Вера в мир

      Растянувшись на крыше здания, Лёша смотрел на звёзды и думал о доме. Вспоминал прошлое, такое близкое и далёкое одновременно. Вспоминал заляпанные яркой краской стены его комнаты, стеллаж с парой-тройкой ветхих книг, напечатанных ещё в прошлом веке. Вспоминал тот запах кофе и какао, раздающийся по всей квартире с утра. Вспомнил маму, бледную, с россыпью веснушек и кудрявыми волосами. Её мягкие, тёплые руки. Родные… И… Папа.       Ему было интересно, а было ли у Жени так же? Он был единственным, кто знал хотя бы что-то из прошлого Лёши, но сам он так и не раскрыл свою историю. Где был его дом, как звали его маму, как он научился играть? Он был всегда весёлым, счастливым, но что-то пряталось в глубине его карих глаз. Что-то, что висело камнем на душе, не позволяя быть полностью счастливым. Что-то, что Мильковский, скорее всего, никогда не раскроет.       Мимо проехала пожарная машина, визжа сиренами. Лёша проследил за её направлением и увидел, что не так уж и далеко горел какой-то дом. Пламя лизало его стены, взметаясь вверх. И Лёша понял, что горел не дом, а какой-то старый храм: однажды он проходил его, возвращаясь с прогулки. Он был высок и красив, но не работал. Внутри него устроили какой-то склад, поэтому его довольно хорошо охраняли. Было удивительным то, что он загорелся. Может, поджог? В любом случае, это было не так важно, поэтому Лёша стал рассматривать расцветающий цветок огня, от которого на город серым одеялом ложился дым. Он укрывал городские крыши, отравляя воздух, и никак не затухал, несмотря на старания пожарных.       Лёша провёл аналогию с разворошенным муравейником, но понял, что всё же это сравнение немного не подходит. Он лёг, потеряв интерес к затушенному пожару и продолжил смотреть на тусклые звёзды. Они были лишь бледной тенью тех звёзд, что он видел когда-то. И это было печально.       Лёша искал все известные ему созвездия, мысленно соединяя жемчужные бусинки. Он смотрел на звёзды, являющиеся отголоском прошлого. Звёзды, рождённые сотни, а то и тысячи лет назад. Звёзды, погасшие так давно, но, возможно, они узнают об этом только сегодня-завтра. Это было так загадочно, восхитительно и… невероятно. Космос завораживал, эти десятки и тысячи неизведанных планет и галактик, где, возможно, есть ещё жизнь. Есть те, кто так глупо считает, что их маленькая точка-планета на карте Вселенной — единственная, заселённая кем-то живым и разумным. Так… эгоцентрично.       Лёша закрыл глаза, представив себе, как будто в детстве, как он летит на космическом корабле, как видит заселённую кем-то планету, как решает сделать на ней посадку. И…        — Что делаешь? — услышал Лёша Женькин голос и подскочил от неожиданности.        — Блять! — воскликнул он. — Нельзя же так подкрадываться!       Женя только тихо рассмеялся и лёг рядом, гипнотизируя взглядом небо:        — Скоро рассвет. Останешься со мной?       Лёша хотел уйти, отоспаться, но что-то во взгляде Женьки заставило его остаться. Лёша сел рядом с Женей и стал гипнотизировать тонкую линию восхода на горизонте. Они молчали, не тревожа мысли друг друга, прислонившись к холодной стене. Было холодно, но ощущения были так не важны, так… так бессмысленны и чужды, ведь они наблюдали за тем как рождается из алого огня новый день. Как становилось ярче и теплее.       Вот совсем невидимая алая лента появилась на горизонте, облака, совсем чуть-чуть, были тронуты этим заревом. Солнце лениво поднималось над горизонтом и буйство тёплых красок постепенно наполняло вечно серый город. Лёша затаил дыхание, изредка вспоминая, что нужно дышать. Зрелище, открывшееся ему завораживало, восхищало. Он перевёл взгляд на Женю. Его лицо было освещено мягким оранжевым светом, в волосы так и пылали в свете восхода. Выражение лица солиста менялось, пока тот наблюдал за закатом. Грусть, восхищение, восторг…       Лёша отвернулся, смущенно ощущая себя вторгающимся во что-то личное, сокровенное. Ему казалось, что он чужой на этой крыше и что солнце сейчас проглядывает сквозь облака только для Жени.       Лёша чувствовал, как в груди разгоралось необъяснимое тепло. Оно разливалось по сосудам, обволакивало руки, кончики пальцев и грудь. Этот рассвет был одним из самых прекрасных в его жизни. Лёша повернулся к застывшему Жене, по щеке которого текла одинокая слеза. Он сидел, обхватив колени руками. И на его лице не осталось ничего, кроме печали.        — Спасибо, Лёш. — прошептал Женя, притягивая барабанщика к себе и обнимая.       Тот застывает, ведь последними, похожими на эти, объятиями за прошедшее время были объятья его, Лёши, матери. Бочкарёв закрывает глаза и обнимает Женю в ответ, растворяясь в ощущениях.       Они спустились с крыши через полчаса, когда город постепенно оживал и кто-то собирался на работу, кто-то ещё даже не думал еще несколько часов подниматься с постели. Они шли молча, думая о том рассвете…        — Спасибо. — поблагодарил Лёша, принимая из рук Жени кофе.       Он был ароматным, свежесваренным. Небольшой красивый рисунок из сливок и совсем немного сахара. Лёша отпил, прикрыв глаза. Стало тепло. Кофе был вкусным, волшебным.        — Это восхитительный кофе. — хвалил Лёша, — Ты случайно не работал баристой?       Женя неловко рассмеялся, почесал затылок свободной от кружки рукой. Видимо, ему было неудобно рассказывать о своём прошлом.        — Нет, меня научил варить кофе друг, пару лет назад. — Женя казался печальным и Леша решил не развивать тему дальше и оставить её до лучших времён.        — Знаешь, — Лёша сделал глоток из кружки. — Это был самый лучший рассвет в моей жизни.        — И в моей. — Женя сел за стол и поставил кружку на салфетку. — Давай когда-нибудь повторим.       Лёша улыбнулся и кивнул. Он хотел бы увидеть ещё один такой рассвет. Обязательно. Он мечтал хотя бы об одном, а лучше несколько. Ведь сидеть рядом, молчать, было так волшебно… И это волшебство было нужно, как воздух, среди этих мрачный вечно серых дней. Он надеялся, что после присоединения к той организации у них всё же будет время на то, чтобы насладиться жизнью, пока есть возможность.