Плеть, перец и пряность

             Глядя в её глаза, мне казалось, я видела пламя. Тогда я не придала этому значению, но когда оно меня поглотило, я отчётливо вспомнила его зарево в ней.       Это не человек. Это дьявол, демон, аякаси, ёкай, чудовище — что угодно, но только не человек.       Он может улыбаться, смеяться, плакать и страдать, как и все мы, бренные обитатели этой юдоли. Однако зло всегда где-то рядом. Оно здесь, просто выжидает своего часа.       Как что-то настолько беззаконное может оставаться на этом свете безнаказанным?       Почему Бог допустил, чтобы приспешник Сатаны шастал среди нас, натянув на себя кожу человеческую?              — Юрико-чан! — нараспев произнёс голос.       Она не успела отреагировать, как её стиснули в объятиях.       — Котане…       Звонок на перемену едва успел отгреметь, а этот маленький чёрный ураганчик уже тут как тут. Она зевнула и лениво поморщилась, пока шум вокруг нарастал.       — А чего ты такая сонная, Юрико-чан?       Когда она подняла глаза, на неё смотрела широкими-широкими глазами маленькая черноволосая девочка-погодка. Вернее сказать, она была настолько милая и миниатюрная, что мальчишки из соседних классов часто её поддразнивали, называя «малышкой».       — Котане-чан, хватит, не видишь, Юрико не выспалась?       Два чёрных хвостика, перетянутых резинкой, дёрнулись на звук, и она ощутила, что наконец-то высвободилась.       Когда всё-таки повернула голову, то заметила Мичико — улыбчивую шатенку с короткой стрижкой. Та хмыкула.       — Не видишь, Юрико-чан не в духе?       — Да всё я в духе, Мичико, — проворчала она, зевнув. — Просто…       — Что? — тут же махнула хвостиками (головой) Котане.       —…лень.       Мичико важно кивнула и подняла палец:       — Лень. А что бы сказала сестра Маргарита, узнав, что ученики святой Аратамы впали в грех лени и уныния?       Её губы расплылись в улыбке, и она хором с Котане протянула:       — Как летом пчёлка деловая, минуту каждую ловя, так жить хочу и я! Ведь знают все, что Сатана — искатель рук ленивых!       Сонливость как рукой сняло, и вот она уже счастливо смеялась вместе с подругами. Котане, чтобы поддержать шутку, сделала грозное лицо как у сестры Марго:       — И помните дети, что Сатана лишь и ждёт возможности, чтобы прибрать к своим рукам вашу душу!       Теперь смех стал громче, и кажется, уже весь класс едва ли не покатывался со случайно начавшейся шутки. Впрочем, долго так продолжаться не могло — в их школе всегда строго относились к веселью и праздности.       — Перри, Фина, Лили, прекратите! — донеслось с другого конца класса.       К их партам, недовольно скривив лицо, шла Мэгги — староста класса и, по совместительству, та ещё заноза в заднице. Их компания дружно скривила лицо — эту белокурую задаваку и любительницу правил никто не любил.       — Вам не стыдно смеяться над сестрой Маргаритой?       Котане высунула язык.       — А мы не с тобой общались, Мэгги.       Староста, встав возле её парты, смерила всю троицу грозным взглядом.       — И вообще, вам не стыдно всуе поминать Его?!       Девочки переглянулись. Затем, не сговариваясь, дружно сложили руки для молитвы.       — Прости нас пожалуйста, господь всемогущий, если мы помянули имя лукавого, — в унисон произнесли они, прикрыв глаза.       У Мэгги дёрнулась бровь на её кукольном личике.       — Прекратите паясничать!       Мичико открыла один и хитро посмотрела на блондинку.       — Как же вы можете так говорить, староста? Мы же три послушные христианки, решившие скрасить время молитвой перед трапезой! Разве это не богоугодное дело?       Староста оскалилась.       — Вы…       Она подложила руку под голову.       — И вообще, староста, у вас других дел нет?       Не найдя, к чему ещё придраться, наконец, Мэгги фыркнула (на её лице всё это время было видно борьбу):       — Мы ещё с вами поговорим!       Она снова зевнула, не сдержавшись, пока блюстительница правил, гордо махнув кудрявыми локонами, вышла из класса.       — А вообще, ты что-то реально сегодня никакая, Юри-чан, — протянула наконец Мичико. — Ты чего?       Она потёрла глаза и тряхнула головой — её длинные чёрные волосы покачнулись следом.       — Кондиционер сломался. Было так жарко, что я не могла уснуть. Подушка была мокрая, противно.       Котане скривила гримасу.       — Фу, мокрая подушка, ужас!       Мичико понимающе покивала и обмахнулась ладонью, как веером.       — Да, в этом году лето наступило как-то слишком в мае, не находите?       — Терпеть не могу жару-у-у… — протянула она. — Господь милосердный, это только потому, что я родилась зимой?       Котане нахмурилась. На её лбу проступили бороздки.       — Я не уверена, что это так работает, сестрица. В плане, у меня брат родился летом, и ему хоть бы хны зимой!       Она пожала плечами.       — Может это только в одну сторону работает?       Тем временем Мичико хитро улыбнулась и, наклонившись, поманила всех пальцем, точно бы ради сговора.       — Погода, погода, нашли что обсуждать! А вот я… — гордо выпятила грудь вперёд, а затем замерла, ожидая реакции.       Девочки переглянулись. Мичико была той ещё сплетницей и, из-за того, что она приходилась племянницей кому-то из администрации школы, часто оказывалась в курсе самых интересных новостей.       — И что же, Мичико?       Та хихикнула.       — Короче. По секрету.       Кажется, при этих волшебных словах весь класс подобрался и даже как-то затих, вслушиваясь в её звонкий голос. Она подумала о том, что если кому-то и доверять свои секреты, то точно не Мичико — ведь сегодня же разболтает всей школе, зараза!       — У нас будет новенькая!       Она и Котане снова переглянулись. Она успела первой:       — Новенькая?       — Да, новенькая! — гордо произнесла Мичико. — И она будет именно у нас, в нашем классе!       Она моргнула. Конечно, не всё, что её подруга приносила на хвосте, оказывалось правдой, однако глядя на то, как она задрала нос, ей хотелось верить.       — Погоди, Мичико.       — М-м?       — Но разве это… — она снова чуть не вывихнула челюсть, пытаясь бороться с зевком. Духота только делала хуже. —…странно?       — Странно? — Котане вертела головой то на одну, то на другую.       Мичико пожала плечами.       — Я тоже так думаю, но я слышала о том, что у новенькой какие-то особенные обстоятельства. Что-то там с прошлой школой. Она будет жить в общаге с нашими. Она из Токио.       Котане скривила лицо.       — Наверняка такая же богатая задавака, как Мэгги! Вообще, эти столичные наглые! — надула щёки. — Особенно мальчишки!       Мичико высунула язык.       — Чего не знаю, того не знаю. Ладно, я в столовку, может ещё успею перед, — на этом слове она сделала серьёзное лицо, точно подражая кому-то из взрослых, — перед важной послеполуденной молитвой!..       На этом месте они все трое, не сговариваясь, скривили лицо: молитвы из них никто не любил. Вообще трудно найти во всей школе хотя бы одного школьника (не считая Мэгги и некоторых других со странностями), кто с нетерпением бы ждал её.       Хотя были и плюсы — в церковь они приходили вместе с мальчиками, которые, обычно, учились в соседнем корпусе.       Она вздохнула.       — Надеюсь, хотя бы со средней школой мне повезёт.       Девушки понимающе улыбнулись.       — И не говори, Юри-чан.              Колокол, созывающий всех на молитву уже отзвучал, когда она, давясь куском белого хлеба, одной из последних бежала в церковь — из-за очереди и, честно говоря, собственной лени и нерасторопности, у неё были все шансы опоздать и получить очередной нагоняй от сестры Маргариты. Оправдываться бесполезно: монахиня известная блюстительница правил, не хуже Мэгги. Кто-то из мальчишек однажды пошутил, что единственное уважительное оправдание для неявки — смерть. Сестра, когда прознала, очень разозлилась, но найти автора так и не смогла, по итогу шутка разошлась по школе как свежие данго на фестивале.       — Простите, а вы не подскажите…       Она дёрнулась и едва не подскочила на месте (подавившись хлебом в процессе). Резко обернулась на голос.       —...где здесь кабинет директора?       Говорившим оказался мужчина — статный брюнет с неряшливой короткой стрижкой в потёртом деловом костюме.       — Ну пап… — донеслось протяжное высоким голосом.       Она моргнула (и вспомнила заодно, как работать челюстью), перевела взгляд левее и ниже, где и встретилась со скучающими ярко-синими глазами.       Да, их было двое: мужчина и девочка-подросток, кажется, её возраста или чуть старше. Во всяком случае, у неё уже даже оформилась грудь. Почему-то когда сверстница заметила её интерес, на губах у неё появилась самодовольная ухмылка.       — Директора? — наконец произнесла она, освободив рот.       Как она помнила, кабинет находился в мужском корпусе, вместе с самим директором. Как, собственно, и все преподаватели-мужчины.       Брюнет, улыбнувшись, кивнул.       — Да, не подскажите?..       Вопрос загнал её в ступор: как раз было время молитвы, которую посещала вся школа. То есть если кабинет и в том корпусе, то был ли там директор — хороший вопрос. Но не в церковь же его посылать?..       Заметив борьбу на её лице, мужчина поднял бровь.       — Вы не знаете?       — М-м…       — Пап, я же тебе говорила, что надо было не сюда…       Девочка отличалась очень яркой внешностью. Во-первых, рыжие волосы, длинные и пушистые, перевязанные белой лентой. Во-вторых, конечно же, глаза: они буквально напоминали застывшую каплю моря. Ну и в-третьих — джинсовый костюм с брюками. За годы учёбы она успела даже слегка отвыкнуть, что девочки могут носить что-то помимо юбок. Из-за этого новенькая напоминала пацана: было что-то такое в её взгляде и том, как она себя держала. Что-то очень грубое и дикое.       — Эй, ты тупая, что ли?       — Алексия… — донеслось усталое от мужчины. — Я тебя просил.       — Ну пап, хрен ли она тормозит?       Миловидный образ папы и дочки рассеялся в её голове, так и не успев сформироваться. Она надулась:       — Вообще-то директор в другом корпусе.       — О, отвисла.       Рыженькая, кажется, полностью проигнорировала косой взгляд от своего папы.       — И вообще, сейчас у нас молитва.       — Молитва? — хором произнесла эта парочка.       Она кивнула.       — Да, сейчас идёт полуденная молитва.       — Но, если она идёт, а ты тут… — тут же среагировала девочка, подавшись вперёд.       Её лицо скривилось. Получать нагоняй от сестры Маргариты не хотелось вот совсем. Рыженькая тем временем заговорчески огляделась по сторонам и громким шёпотом произнесла:       — Прогуливаешь?       — Алексия…       — Ну па-ап…       Несмотря на то, что она, кажется, её сверстница (иначе что бы она забыла в этой школе?), она была очень и очень крупной — её голова находилась на уровне плеч мужчины. Вообще, их можно даже принять за супружескую пару, если не всматриваться.       — Мы вас, получается, отвлекаем?       Девочка тем временем нарочито поковыряла в носу, точно бы не стесняясь.       — Алексия!       — Если это то, о чём я подумала — я ж сдохну от скуки…       — Эношима-сан!       — Ай!       Мужчина взял рыжую за ухо.       — Веди себя прилично!       Девочка, извиваясь, ухитрилась показать язык. Она, наблюдая за этим со стороны, настолько растерялась, что забыла о ходе времени. Заметив интерес, мужчина виновато улыбнулся и легонько ей поклонился.       — Вы можете идти, спасибо, дальше мы разберёмся.       — А вы…       — Отонаши Сайто, отец этого… — он потряс девочку за ухо, прежде чем та, зашипев не хуже кошки, вывернулась из захвата. — Недоразумения.       — А… хорошо…       Поклонившись, она, наконец, проводила этих двоих взглядом. Мужчина, обняв дочку за бок, вёл её за собой, пока она довольно активно рассказывала ему о чём-то своём. Он слушал её довольно внимательно, хотя лица его она не могла видеть, но по тому, как он кивал и отвечал…       Его рука, дёрнувшись в движении, случайно скользнула вниз, очутившись на талии. Девочка, вздрогнула, прежде чем ойкнуть и залепить ему по рукам, смеясь. Наконец, гордо взяла его под локоток, точно они были парочкой; от мужчины донёсся стон, за которым последовал новый взрыв хохота.       И только звон колокола вывел её из ступора — пришлось нестись сломя голову. Пока она бежала, а ветер трепал её чёрно-белую форму и причёску, эта встреча выветрилась из её сознания, и до самого конца молитвы (успев сглотнуть от многообещающего взгляда сестры Маргариты) она даже не вспоминала об этих двоих.              2016 год, май, пятое число, четверг       Она раскрыла глаза. Медленно уселась на постель и потянулась. Холодный майский воздух тянул из окна, вместе с шумом вечно загруженного шоссе.       — Так это был сон?..       Удивительная вещь: ты только что пробудился, казалось бы, в этот самый момент память должна быть сильнее всего. Но напротив: попытка вспомнить и как-то собрать в голове обрывки того, что с ней было в стране грёз, едва-едва складывалась во что-то цельное.       Это замок — огромный замок, навроде Диснея. Вот только в отличие от того, озарённого огнями и фейерверками, этот мрачно высится посреди серых и скучных улиц Токио, напоминая мрачного призрака, тень, зло взирающую на окружающий мир.       Она не помнит почему и зачем, но она идёт прямо в него.       Залы внутри под стать тому, что можно увидеть снаружи. Орнаменты в виде козлов, отдающие дешёвым сатанизмом. Доспехи, винтовая лестница, огромные хрустальные люстры, золотые приборы, лежащие по шкафам.       И конечно же чёртов портрет Камошиды прямо посреди холла. Она делает всего несколько шагов, прежде чем оказывается в тронном зале. Почему-то она этому не удивляется — хотя какая-то часть её сознания, которая не спит, шепчет ей, что что-то тут не чисто. Она ведь помнит…       По ковровой дорожке из красного шёлка, усыпанной лепестками роз, она медленно идёт вперёд, пока не оказывается прямо перед троном. Пустым, кажется?..       — Я знал, что ты придёшь ко мне сама.       Когда она поднимает глаза, она замечает его — всё такого же самодовольного и напыщенного, в его костюме извращенца и с золотой короной на голове. И, конечно же, с этими неестественно жёлтыми глазами.       — Ты… мы же одолели тебя, ты должен был исчезнуть! — отшатывается она, на чистом инстинкте потянувшись за оружием — ведь если это дворец, у неё что-то должно быть при себе?       Доносится его высокомерный смех.       — Ты думаешь, так просто одолеть зло навроде меня?       Он самодовольно усмехается, прежде чем величественно подняться.       — И не думай сопротивляться, котёнок.       В его гнусной морде есть что-то слишком похотливое.       — А то оттаскаю за твой пушистый хвостик.       То, как он облизывается, как он тянет губы вперёд и чмокает, вызывает омерзение. Она жалеет, что пощадила его тогда, когда могла…       — Что ж, тогда я одолею тебя столько раз, сколько потребуется!       Она выхватывает томми-ган — было сложно привыкнуть к тому, что этот кусок металла и пластика в другом мире становится полноценным оружием (и довольно тяжёлым, учитывая вес и отдачу, она себе так чуть плечо не вывихнула!).       Смех.       — Это мой мир и мои правила. Где твоя сила, Така?       Только вот вместо оружия, она находит пустоту. И… кусок голой кожи? Когда она осматривает себя, она обнаруживает, что стоит одетая в бикини — то самое, которое тогда носила эта фальшивка, ни капли на неё не похожая!       И когда она встречается взглядом с Камошидой, вместо него она видит её.       Окутанная тьмой, точно покровом из перьев, самодовольная и мерзкая Эношима, улыбающаяся не хуже чеширского кота. Даже хуже — перед ней словно бы комбинация из Эношимы и Камошиды, где одна половина тела от него, а другая…       — Какая гадость, проворчала она, потирая глаза.       И хотя помнилось всё очень примерно, тошнотворное отвращение от сна как назло осталось с ней после пробуждения. Она обняла себя за плечи, дрожа от утреннего холода.       Оно ведь на самом деле закончилось?              — Пис, Такамаки!       Как всегда, этот самодовольный болван Рюджи встретил её своей улыбкой от уха до уха. Он такой придурок, но почему-то сейчас, глядя на его лицо, она ощутила облегчение. Точно такое же, как бывает после просмотра фильмов ужасов (у-у, Шихо!..), только она уже спряталась под тёплое одеяло с кружкой горячего какао. И вместе с уютом к ней обычно приходит радостное осознание, что эти ужасы — всего лишь чья-то выдумка.       Вся их гоп-компания собралась в Сибуе возле зелёного вагончика — уж больно приметное место, а то Рен уж больно много жаловался, что постоянно теряется в лабиринтах Токио и путает станции. Вот вроде умный, а такой балбес! Солнце слепило её в глаза, поэтому она прищурилась, прежде чем помахать рукой в ответ.       — Да, привет, ребята!       Рен, как всегда, ограничился лёгким кивком — опять что-то смотрел в телефоне. Из его наплечной сумки донеслось радостное:       — Анн-доно!       Вскоре высунулась и чёрная с белым морда. Рен, не глядя, пихнул ту обратно.       — Мона, не шали.       Недовольный кот на это ответил ворчанием. Она же, против воли, улыбнулась и хихикнула.       — Вы как всегда, ребята!       Рен фыркнул и поднял голову, пустив очками блик.       — Раз уж мы в сборе, то можем начинать?       Рюджи снова улыбнулся во все зубы.       — А то! — подмигнув, он помахал кошельком.       Против воли она ощутила растекающееся в животе чувство предвкушения. Еда. Сладости, блинчики, тортики!..       — Вам бы только поесть, — хмыкнул Рен, мотнув головой и убирая телефон в нагрудный карман.       — Тунец! Я хочу большого толстого тунца! Анчоусы! Креветок! — донеслось из сумки.       — И ты туда же…       Рюджи ткнул его в бок.       — Рен-рен, не будь таким занудой! Этот пушистый мешок заслужил награду не меньше нас!       — Вот именно, великий я… что ты там сказал, горилла?!       — Что слышал, пушистый веник!       — Вы привлекаете слишком много внимания…       Она хихикнула.       — Ладно, не будь терять времени мальчики. Давайте отмечать!              — Муку, а Муку?       Она напряглась всем телом. Вопрос звучал совершенно невинно и как будто среди ясного неба. Но в устах её богини это могло быть что угодно — от еле сдерживаемой ярости до обыкновенной праздной лени, которая нападала на неё так же часто, как и внезапные вспышки злобы. Поэтому она замерла, анализируя тон. Затем медленно обернулась.       Её богиня возилась с очередной модной, но жутко неудобной сумочкой, в которую даже бы не влез бы пистолет или нож. Да что говорить — сомнительно, что даже граната бы пролезла. Не ей судить, однако в противном случае тащить всё это барахло придётся именно Мукуро. Хотя нет, огнестрел влез — хихикая, она сунула туда самый настоящий револьвер — кажется, это была реплика Model 85 — короткоствольный, компактный, серебристый и с чёрной ручкой. Они ей никогда не нравились, но определённое удобство в них было. Если быть совсем точным, то это зажигалка, которую Джунко купила в сувенирной лавке. Впрочем, что-то не заладилось, и она, недолго думая, вытащила револьвер наружу.       — У тебя под это есть кобура?       — При себе нет.       — Тогда спрячь пока к себе.       Богиня не выглядела особо злой, раздражённой или возбуждённой. Разве что очень заспанной — всё-таки не стоило так налегать на препараты. Впрочем, как раз из-за них…       Наконец, сестра подняла на неё глаза.       — Так вот, Муку. А почему люди не летают?       Внутренне она позволила себе вздохнуть: Джунко просто захотелось поговорить.       — Потому что не могут?       Та, кому это предназначалось, замерла, затем медленно подняла взгляд и уставилась на неё неверящими глазами. Она сказала что-то не так?..       — Сестра?       — Бля, а иногда и ты что-то умное выдаёшь, — улыбнулась. — Моя девочка так выросла!       Она поморщилась, но ничего не ответила. Всё-таки она здесь старшая.       Пускай и всего лишь на несколько секунд.       — Командир, мне кажется… это очевидно?       Та высунула язык, затем завертелась перед зеркалом, поправляя белую шляпу с чёрной лентой.       — Ты знаешь, вот в этом вся хуйня, Муку.       Нацепила на нос солнцезащитные очки. Стянула их на вниз, на шею, поднесла лицо к зеркалу и внимательно его осмотрела.       — Бля, жрать надо меньше. Муку, сделай с этим что-нибудь.       У неё дёрнулась бровь.       — Командир, вам напомнить, чем это закончилось в прошлый раз?       Та скривила лицо в гримасу, которая отразилась в зеркале. Затем повернула голову и задрала её назад.       — Отъебись, у меня эти дни.       — Эти?       — Когда меня всё затрахало и я хочу рвануть куда-нибудь на пляж…       Она выпрямилась.       — А если серьёзно — люди не летают, потому что не могут. Вот такая хуйня, Муку.       Она намотала прядь на палец.       — Люди не летают. А птицы летают. Ну, за исключением хуйни навроде пингвинов. Жирные куски сала.       Она поняла, что её богиня хочет сказать что-то умное. Но как и всегда в таких случаях, идёт к этому максимально длинным и кривым путём, из-за чего в процессе увлекается, забывает о первоначальной цели и изрекает что-то вообще к делу не относящееся.       Типичная Джунко.       — Понимаешь, в этом есть какая-то злая ирония жизни.       Её богиня вытащила из сумки коробок с сигаретами, выцепила одну и запалила — как раз тем самым револьвером, который она не успела убрать. Опять в их доме будет вонять как не в себя.       — Птицы могут летать. Просто потому, что эволюция сказала: сучка, вот тебе аэродинамика, вот тебе условия, лети! — смешок.       — Птицы живут меньше людей в среднем, сестра.       — Не сбивай с мысли, блин!       Затянулась.       — А люди не могут. Просто потому, что бог, опять же, сказал, что рождённый ползать трахать не может. И знаешь, это реально грустно.       Она облизнула губы, а после расплылась в горькой улыбке.       — Вот и мы так же. Рождаемся такими, какие мы есть. Убогими, хромыми, тупыми. Просто потому, что где-то там между пиздой и хуем набор хромосом и генов твоих предков устроили великий big bang. И это нельзя изменить, понимаешь, Муку?       — К чему ты ведёшь, Джунко?       С сигареты Джунко опал пепел.       — Да так, хуйня просто. Зачем это всё, Муку?       Она моргнула.       — Зачем что?       — Ты, я, мы. Этот трижды грёбаный мир. Мы вот сейчас с тобой здесь стоим, нам ехать по очень важным делам, которые ваще никак не подождут до завтра, — в её голосе так и слышно знакомое джунковское «Нахуй, я сплю». — А я вот задумалась: зачем?       — Так надо? — осторожно сказала она.       — А кому — надо?       Глядя в честные-честные глаза её богини, она в очередной раз подумала о том, что нейролептики её сестре надо выдавать регулярно — тогда она меньше разглагольствует о смысле бытия.       — Может, прикинь, — хмыкнула, — всё это вокруг одна большая симуляция, ну, как в кино. А мы с тобой просто приняли не ту таблетку!       Эту отсылку, на удивление, она узнала.       — И что, на той стороне тоже будут злые роботы, которые поработили человечество?       Джунко расхохоталась.       — Ну не, это было бы тупо. А представь, там люди. И вот они сидят сейчас, смотрят на нас, и говорят: какой хуйнёй вы занимаетесь, мы с хрена ли тут собрались, давайте уже что-нибудь эдакое!       Сестра подняла глаза к потолку и выставила средний палец. Два средних пальца.       — А я им отвечаю: это мой экзистенциальный кризис, а недовольные могут пройти нахуй!       Она вздыхает.       — Я думаю, если они до этого и смотрели на нас, командир, то теперь они точно переключатся на кого-то другого. И тогда я точно должна принести извинения.       Если где-то там и есть неведомые ей наблюдатели, то, кажется, Джунко их слишком устраивает — иначе бы её мучения не продолжались так долго.       Сестра невыносимая.       — Ладно, покекали и хватит.       Джунко сунула сигарету в раковину. Как она её любит (ненавидит) в такие моменты.       — Просто я реально думала, Муку. Вот ты и я родились сучками. И ведь это наша жизнь, понимаешь?       Она пожала плечами.       — Тогда в следующий раз родитесь кем-то ещё, командир.       — Кем же?       — Попугаем. Вам пойдёт.       Неверящий взгляд Джунко, в котором так и сквозило обидой, весельем и яростью, ещё долго будет согревать её воспоминания.       Ведь её богиня любит, когда сопротивляются, верно?              — И всё-таки ты сука, Муку. — проворчала Джунко, вылезая из авто.       — Такую поэзию испортила!       Она не отреагировала, просто молчаливо кивнула водителю. Её богиня же, наконец вырвавшись из салона, первым делом размяла шею, потянулась и зевнула.       — Знаешь как обидно, Муку.       — М?       — Вот ты думаешь сделать человеку сюрприз. Прям удивить его, — Джунко показала руками что-то очень большое. Больше неё самой. — А всё накрывается медной пиздой. И ресторан заказан, и девочки ждут. И тортик. А некому.       Она не до конца была уверена, что её сестра имела в виду. Вполне возможно, это как-то связано с Нииджимой?       Её сердце больно кольнуло, а руки сжались.       — Вы про Нииджиму-сан?       — А про кого ещё?       Джунко топнула по земле, затем начала делать движения мыском, точно бы давила на ней кого-то.       — Я ж, блин, для неё заказывала. А по итогу…       — Ты могла бы её пригласить.       Во взгляде, который ей кинула Джунко, так и читалась ненависть.       — Да, пригласила бы. После того, что у нас было. Муку.       Её резким движением взяли за шею.       — Не учи меня, блядь, как мне жить, если не понимаешь.       — На нас смотрят, командир.       — Иди нахуй!       Её отпустили. Она молча отряхнула ворот пиджака и разгладила его. Джунко, поправив шляпу, важно зашагала в сторону входа.       — Вот знаешь, меня бесят проёбанные деньги. Особенно такие.       — Не стоило их тратить?       Ей снова ткнули в лицо средним пальцем.       — Иди в жопу, всё настроение к чёрту. Когда там Ойя подойдёт?       — Где-то через полчаса.       — Отлично, тогда мне мартини и текилу пока…       Мукуро закашлялась.       — Шучу, обещала же не бухать. Без повода.       Кажется, это был какой-то отель? Wilton? Она окинула здание взглядом — какое-то уж слишком пафосное место посреди города.       — Они мне ещё должны за прошлый раз.       — То есть денег ты за это всё-таки не платила?       — Слушай, Муку, обещание — это тоже деньги!       Подходя к зданию и вежливо раскланявшись с охраной, она ещё раз напоследок обернулась. Возможно, ей показалось, но…       — Ты чего там зависла, свинья?       — Ничего особенного, командир.       — Тогда не тормози, блин!       Во всяком случае, пока она уверена наверняка, что за ними следят, стоит не тревожить её сестру. Как любит говорить сама Джунко — если я что-то должна узнать, я это узнаю. Если нет — не надо портить веселье, ладно?       Поправив пиджак ещё разок, напоследок, она вошла внутрь здания.       Где-то вдалеке, за углом, донёсся щелчок языка.       — Поняла, значит?       Человек покосился на часы на правой руке.       — Впрочем, это ничего не меняет.