Плеть, перец и пряность

             Рука, сжимающая перьевую ручку, замерла над листом бумаги. Это была чистая, разлинованная страничка из блокнота в кожаном переплёте. Его можно было использовать и как ежедневник, и как записную книжку… и как дневник.       Рука с ручкой выглядела необычно: тонкие пальцы с изящным запястьем, с желтоватой кожей… которая даже издали выглядела грубой. А в районе костяшек — напоминала шершавый пергамент. Словно бы по чьей-то шутке в этой руке сплелились контрасты: жёсткая, с мозолями, но по-женски изящная, с рядом коротких-коротких бледно-розовых ноготков, гладкая и без волос.       Дневник лежал на письменном столе возле окна с видом на ночной Токио с высоты. На самом углу стола стояла лампа, она била в пространство холодным белым светом, очень ярким и ослепляющим. И именно благодаря ей можно было рассмотреть не только руку, но и… девушку.       Шатенка, со слегка сонным взглядом из-под редких ресниц и красновато-карих глаз, похожих на два сердолика. Её усталое и сонное лицо было резким: слегка впалые худые щёки, упрямый и острый подбородок, тонкие розовые губы, прорезавшие линией лицо, а также маленький носик, иголочкой смотрящий в мир.       Её взгляд упрямо буравил бумагу, нижняя губа, в напряжении, была закушена, а рука, чуть дрожа, продолжала сжимать ручку, чьё острие так и не коснулось белого листа. Выдохнув, она набрала воздуха полной грудью, а затем начала выводить первые иероглифы.       2016 год, август, третье число, среда.       Она отложила ручку в сторону и откинулась назад, оперевшись на спинку деревянного стула. Левой рукой помассировала виски. Моргнула. Помотала головой и снова посмотрела за окно: ночной город шумел своей тяжёлой симфонией. Огни реклам горели ослепляющим неоновым сиянием, заполняя всё собой и смешиваясь с освещением зданий, уличных фонарей… Где-то вдалеке-вдалеке был едва различим залив. Если бросить взгляд туда, вдаль, то всё это напоминало какое-то блестящее желтоватое море, которое в самом конце обрывается, упираясь в полоску чего-то чёрного.       Девушка снова взялась за ручку.       Я давно тебе не писала, мой дорогой дневник. Я могу сказать, что я соскучилась по тебе. Чем же я занималась все эти прошедшие дни, ты спросишь меня? О. Мне просто не хватает слов, чтобы описать, что произошло за эти несколько недель, пока мы с тобой не виделись.       Ты спрашиваешь меня, как идут дела у фантомных воров? О, здесь как раз всё очень хорошо: Алибаба постепенно идёт на поправку и уже скоро обещала заняться проблемой Меджеда.       А заодно мы получили в команду нового товарища. Бр-р! У меня до сих пор мурашки от того, что мы пережили в этом дворце. Ловушки в духе Индианы Джонса? Постоянные упоминания смерти и ритуалов погребения? О, ерунда. Хотя от саркофагов под конец у меня уже начался нервный тик!       Но то, что мы увидели в центре Дворца… Бедная Футаба. Столько ненависти к себе, столько ярости из-за чьих-то бессердечных слов. Бесит! Вот скажи мне, мой дневник, почему эти взрослые, те, кто должен управлять нашим обществом, составлять законы, нести справедливость, настолько безжалостны и бессердечны?! Я…       Рука замерла в самом низу страницы. Перевернула на следующую:       Меня бесит. Этот мир. Эти взрослые. Эта лживость, которая льётся из всех щелей, эта фальшивая реальность, которой нас всех кормят как единственно правильной… Фантомные воры… да, мы нужны этому миру. Мы должны делать то, что можем. Мы должны бороться с несправедливостью!       Я… знаешь, дневник, сейчас, перечитывая написанное, я понимаю, что она меня тоже бесит. Потому что она права. Мир — гнилое червивое яблоко. И мне страшно, мой дневник. Ты ведь помнишь её? Ученицу первого года обучения — Эношиму Джунко.       Оглядываясь назад, наша встреча… была ли она тогда случайностью? Или же, с изяществом шахматиста, она раз за разом вела мою жизнь, точно бы партию? Я… не понимаю её, дневник. Она для меня… она загадочная, мой дневник. Её загадка… я бы сравнила её с Кармен, с огненным морем, которое призывает на врагов Анн. Жидкое, горящее… оно постепенно обволакивает тебя, не оставляя ни капли воздуха, не оставляя возможности дышать — только жар, жар, жар… жар, от которого задыхаешься…       Лицо девушки раскраснелось. Она тяжело и судорожно дышала, дрожащей рукой выводя последние символы на странице. Снова перевернула на следующую.       Ты помнишь, как мне с ней познакомились, мой дорогой дневник? Конечно помнишь.              2016 год, апрель, четвёртое число, понедельник.       — А сейчас мы бы хотели предоставить возможность произнести напутственную речь для поступающих в Шуджин нашей гордости — президенту студсовета Нииджиме Макото-кун!       Человек-дарума в жёлтом костюме, обливаясь потом, отошёл от микрофона. Макото выдохнула, сжала кулаки, после чего, натянув на губы слабое подобие улыбки, прошла к кафедре. Её встретили хлипкими аплодисментами. Она положила рядом с собой бумагу с речью. Посмотрела на зал и поклонилась.       — Дорогие ученики академии Шуджин!       Спортзал был полон. Собрались все: выпускные классы, новоприбывшие (они стояли ближе к сцене), учителя. Перед глазами Макото так и рябило от обилия чёрного и красного. Пока она пробегалась взглядом по новеньким, заметила где-то почти по самому центру скучающую блондинку с двумя хвостиками с пронзительно синими глазами. Крашеная: такого розовато-клубничного оттенка в природе точно не встречается. И внушительным бюстом, который призывно торчал из-под пиджака.       «Типичная гяру», — фыркнула в мыслях Макото, скашивая взгляд на листок с речью. Продолжила:       — Сегодня для некоторых из вас будет особенный первый день — день, когда вы поступили в академию Шуджин!       Блондинка с первого ряда зевнула, после чего начала придирчиво рассматривать свои длинные алые ногти. Стоящая рядом с ней девушка потрогала ту за плечо. Блондинка проигнорировала её.       — У нашей академии есть многолетняя традиция, первоклассный преподавательский состав, оборудование в лабораториях, всё для спорта и активной школьной жизни. Шуджин — ваш билет в лучшее будущее!       Макото еле сдержалась, чтобы не скривить лицо, когда эта приметная гяру снова широко зевнула, демонстрируя идеальные белые зубы. «Да она это нарочно!» — промелькнуло в голове Макото. Из-за этого в её речи возникла заминка. Гяру тут же подняла руку. Дождалась кивка, а затем, нагло улыбнувшись, произнесла:       — Эй, а от себя что-нибудь скажешь, а, Мако-чан?       Макото ощутила, как её дыхание перехватило, а в горле образовался ком, который никак не хотел выдавливаться. Её щёки тут же покраснели.       Соседка гяру, брюнетка с веснушками, с каменным лицом продолжала трогать ту за плечо.       — Простите?.. — только и смогла из себя неуверенно выдавить Макото, подрастеряв былой запал.       Гяру, игнорируя попытки брюнетки её как-то остановить, продолжила:       — Хэй, но ты же у нас президент студсовета, Мако-чан! Расскажи нам о школе что-нибудь, чего мы не читали в рекламках! — Повернула голову назад. — Народ, верно я говорю, да?       Её наглый выпад встретили одобрительным гулом и аплодисментами. Гяру снова повернулась к Макото и ухмыльнулась во все зубы.       А сама Макото в это время скосила глаза на директора, который активно мотал головой и намекал, что не надо. Чтобы выиграть время, президент посмотрела на блондинку, а затем спросила:       — Простите, а вас как зовут?       Гяру усмехнулась.       — Меня-то? Эношима Джунко, — она наклонила голову вбок и сделала жест «V» пальцами. — Но для тебя можно просто Джун-чан!       Макото ощутила стойкое желание сойти со сцены и бить эту «Джунко» по лицу до тех пор, пока не останется фарш. Подавив кровожадный порыв, президент постаралась приветливо улыбнуться.       — Эношима-сан, я, как ученица академии, горжусь тем, что я являюсь ученицей! — в эту фразу Макото постаралась вложить всю искренность, на какую только была способна. Даже выпятила грудь.       Джунко снова придирчиво посмотрела на ногти.       — Ты настолько гордишься, что тебе даже нечего сказать от себя? — как будто бы невзначай бросила она.       Макото попунцовела и еле сдержалась, чтобы не стукнуть кулаком по кафедре (существовал немаленький такой шанс, что она треснет). Президент снова поймала себя на мысли, что хочет убить эту новенькую. Странно, обычно её было сложно так выбесить.       Проигнорировав колкость, Макото смогла улыбнуться и, скосив глаза на текст, продолжить речь, ею же написанную для новичков. Был правда один нюанс: когда она показала ту директору, тот одобрил, согласился, но сказал, что были нужны кое-какие правки. В ходе этих «небольших изменений» текст изменился настолько, что Макото и не узнала его сначала, когда ей пришло письмо-ответ по электронной почте.       В любом случае, гяру больше не вмешивалась в выступление, а где-то под конец даже выскользнула из спортзала вместе со своей соседкой. Президент вздохнула внутренне с облегчением.              Когда все разошлись, Макото, горячо извинившись перед директором Кобаякавой, наконец-то покинула зал… чтобы на выходе чуть ли не в лоб столкнуться с причиной своих бед — наглой гяру с длинным языком!       Неизвестно, случайно так получилось или её нарочно дожидались, но сейчас Макото, выпучив глаза, уставилась на эту «Эношиму», которая ещё была и выше её (пусть и ненамного!) и теперь смотрела свысока, ухмыляясь.       — Мако-чан, вот так встреча…       На лицо Макото легла мрачная тень. Она сложила руки на груди.       — Меня зовут Нииджима Макото, Эношима-сан. И на меньшее, чем «Нииджима-сан» или «президент-сан» я не соглашалась, — в голосе Макото так и сквозило раздражением.       Джунко хихикнула.       — Ой, ну не будь такой недотрогой, президент-чан! От этого будут морщины, и ты рано состаришься! — наставительно подняла указательный палец.       Макото же, случайно скосив взгляд, заметила, что позади Джунко стояла её соседка — та самая брюнетка с веснушками. Её неподвижное лицо ничего не выражало, но вот поза… при внешней обманчивости и расслабленности создавалось впечатление, что одно неверное движение — и тебя бросят с прогибом через себя. Или впечатают ногу в тяжёлом ботинке в живот. Опасное ощущение.       Макото поёжилась. Снова посмотрела на Джунко.       — «Президент-сан» и на меньшее я не согласна. А теперь — не позволите ли мне пройти?       — Да, конечно-конечно, президент-чан.       Оскалившись уголком рта, Макото прошла мимо Джунко, которая сделала шаг в сторону. Когда президент успела немного пройтись по коридору, то услышала:       — А жаль, что этот канарейка-дарума переписал твой текст, да?       Макото остановилась. Её сердце пропустило удар. Другой. Она медленно обернулась.       — С чего вы взяли? — её голос предательски дрогнул.       Джунко фыркнула.       — Потому что только этой жёлтой свинье могло прийти в голову напихать столько безвкусной рекламы.       Макото сжала кулаки. Отвела взгляд.       — Я не понимаю, о чём вы говорите. Прошу меня извинить.       Джунко улыбнулась и помахала рукой.       — Да всё ты понимаешь, сладкая попка.       Ощущая, как запылали щёки, Макото прибавила шагу.