Раненый Феникс

На самом деле, Тэхён по натуре своей – человек очень устремленный, и если омега что-то задумал в своей симпатичной головке, от планов не отказывается, даже если те на какое-то время откладываются. Поэтому первым делом, как возвращается в гостиную после того, как убедился, что с Чонгуком все в порядке, прямой наводкой идет к мини-бару и наливает себе спиртного в новый бокал. Но на этот раз уже виски. Потому что нервы ни к черту. Да и зачем ему какое-то жалкое подобие сладкого напитка, когда неповторимый оригинал теперь рядом – буквально подойди и возьми. Усаживаясь с удобством на скамью возле рояля, Тэ осторожно пригубляет, тут же, впрочем, кривясь, но едва ли от горькости выпитого – просто искусанные в кровь губы дают о себе знать. Чтоб их. Но на самом деле такая острота ощущений даже приятна. Все они тут немного извращенцы, знаете ли… В гостиной вокруг него тихо. Тэхён позволяет себе глубокий усталый вздох, отставляет бокал на крышку рояля и трет ладонями помятое лицо, прежде чем коснуться пальцами белоснежных клавиш. Гладких и холодных. – Ты умеешь играть? – голос у Чонгука охрипший и Киму сразу выдает, что альфа тоже устал. Да и неудивительно это – на дворе практически ночь, и все эти волнения, они из кого захочешь душу вытряхнут. Тэхён поворачивается в сторону входа, окидывает альфу с головы до ног своим черным взглядом, а после лишь пожимает плечами. Ни черта он не умеет. – Сам-то как думаешь? – Ты хотел научиться, – говорит Чонгук, подходя ближе. Конечно, он все помнит. Помнит каждый их разговор, несмелый голос омеги, когда тот рассказывал другу о своих светлых мечтах. Тэхён всегда любил музыку, но не умел играть ни на одном инструменте. – Когда-нибудь… – тянет Ким, отворачиваясь обратно к клавишам, но не решаясь сильнее нажать. Не хочет беспорядочными звуками нарушать эту приятную тяжесть тишины и комфорта, что сейчас между ними. Чонгук же напротив – склоняется над ним, опуская кисть одной из рук на клавиши, и пальцы альфы приходят в движение. Медленная переливчатая трель из высоких нот рождается внутри дорогого инструмента, и рояль от умелых действий будто мурлычет, как большая черная кошка. Тэхён глаза свои прикрывает, поджимая губы, что дрожать начинают в улыбке. Он откидывается назад, плотнее соприкасаясь с сильной грудью и чувствуя, что внутри той бьется живое горячее сердце. Бьется, слава Богу, живое и невредимое. – Я чуть с ума не сошел, опять, – признается, дыхание свое затаив. – Я сразу понял, что ты… – Прости меня, ТэТэ, – его мягко очень перебивают, и омега чувствует на своей щеке тепло чужих губ, которое медленно затем переходит на скулу и ниже скользит по голой шее к тому самому сокровенному местечку, где от близости альфы начинает пульсировать обновленная метка. Которая теперь, к счастью, заживает гораздо быстрее и совсем не беспокоит. – Мне жаль, что тебе пришлось это пережить. Тэхён отстраняется, но ровно настолько, чтобы суметь альфе в глаза заглянуть, и с подозрением хмурится. – Ты ведь сейчас не только за сегодня пытаешься извиниться? Его снова, не сдержавшись, целуют. На этот раз в губы, что после произнесенной догадки даже не успевают сомкнуться, и Чонгук с Тэ на двоих разделяют дыхание, прежде чем ближе приникнуть друг к другу. Тэхён путается в мягких темных завитках, что на макушке у Чона стянуты в небольшом хвостике, а затем и вовсе срывает глупую резинку к чертям, от чего альфа тяжело вздыхает. Так-то лучше. Но их положение все еще не слишком удобное, и Тэхён видит, как брови у Чонгука заламываются, когда размыкает их губы, чтобы вдохнуть воздуха. Поврежденное плечо так быстро не пройдет, и пусть Джин любезно обколол все обезболивающим, его действие тоже не вечно. – Поговорим? – шепчет Тэхён спокойно, голову свою немного вбок наклоняя и смотря на альфу снизу вверх. Тот кивает в согласии. Они перемещаются на диван, чтобы было комфортнее, и Тэ предусмотрительно отползает от Чона подальше. Они реагируют друг на друга все еще слишком остро, и омега знает наверняка, чем в конечном счете закончиться может даже самый незначительный физический контакт. Они истинные, в конце концов, которые обрели друг друга совсем недавно и, вдобавок ко всему, связаны меткой. И любят друг друга. Пиздец. И у Тэхёна, возможно, от всего этого капельку кружится голова. Особенно когда омега чувствует, что густой знакомый запах ликера становится более концентрированным по мере того, как время, что они вместе проводят, увеличивается. Чонгук, возможно, пока даже не осознает этого – все инстинкты – но его внутренняя сущность сама прекрасно справляется, подчиняя омегу себе. А Ким сейчас слишком приятно расслаблен и чувствует себя в такой безопасности, что сил на сопротивление тратить не хочется от слова совсем. Он устал. Он хочет заботы и ласки. Но им, блять, нужен этот сраный разговор. Он просто необходим, потому что сука не могут эти несколько лет так бесследно раствориться между ними, не может прошлое так просто мимо пройти, не оставив своих следов. Это будет мешать. Обоим будет мешать. И рубец просто так не рассосется, будет лежать вечным бельмом на глазу, и со временем эйфория пройдет, а они все больше будут цепляться за этот шрам. Он будет бесить, раздражать, напоминая о себе и… и это может в конце концов все снова порушить. Тэхён не хочет этого. И видит, что Чонгук тоже не хочет. Они могут оправдаться тем, что время сейчас неподходящее, что за спиной притаилась опасность, что с их друзьями сейчас не пойми что, и каждый день может стать для любого последним, но… но сейчас вот они – сидят друг напротив друга, в глаза смотрят и дышат ликером с топленым молоком. Они любят друг друга. Они хотят друг друга понять. Хотят говорить и быть услышанными. Хотят вновь друг друга обрести. По-настоящему. Сколько им нужно времени? Вряд ли целая вечность. И пока все относительно тихо в Доме, пока Намджун уехал вытаскивать Ильби с Хосоком, Юнги отлучился к себе в комнату, чтобы переговорить с отцом, а Сокджин прилег отдохнуть, чувствуя недомогание, у них, возможно, есть пара свободных часов. И если судьба дарит им такую возможность здесь и сейчас, то почему бы и нет… Они сидят и друг на друга смотрят. Спокойно на этот раз, каждый осознавая эту потрясающую разницу с той их осознанной первой встречи, когда маски упали с лиц. И нет больше в глазах Тэхёна ни намека на ненависть, как нет и у Чона прежнего жалкого смирения и беспомощности в сложившейся ситуации. Здесь теперь рассудительный омега и сильный, уверенный в себе и в своих действиях альфа… Но еще здесь – два старых друга. Два школьника, что когда-то в своих сердцах позволили распуститься нежным лепесткам первой любви. Той самой, что, говорят, навсегда. Потому что те лепестки корни имеют такие сильные, что ими зарываются не только в плоть, но и в самую душу стремятся попасть. И попадают так метко, что почти насмерть. Насмерть, если попробовать эту любовь выкорчевать, обозвав сорняком. Они знают это оба. Они пытались. Они чуть друг друга не погубили и теперь… теперь больше так не хотят и снова подобное повторить не решатся. – Ты все еще закатываешь глаза, – хмыкает Тэхён наконец и продолжает, когда альфа чуть хмурится, не понимая, о чем речь: – Все еще закатываешь глаза. За секунду до того, как начать улыбаться над чем-то, знаешь… И закусываешь нижнюю губу с правой стороны, когда начинаешь думать про себя. А еще смешно морщишь нос, если тебя удивляют чьи-то слова… вот прямо сейчас, например. Чонгук слушает все, что Ким ему говорит, и улыбается, чувствуя, что в груди у него становится тепло. Он облокачивается на здоровую руку и ей подпирает голову. – А ты до сих пор втягиваешь голову в плечи, когда не хочешь, чтобы на тебя обращали слишком большое внимание. И складываешь руки чуть ниже груди, когда хочешь защитить себя… но не на публике. Там… – Чонгук на мгновение осекается. Он не хочет вспоминать Тэхёна в те моменты, когда он находился у До. Но вспоминает. – … ты совсем другой человек. Ты знаешь себя лучше всех, поэтому, думаю, нарочно избавляешься от присущих тебе жестов. Все становится отличным от того, кто сейчас сидит передо мной: твой взгляд, движения, жесты и мимика… это пугает. – Ким Ви – другой человек, – отвечает Тэхён спокойно. – Он и я – совершенно разные. И, возможно, мне следовало его давно уже возненавидеть… – горько усмехается омега. – Но?.. – тянет вопросительно Чон, чувствуя, что за словами Кима скрывается явное продолжение. – Но ненавидеть себя прежнего оказалось гораздо легче, – Тэ горько усмехается. – Как, впрочем, и тебя, Гук-и. Чонгуку хочется сейчас до смерти Тэхёна коснуться. Прижать к себе его маленькое тело и согреть теплом собственного. Хочется Тэхёна поцеловать. И не единожды, а буквально всю кожу покрыть поцелуями. Чтобы внушить ему любовь. Любовь к самому себе, потому что только так будет правильно. Тэхён не должен себя ненавидеть. Никогда не должен был – не за что. Но они все еще разговаривают. Им нельзя все испортить. – И ты все еще ненавидишь? – кого именно, Чонгук не уточняет, давая Тэхёну возможность самому решать, о чем стоит говорить первым. – Тебя – нет, – осторожно отвечают ему, наблюдая черными, блестящими глазами за реакцией с явным интересом. А у Чонгука в ушах предательски звенит собственное сердце, и к горлу подступает ком тошноты от радости, что вперемешку с облегчением. Не ненавидит. – А себя? Омега хмыкает, на этот раз для ответа ему требуется гораздо больше времени, но Чон терпеливо ждет. – Я… – Тэхён мягко усмехается и взгляд все же отводит, упираясь им в свои худые колени, вокруг которых пальцы рук нервно сплетаются в узел. – Я над этим работаю. Честно. Пытаюсь научиться… – кусает свои полные губы, но так же возвращает на альфу глаза, – … любить… себя. Я правда пытаюсь, Гук-и. Но это сложно. И Чонгук не выдерживает, все же вперед подается, чтобы хоть какой-то контакт получить. Сплетает вместе их руки. Холодные от отсутствия желаемого прикосновения. Оба крепко друг друга держат, улыбаются несмело, будто все это между ними – касания – в первый раз. Но такое и правда впервые, если подумать… Чонгуку хочется сказать Тэхёну о том, как сильно он его любит, но он прикусывает себе язык. Тэ и сам все прекрасно чувствует, как и альфа прекрасно чувствует то, что у омеги сейчас расцветает внутри. Потому что больше в нем нет страха, он испарился еще в ту злополучную ночь, когда Кима пытались увезти по тайному распоряжению До. Чон ярко тогда почувствовал, как что-то в омеге надломилось. Вероятно, толстый слой льда, что покрывал его сердце. Тогда-то он и начал таять. Тогда-то его ТэТэ и стал постепенно возвращаться к нему. – Я полюбил тебя с первого взгляда, ты знаешь? – тихо спрашивает Чонгук, начиная играть с его пальцами, а Тэхён, слыша эти слова, с такой силой кусает себя за губу, что от боли дергается. Но так лучше, лучше, чем расплакаться, как какой-то слабак. – Откуда, скажи на милость, мне было это знать? – фыркает. – Или это в порядке вещей – таким, как ты, влюбляться сразу же в таких, каким был я… – И каким же ты был, Тэхён? – с напором спрашивает его тут же Чонгук, но затем сам же омеге и отвечает. – Ты был сильным. Гораздо сильнее тех ублюдков, что пытались тебя задеть и обидеть. Сколько раз до меня такое происходило? – Ким снова не отвечает на поставленный вопрос. Возможно, потому что со счета он сбивался множество раз, а возможно, потому что в глазах уже собираться начали глупые слезы, и голос от этого мог предательски дрогнуть. – Но ты ни разу не прогнулся под них. – Чон практически шепчет, смотря на Тэ… с восхищением? – Не прогнулся ни разу. И не очерствел. Не побоялся открыться мне, подарить себя мне… Ты даже представить себе не можешь, как счастлив я был, имея возможность находиться рядом. Любить тебя и проводить с тобой каждый свой день. Наши школьные годы, что мы провели вместе, были самым счастливым временем для меня. Именно тогда я мог чувствовать, что по-настоящему жил… – А затем..? – Тэхёну говорить тяжело. И с каждой секундой все тяжелее, потому что оба они знают финал этой истории, который измениться не сможет, даже несмотря на то, что сама суть перед омегой меняется на глазах до неузнаваемости. – А затем школа закончилась, – тихо отвечает Чонгук. Альфа говорит очевидную вещь и этим лишь пытается отсрочить момент, когда придется рассказать о чем-то, что сказать тяжелее всего… но это делать приходится, и следующие свои слова он едва выдыхает: – Я думал, ты бросил меня. – Бросил?! – Тэхён почти кричит, округляя свои и без того большие глаза. Все в нем в этот самый момент будто взрывается, и от шока он даже первое время не может вспомнить родной язык… зато давно прекрасно заученное «fuck!!!» так и просится наружу. – Я?! Бросил?! Тебя?! Ему сейчас очень хочется кого-нибудь ударить. Желательно этого глупого альфу, что сидит рядом… но вид у того настолько подавленный, да и забинтованная рука не дают омеге опуститься до членовредительства. Поэтому Тэхён заставляет себя глубоко вдохнуть, прикрывая веки. И выдохнуть. – Чонгук? – зовет он, все еще не открывая глаз, и когда слышит в ответ смущенное мычание альфы, говорит ему: - Ты идиот? Чон прыскает, и когда Ким все же распахивает глаза, то видит, как тот нервно треплет свои волосы. – Я просто… – Чонгук пытается подобрать нужные слова, вздыхает. – Ты же уехал в Сеул, и я думал, что… – … что наша дружба была для меня чем-то временным? – спрашивает Ким уже мягче. И если игнорировать свое недовольство, вызванное недавними словами одного глупого альфы, Тэхён многое начинает понимать. Например, то, что все подростки в их тогдашнем возрасте, как бы ни казались супер крутыми, в себе пиздец как не уверены… И то, что они так и не поговорили серьезно о причинах, по которым Тэ так отчаянно хотел покинуть Тэгу... Омега ведь и правда ни разу не обмолвился о них, он не мог рассказать Чонгуку о своем отце. Тэ наконец-то сокращает расстояние между ними, подползая ближе и забираясь к Чону на колени, осторожно укладывает голову у того на груди так, чтобы не задеть ненароком пострадавшую половину тела. Тепло. – Я бы умер, останься я в Тэгу, – говорит тихо Тэхён, зная, что теперь Гук способен его понять. – Тэхван убил бы меня, а если не он – это бы сделал я сам. Мне искренне жаль, Чонгук-а… Его крепко обнимают за талию сильной рукой, притягивая ближе, так, чтобы их сердца бились напротив друг друга, успокаивая владельцев. Ведь сейчас все неважно, если они вместе, правда? Теперь никто не сможет их разлучить. А тех, кто попытается, ждет не самый радужный исход. Особенно теперь, когда Чон намерен всем показать свою истинную власть. Никто больше не посмеет разлучить Чонгука и его омегу. Никто больше не посмеет отобрать у него его ТэТэ. – Я люблю тебя, – только и говорит он, целуя Тэхёна в светлую макушку. – Так сильно люблю… Прости, что пытался отдалиться. Я боялся, как последний трус, что однажды ты скажешь, что уходишь раз и навсегда. Я боялся, что ты от меня откажешься. Это убило бы меня, Тэ… Поэтому я решил, что отдалиться от тебя постепенно, попытаться забыть – хорошая идея. – Но потом я вернулся, – напоминает Тэхён, нервно ворочаясь в объятиях Чона по мере того, как история подходила к своему страшному финалу – его разбитому вдребезги сердцу, которое испепелило Кима до основания. – Я мечтал увидеть тебя в тот день, – честно отвечает Чонгук. Снова целует, но теперь уже в теплый лоб омеги, чтобы затем пройтись по тому же месту кончиком носа и вдохнуть глубоко родной запах. – Он должен был стать счастливым… но на деле оказался полным чистого ужаса. Тэхван убил моих родителей, он и меня должен был убрать… я не имел права рисковать тобой, ведь после смерти отца и папы ты остался единственным, ради кого мне стоило жить. Последние слова альфы раздались вокруг едва слышным шепотом, но Тэхён прочувствовал их всем своим существом. И эти слова были самым ужасным, что Киму когда-либо случилось услышать. – Ты понимал, что я тебя возненавижу, – произносит омега утвердительно. Какие уж тут вопросы. – Ты на это надеялся. – Я надеялся, что так я тебя спасу… Больше никто из них не решился сказать больше ни слова. Тэхёну можно было, конечно, выкрикнуть отчаянное: «Но не спас!», можно было много еще чего наговорить, взорваться гневом вперемешку с ненавистью к самому себе, но… разве нужно? Разве для этого они здесь и сейчас? – Все это – прошлое, – в конце концов подводит омега краткий итог, умещая сухие теплые ладони на шее у Чона, чувствуя кончиками пальцев твердые ключицы и сильные мышцы. – Это всегда будет важно, но гораздо важнее для нас обоих должно быть то, что мы имеем сейчас. И ты уже знаешь: я простил тебя, Чон Чонгук, – Тэхён на секунду прикрывает глаза, ластится к альфе, слыша в ответ на свои слова тихое «спасибо», и вздыхает. – И мне осталось только попросить у тебя прощения. Его вдруг резко отстраняют, заставив голову чуть назад отклонить, заглядывают настойчиво в глаза, которые хоть стараются храбрость показать в первую очередь, но от Чонгука всей правды, как и всегда, не могут все равно утаить. Тэхёну страшно. Он не уверен в том, что полностью прощен может быть. За все. За свои многочисленные, по мнению самого омеги, слабости. – Никто не совершенен, Тэхён-а, – говорит ему Чонгук уверенно, стараясь и омеге часть своей уверенности внушить. – Все люди совершают ошибки. Все люди ранят других людей. И чаще всего ранят тех, кому больше всех остальных дороги. Это естественно, ведь, любя кого-то, мы становимся совершенно беззащитны. Ты оказался беззащитен передо мной, а я – перед тобой. И мы ранили друг друга, потому что даже не подозревали о наших взаимных чувствах. Но теперь знаем и больше не допустим подобного. Обещаю, этого не случится. Никогда больше, Тэ. – Но все-таки… – не унимается Тэхён, кусая свою нижнюю губу. – Боже… – Чонгук закатывает глаза, позабавленный тем фактом, что этому омеге всегда требуется конкретный ответ на все. – Конечно, я прощаю тебя, глупый. Ты прощен уже долгие годы, а любим мной еще больше времени. Как ты еще можешь в этом сомневаться? – Ну такой уж вот я человек, – фыркают ему в ответ и получается так, что еще и в губы, которые нетерпеливо уже вплотную к устам омеги приблизились. – Можно? – осторожно спрашивают. Тэхён от этого вопроса даже ненадолго замирает, смотрит на Чонгука рассеянно, чувствуя на своем лице чужое прерывистое дыхание. Так близко… так, как ни разу еще не было. Так, что близость эта заставляет нервно сглотнуть и ощутить влажность на ладонях, что все еще оглаживают сильную шею, изредка разрешая себе зарыться в волосы на затылке альфы. Он просто кивает отрывисто. И чувствует тут же, как его затягивают в нетерпеливый поцелуй. Быстрый, немного сухой поначалу, но равно до того момента, пока омегу не подхватывают сильной рукой, располагая удобнее на крепких бедрах так, чтобы тела оказались вплотную. И тогда губы Кима сами по себе распахиваются широко, позволяя альфе тут же нижнюю между своими двумя чувственно засосать, провести по той мокрым языком, оттянув и сорвав в награду нежный стон. Тэхён никогда не любил поцелуи. От чего-то они казались ему намного интимнее, чем секс, и потому пугали. Поцелуи предполагали особенное единение между одним человеком и другим, они требовали объятий, они требовали общих вдохов и выдохов, они заставляли Тэ чувствовать чужое сердце напротив своего. И сейчас Тэхён чувствует сердце напротив. Вот только на этот раз то не чужое ни разу. Оно кажется даже роднее того, что в его собственной груди бьется. Оно дарит жизнь гораздо более яркую, острую, ту, которой дышать хочется. Тэхён это самое сердце любит без памяти. Тэхён это сердце чувствовать не просто хочет, он в этом чувстве теперь нуждается. И потому поцелуй этот становится жадным, отчаянным и горячим. Поцелуй этот горький и пронзает болью приятной, потому что наслаждения в нем не меньше. И пламя их общее вспыхивает, не чувствуя больше, что существует в этом мире что-то, способное его сдержать, а погасить так тем более. – Сюда могут… войти, – бормочет Тэхён не очень связно, потому что губы все еще заняты делом более важным, чем разговоры о такой, казалось бы, мелочи, как приватность. Его свободные спортивки (читать как спортивки Чонгука) в районе паха уже неприлично натянуты, а сзади так вообще скоро грозятся насквозь пропитаться смазкой, потому что трение их тел, что плотно до сих пор друг к дружке прижаты, ощущается омегой просто восхитительно. И судя по тому, как натянулась дорогая ткань на брюках альфы под ним, Чонгук обо всем этом точно такого же мнения. Чон рычит тихо, заставляя Тэхёна тут же дернуться от этого глубокого звука и шире ноги расставить с обеих сторон от любимого. Он тянется куда-то и с журнального столика берет длинный пульт с кучей кнопок, одну из них нажимает не глядя, и Тэ слышит отчетливо единичный щелчок. Они заперты здесь. Ахуенно. Никто из них так это и не комментирует, за них это делают их последние предохранители, которые нахрен слетают, полностью раскрепощая. Тэхён в считанные секунды оказывается без футболки и выгибается грациозной кошкой, как только чувствует губы, а затем и острые клыки на своих ключицах. Стонет, когда касания продолжаются уже на груди, оставляя после себя влажный след, под которым кожа покрывается тут же мурашками. Чонгук останавливается на правом соске, тот осторожно пропуская меж губ, чтобы попробовать своим шершавым языком, и омега не может сдержаться – громко стонет, глаза зажмурив так крепко, что аж до ярких звезд. Он впивается пальцами Чону в волосы, которые находятся уже в полном беспорядке, заставляет голову запрокинуть и с напором целует, потому что собственные губы уже огнем горят в отсутствии требуемого контакта. Он в этом нуждается. Он этим сейчас живет. Ему хочется еще. Больше, ближе, сильнее, быстрее. Хочется глубоко, грязно и мокро. Так, чтобы подчиниться и так, чтобы самому подчинить. Хочется до смерти. Потому что он наконец-то живет. – Даже не думай, Чонгук-и, – он предупреждающе рычит, когда замечает, как альфа, морщась, пытается со своих плеч скинуть расстегнутую рубашку. Больно, Чонгуку больно. И Тэ смягчается, становится ласков с ним, нежно ведя ладонью по обнаженной груди к кромке брюк и заставляя Чона вверх нетерпеливо вскинуть узкие бедра и резко выдохнуть. – Я сам. Просто доверься мне, хорошо? В ответ он получает кивок и дарит альфе улыбку, прежде чем с его колен соскользнуть. Тэхён смотрит ему прямо в глаза, пока с себя скидывает последнее, потому чувствует и видит, как его обнаженное тело ласкает потяжелевший взгляд теплых глаз напротив. Руки у Чона сжимаются накрепко в кулаках, и Ким ухмыляется, небрежно откидывая назад свесившуюся на лоб челку. – Иди сюда, Тэ, – тихо зовут его, но омега ярко ощущает в родном голосе безошибочно читаемое предупреждение. Чонгук не любит, чтобы с ним играли, особенно сейчас, когда он более, чем обычно, оказался беспомощен. Но блять, Тэхён не был бы самим собой, если бы просто послушался. Поэтому омега делает навстречу один шаг, останавливается напротив альфы, как раз у его разведенных ног, меж которых видит прекрасно ярко выраженное возбуждение, что Тэхёну на самом деле ужасно льстит. Но ему хочется больше увидеть, поэтому он наклоняется, быстро справляясь с пряжкой чужого ремня, и приспускает с Чона штаны вместе с бельем, слыша в ответ нетерпеливое шипение. В заднице стремительно быстро намокает, кажется, только лишь от этого звука, и Тэ сам, не сдержавшись, тихо постанывает, не отказывая себе в удовольствии взять достоинство своего альфы в обе руки и, сдавив немного, погладить. – Блять, Тэ… И Чонгуку лучше не знать, как Тэхёну сейчас хочется взять его в рот, потому что да, "блять" – хорошее выражение того, что между ними происходит. Лучше и не придумаешь. Жаль, что у них не так много времени. Позже, позже они еще наверстают. Ким плавно разгибается, но только лишь для того, чтобы одну из своих ног широко в сторону отвести, расположив на диване рядом с бедром альфы, а затем со второй ногой проделать ровно то же самое. Оказаться прижатым к Чону вплотную. Тесно и горячо потереться о мускулистый живот своим сочащимся возбуждением, слушая грубоватые стоны, что рождаются у альфы внутри, пока его здоровая рука медленно вверх путь начинает прокладывать по гладкой мягкой коже тэхёновой ноги. Чонгук ведет подушечками пальцев прямо по мокрой дорожке смазки, что из омеги уже вовсю сочится мягкими толчками. Кажется, придется им позже сменить на диване обивку… И останавливается альфа только когда достигает тугого колечка мышц, которые от прикосновения тут же рефлекторно сокращаются, а сам омега скулит, закусывая губы. Чтобы затем расслабиться, прильнуть к Чону доверчиво, не боясь больше показать собственную нужду и желание. – Ты даже представить себе не можешь, сколько раз я это себе мысленно рисовал, – шепчет альфа ему прямо на ухо, прежде чем проникнуть указательным пальцем в горячее тело, и заставить Тэхёна слегка выгнуться, чтобы было удобнее тот принять, и разомкнуть губы, чтобы выдохнуть слабое: – Думаю, я как раз тот, кто представляет. Потому что я тоже… тоже... блять, столько раз… черт! Ким течет в его руках сейчас даже сильнее, чем в прошлый их раз, и потому, когда Чонгук извлекает из него один палец, чтобы тут же затем проникнуть в омегу двумя, у него по запястью стекать начинает теплая жидкость, пахнущая сладко топленым молоком, и это альфе крышу срывает напрочь. Чон рычит Тэхёну в его невозможные губы. – Не сдерживайся, – просит Ким, чувствуя, как альфа под ним становится с каждым мгновением все более напряжен. Истинность помогает омеге понять, что что-то не так. – Я далеко не хрустальный, Гук-и. – Я просто… боюсь навредить после того, как Шинён… – с губ альфы срывается ругательство, но теперь Тэ понимает, в чем дело. Он обхватывает Чонгука за запястье, заставляя выйти из его тела, кладет ладонь альфы себе на талию и целует. Мокро и долго, так, чтобы мозги у обоих успели поплыть к тому моменту, как Тэ, задыхаясь, берет в ладонь большой возбужденный член, направляя тот в себя. Они стонут оба, не в состоянии продолжать поцелуй, когда головка уже полностью оказывается внутри. – Никакого Шинёна, – все же, находит в себе силы Тэхён, чтобы сказать, – здесь только я и ты. Только я… и только ты… ох, черт возьми, Гук-и! Он плавно скользит вниз, насаживаясь на член до конца, хнычет, когда чувствует, как навстречу ему приподнимаются чужие бедра и как горячие ладони сжимают его поясницу в сильном кольце, из которого, кажется, не выбраться. И это так хорошо, что из глаз просто сраными искрами. Тэхён скулит, ощущая это невообразимо приятное чувство наполненности, а затем медленно начинает двигаться, седлая чонгуковы бедра. Они смотрят друг другу в глаза, шумно дышат, иногда на двоих разделяют редкие, но от этого не менее жаркие поцелуи. Небольшой член Кима в таком положении при каждом движении снизу вверх с мягким влажным звуком шлепает о подтянутую кожу живота омеги. Чонгук залипает на этом зрелище, потемневшим взглядом следит за ярко-розовой, блестящей от обильного количества смазки головкой, за паутинкой вен, что выступают под тонкой кожей, которая – альфа наверняка уже знает – очень чувствительна на его прикосновения. Зная, что подталкивает Тэхёна к краю, Чон касается его члена ладонью, тут же срывая стон с зацелованных им же самим губ, нежно сжимает и начинает двигать ритмично по стволу в такт их толчкам. Стеночки омеги вокруг него самого тут же сжимаются в предоргазменных судорогах, и Тэ скулить начинает почти неслышно, пока альфа поцелуями усеивает мягкую кожу его уже влажной от испарины грудной клетки. – Ты прекрасен, ТэТэ, – тихо стонет тоже, уже видя перед глазами яркие вспышки, что скоро грозятся унести его тело в объятия эйфории. – Ты просто невероятный сейчас… И чувствует, как омега, наконец, срывается. И первым летит. Чон не позволяет себе глаза закрывать, смотрит с благоговением, как Тэхён над ним вздрагивает, захваченный мелкой судорогой, слегка распахивает губы в немом стоне, пока внутри себя крепко и совершенно прекраснейшим образом сжимает Чонгука и теплой спермой орошает свои грудь и живот, а также альфу, который низко рычать начинает, прежде чем сам кончает тоже сильно и ярко. Чон выходит, прежде чем их с Тэ успевает связать узел, и они ненадолго замирают, крепко обнимая друг друга, губами прижимаясь к коже, которая после секса по-особенному разгоряченная и также по-особенному пахнет. Впрочем, наверное, этим же сейчас пропахла основательно и вся комната, так что, когда остальные вернутся, будет неловко… но никто из них двоих жалеть об этом ни разу, разумеется, не планирует. Они не могут отказаться друг от друга. Теперь – никогда подобного себе допустить не позволят. Тэхён отстраняется первым, довольно щурится, смотря на Чонгука, целует быстро в губы, чувствуя, как внутри разливается счастье. – Я люблю тебя, – шепчет тихо то, что когда-то так сильно боялся сказать, потому что и не надеялся, что может в ответ получить такое же тихое, но от этого не менее правдивое: – И я тебя тоже очень сильно люблю, мой ТэТэ. *** Они возвращаются ночью, когда стрелка часов уже перевалила за полночь. Но к тому времени в Доме никто, разумеется, еще и не думает ложиться спать, все ждут возвращения друзей или хотя бы какой-нибудь от них новости. Желательно хорошей и многообещающей. К тому времени Тэ с Чонгуком успевают переодеться и даже поужинать вместе с Юнги и Сокджином. И с Ёнджи, который по случаю знакомства неожиданно бросается на Чона из-за угла, повисая у того на штанине, а затем, пока альфа не успел еще сориентироваться, желтой молнией уносится по коридору. Тэхён на это лишь смущенно улыбается и отводит взгляд, будто он тут совершенно ни при чем. Чонгуку же остается только сокрушенно вздохнуть и смириться, ведь если ТэТэ хочет, то кто он такой, чтобы сказать ему нет. У Чона есть прекрасный повар, но для ужина уже слишком поздно, поэтому Сокджин заботливо готовит для их небольшой компании спагетти на скорую руку, а Тэ варит кофе в новой кофе-машине, за которую уже успел сердечно поблагодарить Юнги. Альфа все больше начинает ему нравится, и эта симпатия, кажется, взаимна, поэтому с Мином Тэхёну комфортно… как и с доктором Сокджином, который за все время, что они с Тэ знакомы, ни разу не сделал омеге ничего плохого, только хорошее. Поэтому Тэ решает, что все они здесь друзья, и он может им доверять так же, как и Чонгуку. Еще бы Чимин-и был здесь рядом с ним… но, кажется, Тэхён слишком многого хочет. Хотя бы, у того все хорошо, если верить Юнги… да и ощущениям самого Тэхёна. Потому что Пака он все еще чувствует. И тот правда в порядке. А потом это происходит. В жилом крыле появляются люди в костюмах, сообщая боссу о том, что Намджун и Ильби с Хосоком добрались до клана и сейчас находятся в госпитале. – Потому что Господин Ли ранен, – отвечает один из них, когда Тэхён обращается к ним, тут же вскочив с барного стула, на котором сидел, приканчивая остатки своего позднего ужина. И вот он снова бежит коридорами, только на этот раз не один, а в компании остальных, взглядом упираясь в спину Чонгука, что, разумеется, передвигаться способен гораздо быстрее омеги, пусть даже и сам недавно был ранен. Альфа переживает за Ильби очень сильно, и Тэхён правда его понимает, ведь тот его друг. И однажды Чон уже спас его от смерти. Неужели придется и сейчас?.. Они залетают в тесную палату своим воинственным отрядом и тормозят на пороге, чтобы не врезаться в снующих туда-сюда медиков. Джин на этот раз оказывается не при делах и остается этому втайне рад, потому что после очередной нервной встряски все еще так и не оправился. Омегу до сих пор ужасно тошнит и колени его мелко дрожат даже после перерыва на отдых. И сам он прекрасно может понять, почему… вот только другим этого пока не объяснишь. Ильби лежит на том же месте, которое ранее было занято Чоном, и слабо им усмехается. В одну его руку уже входит игла от капельницы, другая же заключена в ладонях Хосока, который весь белый, словно кусок известняка, но держится и взгляда своего от Ильби ни на секунду не отводит. – Ну и рожи у вас, – прыскает секретарь, едва отрывая от подушки лохматую голову. В уголке посиневших губ видны следы крови, и это всех заставляет вздрогнуть. – Вы как будто на войну собрались. Выдыхайте, здесь только я и Чон Хосок. – А затем обращается только к Тэхёну. – Дело сделано, Пташка, моя совесть чиста. Разрешите откланяться. И откидывается обессиленно обратно, сквозь зубы начиная шипеть, потому что медбрат осторожно в этот момент пытается отделить от тела омеги бинты, которыми замотана рана. Ту еще следует правильно обработать, а затем еще и зашить. Хосок бегает взволнованным взглядом от лица секретаря к постепенно обнажающейся ране и обратно, и неясно становится, кто именно из них кого за руку держит сейчас сильнее: то ли Чон Ильби, то ли Ильби Чона. А Тэхён следит за всеми этими действиями, замечает свежую кровь, которой становится как-то уж слишком много в простреленном боку Ильби, и к горлу внезапно тошнота подкатывает так стремительно, что буквально с ног сбивает, заставляя согнуться над первой же попавшейся емкостью. Кима рвет только что съеденным ужином, из глаз брызгают слезы, а руки трясутся, вцепившись в края металлического таза, что он на свое счастье заметил секундной ранее на полу. – Тэхён-а! – зовут его обеспокоенно, обнимая за плечи. Кто-то собирает его волосы, чтобы он те не испачкал в собственной блевотине. Все это продолжается еще несколько мучительных секунд, пока желудок омеги не оказывается пуст. Тэхёна поднимают на руки и уносят из госпиталя. Так он снова оказывается в жилом крыле, в комнате Чона, которую они теперь делят с альфой на двоих. Усаживают на край кровати, позволив упереться локтями в колени. Над ним тут же склоняется Джин. Доктор хмурится, берет его за запястье, чтобы отмерить пульс. – Ты как, Тэхён? Тэ пока что не понимает, как он. Перед глазами все подозрительно размытое и покачивается туда-сюда. Неподвижен остается только Чонгук, который взволнованно поглядывает на него из-за спины доктора, вероятно, им же и отстраненный, чтобы не мешал. – Ненавижу блевать, – все же мямлит он, и Сокджин хмыкает. Ну как тут не согласиться? – Скорее всего, перенервничал, – делает свое заключение, оборачиваясь на Чона, и тот кивает, давая понять, что услышал. – Лучше тебе поспать, Тэхён-а. Могу для верности ввести успокоительного, – предлагает ему врач, на что Ким отрицательно мотает головой. – Не нужно, Сокджин-щи, я уже в норме. Просто переволновался, как и сказали. Я просто хочу, чтобы все были живы, о`кей? Ильби… – С ним все будет в порядке, – тут же заверяют его. – Ранение серьезное, и крови потеряно много, но смерть ему уже точно не грозит, врачи его вытащат, а я прослежу. Ильби всем тут очень дорог. – Джин очень мягок с ним сейчас, объясняя на пальцах, будто ребенку, и Тэхён к нему по странному тянется. Хочется обнять этого красивого доброго хёна и не отпускать. Тэ снова мотает головой, чтобы прийти в себя и слабости свои задвинуть в дальний угол. Нашел время блять. Нужно быть сильным, а он раскис тут, как неженка. – Мне нужно поговорить с Намджуном, – произносит Чонгук. – Я должен быть в курсе всего, что происходит, и… – Иди, Гук-и, – Тэхён улыбается альфе через силу, хоть и чувствует себя с каждой секундой все более скверно. Все его мышцы как будто наливаются свинцом, а в голове стоит шум. – Я с ним побуду, – заверяет Сокджин, касаясь длинными и, как и положено врачам, ужасно холодными пальцами лба омеги, покрытого липкой испариной. – Спасибо, хён. Я скоро вернусь. Напоследок альфа склоняется над ним, целуя осторожно в макушку, а затем стремительно покидает спальню, чтобы вернуться к остальным. Тэхёну не хочется, чтобы Чон волновался еще и об этом, но в данный момент он бессилен над ситуацией, поэтому просто вздыхает обессиленно… и вдруг напрягается, чувствуя новый прилив тошноты. А через секунду уже подлетает к унитазу в ванной комнате, что к великому счастью совмещена со спальней. Но на этот раз желудок пуст, и омега просто скрючивается, мелко дрожа и давясь воздухом, пока по спине его гладят заботливые руки Сокджина. И лучше Тэхёну сейчас не видеть того, как внимательный доктор на него смотрит, потому что сам Джин в последнее время научился вмиг распознавать кое-какие симптомы… *** Врачи не разрешают Ильби покидать госпиталь, но из операционной его перемещают в просторную палату с удобной кроватью и парой мягких диванов для тех, кто решит остаться рядом. А желающих сразу на удивление много, на что Ильби, как следует даже еще не отошедший от наркоза, фыркает и по своему обыкновению закатывает глаза, бормоча не слушающимся языком, как чертовски он польщен и какие они все пиздец милые альфы. А альфы, которыми оказываются Чонгук, Намджун и Чон Хосок, вздохнуть себе позволяют, наконец, с облегчением, потому что уж если Ильби может включить суку, значит, тот в норме. И жить точно будет. Троица смотрит друг на друга, не в состоянии решить, кто из них останется. Чонгук заинтересованно оглядывает Чон Хосока, о котором с легкой руки Тэ наслышан и даже немного к тому ревновал, но никому в этом, конечно же, не признается. – Мы до сих пор не знакомы, – замечает он, протягивая Хосоку руку. – Чон Чонгук. Хо сдержанно улыбается и кивает, прежде чем ту пожать. – Чон Хосок… уж поверь, о тебе я наслышан. Чонгук хмыкает. – Могу себе представить. – А вот я как-то не очень могу… – тянет Хосок задумчиво, – … представить, что Тэ при первой же встрече не оторвал тебе голову. Но, видимо, он был в очень хорошем настроении и в нем остается до сих пор. И я правда этому рад, хоть до сих пор малость и дезориентирован всем этим. – Не заливай, Чон! – прилетает ему в спину от Ильби, и все снова обращают на него внимание. – Бля буду, он уже втянулся лучше вашего во всю эту херь. Даже почти меня не бесит. – Ну, не бесить Ильби – и впрямь достижение не из легких, – усмехается Намджун, ловя довольный взгляд дерзкого омеги. – Да помолчи ты хотя бы сейчас! – закатывает глаза Хосок. – Тебе вообще знакомо слово «благоразумие»? – А тебе знакомо слово «зануда»? – Ильби, подражая ему, тоже напоказ закатывает глаза. – Все, считай, что я передумал. Ты меня снова выбесил. Глупый неженка, что такого Тэхён в тебе нашел, не понимаю и понимать не хочу. Вали на все четыре! – Это у него от наркоза так язык развязался, – хмыкает Чонгук, забывшись и пытаясь сложить руки на груди, но через секунду морщится, потому что плечо напоминает о себе тут же острой болью. Он ловит на себе заинтересованный взгляд Хосока, разглядывающего неприкрытые футболкой бинты, и дергает уголком губ. Хосок не испуган, но переживает, скорее, о том, чтобы все были в порядке. Он… умеет расположить к себе. Даже незнакомцев. – Тебе самому не помешает немного отойти от всего, – говорит он Хосоку, и альфа перед ним, хоть и не согласен, чувствует каким-то шестым своим чувством, что этому человеку перечить не стоит. – Иначе Тэхён за тебя мне голову оторвет на этот раз точно, – добавляет с улыбкой, чтобы разрядить атмосферу и не выглядеть слишком уж угрожающим. – Как он, кстати? – Хосок хмурится, косясь в сторону выхода. – В норме, с ним сейчас наш доктор, – короткий взгляд на Намджуна. – Я уже говорил это Чимину и тебе тоже повторю: здесь Тэхён в безопасности. Я позабочусь об этом, обещаю. А ты иди, спустись на один этаж ниже и попроси кого-нибудь показать тебе пустую комнату. – Но Ильби… – Мы с Намджуном останемся, – Чонгук теперь говорит с большим напором, вынуждая себя послушаться, и снова смотрит на своего хёна, который согласно кивает ему. – Все равно нам нужно поговорить. – Ага, а мне все равно нужно это услышать, – хмыкает омега, как бы напоминая, что он здесь и никуда не делся. – Заткнем ему уши? – предлагает Намджун как бы невзначай. – Лучше уж рот, – добавляет Чонгук. – Или все вместе… – Ваше счастье, засранцы, что я не могу сейчас встать, – прилетает в альф обиженно, но с предательской улыбкой. Видно, что Ильби скучал и немного даже успел испугаться. Но слава Богу Хосок его вытащил, да… – Иди, Хосок-а, – бросает он, старательно отводя взгляд от альфы и делая вид, что это вовсе не с его губ сейчас сорвалась ласковая форма имени. – Тебе не помешает помыться, ты когда меня нес, я чуть не умер от твоего запаха. Кофе с грязью, кровью и потом – так себе сочетание. Альфа и правда уходит, решая послушаться Ильби. Чонгук даже удивлен этому, но комментировать не решается, так же, как и Нам, с которым они переглядываются и решают мудро промолчать. Вместо этого Чонгук спрашивает: – Что там вообще?.. – Полная херь, – усмехается Нам. А затем все начинает рассказывать. *** – Шинён собирает кланы. Видимо, чтобы раз и навсегда обозначить, кто идет за ним, а кто против. Это не удивительно, стоило ожидать от него подобной вещи. Видимо, До хочет поступить так, как делал всегда – запугать всех. Недавно он провернул подобное, застрелив прилюдно Ёнджуна, а затем попытавшись застрелить и меня… Чонгук усмехается, шевеля немного простреленным плечом, и тут же зарабатывает себе прищуренный взгляд черных глаз, в которых хоть и читается усталость, обладатель их стойко держится и продолжает рядом сидеть, не собираясь уйти отдыхать. Его маленький, но сильный омега, которому перечить себе же дороже, поэтому Чон переглядывается с ТэТэ, но молчит. Джин сказал, что тот в норме, и он привык доверять Киму. – Значит, До решил идти старым проверенным путем, – хмыкает Намджун. Он этой новости тоже не сказать, что сильно удивлен. – Да, – соглашается Чон. – Но в этом его главная ошибка. Теперь, когда мой клан не собирается прятаться, Шинён может очень сильно удивиться. Не думаешь же ты, что мы останемся сидеть без дела, как какие-то крысы в порту? – Значит, хочешь показать себя? – подает голос Юнги, начиная выглядеть заинтересованным. Все они сидят в гостиной, расположившись на диванах, что стоят четким квадратом, чтобы хорошо видеть каждого. Здесь Чонгук, Тэхён, Намджун, Сокджин и Юнги. И, возможно, одна парочка из их компании весьма рада тому, как хорошо работает в данном помещении вытяжка, о’кей? Потому что это и правда было бы неловко… Однако, Тэ все равно торопливо занял тот самый диван, мало ли. – Думаю, нам стоит заявиться на этот сбор, – предлагает Намджун, смотря на главу клана. – Проигнорировав его, мы упустим хороший шанс показать себя и просчитать силы других… думаю, многие, кто еще остался у До в подчинении, струхнут, увидев нас такими, какие мы есть. – Чего ты опасаешься? – Юнги щурится, наблюдая за Чоном внимательным взглядом, от того редко что может просто так ускользнуть, и этот раз – нихрена не исключение. – Я знаю Шинёна достаточно хорошо, – отвечает Чонгук задумчиво. – Достаточно для того, чтобы понимать, насколько он бешеный пес. Он может почувствовать, что его пытаются задушить, загнать в угол, и нападет первым. Он сделает это… и выпад будет неожиданным, как и всегда. Мы потеряли Ёнджуна… – напоминание зависает между ними, и хоть сказано только три жалких слова, все понимают, что за ними кроется слов целый океан и столько же чувств неподъемно тяжелых. За ними их скорбь и вина за то, что он умер, а они здесь – живые еще. – Значит, стоит отвлечь его внимание на что-то, – подает вдруг голос Тэхён и, встретив непонимающий взгляд своего альфы, ухмыляется. – Даже. Не. Думай. – О, еще как подумал. – Нет. – Да, Гук-и. – Нихуя. Чонгук рычит, чувствуя, что его самого теперь пытаются в угол загнать, и чувствует ярость внутри. Не на Тэхёна, конечно же, который неожиданно решил поиграть в супергероя, а на ситуацию в целом. – А идея-то хорошая, – хмыкает согласно предатель Юнги, зарабатывая новую порцию рычания от Чона. – Ну серьезно, Гук-а, с Тэхёном ничего не случится, пока мы рядом. – И с чего ты взял, что я отпущу тебя к До одного с твоим гребаным плечом? – щурится на этот раз сам Ким, взгляд свой от альфы отводить даже на секунду не собираясь. Они стоят друг друга, и это знают оба… как и все остальные, кто тут собрался. Даже истинность и метка ни разу не помогают Чонгуку усмирить своего омегу. Не на того нарвался, Чонгук-и. – Ты же понимаешь, что я с ума сойду, если тебе будет грозить опасность? – напоминает он, пытаясь Тэхёна все же образумить, но, к сожалению, очередная попытка оказывается тщетной, разбиваясь об упрямство омеги, который раз уж что-то решил для себя, то будет идти до победного. – Тогда хорошо, что никакой опасности для меня там не будет, – пожимает тот плечами, будто говорит о самых очевидных в их жизнях вещах. – Ну серьезно, Чонгук, этот клан пиздец какой сильный, и ты позволишь мне вот так просто остаться дома, пропустив все веселье? Я правда хочу помочь… – добавляет он, вдруг понизив свой голос и становясь серьезным. – И это отличный шанс. Сам прекрасно знаешь – До помешан на мне… и не то что бы я польщен этим всем, блять, но нам его повернутость, определенно, может стать на руку. Если ты позволишь мне там появиться. Тэ упрямо сжимает губы, снова выдерживая его взгляд, и Чонгук, хоть и зол все еще до красных пятен перед глазами, волей-не волей, но к омеге прислушивается. Тэхён умный и расчетливый, а еще четко осознает свои силы и возможности, одним словом, знает себе цену… Чону хочется поддаться, но ярость и желание уберечь, отгородить, сделать так, чтобы никогда больше этот сраный взгляд ублюдка на омегу не лег, с головой альфу кроют. И еще истинность эта в нем волком воет защищать свое всеми, блять, силами… – Я не могу, Тэхён, – отвечает, все же, альфа, с сожалением наблюдая, как взгляд у омеги тут же становится в разы холоднее. Но, собрав в кулак всю свою волю, отрезает оставшееся на корню: – Ты остаешься. И я за этим прослежу. Никто не решается комментировать слова альфы, но видно, что Тэхён этого сделать не боится, просто становится сейчас настолько зол, что слов у омеги просто подходящих нет. Но скоро он их найдет – Чонгук чувствует и мысленно стонет – и тогда лучше быть подальше. Очень, блять, далеко. – Кхм… мой отец хотел бы поговорить с тобой с глазу на глаз, – через несколько долгих секунд подает голос Юнги. – Завтра утром, – соглашается Чон на встречу. – Он, без сомнений, тоже намерен появиться на сборе, и мне не помешает информация с той стороны… Сухёну придется оставаться в игре, выказывая преданность До, это все еще может быть полезно для нас. – Именно об этом, думаю, речь и пойдет, – кивает Юнги и вдруг ерзает. – Чимин, вероятно, мне потом голову оторвет за то, что я не явился домой вместе с тобой… передашь ему привет? Тэхён в первый раз за то время, как его обломали, подает голос, тихо смеясь. – Голову… – усмехается, смотря на Юнги. – Бери ниже, хён. Он бесится из-за твоего отсутствия все сильнее с каждым днем, я же могу это чувствовать. Мин пару мгновений смотрит на омегу, пытаясь переварить услышанное и осознать весь пиздец сложившейся ситуации, уезжал-то он из дома «всего на несколько часов». – Вот блять, – в конце концов делает свой неутешительный вывод, уже в красках представляя, как обручальное кольцо, что он подарил Паку перед отъездом, летит в унитаз, как и все мечты альфы на совместное светлое будущее. – Прости… ты сказал, что можешь чувствовать своего друга? – вдруг хмурится Сокджин, впервые что-то говоря. – Могу, – кивает Тэхён, пожимая нервозно плечами. Ему не нравится говорить об этом… даже Сокджину. Это как будто только между ним и Чимин-и. Он будто должен уберечь, спрятать то, что их связывает, от посторонних глаз. Это его. Чимин – его человек. – И как давно? – не отстает Джин, подаваясь неосознанно вперед, взгляд его становится пугающе подозрительным, полные губы поджимаются. – Трудно сказать, – цедит Тэхён, вдруг почему-то ощетиниваясь, но старается подавить в себе неожиданно вспыхнувшую агрессию. Это все странно, раньше он еще не испытывал подобного. – Чувства обостряются, когда мы в разлуке или когда кому-то становится плохо. Сейчас, когда мы так долго вынуждены находиться на расстоянии, я чувствую его так четко, что иногда даже способен увидеть или услышать голос. – Черт возьми! – Сокджин вдруг возбужденно вскрикивает, но, впрочем, быстро сам себе зажимает рот ладонью. – Не знал, что вы соулмейты… – Соул-что? – По-другому – родственные души, – объясняет ему Джин, и все заинтересованно слушают, подаваясь к нему. Эта связь между двумя омегами всех удивляла, и теперь, оказывается, ей нашлось разумное объяснение, бывает же. Но это радует, особенно Чонгука и Юнги, которым, если честно, от этого иногда было пиздец как не по себе. – Эта связь чем-то напоминает истинность, но встречается только между представителями одного и того же пола. Чаще между омегами, чем между альфами, но и то – это очень большая редкость. Гораздо реже, чем истинность. На данный момент историей зафиксировано от силы три десятка подобных случаев. Эти узы очень сильны и крепнут на расстоянии. Ты всегда будешь чувствовать своего друга, если будешь далеко от него или кому-то из вас будет грозить опасность. Но только если сам этого хочешь. Главное отличие соулмейтов от истинных состоит в том, что среди вас двоих никто никому не подчиняется, вы с Чимином равны и в любой момент можете от этого отказаться. – Не хочу я от него отказываться, – шикает смущенно Тэхён, но в груди у него разливается радость от осознания того, что они с Чимином могут быть связаны таким образом. Надо же, соулмейты, а он и не знал… нужно рассказать об этом другу и побыстрее, он будет этому рад. Чонгук с Юнги обмениваются секундным взглядом, прочесть который могут разве что только они вдвоем. Кажется, им еще предстоит во всей красе познать это редкое явление на собственной шкуре… *** Когда они расходятся по комнатам, на землю уже вот-вот лягут первые солнечные лучи. Хорошо, что под землей все еще стоит непроглядная темень, и все, что требуется – выключить пару светильников. Это Тэхён сразу же и делает, заметив, как в спальню заходит Чонгук, у которого на лице – осторожная улыбка, и весь он такой домашний и мягкий, будто не показывал часом ранее эту свою чертову власть над всем и вся и ничего никому не запрещал. Тэ все еще чертовски сильно на него зол. Поэтому омега показательно выключает свет и отворачивается от двери, прижимая к груди Ёнджи, который только и рад, сворачиваясь рядом с теплым телом в тесный клубок. Зачем вообще нужны эти альфы, если Бог создал котят? За спиной у омеги вздыхают, а затем, спустя несколько мягких шагов по ковру босыми ногами, слышится шорох постельного белья, и матрац рядом с Тэхёном прогибается. Запах ликера нежно обволакивает, невольно заставляя расслабиться. И когда его осторожно обнимают, медленно притягивая к сильной груди, Тэ не может найти в себе силы сопротивляться и продолжать быть неприступной сукой. Им обоим это нужно просто, кажется, до смерти. – Прости меня, – шепчут ему на ухо, прежде чем прижаться теплыми губами к месту за самой мочкой, заставляя мурчать. – Я тебя люблю. Очень сильно, пойми. Тэхён устало вздыхает… а затем, плюнув на все окончательно, поворачивается к альфе и, крепко обвив его всеми своими конечностями, утыкается носом в шею под тихий низкий смешок. – Я тебя тоже, – отвечает, чувствуя, как своими губами при каждом слове касается кожи альфы, тому усложняя дыхание, и почему-то ему сейчас очень хочется плакать. Потому что он правда любит его. Любит сильно. И потому что сам он так же сильно любим.