Вера в мир

      Женя промолчал, удивленно отмечая про себя, что, кажется, всё — организации пришёл конец. Раз один штаб накрыли — значит накроют и другие. И что теперь делать? Женя не знал ответа на этот вопрос, поэтому в голове сразу начала строиться цепочка из вопросов: «Что же делать?» «Почему?» «Как?». Ведь… ведь в том штабе наверняка были люди, знающие о расположении всех штабов, и, возможно, их всех будут пытать, пытаясь узнать главных, планы — всё. Их будут избивать, мучить долго и жестоко, уничтожая их личность, оставляя только потрепанные души вместо личностей.       — Кому-нибудь удалось сбежать? Есть убитые? — голос, казалось, пропал, и связки издавали только предсмертные хрипы.       Даше было тяжело говорить об этом. Женя видел — она не могла поверить в то, что говорит. Он сам не верил во всё происходящее — Лёша, штаб, что следующее? Прилетит какой-то волшебник в голубом вертолёте? Или их диктатор станцует голым чечётку в прямом эфире на всех каналах? Или… или их команда распадется?       За спиной Даши уже бегали туда-сюда люди, переносящие какие-то коробки, чехлы с инструментами, аппаратуру. Казалось, что штаб стал растормошенным муравейником: все бегали туда-сюда, перенося вещи и аппаратуру, стараясь их спасти. Несколько человек помогали идти раненым — тем, кому не повезло на выполнении того или иного задания, но ещё не отправились. К двери напротив кто-то подошёл и постучал с такой силой и матерясь, что, казалось, его слышало всё здание. Даша вздрогнула.        — Да и да. Подробностей не знаю, но…       Даша закрыла глаза и выдохнула, пытаясь справиться с нарастающей паникой, хотя такое состояние для неё — большая редкость. Она всегда оставляла голову холодной, чтобы вокруг не происходило. Но то, что на них навалилось — пугало. Справившись с собой, она посмотрела на Женю со спокойной решительностью.       — Нам надо собираться. Есть только час, Лена уже собирает наши вещи, и… Может, тебе помочь?       Женя помотал головой: сейчас он хотел побыть один. В последний раз заправить их кровать, закинуть в сумки вещи — справиться со своей болью наедине, думая только о том, что мир хочет разлучить с Лёшей и со всем, что их когда-либо связывало. Если он потеряет все тонкие нити, связывающие их — умрет от боли.       — Нет, спасибо. Я соберу свои и Лёшины, — Женя тепло улыбнулся Даше и обнял её, успокаивая, заметив, как верная подруга стала бледной от волнения.       Он видел страх в её глазах, страх, который она скрывала. Она старалась держать себя в руках, ведь она чувствовала на себе ответственность за других. Даша отстранилась от Жени, мягко выпутываясь из его объятий — не хотела тратить ни его, не своё время. Мягко улыбнулась, чувствуя, будто ей стало легче.       — Мне надо ещё Диму и Рому предупредить, Я пойду. Инструменты, кстати, собирают уже.       Кивнув, Женя поджал губы. В груди было больно. Очень. Женя закрыл дверь их с Лёшей комнаты и спустился на пол, ощущая полное бессилие. Всё то немногое, к чему привязаны воспоминания о Лёше, начинает уходить. Вот теперь он никогда не увидит этих стен, в которых они занимались музыкой. В которых целовались, где у них было что-то наподобие шанса на счастье.       Вот светло-коричневая стена возле двери в ванную, к которой он прижимал Лёшу. В голове возникал его образ, растрепанный, домашний. Жене казалось, что он видит довольное Лёшино лицо, когда ему в очередной раз удалось подшутить над Женей. Вот, на небольшом комоде для обуви, Лёша разместился на его бёдрах, выгибался, поддаваясь его касаниям…       Воспоминания захлестнули Женю, и он смог прийти в себя только через несколько минут. Встав с пола, он пошёл в комнату, думая о том, как ему не хватает Лёши. Это только второй день без него, а он уже так соскучился.       — Итак, Лёш, нам надо собраться. — Женя представил, что Лёша стоит совсем рядом, слушая и пытаясь придумать план соблазнения, — Так что давай без твоих выкрутасов. У нас только час есть.       Женя залез в свою тумбочку, схватил в охапку всё, что было внутри, повалил на свою половину кровати. Затем залез в шкаф и схватил с полок и вешалок свою половину вещей, прихватив вещи, которые давно стащил у Лёши, и которые всегда любил носить.       Женя покидал свои вещи как попало в сумку, особо не заботясь о том, комкает он их или аккуратно складывает. Всё же времени не так много. На Лёшины вещи у Жени ушло больше времени — аккуратно уложил футболки, штаны, рубашки и толстовки в сумки, аккуратно завернул в чехол палочки и пэд. Затем он нашел в ящике и набор простых карандашей и даже краски — акварельные, затасканные. Всё это он завернул в пакеты, чтобы не испачкать вещи, и тоже спрятал в сумки. Последнее, что достал Женя — альбом с рисунками.       Он замер, рассматривая потрепанную обложку скетчбука. Краешки уже расслоились, кое-где следы краски и карандаша. И аккуратные буковки в уголке — «А.Б». На обложке множество маленьких рисунков, выцарапанных карандашом на чёрном. Наклейка с барабанщиком в тёмном капюшоне — подарок от какой-то девчонки, украдкой сунутый в карман. Из скетчбука торчали края каких-то фотокарточек — светлые стены, какое-то дерево. Женя убрал уголки вовнутрь — не хотел, чтобы то, что важно для Лёши, погнулось.       Жене стало до невозможного больно. Он жутко хотел посмотреть, что же скрывается внутри, за этой чёрной обложкой, но в то же время понимал: Лёша не хотел бы, чтобы Женя без его разрешения смотрел рисунки. Он хотел бы увидеть его штрихи, увидеть, что же он рисовал, увидеть мысли и душу, выраженные на бумаге. И Женя понимал, что так нарушит личное пространство Лёши, поэтому, вздохнув, он убрал скетчбук в одну из сумок, аккуратно застегнув над ним застежку.       — Обязательно попрошу тебя показать, что внутри, — убеждал себя Женя в счастливом исходе, разговаривая с воображаемым Лёшей.       «Мечтай, Жень,» — ухмыльнулся Лёша в Женькиных мыслях, — «Может, мечты станут реальностью».       Но при всём при этом, ему тяжело давалась эта вера и невидимый образ, удерживаемый в голове. Женя обессиленно упал на кровать и обнял подушку, пахнущую Лёшей. Он возьмёт её. Обязательно. И плевать, что лишнего лучше не брать. Подушка — не лишнее. Она пахла Лешей. Домом.       Женя хотел бы сейчас обнять Лёшу, никогда не отпускать, и вообще, не позволять его отправлять на это задание. Ему больно чувствовать этого ощущения гнетущей боли в груди, этого сжигаемого страданиями сердца.       Но как бы ему не было больно, Женя знал: Лёше хуже. В несколько раз. Он чувствовал страх за Лёшу, что иногда даже не мог дышать.       Женя встал, откладывая в сторону подушку. Осталось только перепроверить, чтобы ничего не осталось в комнате. Женя окинул её взглядом и вздохнул: будет тяжело уходить.

***

      Влад вздохнул, откидываясь на сидение. В машине было непереносимо жарко: на улице палило солнце. Дышать было тяжело, несмотря на веющий через приоткрытое окно воздух. Волосы на голове шевелились от летнего ветра. В мыслях было куча всего: накрытый штаб, крыса в команде, в одном из штабов. Может, есть ещё кто-то из их штаба с такой же грязной совестью? Так ещё Бочкарёва схватили на миссии. Дела совсем плохи. Влад думал о том, что ещё на них навалится. Что вообще дальше делать. Глава организации наверняка сейчас в такой панике, а может его голова холодна, как зимнее утро. Он не знал.       За окнами уже проносились изумрудные деревья размытыми пятнами. Дорога шуршала под колёсами небольшой машины. Он молчал, не решаясь заводить разговор — все в своих мыслях, переживаниях, волнениях. Он помнил, как во время отъезда от штаба, не мог не смотреть в зеркало, наблюдая как он темнеют окна, как из него уходят последние люди. Владу было тяжело расставаться с этим местом — всё оно было пропитано Тошиком. Тошиком, от которого он зависел. Тошиком, который стал ему воздухом. Тошиком, который отобрал, разбил, растоптал его сердце, а затем вновь склеил его.       Владу было больно вспоминать его. Эта зависимость от Тоши — то, что не давало ему покоя. То, что убивало его до сих пор. Казалось, что даже мёртвый, Тоша был у него везде: разносился ядом по сердцу, груди, пробирался в черепную коробку. Влад помнил, как Тоша, ухмыляясь, каждый раз после ссоры, обнимал Влада, а тот чувствовал: неискренне. Но не хотел верить своим чувствам и каждый раз льнул, доверял.       Мысли о Тоше вызывали тоску. Вновь и вновь накатывало прошлое, отгоняемое, отрицаемое сердцем. В груди стало по-странному больно, а мысли отнеслись в более глубокое прошлое.

***

      — Женя, иди сюда! — Тоша спокойно шёл к Жене, улыбаясь совсем как маньяк.       Влад улыбался, наблюдая за этим цирком, а Маус будто хотел принять участие в этом небольшом представлении, но сдерживал себя: самому интересно было, что с этим будет. Обычный сценарий или все же что-то новенькое на этот раз?       — Нет, мой хороший! — Женя обогнул потрёпанный жизнью стол, крутя в руках палки Тошика, и показал язык.       На потолке качалась одинокая люстра, дарующая свет всей комнате. Свет её дотягивался до всего: и до корешков книг на полках, и до общих снимков на грязных некогда белых стенах. Всё это казалось ребятам всё же непривычным: не так давно они поселились в этом месте. Москва была для них чужда и незнакома, опасна. Они не доверяли никому, кроме друг друга, и чувствовали, что только их маленькая семья может дать им сил. Совсем дети, птенцы, улетевшие из гнезда в поисках адреналина и опасности.       Вечер проходил, как и одни из тех, старых вечеров в их родном городе. Они переехали сюда всего пару месяцев назад, но так сильно соскучились по дому. Их воспоминания, связанные с родиной, остались на фотокарточках, на которых запечатлелось всё то, что с ними происходило: репетиции в старом запыленном подвале, закрытые концерты с узким кругом гостей, среди которых никогда не было тех, то мог вызвать хоть малейшее подозрение в связи с правоохранительными органами.       — Стой, иначе палки в жопу тебе засуну! — Тошик хлопнул по столу и встал прямо напротив Жени, стоящего с другой стороны стола.       А Женька хохотнул и снова пропустил барабанные палочки между пальцев, следя за Тошей. Ниженко прищурено посмотрел в его сторону, пытаясь понять, куда же подастся Женя. Вправо? Влево? Женя дернулся вправо, поэтому Тошик побежал налево, думая о том, что это обманный манёвр. Но Женя даже не пытался обмануть — как бежал вправо, так и продолжил, смеясь и пожираю взглядом Тошика.       Влад видел, как эти двое смотрят друг на друга, как буквально наслаждаются друг другом, какие взгляды они украдкой кидали друг на друга. И в сердце почему-то болело. Ныло, терзало и скрежетало. Но Влад молчал об этой боли, не желая вмешиваться в мир Тошика и Жени со своими внезапно возникшими переживаниями и чувствами. Ради счастья Тоши он потерпит. Ради спокойствия в их маленькой семье.       — Носатик мой, иди сюда! — Тошик в очередной раз поманил Женю, угрожающе-сладко.       С лица Женьки улыбка слетела в одно мгновение. В глазах потух озорной огонёк. Пара секунд — и улыбка снова появилась на Женькином лице, но совсем не та, что была раньше. Он замахнулся и кинул Тоше палочки.       — В жопу себе засунь, может, удовольствие получишь.       Женя развернулся и вышел. Тоша же озадаченно посмотрел ему вслед и почесал голову, разворачиваясь к ребятам, сидящим на полуразваленном диване.       — А что я такого сделал?        — Просто… Базар фильтруй. — Маус вздохнул и встал. Взял с тумбочки банку пива и пошёл на улицу, видимо, не желая оставаться в комнате, где стало внезапно отчужденно-холодно.       Тошик покрутил между пальцев палки, и, задумавшись, уставился в одну точку. Влад вздохнул, откидываясь на спинку. Всё же не понял.

***

      Влад попытался прогнать эти воспоминания, возникшие в его голове. Прошлое с Нервами. Прошлое, которое он страстно хотел вернуть. Но теперь места среди них ему нет — он ушёл из семьи, предал Женю в один из самых тяжелых моментов. Предал всё, что связывало их красной нитью лет. В голове все путалось: прошлое и будущее. Казалось, что то, что выросло на пепле старой семьи — то самое, чем должны были быть нервы. Семья, построенная на поддержке и желании бороться, а не на желании получить такое важное чувство опасности, идущей по пятам. Хотя, может быть, только Женя сам изначально бороться, и, может быть, Маус. Но теперь? Теперь всё потеряло смысл. Та, возродившаяся из пепла группа — вот что имело смысл и цель. И Влад по-светлому завидовал, что он не мог сделать так, чтобы в его "Нервах" было так же.       Рация, которую он никогда не выключал, затрещала, выдёргивая Влада из мыслей:       — Двадцать второй штаб. Все очистили место. Есть подозрения на скорое проникновение.       С груди упал очередной камень — их штаб полностью покинут, а значит все скоро будут в безопасности. Значит и Володя с группой уехали. И Женя тоже. И вроде он должен радоваться, но на душе скребли кошки, и какое-то дурное предчувствие не давали ему хоть на секунду успокоиться. Но шум дороги хоть немного успокаивал. Влад прикрыл глаза, щурясь от луча солнца, бьющего в глаза.       Раздался звук бьющегося стекла — пуля прошла через лобовое стекло. Влад вздрогнул и посмотрел вбок, где раздался треск. Водитель, тот, что ещё вчера привёз с задания Алину и Женю, был мёртв. Пуля глубоко вошла в его череп, и кровь стекала по его лицу, заливаясь в открытый рот. Влад выдохнул от удивления, пытался лихорадочно найти решение. Он открыл дверь и выскочил, падая в траву. Больно ударившись, он попытался отползти от дороги. Рука нащупала небольшую рацию, к счастью, целую после падения. Он нажал на кнопку, и особо не шифруясь, произнёс:       — Зайченко! Засада в сторону реки!       На том конце захрипело, заскрежетало. С другой стороны раздался взрыв. Влад вскочил и выхватил пистолет из кобуры, а рацию повесил на пояс. Старый друг грел руку. Парень кинулся в лес, мысленно расставив для себя приоритеты: выжить, или помереть, но красиво. Вслед ему звучала горящая машина и крики военных. И выстрелы. Много выстрелов, и они раздавались, казалось, не только сзади, но и в его голове.