Плеть, перец и пряность

             Вместо ответа она просто уставилась в стену. Она не хотела рассказывать что-то настолько личное этой психованной — наверняка та найдёт, как из этого потом сделать оружие, которым, с удовольствием, будет мучить её душевные раны. В то же время хорошего оправдания на язык не просилось — просто не шло и всё.       — Мне обязательно на это отвечать? — наконец произнесла она, нутром ощущая назойливый взгляд. — Тебе не пофиг?       — Пофиг.       Когда Анн скосила глаза, она стала свидетелем того, как Эношима мощным длинным залпом осушила коктейль — кажется, она впервые видела, чтобы кто-то пил алкоголь как в кино или аниме — шумно сглатывая. Выдохнула.       — Обычно пофиг.       — Обычно?       Эношима взяла в руки пульт — всё это время он был здесь, небольшой, неприметный, ещё и засунули его куда-то между тарелок. Даже сама стерва не c первого раза нащупала. Когда она им пощёлкала, комнату наполнили звуки спокойного мелодичного джаза. Атмосфера сразу стала… томнее, что ли?       Эношима прикрыла глаза, откинувшись на кресле. Казалось, будто она вот прямо так, сразу, задремала.       — Обычно мне насрать на тебя Анн. Ну, будем честны: мы с тобой как вода и масло — слишком разные, чтобы быть вместе.       — Вода и масло?       Эношима почесала под подбородком.       — Ага. Ну, нет у нас с тобой общих интересов. Кроме Макото, — на этих словах глаз приоткрылся, образовав узкую прищуренную щёлочку.       Анн на это промолчала, однако внутренне согласилась — они действительно, блин, как вода и масло — только шипят друг на друга, когда оказываются вместе. Вот уж аналогия так аналогия, брызги аж летят во все стороны.       — Ты знаешь химию?       Анн моргнула.       — Химию? М-м… — помотала головой. — Я ужасна в точных науках, ладно?       — Та я тоже. Это Муку у нас любит подрочить на точные факты, — хихикнула. — Может ещё Макото, но не, она больше по социальным наукам. Так вот, — лениво открыла глаза. — Вода и масло не могут смешиваться друг с другом — факт известный. Почему, знаешь?       Анн, не сдержавшись скривила лицо.       — Какая разница?       Эношима фыркнула.       — Ну, если совсем просто — у них разные плотности и состав. Разность в плотностях приводит к тому, что масло плавает на поверхности воды. Разность в составе — к тому, что масло не растворяется и не смешивается. Там очень замудрённая химия, Муку мне как-то травила душу. Факт в том, что они не рождены быть вместе.       — Очень интересная лекция, профессор Эношима, я почти уснула.       Та на это только хихикнула.       — Однако есть случай, когда они смешиваются.       Анн моргнула.       — Есть?       — Ага. Ты же моешь посуду?       Анн поморщилась.       — У нас есть посудомоечная для этого, но приходилось. А это тут причём?       Профессор Эношима расплылась в широкой-широкой улыбке.       — Когда ты добавляешь моющее средство, оно вступает в реакцию с жиром. И по итогу вода и масло начинают смешиваться.       Она моргнула. Разок. Другой. Третий. Она об этом никогда не задумывалась — это что-то слишком очевидное, навроде, например — не касайся огня, обожжёшься. Она всегда знала, что без средства тарелка останется грязной и жирной. Её никогда не интересовало, почему так — если, может быть, только не в самом раннем детстве.       —...окей, ты меня сломала.       Смех.       — Ну это же так просто — мыло выступает в роли поверхностно-активного аген…       — Просто хватит! Слишком много умных слов!       Хихикание. Эношима прикрыла рот ладонью. В её глазах так и плясали весёлые черти.       — Я тоже так сказала Муку, кстати, только это её не остановило.       Анн, простонав что-то нецензурное, подняла глаза к потолку.       — Хватит, я поняла, что ты умная, можешь не продолжать!       Новые смешки.       — Если очень сильно упрощать — вода и масло смогут смешаться друг с другом только в одном случае — если между ними есть посредник.       Анн пыталась взглядом прожечь дыру в этой заносчивой выскочке — у неё сразу же заболела голова от слишком большой кучи умных слов. Совсем как на уроках точных наук, у!       — И вот и мы с тобой, Така, — Эношима вытащила новую сигаретку и запалила её дулом револьвера. — Хотя обычно мы порознь, но сегодня нам пришлось смешаться воедино.       Ух… это прозвучало как-то даже слишком пошло. Анн мрачно фыркнула.       — Ты хотела сказать «помешаться»? Это больше подходит тебе и тому, что с тобой происходит.       — Тогда мы обе помешались.       Анн сложила руки на груди и покачала головой.       — Меня-то к себе не приплетай, я тут нормальная.       На лице Эношима расцвела ухмылка.       — Ну, тогда оплати моё платье, — подёргала его за бок, — и вали отсюда.       Анн, против своей воли, зарычала. Но парировать аргумент не стала и не могла. В помещении отчётливо завоняло табаком. Анн всё больше осознавала, что тихо ненавидит курильщиков любого пола и вида. Ядовитый дым буквально душил лёгкие. К этому можно было привыкнуть, вопрос в том, зачем?       — Хочешь сделку?       — Что ещё за сделку?       Эношима затянулась с выражением внеземного кайфа на лице.       — Око за око. Ты расскажешь мне свою историю, я свою.       Анн, не подав виду, подобралась. Это был шанс. Напрягало то, что его предложила сама Эношима — то есть там наверняка какой-то подвох.       — А как я пойму, что ты говоришь правду, а не в очередной раз придумываешь?       Теперь глаза закатила стерва.       — Така, мы взрослые люди. Ну, за себя я уверена, — для наглядности она провела по контуру груди.       У Анн дёрнулась бровь. Да, у тебя больше сиськи, но не надо об этом напоминать при каждом удобном случае, а?       — Так что как взрослые люди поверим друг другу на слово.       — Иди нафиг, — фыркнула. — Наговоришь всякой ерунды, а мне в это верить? Да, принцесса Кагуя?       — Так ты тоже можешь соврать.       — Я не!..       Эношима криво улыбнулась с сигаретой в зубах.       — Ты сегодня и так пыталась меня наебать, говоря всякий бред про то, что тебе захотелось, так получилось.       Подставила кулак под щёку.       — А я вот помню. Помню глаза.       Анн напряглась. Подалась чуть вперёд.       — Глаза?       — Глаза маленького дрожащего зверька, который с ужасом осознал, что он попал в клетку с волками.       Это было не так далеко от истины, но, во-первых, с фига ли она маленький дрожащий зверёк, а во-вторых — как она это делает?! Так нечестно!       — Если ты и так всё знаешь, то зачем спрашиваешь? — наконец буркнула Анн. — Тебе так хочется услышать всё из моих губ, да?!       Эношима пожала плечами.       — Не без этого. Да и не настолько я всё знаю. Я вот до сих пор не могу понять, почему ты вообще в меня врезалась, — подняла руку. — Погоди, не перебивай.       Анн надулась.       — Я знаю, что это был случай. Но мне куда интересней, что такого могло произойти, что ты на меня завалилась в обморок.       — Какой ещё обморок?!       Ненастоящая блондинка поводила губами.       — Я уже без понятия, как это назвать. Короче, моё последнее предложение, — подвинула к себе пепельницу и отряхнула сигарету. — Ты мне говоришь, что у тебя за история, а я тебе расскажу что-нибудь из своей жизни на твой выбор. И нет, пруфов не будет — её лицо приняло серьёзное выражение. — Я люблю пиздануть, но за базар отвечаю.       Анн вздохнула.       — Это обязательно сейчас?       Эношима кивнула.       — Пошевели мозгами хоть раз, Така.       — Эй!       — Когда приедет Муку, я переоденусь и мы расстанемся нахуй друг другу ненужные. Муку ешё где-то полчасика-часик — там пробка очередная. Ненавижу этот город.       Анн же тем временем прикидывала, насколько она готова откровенничать с Эношимой Джунко. Выходило, что не очень — она её бесила, она её пугала (не своими какими-то угрозами — а ненормальностью), она ей просто не доверяла. И она собиралась ей изменить сердце — просто потому, что от этой дряни буквально несло Камошидой. Только таким, более умным, что ли — который знает наверняка, как не попасться, и у которого таких Шихо было пруд пруди. Она всё ещё не понимала, как эта девушка может вызывать у неё настолько сильное отвращение, но это факт.       И с другой же стороны — если она сейчас не попытается, второго такого шанса может не быть. И рассказать о том, что её разозлила кучка взрослых… не такая большая цена, да?       «Соберись, Анн, ради этих дуралеев Рена и Рюджи».       — Меня выбесили.       Лень и нега спали с Эношимы — она подобралась.       — Выбесили?       Анн кивнула.       — Я хотела взять сладкого. У нас уже заканчивалось время. А потом они начали о нас говорить.       — Они?       Анн против воли сложила пальцы вместе — так ей слова давались легче. На глаза просились слёзы — она сама не понимала, почему, и сдерживалась как могла. Это стыдно — хотя чего, казалось бы, такого?       — Взрослые. Там, в зале, — она перешла на шёпот. — Они смотрели на меня, говорили гадости…       — М-м… — Эношима затянулась. Выпустила кольцо дыма. — И по итогу?       — Я просто запнулась.       — Какая ты мнительная, Така.       Анн метнула гневный взгляд-молнию в Эношиму — да-да, тебе об этом говорить, чёртова лунянка!       …а хорошее прозвище для этой сучки. Раз она так любит сказку про Кагую.       — Ты хочешь, чтобы тебя любили?       Она вздрогнула и замерла. Изо рта Эношимы это прозвучало… странно. Пепел снова полетел с сигареты на стекло.       — Это… вопрос?       Та пожала плечами.       — А ты как хочешь?       —...бесишь.       — Тебя слишком волнует, что о тебе думают другие.       Анн надулась, но отрицать не стала.       — А что в этом плохого?       — Ну… Ты мне с первого взгляда показалась ребёнком. Уж извини.       Она промолчала, ожидая продолжения.       — Я когда тебя ещё в первый раз увидела. Смотрю — ну надо же, какой же счастливый сытый ребёнок, — на губах Эношимы расцвела очень добрая улыбка, очень лёгкая — ей совершенно несвойственная. Чуть кривоватая из-за сигареты.       — Счастливый… сытый?.. — моргнула Анн.       — Да. Знаешь, такой, которого любила мама, любил папа, который вырос в тёплой семье, — голос дрогнул.       — Подожди, я уже не ребёнок!       Анн осеклась, заметив то же самое снисходительное презрение, что и всегда, в глазах что Эношимы, что тех взрослых.       — Ещё какой, Анн. Ребёнок, который искренне хочет, чтобы его любили, чтобы им восхищались. Чтобы мама и папа сказали, какой он молодец. Чтобы все окружающие так сказали. Как супер-герой какой-нибудь.       Анн ощутила, что краснеет — она воочию вспомнила, как в детстве смотрела мультфильмы про сильных героинь, которые всегда всем помогали и которых толпа всегда встречала овациями. И она даже вспомнила, как хотела быть похожей на одну из них.       Анн начала понимать, почему Моргана как-то оговорился, что эта Эношима могла быть полезным союзником — такую бы проницательность да к ним в команду… но представив Эношиму в качестве фантомного вора, она пришла в такой ужас, что сразу же попыталась забыть эту мысль как страшный сон.       Она бы повесилась, если бы постоянно приходилось взаимодействовать с этой психованной.       — И, разумеется, тебе сложно принять, что тебя, такую красивую и умную, кто-то не любит.       Анн покачала головой.       — Нет, как раз. Ты всё время говоришь, что я влюблена в Шихо, намекаешь на что-то неправильное между нами. Но ведь она… — сглотнула. — Моя единственная подруга!       Под конец Анн почувствовала, что почти что плачет.       — Что можешь ты понять, а, Эношима-сан? Она единственная, кто не сторонилась меня просто из-за того, что во мне примесь чужой крови.       Она искала на лице Эношимы Джунко осуждение — его там не было. Она искала на её лице презрение — и его там не оказалось. Но лишь бездонную чёрную скуку она увидела в её глазах.       — Да, не могу.       Это «не могу» было столь естественным, что казалось, будто его на самом деле произнёс человек без капли сочувствия и сердца. Но от кого-то навроде Эношимы, кого-то настолько яркого в выражении своих чувств и мыслей оно звучало как самая настоящая ложь.       Она понимала её — каким-то образом она понимала её.       Ибо такая скука могла быть только в глазах того, кому это знакомо куда лучше, чем ей. Губы Анн дрогнули.       — Почему ты такая?       — Это вопрос?       Анн кивнула. Она успела забыть о своей миссии, о своём деле — она просто смотрела в эти скучные глаза и хотела понять, почему.       Два синих огня на мгновение прикрылись.       — Потому что я голодный ребёнок.       Сигарета в её зубах опала сама собой на белое платье, оставив грязный пепельный развод.       — Потому что у меня не было ни папы, ни мамы. Потому что мне своё место у мира приходилось отгрызать, — она широко раскрыла рот и продемонстрировала ровные белые зубы, провела по ним языком, — вот так.       Она с щелчком сомкнула челюсть.       — Ты выросла в приюте?       — Лучше бы в нём. Тогда я хотя бы не знала лица того, кого ненавижу.       Анн сглотнула. Она поняла — и это её ужаснуло.       — Ты очень сытый ребёнок. Поэтому ты можешь позволить себе хрень навроде того, чтобы капризничать, возмущаться, говорить: эй, взрослые, посмотрите на меня!       Глухой смех — жуткий.       — Посмотрите, я уже такая же как вы.       — Думаешь, ты чем-то лучше?       Снова этот же жуткий смех. Анн сжала руки.       — Человек, которого ты убила. Это ведь?..       Эношима склонила голову набок — она намекала — давай, скажи это сама, я не буду первой.       — Твои папа или мама?       — Это вопрос?       Анн с силой кивнула. Она помнила, что ей дали обещание — но сейчас больше чем что-либо другое хотелось знать именно это.       Эношима прикрыла глаза.       — Я убила своих мать и отчима.       Анн внутренне была готова услышать что-то такое. Но даже если ты внутренне много раз готовишься, стараешься, когда это происходит вживую — ты ощущаешь себя маленькой лодочкой, вышедшей в бурю в море.       — Зачем?       — У меня не было другого выхода.       Эношима неторопливо, точно в замедленной съёмке… а может — само восприятие Анн замедлилось? Она потянулась к бутылке с алкоголем, вцепилась в горло ногтями и оторвала от стола. Поднесла ко рту и приложилась. Точно дикий зверь, лишённый всяких остатков человечности.       — Тогда мне было всего лишь двенадцать.       Анн побелела — она живо вспомнила себя в этом возрасте — грустную слегка нескладную девочку-подростка, которая очень хотела со всеми дружить. Она вспомнила, как нежно обнимала её мама на прощание, когда она бежала на учëбу. Последний класс младшей школы, кажется? Она помнила, как отец, улыбаясь, трепал ей волосы и говорил, что она у него самая-самая-самая.       И она смотрела на своё отражение — сейчас она это видела воочию, как наваждение. Точно такую же девочку, с точно такой же ленточкой в волосах, которая стоит по локоть в крови на пороге опустевшего дома.       Они с Эношимой ни разу не сёстры, вопреки тому, как окружающие в этом настаивают. Да, у них похожи фигуры, причёски, даже в чём-то стиль. Но они разные, они сами это понимают. Вода и масло, да?..       Но сейчас, в это самое мгновение, она не могла сдержать слёз. Видя себя, в отражении, в кривом искажённом отражении.       Что же должны были сделать с ней, чтобы она тоже, как и её злой двойник, убила кого-то настолько близкого как маму или папу?.. Отчима, да, но…       — Почему?.. — всхлипнула она. — Почему?..       Веки плотно сомкнулись на синих дьявольских огнях.       — Я не могла этого больше терпеть.       Царило молчание — слова как-то резко потеряли свою силу и смысл. Анн просто тихо плакала — против своей воли, против своего желания, против здравого смысла — она ощущала жалость. Ей хотелось плакать за эту чёртову Джунко.       Она может быть сколько угодно ужасной. Она может быть даже монстром.       Но что надо сделать, чтобы девочка двенадцати лет?..       Она замерла. Неясное жуткое предчувствие сковало её сердце. Шихо? Нет, Камошида? Это ведь было что-то связанное с ним… Эношима в прошлую встречу говорила же… что у неё был человек, навроде него. Она говорила в единственном числе, но, может быть…       — Это ведь не как у Шихо, да?       Эношима поставила на стол бутылку с громким звоном. Хмыкнула. На её губах была слегка пьяная улыбка — кажется, даже она начинала набираться, если уже не давно в хламину бухая. Впрочем, по ней сложно судить.       — Это ведь не как у неё, да?       — Я всего лишь нажала на курок, когда смогла.       Что бы ни стояло за безумием Эношимы, Анн отчётливо поняла — она не хочет открывать эту дверь дальше. Можно было утешать разум тем, что она просто врёт, она в очередной раз её дразнит.       Но Эношима Джунко, возможно впервые за всё их знакомство, была совершенно и абсолютно честной.       — Ну ты и плакса, Така.       —...отстань, — донеслось почти неслышимое. — Как ты можешь так спокойно об этом говорить?       — А как ты можешь об этом плакать?       Эношима явно выглядела заинтересованной. Анн всхлипнула.       — Потому что… тебе не грустно?       — А почему мне должно быть грустно?       — Тебя ведь больше никто никогда не обнимет — нежно и ласково, как умеет только мама. Тебя никто никогда больше не защитит, когда тебе больно и страшно — как папа.       — И?       — И мне грустно от этого.       Противная блондинка скривила лицо.       — Вот только не надо тут меня жалеть.       — А это моё дело!       Та только пожала плечами.       — Така, хочешь открою тайну. Одну из моих многих.       — А?       Анн сама не поняла, но каким-то образом Эношима сейчас стояла возле неё — и она склонилась к ней, почти касаясь лица.       — Я не стою ни твоего, ни чьего либо ещё сочувствия. Я заслужила.       Распрямилась.       — Мои грехи со мной, в моём теле, в моём духе. Навсегда. И даже кровь не сможет искупить их.       — Но ты ведь была всего лишь…       — Мне было около четырёх, когда я впервые задумалась о том, что хочу убить их. Всех.       Анн вздрогнула. Она больше не видела перед собой той девочки-отражения — вместо этого она воочию видела что-то чёрное. Что-то ужасно уродливо-чёрное. Но когда она моргнула — она снова осознала, что она всё в той же полутёмной комнате с жалюзями на окне, которое озаряют закатные лучи. Сколько они уже тут сидят?..       Джунко испытующе смотрела на неё. Затем наклонилась и взяла её за подбородок — Анн даже не могла и не хотела сопротивляться.       — Я дрянь, Анн. Я говорю это без иронии, без капли издёвки. Я ужасна. И я это знаю лучше чем кто-либо.       — Зачем тебе Макото?       Стерва хмыкнула.       — Надо же чем-то себя развлекать в этом скучном мире?       — Лжёшь.       Она моргнула.       — Простите?       — Макото для тебя что-то большее, чем просто развлечение.       Джунко пожала плечами. Её губы медленно разошлись в кривой улыбке-месяце.       — Может быть. Со стороны виднее, говорят.       Анн убрала руку с подбородка и сжала её в своей ладони.       — Ты ведь тоже хочешь, чтобы тебя любили?       Та только глухо рассмеялась.       — Быстро учишься.       Мягко вырвала руку из захвата. Поднесла её к лицу и начала изучать, точно бы в первый раз, провела по ней пальцами.       — Надеюсь, ты понимаешь, — она нарисовала ногтем круг. — Что мы с тобой слегка потрахались?       Анн хихикнула. Почему-то в этой ситуации ей не казалось это пошлым. Скорее что Эношима так скрывает своё смущение.       — И я не хочу, чтобы то, что произошло в этой комнате, вышло за её рамки.       — Я что, дура?       Та покачала головой.       — Нет, не думаю. Но знаешь как у кумушек бывает — там не сдержалась, тут перетёрла, тут накипело…       Анн фыркнула.       — Такое ни с кем нормально не обсудишь.       — Твоя правда.       Эношима повернулась к ней спиной.       — Запомни одну вещь, Анн.       — А?       — Теперь нас с тобой связывает что-то очень близкое. Куда больше, чем мы обе хотели.       Анн хихикнула.       — О, то есть чтобы растопить сердечко великой Эношимы, надо всего лишь сидеть и слушать, пока она будет нести пьяные бредни?       В неё запустили подушкой — она увернулась и показала язык. Сама пьяница, впрочем, улыбалась.       — Будем считать, я посчитала тебя достойной, чтобы допустить немножко ближе, чем обычных смертных.       Покачала головой.       — Старею — год назад я бы больше сомневалась и проверяла тебя.       Анн фыркнула.       — Ещё скажи, что мы стали подружками!       Эношима покачала головой.       — Нет. Но мы обменялись кровью. Теперь мы… сёстры?       Сердце Анн предательски пропустило удар.              По-своему она была рада, что это закончилось. Пьяной Эношимы для неё было и так чересчур. Когда она пришла домой и рухнула в постель, она ощутила, как тяжесть навалилась на неё с утроенной силой. Слишком много нервов, сил, переживаний, откровений. Почти что как поход во дворец Камошиды, только хуже по ощущениям.       На вопросы мальчиков она ответила только, что не хочет это обсуждать сегодня. Ей самой теперь нужно было время, чтобы переварить столько откровений и новой информации.       Она чувствовала, что если захочет теперь она могла бы с лёгкостью найти путь во дворец Эношимы — ей не так-то много и не хватало по сути.       Но хотела ли она теперь этого?       Да, всё ещё оставался вариант, что всё, что там происходило между ними — всего лишь большее представление, которое Эношима исполнила для особого зрителя — неё.       Однако смог ли хоть одно живое существо отыграть такие эмоции, такую боль, такую…       Она не знала. Она не понимала. Она просто школьница. Ребёнок, да?.. Она и правда ребёнок — больше всего на свете ей хотелось, чтобы кто-нибудь просто сказал, что произошло тогда, в тот момент, на самом деле.       Была ли Эношима с ней искренней? Насколько? Какой смысл она вкладывала, говоря, что они теперь… сёстры?       …почему за один день всё стало так сложно?       Не в силах сопротивляться, она провалилась в беспокойный сон.              — А где живут боги?       — Это я спросила!       Его лицо, освящённое синим сиянием экрана ноутбука средь кромешной тьмы выглядело жутко. Жутко, и жутко торжествующим.       Смех, смех, кажется, он едва сдерживался, чтобы не взорваться оглушительным хохотом.       Медленно стянул с ушей наушники.       — Даже ты падка на девочек, Рыжик? Размякла ты, размякла.       Снова смех.       — Заставила же ты меня побегать. Но теперь ты попалась, всё…       Он закрыл крышку и отошёл от крохотного стола, за которым всё это время работал. Торжественно окинул взглядом свою небольшую квартирку.       — Что ж, не будем задерживаться?       Он достал из нагрудного кармана мобильный и нажал на его экране на жутковатый знак глаза.       — Выберите место навигации.       Он улыбался, произнося заветные слова.       «Есть лишь одно место, где могут жить боги. Чёрт меня возьми, это же было так очевидно!»       — Эношима Джунко…       Его тело медленно испарилось, точно бы никогда не было в пределах этой квартиры.