Стекляшка

— Ничего? — Ничего. Они в который уже раз обследуют тщательно отрезок тоннеля, в котором оказались заперты. И ничего — ни намёка на то, как выбраться из этой ловушки. Камень, заваливший проход, огромный и очень твёрдый, возможно что и тоже какой-то магический; меч Кассандры не оставляет на нём ни царапины, а когда она начинает упорствовать, своды пещеры опять отвечают взволнованным трепетом. По счастью, после этого места ход снова становится земляным, через него можно попробовать прокопаться — но куда и как, и где гарантия, что их не окружает со всех сторон сплошная толща земли, которая охотно и похоронит при первом резком движении?.. Кассандра с тихим стоном прижимается спиной к стене, утыкаясь в неё затылком. К ней наконец приходит осознание того, что они, вполне возможно, умрут здесь, и вместе с этим осознанием — накатывает леденящее, пронзительно тоскливое чувство. Чувство страха и сожаления. Что отец будет думать о ней, какой её образ с ним останется? Что он теперь, до конца жизни будет считать, что дочь и вправду променяла всю его любовь, все годы, которые он ей отдал, на иллюзорные фантазии о мамочке-шлюхе, бросившей её ещё в детстве? Что его дочь — монстр, хладнокровный убийца, забравший у принцессы её судьбу, чтобы идти теперь дорогой разрушений и слепой ярости?.. В чём-то это, конечно, так; но в чём-то и не так — и не так гораздо сильнее, чем должно ему сейчас казаться. Ей так много, так безумно много нужно ему сказать. И стоило это сделать, едва появилась хоть малейшая возможность. Не ждать, пока она станет кем-то, пока грязь уляжется; не ждать, когда она наберётся храбрости, когда ей перестанет быть перед ним стыдно. Ничего не ждать. Действовать сразу. А теперь пожалуйста — не дождалась. И Гектор. Ему нужно сказать совсем немного — но всё равно это важно. Не представляешь, как я жалею сейчас, что вчера отвернулась. Да я бы вообще вела себя иначе, если б знала, что помру сегодня вот тут, без всякого твоего участия… И спасибо тебе. За всё. Я не знаю, как сказать это по-другому. Это длится какую-то короткую скорбную минуту, не больше. После которой они с Рапунцель встречаются взглядами — и Кассандра понимает, что та была занята примерно тем же. Думала о тех, кто ей дорог, о тех, кому не сказала и для кого не сделала множество важных вещей. Родители, Юджин, Паскаль, народ Короны, в конце концов… Это длится какую-то минуту. А после — Кассандру наполняет жгучая, яростная решимость, и в зелёных глазах напротив она видит тот же огонь, огонь непримиримого упрямства и желания жить; и только сейчас — понимает и вспоминает наконец, за что любила когда-то этого человека. — Мы отсюда выберемся. — Мы здесь не сдохнем, — говорят они одновременно. — Камень слишком твёрдый, но через землю можно попробовать прокопаться. Только знать бы, куда, и не обвалилось бы снова… Но других вариантов я не вижу. — Возможно, мои волосы смогут подсказать правильный путь, — Рапунцель деловито расплетает косу. — И что касается обвала… нельзя сказать наверняка, но думаю, они защитят нас с тобой. Как тогда, в лаборатории у Вэриана, защитили меня и Юджина, помнишь? Кассандра медленно кивает. Но по поводу второй части плана откровенно сомневается. Ей кажется, что волосы защитили Юджина не просто так, а потому, что Рапунцель его любила и любит. Так что сейчас на них не стоило бы рассчитывать. Она запоздало понимает, что в ту самую чёртову минуту, когда они мысленно готовились к смерти, она не подумала о Рапунцель. Совсем. И ей очень хочется верить, что это взаимно. — У меня есть другая идея.

***

Со стороны весь этот процесс должен, конечно, выглядеть откровенно дико. По счастью, волосы Рапунцель и вправду указали путь: вспыхнули светом, переплелись в единый жгут и золочёной змеёй прильнули к стене пещеры, а самый их кончик выгнулся дугой, указав на конкретную точку в земляной толще. После этого Кассандра, хорошенько напитав себя гневом от мыслей о том, что они рискуют остаться здесь навечно, сотворила из камней нечто вроде навеса: плотный-плотный потолок, чуть более редкий пол и три стены, огородившие их с Рапунцель и участок, который они собирались копать, от остального мира. — Обвал должно выдержать, — сухо сказала Кассандра, аккуратно ощупав конструкцию. — Наверное. Тут, по идее, неглубоко. И они приступили к работе; поначалу было тяжело, но спустя какое-то время процесс дошёл почти до автоматизма. Кассандра — осторожно создаёт одиночный камень в земле, рыхля её и выталкивая наружу; Рапунцель — вычёрпывает землю сплетённым полотном волос. Кассандра — отстраивает вглубь стены, потолок и пол по мере того, как вырытый тоннель становится длинней. Рапунцель — расплетает перепачканные волосы и сверяет направление. Кассандра — думает, что всё это смотрится абсурдно, если не сказать по-идиотски, но при этом, кажется, работает. Рапунцель… лучше, наверное, не знать, о чём она сейчас думает. Пару раз она снова пытается завести разговор о новостях из Короны, но Кассандра молчит, и на лице у неё, видимо, столь явно отражается всё, что она думает об этих новостях, что беседа сама собой тает в воздухе. Хотя она могла бы, наверное, ещё кое о чём спросить. Например, о том, какая сволочь — будто у неё и без того нет никаких идей — растрепала всё, что случилось в Тёмном Королевстве, скрасив это гирляндой цветастых подробностей. Например, о том, почему Рапунцель не пресекла этот поток дерьма, а теперь делает вид, что хочет снова быть её лучшей подружкой. Но… к чёрту. Правда, к чёрту. Просто пусть это всё поскорее закончится. И они выберутся отсюда, и она объяснится с отцом, и она разберётся в свойствах опала, и она свалит отсюда как можно дальше. И точка. Волосы ведут их наверх, и работа спорится. Судя по глубине падения из погреба Готель — осталось немного; эта мысль придаёт сил, и Кассандра почти игнорирует то, что голова кружится, а пальцы дрожат от неприятной слабости. Творить столько камней подряд, не будучи в сильном гневе, она не привыкла. Но в какой-то момент Рапунцель поворачивается неловко, спотыкается об один из камней и едва не падает — но успевает ухватиться за стену. От резкого движения рвётся тонкий ремешок сумки, грузно падающей на пол; рассыпаются вокруг вещи, и среди них Кассандре сразу бросается в глаза резное зеркальце на ручке, чудом уцелевшее после встречи с камнями. — Что это? — она хватает его первой, и стекло оживает в её руках. Готель, как всегда, неизменно молодая Готель, сидит рядом с ней, с маленькой Кассандрой; дарит пошлую музыкальную шкатулочку, гладит по голове, говоря что-то о своей любви, а после, когда девчонка уходит, — бормочет себе под нос, что быть может, хоть это займёт её ненадолго, и добавляет ещё пару обидных и едких слов… Кассандра замирает, и её сердце, даже опаловое, будто зажимают в тиски. Это подтверждает виденное ею в Доме, пускай и по-прежнему не факт, что она дочь Готель по крови. Этого было бы уже достаточно, но… это совсем, совсем не всё. — Откуда у тебя это зеркало? — деревянным, скрипучим голосом спрашивает Кассандра. — Я не знаю. Честное слово, я его впервые вижу, понятия не имею, как это оказалось у меня в сумке… Кассандра, отвернувшись, творит новый камень. И дальше они зло, на автоматизме продолжают копать — параллельно чуть ли не крича друг на друга. — Это зеркало, которого не хватало у неё на стене в погребе. Ты забрала его оттуда? — Нет! Звучит довольно искренне, надо признать, но всё это слишком серьёзно, чтобы верить в искренность. Зачем могло понадобиться это зеркало? Единственное из тех, что были на стене, показавшее, что Кассандра вправду была дочерью Готель, что всё увиденное в Доме — не уловка, не морок?.. Показавшее, что Готель даже пыталась её любить — эта мысль ужасает до дрожи, но сейчас не важно, — пускай и не слишком-то получалось? Втереться в доверие, доказать, что никто ей не был нужен, кроме себя, а значит, никому она не мать и спорить не о чем? Или… Это слишком красиво и слишком правдоподобно. И больно. Больно невыносимо. — Рапунцель, — хрипло произносит Кассандра, — скажи, как ты узнала о призраке? — Ко мне прибежал Эрнесто, один мальчишка. Ты его не знаешь, наверное, его семья недавно переехала в Корону. Сказал, что он забрался в покинутую хижину Готель и увидел там… — Да ладно? И что, мальчишка Эрнесто не рассказал об этом дворовым друзьям, родителям, соседям, друзьям соседей, но сразу побежал с такой новостью к принцессе? Иначе с чего бы в хижине так тихо и пусто? — Я… не знаю. Слушай, что ты хочешь этим сказать? — И ты при этом тоже никому не рассказала? Пришла на встречу с призраком совсем одна, не взяв ни своего ненаглядного Юджина, ни даже Паскаля?.. — Кассандра… — Что?! Что — Кассандра? — под злым взмахом её рук вырастает не один, а сразу пять хищных камней. — Ты всё спланировала заранее! Подстроила, чтобы втереться в доверие, разве нет? — О чём ты говоришь… Паскаль приболел, а у Юджина теперь и так полно забот, ну и вообще… я решила, что это личное… Но чёрт возьми, всё уж слишком красиво, слишком хорошо складывается. Да, несомненно, её рука здесь есть — но имело место много случайностей, и едва ли она смогла бы так хорошо всё подстроить. А вот Рапунцель — легко. Она рванулась первая к надписи на стене; она обрушила пол в хижине; она выбрала направление пути; и как именно произошёл обвал — тоже толком не ясно… И она почти добилась своего. Конечно, Кассандра не забыла былые обиды — но нельзя отрицать, что её отношение стало на пару градусов теплей. Точнее, могло бы стать. Она вяло думает о том, что вероятно, она и Рапунцель — в сговоре, и это чёрт знает что вообще значит; но отчего-то такая мысль почти не вызывает эмоций. Может, оттого, что их больше уже не вызовешь. Плевать, плевать, скорей бы выбраться отсюда. — Кассандра, послушай… — Слушаю, — ледяно и чуждо звенит её голос. — Честное слово, я сказала тебе правду. Мне просто рассказали о призраке, и я пришла, и я понятия не имею, кто и зачем сделал эту куклу, кто всё это подстроил, и подстроил ли вообще кто-то. Я не брала это зеркало, я вижу его в первый раз, и я не знаю, откуда оно взялось у меня в сумке! Но знаешь… я рада, что всё вот так сложилось. Я очень рада была тебя видеть, хоть немного побыть с тобой в одной команде, это было чудесное приключение, и я… Знаешь, я скучала. Чёрт. А ведь она могла, могла бы ещё всё исправить. Могла бы найти доказательства, привести хоть какое подтверждение своих слов; да в конце концов, хоть предложила бы пойти в Корону, навестить больного Паскаля, познакомиться с мальчишкой Эрнесто. Едва ли Кассандра бы согласилась, уж при её-то репутации, но… это бы было хоть что-то. Но эта бесконечная игра на доверии, на эмоциях, на слащавой улыбке и невинных глазках, на дружбе, которая давно уже умерла без остатка, — это рушит всё, всё, окончательно. — Иди, пожалуйста, к чёрту, — тихо и бесконечно зло выдыхает сквозь зубы Кассандра. Хорошо, как же хорошо, что ей можно теперь выражаться. Остаток работы проходит в напряжённом молчании. Кассандра творит по пять-десять камней за раз, вспарывая ими землю так резко и зло, что той давно бы стоило обвалиться; что она в итоге и делает — но небольшой жалкой горсткой, после чего сверху проступает мазок солнечного света. Свобода. Кассандра, правда, уже не чувствует радости. Создаёт последнюю каменную звезду, расчищает путь, разгребая землю, — и выбирается наружу, вдыхая грудью прохладный воздух, а потом смотрит вниз. Из этой жалкой прорехи в земле Рапунцель смотрится неестественно бледной, будто призрак, а огонёк факела в её руках кажется блеклым фальшивым солнцем. Она глядит снизу вверх, сначала с радостью, потом — вопросительно, а затем в её глазах мелькает то ли боль, то ли испуг: — Кассандра… Кассандра не может об этом не думать. Никак. Не может не думать, что сейчас достаточно сотворить ещё одну каменную клетку — и Рапунцель, не имея чёрного оружия, останется там, внутри. Едва ли погибнет — выберется, наверное, как-нибудь, в крайнем случае спасёт ненаглядная шевелюра; но может быть, поймёт хоть на секунду, как больно и страшно быть одной, когда вокруг только темнота и холодные, острые, нерушимые камни… Гнев терзает и мучит, выжигает её изнутри, но именно сейчас ей отчего-то вспоминается тот незнакомец из трактира. Округлые черты лица, бледные губы, бордовая ряса, выжженная рука — и вежливое спокойствие во взгляде, спокойствие того, кто знает, о чём говорит: — Просто помните, пожалуйста, что вы человек. Были им и останетесь… Кассандра подаёт Рапунцель руку, рывком вытягивает её наружу. А после — разворачивается и уходит, не сказав ни слова.