Раненый Феникс

Их двое. Они идут куда-то по ночным сеульским улицам, стараясь держаться в тени. За руки крепко держатся, чтобы друг друга ни за что не потерять в толпе, которая ночью становится слегка безумной и оттого опасна. Обычно ночь Чимина никогда до этого не пугала. Потому что рядом всегда был Тэхён, который такой же, как сам Пак. Они всегда заодно и вместе ни за что не пропадут. Сейчас же Тэхён далеко, если верить Чонгуку, где-то в Инчхоне, но где именно, омега пока что не знает – слишком опасно. Зато рядом – Юнги. Юнги, который тоже не оставит, который уже какой день о нем чутко заботится, защищает от опасностей, успокаивает ночами и не отходит днем. Чимин, кажется, начинает влюбляться в этого странного синеволосого альфу, и плевать ему на сказки про истинность, на собственные избитые мечты про гору сексуальных мышц и кучу бабла. Просто оставьте ему Мин Юнги и его узловатые бледные пальцы, за которые Чимин сейчас так цепко ухватился, что того и гляди – вырвет к хренам. Чимин не знает, куда они идут, но до последнего своего вдоха альфе верит, потому что так чувствует, и от этого ураган, что бушевал внутри этим ненормальным вечером, сглаживается. Немного, но все же… Перед глазами еще мелькают страшные картинки, где на каменной плитке и стекле от разбитого фужера рубинами переливается кровь. Она свежая, наверняка, горячая еще. Она говорит о смерти, а скорее – кричит оглушительно, так, что у Чимина уши закладывает, и хочется омеге сжаться, присесть на корточки, и те самые уши ладонями зажать крепко-накрепко. И глаза зажмурить. Чтобы того ужаса, что вокруг происходит, не слышать, не видеть, не знать… Вот только нельзя. Он обязан быть сильным, обязан держаться. Ради Тэхёна. Вдруг Юнги перехватывает его ладонь, обнимает за талию, притягивая их тела ближе друг к другу, и на ухо спокойно выдыхает: – Почти на месте, еще немного потерпишь? – Я в норме, – голос у омеги сиплый, но вполне уверенный, на что Шуга с одобрением хмыкает. Он не говорит, но Чимином сейчас гордится. Мало кто, впервые так близко смерть чью-то увидев, потом будет в состоянии так держать лицо и стойко дальше принимать удары судьбы. Но ничего, Юнги о Чимине сам позаботится, никому в обиду ни за что не даст. Чимин – омега Юнги, а Юнги – его альфа. Вот и все, что следует знать. Они подруливают к эффектно освещенному неоном ночному клубу, из которого приглушенно звучит музыка, что внутри – оба уверены – мозги выносит просто на раз. Шкаф-охранник на входе кидает на Чимина оценивающий взгляд, но как только переключается на Юнги, весь вытягивается и дергает цепочку, что служит барьером между жизнью простого народа и той, что интересней намного, той, что пьянит даже без градуса, просто потому что воздух за барьером – он сам по себе уже какой-то дрянью давно зараженный. Зачем им в клуб, Чимин в душе не представляет, но Юнги доверяет, и поэтому позволяет себя затянуть в темноту, что в этом заведении как будто плотнее, чем за пределами его. Тут тьму можно почувствовать, погладить, будто ласковую кошку, бережно к груди прижать и затянуться сладким запахом соблазна. Омега быстро ловит пульсацию, что пускают в пространстве колонки, развешанные по зеркальным стенам. Людей здесь просто море, они перед ним, как перед каким-то Моисеем, расходятся, не переставая извиваться своими змеиными телами, что все исполосованы цветными брызгами лазерных ламп. Здесь дорого и порочно. Здесь по телу что-то внезапно прокатывается в тот момент, когда тебя со всех сторон окружает народ. Здесь тебя накрывает чувством приятного причастия… – Что это за место? – Чимин повышает голос и направляет вопрос Юнги прямо в ухо, тот ведет бровью, чуть сильнее сжимая талию Пака в своих руках. – Не останавливайся, – только и отвечает, подталкивая омегу куда-то вперед. Они обходят плотно набитый людьми стеклянный танцпол и ныряют в не сразу различимый во мраке, узкий коридор. Стены с потолком здесь оббиты с виду дорогим пурпурным бархатом, пол выложен темным лакированным деревом, а освещает все это ряд маленьких хрустальных ламп, прикрепленных к балкам сверху. Красиво. Опасно. Чимин в подобных местах никогда до этого не бывал, хоть и мог бы, конечно, случайно зарулить своей шаловливой жопой. Он бы сейчас даже удивился, почему раньше об этом месте ничего не прознал, но каким-то шестым чувством ощущает, что не все так просто. Тэхён… его оберегал Тэхён. Чимину теперь многое становится видным, весь этот скрытый мир как будто у омеги оказывается на ладони, позволяя, наконец, себя во всей своей порочной и ужасающей красе рассмотреть, не упустив ни единой детали, что слеплена поистине кончеными психами. Кругом безумие. Безумие, которое каждый принять стремиться, как какую-то всратую истину, сшибающую старые каноны, душащую представления, что раньше в голове держал. И дальше лишь одна мысль тебя постоянно преследует: как вообще ты со всем этим продолжаешь по ночам спокойно спать? И все равно, конечно, спишь, иногда даже видя цветные сны… пусть и цвет у них красный, это, пожалуй, можно в таком случае опустить. В конце коридора – лестница, они по ней спускаются на подземный этаж, снова идут по коридору мимо наглухо закрытых дверей. Музыка здесь почти не слышна, только шаги двух пар ног отдаются у Чимина в висках. Бам-бам-бам… Наконец, Юнги останавливается рядом с одной из дверей, подносит к той ключ-карту. Замок пищит, приглашая войти. Мин, как истинный джентльмен, распахивает дверь и пропускает омегу вперед, слабо улыбнувшись ободряющей улыбкой. – Подожди меня здесь, хорошо? – просит он, когда Чимин заходит в комнату и растерянно оборачивается на альфу, не понимая, почему тот не следует за ним. – Мне нужно решить кое-какие дела. Здесь ты в полной безопасности, никто не посмеет зайти в эту комнату, ключ только у меня. – Какие дела? – хмурится Чимин. Его такой расклад не устраивает ни капли. Он доверяет Шуге, но глупое омежье сердце все равно беспокоится. Вдруг, с Юнги там что-то случится. Он не берет Чимина с собой, потому что задумал что-то опасное? Что он скрывает? Насколько все плохо? – Не переживай так, – просит Юнги, прочитав эмоции на лице у Чимина, будто открытую книгу. Он все же прошел к омеге вглубь комнаты, ласково коснулся ладонью красивого лица, огладив щеку и скулу. – Мне нужно поговорить… с отцом. – С отцом? Юнги вздыхает, и улыбка его становится грустной, губы поджимаются. – Я быстро. Не скучай без меня. И лучше поешь что-нибудь. Не хочу, чтобы ты грохнулся в обморок, потому что переживания и истощение доконали тебя. Там в углу мини-холодильник стоит. Хорошо? Чимин заторможено кивает, и Юнги, довольно хмыкнув, выходит из комнаты. За захлопнувшейся дверью пищит замок, говоря о том, что доступ снова закрыт. Оставшись в одиночестве, Пак с интересом оглядывается. В комнате на удивление тихо – сквозь стены не доносится ни звука. Здесь тоже явно ощущается лоск, его омега, выросший в самой простой по человеческим меркам семье, чувствует превосходно. Потому что хоть и привык за все годы, что с Тэхёном знаком, к тому, как деньги пахнут, все равно не может отделаться от назойливой мысли о том, что во весь этот праздник жизни не вписывается. До этого момента Чимин думал, что не вписывался и Юнги… Пак с шумом опускается на диван. Их здесь четыре, и в центре комнаты те образуют квадрат – самое то для каких-нибудь тусовок или переговоров. Омега скрещивает вытянутые ноги на кофейном столике перед собой и откидывает голову назад, расслабляя душащий все это время галстук. Только расслабившись, получилось в полной мере осознать, насколько он зверски вымотался. Того и гляди может заснуть. Но Пак глаз не смыкает, упрямо смотрит вверх, загипнотизированный тем, что видит там. Потолок стеклянный… вернее, это не потолок даже вовсе, а тот самый танцпол. И можно наблюдать за тем, как ничего неподозревающие идиоты наверху красиво извиваются… Это кажется Чимину горячим и завораживающим. Он не слышит музыки, но от чего-то все равно ловит кайф. Ему нравится смотреть, как люди двигаются, будто в немом фильме. Красиво. Омега все еще не понимает, что задумал Юнги, но это место, окутанное пороком, ни капли не пугает. Странно, но Чимин чувствует себя здесь в безопасности, и мог бы сейчас правда заснуть, если б на душе не скребло стадо кошек. Он не может не беспокоится. Позволит себе послабление только когда снова в своих объятиях сожмет Тэхёна и от него лично услышит, что все хорошо. А потом, может, упадет на колени Юнги и расплачется. Но пока с этим придется повременить. Пока нельзя. Сначала нужно выстоять. Они с этим справятся… иначе же нельзя. *** Просыпаясь, Тэхён с первой же секунды осознает, где он находится. Еще бы тут забудешь. Он лежит на кровати, свернувшись в тесный клубок, и проснулся от того лишь, что почувствовал вокруг себя липкий холод. Потому что ничего его больше не грело… никто не грел. А до этого омега прекрасно помнил, как его, будто малого ребенка, сильные, но чуть-чуть все равно дрожащие руки бережно подхватили и перенесли на кровать, после обняв крепко, чтобы своим теплом согреть и окончательно успокоить. А у самого уха почти не прекращали раздаваться тихие слова, сказанные глубоким, хриплым слегка голосом: «Больше никогда, ТэТэ, больше никогда, обещаю...» Нет, Тэхён не простил. Все еще ненавидит. И все еще любит безмерно. Так, как только он один на свете, наверно, и может. Потому что любовь эта практически мясо сдирает с его костей, потому что та так искусно мучает, будто сама ловит от этого непередаваемый кайф. Но если кто-то здесь и наркоман, то только Тэхён. Потому что он, несомненно, зависим. Зависим теперь от запаха ликера, чьи нотки сейчас нерешительно переплетаются с молочным ароматом самого Тэ. Не чувствовать бы еще эту сраную хвою, что б ее. А еще – зависим от самого обладателя этого ликерного запаха. От его голоса, вида, теплых прикосновений, что на самом деле – будто иглами под кожу, но все равно приятно. Пусть и до боли, но приятно. Пусть дарят желание вскрыться, но все равно заставляют жизнь эту ценить, как никогда. Все это Тэхёну необходимо, оказывается. Теперь без всего этого не выживет. Но Тэ просыпается и больше никого рядом с собой не чувствует. Садится на широкой кровати, шарит в темноте по остывшим простыням и выдыхает судорожно. Никого. Чонгук ушел. Тэхён разминает затекшую шею, морщится и пытается лениво текущие в голове мысли в кучу собрать. С трудом, но сделать это омеге все же кое-как удается, и тот осторожно сползает с кровати, на ощупь добираясь до противоположной стены, где чуть раньше успел заметить дверь предположительно в ванную. Так и есть. Ванная просторная, и от белизны кругом все еще очень чувствительные после сна глаза дико режет, но Тэ, хоть и морщится так, будто лимон ест, все равно упрямо не жмурится. Подходит к раковине, включает воду и умывает помятое лицо, а затем, недолго прикинув что-то в уме, скидывает с себя шмотки и залезает под душ. Теплая вода что-то невероятное делает с его телом. Приятно. Приятно наконец расслабиться, окутать себя обманчивым покоем и шепотом блестящих капель, от которых вверх поднимается густой пар. После душа омега уже больше походит на человека. Вытирает себя большим махровым полотенцем, что висит на держателе у стены, а затем, долго не раздумывая, снова натягивает на себя чужие вещи. Пусть те и велики, но запах от них просто божественный… и Тэхён, конечно же, ни одной живой душе в этом ни за что не признается, пошли нахуй. Это его маленькая слабость. Другие могут не понять, он и сам с трудом понимает. Где он, Тэхён так до конца и не смог сообразить. В комнате, где проснулся, никаких посторонних звуков не слышалось… и даже окон не оказалось, что немного смущало. На ум сразу же пришел отцовский подвал, где тот любил мучать своих жертв напоследок, перед тем, как выпустить тем кишки. Такая себе ассоциация, конечно. Тем не менее Тэхён решил все же покинуть пределы своей опочивальни и выяснить, наконец, куда его притащили. Снова, между прочим. Ему пора бы уже начинать считать все те разы, когда оказывался не властен над своими географическими перемещениями. Вести, так сказать, статистику… Этот ублюдок До хотел его спрятать, утащить еще глубже во тьму, чуть ли не заживо в земле зарыть. Тэхён даже думать сейчас не хочет, чем бы все это дело могло закончиться, не вмешайся Чон… и, если честно, все еще не может поверить до конца, что оказался спасен. Его спас Чонгук. С ума сойти, блять. Тэхён не может сдержаться и ухмыляется. Болезненно, отчасти безумно, так, что лицо вот-вот треснет. Хорошо, что никого нет рядом, иначе бы заперли в дурке, руки и ноги связав и засунув в рот кляп. Потому что Тэхён сейчас на адекватного человека мало чем похож. Да и не адекватный он, просто конченый. Как вообще какую-то трезвость ума вообще можно было сохранить после такого дерьма, что на него вылилось за прошедшую неделю… да и за всю жизнь в целом, если загнаться и шире взять. И сам он давно уже прогнивший до последней жалкой клеточки. Может, зря его спасли? Может, все бы только лучше было, исчезни навсегда Тэхён… И никаких бы больше проблем, никаких бы смертей тех, кто омеге стал дорог. Да, он опять вспоминает о Ёнджуне и заживо сжигает себя на костре возмездия. До ада ему еще придется дожить, а пока он сам себя с радостью помучает, потому что со всей уверенностью можно сказать, что заслужил. Сильнее всех заслужил. Потому что сам подтолкнул человека практически к самоубийству. Ведь это же самоубийство и есть – против Шинёна отважиться в одиночку пойти. Блятьблятьблять… чем Тэхён только думал, все это устраивая, какой, скажите на милость, задницей?! Тэ себя как никогда чувствует глупым слабым омегой, который повелся на слова отца и пустые обещания о лучшей жизни. О той, что всегда мечтал… и мечты эти рассудок затуманили просто как ничто. А Тэхван не медлил и воспользовался, больной беспринципный кретин. И теперь еще и Чон из-за него в это же дерьмо встрял… и Ильби, судя по всему, тоже. Значит, и все остальные замешаны? Чимин и его новый альфа, Намджун, доктор Сокджин… все они теперь тоже в этом дурацком отряде самоубийц. И пусть они Тэхёна спрятали, опасность все равно за их спинами прямо маячит, того и гляди вцепится клешнями в нежную глотку. И снова надежды разрушатся, забрызгав все кровью. А Тэхён будет на это смотреть, потому что вряд ли ему позволят так просто уйти вслед за теми, кого любит. Думать об этом невыносимо, но Тэхён все равно думает, потому что извращенно кайфует от боли, потому что всей душой своей считает, что это заслужил. И ненавидит себя сейчас в разы сильнее, чем обычно. Потому что все это из-за него. Все, что случилось и еще произойдет, будет только из-за него. Он виноват. Он того не стоит… Пока мысли в голове беснуются, омега успевает выйти из комнаты и окинуть изучающим взглядом неизвестную территорию. Длинный коридор в обе стороны. Дерево на полу, стены облицованы камнем и красиво подсвечены. Никакого безжизненного люминесцентного света, к которому Тэхён в особняке так и не привык. Этот свет теплый, золотистый, зарождающий какое-то странное тепло внутри. Тэ чувствует себя… в безопасности, хоть с местом еще совсем не знаком, лишь пару шагов сделал из своей комнаты. Но уже почему-то здесь чувствует себя, как дома. И в месте этом чувствуется вкус… Тэ жалеет, что отключился, после того, как оказался на том причале у Чонгука в руках. Свою транспортировку в это место он благополучно проспал и теперь в пространстве совершенно не ориентируется. Но кое-что все же воодушевляет: в коридоре все еще чувствуется слабый, еле-еле уловимый запах жасмина. Он должен привести к Ильби. Тэхён хмыкнул, чувствуя себя, как собака, взявшая след, но что еще ему сейчас остается? Нужно выяснить, куда он попал, и узнать, чего ждать от жизни дальше. Пиздеца – навязчиво шептало подсознание, но Тэхёну, все же, хотелось бы подробностей. Так он и брел по пустым коридорам, безрезультатно стараясь что-то вокруг услышать, пока за очередным поворотом не вышел в просторное помещение, чем-то походящее на гостиную. Там была расставлена мягкая мебель, на одной из стен висела приличных размеров плазма, в углу даже обнаружился мини-бар, а в противоположной стороне – шикарный черный рояль, отражающий своими глянцевыми боками приветливый желтый свет. И как венец всего этого великолепия – на одном из диванов обнаружился уже знакомый светловолосый омега, что-то неспешно попивающий из стеклянного бокала. Ильби сидел на самом краешке мягкого сидения, уперев локти в худые колени, обтянутые серой тканью брюк, тех самых, в которых омега был на приеме До. Накрахмаленная белая рубашка была уже из них вытащена, рукава кое-как закатаны, а пиджак валялся на полу в компании развязанной бабочки. Тэхён подошел ближе, но Ильби даже взгляд на него не поднял, предпочитая пялиться на алкоголь, зажатый в пальцах. – Не спится, Пташка? – лишь спросил его секретарь. – Как и тебе, полагаю, – ответил Тэ и присел в одно из кресел, что стояло ближе всех. Ильби все же пошевелился, вяло кивнув, но взгляд так и не поднял. Тэхён не спешил на него обижаться, видел прекрасно, что Ильби сейчас хреново. Ёнджун… его смерть всех подкосила, и с этим еще предстоит столкнуться. Сейчас они до сих пор в легком шоке да к тому же еще и под прицелом. Не могут позволить себе расслабиться, потому что не та ситуация. Но когда придет время, когда можно будет сломаться… они все это сделают, все непременно, как один, рассыплются в пух и прах… За Ёнджуна. – Где мы находимся? – тихо спрашивает Тэ, любопытство, все же, побеждает, да и для секретаря лучше будет сейчас на что-то отвлечься, чем пожирать себя заживо, в самом-то деле. Омега слабо ему ухмыляется, крутит стаканом в руках, размешивая в том янтарную жидкость. – В Инчхоне, – отвечает Ильби. – В том самом порту, куда тебя доставили шавки До. – Ухмыляется шире, видя, как Тэхён в замешательстве хмурится. – Что, неожиданно? Хорошо. На самом деле, мало кто об этом месте знает, только те, кто причастен к самому клану, да и то не все, лишь верхушка. Считай, что мы типа… избранные. – Клан Чон, – Тэхён произносит на выдохе и сам в свои же слова не верит. Что за пиздец такой? С какого хрена у Чонгука свой клан? Такое просто так сверху на голову не сыпется, уж Тэ это знает. – Что, удивил тебя твой принц? – хмыкает Ильби и наконец отпивает из бокала, даже не поморщившись. – Отъебись, – Тэхён тут же щетинится. Ну нахрен, он даже себе еще ни разу так думать не позволил, а здесь кто-то левый мешает все карты. Но любопытство, все же, снова берет верх над омегой. – И давно вы..? – Давненько, – кивает Ильби. – Чонгуку клан перешел от погибшего отца. Ему тогда всего девятнадцать стукнуло, он о мафии-то ничего знать не знал. Рассказывал, что испугался пиздец. И тогда один из доверенных людей Чон его спрятал до поры, взял под крыло, потому что все прекрасно понимали, что раз убрали родителей, до пацана тоже очередь быстро дойдет, если что-то не сделать. Но клан оказался слаб, покрывание Чонгука было чревато полнейшим истреблением, поэтому Гук сам себя убрал, подался к До. О себе в Сеуле не распространялся, а копать под сопливого мальчишку никто не стал. Много таких приходят в клан, знаешь – щенки, мечтающие о легкой наживе и глупой власти, что дарит грубая сила правящей руки. До таких любит… ломать любит. Но Чонгук не сломался, заслужил у Шинëна свое уважение и, сам видишь, как поднялся по социальной лестнице… Но про оставленный клан не забывал, тайно учился справляться с властью, знакомился с этой стороной жизни, о какой никогда ничего не слышал. Всегда ведь считал, что погибший отец был честным политиком… ну, честным он, и правда, был. Только не политиком, а мафиози больше. Но власть его уважала – и государственная, и нелегальная… но кому-то, видимо, стало обидно, что все плюшки всегда достаются Чону. – Я о таком клане ни разу не слышал, – хмурится Тэхён. – Хоть в этом котле варюсь с самого рождения. – Не удивляйся, – Ильби пожимает плечами. – Обычно так и бывает – пастух заставляет псов управлять стадом, а сам предпочитает наблюдать со стороны. Потому что тогда овцы привыкают бояться собак и знают, что от тех ожидать. Но даже не представляют, что если их кто и прирежет, то не какая-то псина, а человек, который за этой псиной стоит. Короче, мораль такова: править лучше на расстоянии, и чем меньше тех, кто знает твое лицо, тем лучше. Чонгук, кстати, правила этого придерживается, он во многом на отца стал похож. Справляется хорошо, смог за эти годы клан с колен поднять, собрал по частям, что остались после убийства родителей, никак в процессе даже себя не выдав не тем людям. Цели раньше, правда, были у него другие... пока ты не свалился, как снег на голову, – Ильби тихо смеется, снова глотая алкоголь, а Тэхён опять хмурится. В смысле, блять? – Что ты имеешь в виду, Ильби? Омега наклоняет голову, бровью ведет с таким видом, будто хочет сказать: «Ну хватит уже прикидываться идиотом, Тэ. Повзрослей уже и будь хорошим мальчиком». – Как будто с самого начала не понял, что Чонгук тебя не посмеет оставить. Сам скорее подставится, чем позволит До погубить тебя. Ну правда, Тэхён. Мы немного опоздали, не спорю, но риски были слишком высоки для того, чтобы срывать маску. Они высоки и сейчас, просто Чонгук… что тут поделаешь, нельзя же было позволить До тебя увезти. Мы могли потерять след, и даже убери мы потом Шинёна, Чон мог навсегда тебя потерять. Поэтому вечером, когда Гук сорвался за тобой следом, я даже отговаривать его не стал. Бесполезно. Тэхён как может, старается это глупое тепло внутри себя подавить, что зарождается после слов омеги. Сорвался следом… не посмеет оставить… Тогда какого, простите, черта, это и сделал шесть лет назад?! Почему кинул тогда?! Но Ильби про это ничего не говорит, лучше у самого Чона спросит, глядя тому в глаза. Да, он еще успеет насладиться этим, зря что ли все эти годы терпел… эта ненависть… ее просто так отпустить невозможно. Тэхён, может, и хотел бы даже… но не выходит. Потому что он давно поломанный. И Чонгук, наверное, тоже… – А ты как сюда попал? – спрашивает Тэ. – Я в клан Чонгука вступил года три назад, когда погиб мой истинный. Ну, ты уже эту историю знаешь, – отмахнулся омега, Тэхён коротко кивнул, показывая, что понимает, о чем речь идет. – В общем, жить дальше мне не улыбалось, вот я и решил прекратить это дело, – омега пожимает плечами, и Тэ вдруг давится воздухом, представляя… Неужели Ильби… – В общем, вот, – Ильби вытягивает перед собой руки, показывая свои изящные бледные запястья. На обоих красуются ровные продольные шрамы от ладоней и вверх… – Чонгук нашел меня. – Продолжает омега, голос его теперь намного тише и серьезнее. Он смотрит Тэхёну в глаза пристально, будто гипнотизирует. – Он меня спас и на время здесь спрятал. Он помог начать заново жить… Тэхёну немного больно. И хоть он понимает Ильби, не может отделаться от назойливой мысли, что сейчас ужасно Чонгука ревнует. Они точно друзья? Просто уж слишком близки… А дружба между омегой и альфой – штука редкая, уж Тэхёну ли не знать! – И снова у тебя этот взгляд, – Ильби усмехается. – Какой еще взгляд? – не понимает Тэ. – Тот самый, – прыскает секретарь. – Как когда я помогал тебе собраться, и ты уловил на мне чонгуковский запах. Что, ревнуешь своего альфу? Зря. После того, как встречаешь своего истинного, на других в плане романтики даже не смотришь… даже если тот умер. Так что расслабься. Чонгук… он, конечно, не без греха, но ты у него всегда на первом месте как стоял, так и стоишь. Тэхён прочищает горло, находясь не сказать, что прямо в восторге от прямолинейности Ильби. Обычно в разговорах Тэ – тот, кто всех ставит в неловкое положение, обрывая все резко на корню и обнажая истину, что всем наверняка известна, но только лицемерие не дает признаться. И тут… Тут, блять, так не получается! Тут, почему-то, его самого читают на раз-два. Чертов Ильби. Достало, с этого момента он снова Тэхёну не нравится! – Оставь этот бред для кого-то другого, – фыркает Тэ, закатывая как можно выше глаза. – А чего это ты без линз? – видимо, это ему от Ильби прилетел контрольный в голову. Тэхён щурится этими своими черными большими глазами, стараясь как никогда ими показать то, что у него сейчас внутри. Может, получится даже прожечь в Ильби дырку? И тогда он, наконец, посидит в тишине, попытается успокоить чертово сердце, которое в груди от всех этих дьявольски сладких слов разомлело и теперь практически отказывается биться. Еще один предатель. Но вдруг кое о чем вспоминает. И сердце… оно теперь снова бьется, да так заходится, что еще немного и выскочит к хренам. – Хосок, – выдыхает он. – Что говоришь? – секретарь явно не в теме. – Мой друг Чон Хосок, – повторяет Тэхён. За Чимина он не переживает сейчас – наверняка его тоже спрятали, раз тот уже успел познакомиться с Чонгуком. Но вот Хо обо всей этой истории ни сном, ни духом. А До… ему на это будет плевать. Что если решит выманить Тэ, надавив… – Он очень важный для меня человек и ничего не знает. Шинён может им воспользоваться, может сделать ему что-нибудь… непременно сделает, Ильби! – Понял, Пташка, – кивает омега, задумчиво прикусывая губу. – Значит, придется и его спрятать. Подкинешь адресок? Заскочу за твоим дружком после похорон. – Похорон? – кровь отливает от лица Тэхёна. – Да… – Ильби снова кивает. – Чонгук уехал как раз, чтобы все вместе с Намджуном организовать. Примерно через час тело Ёнджуна похоронят. – Я тоже должен… – Тэ запинается, чувствует, как изнутри его что-то душит. Хочется то ли заплакать, то ли закричать… легкие из-под ребер достать и разодрать в клочья, чтобы так не горели. – … должен… тоже попрощаться. – Не выйдет, Пташка, – Ильби с сочувствием на него смотрит. – Слишком опасно тебе сейчас подниматься. Через час-другой Шинён в Сеуле оклемается, вспомнит о тебе, и тогда… Тэ понимает. Но все равно это все для него очень тяжело. – Просто… передай, что мне жаль, – просит он тихо, крепко зажмурившись и пальцами обеих рук зарывшись в волосы. – Скажи ему напоследок, что мне очень жаль, Ильби… И что я прощаю его и тоже прошу у него прощения. – Передам, – произносит омега со всей серьезностью. – Обещаю тебе. *** Солнце над городом почти в зените и ярко светит, слепя глаза. Хорошо, что у немногочисленных собравшихся здесь добрую половину лица скрывают черные очки. А в фильмах во время похорон на кладбище всегда почему-то идет проливной дождь… как будто всю скорбь можно прочувствовать только тогда, когда ты до последней нитки промокший. Когда гроб с телом Ёнджуна внутри опускается в могилу, на небе ярко светит солнце, все вокруг согревая приветливым теплом. И это хорошо, это правильно… Ёнджун любил солнце. Пусть теперь оно его тоже проводит в последний путь. Вокруг могилы их совсем немного собралось: Намджун, Джин, Чонгук и Ильби. Все, кому Ёнджун был дорог и кто ему дорог был так же сильно. Все, кто жизнь свою с Ёнджуном делил… но смерть им с ним разделить не случилось, и все из-за этого чувствуют свою вину. Не уберегли, не предугадали… Да, Ёнджун был импульсивным очень и смелым… дурное сочетание. А они просто… просто не заметили… Но теперь ничего не сделаешь, и как бы ни казалась перспектива неправильной, нужно двигаться дальше. И здесь они все за тем, чтобы попрощаться. С человеком, которого любили. Намджун первый подходит к пока еще не зарытой могиле, сверху вниз смотрит на черный закрытый гроб. Лицо альфы нечитаемое… но это только потому что очки самое главное надежно скрывают – не дают увидеть, кому не положено, боль чудовищную, что внутри альфы все на части рвет. Нам вытягивает перед собой руку и разжимает кулак. На крышку гроба с тихим стуком падает зажигалка и пачка Marlboro. Мужчина с трудом, но все же улыбается. – Подумал, это то, что ты захочешь с собой взять, дружище, – произносит он, и голос его на последних словах все же подводит. Чонгук подходит к нему, сжимает крепко плечо хёна и тоже взгляд устремляет вниз. – Когда-нибудь еще встретимся, – говорит он. – А пока отдохни немного, брат. – Мы будем о тебе помнить и очень скучать, – подхватывает Сокджин, подходя и крепко цепляясь за руку Намджуна. По щекам омеги катятся крупными каплями слезы. – Обещаем, Джун-и. – Мы за тебя непременно еще отомстим, – тихо шепчет Ильби, сжимая руки в кулаках и после с силой сводя челюсти. Внутри омеги со скорбью крепко сплетается ненависть. Сколько еще людей этот ублюдок До у него отберет? Скольких еще заставит вот так в могилы зарыть?! Этому нужно положить конец… это нельзя больше терпеть! – Очень скоро отомстим, не сомневайся. У них осталось совсем мало времени. Совсем скоро Шинён обнаружит пропажу, и разверзнется ад. В тот самый миг им откроются дальнейшие правила игры, а пока все они здесь коротают последние минуты, когда воздух еще свеж. Колода с картами пока тасуется, и что кому выпадет – интрига. – Пора, – Намджун вздыхает. Он обхватывает Джина за талию и вместе с супругом медленно направляется к ожидающему их автомобилю. Чонгук остается наедине с Ильби и Ёнджуном. – Тэхён… – произносит альфа. – Проснулся, – отвечает омега. – Вроде, даже не напуган. Я оставил его обживаться. Кажется, мини-бар в гостиной ему пока больше всего понравился. Чонгук позволяет себе легкую улыбку при мысли о ТэТэ, но снова взглянув на гроб перед ними, мрачнеет. – Намджун прав: пора в центр. Мы должны быть в расположении клана, когда Шинён очухается. – Идите, у меня еще одно дело есть, – отмахивается секретарь. – Но Шинён… – Чонгук хмурится. – Пусть идет нахуй, – усмехается Ильби. – Заебало видеть его рожу, Гук-а, больше ей-богу не могу. – Хочешь раскрыть себя? – удивленно спрашивает Чонгук. – Ну, на кого-то же должны полететь все шишки, – омега переводит взгляд на Чона. – Не переживай, все будет нормально. Вот увидишь – Шинёну всегда нужно на ком-то одном сосредотачивать всю свою ненависть. Он сделает это на мне… и всем будет спокойней. Я на людях с вами тремя вел себя, как последнее чмо, так что здесь не подкопаешься. Иди уже. Мне тут Ёнджуну нужно кое-что по секрету сказать. У меня для него сообщение. Чон понимает, что приказывать Ильби в таком деле не имеет права, поэтому ничего ему не остается, как только согласно кивнуть и, развернувшись, пойти следом за друзьями. – А Ильби? – тут же настораживается Нам. – Остается, – отвечает Чон, наблюдая через окно автомобиля за омегой, что в одиночестве теперь стоит на пустом кладбище среди стройных рядов надгробий. – Он решил, что вступает в игру. – Это опасно, – хмурится Намджун, но Чонгук на это только качает головой. – Это его решение. Он имеет на него полное право. Хён… мы с тобой как никто должны его понять. Нам слушает, что Чонгук говорит, и правда все понимает. Ильби… у него тоже был истинный. Был. У Намджуна и Чонгука истинные есть. К великому счастью, живые и здоровые. И не дай Бог кому-то из них узнать, каково это – своего сердца в мгновение ока лишиться. Ильби правда имеет право. На месть, на игру по собственным правилам. Потому что его жизнь на жизнь не похожа вовсе. Потому что внутри омега все равно что пуст. Машина трогается с места, везя их в логово клана. А на кладбище остается один светловолосый омега. Он еще какое-то время молчит, задумчиво глядя на гроб в паре метров от него, а затем присаживается на корточки, в ладонь зачерпывает немного свежей земли, принимаясь ту растирать пальцами. – Тэ передает привет, – произносит он. – И просит у тебя прощения. Если просит, то, наверное, есть за что… ты тоже, кстати, им прощен, так что теперь можешь уйти с чистой совестью, Джун-а… и не зови нас пока за собой, хорошо? И если увидишь там где-нибудь моего Инхо, передай, что я люблю его. Всем сердцем. Передай ему это обязательно, слышишь? А я здесь пока отомщу за вас этому сраному выродку. Пока, Ёнджун. Не скучай там без нашей кунсткамеры… и бросай уже курить – для здоровья, говорят, вредно. Омега выпускает из рук землю, и та летит вниз, чтобы затем упасть сверху на гроб. Ну вот и все. Пора. Ильби поднимается, отряхивает руки и, сняв с лица очки, смотрит вверх на ярко палящее солнце и усмехается. Время показать этому миру свое настоящее лицо. Пусть остальные скрываются пока за масками, как того требует этот чертов воображаемый карточный стол, но Ильби, сказать по правде, в карты играть не умеет и учиться в этой жизни не собирается. Он лучше придумает собственные правила. И нарушит их тоже самостоятельно.