Стекляшка

Вообще говоря, Кассандре препогано. Всё тело наполняет, точно склизкое желе, противная слабость; голова кружится беспрестанно, а пальцы, уши и кончик носа немеют, будто от холода. Она бы, вероятно, позволила себе полежать немного, привыкая к этому состоянию; но — пока она здесь, это решительно невозможно. Это всё похоже на какой-то театр абсурда. Да даже ползком, кажется, она бы раз за разом обходила это чёртово убежище, хватаясь от слабости за гладко-белые стены, веря и не веря своим глазам, силясь осознать, что вообще происходит. Разумеется, пространство здесь ограничено; комнаты по площади невелики, и нужно признать — тот, кто столь аккуратно вписал их в клетку, проявил изящную смекалку. Мебели тоже поместилось немного. Но всё буквально-таки лучится качеством, не обычной добротностью, а именно высшим качеством: от штукатурки на стенах и комнатных дверей — до дорогого постельного белья и покрывал. Кассандра успела уже позабыть, как это. Да и сейчас предпочла бы не вспоминать тоже. С особой тщательностью, почти что шиком отделаны две комнаты, предназначенные, видимо, для королевской четы и для принцессы; Кассандра слабо усмехается, найдя во второй такую же по размерам двуспальную кровать, что и в первой. Рядом расположена совсем крохотная комнатушка, где, видимо, формально должен обитать Юджин; ещё две комнаты покрупнее похожи на казармы — одна явно предназначена для прислуги, а вторая… сложно сказать. Вероятно, просто для тех, кто окажется полезен. На общей кухне стоит огромный стол со стульями, а полки в шкафах у стен завалены долго хранящейся снедью. И в самом уголке клетки, будто стыдясь своей шикарности, притаилась ванная комната — вызывающе бело сверкающая боками пузатой ванны, глянцево гладкого умывальника и ватерклозета. Кассандра чувствует, как именно в этот момент неслышная душная истерика поднимается от рёбер куда-то к горлу. Она опускается на бортик ванны, сжимает его голой рукой — блестящий, неуютно холодный, и этот неуютный холод явственно разливается по ватной ладони, подтверждая, что всё это — не сон и не морок. — Пиздец, — тихо произносит она. Комната будто соглашается еле слышным неловким эхом. Она сидит так минут пять, отупело глядя на сверкающий фаянс. Затем машинально отворачивает один из кранов с водой; та вырывается наружу, кристально блестя, — и Кассандра, подставив руку под поток, через пару секунд ощущает, как ледяной холод постепенно сменяется теплом. Какого чёрта. Подать сюда воду — ещё ладно, куда ни шло, ведь иначе её доставить будет затруднительно; но нагревать? Остаётся надеяться, что устройство для этого — будет понадёжней давнишних котлов. Задумавшись, Кассандра резко, зло отдёргивает руку лишь в тот момент, когда вода становится откровенно горячей, даже обжигающей; мрачно закручивает кран — и, тяжело поднявшись, идёт обратно в комнаты. Гектор лежит на одной из кроватей для прислуги, заведя руки за голову, прикрыв глаза, и, кажется, происходящим полностью доволен. — Пиздец, — глухо повторяет Кассандра, садясь на край его кровати. Он приоткрывает один глаз, лукаво блеснув неярким циановым бликом: — Что тебе не нравится? — Всё, — Кассандра шумно выдыхает, прячет лицо в ладони. — Объясни, как она могла пустить нас — сюда? Как этот человек будет править Короной? — Да ладно. По-моему, вполне логичное решение. Не без риска, да… но логичное. Ну да, тут слегка шикарно, мы, вероятно, такого не заслужили, — усмехнувшись, он с явным удовольствием проводит рукой по резной спинке кровати. — Но с её стороны очень глупо было бы сейчас, когда Зан Тири стоит за спиной, строить что-то другое. Тратить время и ресурсы, когда идеальное место содержания уже имеется. — Но это ведь секретное королевское убежище, — с нажимом цедит Кассандра, понимая, впрочем, что в его словах определённо есть смысл. — Секретное королевское убежище на случай твоей атаки, прежде всего. А ты, находясь здесь, едва ли сможешь атаковать, верно? Если честно, думаю, ты вообще сейчас для принцессы… наименее опасна. Уж явно меньше, чем когда жила в башне. — Откуда-то отсюда должен идти ход в королевский дворец, — совсем тихо возражает она, продолжая упорствовать. — И как, ты его нашла? Кассандра пожимает плечами. Признаться, не то чтобы намеренно искала — что, вероятно, её не красит. С первого взгляда ничего в глаза не бросилось, дверь, откуда они пришли, кажется единственной; но — наверняка здесь тоже есть какой-нибудь хитрый рычажок в шкафу, разом меняющий всему убежищу облик, как в лаборатории. Она собирается встать, чтобы пойти на поиски, но Гектор мягко кладёт руку ей на бедро. — Слушай. Я бы на твоём месте сейчас отдохнул и попытался привыкнуть… к новым ощущениям. Думаю, эти ребята уже скоро вернутся вместе с Квирином. А янтарь выматывает здорово. Может, ты ещё не поняла в полной мере. Ха; интересно, как можно было в полной мере не понять, что всё тело сделалось желейно-ватным, и вечно приходится хвататься рукой за стенку, чтобы по этой же стенке не сползти?.. Но сейчас в его реплике Кассандру цепляет другое. — Ты… откуда так хорошо об этом знаешь? — она недоверчиво щурится. Можно было бы, конечно, списать всё на общение с учёными в Тёмном Королевстве; но она ясно вспоминает, как неуловимо морщилось лицо Гектора, когда он касался янтарных прутьев. — О, я много чего знаю, — понимая, кажется, что шансы невелики, он неуклюже пытается отшутиться. — И откуда? — спустя секунду, не получив ответа, она добавляет: — На тебя… это тоже действует, верно? Гектор медленно выдыхает, чуть отворачивая лицо. — Ну… так. Слегка. Вероятно, Ловушка сроднила меня с опалом больше, чем можно было предположить. — И тебе тоже плохо? Он выгибает усмешкой уголок губ: — Да… нет, слушай. В целом нормально. Нормально. На языке идиотов, не способных заявить вслух о своей слабости, это слово может значить ужасно много — Кассандра знает прекрасно. Чувство вины, тяжёлое, едкое, притихшее было после того, как они покинули карету, снова просыпается внутри. — Чёрт… Знаешь, прости меня. Мне так жаль, что ты во всё это вляпался. — Брось, — его рука с бедра поднимается чуть выше, накрывая ладонью её пальцы. — Это же весело. По-своему, но весело. Ну и потом, когда бы я ещё пожил в таких шикарных условиях? — Весело? — она разворачивается к нему, натыкаясь взглядом на циан, и смотрит глаза в глаза. — Ты серьёзно? — Совершенно, — привстав на локте, он садится на кровати, сокращая расстояние между ними. — Хотя, возможно, после пары десятков лет изоляции меняются слегка… понятия о веселье. Последняя фраза звучит тихо и как-то скомканно, будто не особо ему и хотелось её произносить; так что Кассандра решает не продолжать разговор. Она подспудно чувствует, что сейчас следует сделать; хотя, по-хорошему, не знает даже, нужно ли это, безопасно ли в текущих условиях, — но сердце подсказывает настойчиво. Она запускает руку в волосы Гектора, кладёт ладонь ему на затылок, ещё чуточку притягивая к себе, — и ныряет в циан. Его воля совсем рядом, практически у её ног — к этому она уже привыкла; но сейчас эта воля как-то особенно слаба, почти апатична, и подчиняется скорее не потому, что считает нужным, а просто не имея сил сопротивляться. Совершенно невозможно объяснить, как это происходит. Невозможно объяснить, отчего Кассандра, минуту назад ещё не знавшая о такой способности, действует так безошибочно и легко. Но — она не держит на вытянутой руке волю Гектора, не заставляет замереть в осторожном подчинении, как обычно; нет — она обнимает его волю своей, позволяя им почти что слиться в единое целое, и… лечит. Помогает. Отдаёт силы. Последнее, впрочем, не совсем верно — сама она, как ни странно, от этого процесса не слабеет; напротив, ей тоже становится легче, будто они подпитывают друг друга. Она застывает в этом иномирном объятии, и то, что лежало чёрной тенью на сердце, — внезапно блекнет и отступает. Она понимает, что это ненадолго. Но ей хорошо. Всё это длится несколько секунд — насколько в том состоянии возможно считать секунды, — а после она выплывает из циана медленно и мягко, будто пёрышко, планирующее на землю. И часто-часто моргает, привыкая к реальности. Гектор кладёт руку ей на скулу, улыбается непривычно тепло, без усмешки: — Это было… забавно. Спасибо. — Тебе легче? — Да. Едва ли она хочет сейчас его поцеловать; скорее просто наслаждается этим хрупким моментом, ловит отголоски чувства единения, тающего в циане. Так или иначе, длится это недолго. — Ты слышишь? Слух у Гектора явно острее; даже сосредоточившись, Кассандре не сразу удаётся уловить смутный металлический лязг, доносящийся со стороны входа. Впрочем, вскоре он становится громче. А после его сменяет череда настороженных шорохов, глухие шаги — и чьё-то короткое «ох чёрт».

***

Кассандра, признаться, смутно представляла, как выглядит Квирин; пускай видела его не раз и не два — но отчего-то его внешность ни с именем, ни с фразой «отец Вэриана» в голове не вязалась. Лишь сейчас она отчётливо вспоминает этого человека, высокого, широкоплечего, с грузными короткопалыми руками, носящими на себе несколько шрамов; эти шрамы, потемневшие от времени, она и разглядывает неуместно тщательно, сидя напротив. Лишь бы не смотреть на Рапунцель. Они впятером располагаются за столом на кухне, и Кассандра торопится заговорить, не видя смысла оттягивать неизбежное — и опасаясь услышать что-то ободряющее в свой адрес. Этого ещё не хватало. Воздух звенит от напряжения, и рассказ получается скуп и нескладен. Немо обращённый к ней, кричаще неслышный вопрос о том, зачем она это сделала, приходится аккуратно обойти, не зная, что ответить; а без этого ответа — всё остальное рассыпается, точно жемчужины без нитки, превращается в россыпь рваных, рубленых фактов. Путь из Тёмного Королевства. Ранение в шею, понимание своих… особенностей, её первое появление. Решение идти в Корону — лёгкое, словно это и так было очевидно. Стыдно. Она путешествует взглядом от начала длинного шрама на запястье Квирина — до окончания на верхней фаланге среднего пальца. И обратно. Туда-сюда, не отрываясь. Землянка — полунесуществующая, конечно, но Кассандра не забегает вперёд, чтоб сохранить интригу — с тем самым зеркалом, творившим красные кристаллы… — Кристаллы страха, — вполголоса замечает Вэриан. — Страха? — Ну да. Это давно известная штука, правда, считалось, что артефактов, способных их продуцировать, уже практически не осталось. Мы были здорово удивлены, когда на улицах Короны появились эти камни. Зеркало агрегировало твои эмоции, и, видимо, прежде всего те, что относились к Короне. Чутче всего оно реагирует на страх. Потом — ярость, обида, желание защитить… Ещё много чего. Значит, когда Деманитус полагал, что Зан Тири использует зеркало для защиты Короны… Так. Неважно. Не забегать вперёд. Факты-жемчужины путаются, мешаются друг с другом. Возможно, кое-где она нарушает хронологию. Создание башни — она упоминает неохотно визит в Корону, оборотный плащ, но в подробности не вдаётся. Непонимание собственных сил; её витиеватые, упорные уходы от ответа, а следом за ними — рассказ о Ловушке… Кажется, в этом месте Квирин и Гектор переглядываются, но Кассандру это волнует слабо — от воспоминаний о Спирали в горле встаёт нехороший ком. Она говорит скупо, всё произошедшее описав парой предложений; ей будто заново становится жгуче стыдно за себя тогдашнюю, будто заново неясно — что могло её, дочь капитана гвардии, заставить взять заложника, заставить повести себя так?.. По счастью, никто её ни в чём не упрекает. Не задаёт вопросов. Не заостряет внимания на этом эпизоде. Она по-прежнему остервенело изучает чёртов шрам, не глядя на Рапунцель. Гектор неслышно находит под столом её руку и сжимает в своей. Потом становится проще. Жемчужины уже невозможно не спутать — похожие, как две капли воды, бесконечные, пафосные беседы с ней; но не так уж и важно, в каком порядке они шли друг за другом. Общая суть ясна: пока Кассандра учится влиять на Гектора, чтобы заставить рассказать об опале — про терапию они условились сейчас не упоминать, — она всячески пытается всколыхнуть в ней былую ненависть, убеждает пойти войной на принцессу, на Корону, использовать Затмение, чтобы забрать Солнечную Каплю… А поняв, что так ничего не добьётся, подкидывает письмо о призраке в доме Готель. Тут Кассандра понимает, что рассказ о Спирали — ещё не самое страшное. И вспоминает, что есть вещи, которые она никогда, никогда предпочла бы не знать. — Удивительно, но я встретила там Рапунцель, — острой льдинкой роняет она и всё-таки решается перевести взгляд. Рапунцель сидит, напряжённо опустив голову, сжимая узкими кистями столешницу так, что хорошо видно — молочно-белая кожа на костяшках ещё светлей, чем должна быть. — Удивительно, правда?.. — Всё было так, как я тебе сказала, — бесцветно-блеклым, совсем не свойственным ей тоном произносит Рапунцель. И добавляет через секунду, так и не поднимая головы: — Почти.