Плеть, перец и пряность

             Рука Макото замерла над страницей. Она отложила ручку в сторону и вздохнула. Размяла запястье. Ещё раз посмотрела на свои записи. Полистала страницами, вглядываясь в гладкие столбики кандзи и кан. Кивнула. И, наведя остриё…       Я не знаю, что на меня тогда нашло, мой дневник. Я… я просто сорвалась. Ведь я столько терпела. Ждала. Злилась. Я… всё моё существо молило об отмщении. И Джунко, она… сейчас я понимаю: она воспитывала этого зверя во мне. Именно она, своими сладкими, сладкими и ядовитыми речами взращивала во мне ярость. Она вложила в меня те слова, ту аудиозапись, то поведение. Или же она только лишь выпустила наружу истинную меня, сняв оковы?       Я… я не знаю. Но я не жалею ни капли о том, что я совершила. Потому что…       Школа гудела, гудела как расплавленный улей. Полиция, допросы, оцепление… в два часа ещё всплыл компромат — Японию разорвало. Сеть наполнилась ненавистью и злобой, обращёнными против Камошиды, против Кобаякавы, против всего Шуджина.       И, так получилось, я стала звездой. Хотя мой миг славы был краток: да, именно я обнажила пороки администрации, именно я приставила пистолет к виску Кобаякавы и спустила курок. Но потом припомнили, дескать, Камошиде же обещали украсть его желания и заставить раскаяться — а не фантомные ли воры и есть настоящие герои этого инцидента?       Не важно, в конечном счёте: это всё равно была катастрофа, мой дневник. И пусть раскаяние Чемпиона слегка смягчило эффект от бомбы Джунко, но даже и так…       Я… искала её. С той самой минуты, когда толпа взорвалась. И не находила. Она… где она? Она не отвечала на звонки, на смски…       Предчувствуя беду, я начала оббегать все «секретные базы». И, когда я наконец проверила крышу…              Президент, запыхавшись, встала перед дверью. Легонько её толкнула… а та и раскрылась, незапертая. «Здесь!» Макото выскочила наружу.       Солнце клонилось к закату, но было ещё высоко; яркое, золотое, где-то там, в дали синего безоблачного неба. Взгляд Макото сразу выцепил силуэт Джунко: она сидела в тенёчке, обняв свои колени и уткнувшись в них головой. Рядом с ней, безмолвной тенью расположилась Мукуро. Она облокотилась спиной на решётку и дремала, прикрыв глаза. Тут же валялись школьная сумка брюнетки и небольшой рюкзачок гяру.       — Эношима-сан! — тяжело дыша, крикнула Макото.       Ни она, ни её сестра не отреагировали. Президент шумно вдохнула, выдохнула, затем сделала шаг наружу. Другой. Ближе. Ближе.       — Эно… Джунко!       Джунко медленно подняла голову. Её глаза… они были раскрасневшееся. С разводами косметики. Но главное… это лицо, этот взгляд… Макото сглотнула. На неё смотрели глаза мертвеца, пустые и бесчувственные.       — Вы… ты…       — А, Макото. Яххо, — лениво кивнула Джунко.       Обычно светящаяся от улыбки, готовая сказать колкость, с сальной фразой наготове… она была пустой. Её лицо заледенело восковой маской.       Сердце Макото кольнуло. Кольнуло болью.       — Джунко…       — Ты видела это дерьмо, Макото? — голос гяру звучал безжизненно.       — Вы… ты… — президент сморщила лоб. — А! — хлопнула кулаком об ладонь. — Ты про Камошиду и его раскаяние?       Гяру кивнула.       — Макото. Скажи, как такое дерьмо могло произойти?..       Макото помотала головой. Шагнула.       — Но… Джунко, ты же видела! Он раскаялся…       Гяру тяжело вздохнула и подняла глаза к небу.       — Макото. Милая моя… — обманчиво ласково начала она, — ты лучше меня знаешь, что этот ублюдок, этот, как ты его назвала «гондон» — последний кусок дерьма, — её лицо скривилось. — И это дерьмо вдруг решило раскаяться? Ты сама в это веришь-то?       — Но он раскаялся, — решительно покачала головой Макото. — Он… был готов наложить на себя руки, ты бы!.. — она подняла сжатый кулак.       — Я видела. И это — дерьмо. Понимаешь? — Джунко положила голову на колени. — Ублюдки не раскаиваются, если не вогнать им нож под яйца. Но даже и в том случае в них говорит страх, а не искреннее понимание своей вины… — пробормотала она.       — Камошида искренне раскаялся. Твой компромат, Джунко… Кобаякава будет смещён с поста, ублюдок Камошида наказан… — Макото сделала ещё один шаг. — Чем… чем ты расстроена, Джунко?       — Я не верю в то, что произошло. Ты ведь видела его, да? — скосила гяру взгляд. — Можешь ли ты сказать, что он совершенно и абсолютно был в своём уме?       Макото покачала головой.       — Он явно был не в себе. Такое… это не нормально.       — Бинго, Макото, — Джунко лениво похлопала в ладоши, продолжая обнимать колени. — А теперь вопрос: как такое могло получиться?       Президент отвела взгляд.       — Я не знаю. Это… ненормально. Но… — она снова посмотрела гяру в глаза. — Но разве это не повод нам радоваться? Справедливость… справедливость восторжествовала!       Джунко вздохнула.       — Справедливость, говоришь… нет, — она покачала головой. — Справедливость была бы, если бы он не раскаялся. А так… — она снова положила голову на колени. — Ягнёнка съедят за грехи того, кем он был раньше…       Глаза Макото расширились.       — П… прости… те? — помотала головой. — Джунко, о чём ты говоришь?!       — Камошида, на которого мы с тобой собирали компромат и то чмо, которое пришло плакаться в школу — два совершенно разных человека. Скажи ведь, Муку? — Джунко скосила взгляд на Мукуро.       Та, не открывая глаз, кивнула.       — Его походка, осанка, речевые паттерны и поведение радикально изменилось, — прозвучал вердикт из её уст. — Если бы не полное совпадение внешности, я бы сказала, что Камошиду подменили кем-то другим.       Макото растерялась, косясь то на Мукуро, то на Джунко. Последняя вздохнула.       — Что и требовалось доказать. Ну и, понимаешь теперь, что произошло?       — А… нет?..       — Камошиде выебали душу.       От этих слов, сказанных холодно, сказанных жестоко, сказанных… как приговор, Макото поёжилась. На крыше подул порыв ветра, со свистом задувая в щели; он поднял юбку президента, которая тут же схватилась за её края. Её тело задрожало, чувствуя зябь.       — Но… Джунко…       — Тебе сейчас позвонит сестра, кстати, — внезапно произнесла гяру, прикрыв глаза. — Скажет, что очень недовольна, что ты влезла в неприятности. Будет отчитывать.       — Ха? — подняла бровь Макото. — Что ты…       Зазвонил телефон. Президент побледнела: уже по одной мелодии она поняла, кто был на той стороне. Она с изумлением уставилась на Джунко.       — Бери. Она ведь волнуется за тебя, — фыркнула гяру. — Но сначала она тебя хорошенько отругает и отшлёпает. Ну, чисто по-сестрински. Знаешь как это…       «Откуда… как…» — поражённо подумалось Макото, пока она, преодолевая сомнение, всё-таки взяла мобильный и нажала кнопку «принять».       — Алло, — поднесла к уху.       — Макото! Макото, ты понимаешь, что ты натворила?! — сестра действительно была эмоциональнее обычного. — Ты… почему ты мне не сказала, что у вас там происходит?!       — Но… — Макото ощутила вкус обиды, скрещущей в груди. — Но сестра, ты же просила тебя не беспокоить без повода!       — Макото, то, что у вас в Шуджине там происходит — ещё как повод! Ты… ты знаешь, что ты стала звездой интернета?!       — Ха?.. — выпучила Макото глаза. — Я… что?       Сае вздохнула.       — Набери в интернете «Президент студсовета Шуджина против всех» и буквально первая ссылка…       Макото почувствовала, что краснеет.       — Это… я…       — Макото, я думала, ты воспитанная девочка, а не… где ты такое могла услышать?! — голос старшей Нииджимы дрожал. — Ты понимаешь, что тебя потом могут ни в один приличный вуз не взять?!       — А я должна была молчать, сестра?! Как ты мне и советовала?! Пока этот урод… — взорвалась президент, оскалившись.       — Макото, нам с тобой придётся серьёзно поговорить о твоём поведении, — Сае звучала строго и безжалостно. — Ками-сама, и я думала, ты гораздо умнее…       — Сестра, ты отчитываешь меня за то, что я поступила по справедливости, но при этом тебе всё равно, что у нас тут творилось?! Этот Камошида!..       Новый вздох.       — Камошида написал чистосердечное признание и теперь его дело передано полиции. А ты и это видео «Президент против всех» останутся в памяти твоего поколения, как «Девочка, которая назвала учителя…» Макото, ты хоть осознаёшь, насколько это было ужасно?!       Макото зло покосилась на Джунко, которая продолжала сидеть, обнимая колени.       — Разве это не то, чему учил нас отец?! Что надо…       — Макото, отец — мёртв! Запомни это уже!       Макото вздрогнула. В голосе Сае зазвучала ничем неприкрытая злоба, чуть ли не ненависть.       — И не надо мне тыкать в лицо его идеалами! К чему они нас привели, Макото?!       — Но… — президент разом растеряла запал. — Но… сестра…       — И я не помню, чтобы он хоть раз произносил что-то из того, что ты говорила на камеру, сестра. Ты понимаешь, что ты выставила меня на посмешище?!       — Прости… сестра… — Макото сглотнула. — Но я…       — Макото, этот разговор мы продолжим дома. А пока — не лезь в неприятности ещё больше, чем ты уже залезла. Ты меня поняла?       — Да, сестра.       Связь оборвалась. Макото медленно опустила телефон, сжимая его до боли в руке. Её лицо было мрачно и зло. Она посмотрела на Джунко.       — Как ты это поняла?       Гяру подняла голову. Пожала плечами.       — Это было очевидно? — хмыкнула она. — Кстати, не хочешь посмотреть на себя в сети?       Макото с очень большим подозрением посмотрела на Джунко. Та помотала головой.       — И нет, видео снимала не я. И не я загружала, да.       «И почему у меня ощущение, что ты всё равно к этому как-то причастна?» — прищурила глаза Макото.       — Ладно, верю. Но как ты… о чём это я… — Макото положила руку на лоб.       — Скажи… Макото… — внезапно произнесла Джунко, потянувшись и поднявшись с земли.       — А?       — Тебя когда-нибудь в жизни… посещала мысль о том, что лучше бы тебя на этом свете не было?       Макото побледнела. Джунко, грустно улыбаясь, смотрела ей прямо в глаза. Президент сжала кулаки.       — Я… жизнь — это ценный дар!       Гяру поцокала языком и покивала.       — А вот у меня есть сомнения. Лейтенант Икусаба, смирно! — в голосе Джунко прорезались командирские нотки.       Мукуро дёрнулась, распрямилась, встала по стойке смирно, ударила каблуками и положила руки по швам. Затем, вздохнув, покосилась на сестру. Та усмехнулась.       — Муку, убей меня.       — …что? — распахнулся рот у Макото.       — А что? — фыркнула Джунко. Запрокинула голову назад и раскинула руки. — Я проиграла. Это такое отчаяние… — обняла себя за плечи. — Оно так болит…       Мукуро, не моргая, уставилась на сестру. Точно бы не веря, медленно провела большим пальцем по шее. Джунко кивнула. Брюнетка вздохнула.       — Джунко, что ты!.. — переводила взгляд с Мукуро на Джунко Макото.       Резкое движение. Лёгкое, почти незаметное взгляду. В руках Мукуро блеснуло лезвие армейского ножа. Президент ахнула и… и она сама не поняла, как так получилось, но она очутилась двумя сёстрами, загородив их друг от друга.       — Прекратите это безумие! — президент выставила руки.       Мукуро посмотрела на Макото с непроницаемым выражением лица. Хрустнула шеей. Макото не в первый раз ощутила эту жажду крови, точно бы физически разлитую из серых глаз Мукуро.       Солнце, яркое, предзакатное, всё также продолжало светить на небе. Ветер, гулявший по крышам — дуть. Сердце Макото колотилось бешеным боем. Воздуха в груди едва-едва хватало — она глотала его, глотала его мелкими, но очень жадными глотками, точно бы пытаясь надышаться в свой последний раз. Ей было страшно. Обидно. Больно. И… нож. Чьё лезвие пускало россыпь радостных солнечных зайчиков. И эта холодная решимость в глазах Мукуро… внезапно Макото поняла: чтобы исполнить приказ сестры, брюнетка не постесняется убрать любую помеху.       — Икусаба-сан, приносить оружие в школу — запрещено! — нашла в себе силы рявкнуть президент, хотя ощущала, как дрожат её коленки, как холодеет промеж лопаток.       — Мако-чан…       Макото не видела Джунко, но этот елейный голос… внезапно руки, холодные, холодные, ледяные руки сомкнулись в объятьях.       — Неужели я тебе настолько небезразлична, что ты готова умереть… вместе со мной?       А вот дыхание — напротив. Горячее. Горячее. Горячее, обжигающе горячее, влажное, оно обжигало ухо. И… мягкое. Что-то мягкое, но твёрдое, что вжалось в спину Макото чуть выше плеч.       — Эношима-сан, остановите её! Остановите… это!       Макото всем телом прочувствовала звук смеха Джунко.       — Ну, Макото, зачем? Разве это не будет прекрасным… отчаянием — вот так вот просто умереть, а?.. — новые смешки.       Макото кинуло в жар. Опять в холод. Опять в жар. Опять… это сочетание — сочетание танатоса, эроса… и ножа Мукуро, который та продолжала сжимать и так не отпустила. Даже напротив — согнула ноги, точно бы пантера, которая готовится к прыжку.       — Скажи… Макото. Почему ты не хочешь, чтобы я умерла?.. Скажи… — этот голос, это дыхание, которые были близко, близко, близко…       Макото начало не хватать воздуха, в её горле точно бы что-то застряло.       — Я… я… — задыхаясь, выдавила она.       Увидев отражение своего лица, своих глаз в лезвии ножа Мукуро, Макото воочию ощутила, как тот перерезает ей горло, как течёт её кровь… как…       — Ты нужна мне, Джунко!       Хватка на её теле ослабла.       — Муку, притормози.       Мукуро медленно кивнула, выпрямилась. Перебросила нож в другую руку. Потом обратно. Макото сглотнула: лезвие казалось настолько острым, настолько ухоженным, что одно неверное движение… всего лишь одно неверное движение…       Твёрдость и мягкость, которые упирались в лопатки, исчезли. Вслед за ними и хватка. Макото обернулась, чтобы заметить стоящую чуть ли не вплотную Джунко.       — Эношима-сан, прикажите вашей сестре убрать оружие! Это… это незаконно!       На лице Джунко промелькнула скука.       — И даже сейчас ты думаешь о том, что правильно… — в глазах её появилось разочарование. Она покосилась на сестру. — Муку, убери нож. Не пугай нашу Нииджиму-сан.       «Э?» — вздрогнула Макото, вертя головой.       Мгновение — и нож исчез неизвестном направлении, точно бы его никогда и не было в руках Мукуро. Джунко размяла шею.       — Муку, мы уходим. Сгребай вещи.       — А… Джун…       — «Эношима-сан», Нииджима-сан, попрошу, — в голосе Джунко звучал холод. Холод, который ранил Макото.       Мукуро молча сгребла в руки сумку и рюкзак. Гяру, словно бы так и разумелось, направилась в сторону выхода.       — Дж… — подняла руку Макото, но затем одёрнулась. — Что всё это значит, Эношима-сан?!       Джунко остановилась вместе с Мукуро по её левое плечо. Повернула голову назад.       — Наш уговор был, что я помогу вам, Нииджима-сан, уничтожить Камошиду-сенсея. Верно?       Макото осторожно кивнула.       — И?..       — Я не собираюсь брать на себя ответственность за то дерьмо, которое сегодня произошло. Кто-то — и я в этом уверена — сломал этого козла до меня.       — Но ведь вы, Эношима!.. — начала было Макото, но Джунко оборвала её, резко подняв руку.       — В том состоянии, в котором он сегодня заявился — его бы связал даже ребёнок. Всё, что было дальше — кровавое фаталити.       — Но ведь вы так старались, Эношима-сан! Вы столько… вы столькому меня научили!       Джунко фыркнула.       — Научила… а, кстати, — гяру повернулась всем телом. — Нииджима-сан, вам надо поработать над своим словарным запасом. Ваше выступление — позор для всего Шуджина!       — Э?.. — замерла Макото.       — Нет, ну что это такое, Нииджима-сан: отличница, передовик всей школы, а ругается… ругается как семилетка, которая впервые услышала бранные слова. Это было ужасно, Нииджима-сан!       Макото, точно загипнотизированная, покивала. Помотала головой.       — Простите?.. — жалобно произнесла она.       — Нииджима-сан, вам надо больше работать над своим сквернословием! Оно совершенно никуда не годится! — Джунко, копируя кого-то, говорила голосом строгой семпай, которая отчитывает нашкодивших кохаев. — Вам нужно больше работать над собой!       — Да! Я постараюсь! — вырвалось Макото. Она помотала головой и возмутилась: — Прекратите это, Эношима-сан! Это… Это ребячество!       Джунко фыркнула и сплюнула.       — В любом случае, Нииджима-сан, вы мне ничего не должны, я вам ничем не обязана… на этой красивой ноте я предлагаю нам разойтись. А теперь — прошу извинить.       Сердце Макото, слушая эти жестокие, эти безжалостные слова прощания… Оно болело. Оно наполнялось кровью, обидой на такую несправедливость, на… у неё возникло ощущение, словно бы все, все, все предали её. Сестра, окружающие, подруга… первый и единственный человек, которого…       Этот день был безумием, от начала и до конца, мой дневник. Помню, когда я стояла, смотрела на удаляющуюся Джунко… я просто испугалась. Я… это было много, слишком много для меня одной. Мне казалось, что мой мир трещал по швам и медленно-медленно рушился, погружаясь в пустоту.       И… я не хотела, чтобы человек, единственный человек, который вывел меня из мрака ненависти и несправедливости… чтобы он так просто взял и ушёл, мой дорогой дневник. Возможно я была не права, мой дневник. И, возможно, моим сердцем тогда просто играли, как играют на струнах гитары…       Джунко, бесшумно вышагивая, подошла к двери вниз. И, не оглядываясь…       — ТЫ МОЙ ДРУГ!       Макото сама не поняла, в какой момент из неё вырвался этот бесчеловечный, безжалостный по силе крик.       Джунко остановилась.       — Что ты сказала? — её голосе звучало неверие.       Макото ощутила, как по её щекам стекает что-то обжигающе горячее.       — Джунко… Эношима Джунко… Эношима Джунко мой друг!       Джунко медленно, как в замедленной съёмке, обернулась. Макото, задыхаясь от обиды, задыхаясь от слёз…       — Прошу… не оставляй меня одну… не оставляй…       — Ты этого на самом деле хочешь, Макото?       Голос Джунко звучал холодно. Но этот холод уже не обжигал. Он… успокаивал?.. Макото, давясь слезами, кивнула.       — А ты не боишься? Ты ведь уже успела понять, что я — очень плохая компания для отличницы вроде тебя. И ты всё равно?..       Макото этого не видела, но… она слышала, слышала, как шаги гяру становились всё ближе.       — Ты ведь понимаешь, что я эгоистка, которая заботится только о себе и своих желаниях?       Новый шаг. Ближе. Ближе.       — И ты согласна быть со мной — с тем, кто потрясёт, сломает и переделает тебя так, как ему нравится?       Макото замерла… потом робко кивнула.       — И ты ведь понимаешь, что потом дороги назад не будет. Да, Макото?       Макото снова кивнула, на этот раз гораздо увереннее. И опять ощутила это прикосновение холодных рук, сомкнувшихся вокруг своего тела.       — Хорошо, Мако-чан, если ты этого хочешь…       —…не сдамся.       Тихо-тихо произнесла Макото, находясь в объятьях Джунко.       — М-м? — подняла бровь гяру.       — Ты не сломаешь меня. Не испортишь. И я…       В этот момент рука Макото сжалась в кулак.       — И ТЫ МЕНЯ НАПУГАЛА, ДУРА!       Джунко не успела отреагировать, как кулак Макото — крепкий, сбитый и плотный кулак воткнулся прямо под живот. Гяру повезло только в одном: удар был не настолько сильным, каким бы он мог быть с размаха… но даже и так — Джунко этого хватило, чтобы ослабить хватку, а потом медленно опуститься на колени.       —…сука… — прохрипела она.       Макото окончательно выпуталась.       — Что вы устроили вообще, Эношима-сан, какое ещё… ещё нахрен «Муку, убей меня»?! Вы с головой вообще дружите или нет?!       —…Мукуро… спаси меня…       Мукуро показательно отвернулась. Джунко, сидя на земле, пыталась отдышаться.       — Синяк будет… идиотка…       Макото фыркнула, склонилась над ней и подала руку. Джунко, морщась, подняла глаза на президента.       — В следующий раз буду бить наверняка, Джун-чан, — ухмыльнулась Макото.       Джунко сплюнула.       — А следующего раза не будет… дура.       Но — приняла руку и поднялась.              И всё-таки, тот день был безумием. Совершенным и абсолютным безумием. Камошида, Джунко… Сестра. Всё было против меня, все были против меня. Но я выстояла. Я…       Хотя сейчас, оглядываясь назад — на самом ли деле могла бы Мукуро убить Джунко? Могла ли она, наплевав на родство, на свою связь, просто вот так взять и холодно, холодно, холодно убить её? Я… до сих пор не понимаю этого, мой дорогой дневник.       Они странные, они обе. Что Мукуро, с её почти что собачьей преданностью и молчаливой готовностью на всё ради своей сестры. Что Джунко, которая, со своим мерзким чувством юмора, грязным языком, отвратительными манерами… И она… тот человек, которого я назвала другом.       И пусть потом мне предстоял не самый простой разговор с моей сестрой. И пусть потом я была должна пожать последствия своего выбора, своего решения, своей ярости…       Именно тогда, на крыше, ругаясь с возмущённой Джунко, тогда, когда на неё направили нож, тогда, когда я увидела пустоту в её глазах…       Уже тогда я знала: Камошида. Получил. По заслугам. И я готова благодарить любого ками, любого мазоку… любого… а особенно Джунко — за этот краткий миг триумфа Справедливости.