Крылатая Свобода

Три дня прошли ну очень красочно: Врени продолжала упираться, всем своим нутром ощутив трудности упрямой твердолобой козы, которая смело бьется своими острыми рогами о препятствия, но в тот же миг натыкнулась этими самыми рогами на нереально непробиваемый лоб такой же упертой Ханджи. Пришлось смириться с поражением, что Зое с гордостью просто обломала упертой Гретхен рога и едва не разбила ей череп — так сильно в символическом смысле Врени брыкалась, не желая признавать правоту ученой, а потом с горестным видом пришлось смириться с тем, что ей все же придется ехать на этот прием. Начиная с четверга, Врени устроила забастовку Ханджи по теме того, что она не хочет ехать обратно в Стохесс — ну хоть вешайся на дереве, но она не хочет! Но Зое ничего не хотела слушать, продолжая с довольным видом напоминать девушке о будущей встрече с красавцем Маркусом, уже мечтательно закатывая глаза. Врени чуть не упала со стула, когда Ханджи уже успела в мечтах поженить этого богатого папенького сынка на рыжей простушке-разведчице и уже напридумывала им счастливую жизнь с толпой красивых детишек, вызвав опешевший окрик беспредельно удивленной Гретхен: «Ты что, с дуба упала?!» Правда, в этот момент, когда весьма ошарашенная таким заявлением подруги-ученой с шилом в заднице Врени удивленно орала о могучем дереве дубе, дверь вдруг без предупреждения открылась, и в кабинет вдруг вошел Леви, который, держа в руках несколько документов, изогнул бровь, услышав этот медвежий позыв, с явным вопросом «Ты дура, что ли?» посмотрев на сразу же присмирившую и стушевавшуюся девушку. Тогда Ханджи, внезапно вспомнив о «ненаглядности» капитана, которую подметили Стохесские алкаши, вдруг разразилась громким смехом, чуть не подавившись, и вновь принялась угорать и прокручивать случившуюся днем ранее, в среду, смешную истерику, тем самым вводя в ступор Аккермана еще больше. Наверное, тогда Леви окончательно убедился, что Зое страдает психическим расстройством. Окончательно вынеся мозг Кирштайну, который должен был покорно нести бремя лучшего друга взрывной Гретхен — то есть выслушивать ее причитания, потому что, кроме него, ей просто было некому нажаловаться на Ханджи и на Маркуса, — Врени задолбала его настолько за эти три дня, что он уже начал постепенно ненавидеть этого «богатого чмыря» по имени Маркус, которого парень в глаза не видел, но успел приобрести отменную антипатию к этому папенькому сынку. — Тьфу, я думаю, при встрече я не сдержусь и от души проедусь кулаком по его аристократичной харе, — недовольно шипел Жан, сидя возле поддержающего его Такера, который, уловив настроение парня, начал истошно голосить и вопить, отчаянно деря свою птичью глотку. — За что? — удивилась тогда Гретхен, отрываясь от эмоционального очередного рассказа о том, что Ханджи заставляет ее ехать с ними на прием. — За то, что стал причиной потери моего мозга, потому что его отменно склевала и выжрала чайной ложечкой ты, — не скупился на выражения Кирштайн, а Такер, залетевший на чердак через открытое окно, вновь продолжил истошно каркать. — И ты тоже разоралась, бешеная Бельчиха! — Чего? — тут же надулась Врени, не ожидая того, что Жан будет огрызаться. Но, в принципе, от него большего ждать не следовало — чувство собственного достоинства и комфорта были в нем сильнее чувства жалости. — Того! — выдал веский аргумент парень. — Хватит истерить, возьми в себя руки и терпи, раз так надо. Не мы такие — жизнь такая. И уж поверь, возможно, для тебя это все еще и положительно закончится! Я-то знаю, как вы, девки, рветесь замуж выскочить. А тут вот, как бы, сам на такое счастье глупый мальчик-дилетант нарвался. И чего мы жалуемся, собственно?! Эти грубые слова должны были обидеть Врени но она наоборот — задумалась над ними. Своим недовольным шипением Жан, наверное, открыл ей глаза и она, на удивление, вообще перестала о Маркусе потом вспоминать, решив сдаться и поехать на прием вместе с начальством. — А ты, братан-таракан, умеешь уговаривать, — вдруг криво усмехнулась Гретхен, тем самым удивив Жана своей спокойной реакцией. Парень-то думал, что сказанул лишнего и сейчас здесь просто случится глобальный взрыв, а ему самому придется отдуваться за сказанное, но был весьма поражен тому, что Врени прекрасно поняла его слова. Она даже не обиделась, что было вдвойне удивительно! Вместо ссоры и обиды девушка вдруг решила вытянуть Кирштайна на улицу, сказав Такеру ждать во дворе (ворон тут же, распушив свой черный хвост, выпрыгнул в окно, сразу же расправляя крылья), а потом, захватив свою гитару, потащила Кирштайна прочь с чердака, прыгая по ступенькам и не обращая внимания на ругательства, которыми парень обильно приправлял свою речь из-за того, что не мог угнаться за девушкой и чуть было не полетел носом вниз на ступеньках. Жан был совсем немного — отдаленно, совсем отдаленно — похож на Дирка. Он был точно так же высок, широкоплеч, а в почти желтых его глазах плескались самые разные эмоции. Он был немного похож на Иво, наверное, именно поэтому и оказался, так сказать, «избранным» Белки, которая до одури скучала по погибшему другу. Вот только пока что Кирштайн не составлял девушке компанию по игре на гитаре. Что, в принципе, она и решила исправить, выведя недовольного парня на улицу и усевшись вместе с ним на скамейку под деревом. Они смеялись. Искренне, как лучшие друзья, которые прошли через несколько трудных лет крепкой дружбы, хоть были знакомы всего полтора месяца. Врени играла на гитаре, а Кирштайн, отбросив прочь всю свою гордость, просто был самим собой. Гретхен даже поразилась тому, как же может измениться этот русоволосый парень с ореховыми глазами — он был задорный, общительный и хохочущий. Таким — добрым и радостным — он девушке нравился даже больше, чем тем, кем он часто был — упертым, гордым бараном, хоть и умеющим беспокоиться за других. В эти моменты Врени могла Жана назвать даже вполне милым очаровашкой, а еще — она внезапно, совершенно не зная об этом до этого, обнаружила, что у этого парня, черт возьми, ямочки на щеках. Ямочки! На щеках! У Жана! Черт его дери! А он этого никогда не показывал. Врени об этом вообще ни сном, ни духом! Пока Кирштайн пытался тоже сыграть на гитаре под звонкий, заливистый, но приятный смех своей рыжей подруги-грызуна, эти ребята даже не подозревали, что за ними наблюдают. Пара серых глаз внимательно, не мигая, наблюдала за этими двумя, а их обладатель был серьезен, как никогда. Леви, стоявший у окна в кабинете Эрвина и оперевшийся одной рукой на подоконник, слегка прищурил свои какие-то кошачьи загадочные глаза, не отводя своего взгляда от сидящих под деревом молодых разведчиков, которым, видимо, дел не хватало, кроме как песенки под окнами распевать. Дирк погиб, оставил, по мнению капитана, влюбленную Врени одну, и Леви даже позлорадствовал этому. Как вдруг на месте Иво совершенно неожиданно появился Жан, который, хоть и иногда блистал своей тупостью, но успел за эти четыре безумных года завоевать должное уважение Аккермана. И что теперь? Теперь капитан видит не преданного Разведке солдата, а, наверное, влюбленную мямлю! Что ж Врени проблемная дура-то такая? Всех в себя влюбляет. Может, у Леви уже крыша поехала? Может, у него уже паранойя развилась? Почему у него все мысли о влюбленности? «О, брат, это уже психоз у тебя, — слащаво пропел внутренний голос, который очень «кстати» вылез из дальних уголков холодной капитанской души, чтобы в совсем неподходящий момент подоставать угрызениями совести брюнета. — Совсем ку-ку, да? От недостатка женского внимания крыша едет, ты на ней?» «Заткнись, — бросил мысленно Леви, продолжая смотреть в окно, за которым, под деревом, сидела сопливая парочка. — Тебя еще не хватало.» «О-о-о, завидуем? — сладенько, лениво, но в то же время хитро протянул голос в подсознании. — У самого-то вообще никого нет. Одинокий олух.» Леви раздраженно послал эти чертовы мысли на все четыре стороны, но внешне он был совершенно спокоен, как вдоволь и всласть нажравшаяся змея, которая дрыхнет на солнышке. Ей-Богу, если бы кто-нибудь узнает, что Аккерман от нечего делать сам с собой разговаривает, его ж за психа посчитают. Тьфу, у Леви точно крыша едет. «А ты на ней», — добавил, поддакнув, ехидный голосок, а потом скрылся в просторах безграничного мужского подсознания. — Леви, что ты туда так пялишься? — спросил вдруг Смит, в кабинете которого, собственно, и находился Леви. Командир сидел за своим столом, наводя порядок среди бумаг, пока брюнет с весьма философским видом смотрел в окно и, как казалось блондину, думал о жизни. Вот только, приглядевшись, Эрвин заметил, что смотрит Аккерман в одну точку. Что и странно. Видимо, кого-то высматривает. Послышался звук отодвигаемого стула, и командир подошел к капитану, тоже уставившись в окно, как раз в ту сторону, куда смотрел сероглазый, тут же слегка поднял брови, увидев дурачущихся Жана и Врени, сидящих под деревом, рядом с которыми, на удивление, на скамейке восседал ворон Такер. И почему Леви так напряженно на них смотрит?.. — Что случилось? — решил поинтересоваться Эрвин, так как ответа на свой прошлый вопрос он так и не дождался. — Чем они тебе не угодили? Леви поджал губы. — Нечего орать под окнами, как дворовые мартовские кошаки, — процедил он, своими словами активизировав до этого дремлящий внутренний голос. «Вранье, вранье! И не гони на котов!» — противно заголосил он, который, в принципе, был отправлен после этого Аккерманом в ближайшие кусты. Или в окно. Капитан сам прекрасно понял, что почему-то злится отнюдь не от громких воплей молодежи, а от какого-то странного, но неприятного чувства. Обида? Нет... Ревность? Нет! Аккерман вздрогнул. Какая ревность? Тьфу, крыша окончательно поехала. И хоть голос скрылся в тумане подсознания, его смех в своей голове Леви услышал просто прекрасно — противный, ехидный такой, переполненный сарказмом. Капитан бы в жизни так не засмеялся. «Да, серьёзно, какая ревность? — вдруг выдал голос. — У тебя-то, трухлявого пня, уже все эмоции успели атрофироваться!» Такого рода угрызениями и размышлениями Леви страдает давно. Возможно, у него реально что-то не то с головой, хотя на свою железную психику он совсем не жалуется. Хоть внешне Аккерман привык оставаться спокойным и бесстрастным, но выплеск эмоций, пусть и внутренний, все же нужен и необходим человеку. И если у общественности сложилось о капитане мнение, как о совершенно спокойном и холодном изверге, то внутри у него, можно сказать, постоянно взрываются эмоциональные вспышки, и сам мужчина привык разговаривать в это время сам с собой, не стесняясь обвинять себя во всех своих тайных слабостях. Это же его голова — и туда никто сунуться не сможет, а поэтому можно и не париться. Вот только у Эрвина, видимо, все же была способность проверять чужие головы и читать чужие мысли. Иначе как объяснить то, что он прекрасно понял, почему капитан так смотрит? Неужели, его все же зацепила рыжая девчонка? Вот только чем?.. — В субботу вечером мы отправимся в Стохесс, — решил на всякий случай напомнить Смит, смотря уже не на молодых разведчиков, а на небо, которое затянули пышные белые облака. — Я в курсе, — безэмоционально буркнул Леви, прикрывая глаза, а потом и вовсе отошел от окна и открыл дверь, намереваясь выйти из кабинета. Уже на пороге он остановился и, едва слышно вздохнув, но Эрвин этот вздох прекрасно услышал, произнес: — Не нравится она мне. От нее много проблем. С этими словами капитан покинул помещение, закрыв за собой дверь и оставив командира одного в кабинете. Не нравится она ему. Особенная какая-то девушка. Эрвин понять не может этого странного брюнета: то он смотрит на нее как-то странно — с примесью презрения и ревности одновременно, — то он вдруг говорит, словно заставляя самого себя, что она ему не нравится и он ей не доверяет. Тьфу, а еще говорят — у женщин мысли путаются. В таком случае у Аккермана мысли запутались гораздо сильнее, чем у слабого пола. «Что-то мне подсказывает, — подумал Эрвин, вновь посмотрев в окно, где Врени сидела рядом с Жаном на скамейке и пыталась парня научить играть на гитаре, — что все только начинается, Леви. Кажется, с ней не все так просто.» Кто же мог подумать, что этот проницательный блондин окажется чертовски прав! С ней не все так просто, и увы — все не так просто будет не только у нее, но и почти у всей Разведки. В это самое время, пока Эрвин был занят бумагами и размышлениями уже наедине с самим собой после ухода обремененного капитана, этажом выше, в мужском крыле, в комнате «258», возле окна, которое выходило как раз на тренировочный двор, столпились парни из сто четвертого выпуска, очень внимательно наблюдая за лавочкой под деревом. — Жан влюбился? — тихо, но с интересом и подозрением спросил Армин, оперевшись руками о подоконник и, прищурив свои большие голубые глаза, наблюдая за своим русым другом внизу. — Да бред! — возмутился, не согласился с блондином Эрен, стоявший рядом и готовый чуть ли не из окна вывешиваться, чтобы услышать, о чем там эти ребятушки разговаривают. — Эта Лошадиная Морда на такое не способна! — Хе-хе, — только и проговорил Конни, словно не от мира сего, глупо, но хитренько улыбаясь, рассматривая Жана во дворе. — Что «хе-хе»? — нахмурился Эрен. — Если такое дело, Врени надо спасать! Она ж повесится с таким-то благоверным. Вот счастье, блин, ей на голову упало. А вообще, я сомневаюсь, что Кирштайн способен на такие чувства. — Ты про любовь? — спросил Конни. — Я про влюбленность! — фыркнул Йегер, на секунду прикрывая глаза. — До любви ему вообще, как раку до луны! — Но ведь Микаса же ему нравилась, — возразил Армин. — Благо, что теперь не нравится, — процедил сквозь плотно сжатые зубы шатен. — Теперь Врени жалко. — Да оставь ты ее, — отмахнулся Арлерт. — И от Жана отстань, они сами разберутся. А со стороны Кирштайн и Гретхен смотрелись реально как влюбленная парочка. Вот только ни Врени, ни Жан не знали об этом, даже не догадывались, какие разговоры ведутся у них за спиной. * * * * * День Икс, как Врени окрестила субботу, вечером которой она с начальством отчаливает в Стохесс, стремительно настал. Решив не обращать внимания на то, что Гретхен едет на прием, Леви вдоволь загонял ее на уборке, придираясь к каждому пятнышку на столе обширной столовой и делая выговор по поводу грязной тряпки. Он словно мстил. А за что мстил? За что? Непонятно. Врени же, стиснув зубы, молча выслушивала колкие замечания, изредка приправленные едкими выражениями со стороны капитана. Он словно хотел ее унизить перед всеми, с кем вместе она убиралась, хотел ее сломать, втоптать в грязь. А когда вдруг Леви сказал, что в Разведке надо работать на благо человечеству, а не крутить шуры-муры, а рыжая этого уже во второй раз понять не может своим атрофировавшимся мозгом, Врени едва не закричала от гнева на этого индюка, но насторожилась. Этот мелкий упырь до сих пор считал, что Врени была влюблена в покойного Дирка, но про кого он думает на этот раз? Почему он сказал про «второй раз понять не можешь»? Кто был этим самым «вторым»? Как бы странно и смешно это не звучало, а Гретхен даже не знала, про кого говорит сбрендивший капитан. Что он никак жить ей спокойно не позволит? Он словно маленький ребенок с шилом в заднице, который напридумывал себе всякого и сейчас был похуже всякой сплетницы-женщины. А Леви продолжал ее тиранить. Девушке даже показалось, что она не доживет до вечера этой поганой субботы. А Микаса, Саша, Имир и Криста как-то не по-доброму, с подозрением, удивлением и презрением наблюдали за тем, как Аккерман морально втаптывает в грязь Гретхен. И если Ленц и Браус были весьма удивлены, смотря на все это широко распахнутыми глазами, то Микаса и Имир с подозрением прищурились. — Капитан, достаточно, — вдруг оборвала Леви Микаса, пока Врени пылала от жуткого гнева, так плотно и сильно сжав руки в кулаки, что начали болеть пальцы. Сама Аккерман была в легком недоумении все это время. Она никогда не видела брюнета таким уж слишком разговорчивым, но чувство справедливости у девушки было слишком сильное и острое, и ей было неприятно смотреть, как буквально ни за что отчитывают ни в чем не повинную Гретхен. Леви, услышав это, замолчал, повернув голову в сторону брюнетки. Серые глаза встретились с такими же серыми. Упертости в обоих Аккерманах было хоть отбавляй, но на этот раз капитан решил уступить, отступить, поняв, что злится буквально не из-за чего. Почему он сорвался на Врени? Он не знает. После этого Гретхен разъяренной фурией влетела в кабинет Ханджи и начала очень эмоционально рассказывать об этом козле-капитане. Злости и просто непросветной ярости было в рыжей бестии хоть отбавляй. — Этот индюк на меня ни за что взъелся! — чуть ли не кричала Врени, пытаясь поделиться своими чувствами с весьма удивленной Зое, которая такого поведения от Аккермана не ожидала. — Придрался к грязной тряпке, но я ее вымыть хотела! Унижал при всех, чтоб его ночью волки сожрали! Как же он меня достал! Что я ему сделала?! Он опять бесится из-за ничего, так еще и опять мне выносит мозги насчет того, что я какие-то шуры-муры кручу! С кем, его дивизию?! Какие, к чертям собачьим, шуры-муры?! Врени и не знала, что, пока она выносила мозг ученой, ее прекрасно слышал Эрвин, который собирался зайти кое-что спросить у Ханджи. Вот только на подходе к двери майора он услышал весьма разгоряченный эмоциональный рассказ о возмущениях Гретхен. Он бы сказал этой бестии, что нельзя так распускать язык в отношении начальства, но только потом, прислушавшись и услышав слова «шуры-муры», передумал что-либо говорить девушке. Он даже к Ханджи не зашел тогда. Он прекрасно понял, о чем она говорит. И, если честно, даже Смит не может понять, что за чертовщина происходит с Аккерманом. Почему брюнет, не обращавший до этого никакого внимания на солдат и не лезший в их личные дела вдруг стал так активно противиться Гретхен, которая ему ничего не сделала? У Врени даже малейшее настроение ехать в Стохесс улетучилось окончательно и безвозвратно. Одна мысль о том, что она будет ехать туда в одной повозке с этим полоумным сбрендившим коротышкой, вызывала в ней дрожь от переполнявшего гнева, который так и выплескивался, пока девушка рассказывала все, что накипело, Ханджи. Ух, а день-то еще не закончился! Ей придется провести бессонную ночку на том сборище уважаемых людей! Вот только у девушки такое чувство, что она сейчас взорвется. Она даже была не удивлена, когда Зое сказала, что она красная от гнева, как рак. Тем не менее, ей пришлось в скором времени уйти на чердак, чтобы переодеться. Есть ли у Врени подходящее платье? Конечно же нет! Откуда, собственно, у нее взялось бы вечернее парадное платье, когда девушка ненавидит платья и юбки? Но платье все же было. Эрна всегда славилась своей любовью к нарядам, поэтому в шкафу, куда Гретхен очень редко залазила, рыжая нашла ее легкое, но до одури красивое платье, которое поспешила примерить. На удивление, даже несмотря на то, что погибшая подруга была, наверное, на полголовы выше Врени, но платье подошло. Длинное, до пола, бледно-голубое милое платьице без каких-либо кружавок и тому подобного. Легкая почти прозрачная ткань, словно фата невесты, украшала юбку платья и рукава, делая девушку похожей на ангела — у нее словно крылья появились. При одном дуновении ветра эта ткань развевается. Одевшись, Врени посмотрела на себя в зеркало, а ее губы тут же скривились. Да, просто прекрасно подходит это красивейшее платье к ее странному лицу и ужасной прическе. Просто блеск. Роковая женщина! Никто ж не знал, что ей придется надеть платье... Но времени не было. Расчесав свои рыжие волосы, чтобы они хоть недолго, но не стояли дыбом и не торчали в разные стороны, девушка нацепила на шею кулон Эрны, так сказать, «на счастье», а потом спустилась вниз и вышла на улицу, где уже стояла повозка. Нет, вернее, даже не так. Карета! Карета, блин, которая глобально отличалась от той скрипучей кибитки, в которой девушка ехала в прошлый раз. Вот это перемены! Возле этой кареты стоял как обычно одетый в свой черный костюм Леви, который опять взбесил Гретхен одним только своим видом, а рядом с ним была Ханджи, которая своим видом рыжую поразила. Одетая в бледно-желтое простое, совсем простое платье, она была с распущенными волосами, которые оказались в реале ниже ее плеч, а на лице были уже другие очки — не те стекла, которые она носила для удобства. А вот когда на улицу вышел Смит, а Врени так и уставилась, залюбовавшись, на него, потому что ни разу не видела командира в черном костюме, который был похож на костюм Леви, девушка приготовилась к тому, что будет дальше. Потому что дальше случится много чего. Этот прием навсегда останется в памяти девушки, и именно он станет причиной всех дальнейших бед. Началась игра, о которой Врени не знала. Но она была игроком. Продолжение следует... Fall Out Boy — Centuries