Крылатая Свобода

— Это точно подстроил этот мелкий ублюдок! Это однозначно был он! Леви тяжело выдохнул, восстанавливая свои силы, а потом, вновь набрав в грудь воздуха, опять постучал пальцами по столу, с жаром и ненавистью рассказывая Смиту все, что произошло на кладбище. — Ему однозначно что-то нужно от Гретхен. Но что — по нему сказать нельзя, умеет же с эмоциями справляться, — раздраженно выплюнул капитан, исподлобья смотря на то, как Эрвин задумчиво трет большими пальцами переносицу, сцепив руки в замке возле лица. — Луц от нее отлепиться не может! Все лезет и лезет. — Ты не слышал, о чем он говорил? — спросил Эрвин, на что Леви лишь устало покачал головой. — Он опять ей ничего не говорил по делу. Я буквально рядом стоял, когда он подошел к Гретхен. Он тогда спросил у нее про то, что случилось в Разведке, а потом вдруг схватил ее за плечи. И да, я услышал, что он в этот момент говорил: «Я хотел извиниться за тот случай», кажется... Вроде того. — Что за случай? — сразу насторожился еще больше Смит. Информации явно не хватало, но было ясно, что на горизонте намечается что-то недоброе. Аккерман сделал глоток чая из кружки, чтобы смочить пересохшее горло, а потом продолжил: — Помнишь, на приеме он ее уводил куда-то? Потом я у нее спросил, зачем она ему тогда понадобилась. Но... — Леви сжал руку в кулак, вспоминая, что тогда сказала ему рыжая на скамейке под деревом. — Тогда он сказал, что она ему «нравится», — он показал пальцами кавычки, — ничего большего она не сказала. Но что-то мне подсказывает, что тогда произошло что-то большее, чем то, что поведала она. Я же тебе говорил, что у нее мозгов хватило свалить оттуда побыстрее, но все же... — Думаешь, он к ней приставал? — слегка изогнул бровь Эрвин, а Леви лишь фыркнул. — Я в этом уверен, — с уверенностью выдал брюнет. — Врени была растеряна, смущена. Хотя, не факт, конечно, что с ней произошло именно то, что я сейчас имею ввиду, но все же — Маркусу доверять нельзя однозначно. И ему точно что-то надо. Смит лишь задумчиво кивнул, мысленно раставляя все факты по полочкам. Но все равно в голове был бардак: даже командир был не в состоянии понять, чего хочет Маркус от Гретхен и почему он выбрал именно ее. Подумать только — он, человек, который знает психологию и всегда наблюдает за людьми, заранее просчитывая их дальнейшие шаги, сейчас не может понять действия молодого молокососа из богатой семейки. Но что надо Луцу от Разведки в этом случае? Сейчас в Разведотряде царит спокойствие, на ближайшие месяца два не планируется никаких вылазок, солдат почти не вызывали ни на какие мероприятия, да и денег никто никому не был должен. Так чего же добивается пронырливый Маркус? — Может, у него есть личные причины относительно Врени? — предположил командир, не отказываясь от факта личной жизни каждого солдата. На это предположение Леви лишь с сарказмом изогнул тонкую бровь. — Максимум, кем он может ей оказаться — так это мужем по расчету. Чему, естественно, не бывать. — Ты так в этом уверен? — Более чем, — уверенно отозвался капитан, а потом вдруг чуть ли не наизусть рассказал то, что было написано о Гретхен в кадетском документе о выпуске: — Ее родители — Эвелин и Роберт Гретхен — были простолюдинами, жили возле стены Роза. Отец — плотник, а мать на заказ шила одежду, а Врени — их дочь, также по документам была оформена как их единственный ребенок. Кстати, потом Роберт был убит в Тросте толпой разбойников, Эвелин скончалась спустя пару месяцев. — И что это нам дает? — задал встречный вопрос Эрвин. — И вообще, ты что, ее биографию наизусть знаешь? — Пришлось читать, — легко отмахнулся Леви, не желая признавать, что об этой девчонке ему самому было интересно читать. — А дает это нам то, что у Гретхен никаких связей с родом Луцов не было даже по родовой линии. Никаких связей. А ты что, совсем отчеты о новеньких не читал? — Этим всегда ты занимался, — пожал плечами Смит, внимательно слушая рассказ Аккермана. — После смерти родителей о жизни Гретхен не было никаких сведений, но тогда, когда я поехал вместе с Ханджи в Стохесс и был вынужден быть для этой рыжей дуры нянькой, — Леви выразительно посмотрел на блондина, как бы намекая, что все эти мучения ему пришлось испытать только благодаря ему, — то мы встретили какую-то Кэтрин, которая оказалась сестрой Эвелин. По ее словам, Врени сбежала из дома вскоре после смерти матери. Где Гретхен была все это время — неизвестно. — И в это время умудрилась найти себе врага в качестве Маркуса? — Нет, она Маркуса не знала совсем, — покачал головой Леви. — Откуда ты это знаешь? — поинтересовался Эрвин, удивляясь, откуда у капитана столько информации по одному солдату. — Ханджи рассказала, — хмыкнул Аккерман. — Оказывается, полезно, когда Врени умудрилась подружиться с очкастой. Они часто разговаривали, и Гретхен поведала нашей четырехглазой майорше то, что впервые Маркуса видит. — Ясно. — Поступила в Кадетку в возрасте шестнадцати, даже около семнадцати лет вместе с Дирком Иво, училась, как и положено, два года, стала первой в списке лучших рекрутов. В самом начале обучения, после одной тяжелой тренировки, была госпитализирована и отстранена от учебы на три недели из-за травмы. Потом поступила в Разведку. Сказочке конец. Эрвин задумался. Почему Маркус все же выбрал Гретхен в качестве жертвы? Что она ему успела сделать? — И в итоге мы даже не знаем, что надо этому засранцу, — словно прочитал его мысли Леви, подытожив: — И в ближайшее время узнать не сможем. — И все же, ты думаешь, что это Маркус подослал к нам убийцу? — вновь пришел к началу разговора командир. — Естественно. Он знал слишком много для не очевидца произошедшего. «И он точно за это поплатится», — подумал Леви, сжав руку в кулак. *  *  *  *  * Ей опять снились зеленые глаза. Изумрудные, яркие, серьезные и задумчивые глаза сосредоточенного мужчины в очках, который склонился над ней, сверля в ней дыру своим тяжелым хмурым взглядом. Как в том сне, когда Врени случайно заснула на посту. Только вот теперь она отчетливо слышала рядом с собой детский плач. Надрывный, взывающий к жалости плач ребенка, который словно умолял о чем-то. Врени опять пыталась поговорить со склонившимся над ней мужчиной, пыталась что-то сказать, но вместо этого беззвучно открывала рот, широко распахнутыми испуганными глазами уставившись на зеленоглазого незнакомца. Его ровный нос, ярко выраженные скулы и легкая щетина на подбородке казались ей настолько знакомыми, что девушка даже испугалась этого чувства. Перед ней словно был человек, которого она однажды уже видела, и речь идет не о прошлом сне с этим же мужчиной. Только сейчас Врени разглядела на его щеке белую полоску шрама, и, черт возьми, она точно этот шрам где-то видела. Но где? На острые черты лица незнакомца легла тень, делая их еще острее и ужасающе, пугающе и внушительнее. Мужчина был сосредоточен, его тонкие губы сжаты в тонкую линию, а достаточно густые брови сведены на переносице, выдавая то, насколько он напряжен. Сквозь пелену страха перед глазами Гретхен заметила выступившие на его лбу капельки пота, а прямоугольные очки, за которыми были изумрудные глаза, сверкали так, словно хотели ослепить. Врени опять открыла рот, пытаясь хоть что-то сказать, но ничего не вышло — она была словно немая. Но плач ребенка стал громче, еще надрывнее и душещипательнее. Он бил в уши, заставлял сходить с ума от бессилия, но не прекращался — становился все громче и громче. А мужчина словно не слышал этого вопля о помощи. А потом вдруг к этому детскому плачу присоединились и другие детские рыдания, словно рядом было еще около десяти новорожденных, которые наперебой кричали, взывали о помощи. Это было ужасно — слышать эти душещипательные вопли беззащитных детей, но ничего не смея с этим сделать. Зеленоглазый мужчина вдруг протянул к Врени руку, повернул ее голову в сторону и прошелся ледяными кончиками пальцев по шраму от клейма за правым ухом. Гретхен задергалась, пытаясь отодвинуться, убрать его руку от места, которое было тайной всей ее жизни, но это ничего не дало — девушка была словно парализована. Было страшно. Что нужно этому человеку? Для чего он в прошлый раз поставил ей клеймо, причинил боль жутким ожогом? Но мужчина вдруг убрал руку, а в следующую секунду в его ладони блестел шприц. Достаточно маленький шприц с какой-то зеленоватой жидкостью внутри. Глаза Врени расширились еще больше, она с замиранием сердца смотрела, как игла этого шприца входит в ее руку, чувствовала, как внутрь впрыскивается эта жидкость. А потом вдруг откуда-то появилась невыносимая боль. Словно эта жидкость отравила всю кровь внутри, разъедала суставы и ткани. Детский крик стал еще громче и отчаянее. — Врени! Врени, проснись! — девушку затрясли, вырывая из этого кошмара. Она распахнула глаза, судорожно дыша, хватая ртом воздух. Она была в своей комнате. На своем чердаке... — Врени... Ты... как? — послышалось откуда-то сбоку, и Гретхен приняла сидячее положение, дрожа всем телом. Перед ней на ее кровати сидел весьма обеспокоенный Жан. Его ореховые глаза были распахнуты, сам парень был напуган. Он осторожно ухватил девушку за руки, слегка сжимая их, проводя большими пальцами по ткани черных перчаток, отчетливо ощущая, как подруга дрожит. А Врени была словно в прострации, тупо уставившись перед собой, пытаясь прийти в себя. Она все никак не могла успокоиться. — Белка? — вопросительно проговорил Кирштайн шепотом, словно боясь говорить громче. Он положил ей руку на плечо, а потом прижал тыльную сторону ладони к ее слегка влажному лбу. У Гретхен словно был жар. — Все в порядке? — Д-да, — кивнула Врени, сглатывая ком в горле, а потом как-то странно усмехнулась. — Это был какой-то кошмар... — Уже неделя со смерти Сенты прошла, — задумчиво произнес Жан, плавно проводя ладонью по рыжим волосам. — А у тебя до сих пор кошмары? — Но сейчас мне снилась не Сента! — излишне громко выкрикнула Гретхен, с каким-то ужасом смотря на друга. — Это вообще кто-то другой был! — Тише-тише, Белка, что ж ты так разоралась? — приподнял Кирштайн уголок губ, а потом придвинулся к девушке ближе, держа ее за плечи. — Спи, дуреха, сегодня воскресенье. — А времени сколько? — сипло спросила рыжая, а потом прокашлялась в кулак. — Да часов десять... — как-то неопределенно пожал плечами парень, доставая из кармана темных брюк часы и рассматривая циферблат. — А нет, почти одиннадцать. Утра, естественно. — Сколько?! — Одиннадцать, — чуть ли не по слогам ответил Жан, а потом хмыкнул. — А чего? Сегодня выходной, хоть весь день спи. — Да я не засну больше, — поежилась Гретхен, сжимая в пальцах одеяло. Кирштайн повернулся к окну, за которым уже давным давно было светло, а потом вздохнул, прикрывая глаза. Но девушка заметила, что он был напряжен. — Не пугай так больше, — вдруг проговорил парень, не смея посмотреть в сторону рыжей. — Я чуть с ума не сошел, когда тебя увидел. Уже думал в больничный корпус бежать за помощью. — Что, все так плохо было? — смутилась Врени, даже не представляя, как выглядела во время кошмара. Этот вопрос заставил Кирштайна нервно засмеяться, закусывая губу. — Ты была как будто в лихорадке. У тебя был жар, ты бредила, билась во сне... И такая горячая была, что аж плохо стало. Когда тебе Сента снилась, у тебя было другое поведение. Неужели, настолько страшно было? Кирштайн всю неделю наблюдал за тем, как Врени снятся кошмары. И все они были о Сенте, о ее смерти и тому подобному. И тогда Гретхен ворочалась, бормотала... А сейчас у нее была чуть ли не настоящая истерика. Она не то что ворочилась — она буквально билась, изворачивалась, кричала... И Жан за нее испугался. — Прости, — растерянно, смущенно проговорила Врени, вжав голову в плечи. — Я не хотела... — В этом нет твоей вины, — повернулся к ней все же парень. — Но что тебе снилось такого, что могло тебя до такого состояния довести? Титаны? — Нет... — как-то отстраненно проговорила девушка. — Титаны... мне не снились вообще. Мне снилось, как будто надо мной эксперименты проводились, какой-то странный зеленоглазый мужчина в очках и со шрамом на щеке, а еще детский плач... Боже, Жан, они так отчаянно рыдали, а я ничего сделать не могла. Она поежилась, натянула на себя одеяло, закрывая глаза. Она очень редко слышала детский плач и совсем не умела обращаться с детьми, но во сне она не задумывалась об этом — ей хотелось помочь тому, кто рыдал. А если это была она сама? Кто поможет ей? — Забей, у меня много странностей, — отмахнулась Гретхен, видя внимательный, любопытный и сожалеющий взгляд ореховых глаз напротив сидящего Жана. — Все в порядке, — ободряюще приподнял уголки губ парень, дружески потрепав девушку по голове, растрепав ее рыжие волосы. Словно старший брат. Кирштайн руку от ее головы не убрал, приложил ладонь к ее лбу, тут же нахмурившись. — Ты как себя чувствуешь? — вдруг спросил он, все еще прижимая руку к ее лбу. Врени в непонимании нахмурилась. — Нормально, — отозвалась она, пожав плечами. — А что? — Точно нормально? — будто не поверил парень, а потом убрал руку. — Совсем? — Ну да. А что такое-то? — У тебя лоб горячий. Как будто у тебя температура, — вдруг выдал Жан. — Ты правда себя нормально чувствуешь? Ощущения болезни нет? — Нет... — растерянно проговорила Врени, чувствуя себя в плане здоровья вполне нормально. — Со мной все прекрасно. — Но ты горячая, — возразил Кирштайн, обхватив пальцами ее предплечье, ощущая жар ее кожи. — У тебя реально как будто температура. — Жан, все нормально, — заверила его девушка, беря его за руку и убирая его пальцы со своей руки. — Правда. На самом деле, все было не так. Врени еще не знала, что с этого момента ее тело начало стремительно, мучительно меняться. Она не знала об измемениях, которые скоро произойдут с ней. *  *  *  *  * Комната под номером с тремя единицами была закрыта аж до десяти утра на ключ с внутренней стороны, прекрасно изолируя уставшего капитана от общества. В этот выходной Леви, всем на удивление, не выпорхнул (наверное, правильнее сказать — не выполз) как ранняя пташка из своего места обитания. Солдаты не видели его. А Аккерман решил провести этот выходной с пользой и отоспаться на всю следующую неделю — так и пролежал в кровати до десяти. Его уставший, измученный организм требовал отдыха, Леви всю эту неделю буквально валился с ног. Причиной этого была жуткая бумажная волокита — надо было таскаться с документами и объяснительными о том, что же именно произошло в Разведотряде. Все же, о существовании убийцы двух разведчиков и сторожевого пса надо было доложить верхушке, и поэтому эта неделя была для начальства Разведки самой тяжелой за последнее время. Эрвин тоже все это время почти не спал, у него было гораздо больше дел, чем у капитана. Смит выезжал на вызовы в Стохесс, заполнял кучу бумаг, отчетов и пересказов случившегося, ему по полной программе вынесли мозги в Штабе Управления, допрашивая и расспрашивая о произошедшем, и, что было удивительно, верхушка была реально заинтересована этим. Или они все делали вид, что им это интересно? Тем не менее, представители Высших Властей, а в особенности — Главнокомандующая Внутренней Военной Полиции, с подозрительной живостью и любопытством расспрашивали о случившимся во всех подробностях. Это Эрвину и показалось странным. Бумагами завалили в Разведотряде всех, кого не попадя, причем завалили от души, чтоб, наверное, из горы макулатуры не выбрались. К убийству в Разведке были подключены даже лейтенанты, которые тоже были обязаны заполнять документы и ставить росписи. Ханджи вместе с Моблитом тоже круглыми сутками куковала в кабинете, разгребая бумажные завалы и с красными от недосыпа глазами заполняя документы. Леви стал еще бледнее и злобнее, что ощутили солдаты во время уборок и тренировок, а Эрвина почти никто не видел — закрылся у себя в кабинете, словно крот, и все сидел с бумагами. И во всем этом была какая-то странная черта. Почти незаметная, но внимательный, хоть и порядком уставший Смит в конце концов подметил, что по такому случаю их гоняют слишком рьяно. На Разведку и раньше покушалось немало людей, разведчиков убивали, но никогда еще подобным образом не проводилось расследование из-за всего двух убитых человек и собаки. Загоняли и Врени. Как один из некоторых свидетелей произошедшего, она была вынуждена рассказывать все в подробностях, была вызвана на несколько допросов, а в среду в Штаб Разведотряда даже прибыл Исследователь Военной Полиции, которому она тоже была вынуждена рассказывать всю историю в который раз. Исследователем был достаточно молодой мужчина, которому от силы можно было дать тридцать лет. Имя его очень подходило к его образу — Берт Джойс*, как его величали. Он был реально яркий и запоминающийся — широкоплечий высокий блондин, ростом чуть ниже Эрвина Смита, постоянно щеголяющий с ярким алым платком, который эффектно выглядывал из нагрудного кармана. Его странного платинового оттенка волосы были слегка длинноваты, из-за чего Леви без зазрения совести тут же озвучил свое мнение, что Берт похож на бабу, а вот насыщенного оттенка темно-голубые глаза исследователя напоминали сумеречное небо перед ночной темнотой. В общем, тип он был странный и доверия ни у Врени, ни у Леви он не вызывал. Эрвин же свое мнение оставил при себе, даже взглядом не показывая свою антипатию к Джойсу. А вот Ханджи, которая, видимо, была наслышана о Берте, с подозрением щурилась, но не скупалась на широкую, пусть и фальшивую улыбочку. Берт расспрашивал Врени буквально обо всем, что только могло быть в тот проклятый день смерти Генри и Сенты, начиная от того, во сколько был совершен предполагаемый инцидент, вплоть до подозрений чуть ли не на всю Разведовательную часть. А вот Гретхен чуть от удивления не подавилась, когда этот белобрысый петух решил предположить, что убийцей мог быть кто-то из разведчиков. Этого не стерпел и Леви. — А может, нам к делу перейти, а не хренью страдать? — не выдержал капитан, когда Берт посмел ляпнуть что-то про Разведотряд. — Это не может быть ни один из разведчиков. — А с чего это вы взяли? — по-деловому вопросил Джойс, закидывая ногу на ногу и делая элегантный жест рукой. Леви презрительно поморщился, поставив на исследователе клеймо позёра. — Девочка не видела его лица, так почему же это не может быть разведчик? Под «девочкой» Берт явно имел ввиду Врени, которая сидела на стульчике с расспахнутыми от удивления глазами. Уж «девочкой» ее перестали величать еще лет с двенадцати, и поэтому ей было совсем непривычно слышать это из уст тридцатилетнего мужика, да еще и в возрасте девятнадцати лет. Казалось бы, какая девочка? Вот только Джойс, видимо, сразу же решил ее называть именно так. В конце концов «платочек», как мысленно окрестила блондина Врени, уехал, чему был безмерно рад Леви. Капитан потом сказал, что мог бы и измордовать эту блонду, и Гретхен обрадовалась тому, что брюнет этого сделать не успел. Неделя выдалась сумасшедшей, и первым делом, после пробуждения, Леви посмотрел на часы. Серые глаза округлились, когда капитан увидел столь поздний час на циферблате. Он никогда не спал столько. На удивление бодрым наконец выбравшись из своей комнаты, на ходу поправляя скомканный капюшон зеленой кофты, Аккерман отправился вниз, желая наконец вывести своего мерина на долгожданную прогулку. Август застоялся в своем деннике и ему было бы неплохо пройтись. Тем более — день был хороший, даже не жаркий, а это несомненный плюс. Спустившись по лестнице на первый этаж, по дороге встретив несколько разведчиков, которые доделывали ремонт коридора в том месте, куда ворвался недавний разбойник, Леви оказался на первом этаже. И он не знал о том, что сейчас из столовой, мимо которой он собирается пройти, хотела выйти девушка... Очнулся Аккерман от своеобразной прострации только тогда, когда в него врезался настоящий рыжий вихрь, чуть не сбив с ног. Рефлекторно обхватив этого резвого смельчака руками, едва предотвратив падение их обоих на пол, капитан совершенно случайно зарылся ладонью в мягкие рыжие волосы на чужом затылке, да так и замер, вновь ощутив мягкость шевелюры. Эти тактильные ощущения ему показались настолько знакомыми, что Леви даже ненадолго впал в ступор, пытаясь вспомнить, откуда он знает их. — Ой, прошу прощения, капитан! — испуганно пролепетали у брюнета возле уха, а вот чужие руки, случайно оказавшиеся у него на плечах, слегка дрогнули. Недавний рыжий вихрь отстранился, и на Леви воззарились два ярко-голубых глаза. Перед капитаном была явно растерянная и опешевшая Врени, чьи щеки были какими-то слишком красными. От смущения? При этом девушка была настолько напугана, что даже попыталась в первые секунды отскочить прочь, но его крепкие руки, удерживающие ее слишком близко к нему, не дали этого сделать. Леви и сам не понял, почему, но не хотел ее просто так выпустить из своих рук, а Врени словно еще сильнее залилась краской, ощущая себя настолько близко к его крепкому телу. Да что там близко — она была почти с силой прижата к нему его же руками. Куда ж тут денешься? А его невольные объятия были как какая-то ловушка — держали крепко, не давали вырваться, но, девушке на удивление, его руки ей совсем не приносили боли, как недавно. Он держал ее осторожно, как-то трепетно, словно боялся сжать руки крепче. Прошло секунды четыре, прежде чем Леви, сглотнув непонятный ком в горле, смог прийти в себя. Эти голубые глаза его словно поймали в плен — а этого нельзя допускать. — Гретхен? Не учили на поворотах снижать скорость? — его голос был привычно отстраненный, не взволнованный, почти никакой. Но на самом деле у капитана даже во рту пересохло от неожиданности и какого-то странного чувства щекотки внутри. Леви щекотки не боялся. Но это была какая-то другая, совершенно непривычная щекотка. Теплая, приятная, какая-то трепетная. — Простите, — выдавила Врени, нервно сглатывая, как загнанный в угол кролик смотря брюнету в серые глаза, на дне которых блеснул какой-то непонятный огонек. — Я случайно. Она мимолетно провела языком по своим пересохшим губам и только потом заметила, каким тяжелым взглядом Аккерман проследил за ее действием. А смотрел он на ее губы, и от этого по спине табуном проскакали мурашки. «А не пора ли бежать?» — подали идею тараканы в голове рыжей. Врени бы была рада последовать их предложению, но, черт бы все побрал, ее держали крепко. — А если бы ты меня с ног снесла? — вдруг вспросил Леви, пытаясь как-то продлить момент этой неловкой, но такой теплой и приятной внезапной близости. Он руки убирать не хотел. Видимо, у него помутнение разума после трудной недели... «По тебе психушка плачет! — заявил его внутренний голос. — Ты девочку до полусмерти напугал! Она-то думает, что ты ее убьешь... Но что-то я сомневаюсь, что у тебя на нее рука поднимется.» Аккерман послал этот голос подальше. «Если бы тебя с ног снесли, ты бы явно не облез», — вякнули тараканы Врени, которая из-за такого вопроса была загнана в тупик. — Я же сказала: простите! — выдавила Гретхен, дернувшись, пытаясь отойти подальше. Но руки капитана этого сделать не дали. В очередной раз. — Сколько раз мне еще надо это сказать?! И это... отпустите меня... пожалуйста. Леви только сейчас почувствовал кожей своих ладоней слишком сильное тепло ее тела. Даже через светлую кофту на завязках он чувствовал, насколько она была горячей. Как будто заболела... Опомнившись, Аккерман отпустил девушку, отошел на шаг назад, но не сводил с нее внимательных глаз. — Ты не заболела? — спросил он, до сих пор чувствуя тепло на своих ладонях. — Нет, все прекрасно! — несмело отозвалась Гретхен, а потом, еще раз извинившись, развернулась и чуть ли не бегом бросилась прочь с этого места. А Леви стоял и смотрел ей вслед, даже не зная о том, что скоро в его жизни произойдет большой поворот. И Врени, можно сказать, реально была больна. Но болезни этой не было названия. Продолжение следует... * Берт Джойс — английское имя, означающее «яркий», символизирующее яркий образ исследователя. Джойс означает «лорд». Asher Remain — On My Own