***
Так и начинается её путь. Хотя ладно — их путь, если уж звать вещи своими именами. Вот она — бежит из чуждого, недружелюбного королевства, где оставила людей, вчера звавшихся близкими, и ещё парочку тех, кто теперь просто, видимо, готов её убить. В сердце — или вместо сердца, поди пойми — у неё теперь холодный полупрозрачный камень, а в голове — ни малейшей идеи, как с этим камнем обращаться. Она думала, будет проще. Думала, что со сверхсилами в комплекте должно идти понимание, как их использовать. Но пока — знает только, что и мир, и собственное тело ощущаются иначе, хотя едва ли смогла бы описать, как именно; а ещё от её гнева, от желания сделать кому-то больно или защититься вырастают острые чёрные камни. Контролирует она это плохо. Создавать камни без эмоций — не может. Что ей теперь делать — не понимает толком. И делает то же, что делала последние пару лет, — следует за Рапунцель. Начинает путь по направлению к Короне, толком себе ещё в этом не сознаваясь. На какое-то время она забывает о судьбе, предназначении и обо всём остальном. Не до размышлений о сверхсилах и собственной значимости, когда тебе надо просто выжить. Кассандра ночует под открытым небом, прибивается к проезжим путникам и обозам, прося подкинуть какой-нибудь работёнки — с оплатой хоть деньгами, хоть едой, хоть шмотьём, — старательно прячет волосы и камень и чувствует себя почти обычным человеком. Не слишком счастливым человеком. Чёрт знает во что ввязавшимся человеком. С волосами и камнем — отдельная история, впрочем. Последний — ладно, может, сойдёт ещё за глупую побрякушку, но вот волосы… с ними совсем всё скверно. Циановые на вид, чуточку светящиеся в темноте; желейно-прохладные на ощупь, юрко скользящие меж пальцев; да, совсем, совсем всё скверно — показывать такое публике явно не стоит. В первый же день Кассандра пытается побрить голову ножом; причёска выйдет экстравагантной, да, но за неё всяко проще будет оправдаться. И ощутив под ладонью шершавость свежевыбритой кожи — через мгновение с ужасом чувствует, как эти самые волосы стремительно отрастают обратно. До той же длины, что и были. И не удивляется, нет — ухватив сгоряча неизвестный артефакт, не время уже удивляться; просто принимает к сведению то, что список проблем пополнился ещё одной; а ещё, стянув перчатки перед бритьём, — замечает, что ногти тоже стали какими-то странными, полупрозрачно-синими, точно у мертвеца. Они, наверное, тоже отрастут обратно, если их отстричь. Хотя — какая уже разница?.. Впрочем, поначалу ей быстро везёт — и везёт фантастически, как она понимает позже. Случайно она помогает группке путников отбиться от волчьей стаи, едва ли не спасая им жизни; и те относятся к ней со всей благодарностью, игнорируя волосы и прочие странности. Кормят от души и дают в дорогу несколько полезных вещей; в том числе — поношенный, восхитительно неприметный серый плащ с капюшоном, который надёжно скрывает и опал в груди, и волосы. Какая же это удача. Она понимает это, пока несколько дней путешествует почти свободно — от неё, в плаще и капюшоне, не шарахается никто, ей дают даже денег или еды, когда она помогает с охотой или постройкой лагеря. Новообретённые доспехи пускай и сделаны из какого-то странного, незнакомого Кассандре материала — того же, из какого и меч, вероятно, — под плащом на вид внимания не привлекают. Не считая, конечно, символичной дыры в груди, откуда ласково зияет вплавленный в тело опал; но будь на них какие пафосные шипы или прочие украшательства — всё было бы много, много сложнее. А так — в плаще и капюшоне она выглядит почти что обычным человеком. Не слишком счастливым человеком. Чёрт знает во что ввязавшимся человеком. Ну да не важно. Жизнь даже налаживается как будто. Пока она не встречает на пути крестьян, отношения с которыми не ладятся особо. Капюшон спадает невовремя, и подвыпившие трудяги принимают Кассандру то ли за нежить, то ли за нечисть, то ли за ведьму — она слышит много вариантов, пока убегает от них со всех ног. Потом отсиживается под обрывом в местном озерце, похожем на большую лужу, несколько раз подныривая под воду, мимоходом удивляясь тому, как долго способна обходиться без воздуха. Впрочем, жить захочешь — найдёшь в себе много скрытых талантов. Это она знает не понаслышке. Преследователи уходят, видимо, решив, что она утонула. Кассандра вылезает из воды и осматривает себя, чувствуя, что кое-где её точно задело, и один раз даже в шею. Из задетой шеи, прямо из-под ключицы, она достаёт кривой походный нож, до рукояти испачканный кровью. Боль приходит, хоть и запоздалая; а вместе с ней — понимание, что после такого ранения она должна была бы как минимум упасть без сознания, а то и вовсе умереть от потери крови. Но крови вытекает очень мало. Явно меньше, чем должно бы. Кассандра понимает, что дело в опале. И тут она впервые появляется вновь.***
Спутник из неё, впрочем, такой себе. Она полупрозрачная, призрачная, будто сотканная из сине-голубых лучей; её не видит, кажется, никто, кроме Кассандры, и иногда Кассандре кажется, что она сама же её себе и вообразила. Но после она думает о том, что в подобном случае вообразила бы кого-нибудь явно поприятнее. Кассандре не нравятся витые затейливые фразы и колокольчиковый смех, не нравится паутина двусмысленных намёков и издёвок; не нравится, что она знает о её прошлом явно больше, чем знало бы лицо без особого интереса, и совсем не нравится — что она, кажется, неплохо разбирается в свойствах опала, но выдаёт информацию по крупицам, дразня Кассандру и ведя за собой, точно голубя в силок — по тропе из крошек. Ещё не нравится, что она не говорит, кто она; но Кассандру, которая теперь не знает даже, кто она сама, это волнует меньше остального. В конце концов, когда вбираешь в себя разрушительный артефакт, визиты странного призрака в вычурном старомодном платье и с такой же вычурной манерой изъясняться — не худший ещё из побочных эффектов. По меньшей мере, она не наносит вреда. Вроде бы. Пока что. Она приходит и уходит когда пожелает, болтает много, но мало сообщает нужного — либо Кассандра попросту не умеет это нужное слышать. Но тем не менее, она учит её концентрироваться, пропускать сквозь себя ненависть и гнев, чтобы творить камни по своей воле, — и это уже немало. Чёрные звёзды, игольчатые цветы расцветают по мановению рук Кассандры. Она не говорит, конечно, о чём и о ком думает, чтобы пробудить в себе правильные эмоции. Но она, кажется, обо всём догадывается и так. И говорит, что Кассандре нужно вернуться в Корону, чтобы найти ответы на вопросы и разобраться в собственных силах. Кассандра, если честно, ей верит не до конца. Но Кассандре, если честно, нужен всего лишь повод.***
Хотя сама она, конечно, тоже пытается найти чёртовы ответы. Вскоре после памятной встречи с крестьянами ей снова здорово везёт — она оказывается в одном городишке в день бойцовского турнира. Циановые волосы, чёрные доспехи и опал выглядят эффектным костюмом; благодаря устойчивости к травмам — и адовым тренировкам в прошлом, конечно — она побеждает, и приза хватает на то, чтобы разжиться лошадью и ещё кое-чем полезным. Травмы, впрочем, как выясняется, и заживают дольше обычного; но… оно того явно стоило. Хотя то, как она эти деньги тратит — вызывает, конечно, вопросы в своей разумности. Но… ей важно. Ей правда важно, чёрт возьми, разобраться; да что может быть важнее, когда внутри тебя — неведомая дрянь, которая существует по каким-то своим законам, а заодно меняет и тебя, и весь мир вокруг?.. Впрочем, обычно лекари её не понимают — да и она осторожничает, опасаясь проблем. Раны заживают тяжело и долго? Ну да, такое случается, по множеству причин. Можно попробовать разобраться, кстати, за сумму, какой у неё и во времена Короны никогда не водилось в карманах. Регулы пропали? Ну нет, ты не беременна — это любому лекарю, имеющему хоть минимальные познания в алхимии, проверить нетрудно. Можно, опять же, попробовать разобраться; вот только, по правде сказать, рановато — подождать бы ещё месяц-другой… Ногти посинели и больше не растут? Девочка, ты серьёзно? Раны не наносят телу того ущерба, какой должны бы? Девочка, ты что, сюда похвастаться пришла?.. Волосы… Волосы могли бы быть аргументом, да и ещё каким, но их она упорно старается прятать. Вдобавок к капюшону, парик — жиденький, мышино-скромный, издевательски светловолосый — приобрела в первом же городке, в котором подобное продавали, и не снимает теперь практически никогда. Там же купила и плотное бельё, которое надёжно скрывает опал, даже если лекари просят раздеться; ответов она хочет, конечно, — но не до такой степени, чтобы попасть в плен к иному палачу от науки, готовому вспороть её вдоль и поперёк, лишь бы понять, что она теперь такое. Ей бы самой — понять это для начала. Впрочем, в одном городишке ей везёт. Местный целитель, весьма пожилая дама, оказывается знатоком по части женских дел — причём с неожиданно адекватными расценками за услуги. После нескольких процедур она резюмирует уверенно: Кассандра не только не вынашивает ребёнка сейчас, но и не факт, что сумеет это сделать в будущем, — по всей видимости, она теперь бесплодна, оттого и лишилась регул. Та воспринимает эту новость с облегчением; признаться, никаких плотских причин для опасений у неё не было — будут тут, когда мотаешься по свету, посвящая жизнь священной судьбе одной златоволосой принцессы, — но насчёт того, не рискует ли она породить на свет какого-нибудь злого демона, после встречи с опалом отнюдь бы не поручилась. И прежним примитивным лекарским опытам доверяла не до конца — едва ли они были рассчитаны на зародышей злых демонов; и лишь теперь, получив происходящему объяснение, — хоть о чём-то может перестать беспокоиться. На остальное ей плевать. Как и на многое теперь плевать, впрочем. Один из побочных эффектов Опала, что сказать. Вероятно, не самый страшный. Жизнь сужается пока что до двух целей — выжить и разобраться. И Кассандра движется дальше.***
Когда она приближается к Короне, путь длится уже не первый месяц. Пагубную практику с посещением лекарей она в какой-то момент бросает — всё равно ничего нового те не говорят; а вот браться за подручную работу не перестаёт — и, расходуя деньги бережливо, обретает независимость от удачного случая и дружелюбных встречных. Это очень кстати, потому как в остальном всё становится только хуже. Кассандра кажется себе сделанной из пороха, готовой вспыхнуть от любой неосторожной искры, зачастую не понимая даже, в чём именно эта искра заключалась. И чёрные камни растут, пробивая землю, дырявя деревья, устремляясь остриями в грудь то ей, то самой Кассандре, то — случается, случается — кому-то из неосторожных, беззаботных посторонних. Всякое бывает. Иногда — увидели краешек волос, испугались, начали задавать вопросы, а то и назвали тварью или ведьмой; иногда и вовсе — выпили, закусили, да ляпнули что-то резкое, не подумав, ну или вспомнили, к примеру, историю о дочке одного солдата из королевства поодаль… Она не убивает, даже никого не ранит почти. И тем не менее, стоит ли удивляться, что чем ближе она к Короне — тем больше подобных неприятных посторонних становится вокруг. Молва идёт впереди неё; и её не знают ещё в лицо — но ходят окрест назойливые слухи, что странная незнакомка в плаще кого ни попадя готова со злости проткнуть камнями. Так что действительно, очень кстати то, что теперь у неё есть всё необходимое — потому как с теми, кто мог бы ей помочь или заплатить за работу, возникли бы уже трудности. А она будто и рада тому, что происходит. Охотно дразнит, распаляет Кассандру, превращая искры в настоящее пламя. Говорит с ней о прошлом, о Короне, о Рапунцель, изображая интерес и даже сочувствие, — а после, дождавшись, когда Кассандра откроется, роняет обидные, болезненные слова, заставляющие вспыхнуть гневом. Говорит, что Кассандра сама во всём виновата. Что могла бы и раньше прекратить тратить молодость на избалованную принцессу, и если уж не нашла подходящий способ — стало быть, пусть пеняет на себя. Что дружбы между фрейлиной и госпожой не бывает, и если уж в подобное поверила, повелась — стало быть, сама недалеко ушла от принцессы в наивности. Кассандра чувствует себя сделанной из пороха. Порой она вспыхивает так, что её будто отключает от реальности; придя в себя, она находит вокруг новые звёзды из камней — и не может вспомнить, как они появились. Вначале это пугает её. Потом становится привычным. Если долго летишь вниз — тебя пугает, конечно, финал полёта, но свист воздуха при падении быстро начинает казаться естественным. Она говорит, что всё будет иначе, когда они вернутся в Корону. Она говорит, что Кассандра всё исправит, что она — поможет, по мере сил. Она много чего говорит, и слепо ей верить Кассандре по-прежнему кажется глупым, но в глубине души она всё-таки верит. Просто потому, что иначе слишком страшно и слишком больно, просто потому, что у неё самой совсем другие мысли по поводу финала этого полёта. Она вернётся в Корону, чтобы увидеть, что Рапунцель по-прежнему осталась принцессой, а она — никем. И Лунный Опал ровным счётом ничего не поменял в этом раскладе. Ну… если только в худшую сторону.***
Лошадку зовут Марта. Это самая рядовая, не слишком сильная, немолодая уже кобыла, которой далеко до Макса или Фиделлы; Кассандра, привыкшая к скакунам получше, отчего-то подспудно жалеет её, то и дело давая отдохнуть. Возможно, во многом потому, что и сама в Короне не очень-то спешит оказаться. Во время привалов она упражняется в магии камней — успехов более чем немного, но это лучше, чем ничего. Вот и сейчас, ощутив, что Марта начала нехорошо, устало прихрамывать, останавливается на небольшой поляне, принимаясь сосредоточенно вспарывать ярко-зелёную траву чёрными иглами. Чем ближе к Короне — тем проще у неё получается вызывать в себе гнев. Даже напрягаться не нужно. В этот момент и появляется она, как обычно, внезапно и совершенно бесшумно. — О, Кассандра-Кассандра-Касса-андра, вижу, ты посвящаешь время усиленным тренировкам перед триумфальным возвращением в Корону? Похвально, похвально. Весьма похвально. Кассандра вскидывает бровь, смотрит на неё скептически. — Я иду в Корону за ответами. За информацией. По твоему, кстати, совету, — слегка лукавит она. — Ответы, знаешь ли, иногда приходится получать самыми разными способами. Кассандра осторожно молчит, не расположенная к словесному поединку; и тогда она, выждав паузу, предлагает внезапно: — Кстати. Здесь недалеко расположено любопытное место. Небольшое убежище моего старого приятеля. Затрудняюсь сказать, найдёшь ли ты там ответы или, напротив, новые вопросы, но не сомневаюсь — тебе будет интересно. Не желаешь пройтись?.. И они добираются до небольшого холма, в котором Кассандра даже не сразу замечает поросшую мхом дверь землянки. — Это здесь? Слушай, выглядит совсем нежилым, ты уверена, что… — она оборачивается и видит, что её уже нет рядом. Будто растворилась в воздухе. И да, это легко может быть ловушкой; но желание узнать хоть что-то сейчас сильнее осторожности. Привязав Марту к дереву, Кассандра наспех мастерит из подвернувшейся ветки подобие факела, открывает дверь — та не заперта и поддаётся легко — и заходит внутрь. И тут же понимает, что она имела в виду. Первое, что бросается в глаза, — это кристаллы и камни, аккуратными рядами стоящие на полках с правой части небольшой комнаты. Взгляд Кассандры мигом выцепляет тот самый чёрный камень; но тут предостаточно и других — красных, жёлтых, искристо-голубых, прозрачных, точно стеклянных… По левую сторону тоже полки, где расположены бутылки, пробирки и прочие сосуды с разноцветными веществами внутри; по центру — стол, на котором валяются какие-то бумаги, над ним висит высокое зеркало. И всё покрыто вековым слоем пыли. Кассандра чихает трижды ещё до того, как осторожно пускается вдоль полок, разглядывая камни, постепенно приближаясь к столу. Кажется, самое важное должно быть в бумагах; но прежде она, вздрогнув, подходит к зеркалу, боковым зрением уловив, что не отражается в нём. Слой пыли не такой толстый — должна была мелькнуть хоть размытая фигура; но нет, нет, и вправду ничего нет. Кассандра аккуратно стирает ладонью пыль со стекла, остающегося мертвенно-матовым. На какую-то секунду — чтобы в следующую ожить и начать показывать… далеко, далеко не её отражение. Она не сразу понимает, кто это, а когда понимает, холодок продирает по телу. — Юджин, ты действительно думаешь, что нам стоит… разобрать её комнату? Кассандра видит знакомую фигуру, осанистую и наглую, с горой барахла на руках, и на самом верху — знакомый до боли головной убор фрейлины. И её отчего-то почти не занимает вопрос, почему старое зеркало во всеми забытой землянке показывает такие вещи; эта мысль мелькает в голове, но совершенно фоново. — Детка, нам всем тяжело после произошедшего, но жизнь продолжается. Надо двигаться дальше, и нетронутая комната с её вещами — вряд ли то, что тебе в этом поможет. Кассандра тихо стискивает зубы. Вот ведь складно чешет — хоть бы на площадь шёл выступать. В груди нехорошо, гневно теплеет. — Я всё равно не оставлю её, Юджин. Кэсс была и остаётся моим другом, несмотря на то, что совершила ошибку. Я буду ждать, пока она одумается, и… Гнев взрывается внутри почти мгновенно, взвивается ярким пламенем, раскатываясь по телу. Ну да, конечно, чёртовой принцессе и в голову не приходит, что кто-то может захотеть перестать быть её другом. Что для кого-то это никакая не ошибка. Кассандра чувствует, что сейчас произойдёт, и в последний момент даже понимает, чем это чревато, но поздно. Три огромных чёрных камня прорастают из стены землянки; и с громким звоном, треском и совсем уж нехорошим шипением, плюясь и брызгаясь содержимым, сосуды с реактивами сыплются вниз. Инстинктивно пытаясь защитить зеркало, Кассандра хватается за раму — и тут же об этом жалеет. Рама и стекло вспыхивают красным. Через секунду, несмотря на перчатки, так же вспыхивают её пальцы; по ним струится боль, горячая, жгучая, бегущая вверх по предплечьям. Эхом она отдаётся в висках, виснет пеленой перед глазами, и картинка в зеркале снова меняется. Теперь там — главная улица Короны, и прямо из мостовой растут, расцветают звёзды заострённых камней, но не чёрных, а красных. Кассандра пытается бросить зеркало, но рама будто прилипла к рукам. Камней становится больше, они будто бы удлиняются, кровавыми остриями тянутся к небу, к домам, к бегущим в панике прохожим. Кассандра ощущает липкий противный ужас, понимая, что всё это происходит сейчас, по-настоящему, на самом деле. Мостовая сменяется городской площадью, та тоже усеяна камнями, они множатся, теснятся, ветвисто растут друг из друга… Кассандра с размаху, ожесточённо, несколько раз бьёт зеркалом о стену. Стекло брызжет осколками — магия пропадает, и тут же раму удаётся бросить; но от удара с правых полок соскальзывают несколько кристаллов, и какой-то из них, попав в лужу пролившегося вещества, шипит ужасно, ужасно оглушительно, просто невыносимо. Она кидается из землянки прочь, сжав в руке один из крупных осколков, которым режет привязь Марты, вскакивает на неё и что есть силы бьёт пятками в бока. Та, по счастью, всё понимает верно; и когда за спиной грохочет взрыв — они уже достаточно далеко, чтобы от этого только неуютно вздрогнуть. И мчатся вперёд ещё минут пятнадцать, прежде чем позволяют себе остановиться и перевести дух. И это вполне себе единогласное решение. Она появляется в тот же день, глубоко вечером, когда Кассандра устраивается на привал. Подплывает, как всегда, бесшумно, в опустившейся темноте особенно жуткая своей эфемерностью. — Как прошла твоя сегодняшняя экспедиция, Кассандра? Удалось разжиться какой-то важной информацией? — Ага. Усвоила, что с зеркалами нужно быть осторожнее, — хмыкает она, некстати вспоминая один милейший домик в форме ракушки, где её уже учили подобному. Не помогло, видимо. Она вскидывает домиком кукольные брови, тянет нитяной рот в улыбке. — О. В высшей степени ценный урок. Уверена, тебе пригодится.