███████████ ██████████
Доброго дня, принцесса Рапунцель!
***
Вообще говоря, Кассандра была почти уверена, что она всё раскритикует, заставит переписать. Скажет — прелестно, Кассандра, просто замечательно, сразу видны ваши давние глубокие отношения, но давай-ка всё переделаем, да лучше под мою диктовку. Она бы, наверное, такому и не расстроилась — по меньшей мере, можно будет сбросить с себя ответственность за чёртову писанину. Но её, кажется, совсем не волнуют их совместные эпистолярные подвиги. Она пробегает по письму глазами, скользит затянутым в перчатку пальцем по строчкам вниз — и кивает: — Недурно, Кассандра, недурно. Вот только эта вот фраза… «ты знаешь, что только и впрямь серьёзная необходимость могла заставить меня тебе написать». Ты уверена, что это и вправду то, что нужно для возрождения доверия? Кассандра окидывает её холодным взглядом. Сегодня от её присутствия совсем не страшно, будто они вернулись назад, когда она казалась ещё мелким надоедливым бесом. Невозможно, пугающе близкая встреча с принцессой заполняет мысли, не давая постоянно помнить о том, что рядом, буквально в двух шагах — древнее зло, имеющее планы на этот мир и крепнущее от каждой атаки. Должно быть наоборот, конечно. — Я уверена, что это нужно, чтоб она поверила — письмо пишу и правда я. И именно по той причине, что там указана, а не чтобы возродить доверие или вроде того. Она тихонько хмыкает, задумчиво качнув фарфоровой головой: — И правда. Резонно. Ну что, тогда приступим? То есть указанные время и место встречи — да, даже место, что особенно беспокоило Кассандру, — вопросов не вызывают. Внезапно, но хорошо. И кажется, в её стеклянных глазах горят ещё блики вчерашнего огня; во всяком случае, тянуть время, юлить и недоговаривать, душить собеседника змеями длинных предложений — она стала меньше. Ей будто самой не терпится увидеть, что получится в результате. Она достаёт из сумки странную вещицу, похожую на маленький шарик, и, аккуратно разжав пальцы, роняет её на стол. Раздаётся короткий хлопок — Кассандра успевает подумать, что слишком уж расслабилась в плане безопасности; а через мгновение — на столе, в редком облаке сизоватого дыма, сидит голубь. Кассандра глядит на него удивлённо, чувствуя, как брови взлетели на лоб. Тот, в свою очередь, флегматично осматривает комнату рыже блестящими бусинами-глазами. — Это что? — Голубь, — неуместно назидательным тоном произносит она. — Я вижу. Откуда он здесь, и как работает эта… тварь? Голубь, будто поняв её слова, отзывается утробным рассерженным курлыканьем. — Не слушай её, Карло, — с каким-то уж больно манерным, явным до саркастичности сюсюканьем она гладит голубя по взъерошенной грудке. — И кто тебя воспитывал, Кассандра? Это не тварь, это прелестная служебная птица! Кассандра еле слышно вздыхает, буравит её выразительным взглядом. Через пару секунд она сдаётся: — Ну ладно, ладно, — и убирает руку, будто подтверждая, что ласка представляла собой лишь короткий спектакль. — Это магический голубь, и если его отпустить, он возвратится не в голубятню, а туда, куда было указано при сотворении заклинания. Конкретно сейчас, конкретно эта прелестная птица полетит к окну спальни принцессы Рапунцель. Карло ещё раз коротко курлыкает, будто соглашаясь. Кассандра не может не думать о том, как ему дали понять, куда именно вернуться; скорее всего, для этого требовалось её личное присутствие поблизости указанного места, и… скверно это, очень скверно. Если Квирин уже ходил сегодня к принцессе, могла ли она успеть его заметить? — Кассандра? Неужели тебя так впечатлил мой маленький приятель? — она опять вытягивает губы, плавно гладит Карло по основанию клюва; в её исполнении это смотрится до отвращения фальшиво и пошло. Кассандра необъективна. Она с усилием возвращается в реальность. — Впечатлил, а как же, — сухо выдыхает она. — И вправду прелестная птица. Ну так что, письмо тебя устраивает? — Вполне. Во всяком случае, и впрямь нетрудно поверить, что его писала ты. — В таком случае, мы отправляем? У тебя найдётся конверт? Широкая, скептическая улыбка плотно пережатых губ снова режет её лицо. — Не беспокойся, Кассандра. Я всё подготовила. Её пальцы проворно ныряют в сумку, извлекая белоснежный узкий конверт и небольшой пузырёк. Забрав письмо, она складывает его, ловко засовывает в конверт, и Кассандра невольно обращает внимание на то, как смешно, даже нелепо смотрится дешёвая серая бумага, обёрнутая в эту — белую-белую, плотную, явно дорогую. Впрочем, что ей, что Рапунцель к такому не привыкать. Она вопросительно поднимает взгляд. — Прошу прощения, ты не могла бы мне помочь? Боюсь, из нас двоих только ты позволяешь себе держать руки обнажёнными. Кассандра помнит прекрасно её рабочий костюм, но это сейчас не важно. Хватит того, что клей и вправду оказывается клеем, а не ядом или кислотой. Того, что она без всяких трудностей склеивает конверт — и она, опять же, легко, будто делала подобное много раз, прикрепляет его на шею Карло. — Пойдём, — а ещё она прекрасно знает, как пройти от комнаты Кассандры к балкону. Впрочем, путь и впрямь очевидный; не то чтобы, наверное, это какое-то тайное знание. Карло, высаженный на широкий парапет, улетает далеко не сразу. Поначалу озирается, вопросительно курлыча, склоняет голову, глядя рыжим глазом на Кассандру. Интересно, это реальное животное хотя бы; или просто морок, призрак, ещё какая магическая дрянь; или… Резко, с глухим характерным шумом он разворачивает крылья, хлопает ими и тут же взлетает ввысь, показав внезапную для птицы таких размеров скорость. И сохраняет её — на фоне бледно-светлого дневного неба превращаясь в треугольник, а после и в точку, быстрее, чем можно было ожидать. — Ну вот и всё, — нараспев произносит она. — Будем надеяться, что принцесса проникнется твоим письмом и выполнит первую просьбу. Я, конечно, не то чтобы в курсе всех глубин ваших отношений, — она насмешливо, искоса бросает взгляд на Кассандру, — однако у меня сложилось впечатление, что написано оно недурно. — Благодарю, — сдержанным эхом повторяет Кассандра. — Будем надеяться. Ну вот и всё, пульсирует теперь у неё в мозгу, и осознание сделанного — точнее даже, необратимости сделанного — потихоньку охватывает сознание. На сердце горько, грузно смыкаются снова каменные тиски. О доказательствах Кассандра её не спрашивает в этот раз. Напоминать каждый день смысла никакого — только подозрения множить; да и сейчас особенно не стоило бы с ней на столь щекотливые темы разговаривать. Так что она сдержанно прощается, даже не слыша, какую колкость она бросает напоследок, прежде чем скрыться в полумраке тронного зала, а после — где-то ещё, в коридорах. И остаётся на балконе. Упрямо, не моргая, до надоедливой влаги в глазах, смотрит вдаль, туда, где недавно растаял сизый силуэт Карло. Туда, где на фоне бледно-светлого дневного неба — темнеют контуры горделивых шпилей королевского дворца.***
Гектор, кажется, опять над ней издевается. Совершенно спокойно, с характерной ленцой щуря циановые глаза, наблюдает, как она застраивает дверной проём новой стеной камней; и после, когда она садится на кровать и смотрит на него с явным вопросом, — ничуть не меняется в лице. Только протягивает руку — и кончиками пальцев медленно проводит по её виску, отводя волосы назад. Кассандра раздражённо накрывает его кисть своей, с силой опускает вниз, погружая в прохладу простыни. Случись что-то серьёзное, он ведь не вёл бы себя так, верно? — Рассказывай. Он медлит ещё пару секунд — и выдыхает: — Может, это ты расскажешь, какого чёрта не предупредила, что тот мальчишка с оружием — его сын?.. Ой. У Кассандры, честно признаться, только сейчас прорисовывается в голове этот факт; хотя вроде бы всё знала и раньше — но эти звенья не легли единой цепью. Ну да, у Вэриана есть папаша, от мнения которого тот нездорово зависит; ну да, папаша был когда-то инженером, и зовут его, кажется, Квирин; ну да, некий Квирин является членом Братства, но… — Вот бля, — одними губами произносит она. — Прости. Я конченая дура. — Чёрт, ну так не интересно. Я-то думал, из тебя придётся долго добывать это признание, — он аккуратно сплетает её пальцы со своими, не пытаясь освободить руку. — Ну и потом, откуда мне было знать, что ты и так не в курсе, — добавляет она запоздало. — А это как-то испортило дело? — Да нет, просто неловко вышло. По счастью, Квирин тоже считает, что тот инцидент имел воспитательную ценность. Он вообще адекватный парень, надо признать. Более чем. Работалось с ним всегда хорошо. Но о личном говорить у нас не принято, так что… такого сюрприза я не ждал. — Извини. Он в ответ только коротко поводит плечами; и продолжая рассказ — больше не упоминает Братство, будто Квирин для него просто старый знакомый. Ладно. Лишь бы этот старый знакомый не предал их обоих. И пока что всё выходит уж больно хорошо. Квирин согласился не только предупредить принцессу, но и… на всё остальное — тоже; а поскольку его сын сейчас с Рапунцель на короткой ноге, провернуть всё без огласки не должно составить труда. Кассандре бы этому только обрадоваться, конечно; и противно от себя, стыдно наблюдать, как наливается тяжестью сердце от осознания — скоро всё вернётся. Скоро она увидит Рапунцель. Скоро — если, конечно, Вэриан не успел ещё восстановить оружие, и если из этого самого оружия ей не отстрелят завтра к херовой матери башку — она вернётся в Корону. И если вдуматься хорошенько в последнюю мысль, вариант с оружием кажется не так плох. Только вот Зан Тири найдёт себе новую жертву, и вероятно, та ей успешно поддастся; а в остальном — отличный же вариант, что тут может не нравиться. — Кассандра?.. На протяжении рассказа Гектор медленно гладит её пальцы; но это не те уже еле ощутимые, дразнящие движения, которые не давали вчера сосредоточиться, пару раз даже вырвав короткие стоны. Напротив — ровное спокойное тепло, будто говорящее: эй, мы ещё тут, ещё в реальности, и мир пока даже не рушится, как ни странно. Она чуть крепче сжимает его руку. — И Квирин тебе так просто поверил? — Ну, не совсем просто, — он уклончиво усмехается. — Но не забывай, он ведь и создал Ловушку. Так что не видел во мне зло во плоти, даже несмотря на глаза. Ну и потом… пока что он ничего не теряет. Просто предоставит принцессе информацию, вот и всё. — А потом? Ты уверен, что он не обманет? Он скользит большим пальцем по тыльной стороне её кисти, аккуратно поглаживает ногти — жутковатые, бледно-голубые, точно у мертвеца. — Извини, я с некоторых пор предпочитаю не бывать в подобном уверен. Вообще. Кассандра опускает взгляд. Неловко. — Но Квирин точно не из тех, кто склонен рубить сплеча. А мы… мне кажется… достаточным поступимся, чтобы показать, что нам можно доверять. Так что, думаю, шансы есть. Шансы есть. На то, чтобы вернуться в душный лабиринт улочек Короны, издевательски знакомых, почти родных; вернуться туда, где простые горожане ненавидят её все, до последнего нищего, так, что шагу нельзя будет сделать без маскировки. Вернуться под невыносимо ласковый, сочувствующий взгляд принцессы; и объяснять ей — сразу понимая, что бесполезно, — что возвращение было нужно лишь для того, чтобы спасти этот сраный мир, и что между ними двумя по-прежнему ничего уже не исправить… В общем-то, не так плохо, если Квирин предаст; выстрел в голову — и никаких проблем уже навсегда. Вот только Зан Тири… — Лишь бы нам не спутал карты твой поклонник. — Вэриан? Он не мой поклонник. Гектор наклоняется к ней ближе, обжигая циановым светом глаз: — Ему же лучше. Кассандра ни за что бы не поверила, конечно, что он ревнует всерьёз. Невозможно представить, чтобы он, насмешливый, самовлюблённый, допустил, что ему может быть конкурентом какой-то мальчишка; и уж тем более — сейчас, видя, как она постоянно ищет хоть мимолётного контакта, как её беззастенчиво ведёт от любой случайной ласки. Это явно только часть игры, ещё один способ её подразнить. И она не может не подыграть — вероятно, хоть так удастся чуть меньше думать о том, как её мозги разлетаются от янтарного луча по сочной траве поляны. По деревьям. По форме гвардейцев. Да твою мать. Она вскидывает голову, чуть тянется вперёд: — А иначе что? — Ну, — губы Гектора невесомо касаются её виска, ближе к уголку глаза, — иначе он будет чертовски расстроен, я полагаю. Весьма неприятно. А уж какая угроза для секретных проектов, представь? Кассандра улыбается — на какую-то долю секунды, но искренне. Зарывается пальцами в волосы Гектора и целует его медленно, долго, прикрыв глаза и наслаждаясь бело-циановым калейдоскопом под тонкой кожей век. Поначалу это спокойный, изучающий поцелуй, скорее сообщающий всё то же мы ещё тут, ещё в реальности, мир ещё не рушится, всё не так плохо — чем что-либо другое; но затем на её запястье вырисовывается всё же щекотный невидимый след, а нижнюю губу обжигает укус — короткий, будто жалящий. Кассандра еле слышно, почти неосознанно стонет; и Гектор, будто этого и ждал, как сигнала, тут же с усмешкой от неё отстраняется. — Да. Такой вот ты мне нравишься больше. Теперь рассказывай, что с письмом. Она не сразу приходит в себя, и этого времени как раз хватает на то, чтобы вынуть мятый, израненный росчерками черновик из-под подушки. Изначально такое место было выбрано лишь для того, чтобы она уж точно не смогла увидеть; и лишь теперь бросается в глаза, насколько это… смешно. Двусмысленно. И странно. По деревьям, по форме гвардейцев. Жёлтые искры, медовый луч, никаких проблем больше. — Она со всем согласилась? — Да. — Какая поразительная сговорчивость. — Знаешь, мне показалось, что она, — Кассандра мысленно катает эту фразу на языке, будто пробуя на вкус, — что она увлечена сейчас. Или как минимум… заинтересована. Скажем так. Я так долго слала её подальше со всеми предложениями, почти соскочила с крючка. И тут вдруг всё начало складываться. Я могу её понять. Последняя фраза лишняя. — Или она хочет, чтобы ты так думала. — Или так. Последняя фраза лишняя не поэтому. Просто понимать врага слишком хорошо, ставить себя на его место — порой смертельно опасно; и если речь идёт о демоническом божестве, это именно тот случай. Коричневый конверт раскрыл Кассандре глаза на происходящее, но он же заронил и зерно чёртова понимания, опасно схожего с сочувствием; и нельзя теперь позволить этому пойти дальше. В конце концов, она предаёт её, так или иначе. И чем лучше она помнит, что это давно не человек уже, а древний демон, проливший немало крови, — тем будет проще. В каждой истории становления монстром есть чьё-нибудь вероломное предательство, да?.. Она рассказывает про Карло — сухо, немногословно, скорее для проформы; хотя занятно было бы, конечно, знать, сколько у неё ещё зверей в рукаве, и не выстроят ли они однажды собой огромную армию, — да только возможность такая вряд ли представится. Гектор медленно кивает. — Знаешь, я за ней проследил тут однажды на днях. Так… слегка, — быстро говорит он, поймав возмущённый взгляд. — Лошадка у неё такая же. Точнее, появляется так же, если ударить о землю какой-то мелкой дрянью. А вообще впечатляющая тварь. Чёрная-чёрная, глазищи красные, размером с годовалого жеребёнка, но скачет совсем не как жеребёнок. Гораздо быстрее. — А, так она тоже этой природы. Я эту лошадь видела когда-то, но… не знала, — отстранённо замечает Кассандра и тут же вздрагивает: — Но какого чёрта ты за ней следил? Сейчас? Чтобы она поняла, что раньше мы её встречали спокойно, а теперь вдруг что-то заподозрили? — Да ничего бы она не поняла. Я же не идиот. Дальше преследовать не стал, а то погоню на Вико тяжело, знаешь ли, не заметить. Ну и… я раньше никак её не встречал, если уж на то пошло. Я и видел-то её раза два. — Кстати, почему у меня о ней не спрашивал? — А что спрашивать? Я таких тварей вокруг Эдмунда навидался. Кое-кто его и после извлечения опала не оставил. Ну и вообще… я решил, что это личное. От последней фразы Кассандра вздрагивает, точно от удара. Ну да, судя по интонации, это просто невинная попытка обратить всё в шутку; но что поделаешь, если память безжалостно и быстро, точно козырного туза с руки, выкидывает нужный образ?.. — Ты всё спланировала заранее! Подстроила, чтобы втереться в доверие, разве нет? — О чём ты говоришь… Паскаль приболел, а у Юджина теперь и так полно забот, ну и вообще… я решила, что это личное… Она так и не знает, была ли Рапунцель в сговоре с ней, а если и была — то насколько. И предпочла бы никогда не узнавать. Но они увидятся уже завтра. И то, насколько тесно принцесса Короны успела спутаться с древним демоном Зан Тири, — определённо, будет вопросом не последним. Сердце отзывается гулкой болью, будто кто-то ударил в невидимый гонг. Кассандра обнимает руками плечи, точно пряча его, беззащитное. — Мы увидимся уже завтра, — повторяет она вполголоса. — Ты решила, что ты ей скажешь? — Гектор, кажется, сразу понимает, что речь уже не о ней. Лицо Кассандры режет злая, со слабыми искорками истерики усмешка. Да решать она может хоть тысячу раз, что, признаться, и делала в последние сутки, неустанно крутя в голове варианты их разговора; но понимает прекрасно — там, под светлым взглядом августейших глаз, все решения пойдут прахом, и тотчас её вмажет в растерянную беспомощность. — Я должна убедить её мне поверить, — механически, заученно повторяет она. Смешно. Когда это, интересно, принцессу Рапунцель нужно было убеждать кому-то поверить, а не наоборот. Судя по тому, что случилось в доме Готель, не исключено, что та и вовсе с радостным визгом бросится Кассандре навстречу; совсем, совсем не исключено. Один из самых вероятных вариантов. Не считая, конечно, того, другого, с медовым лучом и мозгами, размазанными по поляне. Хотя и тут — одно другому не мешает, признаться. Кассандра, тесно вхожая в круг гвардейцев, по сути продолжавшая работать с ними, прекрасно знала, какие разговоры ходят за спиной о принцессе Рапунцель. Бесспорно, как весёлая, добрая девушка, всегда готовая помочь любому из подданных, она гвардейцам не могла не нравиться; но стоило этой доброй девушке подойти на полшага ближе к власти — ситуация менялась. Её великодушие и умение прощать грозили сделаться неуместной жалостью к врагу; вездесущее сострадание становилось удобным рычагом для манипуляций, а непосредственность и близость к народу — оборачивались риском словить нож в шею, на радость телохранителям. Принцесса доверяла всем. Гвардейцы не доверяли принцессе. Кассандре хочется надеяться, что за время её отсутствия что-то поменялось, но оснований так думать нет. И если завтра Рапунцель кинется ей навстречу, крича что-то о покаянии и вечной дружбе, — не исключено, что тогда охрана и разрядит в Кассандру целый сноп медовых лучей. Просто на всякий случай. За гибель принцессы держать ответ — злейшему врагу не пожелаешь; то ли дело — смерть общепризнанного монстра, каждое движение которого можно посчитать попыткой атаки. По деревьям, по форме. Запачкают ведь. Кому-то это всё стирать потом — вот будет радости. Впрочем, может статься, Рапунцель и вовсе придёт одна — как и просила её Кассандра в письме, чисто формально, ничуть не надеясь на выполнение просьбы. Может; но хотелось бы верить, что на такое безумство не пойдёт даже она… — Эй. Когда ты так долго молчишь, мне становится неуютно. Гектор кладёт ладонь ей на щёку, осторожно упирает пальцы в висок. Невольно вздрогнув, Кассандра переводит на него взгляд — так, будто не видела давно, и вообще успела позабыть, где и с кем находится. Будто заново изучает его губы, на которых багровые следы ободранной кожи сплелись с пунктирами её укусов; короткую щетину, скрывающую пару длинных царапин; чёрную полосу татуировки, на которой метки видны совсем плохо. Жаль. — Отчего же? — Вдруг ты тайно изобретаешь кровавый способ меня убить? — Всего-то? — вздох, который у неё вырывается, явно слишком тяжёл для такого разговора. — Ну. Допустим, я давно уже изобрела. Она подаётся вперёд, кладёт ладонь ему на загривок; но затем — отчего-то порывисто прижимается щекой к его щеке, больше ничего не делая, так и замирая. Щетина колет, царапает ей подбородок. Неожиданно хорошо даже просто от этой близости. — Просветишь, госпожа? — от того, как он произносит это сейчас, по коже пробегает озноб. — Могу даже сразу и испытать. Вот только… думаю, тебе стоит надеть повязку. — Зрелище не для слабонервных? — Именно так. Это не очень хорошо, наверное. В конце концов, она хочет прежде всего убежать от себя, от собственных мыслей, в которых бессильно бьётся; делать это с помощью другого человека — наверное, почти что использовать. Но он явно не против. Более чем. Ей в руку ложится плотная ткань повязки, а сильные, упрямые пальцы пробегают по позвоночнику; и ощутив это сквозь одежду — она выгибается вперёд, прижимаясь грудью к его груди. На столь близком расстоянии повязку завязывать трудно, не говоря уж о том, что у Кассандры не было до этого практики. Пальцы путаются в волосах Гектора. Он насмешливо морщится, когда она слишком сильно тянет за косу. А после — она тут же целует его, долго, настойчиво, на выдохе; и вонзает ногти в шею с обеих сторон, и ведёт вниз, оставляя два симметричных ряда следов, по четыре ярко-красные полосы в каждом. Она с головой бросается в эту влюблённую войну, пытаясь пробить его защиту, сорвать привычную маску насмешки, исказив её удовольствием или похотью. Гектор стонет очень редко, негромко и глухо — но это звучит невыносимо искренне, будто он совсем себя не контролирует в такие моменты; и каждый стон становится маленькой, головокружительной победой, и плевать, что сама она готова кричать до хрипоты — и то и дело снова впивается зубами ему в предплечье, плечо или ладонь, оставляя темнеющие пунктиры. На какое-то время она забывает. Почти обо всём. Смурная тяжесть на сердце становится фоновой, вплетается в ситуацию, превращаясь в один из её штрихов. А после, когда она лежит, прижимаясь щекой к плечу Гектора, и усталость разливается по телу, а реальность тихо проступает в сознании, — её мучительно, резко кроет глухой волной тоски; на секунду она будто слепнет и задыхается, поглощённая чернотой. Чёрт. Это самое тяжёлое — сегодня. Надо только перетерпеть. Завтра всё стронется с места, понесётся вперёд и ко всем чертям; механизм уже будет не остановить, и она оглянуться не успеет, как сделается частью этой свистопляски, и будет делать что должно, и на боль уже не останется сил, и на мысли о том, как всё могло быть иначе, — тоже. Когда ты внутри кошмара, уже не так страшно. Включается внутреннее равнодушие ко всему… — Гектор, — тихо произносит она, удивляясь, как хрипло звучит её голос. То ли сорвала всё-таки, то ли… ещё что. — Да? — он плавно водит пальцами по сгибу её локтя; это не вызывает сейчас возбуждённого трепета, но всё равно приятно. Когда тоска не душит чёрным мешком — уж точно. — Автор того дневника… Зельда, верно? Что с ней случилось? Она погибла? Пальцы Гектора замирают. Он молчит долго, очень долго; и Кассандра уже считает, что на вопрос ей не ответили, когда слышит у самого уха тихое, одними губами сказанное: — Почти. И понимает — дальше спрашивать не стоит.***
И всё равно ей не хватает сил его отпустить, остаться наедине со своими мыслями, — даже когда всё время, что казалось бы уместным потратить на личное использование раба, истекает, и не один раз. Так что после они ещё пару часов машут клинками в тронном зале. В какой-то момент Гектор прижимает её к стене, не отпускает и не завершает атаку, явно провоцируя; и она частично поддаётся, ныряя в циан, — но опять-таки, упрямо не отдаёт приказов. С неё хватит. Вечером, когда темнота окончательно глотает башню, Гектор разводит костёр, и Кассандра, поколебавшись, садится к огню. Ханнан радостно, привычно вспрыгивает ей на колени; она обвивает его руками и прикрывает глаза, вслушиваясь в треск пламени. Через какое-то время — впрочем, время сейчас кажется чем-то почти несуществующим — ладони Гектора ложатся ей на плечи. Он мягко притягивает её, и Кассандра разрешает себе поддаться, прижаться к нему, положив голову на грудь. В конце концов, даже если она и следит откуда-то из кустов — что такого в том, что любовники позволяют себе телесный контакт, правда? Куда подозрительней было бы, если б они друг друга избегали… Но даже об этом ей сейчас не думается. Не думается вообще ни о чём. В голове — блаженно пусто, остаётся лишь треск огня и чужое тепло, и в кои-то веки ей по-настоящему спокойно. Этот момент так хорош, насколько вообще мог бы быть; он не омрачён ни недоверием, ни страхом приказать, ни мыслями об опале, ни назойливой тягой тел. Во всей череде вечеров, проведённых здесь, по-своему прекрасных, — она хотела, кажется, именно такого вечера. Который легко может стать последним. Вероятно, потому и кажется почти совершенным?.. Гектор легко касается губами ямки за её ухом. Они не говорят друг другу ни слова. Тихонько сопит Мара, спящая у его ног. В груди просыпается тягучая тоска о том, что всё могло быть иначе. Они сейчас могли бы быть далеко отсюда, и точно так же сидеть у костра, и наслаждаться теплом, но при этом знали бы наверняка — таких вечеров впереди ещё очень, очень много. Кассандра чуть ли не силой прогоняет эти мысли, стиснув зубы, прокатив по челюсти напряжённую дрожь. Гектор, будто ощутив этот короткий жест, притягивает её к себе ближе. Ханнан щекотно копошится на коленях, оплетает ей руку хвостом. Приоткрыв глаза, Кассандра видит, как Вико лежит у самого огня, и в коричнево-печальном глазу пляшут яркие влажные блики. Да и в конце концов, как всё могло быть иначе? Она могла бы не взять опал — и осталась бы в Короне, бледной тенью Рапунцель, тихо чахнущей от её крепкой солнечной дружбы. А сама Рапунцель, слившись с опалом, стала бы новой пешкой Зан Тири; и вполне вероятно, что она, не дожидаясь даже Затмения, уже убедила бы её использовать силы артефактов себе на пользу. Было бы как с Адирой. Едва ли Рапунцель стала бы кого-то слушать. А ещё Кассандра никогда не узнала бы Гектора. Точнее, узнала бы — как манерного фанатика в плаще с дурацкой опушкой, отличного бойца с эффектным оружием на обе руки, но уж слишком, до уязвимости самовлюблённого. Мара и Ханнан остались бы в её представлении зубастыми меховыми комками, а Вико — огромной, неуправляемой агрессивной махиной, которая только и думает, как придавить кого-то ножищей или вздёрнуть на рог. Зубастый меховой комок уютно ворочается на её коленях, устраиваясь поудобней. Кассандра вдруг понимает, что слабо, чуть заметно улыбается. Всё могло бы быть иначе — но не факт, что было бы лучше. И от этой наивной, немножко беспомощной мысли ей отчего-то и впрямь становится легче. А завтра всё изменится. И будет уже не так страшно.