Плеть, перец и пряность

             — Ты ворочалась во сне, Джунко.       — М?       Салон презентабельного седана как всегда наполнен ядовитой поволокой дыма — водитель даже предпочёл открыть окно, чтобы он хоть как-то выходил наружу. На кожаном кресле, с пистолетом в одной руке и сигаретой в зубах развалилась неизменная Джунко. В этот раз она оделась плюс-минус по школьным правилам — тартановая юбка длиной почти по колено, женский пиджак с красными пуговицами, пара колготок. Розовые волосы заплетены в мощную толстую косу, перевязанную на конце красно-белым бантом. Но, пожалуй, больше всего выделялся галстук, обрамлявший сейчас её бюст — довольно нестандартный, кстати. Его цветовая гамма напоминала юбку, вот только рисунок был какой-то довольно хаотический — линии, точки, кривые, спирали, бессистемно расположенные на ткани.       — Вы ворочались во сне, командир.       Джунко прищурила свои голубые глаза.       — Я это разве обычно не делаю, нет?       —…сильнее, чем обычно.       — Я вроде не так много выпила вчера?       — Бутылку рома.       — Я и говорю: это несерьёзно!       Машине оставалось несколько поворотов до школы, уже как раз можно заметить спешащих учеников.       — Говоришь, ворочалась?       — Да, сестра.       Джунко, заметив краем глаза что-то яркое, прижалась к окну.       — Хм? Это кто у нас такой яркий?..       Её глаз успел выцепить силуэт школьницы с красными волосами. Впрочем, вскоре он скрылся за поворотом. Она повернула голову на Мукуро.       — А почему тебя волнует?       Брюнетка сложила пальцы вместе и поджала губы.       — На тебя это не похоже.       Блондинка некоторое время смотрела по-птичьи и хмурилась.       — Мы скоро подъезжаем, Эношима-сама, — донеслось со стороны водителя.       — О, санкью!       Сигарета мгновенно переломлена пополам, спрятана в отсек пепельницы, одежда опрыскана дезодорантом, а в зубы сунута жевачка.       — Если заметишь что-то ещё, предупреждай, Муку, — наконец серьёзно произнесла она. — Ты знаешь, что я тебе доверяю.       Мукуро шумно сглотнула и покраснела. Потупила взгляд.       — Д-да, командир…       — Такая морока, конечно, Муку, — потянулась. — Опять тащиться к директору.       — Касательно?..       — Мы ж с ним перетерели. Сегодня будет выдавать ЦУ.       Она сделала страдальческое лицо.       — Ты знаешь, как меня бесит быть пай-девочкой?       Мукуро ничего не сказала, но просто отвернулась в сторону окна, скрывая улыбку.              Утренняя давилка в Токио как всегда вжала Макото куда-то в самый угол вагона — во всяком случае, так было проще, и ей не приходилось из последних сил держаться за металлический поручень, молясь, чтобы её не сбили с ног.       Нет, хотя она и оказалась зажата между двух мужчин — салариманов, судя по виду — чувствовала себя уверенно. Во всяком случае, она могла относительно спокойно доехать до своей станции, думая о своём.       А подумать было слишком много о чём.       «2016 год, май, шестое число, пятница», — буднично поприветствовал её виджет смартфона. Набрав пальцем код, она вошла в интернет — хотелось просто занять мозг чем-то навроде жевачки, ибо стоило ей хотя бы на секунду этого не делать, как события того памятного дня снова воскрешали в памяти.       Она… много думает, да? Кажется, будто её разум заключён в спираль, в которой она снова и снова и снова повторяет события нескольких дней. То, что Джунко молчала, не делало ожидание легче — хотя, по-своему, она благодарна за эту передышку.       И нет — она не настолько помешалась, чтобы всё своё умственное усилие посвящать одной лишь очень нахальной гяру. Однако к ней довеском шло обещание. Огромное — тот разговор с Ушимару…       И вот в этой бесконечной рефлексии и прошли её дни. Она слишком много думала о том, что сказать, как сказать, в каких моментах она прижмёт Джунко к ногтю, что с неё потребует…       — Я сошла с ума, — пробормотала она себе под нос.       Её глаз лениво водил по ленте новостей, пока не зацепился за что-то интересное и свежее — некий Ураяма Таро, по прозвищу «Томми Ган» оказался подпольным лидером сети педофилов. Ураяма Таро…       «Подождите-ка, где-то я это имя слышала?..»       Вскоре она осознала, где: это имя человека, который мистическим образом сначала исчез, а потом появился в морге.       Сама новость больше походила на утку: накрыли подпольную сеть любителей девочек и мальчиков помладше, и один из них, на допросе, назвал этого человека их боссом. Позже его слова подтвердили другие, потом больше, больше…       Словом, чем больше она узнавала об этом мужчине (к статье прилагалась фотография — он выглядел… неприятно, мягко сказано), тем большее отвращение она испытывала. И, кажется, не она одна — когда её глаз мазнул в сторону, она заметила у нескольких человек точно такие же картинки, как и те, что отражаются у неё в зрачке.       Новость больше походила на типичную жёлтую прессу, нежели на результаты серьёзного расследования. Однако списки жертв, фотографии… В конце шла приписка, что в отношении родственников усопшего, живущих где-то в Кансае тоже будет проведено самое серьёзное расследование.       Макото питала самую маленькую слабость к подобного рода вещам — наверное это то, что называется «яблоко от яблони»? Поэтому, чтобы утолить любопытство, она начала читать аналогичные новости, но с других ресурсов — в частности, заявление кого-то из кандидатов в премьер-министры, что законодательство Японии требует серьёзного пересмотра, если они хотят победить столь глубоко засевшую заразу.       Макото никогда не любила политику, но некий Шидо Масаёши у неё вызывал доверие. Во всяком случае, на её памяти он никогда не занимался пустословием, хотя и страдал склонностью к популизму, как любила говорить Сае, которая его, напротив, почему-то не любила и называла закоренелым сексистом. Подробности такого отношения она, разумеется, не раскрывала.       Она из-за этого чуть не проспала свою станцию — хорошо вовремя спохватилась. От чтения новостей на душе так и скребло что-то неприятное. Однако сложно не признать — даже это давало ей сейчас успокоение. Всё лучше, чем ожидание того, чем мог бы оказаться этот день.       Чем ближе она подходила к школе, тем менее охотно её вели ноги. Она понимала, что от судьбы ей не уйти, но насколько же ей не хотелось. Она устала от ожидания, но встретиться лицом к лицу… По итогу она затормозила перед самыми воротами. Вдох, выдох, вдох…       Она вздрогнула, когда ощутила, как резко и без предупреждения её обняли со спины — будь она ежом, она бы ощетинилась всеми иголками.       — Яххо, Мако-чан! — донеслось обжигающее для её уха.       — И вам доброе утро, Эношима-сан.       Боги, чего ей стоило сохранить хладнокровие в то мгновение!       — Как холодно, Мако-тян!       — Командир, на вас все смотрят…       — Ты специально меня поджидала? — вполголоса произнесла Макото.       Смешки.       — Я бы сказала, что да, но не, благодари зоркие глаза Муку!       — Отпусти меня.       На удивление, Джунко послушалась. Макото наконец смогла обернуться. Это… Джунко?.. Это точно она? Её глаза моргали, пока рот приоткрылся. Та выглядела прилично — коса, довольно толстая, цивильная, юбка ниже колен — даже, пожалуй, слишком. Заметив реакцию, нахалка улыбнулась во все зубы:       — Кажись, кто-то тут оценил обнову, да, Мако-чан?       Она помотала головой и напустила строгий вид.       — Рада, что вы наконец-то взялись за ум, Эношима-сан.       — Агась, а ты всё такая же цун-цун…       У неё дёрнулась бровь.       — Эношима-сан!       — Да-да, я охуенна, я знаю!       Некоторые вещи не меняются, да? Она перевела взгляд на Мукуро. Хм?.. Кажется, или у неё на лице был синяк?..       — Я ей говорила, замажь, замажь, она: не, само пройдёт…       Мукуро мрачно покосилась на Джунко и оскалила зубы. Казалось бы, в этом жесте не было ничего странного. Если только не вспомнить, каким невероятным терпением эта мрачная брюнетка отличалась обычно. Макото не могла сформулировать, но между сестёр точно пробежала кошка. Да и жёлтое пятно на её коже… у неё возникло смутное подозрение: не могла ли Джунко?..       — Она ударилась об дверь. Да, Муку?       Джунко улыбалась, но в её глазах даже Макото прочитала что-то очень мрачное и злое. Мукуро опустила взгляд и кивнула.       — Неудачное… стечение обстоятельств.       — Именно, Муку-чан у нас немного неуклюжая! — похлопала по спине.       Макото ощутила ложь — она не могла сказать почему и как, но что-то внутри неё отчётливо шепнуло её разуму: Джунко врёт. А ещё — гяру имеет самое прямое отношение к этому синяку.       Она решила переговорить при случае с Мукуро с глазу на глаз — если Джунко делает с ней что-то неправильное, это должно прекратиться. Коли она взялась делать из этой противной гяру нормального человека, надо начать с очевидного: эти больные отношения (а они явно больные) должны закончиться.       Неплохо бы прояснить их с Джунко, да?       — Мако-чан, думать вредно.       Та вздрогнула.       — Эношима-сан… — процедила она сквозь зубы.       — Да, Нииджима-сан, конечно, понимаю, — та только отмахнулась, прежде очутилась возле неё и потянула за собой. — Пошли уже внутрь, Макото, хватит морозить жопы!       Мукуро вздохнула.       — Сегодня плюсовая температура, командир…       — Ну, прохлаждать их, какая разница!       Некоторые вещи были неизбежны, да?              — Анн-доно!       Радостное мяу возвестило её приход на крышу. Прохладный ветер обдул её с ног до головы, когда она открыла дверь, на которой теперь висели полицейские ленты и предупреждение «Не входить, опасно!». Рен откуда-то достал ключ — иногда она думала, может быть, он действительно попал к ним в Шуджин как малолетний преступник?       Он никогда не раскрывал подробностей, отмахиваясь, что это дурацкая история, о которой он не хочет вспоминать. И только Рюджи по секрету ей раскололся (во время одной из многочисленных передышек во дворце Камошиды), что их лидера осудили за то, что он заступился за женщину, которой сексуально домогался какой-то богатый мудак со связями.       И хотя история могла быть придуманная, глядя на его острый профиль, на это обманчивое сочетание мягкости и резкости, она думала о том, что это было что-то в его стиле. Он почему-то до боли напоминал ей героев манги и аниме: такие же невыразительные в большинстве своём — буквально пройдёшь мимо них в толпе и не заметишь. Но когда надо — именно они бегут на выручку. Те самые хорошие парни. Он ведь и ей тогда помог, девушке, которую он знал чуть меньше часа. Выслушал её сопли и крик души, не перебивая и не осуждая.       — И в кого ты такой хороший?       — Душа моя чернее ночи.       Она хохочет, прикрыв рот. Он сказал это с таким серьёзным лицом, что она не могла не улыбнуться и рассмеяться. Даже несмотря на то, что пару минут назад ревела как последняя дура.       Хотя Рен временами отдавал вайбами настоящего бедбоя — у-у-у, чёртов выпендрёжник, знает же, как его ужимки производят впечатление на хрупкие женские сердечки!       Он ей нравился. Как друг, разумеется, да.       — Йоу, Анн!       Рюджи, устроившись с ногами на парте, помахал ей рукой, в которой сжимал булку из столовой в пластиковом пакете. Рюджи такой Рюджи, да?       — Чё вылупилась, дура?       Она моргнула — на мгновение вместо него она увидела фирменную ухмылку Эношимы и её саму. Ками-сама, она слишком много о ней думала всё это время! Теперь даже сниться начинает и мерещиться наяву!       — Анн, ты чего?       Она вздрогнула, ощутив прикосновение — Рен как раз подошёл к ней и взял за руку.       — Чего задумалась?       Она, покраснев, вырвала руку.       — Просто не выспалась!       Что ж, наконец их кружок снова был в сборе. Она благодарно приняла какую-то сладкую шипучку от Рюджи — ей просто хотелось хоть чего-нибудь холодного.       — Как всё прошло, Анн-доно?       И хотя она закинула голову и прикрыла глаза, она телом ощущала заинтересованные взгляды.       — Ужасно. Просто чудовищно.       Ребята и кот переглянулись. Рюджи почесал макушку.       — Она такая невыносимая?       Анн обнаружила, что осушила бутылку до дна, так и не почувствовав вкуса. Да ещё и пить захотелось только сильнее. Закрутила крышку, обдумывая ответ. Она, конечно, обещала Эношиме, что ни одной душе не проговорится, но с другой стороны, чего стоило обещание кому-то навроде неё?       …но тогда злодейка здесь она, да?       — Я не думаю, что мы должны лезть к ней во дворец.       Кажется, она добилась коллективного аха.       — В смысле?!       Анн ощутила коленкой что-то меховое и пушистое. Она моргнула и опустила взгляд — там устроился Моргана, который внимательно-внимательно смотрел на неё своими голубыми глазами. Не выдержав, она посадила его к себе на колени и начала гладить — тот не сопротивлялся, а даже, напротив, весь заурчал.       — Воть тяк, Аннь-доно…       — Почему мне хочется ему вмазать? — донеслось ворчание от Рюджи.       Рен фыркнул.       — Завидуй молча.       — Рен-рен!..       Анн думала в эту же секунду о том, что она могла озвучить из их странного диалога с Эношимой — он, как назло, ещё смешался в одну необъятную кучу, из которой было сложно вспомнить что-то конкретное.       — Она жертва педофила.       Повисло тяжёлое молчание. Моргана даже перестал мурчать.       —…бля, ты в натуре?       Анн шумно вздохнула. Один раз, другой, третий.       — Я не знаю. Она много врёт. Или говорит правду, но тебе хочется ей вмазать в лицо. Я не знаю!       Рен положил руку на подбородок. Поправил очки в процессе.       — Хорошо, допустим, она жертва. Но ты же сама говорила, что хочешь защитить Нииджиму-сан от неё. Нет?       Анн опустила взгляд. Её рука, на автомате водя по шёртске кота, замерла у него где-то у хвоста. Пальцы сжались.       — Она и вправду плохая, Рен. Она сама это знает и готова выпятить грудь вперёд, упиваясь своим величием.       — Тогда в чём проблема поменять ей сердце? — Рюджи почесал голову. — Типа, раз, и дело с концом?       Анн сморщила нос, пытаясь за раздражением скрыть рвущуюся наружу жалость. Которая, против воли, выросла в ней за один не самый длинный разговор.       —…я чувствую, что если мы это сделаем, мы будем не лучше, чем тот человек, который с ней сделал это, — наконец высказала Анн мысль, которая мучала её со вчера.       Она снова встретилась взглядом с Морганой — тот внимательно-внимательно смотрел на неё, но молчал.       — Назовите меня сентиментальной, но я думаю, это неправильно.       Анн наконец повернула голову и посмотрела сначала на Рюджи, потом на Рена.       — Я знаю, я предложила эту идею. И я всё ещё считаю, что то, что она делает, неправильно. Однако теперь когда я думаю о том, что нам придётся лезть в глубины её сердца, красть сокровище… я чувствую, что это неправильно.       Рен пожал плечами на это. Моргана махнул хвостом.       — Я думаю, мы должны прислушаться к интуиции Анн-доно.       — Это ещё почему, кошак?       Тот важно прикрыл глаза и вытянул голову.       — Потому что вам, новичкам, не стоит действовать необдуманно. Изменение сердца грозит опасностью, помните?       Когда он открыл глаза, его взгляд переменился — с обычного, кошачьего (пусть и умного), он внезапно стал похож на человеческий — словно бы в этом тщедушном теле на самом деле заперт далеко не кот.       — Мы не можем менять сердца, просто потому, что тот или иной человек нам не нравится или мы считаем его пути неправильными.       — А чем это отличается от того мудака?       Вместо кота ответил Рен:       — Камошида угрожал не просто нам, но и всей школе. Вы сами видели его дворец — вы думаете, он бы остановился только на Анн или Шихо?       Рюджи скривил гримасу и сплюнул.       — Но сделали мы это лишь потому, что не оставалось никакого выхода! Этот урод!..       — Именно поэтому мы это и сделали, — теперь изменился и голос Морганы — он стал ниже и взрослее. — Каждый из нас, понимая ответстветственность и необходимость.       Кот спрыгнул с колен Анн и, потянувшись, обернулся на всю компанию. Уселся на попу. Несмотря на типично животные ужимки, он выглядел серьёзно, не мило. Анн не была специалистом по мимике кошачьих, но что-то заставило её выпрямить спину и слушать внимательно.       — Как вы думаете, почему мы называемся фантомные воры?       Они переглянулись. Рен склонил голову набок и поджал губы — он явно что-то хотел сказать, но сдерживался. Моргана усмехнулся.       — Хорошо, я вам немного помогу. Почему мы воры, а не кто-то ещё?       — Потому что… мы не убиваем? — осторожно произнесла Анн.       Моргана кивнул, махнув кончиком хвоста.       — В точку. И вы должны это понимать. Мы не фантомные насильники, не фантомные убийцы, мы фантомные воры. Верно, — ухмыльнулся. — Мы врываемся и берём то, что нам не принадлежит. Но мы это делаем для того, чтобы бороться со злом, которое нельзя одолеть иными способами.       — Это что-то… меняет? — осторожно произнёс Рюджи.       Моргана помахал хвостом — это было что-то очень похожее на человеческое пожимание плечами.       — Я тоже против дворца Эношимы.       — Мона?       — Ты? Тогда почему молчал, кошачий мешок?       — Я не был уверен, — хвост дёрнулся. — Просто предчувствие, которое я не мог описать, как надо. Факт в другом. Как воры мы должны придерживаться правила: один за всех и все за одного.       Кот прикрыл глаза.       — Лишь доверяя друг другу настолько сильно, насколько возможно, мы сможем выстоять против ударов судьбы.       Анн вспомнилось выражение из языка её второй страны — Thick as thieves.       — И поэтому если мы решим пойти в чей-то дворец, каждый из нас должен высказать согласие. Даже если один откажется — мы должны принять его решение и послушать.       Рюджи выпучил глаза.       — Это… какая-то неправильная демократия!       — Он говорит дело.       Все покосились на Рена, который наконец подал голос. Он выпрямился и пустил блик очками.       — В том мире только мы есть у друг друга. И если с кем-то из нас что-то случится, никто не сможет помочь — ни папа, ни мама, ни полиция.       Рюджи сплюнул.       — А что будет с нами, если мы умрём в том мире?       — Вы умрёте и в этом.       Повисло тяжёлое молчание, в котором каждый из них переваривал услышанное. Конечно, они понимали это и до того: кот не раз их предупреждал, чтобы они серьёзно относились к испытаниям метамира. Укусы, следы ударов, ожоги и последствия удара током ощущались как настоящие. Пули из их «игрушечного» орудия выбивали щепки и куски стен, не считая плоти монстров. По спине Анн прошёл холодок — она не задумывалась, но ощутила, осознала сейчас, насколько важно доверие и абсолютная взаимовыручка. И если хотя бы один не будет полностью отдавать себя делу…       Моргана зевнул и потянулся.       — Я вам говорил, что я чувствую дворцы и их владельцев. И я даже могу попасть в дворец, если очень захочу.       — Ты был у неё в дворце? — произнесла, сглотнув, Анн.       Он покачал головой.       — Мои инстинкты говорят мне, что это слишком опасно. Она на другом уровне, нежели Камошида.       Потянулся.       — Тем более не тогда, желторотики, когда я вам ничего не рассказал про Мементос!       — Мементос? — хором дёрнулась компания.       Налёт серьёзности спал с Морганы. Он самодовольно улыбнулся, оскалив зубы.       — Дя! Слушайте сюда великого меня!              Макото и Джунко стояли возле кабинета директора. Тот как раз просил заглянуть к нему во время обеденного перерыва. Как передал завуч, он наметил список того, что он хочет поручить Эношиме-сан в качестве её (их) искупления — потому что Макото, а не кому-нибудь ещё, предстояло стать свидетелем.       — Я тебя ненавижу, — тихо произнесла Макото.       Почему-то от её слов Джунко зарделась и как-то даже подобралась — словно бы она услышала то, о чём давно мечтала.       — Ещё, Макото. Давай, скажи ещё что-нибудь такое!       Та ничего не ответила, а просто помассировала виски. У неё начиналась лёгкая мигрень. Очень несильная, но донельзя противная, навроде комара, жужжащего в ухо.       — Давай, ругай меня ещё!       Макото совершенно против своей воли вспомнила, что такая болезненная тяга к унижению тоже является вариацией мазохизма — она читала об этом однажды в умной и сложной книге из коллекции сестры, когда у неё был период подражания Сае и она тоже пыталась понять умные взрослые книги по криминалистике. Правда, саму суть понятия она представляла довольно смутно, зная лишь, что кому-то такие болезненные пристрастия доставляли удовольствие. Макото, конечно, выше этого, но вернуть шпильку хотелось, а ничего лучше в голову, как назло, не лезло.       — Эношима-сан, не замечала в вас до этого таких наклонностей.       Джунко подобралась и нахмурилась — она ещё не поняла, но уже, как заправский теннисист, готовилась отбивать подачу.       — Эт ещё каких, Макото?       Та только загадочно улыбнулась, очень противно, в духе самой Джунко.       — Вы сами всё поняли.       Гяру сверлила её взглядом, кажется, с минуту. Макото же выжидала — если она сама скажет заветное слово, то Джунко отобьёт нападение и перейдёт в наступление, объявив, что извращенка здесь не она, а президент. Но вот если нахалка догадается и сама произнесёт…       — Макото, — наконец прервалась пауза.       — Да, Эношима-сан?       — Я, канеш, рада, что ты так выросла, что теперь хочешь меня подъебать…       — Разве?       Джунко не повелась.       — Да, да, Макото, я знаю, какая ты сучка в глубине души.       Она улыбнулась, после чего хлопнула Макото по спине (у той аж перехватило дыхание) и обняла.       — Моя маленькая Макото пытается обозвать меня извращенкой? Как мило!       Она выпучила глаза. А? Джунко же поднесла губы к её уху тем временем и перешла на шёпот:       — Знаешь, между М и С я всё-таки скорее универсал, однако старая добрая порка никому не мешала. И да, разве я тебе не говорила об этом раньше, а?       Макото поняла, что её переиграли и уничтожили в её собственной игре. Теперь ей оставалось только шипеть и кашлять, сдерживая желание вмазать по этой самодовольной блондинистой роже. Наконец она с силой оттолкнула её от себя.       — Держите себя в руках, Эношима-сан!       Ответом стал только заливистый хохот этой чересчур озорной блондинки. Отсмеявшись, она подошла к двери и постучала.       — Войдите!       С прошлого раза комната почти не изменилась: поднятые жалюзи, работающий вентилятор, а также Ушимару, весь потный, который вчитывался в документы. Он мазнул по ним взглядом, особенно тщательно остановившись на Джунко, которая стояла как самая приличная японская девушка, потупив взгляд и сложив руки вместе ниже живота. Разве что ощущение портил галстук: он смотрелся в теперешнем облике гяру как эдакий протест против системы. Она как бы говорила: хорошо, я сыграю по вашим правилам, но сделаю это по-своему.       — Смотрю, вы решили изменить внешний вид, Эношима-кун?       — Уговор дороже денег.       Временный директор фыркнул и откинулся на кресле.       — Свежо предание, да верится… — оканчивать фразу, впрочем, он не стал. Вентилятор был направлен прямо на него, обдувая его плотные и потные формы. Ушимару раскрыл ящик стола и вытащил оттуда белый лист, расписанный вручную рядами иероглифов.       — Время деньги — так вы любите говорить, Эношима-кун?       Та хихикнула.       — А деньги я люблю.       Макото внутренне закатила глаза — она не может не, да? Впрочем, новый директор не сказать, что выглядел против такой вольности. На его губах появилось даже лёгкое подобие улыбки.       — Любите вы клоунаду, Эношима-кун.       Джунко быстро сгребла бумагу своими пальцами с длинными чёрными ногтями.       — Мужик позора не боится.       У Макото возникло ощущение, что между этими двумя идёт их личный диалог, в котором она совершенно лишняя. И лишняя потому, что не понимает подтекст, а в нём, собственно, вся соль.       — М-м…       Гяру держала лист перед собой, так что Макото тоже имела возможность заглянуть в написанные ряды аккуратных иероглифов. Не сказать, что они были особенно красивы или имели каллиграфическую красоту, но очень ровные и правильные, каждый одинакового размера, точно бы их отпечатали на принтере. Но нет: каждый явно выводили от руки.       Пункт первый: я хочу лично поговорить с опекуном Эношимы Джунко.       — А исполнять в том же порядке? — поинтересовалась собственно негодяйка.       Ушимару покачал головой.       — Нет. Но и не думай, что я готов ждать год, пока ты будешь кормить меня отговорками и обещаниями, Эношима-кун. У тебя есть месяц. Если этот твой «опекун», — его губы разошлись в ухмылке. — На самом деле существует.       — Сомневаетесь?       — Верю в твою ушлость.       Признаться по правде, у Макото тоже были сомнения в существовании этого человека: чтобы Джунко позволила кому-то быть главнее себя? Да ещё и взрослому, с учётом её презрения к авторитетам и правилам?       Однако тогда её законодательный статус становился ещё более скользким, чем до этого. Макото вспомнилось, что Джунко, вроде как, сбежала из детского дома?.. Может ли быть?..       Пункт два: заняться наведением порядка в школе, в частности восстановить авторитет студсовета.       Макото нахмурилась и поджала губы.       — А это разве не слегка… абстрактно?       Ушимару кивнул.       — Я сначала думал написать что-то более конкретное, но потом решил, что я хочу положиться на вашу фантазию.       — Фантазию? — бровь Макото пошла вверх.       Джунко хихикнула, оскалив зубы.       — Директор даёт нам свободу воли, но если мы обос… — прикусила язык, —…слажаем, то получим по шапке обе. Ну, у меня есть кое-какие идеи, но что конкретнее, временно исполняющий обязанности директора Ушимару-сама? Вернее так: как мы будем измерять этот самый порядок?       — Репутация, — мужчина сцепил пальцы в замок. — Если день за днём вы сможете отмыть наше имя, если ученики в коридорах перестанут говорить «опять тащиться в эту дыру», — он явно передразнивал кого-то в этом моменте. — Если вместо набора разукрашенных школьниц, на которых смотреть стыдно, появятся приличные школьницы, — он покосился на Джунко, которая важно кивала, делая вид, что да, уж меня-то это не касается. — И чтобы люди, навроде Сузуи-сан, которые загнаны в угол, могли всегда положиться на учителей или студсовет.       Макото подумала о том, что всё, о чём говорит Ушимару, звучит правильно — правильно, вот только… как они, две школьницы, с этим справятся?       — Вы говорили, развязать вам руки и вы свернёте для меня мир, Эношима-кун?       Та кивнула.       — Именно так.       — Что ж, пожалуйста, — из ящика стола появился письменный документ. — Я даю вам соответствующие полномочия. В пределах разумного, конечно.       Джунко бегло пробежалась по нему взглядом, кивнула и отложила на край стола.       — Эношима-кун понял, Эношима-кун сделает.       — Сроков я вам не даю, но на Нииджиму-сан ложится обязанность раз в неделю отчитываться об успехах. Если я пойму, что вы меня обманываете или Эношима-кун недостаточно старается…       Макото сглотнула.       — Да, конечно, директор Ушимару.       Пункт третий, дополнение к пункту второму: спортивные клубы       Тут уже удивление синхронно возникло что у них обеих; переглянувшись, они вопросительно посмотрели на мужчину.       — Попечительский совет школы волнуется, что после отстранения Камошиды у нашей школы не останется ничего, чем можно гордиться.       Джунко показательно скривила лицо.       — Школе больше нечем заниматься?       — Именно, — вздох. — Я тоже считаю, что клубы имеют слишком особые преференции. Однако это всё, что у нас есть на данный момент.       Ушимару вынул из нагрудного кармана бумажный платок и промокнул лоб.       — Поэтому Ёшизава-сан — наша последняя надежда на ближайшее время.       — Ёшизава? — хором спросили девушки.       — Да, Ёшизава-сан, первогодка. Как я слышал от учителей, она замкнулась в себе после гибели сестры.       — Вот оно как? — Джунко выглядела донельзя скучающей. — Ну, мы ей соболезнуем, и?       — Как я слышал… — Ушимару прищурил глаза. — Это влияет на её успеваемость и успехи в спорте. Она занимается художественной гимнастикой. Вообще, их должно было быть две: она и её сестра. Но теперь…       Джунко подставила руку под щёку и фыркнула.       — Ушимару-сан, будем откровенными: я конечно могу, подойти к этой ляр…       Кулак с треском стукнулся об стол.       — Эношима-кун, попрошу не выражаться!       Та покашляла.       —…к этой очень-очень опечаленной девочке, намотать её волосы на кулак и мотать по полу, пока мозги не встанут на место.       — Эношима-кун!       Он поднялся со стула. Та вслед за ним.       — Ушимару-сенсей, нет, вы меня послушайте. Я могу привести её в чувство. Но я чё, тут фонд помощи немощным? А где её родители, а где, ну, не знаю, — она сделала неопределённый жест. — Помощь специалистов?       Они стояли друг напротив друг друга, мужчина нависал над Джунко, но почему-то они ощущались равными. Ушимару пожевал губы.       — Вот скажите, директор: почему этим несомненно важным и личным делом должны заниматься мы, люди со стороны?       — Я слышал, она ходит к психологу.       — Тем более!       На это раз по столу ладонями хлопнула Джунко.       — Я всё понимаю, Ушимару-сан, попечительский совет, ответственность, но давайте говорить напрямоту: я могу эту вашу Ёшизаву привести в чувство…       — Вот и приведите, Эношима-кун, — директор фыркнул. — А попечительский совет и я лично скажем вам спасибо. Вы не в том положении, — он наклонился вперёд. — Чтобы торговаться и ставить условия. Всё понятно?       Джунко оскалилась полным ртом зубов, но ничего не ответила. Мужчина покивал.       — Именно так, Эношима-кун, и полагается себя вести приличной ученице. Лицо только сделайте попроще, вы не среди гокудо. Хотя не уверен, что они принимают в свои ряды кого-то навроде вас.       Макото подумала, что видимо, её разборки с Кобаяковой со стороны выглядели примерно таким образом. Что ж, тогда, видимо, это карма? Джунко же тогда посмеялась над ней и её потугами, а сама теперь что?       — Ну уж простите, мои фаланги пальцев дороги мне как память!       — Я вижу, с отрубленными пальцами такие когти не отрастить.       Они расселись каждый по своим местам, притом гяру даже не пыталась скрывать, что она зла. На её лице физически проступили жилки вен.       — Можете начать с разговора с психологом. Кажется, — Ушимару провёл пальцами по бумагам возле себя. — Он будет около четырёх дня сегодня. Заедет обустраиваться в кабинете медсестры.       Макото припомнила о назначении психолога. Она подняла руку.       — Да, Нииджима-кун?       — Этот психолог, который занимается Ёшизавой-сан, он будет работать в нашей школе?       Ушимару кивнул, наливая горячей воды из чайника. Подул на пар.       — Да, его назначение продавил попечительский совет, когда случилась трагедия с Сузуи-сан.       Джунко щёлкнула зубами.       — Важные эти шишки, попечительский совет, да?       — Но если вы сможете решить проблему со спорткружками как-то в обход Ёшизавы…       — Волейбольный? — Джунко снова поставила кулак под щёку.       — Исключено, пока скандал не уляжется, во всяком случае.       Гяру цыкнула и скривила лицо.       — Я слышал, что вроде как остатки атлетического клуба ещё живы и они даже хотят подавать заявку.       По лицу недовольной нарушительницы правил даже без подсказок читалось «Вы это сейчас всё серьёзно, да?»       — Попечительский совет управляет распределением потока денег, Эношима-кун. И если мы окончательно потеряем его доверие…       Макото поёжилась.       — Будет плохо?       — Именно, Нииджима-кун. Поэтому мой успех зависит от вашего успеха. А ваша учёба в этой школе, — он снова строго посмотрел на гяру. — От моего желания закрывать глаза на ваши недостатки. Помогите мне, я помогу вам. Do ut des…       — Ты мне, я тебе? — хмыкнула Джунко.       Ушимару поднял бровь.       — Вы знаете латынь?       — Неа. Так, где-то видела или слышала.       Четвертый пункт: организация школьных мероприятий.       — Тут ничего нового, — мужчина осущил стакан с кипятком. — Студсовет этим издавна занимается. Однако с учётом текущей ситуации, за школой будет… пристальное внимание. Вы осознаёте, девушки?       Джунко лениво кивнула.       — Мы и так члены студсовета, разберёмся, Ушимару-сама.       Пункт пятый: манеры Эношимы Джунко.       Рот гяру открылся, закрылся, снова по кругу, пока она вытаращила глаза.       — А… а…       Ушимару явно наслаждался произведённым эффектом. Довольно улыбнулся.       — Очень многие учителя недовольны вами и вашей речью. Нииджима-сан, на вас следить за её манерами. И, разумеется, я даю вам полномочия её штрафовать, если она будет слишком распоясываться.       — А как я, по-вашему, буду решать проблемы?!       — Так же, как и все цивилизованные люди, — Ушимару с видом победителя сложил руки в замок. — Меня немного прельщает ваш стиль аля сукебан, но вы же понимаете, что так общаться подростку со взрослыми нельзя?       — А… а…       — Нет, я не требую, чтобы вы двадцать четыре на семь использовали хорошую рафинированную речь и вели себя как настоящая воспитанная ямато надесико. Начнём хотя бы с того, что вы не употребляете жаргон гокудо и брань в общении со старшими. Вы же член студсовета, Эношима-кун, цвет школы.       Джунко одними губами ответила, что она думает про директора, Макото и всех вместе взятых.       — Твоя взяла, Нииджима-сан.       Макото снова ощутила сладкий аромат мести — теперь Джунко не сможет отвертеться тем, что, де, видите ли, ей закон не писан. Там что-то было про штрафы?..       — Я даю вам разрешение применять к Эношиме полный спектр наказаний, который есть у учителей: оставление после уроков, выговор, принуждение к исправительным работам…       Джунко открыла рот, закрыла, помрачнела. Поджала губы.       — Ладно, ладно.       — Если она перейдёт границы дозволенного и вы поймёте, что не справляетесь с ней…       Ушимару прищурил глаза и выдержал зловещую паузу, сопровождаемую шумом вентилятора.       — У меня всё готово, чтобы как вышвырнуть вас на улицу, так и начать полицейское расследование.       Джунко расплылась в улыбке и хихикнула.       — Я сказал что-то смешное, Эношима-кун?       — Неа, просто с этого и надо было начинать. Как говорят у нас в гокудо, — она подалась вперёд, нависла над столом. — Оябун человек уважаемый, но ствол его помощника уважаем вдвойне.       У Макото возникло подозрение, что Джунко придумала эту фразу вот прямо здесь и сейчас.       Ушимару хмыкнул.       — Любопытная фраза, я запомню.       Джунко протянула руку. Ушимару, уже не стесняясь, ответил тем же. Скрепили.       — Всё сделаем, начальник, не вопрос.              Мне кажется, мой дневник, после пережитого меня ничего не могло удивить — странно, как быстро теряется это качество. И всё же, жизнь находила новые и новые способы, как привести меня в замешательство. Я бы хотела, чтобы где-нибудь существовала академия, в которой готовят к потрясениям. Хотя, иронично, но Шуджин стал таким местом для меня.       Вероятно, помирившись тогда с Джунко (помирившись ли?), я словно бы дала согласие неведомым силам, терзавшим мою жизнь, на новые испытания. Я ненавижу это, мой дневник: чувство беспомощности, когда ты оказываешься в ситуации, для которой у тебя нет однозначного решения. Когда всё идёт не по учебнику, а за пределами его.       Но пусть даже и с трудом, но я готова признать, мой дневник: то, что Джунко делала тогда, ничем иным, как танцем, я назвать не могу. Она танцевала: на жизни, на моих нервах, на лезвии ножа — грозящем отчислении и договоре с Ушимару. Это был именно что танец, чистой воды импровизация: она никогда не знала, чего ждать и от чего уклоняться, но делала это столь инстинктивно, словно бы она на самом деле предвидела будущее.       И сейчас я готова даже в это поверить. Я готова поверить в танец моей лисьей принцессы.