Плеть, перец и пряность

             — Наконец-то, отды-ых!       Рюджи, зевая, потянулся и заложил руки за спину.       — Кому чего, а Рюджи бы полениться, — донеслось недовольное справа от него.       Блондин поморщил лицо.       — Анн, ну хватит, будь человеком.       Девушка показала язык. У парня дёрнулся глаз.       — Блин, сама же будешь дурака валять!       — Я? Дурака? Хах, — она фыркнула. — У меня, вообще-то, съёмки, если кто не в курсе, — она потянула себя за веко. — Так что в отличие от кое-кого я девушка занятая!       — Рен-рен, ну вот в кого она такая важная, а?       Брюнет пожал плечами. Блондинка покачала головой, затем подняла указательный палец.       — Не важная, а взрослая. Мне даже платят зарплату!       — Которую ты всё спускаешь на блинчики и сладкое? — хмыкнул Рюджи и сунул руки в карманы. — Тоже мне «взрослая»!       — Ха! — девушка всплеснула руками, затем ткнула пальцем в прямо в грудь парню — Зато, во всяком случае, у меня есть свои деньги!       — Ой-ёй-ёй, ты на неё посмотри, как повзрослела! Только, мне кажется, — Рюджи усмехнулся и тряхнул своей мохнатой потной головой, — что-то у тебя не туда взрослость пошла.       Он показательно скосил взгляд вниз. Девушка стремительно прикрыла грудь и покраснела.       — Ах, ты!       Влепила ему пощёчину. Почему-то от этого Рюджи выглядел даже ещё более счастливым, чем до этого. Рен, на ходу читая в телефоне, только покачал головой.       — Вы не можете иначе, да?       — Пошляк! — задрала нос Анн.       — И очень этим горжусь!       На лице Рена появилось что-то зловещее. Он сделал лёгкий шаг назад, затем ловко шлёпнул Рюджи по заднице и вцепился в неё пальцами.       — Тогда этот красавчик не против провести время в компании горячего жеребца? — он нарочно перешёл на низкий сексуальный голос с приятными бархатистыми нотками.       Анн, даже не сдерживаясь, залилась в хохоте. Блондин, с кислой-прекислой миной, покосился на брюнета.       — Ну ты…       — Мальчики, я категорически одобряю ваш союз! — Анн быстро смахнула слёзы, которые у неё выступили от хохота. — Я буду подружкой невесты на вашей свадьбе!       — Конечно, Анн, это такой трогательный день для меня!       Рен тут же схватил Анн за руки и перешёл на женский голос, видимо, отыгрывая роль впечатлительной невесты. У блондина дёрнулось лицо. Он топнул ногой:       — Вы, два!.. И кто ещё будет невестой, я не понял!       Брюнет пустил блик очками и очаровательно улыбнулся.       — Разумеется ты, Рю-чан.       Теперь он взял руку парня и изобразил, как целует тыльную сторону ладони. Анн схватилась за живот.       — Я тебя так и представила в костюме невесты!       Рюджи грубо отпихнул Рена.       — Рен-рен, харе! Заебал с подколами!       Анн показала язык.       — Это чтоб ты не обижал девушек.       Парень оскалился и ткнул в брюнета:       — Ты должен был примкнуть к ситхам, а не бороться против них!       — Э? — моргнула девушка.       Рен хихикнул и поправил очки.       — Всё правильно, Рюджи, я примкнул к тёмной стороне силы.       — Мальчики, вы о чём?       Блондин, сообразив, что он сморозил глупость, топнул ногой:       — Да и вообще, два на одного — нечестно!       Весь диалог разворачивался в коридоре второго этажа, где, собственно, они и договорились встретиться. Как уже был звонок, и школьники, радостные и весёлые, точно пробки из шампанского, спешили наружу. Три дня выходных — неслыханная роскошь.       Троица подошла к лестнице и начала по ней спускаться. Рюджи зевнул.       — И вообще, я нашёл нам человека который согласится купить золотую ме…       Анн хлопнула его по спине и шикнула.       — Балбес, ты бы ещё в мегафон крикнул!       Парень неловко хихикнул.       — Который согласился… ну, вы поняли.       Анн положила руку на лицо и вздохнула.       — Серьёзно, насколько можно быть беспечным?       Рюджи пожал плечами и мотнул головой.       — Да, да, я понял, не дурак. И вообще, — он заложил руки за голову. — Почему, блин, всю работу сделали мы, а все говорят, что, мол, Нииджима молодец, — он вытянул губы и перешёл на высокий голос, — она такая классная, она так много делает для школы! Тьфу, — сплюнул. — Бесит.       Анн кивнула и сжала руку на сумочке.       — Если честно, меня тоже тошнит от этих разговоров.       — Да. Рен-рен, — блондин хлопнул того по спине, заставив вздрогнуть. — Ты опять молчишь, словно бы ты самый крутой парень здесь.       Рен ухмыльнулся.       — А я разве нет?       Анн снова хихикнула, пока Рюджи проворчал что-то неразборчивое. Брюнет сделал серьёзное лицо и сделал шаг в сторону, пропуская группу спешащих школьников. Он обернулся на друзей.       — Я думаю, это и к лучшему.       Анн и Рюджи переглянулись.       — Это почему? — моргнул блондин.       Рен развернулся обратно и продолжил спуск.       — Чем меньше людей нас подозревают, тем лучше, верно?       Когда они подошли к воротам, то их встретило громкое мяу и восхищённые писки школьниц, которые образовали там небольшой кружок и щёлкали камерами телефонов — чёрный кот со знакомой белой мордочкой и лапками, который, собственно и стал центром внимания. Это был Моргана, стоически выдерживающий атаку со стороны женской аудитории.       — Он такой милый!       — Ох, я бы взяла его себе!       Рен и Рюджи, переглянувшись, ухмыльнулись. Кот, заметив ребят, начал активно вырываться из чужих рук и громко мяукать.       — Спасите, помогите, Анн-доно!       Разумеется, никто, кроме этой троицы не слышал речь Морганы как собственно речь.       — Ой, он так мило мяукает!       Рен покачал головой, затем аккуратно проделал себе путь в толпе — как только школьники замечали его, они как-то разом незаметно расступались и отходили подальше.       — Это мой, — произнёс он, как только оказался в центре импровизированного круга.       Шатенка с кудрями, державшая кота на руках, нервно рассмеялась.       — А, да, конечно, конечно, конечно!       Спустя каких-то пару минут столпотворения у ворот как будто бы и не было. Кот, тяжёло дыша, вцепился в пиджак. Рюджи и Анн подошли вплотную.       — Я уже думал, я умру… — пробормотал Моргана.       Рен вздохнул.       — Я тебе говорил, чтобы ты ждал у метро, а ты решил почему-то сесть возле ворот.       Кот высунул язык.       — Это была смертельная ошибка.       Брюнет покачал головой, затем погладил холку и пробежался пальцами к хвосту.       — Ладно, ладно, всё позади.       Донеслось мурчание.       — Амамия-доно…       У Рюджи дёрнулся глаз. Он повернулся к Анн и ткнул в кота пальцем.       — Вот что не говори, а типичный кот, а?       — Дя… — донеслось обалделое от Морганы. — Мя…       — Он даже не отрицает!       Анн махнула рукой.       — Ладно, отстань от него, он пережил такой стресс.       — Вот же наглый мешок с мехом, — фыркнул парень.       — Уня…       Животное, кажется, окончательно впало в нирвану под напором пальцев Рена. Моргана положил голову к парню на плечо, и, то впуская, то выпуская когти (жертвой оных, разумеется, стал всё тот же пиджак), громко-громко мурчал, издавая какие-то неприлично-странные мяуканья.       — Ня в ряю…       Наконец, кота засунули в сумку. Оттуда высунулась виноватая морда.       — Прошу прощения, господа, я повёл себя не лучшим образом.       Если бы коты могли краснеть, Моргана точно бы стал первым котом оттенка спелого томата. Рюджи, судя по его довольной лыбе, точно собирался при случае тому это припомнить.       — Давно ждёшь? — произнёс Рен.       Школьники наконец выдвинулись в сторону метро, идя параллельно дороге. Моргана зевнул.       — Час или полтора, я не считал.       Рюджи фыркнул.       — И чё те дома не сиделось?       Кот повёл ухом и скривил морду.       — Скучно и хозяин недоволен. И вообще, я видел кое-что интересное!       Рен приподнял бровь.       — Интересное?       — Да!       Кот хитро прищурился.       — Я видел, как президент Нииджима-сан выскочила из школы!       Анн моргнула.       — Выскочила?       Кот кивнул.       — Ага, и судя по её виду… она бы словно от кого-то бежала. Всё бледная и напуганная, даже не смотрела себе под ноги!       Школьники переглянулись.       — Рен-рен, у тебя есть мысли?       Брюнет сложил руки на груди. Потом покачал головой.       — Ни одной.       Анн нахмурилась.       — Мне кажется, я что-то краем уха слышала про то, что её и Эношиму вызвали к директору. Сегодня вся школа про это жужжала, — заметив взгляды парней, она отмахнулась. — Нет, подробностей не знаю.       — Хм… — протянул Моргана. — Значит их вызывали к директору, а потом президент сбежала. Интересно, интересно.       Рюджи наклонился к сумке с животным.       — Ты что-то не договариваешь.       Моргана по-кошачьи усмехнулся, обнажив клык — если бы кошки так обычно делали, конечно.       — А ещё, спустя минут двадцать вышла Эношима с сестрой и села в чёрный автомобиль.       Анн и Рюджи, не сговариваясь, поморщились.       — И тут без неё не обошлось, — проворчала девушка.       — Эношиму пошатывало, точно пьяную. И взгляд такой мутный.       — Э, пьяную? — моргнул блондин. — Она чё, набухалась?       Анн фыркнула.       — Я бы не удивилась, если бы да.       Моргана хмыкнул.       — Она даже меня не заметила! — хихикнул. — Короче, я не знаю подробностей, но чует моё сердце — здесь что-то неладное.       — Ха! — Рюджи сплюнул. — Не считая того, что у неё есть этот, как его… форт?       — Дворец, Рюджи, дворец!       — Да какая разница, Анн! — парень показательно размял кулаки.       Кот кивнул.       — Да, я тоже об этом вспомнил. Что-то во всей этой истории подозрительно…       Рен натянуто улыбался.       — Предлагаю поговорить об этом потом. На нас… смотрят.       И правда: Моргана, торчащий из сумки привлекал много внимания, особенно своим активным мяуканьем.       Анн положила руку на лицо.       — Нам нужно убежище. База. Срочно.       Брюнет, кивнув проходящему мимо полицейскому, спешно засунул кошачью голову внутрь.       — Рен, что ты!..       — Не привлекай внимания, ты шумный.       — Я незаметный!       — Самый незаметный кот на диком западе? — фыркнул Рюджи.       — Я не кот!       Рен и Анн переглянулись.       — Как дети малые, — произнесла девушка.       Брюнет стряхнул с руки шерсть и ничего не ответил.              — Юсуке.       — Да, сенсей?       Седой мужчина почесал щетину на подбородке.       — Как у тебя продвигается с новой картиной?       Парень сжал палочки в руках. Их концы смотрели в огромную миску с рисом.       — Я работаю, сенсей.       Мужчина легонько кивнул и зацепил из своей кусок дайкона.       — Медленно Юсуке, медленно. На эту выставку мне есть, что показать, — положил кусок овоща себе в рот. Зачавкал. — Но публика, сам знаешь.       — Сенсей.       — Да, Юсуке?       Встретившись с карими глазами этого пожилого мужчины, парень отвёл свой взгляд.       — Может быть, вы напишете свою картину?       Тот громко хмыкнул.       — Ха! Картину. Юсуке, тебе напомнить кое-что? — его глаза опасно сузились. — Тебе напомнить, благодаря кому твои рисунки может оценить хоть кто-то? — он хлопнул ладонями с растопыренными пальцами по столу. — Думаешь, кому-то нужен неизвестный художник без имени, а?       Парень опустил взгляд.       — Я всё понимаю, сенсей. Но всё-таки…       — Юсуке, ты забыл, кому ты обязан своей жизнью, — мужчина начал загибать пальцы, — навыком, связями, местом над головой и особенно — возможностью хотя бы немного показать миру свою дряную мазню?       Кажется, каждое слово, которое говорил этот человек, словно бы вбивало невидимые гвозди в парня, заставляя вздрагивать и сжиматься всё больше.       — Ты должен быть счастлив, что я, по своей душевной доброте, — он улыбнулся и положил руку на грудь. — Позволяю тебе учиться, набираться опыта и становиться лучше. Понимаешь, Юсуке?       — Да, сенсей, — донёсся глухой ответ.       — И тем более… — лицо мужчины погрустнело. Он вдумчиво уставился куда-то в сторону. — Ты же помнишь, я уже много лет мучаюсь от творческого кризиса. Эх, если бы я только мог нарисовать что-то соизмеримое по гениальности с Саюри, но увы!..       Он поднял руки к потолку. Устало опустил их.       — Но эти пальцы, те самые, что когда-то творили искусство, теперь могут только бессмысленно портить холсты. Ты понимаешь, Юсуке, почему мне нужна твоя помощь? — мужчина повернул голову на парня. — Если мы не будем стоять с тобой плечом к плечу против этого сурового мира, — его лицо помрачнело. — Нас просто сожрут.       Парень поднялся с подушечки и поклонился, положив руку на сердце.       — Не волнуйтесь, сенсей, я вас не подведу!       — Правда, Юсуке?       На глазах у старика выступили слёзы.       — Ты правда никогда-никогда не оставишь старого меня? Не предашь меня, как эти… — он всхлипнул, — мерзкие неблагодарные ученики! Я ведь им дал всё, понимаешь? Всё! А они что? Просто сбежали! Как будто я их тут держу насильно!       Он стукнул кулаком по столу.       — И это после всего, что я для них сделал!..       Парень положил руку на сердце.       — Сенсей, они просто не понимают, чего они лишились!       — Ты ведь меня никогда не оставишь, правда?       — Я буду с вами до самого конца!       Старик расплылся в очень широкой и доброй улыбке.       — Хоть в ком-то есть человечность, Юсуке. Твой учитель гордится тобой.       Парень сглотнул.       — Я тоже горжусь, сенсей.       — Я счастлив, Юсуке.       Некоторое время царило молчание. Парень уселся обратно, за стол, в то время как пожилой мужчина достал из-за пазухи своего потрёпанного горчичного хаори традиционную курительную трубку — кисеру. Набив её табаком, он запалил зажигалку и затянулся.       Весь диалог разворачивался в небольшой гостиной довольно старого пыльного здания. Обветшалые стены, из которых тянуло сквозняком, грязные татами, судя по их цвету видавшие слишком многое, древний телевизор, маленький, с антенной, который, точно бы храм для божества, стоял на отдельной тумбочке в углу. Низкий стол с парой подушек, на которых, собственно, и устроились эти двое. И всё здание — оно словно бы напрямую переехало сюда из начала прошлого столетия, пережило бомбёжки, а после этого, с минимальной реставрацией, так и служило жилым зданием.       Юсуке поморщился, ощущая запах табака в помещении, но ничего не сказал, продолжая поедать рис.       Они довольно интересно смотрелись, на контрасте, эти двое. Мужчина — среднего роста, сухого телосложения, одетый в традиционное хаори горчичного цвета, под которым виднелся чёрный дзюбан, подвязанный оби. Его седые волосы были заплетены в свободный конский хвостик. Всё вместе это создавало ощущение утончённого традиционного человека, японца. Потрёпанного, как и всё в этом доме, но всё ещё элегантного и изысканного.       Парень же — Китагава Юсуке — напротив точно бы воплощал традиции уже современной эпохи. Простенькая белая рубашка на пуговицах, синие джинсы. Он чем-то походил на учителя: такой же тонкий, высокий и, кажется, даже хрупкий, с тонкими запястьями и пальцами. Как будто бы он всем своим видом говорил, что он не предназначен для тяжёлой каждодневной работы и что держать что-то тяжелее кисти или еды этим рукам противопоказано. И его правильное овальное лицо с очень мягкими чертами только усиливало это ощущение женственности.       Стол был довольно скудный — рисоварка (чаша), кажется, единственное, что привнёс современный век, важно расположилась посередине стола, прикрытая крышкой. Вокруг неё веером стояли разные банки и миски с закусками и добавками к рису — тот же самый маринованный дайкон, огурцы, водоросли, лук. Банка дайкона была придвинута точь-в-точь к пожилому мужчине — даже если бы молодой парень и захотел себе взять, ему пришлось бы потянуться, чем он не стал бы заниматься, уважая право учителя.       — Поэтому, Юсуке, — старик выпустил огромную клубу дыма. — Ты должен хорошо постараться над следующей картиной, — он усмехнулся, — публика любит обнажённую натуру. И я думаю, они не ждут чего-то такого от меня!       Он рассмеялся. Резко оборвался и стал серьёзным. Наклонился вперёд.       — Ты точно уверен, что тебе не нужна помощь с поиском натурщицы? У меня есть связи, ты помнишь.       Парень сглотнул (горький комок лука сначала встал поперёк), после чего отставил рис в сторону. Сложил пальцы вместе.       — Я нашёл подходящую кандидатуру.       Мужчина поднял бровь. Выдохнул дым.       — И?.. Она… — он пожевал губы, — эстетична?       Юсуке кивнул.       — Она похожа на покрытое белым снегом абрикосовое дерево. Тонкая, высокая, залитая светом, она скромно стоит неподалёку от молодого заливного рисового поля, освещённая лучами закатного солнца…       Мужчина расхохотался.       — Ну ты и расписал её, Юсуке!       Парень покраснел.       — Она, п-правда красивая, учитель!       Тот только продолжил смеяться.       — Верю, верю!       В какой-то момент он даже закашлялся. Пожилой мужчина утёр слёзы.       — Ты, главное, при ней это не скажи.       — А? — парень моргнул. — Это почему, учитель?       Тот грустно улыбнулся. Поднёс мундштук к губам.       — Потому что посчитает тебя странным. Женщины, Юсуке… — выдохнул дым, — они как картина. Если ты нанесёшь на кисть слишком много краски — ты просто испортишь холст.       Глаза парня расширились.       — Неужели?.. Откуда вы это знаете, учитель?       Мужчина снова рассмеялся и прикрыл глаза.       — Ты ещё такой молодой, Юсуке. Такой зелёный. Но поверь мне и моему опыту, — мужчина снова затянулся. — С женщинами нужно наносить слой за слоем, мазок за мазком, нежно и неторопливо. И лишь только в самом конце может получиться шедевр.       — Может?       Мужчина грустно кивнул.       — А можно и получить по лицу.       Почему-то при этих словах парень потёр своё.       — Да уж, сенсей, вы правы.       — Так что не торопись. Тем более, — мужчина почесал подбородок, пригладив щетину. — Если она не из наших кругов. Тебя могут посчитать ненормальным, если ты сразу предложишь ей попозировать.       — А как тогда?..       — Ну, для начала просто пусть привыкнет к тебе. Юсуке, — мужчина показал на небольшой пузатый чайник. — Не заваришь чаю своему старому больному сенсею?       — Да, конечно, сенсей!              Он показал удостоверение.       — А, это ты, Акечи-кун.       Парень хмыкнул и улыбнулся.       — Разумеется, Ясухара-сан.       — Ты к Нииджиме?       — Да.       — Проходи.       Когда загорелась зелёная стрелочка, он прошёл мимо турникета. Расстегнул пару пуговиц на пиджаке, ослабил петлю на галстуке. Улыбнулся и кивнул проходящим мимо людям — в здании суда сегодня было как-то радостно и шумно. Видимо, сказывалась предстоящая золотая неделя — вроде, бы половина сотрудников отправлялась в отпуск. Чем-то все эти серьёзные и грузные люди, которые решали такие серьёзные вопросы, сейчас походили на возбуждённых школьников, которых ждали летние или зимние каникулы.       Краем глаза он заметил глазок камеры, направленный на него. По привычке захотелось встать за угол, чтобы оборвать линию взгляда, но он сдержался. Вместо этого он по памяти отправился по коридорам в сторону кабинета Нииджимы-старшей.       Обычным людям кажется, что в судах творится какая-то магия, что там живут какие-то особенные люди, которые стучат молотком, носят странные мантии, шапки, а адвокат громко восклицает своё фирменное «Протестую!». Но нет, суды, большие и маленькие, все как один были довольно скучным государственным учреждением, с очередями к автомату за кофе и чаем, с замудрённым документооборотом, отчётностью, бухгалтерией и своей кодлой судий всех видов и рангов, прокурорами и частными адвокатскими конторами, которые располагались буквально в здании по соседству.       В своё время Сае над ним долго смеялась, над его реакцией, когда он посмотрел за делопроизводством вживую. Невероятно скучный, занудный и важный процесс, в котором любой лишний кандзи, любая маленькая опечатка и неверно составленная фраза могут кому-то стоить состояния и свободы. И люди здесь под стать: все как один едкие, въедливые, циничные и даже безразличные. Сае как-то сравнила суд с казино: ты делаешь какие-то вычисления, математические подсчёты, привлекаешь теорию вероятности, статистику, а по итогу результат всё равно решает дом за закрытыми дверями. Зато денег и времени на это казино ты потратишь прилично. Подкрученная рулетка, да и только.       И то, что Сае смогла в этом женоненавистническом аду пробиться до прокурора вызывало уважение. Он бы так не смог, здесь нужно какое-то воистину буддийское терпение.       Он постучал по двери кабинета с надписью «234». Стянул с рук перчатки — потели.       — Да?       — Нииджима-сан, это я.       — А? Да, входи, Акечи-кун.       Он потянул на себя дверь. Женщина подняла голову, оторвавшись от чтения распечаток.       — Ты быстро.       — Я был на соседней линии.       — Вот оно как?       Женщина сделала глоток из пластикового стаканчика.       — Что ж, тем удобнее.       Парень пожал плечами, затем подошёл и уселся на подоконник. И нет, в этом маленьком пыльном кабинете были другие удобные места, но он предпочитал именно это. Во-первых, так можно не мозолить глаза Сае — а она очень не любила, когда её отвлекали. Во-вторых, можно погреться на солнышке у окна — на удивление, из-за мощного кондиционера в здании зачастую стоял дубак. Не то чтобы он против, но если можно понежиться на приятном тепле — почему бы и нет?       — Ты как кот, Акечи.       Тот хмыкнул.       — Не думал, что вы так разбираетесь в кошках.       Женщина подняла голову и улыбнулась.       — И зря. Помню, — она провела пальцами по бумаге, — когда я была совсем девочкой, у нас жил кот в доме. Большой, толстый, вонючий.       — Вонючий?       Она хихикнула.       — Мне почему-то нравилось нюхать его шерсть. Такая странная детская привычка. И вот он тоже любил лечь на подоконник и уснуть. Потом его трогаешь, а у него шёрстка горячая-горячая…       Парень расхохотался. Женщина тут же стала серьёзной.       — Что смешного?       Он пытался что-то ответить, но слова неизбежно сбивались на смех. Наконец отдышался. Виновато почесал макушку.       — Не ждал от вас, Нииджима-сан! Просто вы слишком, — он прищурил глаза, — серьёзная. А я представил вас, нюхающую кота.       У женщины дёрнулся глаз.       — Балбес.       После этого в разговоре возникла некоторая пауза, пока она продолжила изучать документы. Парень просто же уставился в окно, наблюдая за проезжающими машинами.       — Это касается Эношимы-сан, верно? — вдумчиво произнёс он. — Вы ради этого меня позвали, верно?       Женщина легонько кивнула.       — Да, верно.       Парень поставил левую руку под подбородок.       — И как у вас всё продвигается с ней?       Сае издала тяжёлый вздох.       — Ужасно. Я как будто погружаюсь в криво написанный детективный роман. — Она постучала пальцем по бумагам, помолчала. — Знаешь, если хотя бы половина из этого правда, — она скривила лицо. — Это слишком много для какой-то школьницы.       Он поднял бровь.       — Какой-то школьницы? Разве?       За что ему достался от неё раздражённый взгляд.       — Акечи-кун, мы всё-таки не в подростковом аниме, — она сдула с лица прядь. — Конечно, есть много преступников, самого разного возраста. Но эта… — она приподняла бумаги, затем провела по стопке пальцем. — Это слишком по любым человеческим меркам.       — Но ведь это всё не доказано, верно? — парень склонил голову набок. — Я имею в виду, это ведь просто разрозненные свидетельства, верно?       Женшина устало кивнула.       — Если честно, я тоже так считаю. Я скорее поверю в этого загадочного лидера преступного синдиката, который за ней стоит — потому что его действия, хотя бы, реальны и доказуемы.       Парень наклонился вперёд.       — Но тогда почему бы не привлечь по закону Блэка?       На лице женщины отчётливо проступило раздражение.       — Потому что, Акечи-кун, моё начальство настояло на расследовании именно в адрес Эношимы.       Она откинулась на крутящемся кресле и прикрыла глаза.       — И поэтому я вместо настоящих серьёзных преступников должна заниматься этой… — она хлопнула по файлам. — Этой бунтаркой?       — И вы занимаетесь, — осторожно заметил парень. — А могли бы отказаться.       — Да, занимаюсь, — женщина кивнула. — А могла бы заниматься кем-то покрупнее, например, тем же Канеширо. Или опекуном этой девушки, и то больше толку.       Её телефон на столе завибрировал. Она потянулась за ним и проверила экран.       — Отлично. Акечи-кун, нам пора.       — И где мы будем…       — Небольшое кафе неподалёку. Разговор будет приватный, сам понимаешь.       Женщина размяла шею.       — Надо бы заняться собой, — пробормотала она себе под нос. — А то с этой работой я набрала вес, — женщина потянула себя за бок сквозь одежду. — Да и спину прихватывает…       Заметив заинтересованный взгляд, она покраснела.       — Ты ничего не видел и не слышал, ясно?       Парень важно кивнул и показательно отвернул голову к окну. Спустя минут пятнадцать (он честно сдерживал своё желание подколоть Сае), они уже сидели на месте. Поклонились.       — Наканомура-сан, верно?       — Да, верно.       Небольшое кафе, угловой столик, чашки с чаем, чизкейк. С ними девушка — Наканомура Юрико. Понедельник, после полудня — заведение откровенно пустовало, что играло им на руку: Сае хотела провести разговор со свидетелем в частном порядке. Интересная деталь к портрету — Наканомура носила на себе необычайно плотную чёрную маску, навроде медицинской. Кроме того, на её теле не было никаких открытых участков кожи, не считая рук — она носила плотную одежду с высоким воротником и жёлтый свитер с горлом. По итогу было видно только её пару карих узких глаз и волосы — аккуратное каре правильного чёрного цвета.       — Я очень рада, что вы согласились дать эти показания, пусть и… — Сае сложила пальцы вместе. — Вот так. Разумеется, мы вас нигде не будем упоминать.       Девушка кивнула.       — Да, благодарю вас.       Её голос был высокий и писклявый, точно бы она навсегда осталась маленькой девочкой, что, разумеется, не соответствовало действительности.       Парень, которому выпала должность протоколировать происходящее, покашлял, привлекая внимание. Девушка перевела на него взгляд.       — Да?       — Вы и правда… — он крутанул ручку между пальцев. — Общались с Эно…       Наканомура оборвала его на полуслове и с нажимом произнесла:       — Не произносите это имя, пожалуйста.       Парень неловко улыбнулся.       —…с нашей подозреваемой?       — Я бы не сказала, что мы «общались», — девушка обняла пальцами чашку. — Но мы некоторое время ходили с ней в одну школу — христианскую школу Аратама имени святой Марии.       Сае подняла бровь.       — Что это? Никогда о ней не слышала.       — И не услышите, — девушка хихикнула и точно бы улыбнулась под маской. — Младшая школа с христианским уклоном в Сайтаме. Она сейчас вроде бы уже закрылась. Я не знаю, но слышала.       Парень и женщина переглянулись. Сае провела пальцами по столику.       — Вы… христианка?       — Католичка, если быть совсем точной. Это так странно, Нииджима-сан? — подняла взгляд.       — Нет, но необычно, — покачала головой Сае.       Парень хмыкнул, быстро записав показания. Прищурился.       — Получается, наша подозреваемая… тоже?       Девушка кивнула.       — Да, чтобы попасть в эту школу нужно быть христианином.       — И много вас там таких? — поинтересовалась женщина.       Наканомура пожала плечами.       — Я не уверена, но к нам съезжались дети из всей префектуры и даже из соседних. По будням многие из них жили в общежитии и уезжали на выходные.       Сае нахмурилась. Сложила руки на груди. Хотя чизкейк заказала именно она, почему-то женщина к нему даже не притронулась — видимо, профессиональное.       — То есть у вас был интернат?       Наканомура покачала головой.       — Не совсем. Однако это была одна из немногих христианских школ в округе — поэтому она пользовалась популярностью.       — Ясно. Акечи-кун, записал?       Парень кивнул, рисуя круглую полую точку.       — Да, Нииджима-сан, записал.       Девушка тяжело вдохнула, выдохнула. Аккуратно подняла руку.       — Да, Наканомура-сан?       — Простите, а вы правда, — её голос дрогнул, — проводите какое-то расследование?       Сае пожала плечами.       — Да, Наканомура-сан. Но нам нужна ваша история — у меня есть кое-какие разрозненные факты и куча сомнительных слухов. Не считая мелкого хулиганства, — она фыркнула, — вроде проезда в метро без билета. Вы же, с другой стороны… — взгляд женщины опустился на горло свитера. — Вы напрямую пострадали от её действий, как вы сами сказали, верно?       Девушка снова вдохнула. Выдохнула. Её руки начали подрагивать.       — Если бы я могла это доказать…       — Но, разве вы…       Наканомура сглотнула.       — Если бы всё было так просто, эта история бы закончилась пять лет назад. Но она не закончилась, а я…       Она медленно поднесла руки к горлу свитера. Потянула его вниз. Сае поражённо ахнула, уставившись на то, что скрывала ткань. Парень покачал головой и цокнул языком.       — Как вы вообще остались в живых, Наканомура-сан? — осторожно произнёс он.       Девушка прикрыла глаза и снова спрятала шею.       — Я не уверена, Акечи-сан. Просыпаясь по ночам от кошмаров, я часто думаю о том, что лучше бы я умерла тогда — и, возможно, она бы получила по заслугам. Однако, — на её глазах выступили слёзы. — Мне приходится жить. И надеяться, что если на свете есть Бог — то однажды его ангелы покарают её.       — Наканомура-сан, — мягко произнесла Сае. — Я несомненно сочувствую вам и вашей истории, но мы хотим факты. Кто, где, когда.       — Да, я расскажу вам, — девушка сжала пальцы. — Как меня заперли в горящей комнате.              Она смотрела в небо. И оно, как назло, было слишком яркое и синее. То самое небо, которое невозможно обвинить в плохом настроении, даже если очень хотелось. То есть можно, разумеется, но особого понимания это не встретит — все почему-то любили ясную погоду, даже если с ней начинало шпарить так, что хоть на стенку лезь.       — Командир?       Она скосила взгляд. Муку нависла над ней, отклячив задницу — по привычке хотелось скосить глаза в пах и посмотреть бельё, но та точно бы что-то почуяла и встала на безопасном расстоянии.       — Что здесь случилось?       Она хмыкнула и прикрыла глаза. Она бы хотела описать это, но всё бы превратилось в набор непечатной брани, из которой изредка вылетали куски какой-то связной речи. И она была не против — но даже этого сейчас не хотелось.       Внутри неё колыхалось огромное огненное море. Кажется, достаточно маленького толчка, и оно вырвется на свободу, поглотив собой всё. И это колыхание доставляло боль — как с говном, буквально. Ты чувствуешь облегчение только тогда, когда оно вылезает из задницы.       И её боль — её дерьмо — норовило пробить себе путь наружу через неё.       — Муку.       — Да, командир?       — У тя есть таблеточки?       — Таблеточки?       Она закатила глаза, потом вспомнила, что у неё закрыты веки. Нехотя открыла их.       — Ну те самые.       — Какие?       — Блядь, Муку! — она с силой стукнула по полу. — Ну те, от которых тупеют! — фыркнула. — Мне нужна доза, чтобы успокоиться.       Некоторое время Мукуро смотрела на неё без капли понимания. Вдруг её рот медленно приоткрылся. Потом шире, потом попятилась назад.       — К-командир?       Она вздохнула, села на задницу и отряхнулась — мало того, что тут пыльно, так ещё и холодно, ляжки мёрзнут. Она скосила взгляд на то место, где они до этого валялись с Макото — там даже след остался, как будто бы подмели.       Вспоминая об этом, она ощутила странную смесь возбуждения и горечи. Она помотала головой и быстро прогнала эту мысль подальше — иначе она совсем перестанет себя контролировать. В ней слишком много огня.       — Муку.       Она медленно повернула голову на сестру. Она не уверена, какое у неё сейчас выражение лица — кстати, неплохо бы проверить ебло в зеркале — но однозначно, что сейчас она явно всем своим видом говорит «Делай, что я говорю, или уебу».       — Я тебе сказала, что мне нужна горсть тупизны, твоё дело — насыпать и не спрашивать меня. Ясно? — её голос звучал на пределе низкого регистра. Он чем-то даже похож на мужской в таком состоянии — хриплый, усталый и злой.       На лице Мукуро смешалось всё: неверие, растерянность, испуг. Кажется, сестра до последнего не могла поверить, что она может вот так взять и попросить горсть нейролептиков. Особенно учитывая то, с каким матом обычно она соглашалась на них.       Эти таблетки напоминали сделку с дьяволом: да, на них она могла бы меланхолично считать звёзды, даже если бы её поставили раком и долбили во все щели несколько часов кряду (не то чтобы она этим не занималась обычно, от скуки). От них всегда наступало какое-то спокойствие — но это спокойствие было искусственным. Оно ничем не отличалось от принятой дозы наркоты — разве что последняя была вне закона (хотя без рецепта хер ты достанешь и препараты). По итогу какая разница, если и то, и то изменяло твои мозги — то есть тебя?       — Муку.       От этой интонации Мукуро вздрогнула как от просвистевшего мимо ножа.       — Да, конечно. Тебе сколько, сестра?       О, заработал инстинкт самосохранения, смотри, зашевелилась.       — Давай весь курс. Меня где-то на сутки отключит, да?       Хотелось снова лечь на пол и просто уснуть. Но нет, приходилось сдерживаться.       — Тридцать два часа, если быть точным, плюс, ещё неделю…       Она молча показала зубы.       — Да, конечно, конечно!       Мукуро спешно скинула рюкзак и сумку через плечо на пол, раскрыла её, выложила книжки и начала копаться во внутренностях. Кажется, она так суетилась, что у неё даже руки подрагивали. Это было приятно — видеть её безголовую бесстрашную сестру в таком зашуганном состоянии. Страх — приятен. Даже круче, чем секс.       Вскоре Мукуро отщёлкала пригоршню таблеток — порядка шести, два или три препарата. Сочетание, которое носило кодовое название «Сестра поехала кукухой, пора вязать» — насколько же она ценила заботу Мукуро о себе, настолько же она ненавидела, что та вела себя как курица-наседка вокруг своего пиздюка.       Она молча выгребла все лекарства и забросила их в рот. Сглотнула при помощи слюны — горько и противно. Приняла бутылку от Мукуро (сдерживая желание плюнуть той в лицо) и присосалась к ней. Вода из магазина — хотя у любой воды стабильно не было никакого вкуса, она могла сказать, что по каким-то признакам и оттенкам можно различать, какая откуда. Например, кипячённая слегка горчила. Из-под крана — чуть-чуть сластила.       Она не заметила, как осушила пол-литровую бутылку. Перед её носом выросла новая. Настроение поднялось на полшишечки. Она даже выдавила из себя подобие улыбки.       — Сенкс.       Сорвала крышку чуть ли не с резьбой и присосалась к новой.       Таблетки действовали очень не сразу — там что-то по поводу фармакокинетики и ещё кучи умных слов, которые шли к инструкции. Однако по её ощущениям (грёбаное плацебо, наверняка), они начинали влиять где-то сразу после принятия, входя в полную силу в течение часа.       Если бы она могла представить этот процесс или если бы её попросили нарисовать, она бы изобразила нечто красное и оранжевое — то самое поле из магмы, из того ядерного огня, который каждый день качало её сердце по венам и артериям.       И потом на это пламя падает снежинка. Она шипит, дымится, лава плюётся. Но потом падает ещё одна. И ещё, и ещё, и ещё, и вот уже на дымящийся вулкан налетает целая снежная буря. Её недостаточно, чтобы навсегда убить в ней огненную стихию (хотя Муку была бы только за, вот сучка), но вместо этого всё застывает в куски чёрного камня, чем-то напоминающего смесь пепла, сажи и вулканического стекла.       Её мысли, поток сознания, медленно превращались в тягучий кисель. Что с учётом того, насколько быстро она думала обычно, считай, как с гоночного болида снять двигатель и тащить его ослом.       Мир, цветной, полный эмоций и ярости, медленно сжимался до узенькой серой полоски — наверное, примерно так этот мир воспринимали обычные унылые люди, одним из которых её таблетки и должны были делать.       И главное — уходила боль. Не сразу, но постепенно эта пульсация в груди, которая разрывала её на части, превращалась в маленькую зудящую точку — вроде и чешется, а вроде и незаметно.       — Что случилось, сестра?       Мукуро присела к ней и аккуратно потрогала лоб.       — С тобой всё в порядке?       Она смотрела на неё, словно бы слегка не понимая, её ли спрашивают. О, её, надо ответить.       — А, с Макото тут пошалили. Ну, хреново всё закончилось.       Сложные фразы становятся слишком неподъёмными для языка, а тот ещё как будто еле ворочается во рту. Даже мысли, обычно лёгкие и прыткие, словно блохи, начинают ползать как отмороженные ящерицы.       — Пошалили?       Она подняла руку и помотала ей в воздухе.       — Я обосралась, ладно?       Мукуро некоторое время вглядывалась ей в лицо, потом кивнула.       — Хорошо, сестра. Хочешь поесть? Я принесла, как ты и просила.       Сестра показала на несколько булок и йогуртов, которые принесла из магазина и которые теперь призывно торчали из распотрошённой сумки. Она лениво помотала головой — в таком состоянии её тошнило даже от самой мысли о еде, не говоря уже о её физическом воплощении.       — Неа. Нужно домой.       Она пожевала губы. Она не уверена, что больше сейчас влияло (помимо таблеток и общей усталости, разумеется), но её начинало клонить ко сну. И учитывая, что она приняла набор отупин, спать она будет как младенец. Очень напоминало, как она однажды выпила виски и потом чудила весь вечер — Эрика над ней долго покатывалась потом. Называется, показала себя взрослой.       — Кликни водилу.       — Да, конечно, сестра.       Кажется, Мукуро сдерживалась, чтобы не обнять её. По её глазам и позе что-то такое читалось. Не сдержавшись, она пьяно хихикнула.       — Да всё со мной ништяк Муку. Можешь обнять, я разрешаю.       Её сжали с медвежьей силой. Она лениво положила руки на спину — чтобы хоть немного ответить на чувства. Кажется, судя по молчанию Мукуро, та сейчас переживала какую-то сложную внутреннюю драму, чуть ли не трагедию. И то, как она крепко прижимала её к себе, подтверждало то, насколько сильно штормило это душевное море — Муку самой бы не помешало пару таблеток выпить, а может даже и курс.       — Мукуро было страшно, сестра, — её голос дрогнул.       Она бы закатила глаза, если бы не это наркоманское состояние.       — Чё те было страшно, а? Я жива, пиздата и хочу спать.       Кажется, она собиралась сказать что-то умное, но мысли думались всё сложнее, как и речь.       Дорога обратно напоминала один большой затянувшийся серый туман. Она что-то говорила, ей что-то отвечали, она куда-то перемещалась, как-то реагировала, даже отдавала какие-то приказания (кажись, она чё-то наговорила Муку), но если бы она попыталась вспомнить хоть что-то — всё это смешивалось в одинаковую серую массу. Она даже не помнила, как вошла в их квартирку и разделась. Но зато сознание к ней вернулось в тот момент, когда она уже валялась на кровати — парадокс, да и только.       Она положила руку на сердце и прислушалась к себе. Это был её маленький ритуал рефлексии — любования в своё отражение. Только если обычно человек вглядывался в свою внешность, она таким образом вглядывалась в свою душу — если она у неё вообще была, конечно.       Всё её проблемы, унижения, бесконечные источники для раздражения, Макото (Макото бесила особенно сильно), Ушимару, Мукуро и многое-многое другое — когда она смотрела внутрь себя, она не чувствовала ничего. Просто замёрзший в глубинах космоса кусок камня. Забавно, конечно. В таком состоянии она даже может простить кого-то ненароком, настолько ей было всё равно на то, что происходило вокруг неё. Это то, что назвали бы апатией. Или, возможно, затянувшейся депрессией.       Боли не было. А значит не было и смысла держать глаза открытыми и пытаться изображать из себя жизнь. Она медленно сомкнула глаза. И, точно фарфоровая кукла, замерла на кровати почти не дыша.       И только ёмкий и еле слышный стук её сердца подтверждал то, что она всё ещё жива. Она всё ещё есть.