Стекляшка

— Так что, я завтра еду на Мыс Януса? Вэриан даже не поднимает головы, продолжая орудовать над чёртовой капсулой. — Угу, — коротко, совсем походя бросает он; хотя затем добавляет всё-таки: — Ты ведь готова? — Надеюсь, — Кассандра невнятно поводит плечами. Хотела бы она знать, в чём эта готовность должна заключаться. Дурацкий день. Вроде бы рядовой, похожий на остальные — не считая того, что Квирин не с ними, а на Мысе, но он и раньше порой отлучался. Но тревога витает в воздухе, чугунным шаром ворочается в груди, заставляя потихоньку осознавать: уже скоро. Времени совсем мало осталось. И они ожесточённо доделывают капсулу — вчерашнее испытание показало, что неполадок там более чем достаточно; и Кассандра то и дело хмуро, воровато косится в сторону входной двери. Ей кажется, что уж сегодня-то Рапунцель наверняка должна прийти, чтобы эту капсулу опять испробовать; это будет логично, куда логичнее, чем её предыдущие визиты, многие из которых были будто бы просто так. Узнать, как идут дела. Пообщаться, что ли. С неё станется. И что тогда делать, если — когда — она придёт? Хотя у Кассандры есть на этот счёт одна мысль. Которая ей не нравится. То и дело, передавая ей какую-нибудь деталь или прибор, Гектор задерживает её руку в своей чуть дольше, чем нужно. Или вместо того, чтобы просто окликнуть, подходит вплотную; и касается не плеча или локтя — а запястья, скользнув ногтями вдоль тонких ниточек вен. Или просто смотрит на неё, не скрываясь, неотрывно и пристально, будто изучая; странно, но она ощущает почти физически, как прожигает кожу циановый свет, — и поворачивается к нему. Она и сама, впрочем, за ним наблюдает так же. И скорее угадывает, чем видит, едва намеченную на его лице улыбку; и эта мимолётная, воздушная игра между ними — единственное, что помогает отвлечься от чёртовой тревоги. Кассандра постоянно вспоминает о том, что было ночью. Хотя не сказать чтобы в восторге; если честно, не уверена даже, что хотела бы это повторить; но — от таких воспоминаний очень быстро, отчётливо чувствует, как её тело тянет отнюдь не работать. И она ещё отыграется, конечно. И когда мысли о Рапунцель и Зан Тири берут верх — разрешает себе ненадолго, предательски отвлекаясь от дел, представить, как. Особенных умственных усилий от неё всё равно здесь не ждут. Ближе к вечеру работа идёт на лад. Капсула, конечно, далека от совершенства, но основные неполадки удалось исправить; вдобавок, Вэриан роняет походя: — Надеюсь, Рапунцель будет довольна. Сегодня она занята, завтра испытает сразу на месте, — и Кассандра чувствует, как дышать становится легче. И тут он, будто дождавшись, пока она потеряет бдительность, наносит неприятный укол: — Так ты решила, что скажешь Зан Тири? Думаю, нам стоило бы это обсудить. Сейчас и вдумчиво, а не завтра с утра, второпях, перед поездкой на Мыс… мало ли. В целом, звучит резонно. Они втроём садятся за стол, и Рудигер тут же проворно прыгает Вэриану на колени, тихим свистом прося ласки. Не снимая плотной, будто сросшейся уже с рукой перчатки, тот гладит его мягкую шерсть, мимолётно улыбнувшись. И тут же снова становится серьёзным. — Кассандра? — Да в общем-то, то, что мы планировали и раньше, — холодновато отвечает она; во взгляде Вэриана, настороженном, вопросительном, ей что-то определённо не нравится. — Якобы вы заманили нас с Гектором в темницу… в убежище, и там взяли в плен. Потому как принцесса не поверила мне до конца, когда я нарисовалась со своим потрясающим предложением… что было вполне логично и заслуженно, — ей будто тоненькой бритвой проводят по сердцу при этих словах. — И тайно подключила к делу своих лучших инженеров, потребовав, чтобы вы обеспечили ей безопасность. Так ведь? От «лучших инженеров» по лицу Вэриана опять проскальзывает улыбка. — Да, вполне. — Ну и потом — вкратце, без подробностей, рассказываю почти правду. Про купол, про капсулу, про оковы. Про то, что ей нужно спрятаться, чтобы оказаться внутри купола, когда ты его сотворишь. Она ведь легко найдёт место, верно?.. — Ну, там, по сути, пустая поляна, — хмыкает Вэриан. — Чистое пространство, алтари, за которыми едва ли надёжно спрячешься, и портал-пенёк, который на момент сотворения купола будет ещё неактивен. Места внутри вполне хватит для девочки-подростка. Я бы сказал, что вариант единственный, вполне очевидный, но… кто знает, насколько нестандартно мыслит Зан Тири. — И не насторожит ли её эта самая очевидность, — негромко, чуть вкрадчиво замечает Гектор. — Там ничего не менялось с тех пор, как дерево было уничтожено. Мы ничего не делали специально. Да и место не то чтобы сверхнадёжное; если мы вздумаем провести тщательный обыск территории перед ритуалом — найдём её, конечно. Суть именно в том, что мы не вздумаем его провести. Мы в принципе не знаем о её участии, и не предполагаем, что кто-то может прокрасться под купол. Мы взяли Кассандру в плен и уверены, что её контролируем. И для спокойствия нам этого достаточно. Вот на что должна рассчитывать Зан Тири. Или нет. Кассандра мрачно опускает взгляд, разглядывая столешницу, лакированную некогда, а теперь потёртую, испещрённую пятнами, подтёками и царапинами — видимо, следами каких-то бурных экспериментов. Есть тысяча вариантов, как всё может пойти не так. — А если она мне не поверит?.. Если решит, что я намерена её предать? — Ну, — неловко, неискренне, явно защищаясь, улыбается Вэриан, — тогда надёжность укрытия нас уже явно не спасёт. — Я не об этом. Я понимаю, отвечают виновато его глаза. — Ну слушай, понятно, что как минимум, она рассмотрит такой вариант, — говорит Гектор. — Кто бы не рассмотрел? Ну. Одну такую личность Кассандра знает, пожалуй. — Но она тоже не знает о многом, — продолжает он. — О том, что ты в курсе, кто она. О терапии. Да и о том, какие в принципе необычные сложились у тебя с Опалом отношения… вероятно, не знает тоже. Точнее, не понимает до конца, насколько это важно. Её сердце замирает предательски, когда он вот так говорит о ней и об Опале. До сих пор. Каждый раз. — И то, что ты сама нашла в себе силы пойти к Рапунцель, думаю, она тоже едва ли допускает. Хотя наверняка понимает, что здесь, в плену, тебя могли пытать и добыть информацию. Но тогда ты легко переметнёшься обратно. И предашь принцессу при первой возможности, причём с удовольствием. Краем глаза Кассандра видит, как по лицу Вэриана пробегает тень, и линия челюсти очерчивается чётче, как бывает, когда сильно стискивают зубы; и ещё не говорит себе этого, но подозревает, что именно встревожило её в его словах, вопросах, в манере разговора. — Я бы так не сделала, — зачем-то произносит она. Звучит бесконечно глупо. И лучше от этого не становится точно. — Словом, мы рискуем, с этим не поспорить, — игнорирует её реплику Гектор, — но и Зан рискует. Рискует изрядно. Если согласится, конечно, участвовать теперь в этой авантюре. И честно, в целом я не стал бы её переоценивать. Она слишком… слишком превозносит эмоции. Особенно гнев. Его глаза заметно щурятся, превращаясь в два пылающих заострённых эллипса, а голос становится глуше. Он знает, о чём говорит. — И во всей её игре с тобой, как я понимаю, ставка шла именно на эмоции. Причём изначально. Она считала, что Опал превратит твою обиду на Рапунцель в ярость, а после и в ненависть, и ты согласишься пойти войной, чтобы отомстить. А там и уломать тебя извлечь Солнечную Каплю будет нетрудно… Он говорит разумные вещи, надеясь, вероятно, этим её успокоить; вот только Кассандре не светит успокоиться — наблюдая краем глаза, как у Вэриана на лице уж слишком явно проступает то, что ей не хотелось бы сейчас видеть. А тот ещё и подхватывает сразу же: — Да, верно, для Зан такого рода манипуляции очень свойственны. Если не ошибаюсь, она пыталась подкупить тебя тем, что освобождённый демон станет выполнять твои искренние желания, так? Кассандра мрачно кивает. Разговор неумолимо становится всё более мерзким. — Ты ведь в курсе, как это работает, верно? — она бы уронила металлическое «я не уточняла», да только Вэриан такой возможности не даёт, продолжая сразу: — Если вкратце — примерно так же, как в тех детских сказках, что призывают бояться своих желаний, — его улыбка кажется фальшивой, какой-то актёрской. — Скажем, если ты в порыве гнева хоть на секунду искренне пожелаешь кому-то боли или смерти — демон не замедлит это исполнить. А если, злясь на себя за что-то, вдруг захочешь всем сердцем, чтобы тебя не стало… — Вэриан делает паузу, тоже какую-то театральную, коротко вздохнув, — демон будет этому очень рад. Возможно, этого Зан и добивается. Как только ты её вызволишь — опять сыграть на эмоциях, хотя бы на том, что ты по глупости освободила древнее зло… и заставить тебя искренне пожелать собственной смерти. Пускай на мгновение, этого хватит. И она окажется свободна. Звучит, что скрывать, логично; Кассандре нравится, как легко, с тихим щелчком, в мозаику ложится ещё один фрагмент — и её мотивация становится ясна. Не факт, что она намерена уничтожить Кассандру; но в том, что легко сумеет ею манипулировать, вызывая нужные желания, — уверена наверняка. Если не планирует, конечно, обмануть их с Рапунцель обеих, как-то забрав себе оба артефакта. Кассандре даже становится легче; возможно, Вэриан и впрямь хотел просто кое-что разъяснить, не имея в виду ничего плохого… …жаль только, что тут же он сам эту гипотезу и рушит. — О, и кстати, — тоном заправского рассказчика, заимствованным, видимо, у Ксавье, продолжает он. — Самая показательная история — то, как она создала свой культ. Тогда она вырвалась из мира демонов в образе даже не призрака, а просто духа, бестелесной сущности, с которой люди могли общаться только во снах. Долго искала достаточно сильных магов, убеждала объединиться и вернуть её в этот мир. А уж их словами про искренние желания было не взять, — он как-то нехорошо, обидно хмыкает, — они отлично понимали, что это скорее проблема, особенно — если вернувших демона несколько, и он обязан служить всем… Но Зан умела уговорить. Давила на больное, играла на эмоциях. Обещала, что поможет отомстить обидчикам, показать миру, чего ты стоишь, залатать былые раны… Много чего обещала. Каждому находила, что пообещать. А после — ты слышала, вероятно, что было: её культ проводил кровавые ритуалы, чтобы вернуть свою госпожу, что стоило множества жизней и едва не увенчалось успехом… Кассандра сдержанно кашляет. Она слышала, вероятно, да. Всю эту историю. И не раз. Давняя легенда Короны, которую даже на правах исторической гипотезы рассказывают в школе. Только об искренних желаниях не говорят — считают, видимо, что не стоит искушать неокрепшие детские умы. Но всё равно — Вэриан мог бы не утруждаться. Его, впрочем, ничего не смущает, кажется. — Или взять её возвращение спустя сотню лет, скажем. Это уже случай не настолько известный, и был он далеко отсюда, — добавляет он, будто прочитав её мысли. — Один маг раньше служил её культу, но служил… не слишком успешно, скажем так. Он вообще был по жизни… откровенно говоря, неудачник, да и маг не особо сильный. И она подгадала момент, когда он отчаялся, осознал, что годы проходят, а он как был никем, так и остался, и всякое такое… И заявилась к нему во сне. Сказала, что всегда в нём видела потенциал, и потому доверяет ему важнейшую миссию, после которой он обретёт уважение, славу и силу, равных которым не знал никто. Ну, сама понимаешь, миссией этой было — вернуть её из мира демонов… Звучит, конечно, топорно и наивно, как в сказке. Он усмехается так, что явно научился подобному в тюрьме, не раньше. — Но это правда. Зан умела найти слова, умела убедить. Об Опале она тогда, видимо, ещё была не в курсе, и хотела вернуться при помощи… другого артефакта. Могущественного и ценного. О нём, в отличие от Опала, знали многие, и охраняла его целая гвардия, а магом тот парень был и вправду посредственным… вроде как. В общем, странно, как он успел разорвать на части своими заклятьями с полсотни человек, прежде чем его остановили. И он смотрит на Кассандру неотрывно, пристально; а Кассандра — что Кассандра? — Кассандра и впрямь никогда не слышала раньше этой истории, да предпочла бы, признаться, и сейчас не слышать. И не только потому, что сильно подозревает, что Вэриан недавно сам же всё и придумал. Но поэтому, во многом. Она снова кашляет, как-то значительно и показушно, поднеся сжатый кулак ко рту, а после резко, полуосознанно расправляет плечи. — Вэриан. Спасибо за экскурс в историю её жизни. Или не жизни. Как это там называется. Я узнала много нового, в любом случае. Второй истории, и правда, раньше нигде не слышала. — Слушай, если что, я не хотел сказать, что… — Да нет, ты именно это и хотел сказать, — она упирает ладони в столешницу снизу, растопыренные пальцы вонзая в дерево ногтями. — И нет. Я так не сделаю. Даже не собираюсь. Если ты об этом. Щёки Вэриана вспыхивают розовым — предательски, резко, как сигнальные огоньки. Мало всё-таки просидел в тюрьме, мало; ой не всему научился. — Кэсс… Кассандра, зачем-то резко, толчком, поднявшись, ладони уперев в столешницу уже сверху, замирает на месте и губы кривит в ухмылке настолько гневной и злой, что аж стыдно. Вовремя он это. Нашёл что вспомнить. Хотя спасибо, конечно, что хоть не Кэсси. Но в этот раз — никаких камней, никаких вспышек гнева, ничего, что она себе не простит; ничего, что повлияет на решение, которое и так принять невыносимо трудно. Нужно всего лишь прикрыть глаза, да сделать несколько — ну десять от силы, — глубоких, вздрагивающих вдохов; а после ей почти уже нормально, и она плавно опускается на место, и отпускает столешницу, и открывает глаза, и говорит почти спокойно. — Вэриан. Послушай. Фоново как-то замечает, что Гектор за время всего диалога ни разу не дёрнулся, не попытался её остановить. Верил, что она справится? Или интересно было, чем всё кончится?.. — Вэриан, послушай, я прекрасно знаю, в чём ты меня подозреваешь. И понимаю это. И разделяю твою точку зрения. И я на твоём месте вела бы себя точно так же, и знаешь… я правда рада, что ты… Так многому научился в тюрьме. — Настолько повзрослел. Странно, но она успокаивается быстро; и уже смотрит в его глаза искренне и ровно, без гнева, и как будто и впрямь желает ему лучшего. И слышит в своём голосе нехорошие, странные такие нотки умудрённой опытом седовласой старушенции. — Ты молодец, что меня подозреваешь. Это вполне разумно. Рапунцель зачастую разумна не настолько, и меня это печалит, особенно в свете того, что ей предстоит управлять Короной. Ты, впрочем, знаешь и сам. Вэриан медленно, возможно, сам не осознавая этого, кивает. Его уголки губ чуть поднимаются вверх; хотя улыбкой назвать подобное, пожалуй, слишком смело. — Я скажу тебе честно, и скажу это, возможно, напрасно, — и это не фигура речи; Кассандра и впрямь чувствует, что откровенность эта будет лишней, но ей отчего-то сейчас хочется так. — Мне действительно не совсем по душе то, что мы планируем сделать. И не потому, что она обещала мне силы, равных которым… ну, ты знаешь. И не из-за её служения. Не из-за этого всего. Просто… как ни крути, а это предательство. Я предам её, так или иначе, — брови Вэриана чуть вздымаются вверх, не очень одобрительно, кажется, но она продолжает: — Меня учили с детства, что такое неприемлемо в любых обстоятельствах. Но… сейчас уже не детство, и я начинаю понимать. Обстоятельства бывают разные. Я бы предпочла избавиться от неё иначе, в честном бою, так, чтоб меня не терзала потом совесть. Но способов не вижу, так что придётся потерпеть. Иного выхода я не хочу и не ищу сейчас, если ты об этом. Хотя… ты ведь всё равно не поверишь мне, так? А вот это можно уже назвать улыбкой. Виноватой, неловкой до жути, и говорящей явно — да, именно так. И Кассандра улыбается в ответ. — Вот и молодец. Но да, понимание того, что она порешила в своё время сотни людей, и едва ли планирует остановиться… пожалуй, здорово утешит и меня, и мою совесть. Спасибо, что освежил нам память. И повисает тишина. Не тяжёлая, не напряжённая, но — неловкая, грустная. Кассандра думает зачем-то, что чертовски хотела бы в этом вот парне — не в том мальчишке, что оставался в Короне два года назад, а именно в нём — видеть друга; но не может, да и не вправе. И её рассказ, чрезмерно прямой и откровенный, — вызван, вероятно, именно этим. Так, быть может, и вправду лучше; да только не поможет никак. И что здесь, в Короне, — никто её уже не простит. Даже Рапунцель по-настоящему, сердцем не простит никогда; и поведение её — это лишь подтверждает, как ни хотелось бы ей самой верить в обратное. История с Зан Тири тоже едва ли Кассандре на руку; с одной стороны, да, забыла былые обиды, пришла в Корону ради всеобщего блага, чтоб остановить древнего демона; с другой стороны — сначала для этого нужно было с этим демоном спутаться… Словом, очень много мыслей проносится в её голове за эти недолгие, в общем-то, секунды. А после — улыбка Вэриана становится шире и неловчее, и лишается былой виноватости. Он смотрит ей в глаза и говорит искренне: — Спасибо, Кассандра. И вместо ответа, вместо дурацкого обращайся или не за что — она импульсивно, повинуясь порыву, протягивает через стол ему открытую ладонь; которую он, не удивляясь и не колеблясь, жмёт коротко, но крепко, чуточку потрясая в воздухе. Убирая кисть, Кассандра уже расстаётся с мимолётным сожалением о дружбе; мысленно она зовёт его искренне и просто — союзником. Это ведь уже немало — верно?..

***

Она просыпается резко, внезапно, с гнетущим отчётливым осознанием: что-то не так. Хотя до этого сон был спокойным, точнее, не ощущался вовсе, воспринимаясь секундным выпадением из реальности; по меркам последних дней — редкая удача. Кажется, она ещё и дёргается при пробуждении. Или вдыхает резко. Или ещё что-то. Во всяком случае, Гектор, лежащий рядом, обнимающий её тёплой рукой — от нижних рёбер до плеча, — тоже распахивает глаза. Циановой вспышки нельзя не заметить. — Что-то случилось? — Да, — Кассандра не сомневается, хотя ещё понятия не имеет, что именно. Впрочем, доходит до неё почти сразу; слишком часто она испытывала это чувство, стремительно лившееся от кончиков пальцев — по венам вверх, и далее по телу, чтобы сейчас его, пускай и непривычно слабое, не узнать. Оно поселяется внутри призраком, бестелесным духом; и тем не менее — оно есть, и уловив, его уже не получается отрицать. — Ко мне возвращаются силы, — отрывисто бросает она, мигом стряхивая остатки сна. — Почему? — Гектор смаргивает пару раз, заставляя циановый свет коротко гаснуть. — Пока не знаю. И первым делом оба, не сговариваясь, облачаются в доспехи — сколь возможно быстро, почти автоматически. Два ужасающе похожих идиота, которые, даже лишившись оружия, попросту не могут иначе. Впрочем, они не понимают ещё, что происходит. И когда вываливаются в коридор, напряжённо глядя на запертую, не подающую признаков жизни дверь, пересечённую прутьями янтарной клетки, — яснее не становится. Держа в одной руке лампу, Гектор подходит почти вплотную, повернувшись ухом вперёд: — Ничего не слышу, — и дверь, и решётка выглядят неповреждёнными. Приблизившись, Кассандра импульсивно сжимает ладонью янтарный прут. Не сказать чтоб совсем не жёгся — жжётся; но слабо, более чем терпимо, не в пример тому, что бывало, когда они протискивались сюда. И выкидывает ту же руку вперёд, пытаясь сотворить камень, — без всякого результата. Что за чертовщина. Она прикрывает было глаза, чтобы послушать своё сердце, но тут в багровую подвечную тишину врывается странный звук. Ритмичный, своеобразный, и сложно даже описать, что это, — не звон, не цоканье, но будто бы череда сильных лязгающих ударов. Ясно одно — это не значит ничего хорошего. Они кидаются на звук — в ту маленькую, всеми забытую комнатушку рядом со спальней принцессы, формально предназначенную для Юджина. Кассандра резко распахивает дверь — и застывает на пороге. Из стены напротив пялится, точно огромным глазом, ослепительно-жёлтая янтарная звезда, проломившая стену, хищно тянущая камни-лучи. А от неё — во все стороны, будто дети разбегаются от мамаши, — вырастают камни помельче, заполоняя собой пространство; ярко-жёлтые, медовые, они жадно отражают ламповый свет, обмениваясь им, повторяя меж собой много раз, точно красивую сплетню. Мелкие предметы, что попадаются на пути, они поглощают, погружая в своё чрево, оставляя застывшими внутри, точно мух. Обломки стены, упавшие в комнату, постигает именно такая участь. Кровать же — попросту облепляют, будто поместив в огромный неровный кокон, причудливо преломляющий свет. Череда мерных лязгающих ударов. Характерный, ритмичный, очень нехороший звук. У Кассандры перед глазами встаёт мгновенно картина — Квирин, закованный в такой же янтарь; ему не помогло ничто, кроме Лунного заклятья, хотя Вэриан испробовал многое. Страшное это, искристо-жёлтое полотно — дошло уже до середины комнаты. Судя по скорости, с которой растут камни, — у них с Гектором есть от силы пара минут. Кассандра не думает, почему это происходит. В чём причина. Чем это вызвано. Она же не алхимик, чтобы забивать сейчас башку подобной дурью, в конце концов. Янтарь опасен — это известно давно; и печальный прецедент тоже был; этой информации достаточно. Она с размаху захлопывает дверь, и тут же, вскинув руки, творит поверх частокол камней, очень плотный, практически сплошной. Такой, какие создавала в башне, чтобы защитить их разговоры от её аккуратных ушек. Получается легко — будто не было ни янтарной клетки, ни неудачного опыта у решётки; и оба жеста — закрывание двери и сотворение этого — происходят совершенно рефлекторно, на автомате. Звуки ударов, приглушённые каменной завесой, быстро обретают прежнюю громкость. Янтарный ковёр приближается, видимо, к двери. — Это их не остановит, — бросает Гектор. — Замедлит только. И то ненадолго. — Знаю. Пошли. Она хватает его за руку и тащит за собой, сама не понимая, отчего действует так уверенно. Разум кажется пустым и ясным, словно оттуда разом испарилось всё лишнее; мысли — точёные и острые будто стрелы, их совсем мало, и все смотрят в одну мишень. Пока что она может творить камни. Это шанс. Правильный янтарный контур, замкнутый или какой там нужен, — видимо, прервался. Но чёрт знает — с учётом того, с какой скоростью плодится янтарь, — когда он правильно замкнётся вновь. Нельзя медлить. Можно высадить камнями входную дверь — точнее, обе двери. Наверное, можно. Но за ними проход, небезопасный и длинный, с шаткими землистыми стенами. Обвалы в этих местах она на себе уже испытала. Ещё раз не хочется. Тем более, сейчас. Да и чёрт знает, какие ловушки готовит убежище, созданное против неё, на случай атаки входа чёрными камнями, а?.. Есть ещё вариант. Безумный и… грозящий доломать здесь всё, что не повредит янтарь. Она, быть может, не оправдается потом перед принцессой и остальными. Но жить хочется больше. А на ум другого не приходит. Она тянет Гектора по коридору дальше, недрогнувшим шагом минуя входную дверь. Врывается в комнату с кроватями, предназначенную, видимо, для полезных людей; наиболее удалённую от спальни принцессы — и от эпицентра зарождения янтаря. Чёртов лязг, заставляющий стены ощутимо вздрагивать, — и тут отчётливо слышен. Слишком. Судорожно, с небольшим сомнением, Кассандра скользит взглядом по потолку. Тут — он не такой ровный, красивый и гладкий, как в комнате принцессы. Поскупились на отделку. И хорошо. Не жалко будет. — Что ты хочешь сделать? — У тебя есть другие идеи? Гектор смотрит пристально — на потолок, на неё, на её лицо, отразившее сейчас, вероятно, ту ещё хищную гримасу, на её полувскинутые руки. — Заткнуться и не мешать. Выглядит наилучшей. — Умный парень. Спасибо, — Кассандра хватает его за локоть. Оба отступают дальше от центра комнаты, почти упершись в заметно колеблющуюся стену. Ох, хорошо он не знает, какую глупость она задумала. Фокусируясь с усилием, взгляд рисует на потолке неровный круг по центру, примеряясь. И её руки взлетают в воздух — опять автоматически, рефлекторно; она просто хочет осуществить что задумала — а тело легко, заученно делает остальное без всякого участия разума. Потолок вышибает пунктирный частокол из камней — точь-в-точь по намеченному кругу. На пол рушится смесь из штукатурки, камня и земли. По счастью, как и ожидала Кассандра, убежище расположено неглубоко, и земли не так много: в центре комнаты она образует холм, по полу рассыпается, задевая ноги, но — двигаться не мешает почти. Теперь самое сложное. Кассандра опять закрывает глаза, но уже не слушает своё сердце — напротив, заставляет её услышать, почти кричит, отдавая приказ. Быть может, это самое важное, что нам с тобой приходилось делать; но сотворили ведь когда-то башню — так сделаем и это, правда? Это не сложнее. Я верю в нас. Она проходится вихрем по сердцу, по разуму, жадно, будто вампир, поглощая малейшую частичку эмоций; лепит из них, точно из снежков — огромный ком, одно гигантское желание спастись и спасти — а после, так же, как при создании башни, но уже почти осознанно — придаёт ему форму. Тело дрожит, энергия бежит по нему неровной линией, заставляющей трястись и корчиться, словно электрический разряд; но не жалко — пусть забирает её всю. Лишь бы справиться. Чёрная волна нарастает, ширится, поглощая без остатка. Как тогда. И вырывается наружу — неровным потоком энергии, идущим из кончиков омертвевших пальцев. Сейчас нельзя даже повалиться на землю бездыханной; и Кассандра проживает, пропускает сквозь себя этот миг — а после, силой удержавшись на ногах, не откинувшись даже на стену — вместо которой, кто знает, могут и встретить уже янтарные пики, — чувствуя, как всё тело резко сделалось набито ватой, весьма халтурно, жиденько набито, — распахивает глаза. Посередине комнаты, над вздувшейся разом земляной горой, высится вертикальная лестница из камней, уходящая вверх, в дыру на потолке. Кассандра бросается вперёд; подтянувшись на руках, взбирается на пару перекладин, чтоб оказаться под отверстием, и вскидывает голову. Она, конечно, может ошибаться. Обманывать себя. Вполне. Но ей всё же отчаянно мерещится, что оттуда, из невыносимой дали, перечерченной крест-накрест камнями, служащими стенами и ступенями в получившемся туннеле, — оттуда, из грязно-коричневой глазницы, на неё глядит пристально синяя клякса ночного неба. По меньшей мере, стоит попробовать.