Крылатая Свобода

Врени и поверить не могла, что сможет скрываться в Конном Центре еще год. В общей сложности прожив в этом месте около полутора года, она прекрасно вжилась в роль фермерши из Хлорбы по имени Руби Рубай, оставаясь привычной Врени Гретхен только в компании Джозефа, Николоса и Мориса. Эти трое — единственные, кто знал о ней правду, и раскрывать ее еще кому-либо девушка не собиралась. На дворе весна, сопровождаемая достаточно частыми дождями и прохладным ветерком, но все готовятся к долгожданному лету. Еще одна зима выдалась слишком тяжелой — сильнейшие аномальные заморозки, частые и сильные метели, обильные снегопады заставляли работников Центра работать втрое больше обычного. Они утепляли конюшни, разгребали снег, который толстенным слоем покрывал все вокруг после очередной метели, и при этом выполняли привычные дела. Эту зиму Врени невзлюбила так же сильно, как и Морис, которого занесло снегом в чаще леса во время его перевозки корма. Гретхен холод не слишком любила, а вот холод собачий — такой, что аж до костей пробирает, — она возненавидела всем сердцем. Из-за жуткого холода у нее шелушилась кожа, жутко краснел нос и обмерзали щеки. — Да сними ты это одеяло! — вздыхал Николос, наблюдая, как по дому расхаживает свёрток из одеял, которым была Врени, обмотавшаяся тканью по самые уши. — Не буду! У меня, в отличие от тебя, такого свитера нет! — огрызалась девушка, раздраженно кивнув на парня, который и в самом деле был одет в шикарный темно-зеленый свитер большой вязки. — Не завидуй, Тыковка! — Больно надо, Лютя-долбанутя! За свои слова Гретхен, в принципе, тут же поплатилась, наступив на край одеяла, не удержав равновесия и эпично свалившись прямо на задницу с громкими чертыханиями. Ей двадцать один год и через некоторое время стукнет двадцать второй. На удивление, за это время у нее произошли кардинальные изменения — от легкого преображения фигуры до незначительного изменения характера. Ее формы стали по-настоящему женскими, фигура — взрослой, а «девяносто-шестьдесят-девяносто» стали куда заметнее, чем раньше. Теперь она действительно выглядела, как вполне в себе уверенная представительница прекрасного пола. Она была поистине женственной. Ее движения утратили грубую резкость, стали плавными и грациозными. Теперь она напоминала кошку — гибкую, изящную и, без сомнений, красивую. То, как она шла, слегка покачивая бедрами, отличалось от ее прошлой походки. Она поняла, что это значит — быть женственной. Она не стала слабой, нет. Она просто стала изящней. Она могла с той же силой драться, а в душе она продолжала быть солдатом, но теперь она вела себя именно по-женски. У нее появилась женская чуткость и та самая коварная хитринка. Ее волосы отрасли. Отрасли очень сильно — в силу крепкого организма и из-за действия сыворотки эксперимента. Теперь ее рыжая шевелюра была по самую талию, даже чуть ниже. Очень густые, мягкие, по-настоящему шикарные волосы. Даже Николос диву давался. В ней появились женские обаятельность и коварство. Это по-настоящему серьезные изменения за столько короткое время. Она стала еще взрослее. — Тебе делают столько комплиментов, — как-то сказал Николос, когда девушка стояла перед зеркалом и расчесывала свои отросшие волосы. — Не боишься, что из-за тебя вся мужская часть работников друг с другом попередерутся? — Им незачем это делать, — пожала Врени плечами, и блондин замечает, что ее движения славные и мягкие. — Они ведь за все это время даже не увидели моего лица. И правда — черная маска на нижнюю часть лица оставалась неизменной все это время. Врени на людях никогда ее не снимала, и такая скрытность вызывала неподдельный интерес у окружающих. Некоторые даже шпионили за девушкой, даже мельком видели ее без маски, а потом по всему Центру ходили слухи, какое у Руби Рубай милое личико. Естественно, даже если этим сплетням и верили, то все хотели проверить их самостоятельно — то есть узреть воочию это самое «милое личико». Но ни у кого не было сомнений, что лицо у этой девушки — под стать ей самой, а сама она была красивой. — И все равно, им хватает просто того, что у тебя красивая фигура, — говорит Николос и хмыкает. — Можешь считать это комплиментом, Тыковка. — Сочту за честь, Лютя, — точно так же хмыкает Гретхен. — А что тебя это начало так беспокоить? — Да так, — отмахнулся парень, а потом воцарилась достаточно долгая тишина. А затем он вдруг хитро прищурился, глядя в зеркало, перед которым стояла рыжая. — А может, я ревную? Не думала об этом? — С чего бы? — искренне удивилась Врени, поднимая бровь. — Сдалась я тебе, чтоб ты меня ревновал. Ответом ей было загадочное молчание, на которое девушка так и не обратила внимания. Некоторые даже считали Николоса и Руби парой — ну настолько они, по словам окружающих, «подходили друг к другу». Николос — статный и красивый юноша с открытым и на первый взгляд добродушным характером и милыми ямочками, и Врени — не менее красивая и пластичная рыжеволосая загадка всего Центра. Ну прямо сплошное умиление, а не парочка. Кстати, тот факт, что Николос был тем самым почти «единственным», кто видел лицо Рубай, еще больше подливал масла в огонь и вызывал еще больший интерес. — Нас считают парочкой, — констатировала факт Гретхен совершенно спокойно. — Ну и что? — с таким же спокойствием спросил Николос. — Я просто сказала. — Тебя это напрягает? — Нет. А тебя? — Нет. На том и порешили. Может, в глазах остальных они и выглядели парой, но между ними были отношения двух заклятых друзей. Врени не стеснялась вести себя перед ним по-обычному, быть самой собой — той самой солдафоншей, когда все ее женское изящество сдувало в неизвестном направлении. Она могла смеяться с ним в голос, открыто рассказывать о своих проблемах, предположениях, не боялась быть простой. Другие же будут видеть только ее маску — большего им не дано. Летом Врени с Николосом дружно уматывали на поля, где часами могли валяться в стоге сена и наблюдать за бурлящей жизнью Центра. Оба сидели, как маленькие дети, в куче сухой травы, смеялись и ели яблоки. — Надо будет насушить еще порцию, — проговорила рыжая, отправляя в рот дольку сушеного фрукта. — А то Такер не поймет, куда подевалось его лакомство. — Удивительно, что ему нравятся яблоки, — ответил Николос, глазами следя за своим Граем, который вместе с Кондролом шастал неподалеку. — Кстати, где он сейчас? — Он может часто улетать куда угодно, но всегда возвращается. Еду он ищет себе сам, я его только иногда угощаю. А в конце суровой зимы Николос преподнес Врени подарок. — Это что? — подняла бровь девушка, когда он протянул ей какую-то сложенную вещь. Эта вещь была буро-рыжего цвета. — Возьми и посмотри, а не странные вопросы задавай! — всучил ей презент парень. Она и посмотрела. И сразу же вспомнила, как этой зимой шастала по дому в одеяле и ныла, какой у Крофорда-младшего хороший свитер. Николос подарил ей свитер — крупной вязки буро-рыжего цвета, мягкий и уютный. А еще на правой стороне груди был эмалевый значок. С изображением тыквы. — Издеваешься?! — вскричала девушка, а потом сама же и ответила на свой вопрос: — Издеваешься, скотина! Ты зачем такую крутую вещь опять своими тыквами испоганил?! Тебе двери мало?! Про дверь в ее комнату, на которой он нарисовал кучу тыкв, она никогда не забывает и при случае всегда припоминает. — Да почему?! Ты идиот, Лютя! Да ты совсем сбрендил уже на нервной почве! Ну такой крутой свитер, ну заче-е-ем здесь тыква?! — Чтобы ты никогда не забывала свою истинную сущность, Тыковка, — никак не отреагировал на яростный выпад Николос. — У тебя во рту тридцать два зуба, Лютя. — И что? — не понял тот. — Вот теперь решай, какой тебе не нужен, и я его выбью. Конечно, у нее была странная реакция на подарок — кричать и ругаться было у нее в порядке вещей и только первой стадией осознания. В данном случае такое поведение было вызвано отнюдь не самим свитером, а значком тыквы на нем, который, увы, не отодрать. Но зато потом, когда Гретхен напялила этот свитер на себя, то она заулыбалась, словно маленькая девчонка — широко и радостно. — Спасибо, — проговорила она, оглядывая себя в зеркале. — Хоть ты и дурак, но спасибо. Николос только улыбнулся. Полтора года прошли очень быстро и странно. Судя по рассказам Мориса, который продолжал возить в Разведку корм для лошадей, разведчики находятся на стадии «готовимся к шухеру». Там идет подготовка к вылазке к стене Мария, но по неточным данным до самой вылазки еще далеко — мало того, что изобретается какое-то новое оружие, так и тренировки с Эреном только достигли середины их тренировочного графика. Вообще, планировать всё это дело — сложно, поэтому неудивительно, что это занимает так много времени. Так как идет подготовка к глобальной вылазке, Разведка была на время отстранена от других вылазок — все эти полтора года разведчики не выходили за стены, а выполняли только обычные задания, ловили преступников и все в этом роде, пока начальство было занято развитием титанической формы Йегера и конструированием нового оружия. Тем более, у них была поддержка со стороны королевы — Хистории, сидящей на троне уже как полтора года. Кстати, о Хистории. Почему-то вместе с ее коронованием Внутренняя Военная Полиция слегка поджала хвост — видимо, новая королева приструнила их беспредел. Теперь Полицаев в городах стало меньше, а за Гретхен следить либо на время перестали, либо делают это тайком от новой правительницы. Начали ходить слухи о том, что кровожадная «убийца» Врени Гретхен, чьи листовки неизменно уже как около двух лет украшают города, вновь начала действовать — без вести пропали несколько человек. И Врени даже догадывается, куда они пропали. Но из-за закона королевы, что все листовки такого типа должны проходить жесткую цензуру через нее, а поэтому отсебятины добавить не получится, Внутренняя Полиция начала действовать иначе — распространять слухи. И слухи действовали. — Ха-ха, я и носа отсюда не показываю, но умудряюсь людей убивать, — как-то ненормально веселилась Гретхен, когда до нее эти слухи доходили. — Вот умора, а! Вот чего только не сделают для моей поимки, а! Смех да и только! — Не вижу ничего смешного, — говорит Джозеф. — Почему ты такая радостная? — Я не радостная, у меня истерика! — Девушка от всей души бьет стену кулаком, тут же до крови сдирая костяшки. — Вот уроды! Потом Джозефу пришлось лечить ее руку от повреждений. В свои двадцать один год она умудрялась вести себя как ребенок. В свои двадцать один год она уже стала опасной преступницей, ничего не совершив. В свои двадцать один год она может стать крылатой легендой. И в свои двадцать один год она столкнулась нос к носу со своими преследователями. Это было крайне неожиданно. — Итак, к нам наконец приедет Разведка для покупки лошадей, — заявил Джозеф в мае месяце, а Николос с Врени и Морисом переглянулись. — Чем вызвано такое внезапное желание? — спросил Ник. — У них нет вылазок, так для чего же лошади? — Сейчас выпуск новых кадетов, — пояснил ученый, — поэтому им нужны новые лошади. По их данным, в Разведку пойдет достаточно человек, а свободных лошадей в корпусе нет. — Ясно. — Врени, они здесь будут два дня и одну ночь. Сиди как обычно в подвале, поняла? И не крутись рядом с ними! — Я в курсе, — кивнула Гретхен. Ее это заявление омрачило. Опять ей надо будет прятаться в подвале. — Ты постарайся их выпроводить поскорее... — Как получится, — ответил Джозеф. — Это долгая работа. Как обычно, сюда приедет целая делегация, и командир Эрвин точно там будет. Не знаю, кто будет с ним, но вот он сам там будет точно. А Гретхен была уверена, что во время отъезда командира за Разведкой будет следить Ханджи, а со Смитом поедет Леви. В принципе, она оказалась права. Только вот она совсем не ожидала, что в приезжей делегации разведчиков будет Жан. Узнала она это от Мориса, который ненадолго заскочил к ней в подвал. — Ну что, они приехали? — спросила она тут же, когда парень зашел к ней в подвальную комнату. — Приехали, — кивает он. — Сколько человек? — Десять. Командир Эрвин, капитан Леви, и еще восемь человек. На каждого из этих восьмерых по две новых лошади. — Ого, в Разведку поступает шестнадцать новых кадетов? — удивилась Врени. Помнится, из ее выпуска в Разведку пошли только четыре человека. — Около того, — согласился Морис. — И это... Врени... Кхм. — Что случилось? — заподозрила неладное девушка. — Среди этих десяти разведчиков... Жан. Это был удар под дых. Жан реально был среди приезжих разведчиков — Врени его со стороны даже видела. Она вышла через черный ход из подвала и забралась на второй этаж конюшни, выглядывая в мутное окно. Оттуда она и увидела его. Жан Кирштайн... Отныне двадцати двухлетний статный и высокий парень — вот он, стоит внизу и разговаривает с Морисом. Он почти не изменился — такой же высокий, худощавый, фигуристый и широкоплечий. А еще он как всегда не изменяет своей травянистой рубашке. Подумать только! Как давно она не видела его! Как скучала по это самой его рубашке, в которой он всегда ходил! Сердце предательски заныло, заставляя Врени закусить губу. Если не присматриваться, то Жан не изменился. Он был таким же — с первого взгляда. Но на самом деле, он все-таки поменялся. С момента их последней встречи более двух лет назад он перестал улыбаться. Он перестал весело язвить, прикалываться и смеяться. Обычно, разговаривая с Морисом, он хлопал того по плечу, иногда вставлял колкости. А теперь... Его лицо осунулось, сам он словно еще больше похудел. В глазах — туская и неприятная пустота, вызывающая жалость. Сейчас Гретхен ненавидела свою возможность прекрасно видеть его через щель в оконной раме, ненавидела свой нечеловеческий слух, позволяющий на фоне общего гула распознать голос давнего друга. Боже, голос! Его голос! Она не слышала его почти два года! Он совсем не изменился — только вот стал каким-то холодным и безучастным. И звучал так, словно парень совсем рядом — у Врени аж мурашки по спине пробежали. Как она хотела выйти к нему. Как она хотела сказать, что вот она — она здесь! Здесь, Жан! Совсем рядом с тобой! Вы находитесь на одной территории, совсем близко! Она хотела его обнять. Обнять, как обнимала много раз до этого — почувствовать под руками его широкие плечи, вдохнуть запах сена, потереться щекой об эту чертову травянистую рубашку. Она хотела, чтобы его голос прозвучал прямо возле ее уха, услышать «Белку» из его уст, вновь встать на носочки и запустить пальцы ему в волосы, еще больше их растрепав. Но она этого сделать не может. Все, что она может, — просто смотреть издалека. Смотреть и глотать слезы. Находиться прямо возле него, но не иметь возможности сказать: «Это я! Я здесь!». «Гру-у-устно», — разревелись в голове тараканы. Чертовски грустно. Нестерпимо больно. — Ты же обычно не приезжаешь за лошадьми, — говорит Морис, и Врени слышит его голос. — Почему приехал сейчас? — Мне надо развеяться, — отмахивается Жан и передёргивает плечами. Прямо как капитан Леви. — Всех моих однокурсников из сто четвертого разослали по делам, а Эрен постоянно в делах и тренировках. Мне тоже нужно что-нибудь сделать. — Понятно. Они разошлись. А Врени, проводив Кирштайна тоскливым взглядом, печально вздохнула и отошла от окна. Нужно продолжать жить. Но сердце от волнения еще долго не могло успокоиться. Оказывается, это было не последнее испытание на пути девушки. Потому что вскоре произошло самое ужасное, что только могло произойти. Момент, из-за которого жить по-прежнему стало невозможно. Момент величайшей и тупейшей ошибки, которая обернулась непоправимыми последствиями. А в это время где-то недалеко от гостевого дома Леви стоял около ограждения, возясь с седлом стоящего рядом Августа. Конь терпеливо ждал, но вот Аккерман, выпрямившись, провел ладонью по лбу и тяжко вздохнул. Пряжку ремня на седле  заело, и это повторяется все чаще и чаще. Кажется, седло надо либо чинить, либо совсем менять — оно уже служит больше четырех лет. Где-то недалеко раздалось фырканье. В принципе, неудивительно, это ведь Конный Центр. Только вот все бы ничего, если бы Леви не стоял рядом с загоном. Но он стоял именно там, и краем глаза увидел рыжее большое пятно где-то с боку. Повернув голову, капитан сначала не понял, а потом впал в ступор. В этом загоне абсолютно спокойно расхаживали серый и рыжий мерины. И обоих Леви прекрасно знал. Серый конь — Грай, принадлежащий Николосу. А рыжий — Кондрол, Аки, тот самый рыжий полукровка... «Не понял! — протянул голос в голове капитана. — Это что, глюк?» А Аккерман и сам не понял — глюк или нет. Черт возьми, это же Кондрол! Это точно он — ну прямо вылитый! Конь Гретхен, будь она неладна! Проходящий мимо разведчик аж обалдел и впал в ступор от того, какое офигевшее лицо было у капитана. А оно было именно таким — с расширенными глазами и даже слегка приоткрытым ртом. «Офигел даже я», — пронеслось у брюнета в голове. — У вас проблемы, капитан Аккерман? — подошел внезапно Николос, заставляя Леви немного вздрогнуть. Он перевел на него свой взгляд, и блондин аж впал в ступор от того, какое удивление внезапно оказалось в серых глазах. Хотя, в принципе, брюнет быстро пришел в себя. — Нет, все в порядке. «Ага, в обратном!» — опять пронеслось у капитана в голове. — Слушай, — решил он спросить. — А этот конь... — Леви кивнул в сторону загона, — это Аки? Услышав «Аки», Николос повернулся к загону так резко, что у него аж шейные позвонки хрустнули. И тут же на него нахлынул настоящий ужас — там реально ходил Аки вместе с Граем. Черт возьми. Какой идиот выпустил их на прогулку в такое время?! — Э-э? — изобразил огромное изумление Николос. — Этот? Который серый — это мой. — Я про рыжего. — А, вы про этого? — начал косить под дурочка парень. — Не-е-ет, это Граф. Такой конь, я и сам удивился, что он так на Аки похож. Он  к нам в прошлом году приблудился, мы его и оставили. «Все запутаннее и непонятнее», — постоянно вставлял свое «вяк» голос в капитанской голове. Леви кивнул. Но у него посеялось огромное количество сомнений. Ему кажется, или именно этого коня он видел около полутора года назад, когда приезжал сюда для лечения Августа. Но Николос сказал, что этот конь здесь появился в прошлом году. Что-то здесь мутно и нечисто. А вот Николос после этого в срочном порядке загнал Кондрола обратно в денник и едва не устроил Врени разнос по поводу ее неосторожности. — Да не выпускала я его! Я в ту конюшню вообще не заходила! — на весь подвал голосила рыжая, когда блондин к ней приперся с выговором. — Моя хата с краю — ни-че-го не знаю! — Ну кто тогда его выпустил? — потер шею Крофорд-младший. — Вот как специально! Я еле Леви переубедил, что это не Аки! Оказалось, коня выпустил на прогулку новенький работник, потому что лошадь давно не гуляла и бесновалась в деннике. Но это была еще часть беды. Сама беда случилась на следующий день. Врени проснулась ни свет ни заря, мучаясь бессонницей. Заснуть опять не получится. Подвал ей категорически не нравился, эта самая подземная атмосфера угнетала, а еще здесь пахло сыростью и веяло холодом. Самое ужаснейшее место в этом доме. Но радует то, что следующей ночью она будет спать в своей привычной комнате, на своей любимой кровати. Только вот она не знала, что этой ночью ей точно не удастся заснуть. Гретхен встала с раскладушки, которая противно скрипнула, и потянулась. Раз она встала рано — пойдет рассыпать корм для животных по кормушкам. Подошла ее очередь кормить лошадей в западной конюшне, и вот тут возникла проблема. Обычно, Врени покидает подвал через черный ход, чтобы не маячить у всех приезжих перед глазами. Но если выйти через черный ход — до западной конюшни надо будет куда дольше идти, а девушке, особенно утром, перенапрягаться попусту лень. Тем более — ничего же не случится, если она выйдет через обычный выход, никто из гостей не будет шастать по Центру так рано. Как же она ошибалась. Это была грандиозная ошибка. Но Врени беспечно отправилась наверх, поднялась на первый этаж, зевая и поправляя воротник черной рубахи, а потом натянула на лицо неизменную маску. Ее волосы были просто убраны в высокий хвост, колыхаясь огненным водопадом при каждом ее движении. Она подошла к входной закрытой двери, протянула руку и коснулась дверной ручки. И тут случилось непоправимое. — Белка? — раздалось позади нее, и сразу всю вялость стремительно сдуло в неизвестном направлении. Врени вздрогнула, замерла, ее глаза расширились, а во рту пересохло. Как же она хотела, чтобы ей просто это показалось. — Белка, ты? — Обладатель голоса, судя по звукам и голосу, был в ступоре и спускался по лестнице со второго этажа. — Белка! Нифига не показалось. Это Жан. И, слегка повернув голову и сильно скосив глаза в его сторону, Врени прекрасно в этом убедилась. Растрепанный после сна парень выглядел настороженым, напряженным, и прибавил темп, мигом спустившись по лестнице вниз. Теперь между ними только длинный коридор. «О-фи-геть», — только и смогли сказать тараканы, и это была единственная мысль в опустевшей голове девушки. Надо смываться. Резко открыв дверь, а потом с хлопком ее закрыв, услышав топот по ту ее сторону, Врени с быстротой испуганного кролика перелетела через пять ступеней и, резко завернув, мгновенно забилась под крыльцом и лестницей. Она находилась прямо под дверью и полом крыльца. И она прекрасно слышала полный отчаяния голос парня: «Погоди, остановись!» Она не может остановиться. Прости, Жан. Дверь через мгновение распахнулась, и Кирштайн вылетел на крыльцо. Он был прямо над забившейся в самый дальний угол девушкой, она слышала звук его шагов и скрип досок под его ногами. И она прекрасно слышала его сбившееся дыхание. — Белка! — не успела она опомниться, как услышала его крик. Он звал ее, кричал, он был так близко. — Белка, стой! Он не увидел ее, перепрыгнул через ступени и посмотрел за ближайшем поворотом. Естественно, никого не нашел. И звал, звал, звал... А она хотела откликнуться. Хотела вылезти, разрыдаться и броситься к нему. Он так близко. И она слышит «Белку» его голосом... Только вот он говорит это с отчаянием и такой болезненной жалкой надеждой, что сердце болезненно бьется о ребра. Он метался вокруг крыльца, совершенно не видя маленькую щель, через которую за ним наблюдают печальные голубые глаза. Парень звал ее, а в конце концов, совсем отчаявшись, просто прокричал: — Врени! — а потом опустил голову и зарылся руками в волосы, больно оттягивая их, что-то тихо зашептав. И благодаря нечеловеческим способностям она слышала его слова: — Я все равно тебя найду... Маска уже давно промокла от бегущих по щекам слез, которые Гретхен не может сдержать. Кирштайн поднялся на крыльцо, и, судя по гулкому звуку, со всей силы ударил кулаком по дверному косяку. Чертыхнулся, и следом раздался дверной скрип, хлопок закрытия двери и удаляющиеся шаги, которые потом пропали в глубине здания. Дрожащими пальцами Врени стянула с лица маску и накрыла ладонями дрожащие губы. И разрыдалась, теперь уже позволяя всем слезам выйти наружу, согнувшись пополам под крыльцом и пытаясь не закричать от отчаяния. Она лила слезы совершенно беззвучно, даже не всхлипывая, но дрожа всем телом и еще сильнее сворачиваясь в комок. Ее лицо и руки промокли от предательских слез, на дрожащих губах еще долго оставался их соленый вкус, а она все плакала, плакала, плакала... «Прости меня, мой хороший, прости меня, — так и крутилось у нее в голове, и от этих мыслей слез становилось все больше. — Прошу, прости...» Предательница, жалкая врунья, она только и может говорить «прости» и повторять это сотню раз. Какая же она мерзкая. Она обманывает самого близкого друга. Он был одним-единственым, с кем она училась жить заново после смерти Дирка и Эрны. Она стольким ему обязана, а он из-за нее страдает. Ждет, ищет, зовет. Что же могли подумать о ней Дирк с Эрной? Врени почувствовала нестерпимый стыд и еще большее отчаяние, когда представила, сколько презрения было бы у них во взгляде, если бы они все это видели. Как бы они в ней разочаровались... Она не смогла их спасти, не успела вовремя, у нее не получилось вытащить их из того кровавого месива. Она чувствует огромную вину перед ними. А теперь она приносит столько боли своему последнему другу, который помог ей оправиться после смерти самых близких друзей. Дирк с Эрной бы такое не одобрили. Они бы разочаровались. После отхлынувших дурных эмоций наступила пустота. Щемящая, холодная и безразличная пустота. Девушка выбралась из-под крыльца, натянула на влажное лицо маску, шмыгнула носом и протерла глаза. Посмотрела на входную дверь, и увидела на дверном косяке кровавое пятно. Видимо, Жан так сильно ударил по косяку кулаком, что в кровь стер костяшки. Надо переждать. Разведчики уедут этим днем, и потом жизнь вернется в привычное русло. Нужно просто дождаться их отъезда. Врени добежала до восточной конюшни, взяла Кондрола и ускакала на нем в лес, который был недалеко от Центра. Про кормежку в западной конюшне она и думать забыла. Все ее мысли занимало только то, что ей надо скрыться. А потом, чуть позже, пошел ливень. Девушка шаталась по лесу до самого позднего вечера. В семь часов утра Леви выперся на улицу, тут же недовольно посмотрев на засохшее кровавое пятно на дверном косяке. И кто его оставил и не почистил? Уши бы тому оторвать. Капитан сошел с крыльца и встал под деревом прямо у невысокого забора, за которым был загон. И он совсем не видел, как прямо над ним, на ветке этого дерева сидит черная птица, подозрительно наблюдающая за обстановкой вокруг. Сегодня разведчики ведут обратно с новыми лошадьми. Вроде бы, все вполне нормально. Но почему у Леви такое чувство, словно он что-то упускает? Словно он пропустил что-то прямо у себя под носом... Из дома вышел первый солдат — парень лет двадцати пяти, который спешил проверить своего коня в западной конюшне. Увидев стоящего под деревом Аккермана, молодой человек тут же остановился, отдал честь, гаркнул: «Приветствую, капитан Леви», и, получив кивок в ответ, отправился восвояси. Леви ушел в свои мысли, но был оттуда бесцеремонно выдернут, как только услышал прямо над своей головой громкое: —...еви! Р-р... Р-реви! — а затем и воронье карканье. Опешив, Аккерман поднял голову и увидел сидящего на ветке ворона, который внимательно смотрел на него сверху вниз своими глазами-бусинками. Такеру хватило просто одного слова — «Леви» — чтобы повторить то, что он сказал когда-то два года назад. Он уже говорил имя капитана раньше, когда еще были живы Дирк с Эрной, и теперь он без труда повторил его имя. «А вот теперь, — заговорил голос в голове капитана, — это точно не глюк. Или тебе надо в психушку.» Леви не думал, что ему нужно будет в психушку, потому что прекрасно понимал, что эта птица — тот самый Такер, говорящий ворон. Принадлежащий Гретхен. И ему это не мерещится. А тот вчерашний рыжий конь из загона — вовсе не какой-то там Граф, а самый настоящий Аки, или Кондрол. Принадлежащий Гретхен. А раз ее конь и птица здесь, то... — Капитан Леви, — Аккерман даже из-за раздумий не услышал, как к нему кто-то подходит. Повернув голову, он узрел прямо перед собой подошедшего Жана. И от него прямо-таки исходила тревожная аура. — Мне нужно с вами поговорить. Судя по всему, поговорить нужно серьезно. *  *  *  *  * Конь вяло плёлся по лесу вдоль речки, теперь уже абсолютно не обращая внимания на дождь и колючие кусты. Набегался он на неделю вперед, и сейчас, самому себе на удивление, хочет вернуться обратно в свой денник. Кондрол, конечно, любит свободу и любит гулять... Но сейчас он этой свободой захлебнулся и хочет обратно. Сидящая в седле Врени тоже не оторвалась бодростью, а еще ей было жалко своего мерина. Они уже много раз останавливались на отдых, но теперь конь вялый и, судя по всему, хочет домой. — Прости, малыш, — погладила девушка по его мокрой от дождя шее. — Скоро уже поедем домой. Уже стемнело, время близилось примерно к десяти вечера. Стало еще холоднее, а дождь все не прекращался. Врени была вся насквозь мокрая, капюшон вымокшей кофты давно не спасал, ее собранные в хвост волосы тоже окончательно промокли и запутались, темно-бурыми прядями свисая вниз. К этому времени разведчики уже давно должны уехать, но Гретхен почему-то страшновато возвращаться обратно. Но это нужно сделать, иначе она Кондрола загонит в гроб. По темноте конь и наездница вернулись обратно в притихший Центр. Все уже давно спали, лошади спокойно стояли в конюшнях. Заведя Кондрола в семьдесят восьмой денник, Врени проверила все четыре конюшни по сторонам света, пытаясь найти лошадей разведчиков. Но ни Августа, ни Сипухи, ни кого-то другого в помещениях не оказалось. Врени облегченно выдохнула. Значит, они уехали. Их лошадей здесь нет, а конюшня элитников закрыта и не показывается приезжим. Значит, разведчиков здесь реально нет. «Пронесло.» Шмыгая носом и дрожа от холода, стуча зубами, Гретхен пошла в гостевой дом. Как же она хочет скорее отогреться и свалиться на кровать. В окне гостиной, на первом этаже, горел свет, но окна были зашторены. Прислушавшись, девушка услышала голоса Джозефа и Николоса. Наконец она может вернуться. Входная дверь на крыльце вдруг открылась, и в полоске света от лампы появился Ник. Он огляделся, увидел идущую девушку, махнул ей рукой и довольно громко и настороженно сказал: — Тебя где носило?! Врени только приподняла голову, стянула маску с лица и вымученно улыбнулась. Свет от лампы упал на нее, и парень смог прекрасно разглядеть, в каком она состоянии. И его реакция ждать себя не заставила. — Ты с ума сошла?! Ты же вся мокрая! Все в порядке, не ранена? От таких внимания и заботы стало теплее на душе, и Гретхен, поднявшись на крыльцо и ничего не говоря, вошла в дом. Николос, придерживающий дверь, прошел следом. — Джозеф в гостиной, иди, попей чай. Он с тобой поговорить хочет. А я принесу тебе полотенце и плед. С этими словами парень подтолкнул рыжую к проходу в гостиную. И она, не думая, зашла в помещение. — Долго ты, — говорит Джозеф, мешая ложкой чай в своей кружке. — Непредвиденные обстоятельства, — только и ответила Врени, стягивая с мокрой головы насквозь вымокший капюшон. — И где тебя только носило? — покачал головой ученый. — Гуляла, — буркнула девушка. Остальную часть комнаты она не видела, так как стояла в дверном проеме. — Ты чего хотел? — Чего хотел? — переспросил мужчина, притронувшись пальцем к подбородку. — Сейчас я хочу, чтобы ты поздоровалась с нашими гостями. И он показал рукой в сторону. Она повернула голову. И тут же у нее подкосились ноги. За столом сидели командир Эрвин и капитан Леви, внимательно прожигая ее взглядами. Все-таки, нужно было проверить элитные конюшни... Продолжение следует... Ed Sheeran — Nancy Mulligan