Aquio - Sorry
Рука сама тянется во тьму. Пальцы дрожат и коченеют, а дыхание, что меж губ прорывается сизыми облаками пара, такое жалкое и прерывистое, что с потрохами выдает надвигающуюся истерику. Но сорваться Тэхён пока что не может, изо всех сил себе это запрещает. И лишь вперед куда-то все тянется… Навстречу одному, тому единственному, от чего сейчас плакать хочется... ...навзрыд, руками цепляясь за чужую крепкую спину. Чувствуя, как теплые ладони обнимают в ответ. И вдруг пальцы натыкаются на что-то в темноте. Те моментально прошибает током, как будто Тэ сейчас прикоснулся к оголенным проводам, не иначе. Но нет, напротив – гладкая ткань рубашки, что обтягивает сильное плечо. И под ней тепло. И это тепло – оно сейчас для омеги буквально все… Тэхён всхлипывает – громко, голос свой срывая на высоких нотах – когда руку его обхватывает чужая ладонь, утягивая за собой из автомобиля прочь. В лицо тут же бьет морской воздух, а по глазам – свет фонарей, что замерли в ряд на причале. Но омеге видеть ничего больше не нужно. Он и так прекрасно все, что необходимо, чувствует. Будто слепой котенок, беспомощно вверх запрокидывает лицо, которое мокрое от не пойми откуда взявшихся слез. Щеки горят от холодного тумана, что к ним тут же липнет. Губы искривляются в жалкой гримасе, а зубы под ними до скрипа сцепляются, глаза жмурятся все сильнее. А нос утыкается в чужую шею, жадно воздух вдыхая. И Тэхён чувствует, со слезами на глазах – чувствует. Запах ликера. – Все хорошо, ТэТэ, – ласково шепчет на ухо родной голос, – ты со мной, ты в безопасности, обещаю тебе. Я никогда больше никому тебя не отдам. Тепло буквально окружает, за дрожащие в ознобе плечи обхватывает, касается виска мягкими губами. И Тэ перестает плакать, руки у омеги слабеют, как и все остальное тело. И единственное, что удается, прежде чем он темноте подступающей сдастся – это еле-еле слышно совсем произнести: – Гук-и…***
Чимин чувствует, как с каждой секундой все плотнее затягивается на шее невидимая петля. И от ужаса, что следом приходит за непрошенными ощущениями, ноги буквально перестают омегу слушаться. Юнги приходится его на себе чуть ли ни тащить к выходу, что как на зло еще ой как не близко. – Юнги-и-и… – Чимин тянет жалобно, цепляясь за пиджак альфы неслушающимися пальцами. Он перед собой ничего уже не различает – видеть не может. Вокруг – темнота. Чужая темнота. Она сейчас окружает не Чимина вовсе, а Тэ… – Юнги, ему страшно, Юнги! Тэхёну очень страшно! – Чимин, держись, мы почти вышли, – шепчет ему на ухо Мин, крепче обхватывая за талию. – Ты молодец, детка, вовремя сумел предупредить. Чонгук его спасет, ты просто держись, слышишь? Чимин слышит едва-едва. Потому что в сознании – посторонние мысли. Мысли друга, что в страхе мечутся туда-сюда вслед за трепещущим сердцем. О чем ТэТэ думает? Он… прощается?! – Он… хочет умереть. Юнги! Он решил умереть! Мин чертыхается, останавливает их и, перехватив поудобнее Чимина одной рукой за спину, второй слегонца шлепает по щекам омеги, пытаясь того вернуть в чувства. От неожиданной боли взгляд Пака слегка проясняется, ноздри трепещут, жадно втягивая воздух. – Так-то лучше, – вздыхает устало альфа. – А теперь послушай меня, Чимин: с Тэ все будет хорошо. Чонгук выехал за ним с разницей в две минуты. Благодаря тебе мы знаем, куда они хотят увезти Тэхёна, поэтому мы их ни за что не потеряем. Чон его спасет и спрячет. А мы с тобой должны как можно скорее отсюда убраться, потому что прямо сейчас ты и я в гораздо большей опасности, чем твой друг. Понятно тебе? – Понятно, – кивает притихший омега, чувствуя, что у него нет абсолютно ничего, чем можно было бы возразить. Юнги прав: они предупреждены, а значит, вооружены. Благодаря этой странной связи Чимин смог вовремя Тэхёна почувствовать и увидеть, в каком направлении того везут. И теперь они его спасут – непременно спасут. И от Шинёна спрячут. Тэхён в безопасности… чего о них сказать нельзя. Он и Юнги до сих пор в логове врага, и омега их откровенно тормозит. Пак качает головой, стараясь вытеснить из той посторонние мысли. Сделать это тяжело очень, потому что нельзя вот так просто взять и от лучшего друга отвернуться, перестать слышать родной до боли голос, что так жалобно просит помочь. «Все будет хорошо, ТэТэ. Потерпи еще буквально несколько минут…» – Уходим, – просит Юнги уже более мягко, снова Чимина подхватывает и ведет вперед. – Где нам спрятаться? – растерянно спрашивает его омега, осознавая вдруг, что совершенно не представляет, куда им податься. Все случилось слишком стремительно, такого развития событий он сегодня ну никак не ожидал! Домой нельзя, вдруг Шинён решит искать его, и родители пострадают? Квартира Тэхёна – тоже место, куда До обязательно нагрянет. Студия – так же не вариант… – Не волнуйся, – хмыкает Мин, продолжая уверенно вести их к выходу. Совсем немного, и они будут на парковке, а оттуда быстро ноги унесут. И никто их даже не вспомнит. Главное сейчас вести себя непринужденно и, как и все здесь, изображать равнодушие. Равнодушие к лоску и блеску, к людям, их окружающим. Равнодушие к смерти. – Нам есть, куда податься. Я об этом позабочусь. И Чимин ему, как никому другому, верит. От слов своего альфы расслабляется, сильнее к тому жмется и с каждым шагом своим чувствует отчетливее, что все, и впрямь, будет в порядке.***
Dayline - Seven
Его не было всего какой-то жалкий час. Но за этот час, казалось, вся жизнь успела перед глазами пронестись. Чонгук себя за этот час успел несколько раз потерять. Умереть и вновь воскреснуть. От страха своего, от своей ярости, что заставляла альфу буквально слепнуть. Все, что он помнит – это дорога. Темный асфальт, что с космической скоростью проносится под колесами яростно рычащего автомобиля, а еще ледяной воздух, бьющий из открытых окон и закладывающий уши. Позволяющий только через раз нормально дышать. Потому что по-другому не получается. Потому что, если совсем ни на что внешнее не отвлекаться, он руль этот, что у него под руками, нахер вырвет. Чонгук быстро нагнал ту машину, в которой от него пытались самое ценное увезти неизвестно куда. Каких трудов альфе стоило прямо на скоростной трассе не подрезать ублюдков, одному только Богу известно. Но там было не время и не место. Следовало играть на своей территории, где все ходы им уже самолично заранее прописаны и возможности на ошибку попросту не существует. Он улетел вперед, туда, где собрался ждать свою добычу, что послушно шла прямо в руки, не чувствуя даже, как захлопываются со всех сторон смертоносные челюсти хищника. И хищником этим был никто иной как Чон Чонгук. Ранее вечером ему уже докладывали, что в порт прибыла неизвестная яхта. Чон предполагал, что она может принадлежать До – так и случилось. Не знал альфа лишь одного: зачем ту пригнали. Но теперь все стало на свои места. Задерживаться в порту яхта не планировала, лишь дожидалась свой ценный груз, чтобы в неизвестном направлении тот увезти. Но как бы не так! Псы Шинёна до самого конца не подозревали, что забрели на территорию врага, в самое сердце клана Чон. С экипажем судна люди Чонгука расправились тихо и быстро. Так, что даже не потревожили местных чаек… Оставалось лишь убрать оставшихся двоих. Чонгук никак не мог отказаться от удовольствия самому это сделать. Потому, несмотря на предупреждения, все же, сорвался и поехал. Потому что иначе нельзя было. Даже Нам все понял и тонсэна отпустил. Ведь знал прекрасно, как никто другой, что не может альфа спокойно себя на месте удержать, пока его истинному омеге грозит опасность. Намджун оказался в курсе всего… и Чонгук был, на самом деле, этому очень рад, потому что всегда нуждался в поддержке старшего товарища. И этот раз исключением не оказался. Два выстрела точно в цель – слишком легкая смерть, если на его вкус. Но зато самый быстрый способ наконец обрести то, в чем нуждался, казалось бы, всю свою жизнь. И теперь он просто… не верит. Стоит, полусогнувшись, в темный салон автомобиля заглядывает, родной запах чувствует совсем рядом… и не верит. Что вот он, прямо здесь, на расстоянии вытянутой руки буквально… Его ТэТэ. Осознает, что все правда, лишь когда слышит, как из салона доносится сдавленное: – Ч-Чонгук? И мир, что вокруг, буквально рушится. Его для альфы теперь не существует. Есть только маленький, хрупкий, дрожащий в его руках любимый до боли омега. Что жмется к нему испуганно и тихо плачет, а Чонгук все надышаться Тэхёном не может, что-то ему шепчет, а что, сам даже не понимает. Потому что мысли сейчас текут куда-то сами по себе, не поспевая за бешено бьющимся сердцем. Спас. Смог-таки. Как только Чонгук вновь оказывается на приеме, делает над собой чудовищное усилие и мысли о Тэхёне, оставленном в Доме, прячет глубоко-глубоко. Он к ним еще вернется, успеет, а пока нужно терпеть. Маску на лицо натянуть и работать на благо других. От него все еще чуть ли ни все зависит. И если с Тэхёном сейчас прокатило, радоваться и расслабляться пока очень рано. Потому что совсем скоро Шинён отойдет, протрезвеет, эйфория, что того сейчас пока с головой накрыла, рассеется. И тогда – рванет. Чонгук находит Нама среди гостей, принимает из его рук бокал с бурбоном и тут же опрокидывает в себя, стараясь унять напряжение, что скоро его с ума грозится свести. Напряжение, что граничит со счастьем, и от того, как ничто другое, опасно. Нужно расслабиться, нервы оголенные притупить, успокоить рассудок, сейчас походящий на растревоженный улей. – Без проблем? – тихо спрашивает его Нам, и Чонгук, не смотря на него, кивает. – А здесь? – Все спокойно после Ёнджуна. – Ким хмурится, и Чонгук прекрасно понимает старого друга, но оба они держатся, стараются много о произошедшем не думать. Все будет потом. Когда они смогут забрать тело, когда его похоронят. И там, непременно, как положено, еще попрощаются, проводив своего названного брата слезами, которые тот заслужил. Ёнджуна любили. И всегда будут. Но сейчас для мыслей об этом не время. – Те двое, про которых я говорил… – С ними не возникло проблем. Убрались отсюда, как только ты дал по газам, – хмыкнул Намджун, а затем, все же, посмотрел на младшего. – Что теперь будешь делать, Чонгук? – У меня есть кое-какой план, – тихо ответил Чон. – Но… – Не здесь, – Нам кивнул понимающе, а затем вновь свой взгляд отвел, находя им Шинёна, который решил, видимо, упиться сегодня вусмерть, празднуя свою победу над тем, с кем буквально вчера сидел за одним столом. Празднуя свое очередное убийство. – Как думаешь, сколько у нас еще времени? – До того, как этот ублюдок поймет? – Чонгук ухмыляется, но, опомнившись, тут же свою улыбку прячет, прикусывая щеку. – Думаю, примерно до полудня. К тому времени он как раз должен оклематься. Придет в себя и первым делом вспомнит о Ви… – Которого и след простыл, – хмыкнул Намджун. – С ума сойти. Не могу поверить, что Ильби ты все рассказал, а от меня держал в тайне. И до сих пор держишь. – Все ради вашей безопасности, – спокойно ответил Чон. – Ты поступил бы так же. – Да, поступил бы, – согласился Нам тут же. – Но теперь давай без секретов, Чонгук-а. С этого вечера все мы в одной лодке. – Как скажешь, хён. Два альфы еще какое-то время молча оставались стоять на своих местах, словно статуи, и послушно отсчитывали время, когда Шинён наиграется и даст команду расходиться. Но вечер, как назло, тянулся медленно. Чонгуку со временем все больше хотелось скулить. Где-то там, в нескольких десятках километров буквально, остался Тэхён. Омега спал, когда Чонгук уходил. И они еще столького не успели сделать, толком даже не поговорили… И согласится ли теперь омега на разговор? Да, Чон его, может, и спас… но, по сути, лишь вытащил из той каши, какую сам лично и заварил. Он же его похитил… обрек на весь этот ужас своими руками. А теперь – что? Тэхён все еще его ненавидит… так ведь? Или, может… Чонгук запутался. Честное слово, запутался. Ему сейчас слишком страшно, больно и радостно. Он слишком сильно любит Тэхёна и слишком сильно уже в этой любви своей успел отчаяться. Теперь просто не знает, что же с ней делать. Как быть? Хотя, что он вообще может сам? Что ему остается, если подумать? Все ведь просто до невозможности: Чонгук сделает так, как захочет Тэхён. Если тот решит, что Чон ему не нужен – хорошо, пусть так… Но сначала придется ТэТэ потерпеть, потому что Чонгук его еще должен спасти. И пока в безопасности омеги не будет стопроцентной уверенности, никуда не отпустит. Ни за что на свете. Вдруг из мыслей альфу вырвал чей-то хриплый кашель, и оба – Чон и Ким – одновременно обернулись, обращая внимание на того, кто оказался у них за спинами. Оба тут же нахмурились. Мужчина, что к ним подошел, оказался прекрасно знакомым, и появление его неожиданностью отнюдь не было, но от этого к себе едва ли располагало. – Господин Ким, – произнес Намджун сухо, все же, склоняясь, как того требовали приличия. Чонгук, сцепив зубы, повторил за хёном это движение, но с губ его приветствие так и не сорвалось. Потому что молодой альфа был уверен: попытайся он что-то сказать, и получатся не слова, а рычание. Потому что этот человек у него тоже в списке смертников. Как только можно было обречь на такое родного сына?! Его Тэхёна… – Замечательный сегодня вечер, не правда ли, господа? – мужчина улыбнулся альфам, и от его знакомой, слегка квадратной улыбки Чонгука замутило. В его чертах без особого труда можно было увидеть ТэТэ, и от этого волосы на теле дыбом вставали, и мысли только путались сильнее, потому что сознание не могло понять, как можно так легко предать родную кровь, как это сделал Тэхван. – Как и любой другой, что устроен Господином До, – выдержке Намджуна Чонгук сейчас очень завидовал. – И все же, именно этот очень даже неплох, – настоял альфа, а затем вдруг обратил внимание на все еще хранящего молчание Чона, в глазах его зажегся нехороший огонек. – Люблю такие вечера, на них часто можно встретить старых знакомых... и понимаешь, что мир ужасно тесен, ни так ли, Чонгук? Ничего, что я обращаюсь так неформально? Все-таки, ты для меня почти как сын… ведь ты когда-то был так близок с Тэхëном… Чонгук окаменел на этих словах, лишь краем сознания понимая, что Нам крепко вцепился рукой в его предплечье. И затем уже услышал собственное рычание. – Не переживай так, мальчик, – Тэхван не переставал улыбаться, вероятно, не считая Чона существенной угрозой и лишь над тем насмехаясь, показывая, какую власть в данной ситуации имеет. Ведь владеет самым опасным в их кругах оружием – правдой. – Говорю же, мы все равно, что семья. – Я уже в курсе того, как Вы поступаете со своей семьей, – все же, не сдержался Чонгук, делая шаг к Киму навстречу, но все еще сдерживаемый Намджуном, который ни за что бы не позволил Чону совершить ошибку, граничащую с катастрофой. Тэхван на его слова только коротко кивнул, а затем бросил: – Рад слышать. Приятно было пообщаться. Думаю, теперь мы будем пересекаться очень часто. Если бы не Намджун, Чон, вероятно, на Кима бы набросился и растерзал бы у всех на глазах. Не постеснялся бы выплеснуть на того всю скопившуюся ненависть и за все бы сполна отыгрался, пустив тому кровь голыми руками. Перед глазами все буквально поплыло, и сознание не переставало подкидывать соблазнительные картинки, на которых Чонгук собственными пальцами разрывает дрожащую глотку Тэхвана, а затем и вовсе в ту вонзается клыками, чтобы почувствовать, упиться кровью своего врага. За Тэхёна и за его боль. За то, что этот ублюдок, лишенный принципов и какого-либо вообще понимая о семейных ценностях, посмел сотворить. За все, чего с такой поразительной и омерзительной легкостью лишил родного сына. За то, что стал тем кошмаром, от которого семь лет назад Тэхён и сбежал. Чонгука оставил. А ведь Чон думал, что просто больше не нужен… глупый ребенок. Но теперь все в прошлом, и оба они взрослые люди. И вещи теперь совсем другие важны. Вещи, что намного серьезней. – Позже, Чонгук, – бормочет Нам предупредительно. – Не сейчас и тем более не на людях. Он свое тоже получит. – Он знает правду. Про Тэхёна и про меня, – шепчет Чон. – Знает, – соглашается Намджун, – но вряд ли станет распространяться. Открывать правду для него, кажется, тоже невыгодно, раз до сих пор перед Шинёном молчал. А весь этот цирк здесь – просто чтобы заставить тебя бояться. Он как фокусник – живет за счет дешевых иллюзий. Вспомни, что было в Тэгу. Тэхван просто всех заставил поверить в то, что стал жертвой. Все поверили и погибли. А теперь он хочет заставить тебя поверить в то, что может тобой управлять. Не верь, он здесь все еще никто, даже если уверен в обратном. Шинён не терпит предателей. Ким ему был нужен, чтобы прибрать к рукам Тэгу и Ви… и оба трофея он так или иначе заполучил. Теперь лишь вопрос времени, когда он наиграется и покончит с Тэхваном. Чонгук внимательно выслушал Нама и понял, что согласен с ним, от этого позволил себе немного расслабиться. – Уже совсем скоро рассвет… – заметил он, нервно облизывая губы. Намджун посмотрел на него и понимающе усмехнулся. – Что, уже так не терпится? – но, заметив затравленный взгляд младшего, сжалился. – Ладно, здесь все уже едва на ногах стоят. И я видел, как Шинён затягивается дорожкой, так что, считай, уже мало что соображает. Развозит его всегда быстро. Шинён сам себе наставил подлянку, утаив перевозку Ви, поэтому с нас подозрения автоматически спадают. Иди уже к своему омеге. – Он не мой, – упрямо возразил Чонгук, но все же благодарно кивнул. – Спасибо, хён. Намджун улыбнулся, напоследок сжав плечо тонсэна. – Удачи, Чонгук-а. С нашей Пташкой она тебе еще понадобится.***
Isak Danielson - Broken
На его лбу что-то мокрое и неприятно холодное. И капли от этого стекают вниз к вискам, затем впитываясь в волосы. Тэхён морщится, шевелит слабо руками, а затем те поднимает и с силой трет лицо, разлепляя глаза и стаскивает со лба мокрое полотенце, от которого мозги стынут будь здоров. Вокруг стоит полумрак, и свет струится лишь от одиноко стоящей на тумбочке лампы. Сам Тэхён лежит на кровати. Кто-то успел его переодеть в джинсы и теплое худи. И все это явно ему велико. А еще… … пахнет ликером. Тэхён не сразу понимает, как глубоко дышит, буквально этим запахом надышаться не может, словно до этого кислород не получал целую вечность, а теперь вот снова может жить… Упивается буквально этим преступным чувством, которого отчасти стыдится, ведь все это – его омежья слабость. Но сейчас даже то неважно. Совсем неважно, ведь нужда намного сильнее обид и гордости. Даже ненависть куда-то на второй план уходит… да и вспоминать о ней не особо сейчас омеге хочется. Ведь думать о ней все равно, что снова разбиться. А он и так сейчас не сказать чтобы целый. Весь в трещинах после этой проклятой ночи и той, что перед ней была. Он просто с ума уже почти сошел. Еще бы чуть-чуть и… Именно на этом моменте Тэхён все наконец вспоминает. И снова ему плакать хочется, потому что в слезах своих он уверен, не то что во всем остальном, что кругом него… Что же это такое? Объяснит ему кто-нибудь? Что ему теперь прикажете чувствовать? Кого ненавидеть, а кого… любить… И можно ли ненавидеть и любить одновременно одного и того же человека? Ведь он все эти годы из шкуры вон лез, только бы себя убедить лишь в одном: что нельзя, нет, ну никак нельзя. Запрещено. Недоступно. Не для него. И не для Чонгука. Но теперь он сидит здесь. И плачет. Вспоминает, как буквально недавно слезы свои ронял на рубашку того самого альфы, в теплых его объятиях купаясь, позволяя себе от этого рассыпаться. Потому что оба они этого не заслужили. Другу друга не заслужили. Потому что так нельзя. Или можно? Тэхён так сильно в самом себе уже запутался, что даже думать обо всем этом больно. Может быть, у кого-то получится выключить все эти мысли, что у него в голове до сих пор беспокойно снуют? Ему бы побыть в тишине… ему бы сердце свое ненадолго успокоить, а то ведь оно не железное, такими темпами скоро само остановится. И что тогда прикажете делать? Тэхён садится в кровати, прижимает колени к груди, себя обнимает за плечи. Где он сейчас, омеге даже не особенно и важно. Чонгук его спас, и он ему – кто бы мог поверить в такое – но верит. Тэхён теперь в безопасности. Тэхён теперь от Шинёна далеко. И слезы от этого открытия отнюдь не прерываются, лишь становятся сильнее. Усталость прорывается, накрывает омегу лавиной так и не вымещенного страха, сдерживаемой все это время боли, гнева и паники. Он все это сейчас должен выстрадать, потому что только так освободиться можно. И осознать, что теперь он, наверно, все же свободен. Потому что его Чонгук спас. Дверь в комнату тихо отворяется, и Тэхён с удивлением смотрит, как к нему заходит Ильби, что в руках несет стакан с водой. – Снова ты ревешь, – фыркает омега, и Тэхён не может сдержаться – усмехается, а затем громко шмыгает носом. – А ты чего здесь забыл? – спрашивает он секретаря, тот на вопрос пожимает плечами. – Не волнуйся, Пташка, я за добрых парней. – Значит, ты с Чонгуком? – уточняет омега, принимая стакан и жадно припадая к тому губами. И не подозревал до этого, что в нем такая сильная жажда. – Значит, с Чонгуком, – соглашается Ильби. – Скоро сам все поймешь, а пока советую тебе отдохнуть еще. Сколько ты уже не спал? – Я не следил, – пожимает омега плечами. – Наверное, много. – То-то же, – хмыкает Ильби и забирает обратно пустой стакан. – Не бойся, Тэ, Шинён до тебя больше никогда не доберется, уж Чонгук об этом позаботится. Скоро все будет хорошо. – Где я? – Ты теперь под протекцией клана Чон, – оповещает его Ильби и удовлетворённо улыбается, наблюдая, как брови Тэхёна в удивлении изгибаются. – Какого-какого клана? Секретарь прыскает, а затем направляется обратно к двери, намереваясь оставить Тэ в одиночестве. – Набирайся сил, все остальное потом, когда выспишься. – Постой! – вдруг окликает его Тэхён и сам себе удивляется, когда с губ срывается предательский вопрос: – Где Чонгук? – Он… – Ильби только собирается что-то ответить, но вдруг телефон в его кармане оживает, уведомляя о сообщении. Омега быстро его читает и хмыкает. – Надо же, как будто почувствовал. – Затем снова поднимает взгляд на Тэхёна, и тому от этого почему-то хочется спрятаться под одеяло. – Он только что вернулся. Спрашивает, хочешь ли ты его видеть. Во рту у Тэхёна пересыхает. Он вздыхает, не отводя от Ильби взгляда, будто за него уцепиться пытается, как за спасательный круг посреди океана. Который глубокий до бесконечности. В котором утонуть так ужасно хочется, что нет силы терпеть… потому что ему нужно. Необходимо буквально до дрожи по хрупкому телу. Тому, что все в гематомах, укусах и ссадинах, но все еще живое и дышит. Потому что его, такого жалкого, сломанного и долгое время никому совершенно не нужного… спасли. И спас тот самый человек, что спасал когда-то давно неоднократно. От злых одноклассников, от ночных кошмаров, от одиночества… от жизни, лишенной смысла. И от смерти в руках того, кто пытался запереть в клетке навечно. – Да, – это не ответ даже, а хриплый выдох. Но видно, что Ильби все понимает, и от того улыбается как-то совсем мягко, так, что подобной улыбки от него Тэхён еще никогда не получал. – Да, хочу. Секретарь все же его покидает. А Тэхён еще несколько секунд сидит на кровати, замерев в одной позе, только поверхностно дышит и в себя прийти пытается. Потому что не до конца понимает, что он только что сам сказал. Они сейчас встретятся снова. Вот только теперь все абсолютно не так, как раньше. Все по-другому. И Тэхён чувствует себя от чего-то сейчас обнаженным. Но вообще-то на нем есть одежда. Одежда Чонгука. Он сам не понимает, как с кровати подскакивает, нервным шагом подходит к комоду с висящим над ним зеркалом, на себя смотрит пристально. На его лице – месиво из макияжа и засохших слез. Губы все искусаны, волосы, как воронье гнездо… Тэхёну от своего вида становится смешно. Что ж, не одному ему сейчас будет страшно, ведь такого вида омеги Чон непременно испугается! Осталось добавить лишь одну маленькую деталь… Тэхён осторожно наклоняется к зеркалу ближе, цепляет линзы и те вытаскивает, обнажая свой истинный космический взгляд. Ну вот… теперь все, как надо. *** Он не стучит. Возможно, потому что все в этом месте принадлежит ему. Возможно, потому что совсем забывает об этом от банального волнения. От которого внутри все буквально спирает и одновременно переворачивается. Рука отворяет дверь и тут же по шву безвольно падает. Взгляд встречается со взглядом чужим, и все буквально такое, как и секундой до этого, но от чего-то поразительно другое. Отличное. Нереальное. Потому что: разве может такое взаправду быть? Разве могут они друг напротив друга вот так, как сейчас, стоять? Друг другу в глаза смотреть, не чувствуя вокруг постороннего напряжения и опасности, что зависла буквально над головой… Они оба прежние… и одновременно такие другие. Даже для самих себя другие. Абсолютные незнакомцы. Которые друг друга до сих пор знают так хорошо, что читают эмоции на лицах, как открытые книги. Тэхён стоит, замерев у зеркала вполоборота, такой уставший, но все равно красивый, будто не с этой планеты. Дышит осторожно и сжимает в кулаках рукава чонгуковой худи, которая ему велика ужасно, но почему-то все равно смотрится на худом теле до невозможного правильно. Чонгук тоже замер, так и не преодолев порог комнаты, стоит, не замечая абсолютно, что дверь нараспашку. Ему сейчас плевать на все, лишь бы ничто не мешало впитывать жадно зрачками драгоценный образ, что вот он, напротив, близко как никогда. Во всех смыслах. – Тэхён, – зовет он тихо, делая шаг внутрь комнаты. И Тэ, слыша голос альфы, будто отмирает, взгляд его меняется, становится напуганным каким-то и непонятным. Но от Чонгука не отрывается. – Ты был мне так сильно нужен, – шепчет он Чонгуку в ответ. – Да, я знаю, – отвечает Чон, делая еще один маленький шаг. – Я только тобой и дышал, – космос в глазах омеги – он необъятный просто. Затягивает и заставляет колени подгибаться. Но Чонгуку падать сейчас никак нельзя, нужно своей цели достичь несмотря ни на что. Сделать очередной шаг. – Как и я тобой. – И все равно предал. – Чтобы тебя защитить. – Лучше бы просто убил. – Нет, ТэТэ, никогда. – Я тебя ненавижу. Я так сильно ненавижу тебя. Все эти годы. – Я люблю тебя… И вот он – последний шаг. Он сейчас должен остановиться. И следующий шаг будет за Тэхёном: оба они это знают и чувствуют. А Тэхён все молчит, молчит долго. И Чонгук испугался бы даже… будь у омеги линзы на их законном месте. Но тех, к счастью, нет. И омега у альфы, как на ладони. Чонгук ему в глаза заглядывает, а Тэхён это ему позволяет, все увидеть дает, прочесть и понять. Отвечает безмолвно, так, как только он один и умеет. А затем поднимает руку и сжатым кулаком по груди альфы бьет, с особым чувством, даже причиняя тому боль. Один раз, второй, смотрит на свои руки, чувствует, как те начинают саднить, а потом срывается, пряча на груди у Чонгука свое лицо, чувствуя, как тут же плечи начинают дрожать в объятиях знакомых рук. Жадно вдыхает запах ликера, что невольно заставляет довериться, буквально говоря, что Тэхён сейчас там, где ему и следует быть. Дома. Ведь правду же говорят: дом там, где сердце. Кулаки на руках сами по себе разжимаются, и руки протягиваются, крепко оплетая альфу за пояс и к себе припечатывая плотнее. И все эти ощущения такие невероятные, такие для обоих чуждые, что будто ножом по венам. От них страшно, от них так сладко, что оба дрожат. Оба глаза с силой до звезд зажмуривают. И пытаются непостижимое осознать. Оба в этом проигрывают, но попыток оставить никто не решается. – Я тебя не простил, – шепчет Тэхён, с отчаянием за Чонгука цепляясь и с каким-то извращенным счастьем их обоих сейчас разрушая. – Но не смей больше оставлять меня. Никогда, Чон Чонгук. – Обещаю, Тэ, – шепчет Чон, украдкой целуя в макушку свое самое драгоценное. Пусть не прощен, пусть еще ненавистен, плевать. Не это сейчас главное. – Я тебя никогда не оставлю. Больше – никогда...