Сто и одна сцена, оставшаяся за кадром

      Манипуляторша крепко спала, привычно разметав конечности на постели. Ногу закинула на спинку кровати, голову свесила, а одеяло на полу. Мадара бы умилился. Но он не Мадара.       Зецу смотрел на существо, способное стать огромной проблемой (уже ставшее ей отчасти), с нескрываемым презрением. Это была одна из немногих эмоций, доступных ему, и хотя к людям презрение Воля испытывал по умолчанию, такого яркого проявления удостаивались немногие. Даже Мадара не удостоился той порции презрения, которую испытывал Зецу по отношению к… хах, Изуне.       «Изуна» стало уже именем нарицательным. В брате Мадары Зецу изначально видел лишь возможности. Учиха становятся сильнее от боли. Смерть Изуны усилила Мадару и позволила оплести его своим влиянием.              Изуна-младшая должна была удостоиться той же роли. Зецу подумал об этом сразу, как только Мадара проявил к девочке нехарактерный себе интерес. Растаял буквально сразу, как увидел. И не удивительно: ликом-то девчонка была один в один его брат, странно, что Мадаре вообще потребовалось подтверждение их родства. Зецу сам мало знал о принципах пробуждения риннегана, но, видя связь с шаринганом, сразу подумал, что использовать смерть девчонки для эмоциональной стимуляции лишним не будет. Надо только проконтролировать, чтобы Мадара к ней привязался, и тогда все пойдет как по маслу. Слово тут, слово там… Разве то, что такой очаровательной крохе приходится жить в таком ужасном мире, не жутко мотивирует?       «Очаровательной крохе», тьфу. Ему не пришлось вмешиваться, мерзкая мелочь сделала все сама. Сама выжила, разгневав этого монстра, сама заставила полюбить себя, сама выставила себя оплотом невинности и чистоты. Все не шло, а просто катилось кубырем по маслу. И этот разгон был излишним.       Мадара не просто привязался к девчонке, она буквально привязала его к себе. К своей жизни, проблемам. И в итоге вместо того, чтобы дни и ночи корпеть над пробуждением легендарного додзюцу, подкрепляясь мыслью о том, что ей подобные («ей подобным» теперь хотелось пожелать только гореть в Аду) будут жить счастливо его усилиями, Мадара вдруг захотел провести старость в возне с единственной внучкой. Это не вписывалось в план.       Зецу не нужно было избавиться от девчонки. Ему нужно было избавиться от нее так, чтобы ее смерть стала толчком в развитии риннегана и мощнейшей мотивацией для Мадары. Смерть старшего Изуны была слишком давно, рана начала заживать, сколько ее не вскрывай — толк уже не так велик.       Зецу ненавидел, когда что-то нарушало его план. Мадара не был первым «Индрой», которым он пытался манипулировать. И каждый раз что-то шло не по плану. «Индра» мог родиться слабым. Тогда Зецу сам его убивал. «Индра» мог родиться без амбиций, и тогда не на чем было играть. Мадара не был первым, но он был лучшим, Зецу чувствовал, что в этот раз все получится. И поэтому любая мелочь, вносящая разлад в его игру… — Я тебя ненавижу, — шепнул он девчонке на ухо. Мелочь заворочалась. Чтоб ей кошмар приснился. — Но ты же можешь быть полезной, верно?       Учиха Изуна была удивительной и вызывала у людей удивительные чувства. У Мадары она без всякой помощи смогла вызвать глубочайшую привязанность. А он, древнее существо, не являющееся человеком, кажется, благодаря ей, спустя века начал открывать для себя новую эмоцию. Пусть даже это и была ненависть. — Мм... дед… — промычала Изуна, стоило ему отстраниться, и перевернулась на бок. Навернулась на бок. Кровать закончилась. Зецу исчез в стене.       Это было глупо. Зецу презирал глупость. И речь сейчас шла не об Изуне… Он сам начинал глупо реагировать на обращения, явно обращенные не к нему. И ненавидел за это девчонку только больше.       Новое чувство — ненависть — прочно ассоциировалось с ней. Весомый вклад в развитие его понимания людской сути. Теперь он лучше понимал людей.