Плеть, перец и пряность

             Краснея, девушка постучала себя по щекам. Помотала головой. Посмотрела на дневник и перечитала написанное. Дрожащей рукой перевернула страницу и поднесла ручку к бумаге.       Ты, наверное, помнишь, насколько она меня выбесила тогда, верно, мой дневник? О! Перечитывая, что я написала тебе тогда, мне даже становится немного стыдно. Я понимаю, теперь, что я всего лишь вымещала собственную злобу и ненависть от школы и плохих взрослых на гяру… Эношима вела себя так, как я никогда бы не смогла себе позволить. В первый же день влезть в речь примерного ученика? Выставить его на посмешище? Фамильярничать направо и налево? Она — может. И… меня это бесит. До сих пор.       В дальнейшем мы с ней встречались, конечно же. И каждый раз она приветствовала меня этой жутковатой улыбкой до ушей. Нет, поверь, мой дневник, для человека, который с ней незнаком, это может выглядеть как совершенно голливудская улыбочка во все тридцать два зуба, эдакая «девочка с обложки».       Но уже спустя несколько минут общения с ней ты быстро понимаешь, что каждый раз, когда она так улыбается, это означает, что она замыслила очередную пакость. И по прошествии нескольких дней знакомства ты сам начинаешь вздрагивать, в попытках угадать, какую новую проказу она задумала. Я пожалею, что это скажу, но её жутковатая сестра со взглядом убийцы гораздо более адекватная, чем она.       На удивление, Джунко была примерной ученицей. Спорт, гуманитарные науки, технические — всё давалось ей настолько легко и просто, насколько она с изяществом бегемота игнорировала правила дисциплины. Прогулять урок просто потому, что она захотела поспать лишний часик? А потом с видом королевы заявиться, как ни в чём не бывало, и внаглую сказать о причинах отсутствия? Или походя ответить на все каверзные вопросы учителя, решившего подловить прогульщицу? Очень быстро она умудрилась стать головной болью меня, студсовета и всего преподавательского состава.       Поверь, дневник, знакомство с ней невероятно раздвигает горизонты «нормального» и «привычного». Она из тех хулиганов, которые не просто нарушают правила — они делают свои правила всего лишь одним присутствием.       Я до сих пор помню, какая во мне волна возмущения поднялась, когда она в один день заявилась в школу в галстуке. В галстуке, понимаешь, дневник?! В галстуке, с чёрной и белой половинами, с ярко-алыми вышитыми буквами «F», «t», «r» и значком сердечка в самом низу. Не надо быть семь пядей во лбу, чтобы догадаться, что это было «Fuck the rules».       Когда я попыталась её прижать к стене правилами — она ответила, что это вообще-то «Full throttle», после чего поставила меня в тупик, спросив, по какому пункту школьных правил я пытаюсь запретить ей надевать галстуки. А когда я, сдуру, спросила её, читала ли она их вообще, она, злорадно улыбаясь, по памяти процитировала мне слово-в-слово часть школьного устава, касающуюся одежды. И… там действительно ничего не было про галстуки или то, что их нельзя носить! Я даже потом проверяла, несколько раз!       После того случая мой авторитет если не разрушился, то уж точно пошатнулся. Особенно среди первогодок. Но при всём при этом, когда надо было проявить характер — она проявляла его, демонстрируя поистине стальной кулак и выдержку. Мне до сих пор стыдно… но даже в ситуации с Камошидой, она, отвратительная гяру с дурным вкусом, злостная прогульщица и хулиганка — она оказалась «правильней» чем я — примерная ученица и президент студсовета. Правда, она опять всё сделала по-своему…              2016 год, апрель, двенадцатое число, вторник.       Настроение Макото было где-то в районе «До взрыва бомбы осталось… прощайте». Причины? О! Да целый ворох причин, целая кипа для беспокойства, нервов и злости. Начиная с новенького, которого внезапно перевели в класс Каваками (бывший уголовник? Да директор вообще чем думал?!). Потом то, что кто-то умудрился эту информацию (довольно приватную, надо сказать!) разболтать ученикам, и теперь Макото регулярно доставали, требуя «сделать что-нибудь с этим, ну, который с криминальным прошлым, он нас пугает!». И как вишенка на торте — Камошида. Чёртов олимпийский чемпион! Чёртов директор! Чёртова школа!       Именно такие эмоции пылали в груди у Макото — несмотря на желание сделать школу лучше, помочь ученикам, стать примером для подражания всех учеников Шуджина, ей приходилось мириться — мириться с тем, что про Камошиду ходили слухи, что он чуть ли не у себя в кабинете учениц… Нет, об этом лучше даже и не думать!       Или смириться с тем, что он подмял под себя все спортивные команды, а которые не подчинились — были распущены по приказу директора. И даже ей, когда она только заикнулась, дескать, Камошида-сенсей поступает неправильно, директор тут же пригрозил, что она получит такую отметку в личное дело, после которой её не возьмут даже в сети быстрого питания уборщицей.       Пришлось закусить губу. Наступить себе на горло. Заткнуть голос совести. Смириться. Смириться. Но где-то внутри она ощущала, что предала свои собственные идеалы — идеалы, которые вложил в неё отец. Предала то, во что верила. И это… было больно. Больно, чтоб их всех!       И поэтому Макото не была удивлена, когда встретила в коридоре между корпусами новенькую (ту противную гяру), в красной спортивной форме, над которой навис Чемпион (помяни чёрта, называется!).       Естественно, что позади Джунко стояла её тень — Икусаба Мукуро, молчаливая брюнетка с тяжёлым взглядом. По документам она проходила как её родная сестра, но (и это отдельная загадка) большего о ней выяснить не удалось.       Так вот — Камошида, видимо, в своей привычной манере начал предлагать девушке «особые тренировки». Был у него какой-то пункт на хорошую фигуру и блондинок. Именно поэтому злые языки называли Анн его теперешней пассией.       Чемпион был как всегда: в белой футболке и спортивных штанах, поджарый и подтянутый, с мощными руками и волнистыми чёрными волосами. Он очень любил себя, реально следил за собой, своей фигурой и внешним видом, что добавляло ему очков в женских сердцах. Чем стервец и пользовался.       Макото не видела лица Чемпиона, но зато ей было прекрасно видно личико гяру — та была невероятно улыбчива и спокойна. И да — говорила сейчас она. До ушей президента донёсся обрывок разговора:       —…и если ещё раз попробуешь, — Джунко растянула губы максимально широко, оскалившись, — Ты улетишь с этой работы в кутузку быстрее, чем успеешь крикнуть: «Крошка!». — Она мило-мило постреляла глазками. — Вы меня поняли, Камошида-сенсей?       Макото невольно спряталась за угол и затаила дыхание, внимательно наблюдая за разворачивающимся действием. Чемпион покачнулся, точно бы получил удар в солнечное сплетение.       — Мы договорились, Камошида-сенсей?       Тот деревянно покивал.       — Да!.. Эношима-кун, хорошего дня!       Макото мысленно присвистнула. Впервые в интонациях Чемпиона она слышала что-то отличное от его обычной наглости и развязного тона. А теперь — чуть ли не заблеял!       Поклонившись, он быстро-быстро пошёл в сторону от Макото. Джунко проводила его взглядом и помахала рукой. А Мукуро, оглядев окрестности, случайно встретилась глазами с президентом.       — За нами следят, сестра, — раздался холодный голос брюнетки.       Макото сглотнула. Джунко лениво запрокинула голову назад. Прищурилась… а потом расплылась в улыбке.       — О! Мако-чан! Приветики! — повернулась и помахала рукой. Затем поманила пальцем. — Ну что ты как не своя, иди к нам!       Девушка сама не поняла как, а ноги её понесли в сторону Джунко. Вот они уже и стояли друг напротив друга — президент школьного совета и гяру-первогодка.       Макото кинула взгляд: даже в рамках обычной, самой обычной школьной формы (спортивного костюма), Джунко смотрелась развратно. Вероятно, во всём виновато декольте спортивной маечки, которое едва-едва удерживало главный калибр. Крепкий С-сайз, да.       — Я не «Мако-чан», сколько вам повторять, Эношима-сан, — на автомате бросила Макото, сложив руки вместе в районе пояса.       — Не будь такой цун-цун, Мако-чан! — положила Джунко ладони под щёку, умиляясь. Макото ощутила, что краснеет от такого внимания к себе. — Что хотела?       Президент покосилась в сторону двери, за которой скрылся Камошида.       — Вы правда можете это сделать?       Джунко удивлённо уставилась на Макото и захлопала ресницами.       — Ты вообще о чём сейчас, Мако-чан?       Мукуро, стоя по левое плечо сестры, молча закатила глаза. Макото сжала кулаки.       — Не придуривайтесь, Эношима-сан. Только что вы пригрозили Камошиде-сенсею, что он вылетит с работы, посмей он вас тронуть.       Слова давались президенту нелегко; она, которая привыкла справляться со всем сама. Она, которая никогда ни на кого не рассчитывала кроме себя, и вот теперь она…       На лице Джунко появилось понимание. Она покивала.       — А, это что ли? Да ладно тебе! — махнула рукой. — Обычный извращенец, ничего особенного.       Макото моргнула.       — Простите?..       Джунко покачала головой.       — Мако-чан, если ты будешь продолжать тормозить — те, кто побыстрее и порасторопней, спокойно обгонят тебя. Скорость — ключ к успеху в этом мире! — наставительно подняла палец.       Макото помотала головой.       — Да нет же! Вы правда можете сделать так, чтобы он вылетел из школы?..       Джунко прищурила глаза. Сложила руки на груди. Постучала мыском, точно бы требуя Макото продолжить. Та сглотнула и отвела взгляд в сторону.       — Если бы вы могли это сделать…       — Допустим, могу.       Макото ощутила, как в её груди зародилось что-то тёплое. И только она повернула голову на Джунко… как обнаружила, что та выглядела невероятно скучающей, даже разочарованной. Она снова рассматривала ногти.       — Но не стану.       Макото ощутила, как ярость, которую она до того сдерживала хоть как-то, рванула наружу.       — Почему?!       Она сама не поняла, как очутилась возле Джунко и схватилась за неё.       — Муку, не вмешивайся, — тут же бросила стальным тоном гяру, когда её сестра только дёрнулась. Затем перевела взгляд на Макото. — Мако-чан, нехорошо хватать других людей. Тебе твои мама и папа не говорили разве?       Макото оскалилась, сжав руки сильнее.       — Но ты ведь меня ни о чём не просила, верно, Мако-чан?       Президент замерла. Ослабила хватку, пока её глаза расширились. Джунко прикоснулась к её пальцам своими (они были очень холодные), после чего аккуратно убрала с себя руки.       — Ты спросила меня, могу ли я это сделать. Ты не спросила меня, буду ли. Ты даже не сказала пожалуйста. Ну и кто после этого грубиян, а? Верно, Мако-чан?       Макото снова наступила на горло себе, своей неприязни к Джунко и полыхающей в груди ярости.       — Пожалуйста, сделайте так, чтобы Камошида-сенсей вылетел из школы. Прошу вас! — Макото низко поклонилась. Она заметила, что гяру снова постучала мыском.       — Нет, Мако-чан. Не буду.       Макото ощутила, как её мир в очередной раз рушится. Она с трудом подняла взгляд, чтобы встретиться с улыбкой до ушей этой гяру. Та обернулась на сестру.       — Муку-чан, пошли! — поманила за собой Мукуро.       Когда она хотела отойти, Макото схватила её за руку. Джунко остановилась, после чего с видом оскорблённой королевы внимательно посмотрела на президента.       — Вам всё равно, что будет со школой? — Президент говорила, а сама чувствовала, словно давится своими же словами. Смотрела в сторону. — Вам всё равно, что этот ублюдок, этот изврат…       — Мако-чан… — ласково произнесла Джунко и постреляла глазками. — Но что я могу сделать? Я ведь всего лишь — всего лишь — первогодка, которая и в академию-то ходит почти две недели.       Макото моргнула.       — Но… вы…       Джунко положила свои пальцы на руку президента. Несильно сжала. Сально улыбнулась.       — Мало ли какие у меня есть связи, сладкая задница, — Макото вздрогнула. Гяру продолжила: — Кому нужен такой президент, который даже не может защитить своих учеников от издевательств учителей?       Рот Макото медленно открылся. Эти слова… она ощутила, как в её сердце сжимается боль. Как она поднимается из самых глубин, из самых… Макото ощутила, как на по её щеке стекло что-то влажное.       А холодные пальцы Джунко тем временем продолжали поглаживать руку Макото — точно бы они поглаживали её самое сердце. Эношима Джунко прикоснулась рукой к подбородку Нииджимы Макото и потянула на себя, заставляя повернуть голову и заглянуть… в это голубое море. В этот леденящий манящий ад.       — Чем тебя купили, Нииджима Макото? Почему твоё сердечко, которое болит от несправедливости, не вступится за обиженных? Почему твой внутренний герой бездействует, пока творятся такие чёрные дела?       Каждое слово, которая она говорила, глядя Макото в глаза, вбивалось тяжёлым гвоздём, подталкивая всё ближе к тому краю, к той последней черте… отчаянию. Макото хотела бы отвести взгляд, убежать, спрятаться… но эти безжалостные голубые глаза продолжали смотреть, а алые губы — зачитывать приговор.       — Конечно. Ведь что стоит пара поломанных судеб, когда тебя, отличницу и активистку, ждёт светлое будущее и дорога в Тодай. Только знаешь, Макото… — Джунко наклонилась поближе, прямо к лицу Макото — та даже начала ощущать дыхание. — Очень скоро кто-то умрёт из-за твоей никчёмности. И виновата будешь ты, Макото.       С этими словами она убрала руку Макото с себя — ослабевшую, обезволенную руку. И, улыбаясь, просто ушла, оставив президента предоставленной самой себе.       Макото чувствовала, как капали слёзы. И… ей даже не хотелось их останавливать. Помотав головой, она поспешила в корпус — где-то там должна была быть уборная.              Девушка смотрела на исписанные иероглифами страницы. Символы на них были выведены с силой, точно бы кто-то хотел, чтобы ручка проткнула весь дневник насквозь. Особенно выделялось «ненавижу», которое раз за разом повторялось в нём. Вздохнув, она перелистнула вперёд на чистые страницы. Снова навела острие на бумагу.       Тебе ведь нелегко пришлось тогда, мой дневник? Прости меня. Я… Джунко попала мне в самое сердце — я была никчёмной дурой, которая, думая о справедливости, прикрываясь престижем и оправданиями, просто… просто стояла в стороне и ничего не делала. И поэтому… и поэтому случилось оно. Тот инцидент, который стал началом конца. И который внезапно стал надеждой всей академии. Да, той пасмурной пятницей…