***
Раздаётся звук открываемой двери. Отец. Заходит и чем-то громыхает, в квартире темно, и Лео решает, что надо как-то обозначить тому своё присутствие. — Пап, я умру, — подаёт он голос с балкона. Тот подошёл к нему, присел рядом и взял за подбородок, заставляя смотреть в глаза. — И тебе, сын, добрый вечер. Все когда-нибудь умрут, с чего вдруг такие выводы? Лео молча отмахнулся от него стаканом, расплескав на себя все остатки. — Лионель, ты что… пьян? Отец резко выдернул у него из рук стакан и понюхал содержимое. — У тебя же тренировка завтра утром. Лео закрыл глаза и еле слышно забормотал, продолжая свой внутренний монолог: — Плевать. Да и я не смогу признаться, просто не смогу. Держать человека рядом с собой из одной только жалости… это невыносимо. Но на какую взаимность я вообще могу рассчитывать? — Он открывает неожиданно ясные глаза и смотрит прямо на отца, — пап, ну почему всё так, а? — Ох, сынок, жизнь вообще несправедливая штука, — он поднимает Лео на ноги и закидывает его руку себе на плечо, — пойдём-ка спать, завтра всё расскажешь. Я думаю, всё разрешимо, не переживай. — Нет, пап, — Лео уже почти спит, — тут не получится…***
Он просыпается с чугунной головой и слепо шарит по тумбочке рукой в поисках часов. Наконец, нащупав их, подносит ближе к глазам, пытаясь сфокусироваться на цифрах. 12:05 — Да твою же… — Лео подхватывает со стула майку и несётся в ванную. На полпути его скручивает приступ кашля, что, в сочетании с похмельем, окончательно его добивает, и он сползает по стенке, пытаясь отдышаться. На шум выходит отец и с осуждением смотрит сверху вниз. — На тренировку можешь не торопиться, я позвонил и сказал, что ты её пропустишь. Завтрак? При мысли о еде ко всем прочим ощущениям добавилась ещё и тошнота. — Нет, пожалуй, просто чаю. Отец разворачивается и идёт на кухню, Лео плетётся за ним и обессиленно приземляется на стул. — На, — отец ставит перед ним дымящуюся кружку. Лео делает глоток и морщится. — Зелёный? Слишком крепко заварил, горький. — Ну да, — отец садится напротив него и внимательно смотрит, — но вчерашний фернет явно был горче. Лео смущённо отводит глаза и смотрит в окно. На небе лёгкие облака, тренироваться в такую погоду одно удовольствие. — Не вздыхай, в конце концов, ты не первый и не последний, кто так напился. Да и рано тебе ещё знать свой предел, всё впереди, — отец хохотнул и потянулся за газетой, лежавшей на столе. — Пап. — Ммм? — Вчера я… — Начал неуверенно Лео. — Да-да, я помню, безответная любовь и всё такое. В твоём возрасте это нормально, — он перелистнул страницу, — не страдай зря, сколько ещё у тебя этих девиц будет, не сосчитаешь. — Нет, тут другое, — он отставил кружку и начал, осторожно подбирая слова, рассказывать обо всех визитах к врачу. Под конец он замолкает, рассеянно размазывая капли чая по столу. Тишину на кухне нарушает лишь мерное тиканье часов. Через какое-то время отец подал голос: — Вот, значит, как. Лео вздрогнул и резко поднял на него глаза. — Ты не выглядишь сильно удивлённым. — У моего двоюродного дядьки такое было. Харкал цветами. Как ты понимаешь, в семье было не принято о таком распространяться. Ему вызывали священника, думали, что кто-то проклял, а вон оно что, любовь… — он замолчал и похлопал Лео по руке. — И что с ним случилось? — С дядькой-то? Помер лет в 80, телегой задавило. Но матушка рассказывала, что жена у него была необыкновенная красавица, полдеревни за ней бегало, а она его выбрала. Выходит, не священник помог, а она. Вот и ты своей признайся, — папа хитро ему улыбнулся, — это не Анто, случайно? Лео только усилием воли не закатил глаза. — Нет, папа, не она. — А зря, хорошая девочка, ты подумай. Он уронил голову на руки и застонал: — Господи, перестань. — Сын, послушай, — отец внезапно стал очень серьёзным, — я был хоть и маленьким, но видел, во что превратился дядя, он выкашливал целые соцветия напополам с кусками лёгких и кровью. Он обошёл стол и опустился перед Лео на корточки. — Я не хочу, чтобы это произошло с тобой, я не хочу, чтобы это видела твоя мама, я не хочу стоять на твоих похоронах просто из-за твоего ослиного упрямства. Если потребуется, я за волосы притащу эту твою девчонку, чтобы она поклялась тебе в любви до гроба. Лео сразу представил эту картину — Жери страстно и пламенно признаётся ему в любви, стоя на одном колене, а позади него стоит отец с дробовиком, и слабо улыбнулся: — Не волнуйся так, пап, мне подберут терапию, и всё будет как прежде. — А что с футболом, ты подумал об этом? Знаешь, все тренеры пророчат тебе великую карьеру, не жалко пустить всё под откос? — Да, я подумал, — Лео задумчиво отпил из кружки уже холодный чай, — мне сложно долго бегать, дыхания уже не хватает, но если я буду включаться только на атаках, то меня должно хватить. Главное, что я забиваю, а каким образом, это уже не важно. — Ты думаешь, Совет пойдёт на это? — Посмотрим. Отец встал и обнял его: — Что бы ты не решил, мы в любом случае поддержим тебя. В глазах защипало, и Лео уткнулся в такой родной отцовский бок. — Боже, пап, я так рад, что могу, наконец, этим всем поделиться. Отец отстранился и посмотрел на него: — Ты никому не говорил? Даже друзьям по команде? Ты же вроде дружишь с этим, как его… — отец пощёлкал пальцами в воздухе, вспоминая, — внуком президента? У него должны быть связи, может, он найдёт врачей получше? Лео почувствовал, как щёки заливает предательский румянец, и начал усиленно выдавливать из себя кашель, в надежде, что отец спишет всё на него. Так и получилось. — Ох, тебе принести воды? Лео отмахнулся, вытирая рукой рот. — Нет, уже всё нормально. — В любом случае, мне надо будет встретиться с твоим врачом. И матери твоей позвонить, рассказать… Ты уж придумай для неё причину, почему тебе терапия кажется проще банального признания. Лео только кивнул.