимина, которые он лично стягивал вчера с омеги. Гук качает головой и хмыкает в кулак, а когда слышит топот босых ног, быстро стирает улыбку с лица. — Ну что? — Запыхавшийся Тэхён смотрит на абсолютно спокойного альфу и невольно начинает нервничать и заводиться одновременно. — В морге нашей потеряшки нет. Ты уверен, что тщательно искал? — Гук поднимает лицо к потолку, потому что так и подмывает засмеяться, что в данных условиях будет воспринято крайне неверно. — Конечно! — Омега отвечает с такой интонацией, будто Чонгук его сейчас спросил о чём-то таком, о чём знают все-все на свете, а этот альфа всё ещё сомневается. Сомневается в нём, в самом Тэхёне! — А если я поищу и найду? — Бровь Гука победоносно взмывает вверх. — Ты думаешь я плохо искал что ли? — Картинно удивляется Тэ, его омежья гордость задета. — И вообще, это не шутки! — Какие уж тут шутки. — Изгибает бровь Чонгук. — Посмотри на порог, он что, босой ушёл? Тэхён на мгновение выпадает из реальности. Как он мог упустить эту деталь… Хотя… — Он мог одеть любую другую пару. — Омега уже сам сомневается в своих рассуждениях, но идёт до конца. — В этом нет логики, Тэхёни. Кто будет в таком состоянии как у Чимина, подбирать новую обувь, когда на виду уже стоит одна готовая — одевай и иди, как говорится. — Ну что он, под кроватью спрятался по-твоему что ли? — Разводит руками омега, мол ну что за глупости. Однако взгляд Гука не меняет своей скептичности. — И там я, кстати говоря, тоже искал. — Ну всё же… — Хитро щурится альфа. — Вдруг найду? — «Это вызов, детка». — Тогда… — Задумывается на секунду. — Если ты его найдёшь конечно. — С сильным сомнением в голосе на последнем слове, ведь после великого сыщика Тэхолмса перепроверять — только время терять. Бровка обиженно-скептически изогнута. — Тогда я сам тебя поцелую. — Вызов принят. Омега уверен в себе. — Забиваем. — Протягивает кулак Чонгук и Тэхён без промедления стукает своим кулачком сверху. — Забито! — Смотрит в шоколадные глаза неотрывно, в последнюю секунду замечая странную искру. Начинаются поиски. Гук знает, что Чимин в квартире — вопрос только в том, где он, вот и всё. Тэхён искал, полагаясь на свой омежий ум — он же ответит ему дедуктивным методом от альфы! Он выиграет пари — это лишь вопрос времени, а затем Тэхёни его поцелует. И так и быть, он позволит ему зайти так далеко, как тот захочет. «А не захочет далеко, я помогу». Альфа весь превращается во внимание, он сосредоточен — вид как у собаки-ищейки. Тэхён неотрывно следует за альфой хвостиком, теребя лямку на комбинезончике. С одной стороны омегу немного задевает то, что Гук в него не верит — и какой-то иррациональной стороной своей личности он даже желает, чтобы альфа проиграл, потому что сказать Гуку в лицо это пресловутое «я же говорил» всё-таки тоже приятно, но… это, конечно, всё детские глупости, на самом деле Тэ хочет, чтобы Чонгук всё-таки каким-то чудесным образом Чимина нашёл. И проиграть в таком деле вовсе даже не обидно. Опять таки по двум причинам: первая, самая очевидная — найдётся их пропажа, а вторая, не очевидная даже для самого омеги — он сможет сам поцеловать альфу. И главное, повод это сделать будет такой беспалевный — проиграл пари. Ведь вернуть подобный долг — дело святое. Проверив почти везде, Чонгук решает заглянуть гардеробную. И когда альфа туда заходит, Тэ уже понимает, что кажется он проиграл… потому что эту неприметную дверь он как-то упустил из виду. Или, может, от стресса решил, что посмотрел там первым делом? Не важно уже, потому что войдя в помещение всё становится ясно по запаху. Это сплетение четырёх ароматов, что даёт самую необычную композицию, которую когда-либо чувствовали и альфа и омега. Потеряшка спит в гардеробной, утонув в куче Намджуновой одежды, которую он покидал с вешалок прямо на пол, создав что-то на вроде гнезда. Он зарылся в вещи с головой, и только по едва видным пальцам левой ноги можно определить, что в этих дебрях притаилось живое существо. Омега спит без задних ног и даже не думает просыпаться — видимо так на него действует концентрированный запах его альфы. Чонгук и Тэхён переглянулись — в глазах обоих читалось заметное облегчение, а у альфы ещё и маленькие победные огоньки. Омега поджал губы и опустил глаза, понимая как сильно он опрофанился. Как он так вообще… можно сказать на самом видном месте, рядом с кроватью, где спал его друг, мог не посмотреть… во дела. Тэ задумался о том, что должно быть Чимин опять мучался от кошмаров, а потом нашел выход в том, чтобы окутать себя ароматом Нама. «Умно!» И похоже сработало, судя по тому как сладко спит его друг. Вот только как он добрался сюда под снотворным с успокоительным… Додумать эту интересную мысль не дали пальцы, что приподняли его лицо за подбородок. — Не думай так сильно, ты просто проиграл, вот и всё. Беды в этом нету. — Глаза омеги по привычке на миг вспыхнули гневом, но тут же потухли, потому что… всё честно. Он сам стукнул по кулаку альфы, чем закрепил пари. — А теперь… я жду честной оплаты. — Хорошо. — Тихо прошептал Тэхён и, опустив взгляд вниз, согласно закивал. — Только не здесь. — Конечно нет. Пошли в гостиную, а Чимин пусть поспит ещё, ему полезно спать. — И как волк потянул агнца за руку прочь. Пройдя до дивана, омега заметно занервничал, особенно когда Чонгук сел в уверенную позу победителя. Ким мялся возле альфы, не зная как подступиться и с чего лучше начать… присесть рядом или может на колени альфы, обнять его или не надо… Вопрос решился сам, когда Гук приглашающе похлопал по своим бёдрам. Тэхён послушно и очень осторожно опустился на самый краешек, положив ладошки на свои острые коленки, прям как самый примерный школьник. Альфа цокнул языком и в ту же секунду притянул омегу за талию ближе к себе. У Чонгука по жизни рецепт простой: в любой непонятной ситуации и при стрессе — занимайся любовью. Это средство никогда не подводило альфу — и пусть с Тэ он пока только на пути к этой заветной терапии, а из средств доступны лишь поцелуи и скромные ласки — метод не подведёт и сейчас. Как считает Гук для любви и ласк не бывает неподходящих моментов, он к этому и Тэ приучит… уже приучает. Учитель в действии: до роскошного красивый, опасно притягательный — он смотрит на омегу проницательным взглядом полным желания и интереса, только указки в руке не хватает. — На расстоянии целовать собрался? — Слегка усмехнулся Чонгук, поглаживая спинку Тэхёна. — Или владеешь техникой тантрического поцелуя? — Чего? — Не понял Тэ, захлопав глазами. — Забудь. — Гук толкнул языком за щеку и немного откинулся на спинку дивана. — Я весь в твоём распоряжении, малыш. — Да-да. Хорошо. Я щас. — Затараторил омега и приблизился к лицу альфы, замерев в нескольких сантиметрах от губ. Он впервые мог рассмотреть их так близко и не отводя взгляда. «Манящие» — вот тот эпитет, который первым всплыл в голове Тэхёна. Красивые, притягательные, горячие… Мысли поскакали по кочкам, а желание прильнуть к губам Гука стало нарастать. Сантиметр за сантиметром, лицо Тэ приближалось к лицу альфы. Чонгук уже сходил с ума в нетерпении и весь изнывал, но не лез на рожон и не напирал — ведь весь смысл момента именно в том, что Тэхён должен сделать всё сам. В этом и заложена вся соль и сладость: то как омега будет преодолевать этот барьер, как будет сдавать свои рубежи, решаться — именно это заставляет внутри Гука натягиваться всем струнам до самого предела, а сексуальному напряжению — поднимать кровь. Он не извращенец, он просто такой человек — ведь что может быть сладостнее того, что предмет твоего обожания сам разрушит внутри себя все свои барьеры, один за другим, снимет все рубежи и в итоге сделает шаг навстречу. Это намного вкуснее, чем просто взять своё! Чонгуку нужен просто первый шаг от Тэ… Внезапно накрывает, опаляет огнём — губ альфы касаются чужие губы — нерешительно, мягко, пробуя его уста на вкус. Чонгук млеет, закрывая глаза, подставляется под поцелуй. Действия омеги робкие, но с каждой снятой пробой — уверенность нарастает. Альфе кажется, что он скоро взорвётся: просто сидеть с приоткрытым ртом — ему этого уже катастрофически мало, его план об инициативе омеги плавно рушится, как карточный домик. Последней каплей срыва в бездну становится то, что Тэхён неосторожно проводит своим языком между губ Чонгука — в ту же секунду язычок омеги захватывается в мокрый плен, втягивается внутрь рта альфы — так пошло, что у Тэ аж глаза на лоб вылезают. Он теряется, однако отстраниться даже не пытается. Чонгук крутит своим языком вокруг языка Тэхена — и всё это прямо внутри своего же рта, куда он его и засосал! У Тэ в голове вспышка за вспышкой от этого фокуса — это что-то нереальное! Альфа будто сладко пытает его этими игривыми действиями, он вертит и крутит языком омеги, как жонглер, а вырвав наконец то приглушенный стон удовольствия — тут же отпускает на волю. Тэ шумно сглатывает слюну и, выдыхая с нескрываемым разочарованием думает, что на этом уже всё, но тут же чувствует, как язык альфы мгновенно меняет свою дислокацию. И вот он уже внутри него. Как так произошло Тэхён не понимает, но напористость Гука принимает, так же как и его язык — позволяет ему скользить внутри, огибать дёсна и зубы, гладить внутренние стороны щёк и сплетаться с его собственным языком. У омеги кружит голову от таких невероятно умелых действий, он больше не в силах держаться и полностью обмякает в сильных руках, что обхватывают его в своих объятьях ещё сильнее. Тэхёну кажется диким заниматься этим вот так, когда его друг находится буквально в соседней комнате, когда тот потерял своего альфу и всю опору под ногами — это словно предательство… но поделать с собой он уже ничего не может — он тает в руках Чонгука, уходит в поцелуй с головой, ощущает как в этот момент все проблемы будто отступают и Гук наполняет его своей энергией, растворяет в себе. Это кажется таким невероятным, что Тэхён теряется в своих собственных желаниях — хочется продлить их, поставить на паузу и забыть обо всём, что его так расстраивает. Кажется у этих двоих один способ решения проблем на двоих, только омега этого ещё не понимает… ~ Просыпается Чимин, когда маленькая стрелка на часах переваливает за цифру «два». Он потягивается и чувствует себя странным образом бодро, даже настроение замечательное. По пробуждению он не помнит, снился ли ему сегодня паук и это внезапное открытие рождает в голове бурю. «А что если… это всё-таки было ужасным сном? Затянувшимся, кошмарным сном?» Омега крутит головой и тут же хмурит брови. Что происходит? Почему он спит в вещах Нама? Почему он вообще спит в гардеробной? Как он здесь оказался? Омега не помнит от слова совсем, и это навевает не очень хорошие мысли о том, что случившееся вовсе не сон, а кошмарная действительность — клейкая, стягивающая своим упругими стенками, как околоплодным пузырем всю его волю, умение радоваться, свободно дышать. Всё будто моментально сгущается, а яркие краски, которыми внезапно окрасился мир после пробуждения, снова начали пропадать… Ничего не изменилось, мир застыл всё в той же точке, что и был раньше — мерцает своей багровой безысходностью. Всё на прежнем месте и крошит внутренний мир с удвоенной силой. На копошения к Чимину вышел растеряный Тэхён и, обняв друга, стал рассказывать ему о том, как он его потерял и как они с Чонгуком его искали. Какое-то время Пак его слушает, а потом его взгляд из ясного постепенно становится стеклянным, а интерес к повествованию утрачивается. Омегу снова затягивает внутрь себя — если эта та же самая действительность, в которой нет его Намджуна, то всё становится неинтересным, безвкусным — организм предпочитает не задерживаться на пороге сознания, боясь снова испытать концентрированную боль, что обугливает изнутри, выжигая всё живое. Пак прячется в «домик», замечая вдогонку, как пугается этому обстоятельству Тэ, как он теряется и судорожно пытается затянуть друга разговорами обратно, однако… всё тщетно. ~ Время до самого вечера тащится ужасно медленно, прямо как раненый зверь, сбитый на автостраде — волочит за собой подбитые задние лапы, оставляя кровавый временной след. Тэхён абсолютно потерян, он уже не знает что делать — просто сидеть наедине с будто неживым человеком становится даже как-то жутко. Он звонит Солар и когда та приезжает, омега хоть немного выдыхает и расслабляется. Теперь они уже на пару пытаются расшевелить друга. Гук уехал по делам ещё утром, сразу после того, как они с Тэхёном позавтракали. Он поцеловал омегу ещё раз на прощание и пожелал ему крепиться. Тэ и крепится как может, а теперь ещё на пару с ним крепится и Солар — выходит вполне себе такая крепкая команда помощи, которая, правда, нифига не знает, какую именно помощь им оказать. Солар сидит рядом с полулежащим Чимином, гладит его голову и рассказывает Тэхёну о том, что Хосок разгромил у себя в общежитии пол комнаты, и когда она к нему приехала, там уже всё было в хлам. Как они пол-ночи бродили по городу, а потом спали на полу на матрасе. В квартире тягостная атмосфера, друзья полностью вымотались от ничегонеделанья и ощущения полной опустошенности, которым их заразил снова забившийся в гардеробную Чимин. Там будто его защитное убежище, и если поначалу друзья пытались выудить оттуда омегу хотя бы поесть, то потом смирились и принесли ему еду прямо внутрь его «штаб-квартиры». ~ Вечером, как только приехал Чонгук, Солар покинула обитель скорби и печали, и направилась к себе домой — родители снова укатили в очередное путешествие и младшие теперь были полностью на ней. Девушка не долго думая позвонила Хосоку, позвав того к себе, чтобы парень не варился в тяжёлых думах в одиночестве, а когда тот стал отнекиваться (мол, неудобно и что родители подумают), сменила тон на категоричный. Подобрав ноги в руки, а попу в кулак, парень стартанул к дому девушки так быстро, что уже через пол часа предстал пред светлы очи Бэбэ — в помятом пиджаке (явно не со своего плеча и меньше по размеру) и широких рваных джинсах. В одной его руке был букет хризантем, а в другой коробочка (похоже на десерт к столу). Солар смотрела некоторое время на это «чудо» не моргая, а потом поняв, что это «компромиссный наряд» для её предков, чуть не прыснула в кулак. — Родителей нет дома, они в отпуске. — Закатила глаза девушка и за шкирку втянула Хосока в дом. — Расслабься, никто нас женить не будет. — Оу. — Отмер парень, оглядываясь по сторонам прихожей. Из-за угла кухни вдруг высунулись две любопытные мордочки, чертами лиц похожие на Солар. — Привет. — Растерянно, но всё равно приветливо помахал рукой Хо. Детей он всегда любил и умел с ними ладить. — Привет. — Ответили ему хором и тут же выбежали поближе, облепив гостя с двух сторон. От парня исходила доверительная, доброжелательная аура и брат с сестрой это сразу почувствовали. — Ты кто? — Я Хосок. — Широко улыбнулся парень. — Аааа! — С пониманием протянул пухлощекий малец, явно что-то вспомнив. — Хофок, глязный нофок?! — И засмеялся, а сестричка на заднем плане стукнула себя по лицу. — Не пооонял. — Протянул опешивший Чон и так резко повернул голову в сторону Солар, что у него даже шейные позвонки хрустнули. — Тут нечего понимать, малой ошибся. — Опасно сощурила на брата глаза Бэбэ. — Так, шмакодявки, быстро метнулись на кухню и в темпе вальса сделали из неё хоть что-то напоминающее жилое помещение. Потому что зная вас, могу предположить, что кто-то опять эксперементировал с продуктами в моё отсутствие. — Командным голосом, но не злобно, раздала указания Солар. — Да, капитан. — Немного поникшим голосом отрапортовала младшая сестра. Дети вздохнули и поплелись обратно на кухню, выполнять указание старшего по званию. — А в каком чине Хофок? — Всё же не выдержал младшенький и, любопытно улыбнувшись, приложил палец к губам. — Эээээ… — Замычал Чон и посмотрел на Солар, мол «вот да, мне тоже интересно». — Он… эээ… помощник капитана! — После недолгого раздумья, ответила Бэбэ, а брат тут же подпрыгнул с довольным видом. — Ага! — Воскликнул он. — Фначит ты младше по званию, чем фефтра! А фначит тоже должен её флушаться! — Мальчик захлопал в ладоши, а Хосок глазами. — Чего? — Не переставал удивляться от подачи информации Чон. — Конечно он будет меня слушаться, а теперь ступай выполнять порученное тебе задание, пока помощник капитана будет мыть руки. — Бэбэ не смотрела на парня, подозревая что у того сейчас слишком много эмоций на лице. Но когда братик уже развернулся, внезапно вскрикнула. — Стоять! А ну-ка, матрос, возьми у Хосока-хёна вещи. — И добавила. — Цветы в вазу, коробку на стол! — Будет флелано, капитан! — Весело отрапортовал довольный братик и подбежав к всё ещё недоумевающему Чону, выхватил у того букет и сладости. А потом замер в неожиданном раздумии и важно воздев вверх палец, изрëк. — Мой руки ф мылом хорофо и тфятельно! Два раза по чафовой, потом два раза протиф… — Так, матрос, быстро на камбуз! Мы сами разберёмся, кому и что по часовой стрелке делать. — Солар задорно хлопнула убегающего брата по попке и повернула лицо к Хосоку, который уже набрал воздух в лёгкие. — У меня дофига вопросов… — Тогда пожалуйте в гальюн, помощник! Там их и порешаем. — Отрезала Бэбэ, огибая Чона, что даже рот не успел закрыть. ~ — Так ты капитан? — Чон включил воду, услышав как за его спиной хлопнулась дверь. — И давно тебя назначили? — Давненько, Бо ещё и в проекте не было. — Бэбэ подошла поближе к Хосоку и присела на край ванной. — А Бо это… — Это мой младший братик. А сестра Ен уже ходит в школу. — Парень понимающе качнул головой. — У вас тут типа… корабля? Ролевые игры? — Бровь Хосока немного приподнялась. Кусок мыла ловко скользил в ладонях парня, создавая густую пену с ароматом дыни. Бэбэ смотрела на это нехитрое действо и не могла оторвать взгляда от жилистых предплечий парня из-под закатанных рукавов пиджака. — Ролевые игры — это у нас с тобой, а дома… что-то типа подводной лодки. — Хосок на миг замер в ожидании объяснения. — Потому что некуда деваться*. — Солар пожала плечами. Голос девушки был вполне бодрым, но что-то в нём чувствовалось такое… с долгой историей, которую надо слушать исключительно под что-то алкогольное. _______________________ *от расхожего выражения «а куда мы денемся с подводной лодки». Солар в своё время взяла на себя обязанности родителей и использовала это выражение в отношении своего положения. — А я значит твой помощник? — Хмыкнул парень, продолжая намыливать руки. — Задело? — Изогнула губы Солар. — Ну извини, двух капитанов на одном судне быть не может, а место капитана было уже занято. — Мир шире подводной лодки… — Согласна, папочка. — Руки девушки неожиданно оплели Хосока за талию, от чего он даже немного вздрогнул. — Вокруг бушуют опасные океаны. — И что за звание такое… папочка? — Сухо хмыкнул Чон. — Чем оно наделяет? — Оооо! — Затянула Бэбэ и её тонкие пальцы скользнули под пиджак, поглаживая сквозь ткань футболки пресс парня. — Очень многим! Хосок громно сглотнул, ощущая как Солар прижимается к его спине своей грудью, а пальчики скребут футболку вверх. — Тем, что не позволяется больше никому! — Бэбэ всё-таки проникла внутрь и уже вовсю скользила ладошками по оголенной коже. — Бэбэ… — Шумно выдохнул Хосок. — Там же дети. — Поиграем? — С ума не сходи, я не буду… — Я про настольные игры с детьми. — Засмеялась девушка, довольная тем что подловила Чона. — А ты что там подумал? Папочка… — Ты поосторожнее с этим словом! — Хосок неожиданно развернулся к девушке, обхватив её мокрыми руками. — А то что? — Изогнула бровь Солар и добавила томным шепотом. — Папочкааа… — А то придется капитана наказать. — Чон ещё ближе притянул к себе девушку, чьи глазки тут же зажглись лукавыми огоньками. — И как же? — Бэбэ провела одной рукой вниз, игриво сжимая пальцы вокруг ощутимого бугорка, прямо поверх джинс. — Привяжу к мачте и отхлестаю по первое число. — Притянулся к уху девушки парень. — Ммммм, у папочки такая неуёмная фантазия… — Солар продолжила поглаживать пах Хосока, испытывая его терпение и давление под ладошкой, в которую уже упирался явно напрягшийся орган. — Мне это нравится. — Бэбэ, не поднимай во мне волн, а то затопит! — Задышал в ухо Чон и прикусил мочку девушки. — А может я не против захлебнуться в этом горячем потоке… — Ты знаешь, каким я могу быть жëстким, так что будь осторожнее! Да и не время сейчас… — Хосок уже тёрся пахом в накрывающие его пальчики, как за дверью вдруг раздался громкий стук. — Бэбэ! Бэбэ! — Кричал Бо напуганно, но в то же время восторженно. — Что такое? — Встрепенулась Солар на пару с Хосоком. Она резко убрала от парня руки, а тот быстро отпрянул в сторону, поправляя джинсы. — Палундра! Пробоина в трюме! — Закричал малыш. — Чего? — Не поняла старшая сестра, в её ушах ещё немного гудело от недавней страсти. — Из крана вода хлещет. — Подала голос Ен. А вот её голос был уже крайне встревоженный и полный испуга. — Вот чёрт! — Выпалили одновременно Солар и Хосок. ~ Вечер. Многоэтажка в Сонбукку. Открытая лоджия в квартире Намджуна. Ветер ласкает кожу. Так приятно и нежно, на миг кажется, что оголённого плеча коснулись чьи то пальцы. Чимин точно знает чьи… Только один человек на всём свете может касаться так легко и нежно. Омега вздрагивает. Кажется что это лишь морок, наваждение, а может… Пака от внезапно посетившей его мысли пробирает озноб. Может это дух Намджуна пришёл так с ним проститься, дать о себе знать в этот прекрасный вечер? Прекрасный для кого угодно, но не для Чимина — для него теперь погасли все краски мира. Больная голова. Омега весь в себе — сознание играет с ним злые шутки, заставляет надрываться непослушную душу. Откуда-то издалека, кажется из соседней многоэтажки, доносятся звуки протяжной мелодии. И на кого только снизошла такая ностальгия? Прекрасный женский голос Петси Клайн тянет свою обречённую оду несостоявшейся любви. ___________________ Crazy — Patsy Cline ___________________ Чимин стоит на лоджии и сильнее прижимается к перилам — с последнего этажа квартиры, где он находится, открывается красивый вид на вечерний город: закат мерцает красными бликами, подсвечивая небо фиолетово-сизыми бликами на кромках облаков. И голос певицы из чужого открытого окна просто разрывает сердце. Его любовь тоже не состоялась. Но причины у них с исполнительницей разные, хоть суть и одна — одиночество. Он сумашедший… ведь знал, что упадёт. Упадёт и разобьётся… Такими голосами только и оплакивать — если кто любит красоту даже в таком некрасивом деле. И оплакивать совершенно не важно что, главное — это будет звучать величаво и даже немного пафосно. Он один. И пока никого рядом нет… пока его никто не кинулся снова искать и отвлекать на всевозможные разговоры, омега хочет позволить себе маленькую слабость. Губы и подбородок нервно дрожат, а из глаз стекают дорожки слёз. Он смотрит на горизонт и позволяет алым ручейкам, в которых отражаются закатные лучи уходящего солнца, капать с подбородка. От него ушла любовь, так же как уходит этот день, прощаясь с этим миром кровавым закатом. Но мир не стоит на месте — скоро будет новый день и солнце взойдёт с другой стороны земли. Но вот в его жизни ничего подобного уже не будет — его мир остановился. И рассветы больше не про него — у омеги впереди теперь только абсолютно тёмная, непроглядная ночь. Такова его будущая жизнь. Метка на шее ноет и ноет, разливая свою скорбь по потере себя и своей любви. Кажется такой концентрации полыни Чимин ещё никогда в себе не ощущал. Её горечь саднит горло, лёгкие и все внутренности — кажется, что он сплошь нашпигован запахом Намджуна, как какая-то кукла-саше. Омега не знает, нормально ли такое состояние, но принимает его должным образом — он больше себе не принадлежит. Эта концентрация горечи слишком перекликается сейчас с горем в его душе — настолько, что даже ощущается как некое извращённое умиротворение. Слёзы жгутся, будто они состоят из кислоты — а может это из него вытекает яд, что отравил Чиминову кровь, заменил её состав полностью? Омега не замечает, как его начинает покачивать и мир вокруг кружится. Перила, на которые он облокачивается, гнутся как пластилиновые, изгибаются, не хотят поддерживать омегу на месте, а бетонный пол, то опасно приближается, то с невероятной скоростью отдаляется. Высота, на которой прибывает сейчас Чимин совершенно не ощущается, как и земля под ногами — кажется, что если он оторвётся от пола, перегнувшись с парапета, то точно не упадёт. Он полетит! Полетит как бабочка на свет, что маячит за горизонтом уже тонкой полоской. Да, так он догонит новый день и будет наконец-то счастлив. Свет манит бабочку, идея полететь кажется всё заманчивее и уже даже не пугает, ноги кружат, ветерок всё так же ласкает, напоминая к какому именно свету он так стремится, ведь там на верху его ждёт он, его личное солнце — горячее, согревающее, термоядерное, то что никогда не даст замёрзнуть его почерневшей душе. Ночь не должна догнать его, а ведь омега уже ощущает её за своей спиной, она почти касается его лопаток… а может это его личные крылья? Что ж, если так… — С ума сошёл? — Рыдает навзрыд Тэхён, обнимая руками и ногами Чимина, а глаза у друга стеклянные-престеклянные, ничего не выражают. Он снова не здесь. Пак ничего не понял, только почувствовал, как что-то его дёрнуло поперёк талии и он полетел. Но не туда, куда так стремился — не вверх, а почему-то назад. А потом его шлёпнуло о бетонный пол и обвило крепко поперёк туловища. На крики прибежал Чонгук, с округлившимися глазами перенёс Чимина в спальню и, вколов ему успокоительное, что успел прикупить вместо таблеток, дождался на пару с Тэхёном, когда омега уснёт. Тэ всё ещё трясло от мысли, что он буквально в последний момент успел схватить чуть не сиганувшего вниз с тридцатого этажа друга. Это было ужасно, непостижимо — не входило ни в какие рамки! Тэхёну не верилось в происходящее! Какая-то секунда и его друга бы не стало, а то что осталось бы от Чимина внизу — он даже представлять не может. Это уже слишком. Чонгук обнял Тэ со всех сторон, вжал в себя как можно сильнее — он и сам в шоке от произошедшего. Чуть не случилось непоправимое, от этого волосы на всём теле дыбом стоят. Гуку кажется, что он вписался в какой-то квест по укорачиванию своей собственной жизни, потому что чёрт! нервы уже на пределе от всего этого дерьма. Невообразимо хочется курить. Но себя не жаль — в данную минуту даже больше жаль Тэ, что жмётся к нему так истово, что уже даже делает больно своими впившимися в его грудь пальцами. Омега дрожит очень крупно, чем даже немного пугает этим Чонгука. — Скажи! Он что… правда хотел это сделать? — Омега ищет ответов хоть у кого-нибудь, потому что ломает изнутри, перекручивает от неверия. Это даже не вопрос Гуку, просто именно он сейчас ближе всего. — Он правда хотел покончить с собой? Чонгук не знает. Альфа отстраняет от себя Тэхёна и смотрит в его глаза — то что он там видит, заставляет напрячься ещё сильнее. Омега не просто напуган, он словно сам чуть не выбросился вслед за другом с этой высоты сейчас (Чон почему-то верит, что тот бы так и сделал, не успев даже толком подумать) — у него самая искренняя боль за друга… Чимин очень близок и дорог сердцу его ангела, и если с Паком что-то случится, то… тут Гука посещает безумная мысль, которая пугает альфу… то Тэ может лишиться рассудка примерно таким же образом, как его потихоньку лишается сейчас Чимин. — Он не мог, не мог… это невозможно… Вот это страшно… Вот что по-настоящему сводит мозг альфы судорогой и заставляет цепенеть от страха. Это чувство, как цепной пёс, вцепилось своей мёртвой хваткой в горло Чонгука! Он даже чувствует его смердящее дыхание в своё лицо, как страх смотрит на него своими ледяными глазами и просит ещё — питается его эмоциями, его испугом за омег… и в первую очередь (как бы постыдно это не звучало) за Тэхёна. Поэтому он должен стараться ещё больше… и не только ради Намджуна! Чонгук нервно прижимает омегу к себе, смотрит в эти огромные янтарные глаза и прикасается губами ко лбу омеги — очень осторожно, будто боится даже поцелуем его покалечить. Затем губы касаются виска, потом скулы, перемещаются к краешку носика, переходят на губы. Альфа целует беспорядочно и со срывом, чем поражает Тэ. Тот тоже начинает целовать в ответ — куда попадёт. Это напоминает танец двух неудержимых волн, бьющихся о скалу во время урагана. Дико, неконтролируемо, очищающе. Альфа переходит ниже к шее, держит омегу за скулы обоими руками — тянет вниз, открывая горло ещё больше и поддерживает своего ангела в своих руках. Чонгук исцеляет, отвлекает пожарами губ от произошедшего, хлещет морской пеной о гребень изогнувшейся гортани. А Тэхён глаз не сводит от проиходящего — запоминает, делит минуты этого таинства, подставляется под расцветающие красными цветками костры. Альфа переводит обеспокоенный взгляд на омегу — не сделал ли чего лишнего, убедиться желает. И натыкается на зажегшийся новыми, не виданными никогда ранее звёздами глаза — Тэхён словно что-то для себя открыл, и это открытие сейчас обдумывает. Альфа тепло улыбается на эту приятную задумчивость и ловит то, что в глазах напротив абсолютно нет страха от произошедшего. Кажется, очередной барьер сломлен, пусть это и произошло через путь страха. Один страх сдвинул с места другой и дал дорогу перекрытому течению. Чонгук не верит и ликует одновременно! В его душе взрываются феерверки. Это победа, очередная победа… Как говорят — не было бы счастья, да несчастье помогло. И пусть победа эта с привкусом боли, а из-за всего случившегося расслабиться полностью уже не получиться. Главное то, что взят новый рубеж. «Надо как можно скорее ехать на конюшню, а то скоро такими темпами иппотерапия понадобится и мне самому». — Мы же не дадим ему погибнуть? Мы же вытащим его с этого дна? — Смотрит Тэ на Чонгука так, что у него горло слипается. «Вот дерьмо. вот дерьмо!» — Обязательно. — Давит из себя альфа. Как-будто и правда сделалось тяжело дышать. Чонгук чувствует, что это только цветочки сейчас расцветают, ягодки будут впереди. И лучше бы Нам поскорее со всем разобрался, потому что завтра похороны и вот хрен его знает, каким из всего этого выйдет Чимин. Ответственность теперь на нём и это давит так, как он и не предполагал, когда на это подписывался. Он то думал, что подписывается обычными чернилами, а оказалось, что кровью. Которую ему пустят не раз и в большом количестве. То что так и будет, Гук и не сомневается, тут вопрос в том, чтобы не обескровиться раньше времени. Но, теперь у него есть личная аптечка, а в ней эликсир бессмертия — он и будет его питать. Лишь бы только дверь к себе не закрывал. Альфа снова зарывается в шею Тэ и проводит по ней губами, отчётливо ощущая, как по венкам, что проступают близко к коже, пульсирует кровь, а из запаховой железы усиленно распространяется и окутывает его любимый перченый аромат. Омега откидывает голову и позволяет альфе проводить губами и языком под ушком, спускаться чуть ниже и легонько терзать гладкую кожу. Прижимает голову Гука к себе, врываясь пальцами в чёрную гриву волос и мягко распуская пучок волос. Локоны распадаются и щекочут ключицы Тэхёна, заставляя прерывисто дышать от чужой ласки, позволяющей хоть на немного вдохнуть воздух и успокоиться. Губы и пальцы Чонгука, что водят по его шее сейчас, делают это так обволакивающе мягко, как-будто внутрь горла литрами тепло качают, проталкивают туда само расслабление, позволяют спазмам развязать свои многочисленные узелки — а взамен раскрывают бутоны нежных стонов, таких мягких и пушистых, как райские облачка. Они окутывают альфу, ласкают его уши своими приятными касаниями, что останавливаться не хочется — хочется окунуться в эти ощущения с головой, нырнуть в парное молоко нежности так глубоко, как только возможно. Их будто накрыло куполом, за которым — тревоги и холод реальности, и только под этим невидимым щитом, как в парнике — тепло, уютно и всё пропиталось райской пылью. Но… — Чонгуки, надо идти… — Сбито шепчет Тэхён, выплывая на берег. — Я буду спать рядом с Чими. — Опять на полу? — Не отрываясь ведёт языком по остренькому кадыку омеги, ощущая как тот на миг пропадает, когда Тэ сглатывает. — По другому никак, он не разрешает забираться на их кровать. — Глаза омеги еле открываются, смотрят на чёрные как смоль локоны на макушке. — Давай сегодня я его постерегу, а ты поспи здесь, на диване. — Губы отрываются, а дыхание ещё ласкает разогретую кожу. — Нет, это мой долг… — Хватит, Тэхёни. — Выпрямляется альфа. — Какие ещё долги? — Хмурит брови, говоря строго, а потом снова смягчается. — Возражения не принимаются. — Гук неожиданно хватает омегу за щёки, целует в образовавшиеся губки-уточки и встаёт с места. — Давай хотя бы по очереди! — Уже вдогонку уходящему альфе произносит Тэ. — Посмотрим. — Устало отмахивается Чонгук и скрывается за дверью спальни, а потом снова резко появляется и посылает воздушный поцелуй. *** Проснувшись на следующее утро, Чимин видит валяющегося рядом с кроватью на полу в странной позе «пойманного в сети краба» Чонгука. И хоть альфа лежит в майке и шортах, омеге всё равно неудобно от вида полуголого альфы рядом с собой. Он отводит от мощных плеч и спины глаза и переводит взгляд на настенные часы. 5:07 Совсем рано, новый день всё-таки настал и Чимин ему совершенно не рад. Он не знает что ему сказать, он не должен был просыпаться. Забыть о страшной потере совершенно ничего не даёт — ни обстановка квартиры, ни сон, что снова бил всю ночь в черепную коробку. А ещё сегодня день похорон. Эта мысль взрывается осколочной бомбой в голове и стены и подушки вокруг Чимина в ту же секунду окрашивает чёрно-красными каплями, густо стекающими по ненавистной действительности. Омега тихонько встаёт с постели и бесшумной поступью, как может делать только он, уходит в ванну. К горлу подступает, в голове бесконтрольный пожар мыслей — Чимин спешит поскорее потушить его под струями воды, выпустить наружу зелёный яд, что затапливает его нутро — это всё уже слишком неподконтрольно и молчать дальше просто нет сил. Но будить своим плачем, жаловаться — это не в характере Чимина. _____________________________ Ballad For Space Lovers* — Space _____________________________ *баллада о космических влюблённых (даже не столько название трека, сколько выразительное музыкальное произведение) Омега запирается в любимом душе из природного камня и быстрее включает самую большую лейку. Идёт тропический дождь — тёплый, приятный, окутывающий — призванный растворить любые переживания и напряжения после самого трудного дня. Таким он создавался по задумке Намджуна. Чимину чудится, как сзади него возвышается высокая фигура, смотрит сверху вниз на его намокающую белую макушку, а потом мощные руки обхватывают сзади, не позволяя вырваться из этого интимного мирка, созданного воспалившимся воображением. Пак стоит как есть в одежде, которой пришёл… прям как тогда, когда Нам спас его, выкрав из больницы… — он обнимает сам себя руками и с усилием сдерживает разрывающие изнутри порывы разреветься водопадами слёз. Он чувствует как в глазах уже просто невыносимо жжётся, а в груди спирает от сжавшихся лёгких. Он сходит с ума и даже не против провалиться в эту чёрную пасть безумства. Пусть она уже сожрет его со всеми потрохами — не жалко. Если в этом выдуманном мире его вот так будут обнимать эти родные руки, губы будут дышать ему в спину, а руки гладить по волосам — он готов остаться там навсегда. И вот он уже отчаянно плачет, рыдает под струями проливного дождя и не слышит как в дверь ванной стучатся и что-то спрашивают. Из глаз текут бесконтрольные ручьи, и они гораздо горячее тех, что льются сверху — поэтому не остаётся никакого сомнения, что это именно слёзы. Сегодня он увидит, как его любимого альфу закопают, возможно, ему даже хватит сил кинуть горсть земли, чтобы проводить Намджуна в последний путь… Чимин уверен, что он сильный и выдержал бы что угодно в этой жизни, он почему-то это знает наверняка, но вот выстоять перед тем, что больше не будет того, без кого нет само́й его жизни… этого он выдержать не может. «Не может этого быть — я же точно просто попал в какой-то затяжной сон, в жуткий кошмар» — омега не хочет, не желает принимать действительность. Такая она ему больше не нужна. Краем уха Чимин слышит как дверь слетает с петель («опять» усмехается омега, «как тогда, когда Нам её снёс, решив что мне нужна помощь» — улыбка гаснет), в ванную влетает Чонгук, который тут же отворачивается и Тэхён с ошалелыми глазами — омегу всего трясёт. Друг подлетает к душевой, смотрит на стоящего под потоком воды одетого Пака и, не понимая что происходит, кидается к нему, заключая в крепкие объятья. Что-то бормочет о дружбе, о любви, о том что он никогда его не покинет… Чимин истошно воет и выкручивается из рук друга — Тэхёна видеть сейчас не хочется, никого не хочется — все вокруг только заглушают те нестойкие ощущения, что были у него недавно, отпугивают призрак его любимого альфы. От Пака, словно скользкое мыло, ускользают ощущения, как его обнимает за плечи Намджун… как он хочет что-то нашептать ему на ухо… что-то очень важное! Бормотание Тэхёна прогоняет все нестойкие звуки в его голове — Чимин жмурится от голоса Кима и продолжает брыкаться. Тэхён в шоке от такого буйного друга, что пытается вывернуться из его рук и так кричит, что душу ему выворачивает. Он ещё никогда не слышал, чтобы плакали так отчаянно, словно внутри умирает сама радость и надежда — даже от физической боли так не кричат — настолько сломлено, отчаянно, моля оставить с этой болью наедине. Пак ничего ни от кого не просит — кажется, ему никто и ни что не нужен, даже этот мир. Тэ трясёт о такой нагрузки на его психику, в воздухе витает таким открытым, зияющим безумием, что начинает заражать всех вокруг. Время будто застывает — зависшими в воздухе каплями, остановившимся дыханием… невысказанным «люблю». Он не успел… не успел сказать Наму самое главное слово всей своей жизни… Чонгук перехватывает Чимина, вкалывает ему сильнейшее успокоительное — омега только и успевает что охнуть, а затем оседает в поддерживающих его руках альфы. Всё плывёт и размывается в окружающих парах тёплой воды, утекает в слив. Пак дёргается в последний раз и кидает на Тэхёна такой душераздирающий взгляд огромных глаз, что тот не выдерживает — обхватывает руками голову и начинает реветь. — Чими простии! Чимии… ~ Спит омега под действием транквилизатора до самого обеда, а встав, уже без всяких препирательств перекусывает вместе с Чонгуком и Тэхёном тем что ему дают — он не разбирает что ест, не понимает ни вкуса, ни запаха еды — просто поглощает её как какой-то пресный субстрат. С этого момента Чимин вообще старается без всяких возражений и лишних слов делать то, что ему говорят — он решает, что пусть лучше будет как робот с базовым режимом для жизни — да, будет мало похож на живого человека, зато меньше хлопот окружающим. Далее Пак переодевается в принесённые Чонгуком вещи для траурной церемонии и следует за друзьями на выход. Путь их лежит к похоронному бюро, что было при той же больнице, где и скончался Намджун. Пока ехали, омега молчал, ни на кого не смотрел и не контактировал — он собирал себя по крупицам, сшивал воедино стежок за стежком — лишь бы не рассыпаться, не развалиться на части прямо на людях и не умереть возле гроба при всех. Он должен сделать это, выполнить непосильную задачу — проводить свою любовь в последний путь. Пак уставился в тонированное окно и стал бесцельно скользить взглядом от одного сменяющегося здания к другому. Когда же они уже стали подъезжать к месту назначения, он весь сжался, стараясь не думать о предстоящих похоронах — внутри него нарастало что-то похожее на противный ком, выплюнуть который было просто невозможно из-за его огромных размеров. Он давил на горло, не позволяя продышаться и причинял неимоверный дискомфорт в груди. Всё тело Чимина мелко трясло от какого-то непонятного чувства… то ли от страха, то ли противоречий, то ли чего-то ещё — идти к телу Намджуна одновременно и очень хотелось и не хотелось до пугающего состояния — омегу просто разрывало изнутри. ~ Народу перед больницей было не протолкнуться. Там были и студенты-однокурсники, и огромная группа поддержки (чьи собранные средства уже были переданы родителям альфы), и те кто просто сопереживал утрате, а также обычные зеваки. Но главное — там было большое количество репортёров — их было столько, что даже Чонгук удивился. Такого освещения события не было даже во время взятия под конвой президента страны Кён Дуонга. Выйдя из машины их ослепили вспышки, со всех сторон поднялся равномерный гомон — такой приглушённый, будто шепчущийся и похожий на гул какого-то необычного, человеческого улья. Вообще можно было подумать, что они приехали не на церемонию похорон, а будто на какую-то музыкальную премию. К дверям здания было проложено что-то вроде свободной дорожки, свободной от людей, однако когда троица проследовала по нему, народ, ещё больше расступился и Чонгук, подхватив обоих омег под локотки, с серьëзным видом двинулся ко входу в правое крыло больницы. Глаза Чимина бегали из стороны в сторону, словно не могли ни на чëм сфокусироваться — все эти сочувствующие, заинтересованные, и просто пристальные взгляды, то и дело сыплющиеся со всех сторон в его сторону, могли бы вывести из равновесия кого угодно, однако Пак их просто не замечал, он смотрел сквозь толпу, судорожно ища в этом бурлящем котле только одного человека. Вдруг он всё-таки здесь, притаился среди безликой массы, смотрит на него, всё так же пытается что-то сказать. Чимин вообще не видел ничего вокруг — мир словно сузился для него сейчас настолько, что ничто туда не могло проникнуть, кроме мыслей о Намджуне. Среди этой толпы, всего того огромного количества людей, что присутствовало снаружи и внутри здания Чимин чувствовал себя абсолютно потерянным и очень одиноким — он, словно пёсик, которого привязали на время у супермаркета, и в итоге забыли забрать… навсегда. Он только приобрёл что-то очень важное и ценное для себя, как это тут же у него отняли безвозвратно. Кто-то одним выстрелом лишил его всего: тот, кто это сделал в тот вечер — он лишил жизни не одного человека — вместе с альфой он убил и его омегу… Чимин умер в тот же день, а сегодня… сегодня он просто идёт на похороны, где вместе с Намом он похоронит и своё, уже безжизненное, сердце. Тех чувств наполненности, что ему давал его любимый альфа — не восполнить больше нигде, даже у друзей. Что они могут дать ему? Да, своё внимание, дружбу, заботу, но по сути того самого, невосполнимого, что было только у его альфы — нет больше ни у кого! Никто ему уже не сможет дать в этой жизни этого единственного и неповторимого чувства — оно будет лишь неким подобием, обрекающим Чимина на жалкое существование. И лучше бы в тот вечер вместе с Намом ещё одну пулю подарили и ему — это было бы гораздо гуманнее! — Он ждёт меня. Он заждался. — Произнёс неожиданно Чимин, вырываясь из руки альфы, и Тэ вздрогнув от неожиданности, испуганно посмотрел на Гука. Чимин не хочет говорить о Намджуне в прошедшем времени, он его смерть принять не в состоянии — для него Нам всё ещё в настоящем. Он где-то рядом, бродит среди людей, ищет способы прикоснуться к нему и прошептать своё заветное слово. *** Чимин прошёл в траурную комнату в сопровождении друзей, которые следовали позади омеги. Сам он был в черном ханбоке, на голове повязана чёрная лента, лицо — бледное, а тонкие кисти сложены крест-накрест на груди. Пак был словно сам не свой, ему трудно было представить эту «встречу» — ему всё казалось, что он сейчас там увидит не покойника, а будто… вполне реального, живого Намджуна, а потом все как подпрыгнут и закричат со всех сторон — РОЗЫГРЫШ! Ведь это так и есть? Это всё только лишь страшный нескончаемый розыгрыш? На входе с алтарём сидел на коляске сгорбленный Ким Кёнхо — отец Намджуна. Он таки нашёл в себе силы выбраться из палаты, наорал буквально на весь персонал, настаивающий на постельном режиме (будто они не понимают, что пока он жив, пока он не простится с погибшим сыном — ни один постельный режим и угроза нового удара, его не остановят). Но всё же Кёнхо пошёл на компромисс — он согласился, что не будет стоять на церемонии, а использует специальную каталку. Простоять долгие часы — это и для здорового человека то ещё испытание, а уж для больного сердцем альфы — тем более. Чонгук с Тэхёном задержались у входа, чтобы выразить соболезнование отцу друга и передать конверт с деньгами, как это принято. Кёнхо перевёл тревожный взгляд на Чимина, что как тень скользнул мимо него, лишь только мазнув по альфе взглядом… будто он невидимый. Мурашки по коже. Ким-старший не мог узнать Пака — от омеги исходил такой сильный шлейф изъедающей боли и потерянности, а ещё какой-то просто нечеловеческой тяжести, что она тут же придавливала своей могильной плитой всякого, кто оказывался рядом. Старший альфа даже не мог представить, что Чимин будет настолько смят и придавлен к земле, станет похож на какого-то ходящего мертвеца — что тут даже не понятно кому из них надо больше сочувствовать — ему, как родителю, или этому омеге, что буквально несколько дней назад носил крылья за спиной — настолько светлый и счастливый он был по видеосвязи, а теперь… позади него тянется дорожка из пепла, словно траурная тень. А с другой стороны, что он хотел… Чимин с Намом были единственные в своём роде истинные! И уж он то, как никто другой, может представить что творится сейчас на душе этого маленького зеты. Сердце Кёнхо кольнуло и он схватился за грудь. Тут же к нему подбежала медсестра и стала проверять пульс. — Всё, всё, прекратите, ничего не случилось. — Прошептал Ким-старший и перевёл взгляд на Лана, что был в глубине комнаты. ~ Пройдя в комнату на ватных ногах и стараясь не дышать, Чимин осторожно, шажок за шажком, продвинулся к ширме, за которой располагался гроб с телом альфы. Перед ширмой стоял небольшой столик, на котором были разложены благовония, три чашки с паби (рисовой кашей), три чашки (суль) водки и три чашки с закуской, а ещё рамка с портретом Намджуна. Внутри омеги всё моментально сжалось, стоило ему только укромкой взглянуть на улыбающегося с фотографии альфу: на щеках Нама красовались так полюбившиеся омеге ямочки, а его глаза светились задором. Подобное выражение лица так редко бывало на каменном лице альфы (удивительно, что такое фото вообще нашли) — по большей части Намджун излучал не читаемую, но при этом очень сильную, просто таки ошеломляющую ауру. Тёмную — как говорили многие и старались не попадать под её воздействие. И только Чимин знал и знает, что его личный дьявол — самый лучший из людей, чьё присутствие будоражит всю его душу! В их последний совместный день именно вот таким счастливым и веселым и был Нам… Альфа много всего рассказывал, шутил, целовал омегу до безобразия много («словно в последний раз поцелуи дарил, и сам побольше насытиться хотел на прощание» пришла шальная мысль в голову Чимина) — а ещё одаривал его таким количеством тепла и нежности, что Пака в них можно было бы завернуть, как в пушистое одеяло. А сколько бы ещё улыбок он ему подарил… Но точно гораздо меньше, чем сам омега в ответ. Пак бы сделал всё, чтобы хотя бы в его присутствии Нам улыбался как можно чаще. Но всё что может сейчас альфа, так это беззвучно лежать за ширмой в гробу, отделённый от своего зверька многочисленными слоями траурных покрывал и чехлов. Вслед за Чимином к ширме проследовали друзья и родственники — всего человек девять-десять из того числа, что уже здесь присутствовали. Процессия прощания шла неспешно, но уже много часов подряд. Те, кто выказывали слова утешения родным, кланялись низко в пол перед фотографией, а затем следовали в столовую зону. Их сменяли следующие. И так снова и снова — и до бесконечности. Лан как раз совершал обряд кок (оплакивание усопшего), не обращая на вошедших внимание. Те лишь учтиво и безмолвно кланялись папе погибшего и, постояв рядом в молчании некоторое время, двигались дальше. Чимин встал перед ширмой как недвижимая статуя, его немного пошатывало. Все вокруг напряглись — казалось, что ещё немного и омега упадёт. Однако ничего такого не произошло. Чимин лишь тихо и беззвучно опустился на колени и, подогнув под себя ножки, наклонился вперёд, уткнувшись лбом в пол. Ручки омега протянул к ширме, а сам он склонился в неком подобии молитвы. Чимин лежал в таком виде длительное время и не вставал — причём настолько продолжительное, что окружающие начали волноваться, не понимая, что происходит — то ли омега заснул, то ли ему сделалось плохо. И только по тому, что тело Чимина начало беззвучно содрогаться — все поняли, что тот жив. Хотя его состояние и жизнью-то назвать было трудно. Окружающие переглянулись. Никто не смел вмешиваться или что-то говорить — от той выжигающей, накрывающей куполом пустоты, что исходила от омеги, всем делалось не по себе. Даже Лан перевёл на Пака свои потухшие глаза, застыв при этом на месте. Никто не ожидал такой глубокой скорби от несостоявшегося супруга покойного альфы. Никто, кроме самых близких друзей — уж они то сполна увидели и ощутили всю боль Чимина на себе. Тэхён, всё-таки не выдержав всего этого зрелища, зарыдал, вжавшись в грудь Чонгука и тот моментально увёл его в столовую зону, чтобы не мешать присутствующим и никого не смущать. Тихое же и беззвучное страдание Чимина стало для всех присутствующих чем-то вроде святого грааля с кристально-чистой болью — подобное нельзя трогать или как-то осуждать, подобное против правил, которые вершатся только на небесах. И вообще, горе этого маленького, сгорбленного омеги какое-то слишком осязаемое, его трудно выдерживать даже чисто физически, не то что морально… этот омега, что безутешно вгрызается в пол, и в немой мольбе тянет свои крохотные ладошки к гробу — выворачивает душу… да так, что тем, кто видел это зрелище, потом ещё долго хотелось обнимать себя руками, чтобы хотя бы так согреться от неожиданного холода, что накрыло душное помещение. *** Вечер. Частное кладбище. Гроб опускается вниз, слышится глухой звук от удара о землю. Такой тяжелый, увесистый, словно сырым, землистым отзвуком прямо по всему существу Чимина приходится. В этом звуке вся тяжесть мира сосредоточена, она ложится на хрупкие плечи омеги и он физичски ощущает, как его ноги подгибаются, не выдерживают — колени дрожат, и вообще, будто во всём его организме все шарниры как у куклы расползлись — кто-то одним движением руки порвал внутри него все удерживающие внутреннюю конструкцию нити. Сейчас в эту яму не гроб опустили и погребают его под слои влажной земли, а Чиминову душу, его любовь, всё его будущее. И без всего этого омега уже не сможет жить, это будет не он, а ходячая тень самого себя. Зачем его судьбу закапывают вот так планомерно, на его же глазах? Разве так вообще можно делать? И главное, все на это так спокойно смотрят, почти смирившись, хотя… их можно понять — они все это переживут, оправятся и продолжат жить дальшедальше: кто-то забудет Намджуна сразу, кто-то поплачет и погрустит, но вскоре тоже забудет — и только немногие из общего числа будут помнить его светлой памятью всю свою жизнь… Однако у них у всех с Чимином принципиальная разница — все эти люди смогут без него, они живы, а вот он… уже нет. Он не сможет! Он мёртв! Почему такая несправедливость? Всем дозволено чувствовать радости-горести жизни, они могут продолжать на что-то надеяться, могут встречать новые дни, а его доля — оставаться мёртвым в своей тонкой оболочке, ходить по поверхности земли, зная что единственное счастье и шанс чувствовать себя живым человеком — находится на полтора метра под ногами? Чимин не понимает! «Ты должен мне желание! Помнишь, ты как-то проиграл? Так вот я хочу, чтобы всё происходящее было неправдой! Это моё желание! Исполняй, ведь я выиграл у тебя!» Для чего ему тогда это дальнейшее существование, это пустое проживание, лишённое вкуса жизни? Для чего, если его сердце вырвали, душу извлекли и вместе с Намджуном в этом тесном ящике заколотили? Почему его тем же вечером не стало вместе с Намом? Кто этот человек, что оказался настолько жесток, что не убил и его? Ведь тогда это ещё можно было сделать, а теперь убить Чимина уже невозможно — он уже мёртв! Он обречён… И дело не в том, что он без альфы не сможет найти себя в жизни, не сможет продолжить своё существование — сможет, было бы желание. А вот его то как раз таки нет! Желания нет — делайте с ним всё, что хотите: используйте как игрушку, пропускайте через мясорубку мучений, рвите тело — не страшно! А души больше нет, её уже никому не достать и большей боли не причинить. На небе снова садится солнце, и своим внезапным бликом, выскочившим из-за веток низко склонившегося над вырытой могилой дерева, окрашивает лицо Чимина красным золотом. Необычайное зрелище — завораживающее своей ужасающей красотой невосполнимой потери. Вокруг тут же, словно светлячки, вспыхивают вспышки фотокамер, запечатлевая этот трагически-эстетический момент: эти вездесущие насекомые знают своё дело, они предвкушают ещё более эпическую развязку и уже потирают свои липкие лапки в надежде на громкий заголовок и отлично сделанное фото. Прекрасный ангел, мёртвый в душе, ступает два шага к яме и, прогнувшись в пояснице, неожиданно падает навзничь, обратив бледное личико небу и раскрыв свои белые крылья. Его снова позвало солнце, вот только взлететь Чимин больше не может — бабочку тянет к земле, одевая её в темноту забытья. *** Чат на просторах интернета: [x: х] Вы видели как он упал? [x: х] А как он упал? [x: х] Не смотрели что ли первые полосы газет? [x: х] Я не всматривался особо, а что? [x: х] Так грациозно падать — это надо уметь! [x: х] Охренеть он гибкий! [x: х] Красоту и изящество не пропьёшь! [x: х] Ага, даже ханбок его растяжку не может скрыть. [x: х] Прекратите! У него же истинный альфа умер! Как вы можете? ((( [x: х] А что плохого мы говорим? [x: х] Да, мы же не хейтим, не говорим ничего обидного, наоборот восхищаемся красотой. [x: х] Я вот даже в сознании так никогда не прогнусь, а тут человек в обмороке… [x: х] Да какая разница! Разве об этом надо сейчас думать? [x: х] Согласен, это сейчас вообще не должно волновать, вы хоть знаете что значит потерять истинного, да ещё и соулмейта?! [x: х] Ну ладно вам… [x: х] Просто и правда это было очень красиво… как бы странно не звучало. [x: х] Чимина и правда жаль… я знаю каково это, мой двоюродный брат потерял истинного… [x: х] И что случилось с братом? [x: х] Сгорел (( [x: х] В смысле сгорел? [x: х] Морально выгорел… закончил жизнь прыжком с моста. [x: х] Боже, какой кошмар! Надеюсь Чимин не наложит на себя руки. (( [x: х] И правда! Он же такой светлый человек. И такой красивый, талантливый! [x: х] Давайте поддержим его? [x: х] Давайте! А как? [x: х] Он вдохновляет меня, такой прекрасный омега не должен погибнуть, я плачу (((((( [x: х] Не плачь, что-нибудь придумаем. [x: х] Давайте какой-нибудь флэш-моб замутим? [x: х] Давайте, а какой? [x: х] Пока не знаю, но придумаем что-нибудь, так ведь? [x: х] Точно! Обязательно придумаем! *** «ПАДЕНИЕ ЧИМИНА: НЕУЖЕЛИ ВСЛЕД ЗА НАМДЖУНОМ УЙДЁТ И ЕГО ИСТИНЫЙ? ______________________________________________ /под заголовком расположено крупное фото, как Чимин падает в обморок, зависнув в кадре на пол-пути к земле — одна его ножка взмывает вверх, тело прогнуто в пояснице, веки прикрыты/ Сегодня состоялись похороны гениального альфы, изобретателя и программиста Ким Намджуна. Пока так и не выяснено, кто был заказчиком его убийства, но есть вполне обоснованные версии, что это мог бы быть кто-то из высших кругов. А пока следствие выясняет все подробности этого загадочного дела, все мы скорбим по этой невосполнимой утрате. Как известно Намджун-сси сделал много полезного для страны — его приложения, призванные помочь людям с ограниченными возможностями, оценены уже многими соотечественниками. В том числе выяснилось, что альфа регулярно помогал детским домам, отчисляя определённые денежные суммы. Но ничто не идёт в сравнение с его приложением Соулмейт, которое уже считают мировым наследием. На похоронах этого великого альфы, которого не так давно удостоили государственной награды за вклад в развитие национальных проектов, было огромное количество людей. Все хотели проститься с Намджуном-сси, проводить его в последний путь. На процессии были репортёры, кажется, со всех телеканалов, газет и новостных интернет-порталов. Такого освещения события Южная Корея и не помнит. Очередь из тех, кто желал выказать свои соболезнования убитым горем родителям, доходила чуть ли не до соседнего квартала. Весь день без перерыва отец погибшего Ким Кëнхо без малейшего намека на усталость принимал пожертвования и слова поддержки. А ведь этот альфа перенёс сердечный приступ! Врачи запретили ему быть лично на входе в траурную комнату, попросив заменить себя кем-то из ближайших родственников, но отец Намджуна-сси наотрез отказался. Сев в инвалидное кресло, он стойко выдержал всю церемонию до конца. Папа погибшего Ким Лан также выглядел очень измученным — хоть он и скрывал признаки горя и усталости под макияжем, было видно, что он много плакал. Но кто больше всех страдает от этой утраты, так, кажется, это Пак Чимин — истинный и соулмейт погибшего Ким Намджуна. Горе этого маленького и прекрасного омеги просто невозможно представить! Все мы понимаем каково может быть второй половике, когда один из истинных погибает, как страдает разлученный. Пак Чимин — белый лебедь, оставшийся один, без своего суженого. День, который мог бы стать одним из самых светлых, ознаменовавшись скреплением двух сердец венчальными кольцами, превратился в сплошной кошмар! Самая долгожданная свадьба Кореи перекрасилась из белого в красный! Нация запомнит этот день календаря надолго, ведь настолько печальной и трагичной истории и представить нельзя. На похоронах плакали очень многие, особенно впечатлительные омеги, чьи сердца до глубины души затронула эта кровавая история. Что же касается самого Пак Чимина, то маленькое сердечко несчастного, влюбленного омеги невыносимо страдает, до такой степени, что этот сладкий лебедь уже во второй раз теряет сознание! Наш спецкор выяснил, что первый раз это произошло в тот момент, когда близким объявили о смерти Ким Намджуна. Омега рухнул как подкошенный, а потом пролежал без сознания почти сутки! То, как кричал от боли Чимин-сси, как говорит наш корреспондент, кричат только те, кто теряет самое дорогое — свою жизнь, свою величайшую любовь, самого себя. «Я весь покрылся мурашками. Да-да! Вот прям от пяток до самой макушки! Мне было настолько не по себе, что я весь заледенел. Захотелось обнять своего омегу и никогда не выпускать его из своих объятий!» Таковы впечатления нашего спецкора от увиденного. По просьбе близких, мы, к сожалению, не можем показать эти фото, что смог сделать фотограф. Но поверьте, они отражают всю боль этого необычайно нежного и ранимого существа! Нам удалось поговорить с врачом, что осматривал Пак Чимина, многого он сообщить, естественно, не смог по соображениям приватности данных, но кое-какие выводы мы сделать всё же смогли: у омеги критически подскочил гормональный фон из-за перенесённого сильнейшего стресса. Что из этого может вытекать для омеги в плане здоровья — думайте сами, мы же не исключаем даже бесплодие! Хотя говорить об этом без подкрепления данных невозможно… На самих похоронах Пак Чимину так же стало плохо. Он потерял сознание прямо после церемонии опускания гроба, так и не сумев бросить прощальную крупицу земли своему истинному возлюбленному. Наш сладкий лебедь только и успел воздеть к небу свои крылышки, как тут же упал на землю… так мягко и грациозно, как могут падать, наверное, только ангелы! Неужели этот неземной красоты мальчик так и потухнет от потери своего альфы? Неужели он так стремительно догорит? Говорят, что самые яркие огни горят короче всего — их пламя настолько сильно, что оно быстро вспыхнув, также быстро гаснет, осветив грешную землю своим нереальным светом. Наша прекрасная звёздочка Пак Чимин, наш белый лебедь — мы все будем следить за твоей судьбой, держать кулачки и продолжать держать неравнодушную общественность в курсе событий!» Газета со статьёй была в тот же миг с силой сжата крепкой ладонью и выкинута прочь. Глаза Намджуна сверкнули в полумраке комнаты, челюсти его сжались до скрипа зубов. Альфа глухо зарычал и, крутанув руками колёса, развернул инвалидное кресло в направлении открытой лоджии.