***
А оставшись в своей комнате одна, она думает, конечно, о новых соседях. И думает много. Она не понимает, что за херня происходит. Когда она подчиняла волю, когда отдавала приказ прибыть в башню и служить, всё казалось легко и просто, будто благодаря опалу она и впрямь знала, что делает, но потом… Парень ведёт себя странно. Глаза горят, как обещано, и сюда притащился, ещё и вместе со своим зверинцем, и даже напасть на неё не попытался — за такие-то фокусы. Но на раба не похож совершенно, и ведёт себя так, будто сам, по своей воле, приехал погостить; а когда она попросила попридержать зубастые комки меха, чтоб не мельтешили вокруг, нервируя и мешая отстраивать камни, — только выдал с усмешкой: — Так что же ты? Учись концентрации. А ведь это был прямой, блядь, приказ; что не работает, что не так? Ей откровенно неуютно. Заделывать камнями вход в спальню она привыкла уже давно — её визиты комфорта не прибавляли, а перерезать горло во сне изрядной силы не нужно; но сегодня и этого кажется мало. Ну да, судя по виденному прежде, без чёрного меча камни не разрушишь, но… кто может гарантировать, что человек из Братства не знает о магии опала каких-то особенных подробностей, не известных ни ей, ни Кассандре, ни остальным? В конце концов, он поэтому и здесь, разве нет? То, что приходит ей в голову, довольно бредово и весьма унизительно. Но выглядит рабочим вариантом — если хватит сил, конечно. Их осталось немного, её и сотворение клетки-то измотало; но спустя часа полтора мучений и тихой брани, взмахов руками и мечом, усеяв пол каменными обрезками, она всё же строит по периметру кровати высокий и довольно плотный, хоть и неровный бортик. И сама не может сдержать усмешки, глядя на это подобие… понятно, чего. А она так и вовсе придёт в восторг; нетрудно представить, как будет звонко хохотать и заливаться, сколько ласковых едких слов скажет в адрес подобной конструкции… и всех светлых идей, которые довели Кассандру до жизни такой — с необходимостью муровать себя в камнях, чтобы всего-навсего спокойно выспаться. Но хорошо смеяться, являясь потусторонней дрянью, которую, вполне вероятно, и убить-то привычными методами невозможно. А Кассандре сейчас недооценивать воина Братства никак нельзя. Хотя она может, конечно, из-за этого заподозрить, что с работой каменюки не всё гладко; но кто поручится, что она и без того не в курсе?.. Пока что она не только ни разу не врала, но и ни разу не ошибалась. Ещё вопрос, что менее вероятно. Кассандра тушит факелы, с неспокойно ноющим сердцем ложится в свой новенький недогроб. Берёт с собой меч — кажется, теперь ей только и светит спать что с ним в обнимку. Сосредоточившись, из последних сил сооружает над собой каменную крышку; способ, конечно, экстравагантный, но — едва ли кто-то сумеет разрушить камни в такой близости от неё, при этом не разбудив. Она не удивится, если первым, что услышит утром, — будет её звонкий задорный смех. Зато теперь куда меньше сомневается в том, что это утро в принципе наступит.***
Но утро, как и ночь, выдаётся спокойным — никаких неожиданных гостей ни в комнате, ни за её пределами, никаких внезапностей. Шинкуя былую крышку кровати, оттаскивая к стене каменное крошево, Кассандра почти что злится, ощущая излишними, даже несколько идиотскими подобные меры безопасности, чуточку презирая себя за всю ситуацию, в которую столь скоропалительно вляпалась. Но именно сейчас, под монотонные взмахи меча и лязгающий грохот, к ней приходит чертовски удачная идея. Рискованная, конечно — но вполне в духе всего, что она натворила за последнее время. Весьма рискованная. Весьма и весьма. Хотя бы потому, что пускай её отношения с камнями и сделались получше — аккуратности и точности ещё очень не хватает. Но она решается попробовать. Стоя на улице, у стены башни, прикрывает глаза, представляя, как новый камень вырастает метрами выше, так, чтобы вышибить собой один из уже существующих — экстравагантных, пафосных, торчащих в стороны солнцем. Поначалу ничего не происходит; чёрт, да нечего было и надеяться, что у неё выйдет столь филигранная работа… А потом всё смешивается воедино: свист воздуха где-то над головой, недружелюбная твердь земли, встреченная рёбрами, и тяжесть чужого тела сверху. Камень вонзается в землю в паре метров от них. Кассандре кажется, что точно такой же камень упал с плеч, потому что если честно, с планом «Б» у неё было не очень. Очень не очень. Он тут же поднимается проворно, почти не напрягая жилистое тело. — Спасибо… Гектор. И внезапно подаёт ей руку, помогая встать; а Кассандра растеряна достаточно, чтобы на эту руку опереться. И даже сквозь перчатку успевает заметить, что она какая-то горячечно тёплая, будто бы теплее, чем должно быть человеческое тело. Впрочем, откуда бы ей помнить?.. Они снова сталкиваются взглядами, и да, эти циановые глаза ещё жутче, чем показалось ей вчера. Будто пустые глазницы, наполненные чем-то чужим и нездешним. Но щурит он их легко — по смуглой коже разбегаются тонкие морщинки, — так, будто сам уже привык давно к подобному освещению. Если вообще, конечно, его ощущает. — А знаешь, неплохо. Не думал, что ты так быстро сообразишь. Кассандре ясно, конечно, что он имеет в виду. И она не уверена, что есть резон отпираться. — Ты не понимаешь, что происходит, верно? Уверена, что Ловушка Разума должна была сработать иначе? — Стой, так ты знаешь о Ловушке Разума? Ну, в смысле, о том, что… — она раздражённо выдыхает, ощущая смутную злость. Прежде всего — на неё; хотя, справедливости ради, она, кажется, и не говорила ни разу, что Братство ни о чём не в курсе. Кассандра это додумала сама. — Или ты понял это сейчас, или… Гектор улыбается — незло, но этак неприятно-снисходительно. Хотя что уж там, сейчас для этого есть причины. — Ладно, хорошо. Так и быть, кое-что я тебе расскажу. Они садятся на ту же каменную скамейку, на которой она не так давно говорила Кассандре о чудесном артефакте. — Тот камень, которым ты завладела… Да, он действительно даёт тебе власть над нашим Братством. Власть в том плане, что мы будем защищать твою жизнь, не сможем сами нанести тебе вред или допустить это своим бездействием. В разумных, разумеется, пределах, — чуточку помедлив, неоднозначно добавляет он. — И всё? А твои глаза? То, что ты пришёл сюда? Ты разве не должен слушаться моих приказов? Гектор молчит. Просто молчит, лишь немного отведя взгляд, и на его губах по-прежнему играет подобие усмешки. И едва ли он мог не расслышать вопроса. Ни одного из вопросов. У Кассандры есть парочка идей касательно того, как вести себя в такой ситуации, — его воинские навыки осложняют дело, но кое-что можно придумать. Но наступает один из тех странных, пугающих моментов, когда выясняется, что сердце умней, как при активации камня. По какому-то фантастическому наитию, какого она до встречи с опалом никогда бы не вздумала послушаться, — она понимает, она знает, что нужно делать. Сняв перчатку, Кассандра протягивает левую руку — и медленно-медленно проводит ногтями по тонкой коже на шее Гектора. Он, что странно, не только не сопротивляется, но и, кажется, совсем не удивлён таким внезапным жестом. Она поднимается выше, пропуская меж пальцев аккуратную бородку, и осторожно, без грубости, поворачивает его лицо к себе, чтобы снова взглянуть в глаза — циановые, жуткие. — И всё? Гектор резко тянет губы в ухмылке — открытой, широкой, обнажающей зубы. Его будто бы это всё забавляет, и вот это Кассандре не понятно совсем. — Ладно. Не всё. Я теперь в каком-то смысле привязан к тебе, и мне ты, в теории, можешь приказывать, но каждый раз для этого потребуется сделать вот так, — и по тому же странному наитию, по тому, как опаловое сердце пропускает удар, Кассандра понимает, что речь идёт о контакте взглядов. — И сломить мою волю своим приказом, а это, знаешь ли, довольно непросто. Нужна огромная внутренняя сила и много практики, чтобы подобному научиться, и… прости, не думаю, что у тебя получится. Кассандра предательски ощущает, что глаза уже слезятся и болят от непрерывного контакта с этим слепящим, жгуче ярким циановым светом. Но пока что терпит, не отводя взгляда, потому что иначе — после подобных слов точно нельзя. — Уверен? — тянет напомнить, как он недооценил её уже дважды; но что-то подсказывает, что он и без того об этом не забыл. — Нет, если честно. Кто тебя знает, может, и обучишься. Кажется, ты упёртая. По интонации очень сложно понять, что это — комплимент, вызов или оскорбление. Но так или иначе, Кассандра позволяет себе наконец отпустить его подбородок — жестом чуть более резким, чем могла бы, — и благодарна за то, что он вежливо отводит взгляд, избавляя её от этого чёртова света, который будто уже пульсирует где-то внутри черепушки. Она воровато опускает веки, ощущая под ними россыпи невидимого песка. Но в тёмно-багровой, повисшей перед глазами пустоте — тоже видит, будто отпечатанные, белые, раскалённые, пылающие провалы. В их глубине горят циановые всполохи.***
У неё есть тысяча дурных предчувствий. И нехорошее подозрение, что она очень конкретно вляпалась, и жизнь теперь станет ещё веселее, а отступать — слишком опасно, по многим причинам. И смутный огонь в крови от воспоминаний об этом высокомерно брошенном не думаю, что у тебя получится. И камень на сердце — не опал, другой, тяжёлый и мерзкий — от осознания, что если она хочет сохранить для себя хоть какие-то останки понятий о чести, то лучше бы и не получалось, лучше бы вообще не начинать. Хотя альтернатив теперь уже немного. Но попробовать нужно. Она находит Гектора в одной из общих комнат. Тот полирует свои клинки — аккуратно, медленно, кажется, куда больше наслаждаясь процессом, нежели нуждаясь в результате. Несколько раз мастерским, идеально отточенным движением выкидывает вперёд то одну, то другую руку, проверяя работу механизмов. Кассандра застывает в дверях. Хотя на что угодно готова спорить, что он её сразу заметил, но если уж не реагирует — она позволяет себе какое-то время просто тихо стоять, наблюдая. Сердце тоскливо щемит, и дело едва ли в опале. Она слишком хорошо ещё помнит, каково это, когда у тебя есть только твоё тело и твой меч. И сейчас на предательскую секунду чувствует, что хотела бы испытать это ещё раз — только тело, только меч, без всяческих камней в сердце и прочих мутных штуковин. Только на секунду. Дольше о таком ей думать не стоит, да и нет никакого смысла. — Прекрасные штуки, — бросает она, наконец подходя ближе. И тут же добавляет, не меняя интонации, деловито и почти безразлично: — Расскажи мне, что ты знаешь о свойствах опала. Пожалуйста. Гектор не отрывается от своего занятия. — О, правда? С чего бы я стал это делать? — А разве незнание о возможностях собственных сил, — о камушке, который у меня вместо сердца, если уж звать вещи своими именами, — не угрожает моей жизни и здоровью? Он резко вскидывает голову. Чёрт. Она и позабыть успела про эти… глаза. Немалого самообладания стоит не сделать шаг назад и даже не вздрогнуть. — Абсолютно нет. Скорее уж наоборот. Он смотрит на неё странно, напрямую, не отрываясь, чуть сощурив циановые провалы. Кажется, считает, что сейчас она опять попробует его подчинить; и особенно не против, и даже готов с любопытством понаблюдать за этим процессом. Ну нет. Так быстро она не сдаётся. — Послушай, — скрестив руки на груди, она принимается шагать по комнате взад-вперёд, аккуратно избегая зрительного контакта. — Я знаю, наше знакомство не задалось. Сначала ты пытался убить меня, потом я тебя, потом ты меня и вправду чуть не убил, потом я тебя… — Потом, насколько мне известно, ты предательством присвоила себе камень, который я поклялся охранять, потом своровала древний артефакт, полагая, что он сделает меня твоим рабом, и наконец приволокла меня в свою цитадель зла и посадила в клетку моих питомцев. Ты права, госпожа. Омерзительное знакомство. Это «госпожа» звучит унизительно, как пощёчина. Он говорит это даже без явной издёвки, как мог бы, например, Юджин, скорее — совершенно походя, с едва ощутимым презрением, так же, как раньше звал её «дитя». Но кое-что задевает сильнее стократ. — Опал. Меня. Принял. А если что-то в моём поведении и можно назвать предательством, тебя это уж точно не касается. — Опал?.. Опал принял Солнечную Каплю, а ты спряталась за её спиной. И да, это было даже остроумно, не считая того, что… — Не смей так говорить! Кассандра слышит только какой-то унизительный, недостойный воина визг — в прошлой, доопаловой жизни и вовсе едва бы поверила, что такой может принадлежать ей. И выпадает из реальности на секунду — а вернувшись, обнаруживает, что Гектор прижат спиной к стене, а она, нависнув над ним, держит меч у его горла. И тут же понимает, что сделала огромную глупость. Человек в такой позе не способен достать обычный меч — но Гектор в любой момент может выкинуть клинок из перчатки, и острие проткнёт её насквозь. Никакие свойства опала не спасут, если заботливо наточенный, отполированный кусок металла распорет живот, вышибая внутренности. Хотя Гектор не сделает этого, если говорил о камне правду; и то, что она ещё цела, — наверное, хороший знак. Но с её квалификацией как воина… всё понятно. Совершенно. И в прошлой жизни, в той, в которой не было гнева, она бы никогда так не подставилась. Впрочем, Гектор, кажется, подобных деталей не замечает даже. Скосив глаза, он медленно-медленно ведёт двумя пальцами вдоль чёрного клинка. — Это ведь… он? Ты отняла его, похитила или… — она впервые слышит его голос таким серьёзным, без пронизывающей каждую фразу манерной издёвки. — Он. Отняла. В бою, — и повисшая пауза вынуждает её всё-таки сказать то, что говорить совершенно не хочется: — С ней всё хорошо, если ты об этом. Во всяком случае, было, когда… мы виделись в последний раз. Если это можно назвать таким словом, конечно. Гектор медленно кивает: — Можно?.. — он мягко касается пальцами гарды. Кассандру несколько озадачивает, конечно, такой вопрос от человека с клинком у горла. Но с учётом того, что она в любую секунду рискует быть пропоротой насквозь, — явно уж не ей заострять внимание на подобных нюансах. И она, дезориентированная слегка всей странностью ситуации, в ответ ляпает почему-то: — А дашь примерить перчатки?.. Это глупость, конечно. Пускай даже у неё всегда есть возможность сотворить камни, пускай даже он не может якобы причинить ей вред. Давать в руки столь искусному воину этот чёртов меч — непроходимая глупость. Но… она ведь хотела по-хорошему, хотя бы попробовать? Не ломать, не делать больно, не проходиться по горлу собственной совести, если уж есть другие варианты, пока они не исчерпаны до конца?.. И с чего он должен доверять ей первым? Она и без того натворила достаточно — привязала к себе, намереваясь подчинить его разум, призвала сюда, чтобы ей служить. Он еле заметно поводит плечом: — Ладно. И Кассандра делает полшага в сторону, опускает меч и протягивает его рукоятью вперёд. Всё тело напрягается до предела в ожидании атаки. Но Гектор честно снимает обе перчатки, отдаёт ей и лишь затем принимает меч. Только в этот момент до неё доходит, что для примерки придётся обнажить собственные руки. Вот чёрт. Она по-прежнему не снимает правой перчатки почти никогда, за исключением тех ситуаций, когда нужно сотворить много камней, — и гнев от вида чёрной обгорелой кисти в ней вспыхивает неизменно. А уж показать такое кому-то другому и вовсе до дрожи стыдно. А Гектор, вместо того, чтобы наслаждаться мечом своей ненаглядной Адиры, зачем-то на неё смотрит — она замечает краем глаза благодаря циановому свету, и подняв голову, тут же натыкается на его взгляд, но выражения лица не может понять совершенно. — Что-то не так? — Кассандра борется с искушением позорно спрятать непривычно голую руку за спину. Он молча качает головой. Оружие… странное. Своеобразное. Очень. Эффекта неожиданности, конечно, не отнять, с учётом того, что изначально соперник смотрится безоружным; наверное, для дозорного, отгоняющего новых и новых охотников за опалом, такое должно было быть очень ценно. И возможность атаковать с обеих рук тоже дорогого стоит. Вот только… для этого надо этими обеими руками хорошо владеть. Что далеко не так просто. Сама Кассандра, несмотря на месяцы тренировок, полноценно переучиться на левую руку так и не смогла. А у Гектора, припоминает она, получалось впечатляюще. Тогда, внутри Древа, он доставал только один клинок, и она без колебаний сочла его левую руку ведущей. — Ты амбидекстр?.. Гектор отвечает не сразу. — Почти. — Это как? Она поднимает глаза и на пару секунд забывает о своём вопросе. С чёрным мечом Гектор смотрится удивительно, до какой-то пугающей эстетики органично; гораздо органичнее стервы-ведьмачки, не без злорадства думает Кассандра. Он держит его — в правой, кстати, руке — одновременно и бережно, почти с нежностью, и так уверенно и привычно, будто это его личное оружие, которым он сражался долгие годы. Кассандре, признаться, никогда этот меч особенно не нравился, и даже не слишком подходил по росту; но всё же она отчего-то чувствует смутный укол… ревности? — Я был ранен. В правую руку, как ты. Долго не мог восстановиться, тогда и появились эти клинки. Кассандра теряется. Такого она не ожидала. И лишь сейчас, тщательно приглядевшись, замечает чуточку неестественный угол изгиба запястья Гектора, который и видно-то не всегда. Не зная — никогда б не обратила внимания. — И переучился на левую? — Ну, переучился или нет — ты сама могла видеть, — он с усмешкой перекладывает меч в другую руку. — А… долго? — Около трёх лет. Ну и должен признать, очень выручили кое-какие магические практики. Кассандре становится предательски неуютно. — Не знала, что… существуют такие практики, — тихо произносит она. — Ну. Я до того случая тоже не знал. Она опускает голову, разглядывая свои руки в чужих перчатках. Почерневшие фаланги на правой, обуглившиеся ногти. Грёбаные открытые пальцы. В груди что-то болезненно сжимается, и вот это точно не опал. — Кстати, хочешь проверить их в деле? Только никаких камней. Кассандра вздрагивает, не сразу понимая, что ей предлагают поединок. Вот чёрт. Чужим оружием, с ущербной рукой, она способна разве что факел сшибить со стены, и то — если сможет хорошенько прицелиться. Но уходить от вызова не в её характере. Тем более сейчас. — Но ты же не можешь причинить мне вред? Это не будет тебе мешать? — Ну разумеется, будет. А иначе какой смысл? — он окидывает её взглядом, значение которого и со светом в глазах абсолютно ясно. После такого уже не отказываются. Никак. Кассандру лижет изнутри злым азартом. Она становится в стойку. Рывком выбрасывает клинок, сначала решив дать шанс уродливой, но вроде бы почти восстановленной правой руке. Тут же ожидаемо, с силой получает контратаку; и в том, как удар, прокатившись по металлу, отдаётся нытьём в запястье, есть что-то давно забытое и чертовски приятное. Она быстро понимает, что Гектору с этим мечом тоже непривычно и не так-то просто. Поначалу оба предельно осторожны — почти не атакуют, аккуратно уходя от редких выпадов, пробуя оружие, присматриваясь друг к другу. Кассандра ждёт, когда он увлечётся, когда опять самовлюблённо нападёт первым. Сердце сладко замирает от азарта, но она достаточно держит себя в руках, чтобы не совершить ошибку. И вздрагивает всем телом, выловив боковым зрением лиловое пятно в дверном проёме. И до того ещё, как повернуть голову, прекрасно знает, что это значит; и потому делает шаг назад, выкидывает руки перед грудью крестом, объявляя паузу в поединке. Она стоит, безупречно ровно распрямив плечи, на полшага впереди двери, которую также, видимо, умудрилась открыть почти бесшумно; стоит и буравит Кассандру злым взглядом полупрозрачных глаз. Кажется, та способна смутно разглядеть в них себя. Своё отражение. Даже на таком расстоянии. Поняв, что её заметили, она поднимает руки и принимается медленно, явно саркастически аплодировать, глухо хлопая ладонью о ладонь, неестественно выгибая пальцы. — Браво, браво, Кассандра! Неужели ты столько быстро, столь скоропалительно решила сдаться? Вернуться к старым, добрым, пошлым железякам? Сделать бессмысленной потерю всего, что ты отдала, чтобы получить силу много большую?.. Это не самое обидное, конечно, что Кассандре приходилось слышать. Но сейчас она взбудоражена и распалена, да и эти вот слова о том, что она отдала… возможно, задевают сильней, чем хотелось бы признаваться. Так или иначе — чёрное и злое снова накатывает волной, накрывает с головой, не давая дышать, выносит из реальности на мгновение. Кассандра разворачивается к двери, выкидывает вперёд свободную левую руку. Дверной проём обрастает чёрными камнями, направленными в неё. Она остаётся стоять в центре, точно портрет, отделанный пафосной, очень экстравагантной рамой. И смеётся. Стеклянно и звонко. Она, кажется, от произошедшего в полнейшем восторге.