Крылатая Свобода

Все застыли в пораженном молчании, наблюдая, как в туче пыли проглядывают всполохи огня. Сентябрьский ночной ветерок был довольно прохладный, чтобы одетые в легкие больничные пижамы подопытные мигом озябли, но никто не сдвинулся с места. У молодых девушек и парней аж дыхание сперло от масштаба случившегося, особенно учитывая то, что все подопытные были обычными простолюдинами и никогда не видели вблизи боевых действий. Разведчики же были в этом плане куда больше наученные опытом. Микаса с абсолютно ровной спиной и поднятой головой наблюдает за тем, как клубы пыли и дыма вздымаются в ясное ночное небо, загораживая собой звезды, и лишь щурит серые глаза, прекрасно осознавая серьезность ситуации. Конни тоже был серьезен, но все еще в шоковом состоянии, сглатывая вязкую слюну. Жан же вначале задрал голову, пробегаясь взглядом ореховых глаз по темной туче дыма и пыли, а потом пытается увидеть за этой душной завесой то, что стало с садом. Ясное дело, весь этот сад вначале по частям разлетелся, а потом свалился вниз, в подземные катакомбы. Конечно, это не сравнится с тем обвалом, который был во время превращения бати Хистории, но и здесь бабахнуло тоже нехило. И все подопытные понимают, что они были бы там, под этим кошмарным завалом, если бы разведчики их оттуда не вытащили. Сейчас все эти испуганные гражданские даже говорить боятся. — Ежики-коржики, да если б мы не успели, нас бы там к ядрёне фене похоронило, — говорит Конни так, чтобы его слышали только сокомандники, при этом не отрывая глаз от последствий взрыва. — Ненавижу взрывы... — Тем не менее, тебя частенько бомбит, мой мелкий товарищ, — отзывается Жан, не забыв упомянуть о том, что он гораздо выше Спрингера. — Когда у тебя в очередной раз будет жопа гореть, я тебе твои слова припомню. — Завали ротяру. — Нашли тему, — недовольно прерывает Микаса, поправляя шарф на шее. Она стрельнула глазами в сторону парней, всем своим видом показывая, что обоих закопает в этом завале, если понадобится. — В коридорах была и другая группа, забыли? И мы не знаем, выбрались они или нет. — Капитан, точно! — за всеми переживаниями Жан совсем забыл о других сокомандниках. — Елки-палки, командир тоже там был! — едва не подавился Конни. — И вылезла ли Вре... кхем, Руби оттуда? Перспектива потерять под этим обвалом обоих начальников и Гретхен солдат прилично напугала. — Так они ж еще и без УПМ! — всполошился Спрингер. — Приводы только у нас троих из всей группы! — Я пойду смотаюсь вокруг, поищу их, — говорит Кирштайн, а потом собирается зацепиться тросом УПМ за ободранное, но уцелевшее дерево, чтобы газануть вверх, но их останавливает грубый посторонний бас. — Оставайтесь на месте! — вперед вышел один из охранников, высокий и крепкий мужик, напоминающий шкаф, и Жан изогнул бровь. — А? — Мы передадим вас всех Военной Полиции, оставайтесь на местах. — Ты совсем поехавший? — даже чересчур спокойно спрашивает Кирштайн, скорчив саркастическую гримасу. — Не городи бред, нашел время для абсурда, товарищ охранник. — За происходящее будут спрашивать нас, поэтому мы обязаны доставить подозреваемых виновников властям. — Че?! — едва не взвизгнул от возмущения Конни. — Каких еще виновников?! Да на вас вины больше, чем нас всех нас вместе взятых! Микаса даже бровью не повела, лишь посмотрела на Жана и кивнула ему, понимая, о чем он думает. Парень кивает ей в ответ, а потом провокационно говорит: — Мы хренов с горы не слушаем! — затем взмывая в воздух. Чего надумали — обвинить во всем разведчиков? За все, что они сделали?! Беспредел! Видимо, сами эти охранники были связаны и с лабораторией, и с курлыкающим сумасшедшим, раз так забегали. И сразу же после взрыва! У них что, совсем чуств нет? По крайней мере, одна Микаса стоит ведра таких мужиков. Она их так отмудохает при надобности, что мало не покажется, поэтому Жан сейчас волнуется только об одном — что случилось со второй группой и капитаном? Парень чуть успокаивается, когда замечает в лунном свете фигуры солдат. В кустах решили спрятаться, что ли? Но их всего трое... — Капитан! — парень приземляется рядом с Аккерманом, при этом пробежавшись глазами по Саше с Армином. Вроде целы. А вот Леви был мрачнее некуда. Его серые глаза лихорадочно бегали по туче еще не осевшей пыли, и Жан поклясться готов, что видел в них сильное беспокойство. Капитан очень обеспокоен, взволнован,  даже не скрывает этого. — А где остальные? — О ком ты сейчас? — до Леви вначале не дошел смысл вопроса. До него сейчас вообще ничего не доходит, черт возьми! Он сейчас как подстреленный воробей — взъерошенный, с пылью на одежде и на лице, да еще в таком состоянии, которое грозится обернуться настоящей паникой. А этого не надо. — Гретхен должна была вылететь через потолок... Надо ее найти. — А командир? Аккерман замолк, сглатывая противный комок в горле. Он не говорит, но Жан понимает, что Эрвин выбраться не успел. А Леви готов локти кусать от досады. Он ведь говорил ему, чтобы он лез вперед! Если бы вместо него на повехность полез Смит, то он бы сейчас стоял здесь! Пусть Аккермана бы завалило камнями, но командир был бы жив! Идиот белобрысый, черт его дери. Решил сыграть благородного? Сыграл, мать его, еще как сыграл! Насмерть сыграл! — Как только туча рассеется, нужно будет осмотреть оставшиеся руины, — только и говорит Леви, и солдаты кивают. Признаться честно, аж мурашки по спине забегали. Неужели Эрвин Смит... там? Под завалом? Аккерман чувствует, как его начинает мутить. Еще проблеваться ему не хватало. Но у него дрожат колени... Да что там, он весь уже дрожит! Ведь Эрвин там, среди камней, с вероятностью в девяносто процентов мертвый! Еще хуже ему становится, когда они не нашли Гретхен. Ее просто не было поблизости, не было в округе. Она испарилась... ...или же не успела подняться... Осознание этого набатом бьется у Леви в голове. Потерять и командира, и Гретхен? А ведь какое облегчение его накрыло, когда он увидел Врени после первого взрыва. Он видел ее, живую, адекватную. На нее не подействовала сыворотка подчинения... А теперь? Что теперь?! Как теперь ему с этим мириться?.. *  *  *  *  * Когда прозвучал взрыв, казалось, лопнут барабанные перепонки. Невероятная вибрация ощущалась всем телом, сверху посыпались камни, стало трудно дышать. Каменная пыль была везде: она толстым слоем покрыла одежду, волосы, забилась в нос и рот. Было страшно открывать глаза, ибо на ресницах ее тоже было привычное количество. Хотелось кашлять. И чихать. И все разом. А потом дошло и осознание того, что смерть почему-то не настигла в этот кошмарный момент. Был невероятный взрыв, даже огонь где-то проблескивал, все обвалилось, и это все было прекрасно слышно. Но... Раз это все чувствуется, значит, жизнь все еще не покинула тело, несмотря на происходящее. Эрвин чихает, чувствуя, как пыль попадает на слизистую носа. Противно, хочется чихать еще. Да тут хоть обчихайся, кажется, это можно делать с завидной регулярностью очень долго. Он не открывает рот, боится разжать губы, иначе вся эта каменная пыльная гадость окажется и на зубах, и на языке, и в глотке. Глаза он тоже не открывает, чувствуя, как собственные ресницы дрожат под слоем пыли, которая осела на них. С трудом поднял пыльную руку, проведя рукавом по лицу, сметая пыльный слой, затем упорно попытался открыть глаза. Где это он? Камни повсюду, даже над головой. А еще он с самого начала чувствовал на себе тяжесть и тепло чужого тела. Да и сам он сейчас словно в тисках. Не видно нифига, на улице ночь. Понятно только одно: вокруг полно камней самых разных размеров. От каменных глыб веет пронизывающим холодком, а еще Смит чувствует саднящую боль в районе затылка. Содрал себе кожу головы о камни? По крайней мере, хоть перед глазами ничего не плывет, разноцветные точки не прыгают, значит, с головой все в порядке. А потом он вдруг слышит излишне громкий вздох прямо у себя под ухом. На нем лежит человек, и, как Эрвин помнит, вроде бы это Гретхен. За секунду до взрыва она налетела на него, обняв крыльями и повалив на пол. Видимо, тогда он себе затылок и отбил. Судя по дыханию, девушка вполне себе живая, только не двигается и никаких других признаков жизни не проявляет. А кроме веса ее тела Эрвин ничего не чувствует, значит, камни не придавили их. Ее голова лежит у него на плече, а сама она крепко обняла его за торс, дабы быстро повалить на пол. А крылья? Краем руки Смит чувствует щекотку от уцелевших перьев. Поэтому он себя и чувствует в тисках — девушка закрыла его собой с помощью крыльев. Командир приподнимается на одном локте, другой рукой обнимая разведчицу, чтобы она не свалилась на камни. Оглядывает все, что можно разглядеть из-за ночной темноты. Крылья вроде целы, их не придавило камнями, но часть перьев обгоревшие. Благодаря им огонь не добрался до тел. Оказывается, Эрвин и Врени просто везунчики. Самые настоящие. И смотря на масштабы своего везения, Смиту хочется истерически хмыкнуть. Кажется, сейчас глаз задергается. Просто две большие глыбы упали на них таким образом, что чудом оперлись друг о друга, образовав над двумя разведчиками своеобразный навес. Типа каменной палатки. Эти две глыбы в итоге защитили их от всей остальной массы камней. Обалдеть везение. Да Эрвин по жизни везунчик, черт возьми. В какой только заднице не побывал, но все равно выбирался. И в этот раз выберется, видимо. На них обоих внушительный слой каменной пыли, крылья тоже покрыты ею. Рыжие волосы с черными концами спутались, чуть обгорели на кончиках и полностью стали пыльными, как и голова Эрвина. Кстати о голове. Он заводит руку назад, проводя ладонью по затылку, и кривит губы — чувствует на коже теплую кровь. И правда, стесал кожу, когда свалился на пол, потому что помнит, как треснулся затылком. Тут вдруг до него доходит, что той рукой, какой он обнимал Гретхен, чувствует чужую кожу. Грубая широкая мужская ладонь чувствует чужое тепло и не ощущает под собой никакой ткани. А Врени довольно тощая — можно ребра пальцами пересчитать. Наверное, ее больничная рубашка окончательно порвалась из-за крыльев и слетела во всей этой шумихе. — Гретхен, — говорит Эрвин, пытаясь привести ее в чувства. — Слышишь меня? Она слышала. Он заглядывает ей в чумазое лицо, видя, как она чуть приоткрывает голубые глаза. Взгляд фокусируется на командире, и разведчица слабо улыбается. Хотя, улыбкой это сложно назвать — просто измученно приподнялись уголки губ. Она ничего не сказала в ответ, даже не попыталась открыть рот. Сил хватило только на мыслительную команду, и крылья начали исчезать, возвращаясь обратно в спину в районе лопаток. Обгоревшие и покрытые пылью перья опали, и вскоре на спине образовались привычные два шрама. А потом Гретхен отрубилась. Видимо, та часть снотворного, которое успел ей вколоть Голубь, окончательно начала действовать, унося девушку из реальности. Эрвин понял, что разведчица провалилась в небытие, когда она закрыла глаза, а до этого ее чуть напряженное тело вдруг полностью обмякло. Теперь она без сознания у него на руках, и ему надо как-то отсюда выбираться. Но для начала... Он аккуратно переложил ее на камни рядом с собой, замечая на ее ребрах яркие пятна, которые были видно даже в темноте. Надо сказать, темнота была не кромешная, потому что где-то рядом между камнями просачивались лучики света — видимо, это светящийся камень, который чудом уцелел во взрыве. Надо будет его раскопать и отсигналить разведчикам. Но Смит понимает, что у Гретхен есть повреждения. Она с кем-то дралась, если смотреть на ее синяки. Возможно, даже ребра сломаны. Не с Голубем ли? И где он сам в таком случае? Хоть бы сгинул в этом взрыве, плевать на относительную гуманность Эрвина в этом вопросе. Честно признать, он сейчас только на это и надеется, что тот страшный человек нашел свою смерть среди этих камней. Но почему лаборатория взорвалась? Кто это устроил? Успели ли остальные разведчики унести отсюда ноги до взрыва? Все тело будто онемело, но Смит все-таки смог сесть на присядки, кое-как уместившись в этом узком пространстве. Стянул с себя плащ, чуть отряхнув его от пыли, а потом бережно обмотал им Гретхен, боясь еще больше навредить. Все же ему кажется, у нее проблемы с ребрами. Оценив обстановку, Эрвин откопал тот самый светящийся камень, щуря глаза из-за резкого перепада яркости, а потом выглянул в щель. Есть вариант раздвинуть эти две большие глыбы в разные стороны, потому что сверху на них больше нет камней. А если их раздвинуть, то можно легко выбраться, а оттуда уже сигналить с помощью «лампочки» остальным, если там кто-то остался. На том Смит и порешил. Благо, сила у него была. Уперевшись руками в камни над головой, ему все же удалось вначале сместить, а потом и вовсе раздвинуть эти глыбы. Они были не такими огромными, чтобы вовсе не двигаться с места, поэтому вскоре сверху посыпались мелкие камни и пыль. Глянув на Врени через плечо, Эрвин с облегчением вздохнул, ибо не зря прикрыл ее голову и часть лица тканью плаща. Образовался достаточный зазор между камнями, чтобы командир смог оттуда выбраться. Прихватив на руки Врени, он выкарабкался наружу, затем в растерянности оглядываясь. Из-за взрыва весь сад обвалился, образовав собой довольно глубокий кратер. Камни торчали везде, похоронив под собой остатки лаборатории, кое-где виднелись уцелевшие светящиеся камни. В ночи это место казалось черным пятном, где-то наверху шумели деревья... а еще слышались людские голоса. Поняв, что наверху люди, Эрвин опустил Гретхен на землю, а потом выпрямился во весь рост и сжал в руке «лампочку», принявшись ею махать. Все-таки, сверху должно быть заметно двигающееся светящееся пятно. И Смит не ошибся. Отобравший у Жана привод Леви слетел вниз на УПМ, приземлившись совсем рядом. И командир прекрасно видел его бегающие в легкой панике глаза, чувствовал его облегчение. — Как ты умудрился? — только и смог выдавить из себя Аккерман, самому себе удивляясь. Голос в мгновение осип, черт возьми. — Завалило же всю территорию... Гребаный везунчик. — Все благодаря ей, — говорит Смит, затем кивая куда-то вниз. Леви смотрит туда и чувствует, как у него подкосились ноги. Черт возьми, Гретхен! Он ее не увидел вначале, потому что он лежала между двумя камнями. Но это она! Обмотанная в плащ Эрвина, скорее всего, без сознания... Леви и сам не заметил, как рванулся к ней, обхватывая за плечи и чуть приподнимая. Пальцами притронулся к шее, пытаясь найти пульс. И  он его находит. Жилка на шее пульсирует, и капитан облегченно вздыхает. А Эрвин чуть насмешливо приподнимает брови. Вот как, а его никогда с таким энтузиазмом не встречали. Но он, ясен пень, прекрасно знает, что движет капитаном. И пусть он потом только попробует вякнуть, что Гретхен для него простой ученик. По нему прекрасно видно, что он чуть Богу душу не отдал от облегчения. А вот Врени, видимо, надолго сляжет в больницу... Эта ночь точно больше не будет спокойной. *  *  *  *  * Голова раскалывалась, все мысли были будто в тумане. Тело словно состояло из ваты, а нос уловил специфический запах спирта и лекарств. Так пахнет только больница, и почему-то  кажется, что этот запах уже настолько приелся, что не кажется чем-то удивительным. Сколько прошло времени? Опять больница? Чувствуется ткань одеяла, нагретая теплом собственного тела, мягкий матрас кровати. Однозначно, больница. Чувствуется, как кто-то сжимает слабую руку. Ладонь широкая, мозолистая и явно мужская. В палате кроме пациента еще кто-то есть. Врени очнулась вместе с головной болью и осознанием того, что она вновь здесь — в больничной палате. Воспоминания, как она во время метаморфоза торчала в больничном корпусе Штаба Разведотряда, вновь ожили. Ей не нравится сидеть в таких местах. А еще рядом кто-то сидит. Этот кто-то легко держит ее за руку, и чужая ладонь такая теплая и большая по сравнению с ее холодной рукой. Это явно мужчина. Кое-как разлепив веки, Врени устало моргает пару раз. И правда, над ней больничный потолок — сразу понятно, и почему в больницах их всегда делают такими светлыми? Окно зашторено полупрозрачными занавесками, поэтому с улицы проникает мало света. В комнате приятный полумрак, и глаза не напрягаются. — Очнулась? — доносится со стороны, и Гретхен узнает сидящего рядом человека. Косится на него из-под полуопущенных ресниц, с трудом чуть повернув к нему голову на подушке. Это командир Эрвин. Он в палате один, сидит на стуле впритык к больничной койке, наклонившись вперед и упревшись локтем в коленную чашечку. Другой рукой он держит прохладную ладонь Гретхен, и она чувствует, как его пальцы осторожно сжались. Непривычно его видеть таким растрепанным. Пусть и совсем чуть-чуть, но пряди светлых волос его челки выбиваются из общей прически. Само лицо чуть осунулось, стало видно мешки под глазами от недосыпа. Слишком заработался? Или других дел выше крыши? — Сколько я здесь? — Врени не узнает свой голос. Он сиплый, едва слышный, и она прокашливается. — Со вчерашней ночи. Ты не просыпалась чуть больше суток. — Ясно, — она вздыхает, прикрывает глаза. Затем пытается приподняться, чтобы принять сидячее положение, но грудная клетка вдруг отзывается ноющей болью в ребрах. — Что со мной? — Трещины в нескольких ребрах. Это не опасно, как поправишься, сможешь вернуться к обычной службе. У тебя пара ожогов на спине, больше никаких повреждений нет. Свободной рукой Гретхен проникает под собственную болничную рубаху и нащупывает пальцами тугой бинт, который оплетал всю грудную клетку. Воспоминания сразу же подкинули картинки того, сколько раз Колману удалось врезать ей, а потом еще и откинуть в стену. Тогда она сильно впечаталась в нее и так пострадавшими ребрами. Она бы никогда его не одолела... Это просто чудо, что она смогла выбраться оттуда. — Мы сейчас в больнице Стохесса, — продолжил Эрвин вводить ее в курс дела, и Врени опять оглядывает помещение. Ну да, для обыкновенной больницы на территории стены Роза интерьер слишком дорогой. Да и палата одиночная, раз других коек здесь нет, а в простых госпиталях в комнате минимум три человека помещаются. — За тобой стоят два врача: Дюк Бивис и Анабелла Аметист. Ты ведь знаешь их? — А они здесь что делают? — едва не подавилась Гретхен, прекрасно зная этих людей. Эти двое наблюдали за ней во время метаморфоза два года назад, когда она была вынуждена торчать в больничном отделении Штаба. Но ведь они работают при Разведотряде, что они делают в Стохесской больнице? — После случившегося многим стало известно... о твоих особенностях. Многие люди боятся тебя, и врачи в том числе. Поэтому мы решили поместить тебя под наблюдение наших врачей. Значит, все уже стало известно? За эти сутки? Врени грустно усмехается. Народ ее боится. Наверное, точно считает дитём самого дьявола, если не хуже. Даже новость о человеке-титане, кажется, воспринималась более легко, чем это, ведь в мире титанов люди живут с рождения. А вот крылатого человека видят впервые. — Ты ведь еще считалась убийцей, — напоминает Эрвин еще одну причину, почему люди так сторонятся ее. — Хотите сказать, сейчас я ею не считаюсь? — Относительно. Сейчас ведется расследование по этому поводу. Взрыв на территории стены Сина очень взбудоражил народ. Также, я хочу тебя предупредить, что после твоего выздоровления будет проведен суд. — Суд?.. Как... как с Эреном? Врени растерялась. Она читала в газетах, что суд над Йегером выдался тяжелый, потому что за него воевали сразу несколько сторон — Разведка, Военная Полиция и Духовенство. И все, кроме Разведки, хотели ставить на нем опыты, а потом убить. И только Разведотряд вытащил его из той задницы, но Эрен был жестко избит. Неужели, за нее тоже будут так воевать? И тоже изобьют? Эрвин по одному только растерянному взгляду голубых глаз понял, о чем беспокоится девушка, поэтому чуть сжал ее руку и наклонился ниже, покачав головой. — С Эреном была другая ситуация, — говорит он, а разведчица сглатывает. — На тот момент он был выпускником Кадетского Училища, когда кадеты должны выбирать, куда им идти. По документам, он не принадлежал ни нам, ни Военной Полиции, поэтому тогда и разразился спор о том, куда его помещать и кому отдавать. И чтобы доказать, что мы сможем за ним уследить, пришлось прибегнуть к жестким мерам. С тобой ситуация иная: ты уже принадлежишь Разведкорпусу долгое время, поэтому у других военных подразделений нет шансов отобрать тебя у нас. Тем более, твое обучение под начальством капитана Леви тоже является весомым аргументом оставить тебя в покое. — Тогда для чего суд? Чтобы смотреть, виновна ли я в смерти людей и в происходящем в лаборатории? — И это тоже. Внутренняя Военная Полиция там тоже будет присутствовать в качестве обвиняемых, а также представители дома лорда Луца и охранники того сада. В качестве свидетелей мы все и те подопытные, которые считалось до этого пропавшими без вести. — И... Командирша Марлин тоже там будет? Эрвин ненадолго замолчал, явно запнувшись. Он лишь чуть отвел глаза и сказал: — Она мертва. И Берт Джойс тоже. — А Голубь? — Его насмерть завалило. Когда проводились раскопки, нашли его. Нижняя часть туловища полностью раздроблена камнепадом, а сам он, видимо, задохнулся в обвале, потому что верхняя часть была цела. — А из наших? Все целы? — с беспокойством и надеждой спрашивает Гретхен, хватаясь за руку начальника. А он лишь странно на нее смотрит. Молчит. Он будто в раздумьях, его взгляд странный, тяжелый, обдумыващий... — Да, — говорит он, а девушка с облегчением выдыхает. — Слава Богу. — Отдыхай сейчас, не думай о том, что будет потом. Этим мы займемся позже, тем более, пока ты здесь, тебя никто не тронет. Ты в безопасности, будь спокойна. — Как скажете, — кивает она, понимая, что с трещинами в ребрах она не отделается парой дней в больничной палате. Даже с ее организмом понадобится больше недели на выздоровление, поэтому за это время надо отдыхать. Особенно сейчас, когда Голубя уже нет. Самая большая опасность исчезла, а с будущими трудностями они справятся, она это чувствует. Только вот Смит уходить пока не собирается. Он вдруг накрывает своей ладонью ее голову и ласково треплет ей волосы, пока Врени от неожиданности зажмурилась. — Спасибо за спасение, — говорит он, а она широко улыбается, выглядывая из-за его руки. — Если бы не ты, я бы сгорел там. — Вам не за что благодарить, командир. Это ведь из-за меня вы там оказались... — осознание вдруг ударило в голову, и Гретхен сокрушенно прикрыла ладонью лицо. — Черт... это все ведь произошло из-за меня... Это ведь я туда поехала по собственной воле! Какая же я идиотка! — Конечно, тогда ты поступила неразумно... — ...тупо! — ...Но, с другой стороны, если бы обстоятельства не сложились так, мы бы до сих пор были бы в опасности из-за Колмана. Нам повезло, что все случилось именно так, ведь теперь нет ни Колмана, ни лаборатории, подопытные спасены, и тебе теперь не угрожает опасность попасть ученым в руки. А на суде мы сделаем все возможное, чтобы с тебя сняли обвинение по поводу убийств. Конечно, слова Смита немного успокоили, но тем не менее... Врени чувствует себя очень фигово. Она кисло улыбается, а потом устремляет взгляд в потолок. — Маркус, оказывается, хотел мне помочь, — говорит она, и Эрвин навострил уши. — Я это узнала, когда приехала к нему. Тогда, в Стохессе, когда я отправилась туда вместе с Ханджи и Леви, он увидел мою метку. И чтобы заинтересовать своего дядю, он рассказал ему об этом. С этого все и началось... Маркус раскаивается, просил у меня прощения... несколько раз. И помните то письмо, когда вас предупредили о том, что к нам в Штаб едет отряд Военной Полиции? — Это он его написал? — Да, он. Эрвин понимает, что все сходится. Дорогая бумага письма, аккуратный почерк, отдельно нанятый гонец. А Маркус — сын богатого лорда. — Он восхищался Колманом, не зная, что он делает, — продолжила Врени. — А когда случайно узнал, то Колман пригрозил его убить, если он кому-то разболтает. А знаете, почему он сдался и понял, что никогда не сможет стать таким же гением, как его дядя? Колман был потомком клана Аккерманов. А вот это новость. Смит чуть не подавился. Из всех Аккерманов он знал только Леви, Микасу и Кенни, а оказывается, в это время был еще один представитель этой фамилии. Это что получается, Колман — родственник Леви? Вот это будет весело, когда сам Леви об этом узнает. В дальнейшем разговоре Врени рассказала командиру обо всем, что с ней приключилось за это время. Он слушал внимательно, принимая все к сведению, а потом попрощался и ушел, сказав, что скоро ее навестит Ханджи. Было понятно, почему Эрвин был таким уставшим — все начальство Разведки сейчас было по уши в делах. Их всех гоняли в Стохесс со сдачей показаний, отчетами и прочей лабудой для исследований и будущего суда. Появление крылатого человека вызвало настоящий ажиотаж среди народа, особенно когда выяснилось, что этим самым человеком оказалась известная Врени Гретхен. Вот это шухер поднялся среди людей, что ни в сказке рассказать, ни пером описать. В палату Врени легкой походкой вошла знакомая ей Анабелла Аметист. Она не видела эту девушку все эти два года, и, надо признать, за это время эта блондинка довольно сильно изменилась. Особенно потому что обстригла свои шикарные волосы. Раньше густая пшеничная коса была до пояса, теперь же она пропала — появилось каре выше плеч и челка до бровей. Гретхен вначале даже не узнала эту девушку. — Опять мы с тобой встретились, — широко улыбалась Анабелла, хозяйничая в ее палате. — Надо же, я даже подумать не могла, что тогда, когда ты лежала в больнице в Разведотряде, у тебя был метаморфоз. Ты уникальна! У тебя есть крылья и возможность летать! — Ты думаешь, это так здорово? — мрачно интересуется Врени, наблюдая за передвижениями блондинки. — Знаешь, здорово — это когда ты можешь быть чем-то полезна, — улыбается девушка, а рыжая поднимает бровь. — Кстати, ты уже стала полноправным врачом? — спросила Гретхен. — Ты ведь уже долго была у Дюка в учениках. — Да, теперь я тоже настоящий врач Разведотряда. Дюк решил, что я готова к самостоятельной карьере. — А что там на личном фронте? Анабеллу этот вопрос застал врасплох. Она в удивлении повернулась к Врени, а та лишь поиграла бровями. — О чем ты? — Ой, да не придуривайся. Знаю я, какие чувства ты к учителю испытываешь, вон, даже покраснела вся, как помидор. Я что, думаешь, совсем тупая и не заметила все эти твои «Ах, Дюк такой», «Ах, Дюк сякой», — рыжая пропищала последние две фразы, комично копируя голос блондинки, а потом засмеялась. — Признавайся, что случилось. Аметист чуть поникла, в смущении опуская голову. — Знаешь... Думаю, он и так прекрасно знает о том, что я к нему чувствую. Знает и пытается не сделать мне больно. Я ведь знаю, что его никто не интересует, кроме его умершей жены. А я... А что ему я? Кто я для него? Для него я просто ученица, которая по закону подлости втрескалась в наставника. Он, конечно, любит меня и заботится, но как об ученике... Да он мне в отцы годится! Врени была согласна с этим. — Когда я поняла это, то отступила. Пусть лучше у нас будут отношения наставника и ученика, чем он вообще отдалится от меня. Да и сейчас... у меня уже есть молодой человек. Анабелла улыбается, мечтательно посмотрев в окно, видимо, вспоминая своего избранника, а Гретхен не удержалась и хлонула в ладоши. — Да ладно! И кто этот счастливчик? — Он работает медбратом в Разведке. Так что, мы даже работаем вместе. А ты? — А что я? — вылупилась Врени. — У тебя кто-нибудь появился? — У меня и так есть конь и птица, зачем мне еще кто-то? — Я ведь не об этом. У тебя есть молодой человек? Анабелла видит, как Гретхен отворачивается, стараясь скрыть свои покрасневшие щеки. — Ну есть, наверное... — Это тот симпатичный солдат, который два года назад к тебе приходил? Жан Кирштайн? Врени едва не подавилась. — С чего ты взяла? Нет, не он! Он мне просто друг! — Эх, такой красивый парень пропадает... — Что?! — Да нет, ничего. А кто тогда? — Поверь, если ты узнаешь, то выпрыгнешь в окно, как это хочу сделать я. — Ты меня заинтриговала, — засмеялась Анабелла, а потом, хихикая, продолжила свое дело в палате, пока Врени с горящими щеками и ушами зарылась под подушку. Она не знала, можно ли считать Леви ее молодым человеком, но после всего, что произошло, она себя уж точно свободной девой не чувствует. И как потом надо будет смотреть ему в глаза, когда в голове такие мысли? Стыдно же! Но Леви пока не приходил. Да и Ханджи не так уж и скоро завалилась к ней в палату, видимо, до этого находясь по уши в работе. — Я тебе твою деточку привезла! — с порога проорала Зое, в следующую секунду пихая девушке в руки футляр с гитарой. — А еще я тебя, дуру, удушу сейчас! Совсем без мозгов, идиотки кусок! Орала она на нее довольно долго, а вот Врени сидела смирно, терпела ее словесный понос, прекрасно понимая, что заслужила и не такое. — Да я чуть коньки не отбросила, когда узнала, в какую ты задницу полезла! Ты что натворила?! Да еще и что узнала —  в смысле, блин, Колман это Аккерман?! Да Леви чуть со стула не навернулся, когда услышал это! Да ты... Ты... Дура! — Знаю, — говорит Гретхен, виновато улыбаясь. — Прости... — Твоим «прости» даже в туалете подтереться нельзя! Кто мне будет нервную систему восстанавливать?! — А можно не орать так громко, — возникает в дверном проеме Дюк Бивис. — Понимаю, конечно, что эмоций у вас хоть ушами ешь и жопой жуй, но это вам не госпиталь Разведки, тут нельзя орать! Орите шепотом! — Ладно, прошу прощения, — рявкает Ханджи и, когда дверь закрылась, заорала уже шепотом: — Я с тебя фигею, дорогуша! Проторчала майор у нее в палате довольно долго, рассказывая об обстановке в Разведке и выпытывая у Гретхен подробности произошедшего. — Черт возьми, опять я умудрилась просрать все самое интересное, — жаловалась Ханджи, негодуя на то, почему она не поехала вместо Эрвина в лабораторию. — Почему именно в тот момент мне надо было торчать в больничном отделении?! Жизнь несправедлива! А потом Зое решила устроить для Гретхен стрижку. Недаром ведь ножницы с собой притащила. В итоге волосы разведчицы укоротились по лопатки и стали полностью рыжими, избавившись от черных концов. Врени в этот момент испытала невероятное облегчение, ведь теперь ей не нужно скрываться. В это самое время Ханджи жаловалась девушке на нелегкую жизнь. — Сейчас все на ушах стоят. Мы по горло в бумажках, и я уже со счета сбилась, сколько раз к нам приезжали следователи! Продохнуть не дают, вздохнуть некогда! Мы с Эрвином постоянно в Стохесс мотаемся, уже все газеты эту тему со взрывом вдоль и поперек перелопатили. Да и сами разведчики не лучше, их так взбудоражила новость, что в их рядах есть крылатый человек, что Эрвину пришлось поднимать эту тему и призывать всех сидеть на жопе ровно и смирно. А в народе даже смеются, говорят, Разведка у себя всех долбанутых и на голову, и свыше собирает, — Ханджи хохотнула, а Врени фыркнула. Ну да, конечно. В Разведке и Эрен, и крылатая девушка, и сильнейший боец человечества, и отбитый экстримал Эрвин Смит... Да прям обхохочешься, все вокруг с приветом. — Поэтому не обижайся, если я к тебе буду редко заскакивать. Честное слово, Врени, дел выше крыши! — говорит майор, а Гретхен кивает. — Все в порядке, — отзывается девушка, а потом чуть опускает голову. — Эм, Ханджи... — Чегось? — А капитан как? Все в порядке? Зое лишь чуток прищурилась, как-то странно оглядев разведчицу. — А что? Скучаешь? Да, черт возьми, скучает. И хочет хотя бы увидеть его. Но в реальности Врени только передергивает плечами (чертова привычка Аккермана!) и небрежно бросает: — Да просто от него ни слуху ни духу. Ханджи, кажется, не поверила, но наседать не стала. — Да что капитан, сидит в бумажках по самую задницу. Он вертится в Штабе, замещает нас, когда мы с Эрвином уезжаем в Стохесс. На нем почти вся Разведка и держится в такие моменты... — Ясно, — только и говорит Врени, досадливо кусая губы. И когда им удастся встретиться? На следующий день куда-то пропал Дюк Бивис, при этом перед его уходом Гретхен видела его в костюме. На враче был темный пиджак вместе с темными брюками, и сам он куда-то уходил, но напрягала его аура. До этого немного шизанутый шутник в тот момент был серьезен и даже мрачен, а когда девушка спросила об этом Анабеллу, та лишь странно отмолчалась. Чувствуя какой-то подвох, Врени лишь подозрительно прищуренными глазами наблюдает за блондинкой, наигрывая мелодию на гитаре. Очень странно. Странности этого дня продолжаются, когда Анабелла предупреждает об очередном госте. Гретхен смотрит, как дверь открывается, и на пороге показывается статная широкоплечая фигура Николоса. — Я ожидала увидеть кого угодно, только не тебя, — признается удивленная девушка, видя, как парень по привычке неловко чешет затылок и улыбается. Вновь на его щеках появляются ямочки, вновь зеленые глаза привычно щурятся, вновь у него на голове беспорядок. Только вот что-то изменилось. Крофорд-младший тоже был в костюме, пиджак которого красиво обтягивал завидный разворот плеч. А улыбка... улыбка отличается от той, что была раньше. Почему она показалась девушке вымученной? — Привет, Тыковка, — говорит парень, и его голос вроде привычный. — Решил к тебе заскочить. Ну и нашумела же ты. — Хватит торчать в проходе, Лютя, — отзывается Гретхен, кивком приглашая его зайти. Николос закрывает за собой дверь, размеренно проходит в глубь комнаты, и рыжая слышит, как стучат небольшие каблуки его туфель. Вплотную подойдя к кровати, он наклоняется и обнимает разведчицу, погладив приветственно по спине и шутливо дунув в ухо. — Вижу, ты здесь решительно идешь на поправку, — смеется парень, садясь на кровать рядом с ее ногами, а потом запускает руку в чужие рыжие волосы и треплет их на макушке. — Ну недаром же я почти идеальная, — фыркает Врени, иронизируя. Трещины и правда срастаются быстро, как она и планировала. — Ты чего это при параде? Ходил куда? — Ага, — отзывается блондин, и Гретхен улавливает незаметную дрожь в его голосе. Она хмурится, понимая, что с ним что-то не так. — Никки, — осторожно зовет его она, подсаживаясь ближе, а потом накрывает ладонью его сцепленные в замок руки. Холодные руки. — Что случилось? — О чем ты? — он улыбается, щурит глаза, а Врени сглатывает. Это не та улыбка. — Не улыбайся через силу, прошу тебя, — она прикасается пальцами к его щеке, а парень часто моргает. — Я же вижу, что тебе не весело. Не притворяйся со мной, я тебя слишком хорошо знаю. Он смотрит ей в глаза, потом отводит взгляд и закусывает губу. Улыбка с его лица пропадает, уголки рта опускаются, ямочки на щеках исчезают. Он будто тускнеет. — Я... Просто... — он будто подбирает слова, а потом выдыхает, поворачивается к девушке, видя в ее глазах свое отражение. А она теряется и пугается, наблюдая, насколько быстро его зеленые глаза наполняются слезами. Ей стало страшно, видя, как зеленая радужка заслоняется слоем соленой влаги, и ее рука на его щеке дрогнула. — Были похороны Джозефа. Он погиб под обвалом... Тревожность на девичьем лице сменяется ужасом, а собравшиеся в зеленых глазах слезы начинают катиться по щекам. Николос не сдержался, не смог удержать слезы, как бы ни пытался. На похоронах он держался ровно, смотря на гроб с собственным дядей, и тогда из-за набежавшей влаги были просто нечеткие очертания. Но сейчас он их сдержать не смог, особенно видя ужас на лице подруги. Она не знала... Ей никто ничего об этом не сказал. Все молчали и врали, смотря ей в глаза, что из лаборатории выбрались все. Ей сказали, что спаслись все, чтобы она не беспокоилась на своем больничном? К черту такую заботу. Она должна была узнать об этом с самого начала, а не со слов бедного Николоса, только что пришедшего с похорон. Так вот, значит, куда уходил Дюк Бивис... На похороны брата. На похороны Джозефа. А сейчас перед ней сидит его племянник, его преемник, который все это время, пока она валялась здесь, изнывал от тоски и горя. И видя его слезы, ей самой хочется волком завыть. Наплевав на боль в ребрах, она рванулась вперед, обнимая парня за плечи и прижимая к себе. Зарывшись рукой в светлые волосы, она безумно расширенными глазами смотрит в пустоту, чувствуя, как Николос обнимает ее в ответ, пряча лицо в складках больничной рубашки на ее плече. Она чувствует, как он вздрагивает, задыхаясь от каждого беззвучного всхлипа. Глаза защипало от слез, горло сдавило так, что было трудно даже дышать. Николоса прорвало. Потратив все силы на то, чтобы не разрыдаться взахлеб на похоронах, сейчас он выпускает всю боль наружу. Он плачет беззвучно, не роняя ни единого всхлипа, прячет лицо в ткани чужой рубашки и льет слезы, чувствуя, как девичьи пальцы слегка сжимают его волосы на затылке, как гладят его спину. Врени обнимает его, не пытаясь успокоить, а пытаясь забрать хотя бы частичку той боли, которая наполнила бедного Николоса через край. Слишком тяжело терять близких. Для Николоса Джозеф был единственным близким человеком. Он подобрал к себе пятнадцатилетнего сироту-оборвана, пригрел у себя, дал сил на новую жизнь, позаботился о брошенном всеми подростке. Он помог ему обрести уверенность в себе, жизненную цель, любимую работу. Джозеф стал для него кем-то вроде отца, которого Николос слишком рано лишился. И Джозеф неустанно ему повторял, что его жизнь висит на волоске. Николос с самого начала знал, что дядя живет в постоянной опасности. Крофорд с самого начала готовил племянника к своей смерти. — Я был готов его потерять, — сквозь собственный плач говорит парень, рвано вбирая в легкие воздух. Слыша его срывающийся голос, больше походящий на сиплый шепот, Врени больно закусывает губу, прижимая белобрысую голову к своему плечу. — Я был готов к тому, что он умрет... Но черт возьми, это было невыносимо — смотреть на гроб с его телом. Я чуть не упал на колени, когда его засыпали землей... Он говорил и говорил, и без своего хорошего слуха Врени бы не расслышала половину его слов. И сейчас она проклинала свои способности, потому что ей было больно слушать эти подробности. Джозефа нашли во время раскопок. Кроме того, что его завалило камнями, выяснилось, что у него была прострелена нога. Слыша это, Гретхен подозревает, что Джозеф столкнулся с Колманом. Правды, увы, они не узнают никогда, и от этого становится еще хуже. Щеки девушки уже давно мокрые от слез, но она продолжает обнимать Николоса. И пусть он уверяет, что Джозеф был готов умереть, что это могло случиться в любой момент, ее все равно никогда не смогут переубедить в том, что в его смерти виновата она. Если бы она не полезла тогда в особняк Луцов, смерти Джозефа можно было бы избежать. Его кровь будет всю жизнь на ее руках. А потом, когда слезы кончаются, Николос рассказывает о двух детях из подземелья. — Их зовут Вин и Велари, — говорит он, и девушка дергается. — Пацан альбинос... — Они были в лаборатории? — в шоке спрашивает она, перебивая его, и он кивает. Дети попали туда? Они были там? Их упекли в этот ад? Сделали подопытными? Она не знала этого. Черт возьми, как много она еще не знала! — У них не осталось никого. А раз уж теперь я... владелец Конного Центра... после Джозефа, значит, могу их забрать к себе. Ты ведь их знаешь? — Знаю. — Они говорили о тебе. Они жутко перепугались, когда их заперли там. Вначале они были в клетках со всеми подопытными, а потом их перевели в отдельную — по их словам, там содержались люди, которых скоро должны были использовать на экспериментах. Они были следующими и очень паниковали, потому что из экспериментальной комнаты никогда никто не возвращался. Но когда туда доставили тебя, об остальных подопытных будто забыли. Своим появлением ты спасла их. Врени сглатывает. Разведчики успели вытащить из подземелья больше дюжины людей — молодых девушек и парней, которых хотели сделать подопытными. — Хорошо, что ты пристроил их к себе, — говорит она севшим голосом. — Иначе им некуда было бы деваться. Спасибо. — Хорошие дети, трудолюбивые. Они сразу всем работникам полюбились, кстати. Врени улыбается, но больше вымученно. Когда Николос уходит, пригрозив, что еще вернется, девушка обессиленно валится на кровать. Смотрит в потолок и опять плачет. Она никогда не забудет, чем обязана Джозефу. Сколько раз он ей помогал? Она сбилась со счета. И она никогда не забудет его самого. И будет благодарна ему до самой смерти. В тот день больше никто не приходил, а сама Гретхен пролежала на боку до поздней ночи, не имея сил ни на что. Слишком много дорогих ей людей покидает этот мир, и, казалось бы, пора привыкнуть... Но к такому не привыкается. Время шло, а Врени так и не увиделась с Леви. Сколько бы она о нем не спрашивала, он не приезжал. Дело близилось к выписке, и все продолжали стоять на ушах — готовились к суду, который был уже не за горами. Эрвин тоже не заявлялся, Ханджи прибежала только еще один раз, потому что начальство было по горло в работе, пока Гретхен здесь отлеживет бока. Чаще заявлялся Жан со своими друзьями, потому что он был простым рядовым, пусть и элитником, и его вся эта куча работы обошла стороной, чему он был очень рад. За окном моросил дождь, да и сам пейзаж был каким-то унылым и серым. Мрачное небо будто стало ниже, на город лег мягкий туман. Настоящая осень. Хотя, было гораздо теплее, чем в прошлом году, когда выдалась аномально холодная зима. Таких зим, как в прошлом году, еще не было за ближайшее время, и люди рады, что в этот раз будет относительно тепло. Врени сидит на подоконнике с гитарой в руках, наигрывая такую же унылую мелодию, как и погода за окном. Весь открывающийся вид она уже давно выучила и может с закрытыми глазами сказать, какое здание где находится. Это был не больничный корпус в Штабе Разведки, где вокруг только дозорные стены да лес, а оживленный город — Стохесс, как бонус. Больница была на четыре этажа, и Гретхен находилась на третьем, поэтому от скуки помирала, наблюдая сверху вниз за шныряющими внизу прохожими. Здесь были довольно высокие дома — до шести этажей в высоту, что было для девушки непривычно, ведь обычно домики бывают четыре этажа максимум. Больничная пижама уже осточертела, но бинты все еще не сняли с грудной клетки. Девушка сидела на подоконнике, умостившись там вместе с босыми ногами и прижавшись лбом к холодному стеклу. Хотелось это стекло разбить даже собственным лбом. Наигрывая мелодию, она провожала взглядом скользящую по окну каплю дождя, уйдя в собственные размышления. Ей откровенно нечего делать, и ей кажется, что за время своего больничного она превратилась в бесполезную котлету. Может, она и драться разучилась? «Котлету хотя бы съесть можно, — вздыхают скучающие тараканы. — А тебя только титан и сожрет. Хотя...» И когда мысли успели забрести в тему каннибализма? Надо прекращать думать. Раздумья прерывает звук открывающейся двери, и Врени готова шикнуть. И как это она проморгала момент и прослушала, что кто-то идет? Вообще, на подоконнике сидеть нежелательно, поэтому девушка уже ожидает услышать очередные нравоучения Анабеллы и не поворачивается, продолжая упрямо смотреть в окно. Но Анабелла молчит, и так продолжается несколько долгих секунд, хотя Гретхен прекрасно чувствует, что она стоит в дверях. Такое молчание уже начинает напрягать и раздражать, поэтому рыжая кривит губы и, наконец, поворачивается к блондинке. Только вот в дверях стоит отнюдь не Анабелла. Врени вначале кажется, что ей все уже мерещится от скуки, но мираж не уходил. На пороге стоит капитан, придерживая дверь за ручку, и неотрывно смотрит на Гретхен. Такой привычный, одетый не в форму, с прямой как игла спиной. Только вот выражение лица говорит само за себя — это не тот привычный капитан-ледышка, каким его обычно видят. И от эмоций, которые плещутся в таких же дождливых, как и небо за окном, глазах, у Врени аж дыхание сперло. Время будто замедлилось, почему-то кажется нестерпимо долгим момент, когда девушка спрыгивает с подоконника и кладет гитару. В ту же секунду, будто сговорившись, с места срывается и капитан. Он ловит ее на полпути, обхватывая руками за талию, и привлекает к себе, чувствуя, как ее руки сжимают его рубашку на спине. Его целью было ощутить долгожданное тепло, и эта цель в итоге достигнута. Гретхен как всегда ненормально горячая, а еще такая беззащитная в этой свободной одежде. Впервые за все это время Аккерман позволяет себе такие объятия, впервые позволяет себе прижать к себе чужое тело и так тесно обхватить руками талию. Он никогда так не делал, и — ох, мамочки! — какое же это невероятное чувство. Трепет внутри, непонятное тепло и странная щекотка. Подумать только, сколько он уже живет, а такое чувствует впервые. Он чуть опускает голову и прячет лицо в изгибе чужой шеи. Гретхен вся пропахла больницей, но ему до этого нет дела. Удивительно, но то, что считается в Разведке проклятием, на самом деле — невероятное, опьяняющее и кружащее голову чувство. И пусть оно обрекает на огромный риск, но окупает собой сполна все страдания и переживания. Леви не думал, что будет ощущать что-то подобное. С того самого проклятого дня он грезил об этой встрече, сидя с головой в работе. Слишком много он переживал, слишком много нервов потратил. Он ведь чуть не потерял Гретхен в тех подземных коридорах. А поэтому сейчас, когда она здесь, рядом, в его руках, он пытается сполна насладиться этим чувством. Это невероятное облегчение заставляет подкашиваться колени. Он чувствует, как она, будто кошка, трется своим носом о его щеку, слышит ее дыхание. Она тоже пытается стать к нему ближе, поэтому с таким нетерпением и трепетом льнет к нему, абсолютно забыв о своей травме. Раньше было страшно осознавать, что эти чувства на самом деле взаимны, но сейчас от этого становится невыносимо приятно. Невыносимо приятно, когда человек сам тянется к тебе, хочет обнять и прижаться ближе. И пусть в Разведке всегда есть опасность потерять или умереть самому, но когда опасность минует, это такое крышесносящее ощущение — обнимать кого-то, понимая, что вам повезло. Впервые подарив друг другу такие крепкие объятия, они стоят посреди комнаты в полной тишине, слыша только то, как капли дождя барабанят по стеклу. Он наконец смог приехать, а она ждала его, и никого сейчас не удивляет и никак не смущает то, насколько близко друг к другу они находятся. Он поднимает голову, до этого пряча лицо в изгибе ее шеи, а она чуть отстраняется. Они на одном уровне, смотрят друг другу в глаза, не сказали друг другу ни слова — а им этого и не надо. Они не сговариваются, ведь их действия, осторожность и нежностью прикосновений и выражения глаз говорят сами. Так же, не сговариваясь, они находят и губы друг друга. Прикрыв глаза, чувствуя трепет чужих дрожащих ресниц, Леви обхватил одной рукой за талию, а другую руку переместил вверх, на затылок, зарывшись ладонью в такие привычные мягкие волосы. Надо же, они так давно не целовались, и теперь это вызывает столько же эмоций, как и в тот раз, дождливым вечером под крышей конюшен, когда капитан впервые подался вперед и разрушил привычные рамки. Гретхен целует его с упоением, неумело, но от этого не менее чувственно. Он чувствует, как ее рука зарывается в его волосы на затылке. Ее губы теплые, даже горячие, чуть покусанные, и он проводит по нижней кончиком языка. Не дает ей отстраниться, сильнее притягивая к себе за затылок, целует глубже, как еще никогда не целовал ее. Его губы требовательны, и это очень непривычно для Гретхен. Она впервые ощущает такой напор, но от этого и интереснее, поэтому она передает все управление ситуацией Аккерману в руки. А он прекрасно чувствует это, начиная действовать чуть импульсивнее. Затем этот напор пропадает так же неожиданно, как и появился, и его губы становятся ласковее, терпеливее, осторожнее. Они отстраняются друг от друга на пару сантиметров, чувствуя чужое дыхание собственными чуть покрасневшими губами. Смотрят друг другу в глаза, и девушка прикасается носом к кончику его носа, а он в свою очередь прислоняется лбом к ее лбу, так и не выпуская ее из своих рук. Капитан затем чуть приподнимает голову и прижимается чуть влажными губами к ее переносице, как раз туда, где виднеется полоска привычного шрама, заставляя Гретхен улыбаться. Он отстраняется, оглядывает ее лицо, задерживаясь взглядом на горящих голубых глазах, а потом опускает его вниз. Чуть хмурится, осуждающе глянув на Врени и покачав головой, а она вспомнила, что стоит босиком. Она лишь виновато кривит губы, затем теряется, когда пол уходит у нее из-под ног и она оказывается на капитанских руках, от неожиданности обхватывая его руками за шею. За все это время это был лучший момент, который хочется не то что сохранить в памяти, а повторить вновь. Неизвестно, сколько времени прошло, но из палаты крылатой ошибки так никто и не вышел. Анабелла, которая прекрасно знала, кто сейчас у Гретхен в качестве гостя, ехидно и с подозрением косится на дверь, что не собирается открываться. Разговор про молодого человека все еще жив в памяти, и блондинка подпирает рукой подбородок, расплываясь в ухмылке. Так вот, значит, о ком Врени говорила. Да и сам капитан Разведки вел себя странно, даже попросил Аметист не предупреждать пациентку о том, что к ней кто-то пришел. Но они провели уже довольно много времени вдвоем, поэтому Анабелла предупреждает еще одних пришедших гостей о том, кто сейчас в знакомой палате. Именно поэтому Ханджи с радостью заваливается в помещение, уже собираясь заорать «Какие люди!», но давится собственными еще не сказанными словами и в неожиданности замирает, видя столь умилительную картину. Аккерман растянулся во весь рост на краю больничной койки, а на его плече, забравшись ему под руку, спит Гретхен, спрятав лицо в изгибе его шеи. При этом они продолжали сохранять тесные объятия. Да и сам Леви, кажется, тоже спал, судя по закрытым глазам и расслабленной руке, которая покоилась на ткани больничной рубашки в районе девичьей талии. Он прислонился щекой к ее макушке, и кажется, будто их объятия фиг расцепишь. Ханджи не то что в шоке, она в ступоре. Остановилась недалеко от двери, таращась на больничную койку, и несколько раз тупо моргает, как громом пораженная. Уж вот это она точно не ожидала увидеть, черт возьми! Застрявший в открытом дверном проходе Эрвин оценил обстановку, чуть подумав и неслышно хмыкнув. Его такое положение дел не удивило, особенно учитывая то, как рвался в эту больницу капитан. В итоге пришлось за главных оставлять Моблита и лейтенантов, потому что и Смиту, и Зое нужно было в Стохесс, а Аккерман уже не мог сидеть в Штабе. Видя, что Ханджи в ступоре заглохла, Эрвин протягивает руку и аккуратно цапает ее за воротник, потянув обратно к двери. Майор отмирает и уже собирается возразить, но командир качает головой и тихим шепотом говорит: — Они заслужили, на этот раз их можно оставить. Зое лишь в растерянности бросает последний взгляд на кровать, а потом выходит следом за Смитом в коридор. А Эрвин идет и не сдерживает легкую ухмылку. «Что ж, капитан, надеюсь, теперь ты не будешь тормозить.» Леви приоткрывает один глаз, наблюдая за тем, как закрывается дверь. Естественно, он не спал, в отличие от мирно сопящей Гретхен. И теперь он тормозить уж точно не будет. Эпилог следует... Three Days Grace — Never too Late