Раненый Феникс

Шоудаун* – термин в покере, который в дословном переводе означает "Раскрытие карт". – Бляять! И это все, что у Чимина получается из себя выскрести, пока перед глазами у него – гребаные галактики готовятся взорваться с секунды на секунду, а сзади чужие бедра уже аритмично встречаются с его собственными ягодицами. Между ними всегда все так – интенсивно, отчаянно, ярко и до беспамятства. И Чимин сейчас задыхается, готовясь умереть и затем, возможно, все же воскреснуть, но это не точно. Потому что сегодня они отрываются за все те несколько дней и ночей, пока не могли насладиться друг другом. Но теперь могут, наконец-то, и это срывает крышу обоим, это керосином по венам и дрожью в широко разведенных ногах. Это стоном отчаянным в душной комнате, сбитым дыханием и спутанным комом из одеял, что свешивается жалко с края кровати. Его тело приподнимают за талию, продолжая между тем резво вбиваться в разработанный уже парой прошлых заходов сфинктер, сильная рука обхватывает поперек груди, что в первых рассветных лучах вся мерцает бисеринками пота, а вторая с бедра омеги чертит путь к стоящему члену, который весь томно течет в ожидании, когда же к нему уже прикоснутся, и… – Блять, Юнги! Омега прогибается в спине сильно, благодаря сам себя за то, что в свое время работал над гибкостью тела, одной рукой крепко цепляется за шею Мина, чувствуя, как на той вены вздулись от напряжения, выворачивает шею собственную до предела, чтобы засосать меж своих губ кусочек разгоряченной кожи, а потом ту прикусить, тихо урча. И в ответ на дикость получает дикость ответную в виде глубокого рычания в самое ухо и чужих требовательных губ, что с особым рвением обрушиваются на беззащитное плечо. Чимин в его руках дыхание задерживает, расслабляется с трепетом, давая понять, что сопротивления со своей стороны ждать не стоит, если Юнги все же решит… но альфа лишь довольно ухмыляется и напоследок мягко прижимается губами к бешено пульсирующей под тонкой кожей венке. Рука внизу начинает требовательнее терзать омежью плоть, вырывая из уст Чимина что-то нечленораздельное. Пак сам рукой тянется туда же, накрывает ладонь альфы своей и от ощущений запредельных, от того, что со всех сторон буквально окружен Юнги, жмурится что есть сил, а затем, широко распахнув в немом крике рот, наконец, кончает им обоим в ладони, продолжая вместе с тем принимать в себя член. – Юнги… черт возьми, – шепчет он тихо-тихо, когда на финальной ноте его обессилевшее тело прижимают к себе особенно крепко, а после того, как оргазм угасает, медленно выходят и поворачивают лицом к себе, обнимают с нежностью и заботой, чтобы можно было делиться общим теплом, что в себе несет медово-коричный запах только что завершившегося секса. Юнги вздыхает глубоко, щурится, улыбаясь, становясь от этого похожим на довольного кота. Чимину так и хочется того погладить, но силы не осталось даже на то, чтобы руку протянуть, поэтому он только наблюдает за альфой сквозь чуть приоткрытые веки, борясь со сном из последних сил и, честно сказать, эту битву вот-вот проиграет. Омега чувствует, как его нагое тело укрывают одеялом, а затем теплые пальцы принимаются осторожно водить по шее, будто убаюкивают. – Почему ты не поставил мне метку? – спрашивает уже невнятно Чимин, кое-как разлепляя глаза и вопросительно смотря на альфу перед собой. В скудном свете лицо Юнги кажется белее мела, но оно по-прежнему для Пака самое красивое, и от этого на месте, где наверняка должно быть сердце, у омеги распускаются розы. И, к счастью, те без шипов. Юнги слышит обращенный к нему вопрос и слабо на него улыбается, а затем тянется свободной рукой к руке омеги, чтобы ту невысоко приподнять, целует тонкие костяшки, смотря Чимину в глаза. – Метка – всего лишь оставленный на чужом теле запах, Чимин-а, – отвечает он. – Это не клятва и не что-то вечное... как по мне, существует много других способов показать свою принадлежность друг другу, что в тысячу раз правдивее. – Какие способы? – от интереса, зародившегося внутри, омеге даже ненадолго расхотелось спать. – Например, то, как ты смотришь на меня сейчас… – Юнги огладил его щеку подушечками своих пальцев, заставляя ресницы затрепетать. – Твой взгляд такой открытый, а доверие такое искреннее, что не дает мне усомниться в твоей преданности. Или твое тело… – касания продолжаются, переходя к ключицам и груди, что резко приподнимается от вздоха. – Оно такое податливое в моих руках… – Это все можно подстроить, если ты достаточно хороший актер. А я – хороший актер, знаешь… – Не сомневаюсь в этом, детка, – Юнги усмехается, припоминая, как блестяще Чимин однажды обыграл его в покер. – Тогда у меня есть для тебя еще один вариант. – Да? – с интересом выгнутая бровь. – И какой же? – Как насчет вместе навсегда? Мгновенно установившаяся тишина. Неуверенный вдох… затем выдох, потому что подходящих слов в ответ так и не нашлось. Еще одна попытка: Вдох… – Ты ведь сейчас не предлагаешь… – Еще как предлагаю. Снова тишина. А глаза у Чимина еще немного – и, вероятно, вывалятся из орбит. Он ими на Юнги таращится и не знает, что и ответить на такое… предложение? В смысле – прямо руки и сердца? Вот так просто? – Но… – Чимин чувствует себя сейчас идиотом, забывшим родной язык, но не осудите его, блять, за это: не каждый день тебе, знаете ли, предлагают выйти замуж после дикого секса и от силы двухнедельного знакомства! – Я серьезен, Чимин, – Юнги кивает в подтверждение и садится на постели, даже улыбаться перестает. Омега приподнимается следом за ним, взволнованный, с лихорадочно блестящими глазами. – Я просто… знаешь, обычно я не позволяю себе привязываться к людям. Мне с ними… сложно? Наверное, сложно – подходящее слово. Вечно с ними что-то не так, вечно мне приходится сдерживать себя, быть осторожным, подстраиваться под обстановку или скрывать то, кем являюсь на самом деле. Потому что при остальных могу носить лишь одну из своих масок… И только тебе оказались открыты все стороны меня. Я думал, ты испугаешься этого… всего этого, но ты не такой… Ты сильный, Чимин-а, возможно, даже сильнее меня. Ты смелый и решительный, ты отважный и чувственный, ты нежный… – сухой поцелуй в плечо, – и хрупкий… И от того, что я вижу это в тебе, мне от всей души хочется тебя защищать. От всего. И всегда. И больше, чем я хочу того, чтобы ты принадлежал мне, я хочу сам принадлежать тебе. – Да… Лицо альфы озаряется неверием. – Погоди, это значит, что ты только что… – Что я согласен, – Чимин выдыхает, а затем начинает тихо посмеиваться, вперед подается, утыкаясь лицом Шуге в плечо, и чувствует, как его плечи накрывают теплые ладони. – Я твой, а ты – мой. – Спасибо, – вздыхает Юнги и, пока Чимин не видит, жмурится крепко, кусая губы. – Что согласился принять мою любовь. – Если бы твои волосы все еще были синими, я, может, дольше бы сомневался, – фыркает омега, слыша в ответ хриплый смешок. – Но раз такие дела… спасибо и тебе, что принял мою. *** На жилом этаже шесть спален и ванных комнат, гостиная, кухня, столовая, рабочий кабинет, небольшая библиотека с бильярдом и тренажерный зал, в котором даже нашлось место для просторного татами. И обойти все это, изучить подробно каждый уголок, возможно за час с небольшим. Потом можно бездумно пощелкать каналы по телеку, отыскать на кухне электронные часы, понять по ним, что уже глубокая ночь, и попытаться уснуть, но из-за запаха Чонгука, оставленного на простынях и подушках, сдаться, посчитав все это безрезультатным занятием. Полежать в кровати бревном, уставившись в потолок и прокручивая в голове их недавнюю близость. Постараться не завизжать. И не смеяться, как истеричка… ну, по крайней мере, не очень громко. Потому что: пиздецнеужелиэтоправдаслучилось??? Глубоко вздохнуть. Успокоиться, оставив на своем лице слабую улыбку. Ненадолго, все же, уйти в свои мысли… Тэхён больше не чувствует своего поражения. Да и победы никакой тоже не чувствует. Просто… покой. Да, покой. И от этого внутри все переворачивается буквально, а затем начинает парить. Он пока еще не верит… но душа тянется к какому-то странному внутреннему свету – это в нем пробуждается давно забытое доверие к одному человеку. К тому самому, по которому сердце уже тоскует ужасно и трепетно. Глупое. Такое же глупое, как и его хозяин. Что сам себя пересилил и теперь, как идиот, счастлив. Он счастлив… Потому что любит и любим. Потому что способен даже в это поверить. А потом эйфория проходит. Становится страшно. За Чонгука, за Чимина, за всех остальных. Потому что Шинён – бешеное чудовище, и свой следующий выпад может сделать на кого угодно. Он все еще ищет Тэхёна, все еще себе его хочет и на все готов пойти ради своих подлых желаний. Тэ успел достаточно хорошо До изучить, чтобы знать – он не просто жестокий убийца, он безумен. А такие люди опаснее всего, потому что для них ничего абсолютно не имеет значения: ни чужие жизни, ни обязанности, ни обещания – лишь собственная, в бреду поставленная цель. И цель эта все еще носит имя Тэхёна. За себя омеге не страшно. Страшно за других. Страшно, что может потерять кого-нибудь еще… а он даже от смерти Ёнджуна до сих пор не может оправиться, вторую не вынесет! Он просто не сможет дышать, случись что еще… От внезапной панической атаки Тэхёну резко перестает хватать воздуха, он, за шею свою руками цепляясь, задыхается, чувствует, как из уголков глаз начинают течь слезы. Страшно, очень-очень страшно. И стены со всех сторон на него давят, как никогда он сейчас ощущает, что в буквальном смысле заперт под землей! Омега поспешно направляется к выходу, почти бежит и в двери лифта врезается, когда те не успевают перед Тэ раскрыться. На верхнем этаже его уже поджидает охрана, но выходу, слава Богу, не препятствуют, лишь окружают со всех сторон и послушно следуют туда, куда несут Тэхёна собственные ноги. Снова он на причале, будто в подчинении у какой-то дурацкой закономерности. Снова солнечные лучи, будто желтые ленты, разливаются на утреннем небе, и снова у моря Тэхёну холодно. Он, наконец-то, позволяет себе нормально вдохнуть, выдохнуть, а затем жадный вдох свой повторить, почти чувствуя в легких тупую боль от того, что пустота наполняется жизнью. Паника медленно, но верно, уходит. Омега устало садится на корточки у самого края причала, откуда до кожи изредка долетают мелкие соленые брызги, и руки прочь от себя вытягивает, будто тянется к океану. За его спиной замерли напряженные черные фигуры, еще немного, и попросят вернуться, как и вчера. Но пока Тэхён старается впрок надышаться и голову привести в порядок. На самом деле, под землей не так страшно, просто бессилие там как никогда ярко ощущается. Может, в клане Чон Тэхён никакой и не пленник, но… он тоже хочет чем-то помочь, быть полезен. Но он бесполезный. И вся эта каша отчасти из-за него. Вот такие дела. И на этот раз никого рядом нет, чтобы его успокоить, сказать, что все не так, что его любят, и он обязательно со всем справится… Ведь на самом деле Тэхён слаб очень. И все это время держался, потому что рядом были люди, что сдаваться ну никак не позволяли. И ради них… ради них он жил. Он жил ради Чимина, своей драгоценной маленькой частички, жил ради Хосока, этого солнечного яркого альфы, что теплом согревал всегда получше любой печки, ну правда… Жил даже ради Чонгука… хотя эта часть его мотивации отдавала, конечно, определенного рода спецификой. А теперь он тут один на один со своей надеждой на лучшее. И должен сам в свою голову ту затолкать, там оставить и сохранить неизвестно еще, на какое время. Чимин далеко, Хосок – пока тоже, Чонгук… Чонгук в огромной, на самом-то деле, опасности, и это просто с ума откровенно так сводит. Это омегу выворачивает наизнанку после всего, через что случилось им обоим пройти. И, только что обретя, он не готов потерять!... Не готов отпустить… Никого не готов отпустить. Тэхён вздыхает как-то совсем по-особенному жалко и пальцами зарывается в волосы, на которых за все это время уже успели отрасти приличные корни, но ему, на удивление, сейчас все равно на это модное преступление. Тэ в этот момент без своих ярких линз, и одежда на нем не от известных каких-то брендов, на лице – ни грамма косметики… хах, видимо, кто-то снова становится человеком. Но это больше не пугает, как раньше пугало… наверное, потому что нашлись проблемы посерьезнее. Да и сам омега наконец-то сумел в жизни своей расставить правильные приоритеты. К чертям эти маски, к чертям все миражи. Он – это он, и пока есть люди, которым он нужен любым, Тэхён непременно останется. Будет дышать. Под землей, на поверхности ли: не важно. Важно лишь никого не подвести и на этот раз не облажаться. – Потерпи ты, блять, – бормочет он сам себе. – Достал уже ныть. И будто в подтверждение собственных слов слышит поодаль пронзительное мяуканье, голову поворачивает на звук, взглядом встречаясь с другим – темным кошачьим. – И тебе привет, – тянет Тэ, разглядывая своего нежданного собеседника. Тот уходить, кажется, не собирается, подходит неспешно поближе, размахивая из стороны в сторону полосатым хвостом, и садится рядом с омегой. Щурится, смотря на бегущие под ними волны. Он еще совсем подросток, насколько может омега судить, поэтому не боится людей – не знает еще, что те могут вред причинить или отнять его хрупкую жизнь. Глупый котенок. Доверчиво ластится к протянутой руке, ища тепла и нежности, которой по жизни своей оказался лишен. Короткая шерстка животного необычного золотистого цвета. «Совсем как волосы Ёнджуна», – вдруг в мыслях проносится, и Тэ не может сдержаться – всхлипывает. А через несколько минут в окружении своих телохранителей возвращается обратно под защиту Дома. Под мышкой неся мурчащего кота. *** Что ж, Юнги, сказать честно, долго веселился, узнав, где именно Чонгук прячет свой клан. Оказалось, тот прямо под носом у До! Подумать только, как часто через порт Шинён переправляет свой товар: от наркоты и оружия до шлюх и дорогих тачек, и все это прямо на глазах у Чона! Прямо в его логове… Уму непостижимо. Мафии еще столетие назад было известно, сколько тайн может порой скрыть от посторонних глаз океан, но никто еще не пользовался тем так успешно и с таким потрясающим размахом. Туше, Господин Чон, Вы приятно удивили своих союзников. Но им все еще следовало быть осторожными. Особенно теперь, когда ни тени только что заключившегося союза не должно было упасть на тех, кому знать о нем не полагалось. Сухён и Чонгук для всех кругом должны оставаться тупыми шестерками… но не Юнги. О Юнги, к счастью, мало кто может сказать что-то, стоящее внимания. Или вообще хоть что-то сказать. Разве что, про его впечатляющую (ну а что тут скромничать) дискографию и репутацию странноватого парня, не желающего продолжать деятельность любимого отца. Отца он правда, кстати, любит и уважает, просто с детства не жалует власть и, хоть безответственность не признает, бремя ответа за других ему тоже особо не улыбается. Он просто хотел жить свободно, писать музыку, курить на балконе и быть обычным парнем, каких сейчас так много. Возможно, найти любовь когда-нибудь в будущем, даже детей завести… хотя нет, это он уже борщенул. Но все пошло не по плану, как обычно в жизни и бывает, естественно. И он ни в коем случае сейчас не возмущается, нет! Потому что как тут недовольным останешься, если меньше часа прошло с того момента, как он в объятиях своих держал то самое драгоценное, что теперь имеет. Которое, к слову, дало свое согласие на то, чтобы вечно друг другу принадлежать. И когда это Юнги успел стать таким тошнотворно-ванильным? Если честно, то еще в клубе, в том самом, где заметил на танцполе красивого рыжеволосого омегу с запахом меда. Заметил и тут же захотел до того дотронуться, чтобы убедиться, что не мираж видит перед собой, а вполне живого человека. И, к счастью, Чимин оказался реальным. А сам альфа влюбился без памяти. В омегу, на вид обманчиво хрупкого, но внутри со стальным стержнем. Милого и красивого, но когти которого сам успел почувствовать на своей шкуре. Покой снаружи, но внутри – ураган. Вот, какой был Чимин. Его Чимин. И для него Мин теперь готов сделать буквально все на свете, все круги ада пройти, если потребуется, и До по сравнению с ними – полный пустяк, так и знайте. Шуга за свои слова отвечать привык, так что можете быть в нем уверены полностью. Все, что от него потребуется, альфой будет выполнено. И сейчас он как раз занят делом. Несется на всех скоростях, что позволяет его новенький черный мустанг, прямиком в Инчхон наперегонки с тенями, что облака бросают с высокого неба. Но тем не выиграть – скоро ведь полдень, и всем нам известно, что в зените случается с тенью. Она исчезнет, а Юнги под этим самым солнцем останется, еще поживет. Он живучий, знаете ли. И пока что присмотрит за кланом товарища, чтобы ничего дурного не приключилось. Ему полезно, как сказал отец, да и Чонгук не против, доверяет Шуге, помня прекрасно о том, как тот жизнь ему спас без раздумий еще тогда, когда были, считай, глупыми детьми. Домом должен управлять альфа. Альфа, которого уважают, альфа, которому доверяют. Мин надеется, что быть таким у него получится, все-таки, говорят, что на отца в его молодые годы он очень похож… Да и научился у того многому, хоть и не особо горел в свое время желанием, но уши-то с глазами, как говорится, не заткнешь. Его встречают на въезде в город, следуют за мустангом на трех авто и провожают до самого порта, чтобы дальше исчезнуть так же внезапно, как и появились – простая предосторожность, которая в их непростое время никому не помешает. Юнги предупрежден о том, что это нормально и относится к стандартной процедуре, поэтому расслаблен. Это значит, что его здесь ждут. В порту он тоже особо не теряется, выходит из тачки, ту оставляя на стоянке вместе с ключами – люди Чона ее, куда нужно, сами отгонят – и направляется к нужному складу, как его инструктировали. Вокруг – обманчивая пустота, как будто он и правда здесь совершенно один, но чутье подсказывает, что нихрена это не так. Везде за ним наблюдают внимательно, за каждым шагом буквально следят, хорошо еще, что на мушке не держат – он, все-таки, друг как-никак. А потом он заходит вовнутрь. – С приездом, Господин Мин, – на него смотрит высокий альфа, стоящий впереди нескольких похожих на него. Все в черных костюмах, под которыми видны бронежилеты. Уже интересно. – Рады, что вы добрались в целости. – Да, я тоже данному факту непередаваемо рад, – Юнги ухмыляется криво, проходя дальше в помещение, где ничего нет абсолютно. Естественно, это тоже обманка, блестяще убедительная. – Чонгук оставил вам указания? – Господин Чон довольно подробно обрисовал все детали, – пробасил все тот же альфа, видимо, главный среди этой группы, пока они все вместе шли дальше, к замаскированной двери, за которой, как предполагал Юнги, и скрывалось все самое интересное. – Он никогда ничего не утаивает от клана, мы в курсе ситуации. С До Шинёном, Вами и Вашим отцом и даже с омегой Господина. – Где Тэхён, кстати? – отвлекается ненадолго. – У меня для него подарок. – Здесь, Господина Кима охраняют наши люди, сейчас он отдыхает в жилом крыле. – Мне нужно поговорить с ним, – хмыкает Юнги. – Это не займет много времени. После займемся остальными делами. – Как скажете, Господин Мин. – И называйте меня Шугой, – альфа морщится. – Господин Мин – это мой отец, а я пока не тот человек, который может посягать на его имя и место в пищевой цепочке. Он успевает заметить, как альфы кивают, давая понять, что услышали просьбу, прежде чем из лифта выходит в просторный, стильно обставленный холл и присвистывает. – Не дурно. У Чонгука определенно есть вкус, что тут еще скажешь. Во всем, кругом Юнги, чувствуется некая продуманность, с какой Чон подходит к своим делам. Она везде, если честно: в скрытности, в безопасности клана, в устройстве самого логова… и даже банально в интерьере. Скажем так, Юнги бы в таком месте с радостью пожил. Хозяин «жилища» обнаруживается на кухне стоящим у кофе-машины и матерится тихо сквозь зубы. Рядом с омегой на столешнице Мин неожиданно замечает мирно спящего полосатого кота, подходит к нему и чешет за ухом, в ответ получая довольное урчание. Тэхён не сразу замечает, что компания у него теперь не только в лице котенка, и поэтому, когда чуть оборачивается, весь вздрагивает от неожиданности, глаза округляя, что и так ненормально-большие. – Твоего папу, – выдыхает он, хватаясь за сердце. – И тебе добрый день, – Юнги приветливо ему улыбается, все-таки, лучший друг его жениха (и да, он изо всех сил сейчас пытается от последнего слова не заплясать). – Рад, наконец, познакомиться с тобой, Тэхён. Меня зовут Юнги. – Это ты был на приеме с Чимином, – омега щурится, припоминая недавние события, и начинает все же расслабляться, с ноги на ногу переступает, снова косится на кофе-машину слева от себя, морща нос. Юнги его тем временем с интересом разглядывает, удивляясь мысленно, как Тэхён сейчас не похож на того искрящегося лоском омегу, какого он в нем увидел на том вечере, что, казалось, случился лет сто назад. Да уж… Но сказать, что Тэхён сейчас не красивый, не получается… просто другой, наверное. Какой-то более мягкий и приземленный. Более настоящий. А еще с хорошо знакомым запахом ликера, что исходит от тела, смешавшись с молоком. Как мило, видимо, у этих двоих и правда все довольно неплохо. Чимин будет доволен… – У меня кое-что есть для тебя, – продолжает альфа, доставая из кармана черный, только сегодня купленный телефон и зарядку к нему в комплект, замечая, как глаза омеги тут же начинают блестеть. – Думаю, говорить тебе не лазить по соцсетям под старым аккаунтом мне не нужно. В телефонной книге вбиты мой номер, а еще Ильби и Чимина. – Чимин… – как и ожидалось Тэхён первым делом уловил то, что больше всего хотел. – Все верно, можешь связаться с ним, как только я тебя покину. – С ним же все в порядке? – теперь Тэхён хмурится, и у Юнги уходят усилия на то, чтобы не рассмеяться умилительно от той волны угрозы, что от омеги исходить начинает непроизвольно. Эти два близнеца-брата друг друга по-настоящему стоят… Хотя Мин, конечно, понимает прекрасно, что Тэхён не такой уж и беззащитный – альфа достаточно умен, чтобы верить слухам, что ходят об этом омеге. Только глупец рядом с таким может позволить себе расслабиться. Глупец или же друг, что пришел с миром, вообще-то. – Он так же, как и ты, находится под защитой клана, просто другого. – Какого другого? – Моего, – прямо отвечает Юнги. – Вернее, моего отца, но детали можно и опустить. Могу поклясться тебе, что с Чимином ничего не случится, пока я дышу. – Хорошо, – пожимает плечами Тэхён, руки складывая на груди, не смущается ни разу. – Клянись. – Клянусь тебе, Ким Тэхён, – Мин бы сейчас посмеялся, конечно, вот только что-то внутри подсказывает, что разговор серьезный. Клятва в их мире либо стоит безмерно дорого, либо не стоит ничего совсем. И оба они понимают, что второй вариант между ними не рассматривается. Потому Мин искренний с Тэхёном сейчас. – Я люблю его, – твердо и честно отвечает. – Всем сердцем люблю. Тэхён смотрит на него еще какое-то время, будто у него не глаза, а, блять, рентген. И, видимо, Юнги сейчас подвергся не хилой такой радиации… но проверку прошел, а потому пусть теперь у альфы хоть третье ухо вылезет, не все ли равно? Главное – ему верят. Омега напротив кивает и вдруг неожиданно ухмыляется, опираясь на столешницу за своей спиной. – Так это ты, значит? Тот ди-джей из Тэгу… Пиздец, неужели у всех тут скелетов полный шкаф? – Я предпочитаю гардеробные, – ухмыляется Юнги, чувствуя, что с этим омегой ему определенно легко находить общий язык. Он ему даже начинает нравится. – Да… – тянет Тэ. – Я тоже. – Нравится. Определенно. – Я пока буду здесь, Чонгук попросил присмотреть за Домом в его отсутствие. Имей в виду, если что-то понадобится. – Разве что кошачий корм, – омега кивает на кота, которого Юнги все продолжает почесывать за ухом. – И новая кофе-машина. Эту я, кажется, на нервах сломал. – Разберемся как-нибудь с твоим кофе, – кивает Мин, затем обращаясь к коту: – Как и с твоей хавкой, кошак. – Его зовут Ёнджи, – вставляет Тэхён, и Юнги честно старается запомнить. Понравился ему этот блохастый мешок… альфа никому об этом никогда в своей жизни не признается, но вообще-то он тот еще кошатник (только ни слова, серьезно). Мин пододвигает телефон ближе к Тэхёну и напоследок машет рукой. Что ж, с одним делом разобрались… осталась еще примерно тысяча. Делов-то! *** Гудки в трубке – это просто какое-то насилие над его мозгом, не иначе. Издевательски длинные и все никак не прекращающиеся. Тэхён нервно ходит кругами по комнате, одну руку, которая с новым мобильником, крепко прижимая к уху, а вторую поднеся к губам. Из-за нервов он начинает грызть ногти, хоть никогда этого не делал. Но сейчас срать омега хотел на маникюр. Сердце заходится так, что дурно и нечем снова дышать, а ненормальное предвкушение весьма ощутимо долбит по мозгу. Потому что еще несколько секунд буквально, и он сможет услышать Чимина. Чуть-чуть совсем, всего-ничего… – Алло? Тэхён, переволновавшись почему-то ужасно, выдыхает тут же, слыша наконец родной голос, и без сил опускается на кровать. – Тэ?! Это ты?! – Все верно, Чимин-и, – отвечают ему, глупо улыбаясь и что есть силы к уху прижимая динамик. – Это я, ТэТэ… – Как ты? – тут же летит торопливо в ответ, голос взволнованный и неразборчивый от того самую малость, но такой согревающий, что буквально слезами на глазах. – Ты в порядке? Ничего не болит? Я виделся с Чонгуком вчера вечером, он рассказал, что спрятал тебя у себя… – Да, все верно, Чимин-а, он спас меня, – Тэхён сквозь слезы все улыбается, а потом не выдерживает все-таки и как-то особенно жалко начинает в трубку рыдать. – Я так сильно испугался! Было так чертовски страшно… блять… я думал, что скоро умру... – Тише, ТэТэ, все закончилось, – тут же пытаются его успокоить, но слышно по голосу, что на той стороне тоже слезы льются рекой. – Я знаю… я тебя все это время чувствую, веришь? – Верю, – кивает Тэхён, не до конца осознавая, что в комнате он вообще-то один. Друг как будто сейчас рядом. – Я тебя тоже чувствую… даже вижу иногда. – Так странно, – хмыкает Пак. – Но я рад, что это есть между нами. – Да, я тоже рад. Пиздецки счастлив, знаешь… в том смысле, что спасибо, наверное, что спас меня. От Шинёна. – Пожалуйста, наверное… – отвечают ему, усмехнувшись невесело. – Значит, Ким Ви? – Да, Чимин, – Тэхён с силой губы свои кусает. Понимал же прекрасно, что им об этом нужно будет поговорить, но все равно ни разу не готов. – Я просто хотел защитить тебя, понимаешь? Прости... – Хотел защитить, но даже не подумал о том, что я так же сильно хочу защитить тебя самого! – Пак не злится на него – это слышно. Но друг взволнован и потому голос свой повышает, делает тот еще более, чем есть, пронзительным. – Больше никаких тайн, засранец, ты меня понял? Вообще никаких! Хочу все знать, даже то, сколько раз ты за день чихнул. – Сегодня еще ни разу, – Тэхён искренне смеется, понимая вдруг, что давно не позволял себе такой вот роскоши. Они какое-то время молчат, слушая чужое дыхание, каждый из них улыбается как-то по-особенному легко, чувствуя друг друга. Наконец-то. – Так значит… – начинает осторожно Чимин, руша наконец тишину, – ты его все-таки простил? Тэхён не сдерживается, вздыхает прямо в трубку, чувствуя себя в этот момент счастливым идиотом. – Значит, простил, – соглашается. А что тут скрывать? – До сих пор сам поверить не могу, так что молчи, прошу. Чимин пропускает смешок, но и правда ничего не говорит. – Я тут познакомился с одним альфой, кстати, – начинает на этот раз сам Тэ. – По имени Юнги. Знаешь такого? А, Чимин-а? Сам ничего не хочешь мне рассказать? – Отвали, – слышит в ответ и сам теперь посмеивается над другом. – Если ты счастлив, я счастлив тоже. – Спасибо, ТэТэ. Им действительно это нужно. Знать, что один поддерживает и одобряет выбор другого, потому что так они и живут все это время – с оглядкой. За дружбу свою цепляются, оттого и не тонут. Потому что вместе. Рядом буквально всегда. И пусть не физически, но душой – непременно. А потому, чтобы никаких тайн между ними больше не было, решают идти до конца, и так получается, что одновременно выдают: – Чонгук поставил мне метку. – Юнги сделал мне предложение. Небольшая пауза, которая дает возможность переварить внезапно вываленную информацию. Небольшая прострация, которую желание идти напролом до конца, все же, побеждает: – Я сказал, что люблю его. – Я согласился. И они снова молчат. Молчат, а потом вместе начинают смеяться… хотя нет, не смеяться, а хохотать и не так, как это обычно делают омеги, если вы понимаете. И это отдельный пиздец. Это сводит с ума и дает выпустить, наконец-то, эмоции, что внутри у обоих скопились за это время. Страх, волнение, напряжение и тревогу – все прочь. Ведь теперь они снова вместе. А значит, все у них будет хорошо. *** Когда они заканчивают разговор, у Чимина все ухо красное от того, что он столько времени прижимал к тому смартфон, но омеге грех жаловаться. Наконец-то вышло услышать Тэхёна, и внутри от реализованной возможности поселилось огромное счастье. Пак буквально от него парить готов по воздуху. От этого и еще от того, что Юнги… Блять… Сделал ему предложение. И он никогда не был из числа тех розово-зефирных омежек, которые при мысли о замужестве плавятся, вы не подумайте. Просто… просто Чимин будущего с этим альфой действительно хочет. Хочет, оказывается, очень сильно. И плевать ему на опасность, на кланы и остальную подобную дичь. Раз Тэхён с ней как-то живет, то и Пак справится, ну а как иначе? Теперь все это – часть его. И он даже рад. Потому что, потеряв, вероятно, свою прошлую жизнь, он кое-что ценнее нее сумел обрести. Будущее нашел. И пока это самое будущее в лице Юнги уехало решать дела клана Чон, омега решает занять себя и получше осмотреться. Все-таки, жить ему здесь еще долго, судя по всему. Так он забредает в дальние комнаты особняка и неожиданно совсем натыкается там на Сухёна. – Простите, думал, что Вас тоже нет дома, – тушуется омега. Со старшим альфой он еще не успел познакомиться близко, и вид того немного, сказать честно, пугает. Может, потому что отец его парня, а может, потому что по щелчку пальцев может кому-нибудь голову снести – так сразу и не разберешь… Но альфа ему легко улыбается, откидывая со лба влажную черную челку. Они в комнате для тренировок, и перед Сухёном покачивается боксерская груша, на которой он отрабатывал удары до того, как был потревожен. – Не переживай так, Чимин, – отвечают ему довольно приветливо. – Проходи, если хочешь. Я могу понять твое желание осмотреться. Хочешь, научу паре ударов? В нашем мире лишним никогда не будет. – Я знаю, как правильно бить, – Чимин вскидывает подбородок, никогда себя перебороть не мог, и на этот раз от дерзости удержаться сил нет. Эти альфы… все как один считают его хрупким цветочком. Черта с два! Сухён на его заявление удивленно бровь выгибает и отходит, предоставляя место для демонстрации. Омега фыркает, глаза закатив, но все же подходит, проверяет для начала, насколько могут растянуться собственные брюки (не хочется же случайно засветить перед будущим тестем себя во всей красе), а затем бьет по упругому боку груши идеально поставленным момдольо-чаги. После так же, как и ранее Сухён, откидывает назад волосы, улыбаясь довольно и с вызовом, горящим в глазах. – Тхэквондо, значит? – Чёрный пояс, – подтверждает Чимин не без гордости. Альфа улыбается, и улыбка эта так схожа с улыбкой Юнги, когда тот омегой доволен, что у Чимина сердце сжимается. – Так я и думал, что мой сын выберет себе достойного спутника жизни. Рад, что это ты, Чимин. И хочу, чтобы ты впредь не боялся считать эту семью своей. – Своей? Так Вы знаете… – Знаю, конечно, – кивает Сухён. – Вчера Юнги просил моего благословения. – И, значит, Вы не против, что мы… – Я уважаю выбор своего сына, – честно отвечает альфа. – И искренне рад, что он остановил его на тебе. Надеюсь, ты тоже не разочаруешься в своем. – Не разочаруюсь, – заверяет его омега. – Вот увидите, Сухён-ним. *** Ильби не может понять, что не так. Но что-то определенно не так, потому что чутье омегу редко подводит, а здесь прямо голосит, что есть мочи, и это нехорошо. Потому что они в полной жопе. Отрезаны от всего мира и тупо ничерта сделать не могут вдвоем. Из арсенала у них только один ствол, в котором осталось четыре патрона, и мобильник со стремительно садящимся аккумулятором, вот и все. Ни еды, ни воды, ни электричества даже, папу его. Только Ильби и Хосок, запертые в маленькой квартирке, и улиткой тянущееся время, которое Ли с ума сводит просто за здравствуйте. Был бы он сейчас один, что-то, возможно, да придумал бы, вытащил как-нибудь свою тощую жопу из жопы побольше, в которой посчастливилось оказаться. Но он не один. С ним Хосок, за жизнь которого омега, не больше и не меньше, а в ответе, поэтому приходится себе на горло наступать и держаться. Просчитывать буквально каждую мелочь, на которые обычно внимания предпочитает не обращать, больше полагаясь на чертову удачу. Но теперь не время для легкомыслия, долг слишком важен. Долг – буквально все, и раз Ильби обещал, значит сделает. Доставит Чон Хосока в целости под защиту Дома Чон, а потом продолжит свои великие дела, перестав быть нянькой этому альфе. Который весь испереживался тут перед ним, хоть и старается очень этого не показывать. Типа такой сильный и мужественный. Забавно. – Чего ты смеешься, – не выдерживает, бросая раздраженно на омегу взгляд из-под сведенных бровей. – Да расслабься, – тянет омега, потягиваясь и на диване медленно садясь – тот неудобный просто пиздец, и тело теперь неприятно затекшее от долгого лежания. – Нервные клетки не восстанавливаются, и они еще тебе пригодятся, руку даю на отсечение. – Как ты вообще можешь оставаться таким спокойным?! – недоумевает Хосок, даже начиная жестикулировать руками, на что Ильби морщится. Ну что за энерджайзер ему достался? Где его Тэхён такого вообще откопал, не альфа, а недоразумение ходячее, честное слово. – Не хочу раньше времени поседеть, – пожимает плечами и подходит к Хосоку поближе, чтобы тоже, как и альфа, выглянуть в окно. На улице темно и тихо. Пугающе тихо. Так тихо, что омега этой тишине, как ни старается, но не верит ни капельки. Что-то не так здесь, что-то не так – инфа сотка просто. Но вот только что именно… – Когда мы уйдем отсюда? – спрашивает Чон. – Когда сможем, тогда и уйдем, – отрезает Ильби, продолжая зрительно сканировать местность. Да… ситуация, прямо сказать, не очень. Без воды они долго не протянут, да и связь с внешним миром скоро оборвется. Что делать? Рискнуть? Выбора особо и нет, если логически рассуждать. Они не смогут остаться здесь надолго: их либо найдут, либо они сами тут подохнут. А потому стоит начать что-то делать и как можно скорее… – Валим, – кивает сам себе омега, а после поворачивается к удивленному Хосоку. – Что, вот так сразу? – Ну блять, определись уже, сам же минуту назад хотел! Чон снова делает этот дурацкий жест своими дурацкими руками, фыркает что-то неразборчиво, но Ильби на его мнение едва ли не похуй, уж простите. Его дело – доставить в целости человека, он тут в нежности играть не собирался и до сих пор не собирается. Такой вот он уродился, сильный и независимый. – Сам знаю, что я не подарок, – все же сжаливается, альфу хлопает по плечу, – поторопись. И старайся быть максимально тихим. Представь, что ты тень, блять, или что-то еще, если поможет. Короче, пошли. Ладно уж, как-нибудь справятся, не в первый раз омега у кого-то на мушке. Пули его никогда еще не ловили, не поймают и на этот раз. Они выбираются по пожарному выходу, оказываясь после за домом среди мусорных баков и какого-то левого хлама. Идеально, хоть и омерзительно. Ильби осматривается. Им до стоянки, где уже ждет тачка, всего пара кварталов, и если путь держать такими вот грязными закоулками, ничего, прорваться в принципе можно… – Держись рядом со мной, – предупреждает тихо Хосока, – не беги и не дергайся… голову опусти так, чтобы было не видно лица. Да, вот так и держи. Идем. И ногами не шаркай, бесит. В правой руке на всякий случай сжимает ствол, пряча рукоятку под рукавом толстовки, старается переступать через разбросанный тут и там мусор, а сам внимательно прислушивается, сканирует обстановку не хуже какого-нибудь сонарного устройства. Хосок за его спиной идет след в след, даже больше не раздражает, и Ильби за это альфе благодарен. Сейчас отвлекать его нежелательно. Первый квартал оказывается позади. Остается второй. Несколько многоэтажек буквально, за которыми уже виднеется та самая парковка, где под тентом спрятан заветный автомобиль. И они, можно сказать, спасены, а Ильби как всегда молодец. Все смог, даже заслужил, возможно, себе небольшой отпуск, когда все закончится… Не заслужил. Потому что это все же случается – тихий, незаметный почти для нетренированных ушей хруст гравия под чужими ботинками. И омега мысленно стонет: «Бляяяяяяять!», – но для Хосока выдает совершенно другое, более четкое и понятное: – Ложись! И они оба одновременно падают на землю, а над головой кто-то стреляет громко, пугая местных нариков и дворовых котов. – Ползи за баки! И они оба начинают поспешно двигаться, неловко перебирая ногами и руками по грязному асфальту, забиваются в угол, прижимаясь друг к другу и в глаза друг другу заглядывают, мысленно ведя диалог, который состоит примерно из: «!!!» Ильби не смог понять, откуда стреляли, поэтому решить, куда дальше бежать, где им спрятаться, сейчас очень сложно, невозможно практически. Но решить надо, соображать надо. И быстро! Потому что не зря его чутье так истошно сегодня орало – вот оно. Засада. Сука. Зря они все-таки выперлись. – Слушай меня очень внимательно, Хосок, и не спорь, – произносит Ильби максимально четко, ловя взглядом расширившиеся в справедливом страхе глаза напротив. – Я сейчас первым покину укрытие. И побегу. Направо, за угол. Ты отсчитаешь про себя до одного и выбежишь следом. Налево. В другую от меня сторону. За этим домом есть небольшая пристройка, ты должен до нее добраться, там в полу есть проход, который местные бомжи используют, когда нужно свалить от копов. По нему можно выбраться на соседнюю улицу. Беги туда. Я обегу это здание с другого бока и догоню тебя. Понял? Резкий кивок. – Хорошо. Можешь ведь, когда захочешь, а? А затем отсчитывает пальцами до трех и срывается и как будто дает какую-то немую команду для стрелков, потому что те тут же открывают огонь. Но Хосок пуль будто не слышит сейчас – шок, наверное – в голове лишь то, что сказал ему только что Ильби. И потому он ждет нужное время и тоже начинает бежать. Налево. Чон очень быстрый и развитый, поэтому добраться до цели ему не составляет труда, и вот он уже, слава Богу, внутри, бешено пытается отдышаться, к стене прижимаясь дрожащей спиной. Выстрелы все еще разносятся по округе… Вот только Ильби почему-то все нет. Нет слишком долго. И альфа уже начинает покрываться липким потом от страха… как дверь в пристройку с грохотом снова распахивается, и омега буквально валится через порог, летя на пол и только и успевая вытянуть руки беспомощно, чтобы себе смягчить падение. У Хосока буквально все отмирает от облегчения, и он почти молится, правда… пока не замечает под Ильби стремительно расползающееся по полу безобразной кляксой бордовое пятно. А Ильби лежит на полу, пытаясь воздух пыльный внутрь себя протолкнуть, но от чего-то сделать это не получается. Он чувствует незнакомый, странный холод, что разливается в районе живота… и вдруг все понимает. Понимает – на этот раз пуля его все же поймала. *** – Мои люди обнаружили Ли Ильби. Он и вместе с ним Чон Хосок пытались скрыться, но мы устроили им засаду и открыли огонь. Сейчас пытаемся выкурить их из какой-то халупы, – слышится из динамика голос Ким Тэхвана, и Шинён, рукой сжимая мобильник, широко улыбается, довольный своей новой собачонкой. Тэхван снова оказался полезен. Хороший мальчик. – Чон Хосока приведите живым. Что до моего бывшего секретаря – можете привезти по частям. Нет, даже не так, – ноздри альфы раздуваются в стремительно родившемся гневе: – Привезите его мне по частям, таким, чтобы я его даже узнать не смог, разве что по блондинистым патлам! И прежде чем убить, вырвите язык, пока еще дышит – за ту ложь, которой он все это время кормил меня! Он не дожидается от Тэхвана ответа, прекрасно зная и так, что его приказ будет исполнен, отключается, убирая телефон в карман, и ключом тянется к дверному замку. У него здесь кое-какие дела, которые он никому не доверит. Сам все выяснит, потому что не может в своем окружении никому доверять… никогда не мог. Потому что всем от него что-то нужно. Всем его власть нужна, не иначе, все хотят ее отнять, заполучить ту себе, оторвать от Шинёна вместе с мясом, отделить от костей и присвоить, но нет, нееееет, он никому не проиграет в этом мире. Не родился еще такой ублюдок на этом свете, который бы его победил или хотя бы стал с ним на равных. Не бывать такому! Он всех еще уничтожит. Обязательно. Соберет всех их в одной комнате, запрет ту, а затем сожжет. Вместе со всеми, кто внутри нее будет заперт. Да… он уже слышит их крики, как они приятно ласкают слух. Он уже чувствует запах горелой плоти и удержаться не может от того, чтобы не вдохнуть глубоко… Но гарью вокруг него пока что не пахнет. Только топленым молоком и немного медом с корицей. Запах его пташки здесь особенно ярко ощущается, ведь альфа сейчас в квартире, которая омеге принадлежала до того, как тот был им похищен. До еще несколько раз воздух глубоко втягивает, наслаждаясь изысканным ароматом, пока медленно обходит квартиру. Все в ней дорогое, стильное, под стать хозяину. Под стать его красивой пташке… которой так не терпится крылья теперь обломать. Да так, чтоб до крови и болезненных криков. До слез на красивых щеках, что на ощупь, как бархат. Шинён ни разу не сомневается, что смерть Ви поистине будет и навсегда останется самой красивой из всех. Потому что он – самое прекрасное создание, у которого До отнимет жизнь. Это чистая правда. Он найдет его. Обязательно. Он уже чувствует, что в этой самой квартире непременно какая-то зацепка его ждет-не дождется и скоро себя покажет… Показывает. Стоит себе спокойно на каминной полке в главной спальне, и как только взгляд Шинёна на ту падает, внутри альфы едким дымом разносится тьма. И та поглощает буквально все. Та заведомо весь этот мир рушит, чтобы другой возродить. Тот, что теперь открылся у альфы перед глазами. Такой другой и очевидный настолько, что хочется хохотать. И альфа правда смеется. Громко, так, что руки буквально трясутся, когда он те протягивает… цепляет пальцами фотографию в рамке, что стоит на каминной полке. Смотрит на фото. Видит на том смутно знакомого, поразительно уродливого темноволосого омегу, дивится, что его красивая пташка могла когда-то быть таким гадким утенком, но важно сейчас совершенно другое… – Так вот, кто тебя у меня украл, – произносит он с нежностью. – Надо же, как неожиданно… И пальцами осторожно проводит по фотографии… на которой рядом со смутно знакомым, поразительно уродливым темноволосым омегой стоит молодой альфа. Альфа, имя которого До Шинёну давно прекрасно известно. – Ты удивил меня, Чон Чонгук. Поздравляю.