Умение любить.

Когда она открыла глаза, мир вокруг казался очень странным: всё было пляшущим и не имело чётких границ. Последний раз Наташа чувствовала подобное около шести лет назад, когда проснулась в доме своей сестры поперек кровати. Тогда у неё было очень мощное похмелье. Самое смешное было то, что спина Наташи являлась подушкой для Лены, а ноги её сестры были на спинке кровати. Старшая Романова спрашивала, почему блондинка была вместе с ней в гостевой комнате, а не в своей вместе с мужем (на момент их свадьбы Елене было 19, а Артёму – 21). Белова на это ответила: «Я знала, что он будет ворчать и напоминать мне о моем состоянии всю жизнь.» Наташа даже сначала не могла вспомнить, по какому поводу они так набрались, впрочем её сестра тоже. Но потом почему-то именно старшая сестра вспомнила, что они просто отдельно от всех решили отпраздновать двадцатый день рождения Лены. Но сейчас она не ощущала похмелья, а наоборот чувствовала себя более менее посвежевшей. Однако тяжесть в её теле была сильна, вряд-ли сейчас у Нат получится даже приподняться. Хотя, на данный момент девушка не чувствует в этом особой необходимости, она лишь ждёт пока зрение полностью восстановится, чтобы иметь возможность оценить ситуацию. Вот белый потолок и стены приобретают очертания, а специфический запах начал проникать в дыхательные пути. «О, чёрт! Только не это! Только не больница!» Но никакие её протесты не могут изменить того, где Наташа сейчас находилась, и это ещё сильнее раздражало. Её голова стала медленно отходить от сна, однако спустя 3 минуты Наташиных раздумий рыжая поняла, что на её правую руку в действительности что-то давит. Девушка кое-как приподнимает голову и видит копну пышных чёрных волос. Романова сразу понимает, кто сейчас спит головой на её руке, и слов описать её замешательство, вероятно, не подобрать. Наташа хочет заговорить, но вместо чётко произнесённых слов из её рта вырывается сиплый шёпот: – *...мам*? Женщина начинает шевелиться, но, на сколько поняла русская, всё ещё не открыла глаза. И эта догадка подтверждается, когда черноволосая поворачивается лицом к ней, начинает хмурится, а потом наконец открывает глаза. Спокойные черты лица вмиг меняются на совершенно противоположные. Она быстро подскакивает с своего места, одну руку кладёт Наташе на предплечье, другую – на щёку. – *Господи! Дорогая, ты в порядке? Голова болит? В глазах темнеет? Мутит?* От такого рьяного беспокойства и большого количества вопросов Наташа просто не смогла сдержать улыбку. – *Мама...* – *У тебя что-то болит? Я сейчас позову врача, подожди.* Как только её мать стала отстраняться, рыжая как-то смогла поймать её руку, прежде чем Мелина успела отойти вне поля досягаемости. – *Мам, успокойся. Я в порядке. Лучше скажи, что ты здесь делаешь?* – *Я прилетела сразу же, как только узнала. Мне позвонили отсюда и сказали, что ты попала в больницу. Лена была в компании, поэтому просила, чтобы я позвонила и сказала, что с тобой. Игорь и Лёша не смогли полететь со мной, но папа просил, чтобы я поцеловала тебя от него.* – На последних словах Мелина наклонилась и поцеловала её в лоб. – *Что-то случилось в компании?* – Напряжённо проговорила Наташа, внутренне уже порываясь лететь обратно в Россию. – *О, дорогая, нет. Он сейчас с твоим племянником, так как Лена и Артём заняты работой.* Наташе это совсем не нравилось, так как она и её старший брат, как никто другой, знают, что чувствует ребёнок, когда родители слишком заняты. Нахмурившись, рыжая сказала: – *Они должны проводить больше времени с ним.* – *Это так, и они пытаются это делать. Я понимаю, что вам с Игорем было сложно, но и нам было нелегко: мы хотели, чтобы у наших детей было всё самое лучшее.* – виновато смотрела в глаза дочери, поглаживая по волосам. – *Я знаю, и никто из нас вас не винит.* – улыбка сама расплылась на её лице, а потом её перебил вдруг подошедший к горлу хриплый кашель. Мелина редко двинулась в сторону и достала откуда-то стакан воды. – *Наташа, пей.* Сделав пару глотков и, почувствовав, как прохладная жидкость наконец предоставила влагу пересохшему горлу, девушка сразу ощутила облегчение. – *Я пойду за доктором.* – Тон, с которым она произнесла эти слова, предупреждал, что любые протесты бесполезны, но Наташа была единственной из своей семьи, кто осмеливался спорить с Мелиной. – *Мам, нет. Не надо, я чувствую себя замечательно, даже встать смогу.* Но её мать даже не повернулась к ней, а сразу вышла за дверь палаты. Романова закатила глаза и наконец решила осмотреть комнату. Достаточно большая палата для одно пациента, но девушка даже не думала жаловаться, больше ничего особенного не было. Только вот, когда она повернула голову на столик рядом с ней, Наташа увидела три больших букета красных роз. Рыжая просто обожала розы, а особенно красные, и по её лицу распространилась большая улыбка. Она так хотела дотронуться до этих лепестков и глубоко втянуть этот великолепный запах, но на подобные действия её сил пока было недостаточно. «Но зачем мама купила столько букетов? Хватило бы одного». Её размышления прервал тихий скрип двери. Она сразу обратила внимание на человека, который аккуратно вошёл в комнату, держа в руках ещё один букет красных роз. Наташа не ожидала увидеть здесь своего соседа сверху, да ещё и с цветами. – Мисс Романофф, я рад, что вы пришли в себя. – Ей показалось, или в его голосе и правда присутствовало смущение? Сначала она дружелюбно улыбнулась, а потом в глазах затанцевали небольшие огоньки озорства. – Я тоже рада, мистер Роджерс, но насколько я помню, последний раз вы назвали меня по имени. Нет, ей точно не показалось, ведь его смущение сейчас было бы видно даже слепому. Куда же делась та, хорошо знакомая рыжеволосой, надменность и беспардонность? Стив свободной рукой потёр шею и немного улыбнулся. – Да... Я прошу прощения за... за эту бестактность. И почему-то именно сейчас, смотря в эти глаза, которые наполнены искренностью, девушке захотелось подойти к нему и погладить его щёку, покрытую этой неимоверно привлекательной бородой. Несколько минут они смотрели друг другу в глаза и оба не понимали, как оторваться от глаз человека напротив. Романова же решилась прервать эту затянувшуюся паузу и произнесла, сладко улыбнувшись: – На самом деле, вы можете звать меня Наташей, ну или Нат. Мужчина широко улыбнулся и сказал: – А вы зовите меня Стив. И может вы окажете мне честь, обращаться к вам на ты? – Блондин церемониально поклонился и лишь поднял голову, ожидающе смотря на неё. Рыжая тихо засмеялась, чтобы своей резкостью не вызвать ещё один приступ кашля, и утвердительно кивнула: – Конечно, сэр Роджерс, я не могу отказать доблестному рыцарю. Наташе показалось, что его улыбка стала ещё шире. Стивен начал подходить к кровати и поднял руку с цветами: – Это тебе..., Нат. О, Боже! Романовой пугающе нравится, как её имя слетает этих пухлых губ. Она ответно улыбнулась и протянула руку за букетом. Удивительно, но русская даже перестала ощущать слабость, поэтому с большим удовольствием обхватила рукой этот великолепный предмет. Их руки на мгновение соприкасаются и Наташа чувствует волну мурашек по телу, но ей нельзя так просто выказать Стиву всё, что с ней происходит, по этой причине она уверенно берет цветы в свои руки. – Спасибо тебе большое! Я обожаю розы, как ты узнал? – Прищурилась она. – Ну... один очень добрый человек подсказал. – Хах, будь добр, поставь пожалуйста их вон в ту вазу. Я не знаю, как он, но ты точно добрый человек, Стивен, ведь похоже именно ты стал моим спасителем. – Слишком сильно сказано, я лишь хотел помочь и... Роджерс хотел продолжить, но дверь палаты резко открылась, и в помещение буквально влетела сильно обеспокоенная женщина, которая сначала даже не обратила внимания на посетителя и заговорила по-русски: – *Врач должен сейчас подойти, ты только...* – И тут её глаза заметили блондина рядом с кроватью. Госпожа Романова на мгновение застыла в замешательстве, но эта эмоция была едва заметна, да и только эксперту в понимании мимики матери – Наташе. – Ах, Стивен, добрый день! Приятно снова тебя видеть. – Уже приветливо улыбаясь, проговорила Мелина. – Моё почтение, несказанно рад встречи, миссис Романофф. – Мужчина подошёл к её матери и, поклонившись опять же в этом нелепом, но милом рыцарском жесте, поцеловал в основания пальцев руки. (Поясню, если не очень понятен смысл. Если губы касаются пальцев, мужчина таким образом говорит о восхищении и выражает уважение к женскому полу или конкретно к определенной женщине.) – Вы знакомы? – Спросила Наташа. – Дорогая, я и твой отец хорошо дружили с Роджерсами, когда жили здесь. – Мелина подошла к креслу и присела, взяв рыжеволосую за руку. Романова усмехнулась и посмотрела сначала на маму, а потом на Стива: – Теперь понятно, откуда ты узнал про розы. Блондин поражённо улыбнулся и посмотрел вниз, а Мелина пожала плечами, мол «не смотри на меня так, я понятия не имею о чём ты». Стив хотел что-то сказать, но его снова прервала открывающаяся дверь. «Чёрт, дежавю!» Мужчина не особо высокого роста, может чуть выше Наташи, с тёмными кудрявыми волосами и немного смуглой кожей, естественно в белом халате. Он осмотрел всех в палате и, остановившись на Нат, дружелюбно улыбнулся и прошёл вперёд. – Всем добрый день. Мисс Романофф, меня зовут Брюс Беннер, я ваш лечащий врач. Как вы сейчас себя чувствуете? – Относительно неплохо. Небольшая слабость, а так всё замечательно, док. – Как можно уверенней произнесла рыжеволосая. – Наташа, ты только сейчас хрипела, кашляла и не могла даже нормально руку поднять. – Опять этот строгий голос матери. «Мама, ну мне же не пять лет! Подумаешь, кашляла». – *Мама...* – Укоризненно шепнула в ответ Таша. – Миссис Романофф, на самом деле, в кашле нет ничего удивительного. Скорее всего у вашей дочери пересохло в горле. – Вероятно, это можно расценивать как защиту Наташи со стороны доктора, но потом с его стороны появился вопрос, за ответ на который девушка будет сожжена заживо её собственной матерью: – Мы знаем, что у вас было сильное переутомление, но вопрос в том, что его вызвало? Но, как я полагаю, отвечать вы не захотите. Однако я предупреждаю вас, я должен знать, так как могут быть серьёзные последствия, всё-таки столь долгий сон вызывает опасения. Наташа вдруг поняла, что даже не знает сколько времени провалялась на этой больничной койке. Заметив растерянность в глазах дочери, Мелина нежно коснулась её плеча и аккуратно проговорила: – Ты спала около сорока часов, дорогая. Девушка резко обернулась на мать и стала потерянно смотреть в её глаза, надеясь найти там хоть... Стоп, а что она хочет найти? Ведь сама знает, по какой причине это произошло, почему оказалась в больнице. И теперь её стало поглощать огромное чувство вины. Разволновала родителей, сестру и братьев, мама даже отправилась в девяти часовой полёт, только бы узнать, как она. Даже ни в чём неповинному соседу не дала спокойной жизни. «Господи! Что же я за наказание такое для окружающих?!» Она не стала препираться и решила сказать, как есть: – Я... не спала... достаточно долгий промежуток времени... – Тихо проговорила Наталья, смотря в любую точку, только не на свою маму. – Насколько долгий? – Уточнил доктор Беннер, нахмурившись. – Около 60-и часов... Боковым зрением девушка заметила, что глаза её матери расширились, а Стивен опустился на другой стул. – *Наташа...* – прошептала Мелина. – Мисс Романофф, это опасно. После подобной бессонницы в организме нарушается метаболизм глюкозы и ухудшается работа иммунной системы. У вас может возникнуть инфекционное заболевание, поэтому немного позже вы сдадите анализы, а потом увидим... Только не напрягайтесь раньше времени, я думаю, всё будет в порядке. Отдыхайте. – Доктор кивнул и покинул палату. Стив поднялся с кресла, подошел к кровати и сочувствующе улыбнулся, понимая, что сейчас будет разговор не для его ушей: – Что ж, отдыхай, Нат. Я надеюсь, ты позволишь посетить тебя ещё раз? – Конечно, только в следующий раз давай без цветов: я думаю, в больнице больше нет ваз. – Улыбнулась рыжеволосая. – Я думаю, что они найдут. – Хитро ухмыльнулся Роджерс. – До встречи, Наташа. Миссис Романофф, разрешите откланяться? – Сделав небольшой поклон, он выжидающе смотрел на темноволосую и улыбался. Она повернусь к нему лицом, тем самым прерывая своё занятие сверлись взглядом стену, и усмехнулась: – Всего хорошего, Стивен. Передавай привет родителям и сестре. – Непременно. – Сказал блондин, бросив последний взгляд на младшую Романофф, и скрылся за дверью. Сначала было напряжённое молчание, но Таша никогда не любила молчать с мамой, поэтому, приняв сидячее положение, решила заговорить: – *Мам...* Но была прервана раздраженным и немного уставшим голосом: – *Наташа, почему ты так изводишь себя? Почему ты не хочешь жить дальше? Зачем ты упрямо хочешь доказать всем, что с тобой всё в порядке, прячась на работе, и, совсем не пытаясь начать всё заново. Даже если полностью "закопаешься" *– Мелисса яростно сделала жест кавычками и продолжила, – *в работе, ты не сможешь вернуть Рому и Сашеньку... *– Тут она резко осеклась и, поняв, что именно произнесла сейчас, виновато уставилась на дочь, которая, услышав эти имена, резко опустила голову и стала пусто смотреть на руки. – *Дорогая, я... прости...* Уже много лет никто не произносит эти имена в присутствии Наташи и вот именно сейчас, когда она не может убежать в ванную и, взяв в рот полотенце, включить душ и приглушённо рыдать, чтобы никто, даже родители, не могли ни видеть, ни слышать её такой. Её любимый муж... Её драгоценная доченька... Два самым дорогих человека в её никчёмной жизни. Два человека, которые были её бесконечным счастьем, уже пять лет её бесконечное горе. В тот злополучный день, который Наташа теперь проводит в номере какого-нибудь отеля в компании с бутылками водки, Рома и Сашенька решили забрать её с работы и выехали раньше, чтобы купить большой букет редких экзотических чёрных роз. Рома очень хорошо её знал, чёрный и красный – её любимые цвета. Сашенька была в своём детском кресле, а Роман, всегда соблюдавший правила движения, разговаривал с ней по громкой связи автомобиля. Когда её рыжеволосый ангелочек начал напевать их с Наташей любимую песенку, у Романовой росло чувство тоски по ним и не унималось тревожное ощущение. Она говорила мужу, что чувствует что-то нехорошее, но он пытался её успокоить тем, что «его президент» просто переутомилась. И тогда она услышала самый ужасный звук в мире, который до сих пор звучит в её ушах: удар двух столкнувшихся машин и крик её ребёнка. Какой-то пьяный ублюдок проскочил на красный и на огромной скорости влетел в машину её мужа и дочери. Она не помнит процесс суда, помнит лишь, как кричала проклятья этому сукиному сыну, который, чёрт возьми, остался жив, помнит, как её подхватил на руки Игорь, когда силы стали покидать её. Наташа думала, что её жизнь кончилась, когда она увидела месиво из двух машин и два чёрных мешка, и пыталась покончить с собой, заперевшись в ванной, медленно разрезая себе вены. Но Макс успел сделать всё необходимое, чтобы она выжила. Газетчики долгое время не унимались и писали всё, что вздумается, но потом всё улеглось. Девушка несколько лет посещала психотерапевта, который позже посоветовал как можно меньше упоминать имена её мужа и дочери, хотя бы в первый год, но вышло, что уже пять лет их имена не произносились не одним членом её семьи в присутствии вдовы. Знаете, что было удивительно? У Ромы была такая же фамилия, как у неё, Рома Романов. Наташа думала, что это должен был быть знак, что они предназначены друг другу, поэтому будут жить долго и счастливо, как бы банально это не звучало, однако судьба распорядилась иначе. Её муж и дочь погибли, а она перестала жить – стала лишь пытаться существовать ради родителей, сестры и братьев. Однако были просветы в этой бесконечной тьме, и иногда у неё выходило на мгновение забыть..., но не отпустить. Для окружающих она уже давно снова начала жить, но никто из них не знал, что её душа и сердце разорваны на куски до сих пор и никак не могут собраться вновь. И сейчас Наташа обнаружила, что слёзы бешено текут по её лицу, а сама она сидит на полу вокруг осколков от вазы в объятьях матери, которая всеми силами держит её за руки, не давая ударять ими пол. Она даже не знает, прибегал ли на её крики кто-нибудь в палату, так как перед глазами была лишь пелена солёной жидкости. – *Я устала так жить, мама! Я устала жить без них!* – Теперь она просто плакала, обессиленно держась за Мелину, перестав пытаться скрыть то, что продолжает её гложить все пять лет. – *Я знаю, дорогая, я знаю...* – Поглаживая дочь по волосам, и, тоже тихо плача, говорила женщина. На полу лежали красные розы, некоторые лепестки которых лежали, рассыпавшись по полу, как в тот день. Только те были цветы чёрные, цвет траура. Ветер разложил все лепесточки по асфальту, показывая грань места, которое Наташа теперь ненавидит всем своим израненным и почему-то бьющимся сердцем.