Плеть, перец и пряность

             2016 год, май, шестое число, пятница       Её мутило. Голова раскалывалась на множество осколков — она давно не припомнит настолько дерьмовой мигрени. Её скрутил спазм — раскрыв рот и высунув язык, она упала на колени перед толчком унитаза.       — М… м…       Содержимое её желудка вырвалось наружу бело-мутной вонючей жижей. Она тяжело дышала, высунув язык, как собака. Что, блядь, с ней происходит?.. Это ненормально, это совершенно ненормально — она хорошо знает своё тело и происходящие в нём процессы. Она знает, что надо сделать, чтобы довести себя до блевотного состояния, и она уверена, сто процентов, что она не делала ничего из того, что могло привести к такому. Она не ела наркоты, не пила алкоголь, ничего такого. Кефир, да, но чтобы с него так развезло?..       Она закашлялась и издала хрип, пока из её рта вырвался новый поток жидкости — желудочный сок и остатки недавнего ужина. Потом ещё, ещё, ещё…       Она с мутным взглядом сидела на полу, ощущая запах ссанья, рвоты и хлорки, буквально обнимая унитаз — кажется, она на себе прочувствовала это выражение. Держалась она на остатках воли — если хоть на секунду ослабит контроль, то, вероятно, так и отрубится головой в очко. А это мерзко — волосы отмывать от рвоты… Буа! Гадость!       — Убьюююю… — промычала-протянула она, точно зомби из дешёвого фильма ужасов. Хотя зомби бы сказал что-нибудь навроде «Мозззги!».       Отчаянно хотелось кого-то убить. Взять пистолет, навести на его голову, и стрелять до тех пор, пока череп не лопнет, как арбуз, выплеснув мякоть наружу. И именно за эту мысль зацепилось её сознание.       Убить. Почему она хочет убить?       Она закашлялась, в животе что-то булькнуло, но нового приступа рвоты не последовало. Хотя к горлу подступило.       Возможно, условный невидимый наблюдатель, который в курсе всех её грязных делишек (её ангел-хранитель тот же, если в процессе наблюдения не спился), мог бы решить, условно, ну что такого? Ну хочется кого-то убить — это просто агрессия. Ей больно, а боль хочется передать кому-то другому — так работает механизм абъюза. И да, часто она не против воспользоваться услугами груши для снятия стресса, но конкретно сейчас эта мысль была не к месту.       Она просто сидела в обнимку с унитазом — вероятно, если предполагать самое логичное, она всё-таки потянула в рот что-то не то и подхватила какую-нибудь дрянь. Но в таком случае какой смысл обижаться на других людей?       Она, конечно, мелкая мстительная сука, но даже у неё есть принципы. А тут у неё прямо свербило желание кому-то выбить зубы или вырвать волосы — а такое настроение у неё появлялось только при наличии физического обидчика. Она уже вышла из возраста, когда, ёбнувшись на попу, будет обвинять асфальт в том, что ей больно.       Она хотела подняться, ибо от запахов её тошнило только сильнее, однако слабость в ногах тянула вниз крепче. В голове пронеслась мысль о том, чтобы набрать Муку, но для этого надо было произвести некоторые манипуляции руками, на которые она была неспособна.       Какого хуя с ней происходит?       Снаружи до её уха донёсся стук каблуков по полу. М-м? Кого там нелёгкая?..       Дверь в её кабинку распахнулась с таким треском, что казалось, её хотели вырвать с корнем — благо она не догадалась закрыть, а то могло бы статься…       — Джунко? — о, Макото.       Меньше всего она хотела, чтобы её увидели именно в таком дерьмовом состоянии. Однако она явно не в том положении, чтобы сопротивляться — даже язык едва-едва слушался. Две знакомые сильные руки её рывком поставили на ноги и развернули. Она кое-как скосила взгляд — сфокусироваться давалось тяжело. Мукуро и Макото, сладкая парочка эм энд эмс пожаловали.       — Джунко, что с тобой?       — И-и науй… — промычала она бессвязное.       Мдя, бравада вышла так себе. Её сеструха, закинув её руку к себе на плечо, поморщилась.       — Я же вам говорила, Нииджима-сан, что мы чувствуем друг друга.       Макото, бледная, растерянная, заторможенно кивнула, затем попыталась помочь, взяв её под незанятое.       — Не стоит, я справлюсь, Нииджима-сан.       — А…       Её сил едва-едва хватило, чтобы кое-как оттянуть средний палец — и то, кажется, жест остался незамеченным.       — Ты едешь в больницу, сестра. Без вариантов.       Во-от дерьмо-о!..              2016 год, август, четвёртое число, четверг       Она вздрогнула, ощутив, как что-то шлёпнуло по попе сквозь одеяло. Она недовольно повернула голову, чтобы встретиться взглядом с ярко-синими глазами. Их владелица ухмыльнулась во все чёрные губы.       — Эношима Деливери. Особая доставка.       Откуда-то из прихожей донёсся звук хлопка входной двери — похоже, Сае решила их оставить наедине. Она скосила взгляд на ткань футона — на нём валялось алое яблоко, которым, видимо, в неё и запустили. Впрочем, не то чтобы она против. Её рука сама собой нащупала фрукт и поднесла ко рту. Влажное — видимо, Джунко не поленилась даже помыть (что, по её наблюдениям, она делает редко).       Вонзила зубы в мякоть. Сладкое, очень. Джунко же, хмыкнув, взяла аналогичное — на её руках находился белый пластмассовый поднос с фруктами, с которым она стояла на дверном проходе. Это смотрелось забавно — она, с яблоком в зубах, с видом королевы прошла внутрь и уселась за её письменный стол. В процессе положила нога на ногу (левую на правую), и болтала пальцами, силуэты которых угадывались сквозь белый носок. Хрумкнула.       — Муку посоветовала. У неё чутьё на хорошую жратву. Она мне пару раз с этой точки подгоняла яблоки, а теперь сказала, где их искать самой.       — Вкусные.       — А то!       Расплылась в самодовольной улыбке.       — Эношима Джунко кал не кушает!       Она подавилась и закашлялась. Чёртова Джунко с её подколами!       — Ты отвратительна.       — Дя!       Макото отвернулась к стене, пряча свою улыбку.       — Как себя чувствуешь?       — Хочется спать.       — Ну так спи.       Она вздохнула.       — При тебе?       — А что? Я посижу, посторожу твой сон, всё будет хорошо. Полюбуюсь тобой заодно.       Макото поджала губы, смотря в стену. По-хорошему стоило хотя бы сесть, чтобы соблюсти правила приличия… Но это ж Джунко. Когда ей было до них дело?       — Я написала тебе, что не стоит ко мне приезжать.       Хмык.       — Ну, будем считать, я немножко ощущаю себя виноватой. И захотела немного исправиться.       — В процессе доведя мою сестру до бешенства?       Хихиканье.       — Ну, на войне всегда есть сопутствующие потери!       Джунко такая Джунко, а? Она не знала, радоваться ей или плакать — ей льстило такое внимание, очень сильно, однако потом ей придётся мириться и объясняться с сестрой, которая, в общем-то, тоже не хотела ей ничего плохого.       Иронично, что два человека, которые больше всего на свете не желают ей зла, на дух не переносят друг друга. Впрочем, с этой гяру был ещё вопрос, конечно…       — Джунко, это была плохая идея.       — Я знаю.       — Мне после тебя… — моргнула, — если знала, то зачем приехала?       Она приподнялась и повернулась — ей было интересно увидеть её лицо. Джунко задумчиво хрустела яблоком. Забавно — она ела его целиком, вместе с серединой и семечками, по итогу в конце остался только деревянный хвостик, который она сплюнула.       Макото подумала, что в этом вся Джунко — после неё не останется даже и огрызка. Наконец, рыжая нахалка прекратила работать челюстью.       — Я не могла не, Макото. Когда я подумала о том, что где-то там, на другом конце Токио, ты валяешься одна, с температурой… — грустно улыбнулась. — У меня просто снесло крышу.       — Так просто?       — Так просто, Макото, — она показала пустые руки. — Никаких планов, никаких многоходовочек, никаких шахмат — я просто сделала то, что посчитала нужным.       — Так просто, — она фыркнула. — А разве с тобой всё может быть так просто?       Джунко ничего не ответила, а вместо этого взяла в руку апельсин и подбросила его, как мячик.       — Почистить?       — Давай.       — Оке.       В руке у девушки оказался нож для фруктов, которым она начала сосредоточенно счищать кожуру.       Хотя гяру проигнорировала вопрос, это тоже было своего рода ответом — Джунко молчала или тогда, когда не хотела врать, или тогда, когда её чувства были слишком сильны — будь то гнев, печаль или привязанность. Удивительно, но для человека, который так хорошо обращается со словами, она не так хороша с чувствами, как хочет казаться.       И то, с каким тщанием она чистила апельсин, словно бы было смущением — она смущалась, стесняясь сказать, что она нервничала, что она за неё переживала, что она… может, скучала по ней, боялась за неё? Но вместо слов она превратила это в действие — в очень тщательно очищенный от кожуры апельсин. Неумело — Джунко, когда ела его сама, просто резала на две половинки, после чего вгрызалась сначала в одну, потом в другую, точно соковыжималка для цитрусовых.       Поэтому она смогла оценить значение этого жеста — если не для себя, то для тебя, Макото, я сделаю всё так, как положено. В этом было что-то донельзя нездоровое.       Так что неудивительно, что апельсином запустили ей прямо в лоб — иначе Джунко бы себя не уважала, если бы не оставила такой вот бунтарский штрих напоследок. Что ж, нужно ответить ей тем же?       Её рука ловко перехватила фрукт недалеко от носа. Гяру фыркнула.       — Чёрт, думала, получится тебя подловить!       — Ты за кого меня принимаешь?       — Действительно, — она захихикала.       Макото оторвала себе дольку и попробовала. Кисловатая, хотя и сладко. Сойдёт.       — Ты опять занималась дневником?       Она ощутила ворох игл по телу, вздрогнув. Нервно повернула голову на Джунко и засмеялась.       — Дневник? Хе-хе, о чём ты…       Тяжёлый протяжный вздох.       — Макото, я сто раз говорила, что тебе не идёт врать.       Она поморщилась.       — А я сто раз тебе говорила, что не надо лезть туда, куда тебя не просят.       Рыжая безобразница закатила глаза.       — Макото, я просто поинтересовалась, нафиг они мне сдались? Думала что — буду стоять на коленях и умалять дать почитать? Я что, дура?       — Поэтому, Эно… что?       Она моргнула. Что? Нафиг… сдались? На коленях? Дура?       — Чего так вылупилась?       — Я подумала, что первое, что сделаешь — это попытаешься залезть в один из них. Или будешь мне капать на мозг, пока я не сдамся.       — А зачем мне это надо?       Макото, не веря, смотрела на Джунко. Это было в её духе — бросить что-то вот так, не думая дважды. Её губы сами собой поджались — она не была уверена, что ей чувствовать. Радость? Облегчение? Горечь — потому что где-то внутри она всё же хотела этого? Она… хотела, чтобы её дневники прочитал тот самый человек, которому их не стоило видеть в первую очередь?..       — Но ведь… ты…       Джунко фыркнула, затем резко поднялась со стула и подошла к футону. Ловко приземлилась рядом и взяла её за руку. Макото вздрогнула.       — Дж…       Гяру коснулась пальцем своих чёрных губ и улыбнулась, сжимая. Макото ощутила пусть короткие, но ногти, которые впивались ей в кожу.       — В шахматах, Макото, прелесть состоит не в том, чтобы знать ходы противника. Но в том, чтобы самому понять его ход мысли и одолеть. Своими мозгами и силами.       Она поднесла её руку к своему лицу и нежно прикоснулась губами, оставив небольшой чёрный след. Макото опустила взгляд, чувствуя, как вспыхнула. Джунко знала, что она смущена и, пользуясь этим, говорила что-то очень важное и умное. Шахматы, да.       — И мне было бы скучно просто открыть дневник и получить ответы на мои вопросы. Нравлюсь ли я тебе? Достигли ли мои сладкие ядовитые слова твоего сердечка? Выиграла ли я? Проиграла ли?       Она сглотнула, пока по её руке водили ногтями. По телу прошёлся слабый разряд тока — было немного щекотно, совсем чуть-чуть, но почему-то (почему-то) ей это нравилось.       Когда-то она мне сказала: когда плеть бьёт по коже, рассекая воздух, то первое, что ты ощущаешь, это боль и жжение. Это не самое лучшее чувство, но и оно же приятно. Мне кажется, я начинаю понимать, что ей нравится в наших бесконечных словесных поединках: важно не само действие, но вложенный в него смысл. И даже в унизительную издёвку можно спрятать тёплые искренние чувства. Даже в болезненный удар кулака.       И даже вот в такой незначительный жест, как проведение ногтями по коже. Не говоря уже о…       — Посмотри мне в глаза, Макото.       Она медленно, но с трудом подняла взгляд. Джунко, ожидаемо, смотрела на неё. Нежно, безумно нежно и безумно одержимо.       — У каждого есть право на его тайну. А у тебя, как у моего оппонента, есть право защищаться.       Она сглотнула. Её сердце сковал холод — она хорошо помнила, что было между ними вчера.       — Но ведь я проиграла?       — М? Кто тебе это сказал?       Джунко улыбалась, склонив голову набок — она всё прекрасно осознавала, возможно даже лучше, чем Макото, но зачем-то играла в непонимание.       — Но ведь я…       — Пока я не признала твоё поражение — ты не проиграла, Макото. И пока ты сама его не признала. Сама, в своём сердце.       Она подумала о том, что это неправильно, особенно применительно к шахматам — в этой игре чёткая концовка — мат или ничья. В ней не было чего-то посередине, навроде «оба выиграли» или «оба проиграли» — ничья всего лишь означала, что силы сторон равны и никто не смог одержать верх. В отличие от жизни — где поединок может постоянно возобновляться, фигуры могут возникать из ниоткуда, как в сёги, и всё так нестабильно…       Про что именно говорила Джунко? Шахматы? Или же…       Её руку обхватили двумя.       — Наш поединок закончится лишь тогда, Макото, когда кто-то из нас сам, первым, признает своё поражение.       — Но так он может не закончиться никогда.       В глазах Джунко появился особенный блеск — будто именно этих слов она и ждала долгое-долгое время.       — И это прекрасно. Давай сражаться — вечно, умирая и рождаясь, снова и снова, пока музыка звучит.       Макото готова была поклясться, что в томный шёпот, которым Джунко это произнесла, она вложила весь эротизм, на который оказалась способна. И у неё пробежались мурашки — только иного плана, нежели обычно.       — Ты слишком много думаешь, Макото.       — А? — моргнула.       Её руку выпустили из захвата — она тут же поднесла её к себе и, как зашуганный зверёк, отъехала на попе назад — всё это под весёлым взглядом Джунко.       — В смысле?       Та же сидела, обхватив колено, и улыбалась. От неё не несло табаком — даже странно. Было непривычно, не ощущать такое знакомое зловоние от Джунко.       — Ты постоянно думаешь, как тебе стоило поступить, что ты могла бы сделать, чего не могла бы, как думаю я, почему я в той или иной ситуации сказала то или это.       Макото, не выдержав, отвернулась, чувствуя, как краснеет. Это было лучшее описание её дневника, которое можно придумать. Вернее, последних нескольких месяцев.       — И я не хочу забирать у тебя это право. Думай, сомневайся, размышляй…       — Чтобы снова угодить в расставленную тобой ловушку?       Джунко захихикала, довольно злобно.       — Какая ты у меня золото.       Макото, не выдержав, показала язык, чем вызвала новый приступ смеха. Наконец, гяру продолжила:       — Просто тебе это очень надо — упорядочить мысли. Всем нам это надо, даже мне.       — Даже тебе?       — Даже мне.       Она подняла бровь. То есть даже Джунко пишет дневники? Это она хотела сказать?       — Просто у меня нет такой привычки, как у тебя. Да и лень мне. Да и, — потянулась, — опасно. Опасно доверять бумаге некоторые вещи.       Макото поджала губы. В этой фразе — вся Джунко. И вся её грусть.       Я могла довериться хотя бы бумаге — тебе, мой дорогой дневник. И глядя на твои страницы, я думаю о том, что, возможно, ты единственный, кто, слушая меня строчка за строчкой, хранил мой разум в рассудке. Не будь тебя — я бы просто задохнулась от переполняющих меня чувств.       И Джунко тоже задыхается. Она точно так же, как и я, боится, нервничает, сомневается и старается не допустить ошибку — потому что она хочет победить в нашей шахматной партии.       Только в отличие от меня у неё никого нет. Даже дневника, бумажного друга. По итогу она только и может, что кричать, кричать, кричать глубоко внутри от боли и недопонимания. Кричать, пока её лицо в очередной раз кривится, смеётся или улыбается. Кричать, плотно сжав губы, пока маска, надетая поверх лица, будет жить своей маленькой лживой ролью.       — А возвращаясь к твоей сестре, Макото.       Она поднялась и размялась.       — Почему ты заступилась за меня, хотя осознавала, что надо было просто дать ей волю? Я бы так сделала на твоём месте.       Макото сжала ту самую руку (правую) которую до этого поцеловала Джунко. На ней всё ещё любовался чёрный отпечаток чужих губ.       — Потому что мне было неприятно, что она тебе говорила и как к тебе относилась.       — Но разве я этого не заслуживаю?       Она вздохнула — почему-то разговор с Джунко до боли напомнил ей такой же с Сае, который произошёл немногим ранее.       — Заслуживаешь. Но не потому, что это правильно, не потому, что это справедливо, Джунко.       Та, сначала покивав на начало, к середине приняла недоумённое выражение.       — Ты сама решила, что ты это заслуживаешь.       Джунко моргнула. Раз, другой. Наконец прищурилась и уставилась на неё.       — Да ну? Я ж ведь, — хмыкнула, — злая. Сучка, каких ещё поискать.       — Да, Джунко, — Макото кивнула. — И ты в ответе за своё зло и поступки. За то, что совершаешь. Но не ты решаешь, как ты будешь наказана за это. И я… — опустила глаза. — Хотела бы, чтобы тебя помиловали. Даже ты заслуживаешь второго шанса. Много вторых шансов.       Джунко пожала плечами, пока путешествовала к столу за подносом с фруктами. Поставила его перед Макото и поднесла к губам новое яблоко.       — Ницше сказал, что человек зол. И человек должен стать ещё злее — если он хочет преодолеть себя и стать суперменом. Он был странный, Макото, но мне нравится его ход мысли, — хрумкнула яблоком и заработала челюстью. Сглотнула. — Во мне так много зла, что поместится на дюжину сверхчеловеков.       Теперь это Ницше? Макото подумала о том, что выбор книг и образование у Джунко невероятно разрознены, хотя и отличаются поразительной выборочностью. Как будто бы её пальцы, на ощупь, из всего того мешка со случайностями, доставали ровно то, что ей было нужно.       — Ты куда лучше, чем ты думаешь.       — И куда хуже, чем думаешь ты.       Мы смотрели друг другу в глаза, с вызовом, каждая ощущая собственную правоту.       Джунко права — она была самым настоящим воплощением зла. Мне сложно представить, кого-то более демонического, чем её (если только Муку). Сквернословие, неуважение к принятым нормам морали, эгоизм, готовность убить за лишнее слово или косой взгляд, ложь, манипуляция окружающими — казалось, не было подлости или низости, на которую она не могла бы пойти, желая что-либо получить от мира.       Но я знала — теперь знала — что и она же как никто заслуживала человеческого милосердия. Что даже она, грешная демоница, скинутая в самые глубины Махападмы-нараки — ад великого ледяного лотоса — заслуживает права на сочувствие и прощение.       Потому что я видела и другую Джунко. Не только дьяволицу — я видела её, когда она сделала всю школу своей собственностью. И как зорко её глаз следил за всем, что происходит и происходило там, с какой почти что материнской нежностью она искала, как сделать Шуджин лучше. Я видела и чувствовала заботу — больную, искажённую её восприятием мира, но заботу. Говорят, настоящие любящие матери как медведицы: при кажущейся неуклюжести, раслабленности и даже какой-то ленности, стоит им почуять малейшую угрозу для своего детёныша, они превращаются в самый настоящий тайфун. И нет зверя страшнее в этот момент.       На секунду я подумала о том, как же похожи они с Сае — обе с тяжёлым характером, который не терпит чужого мнения, обе любят заносить нос и считать себя главнее окружающих. Но главное — они обе хотят заботиться о ней, Нииджиме Макото. И обе это делают так, что ей, порой, хочется выть.       — Тогда докажи мне, Макото.       Она оскалилась. Джунко ответила ей тем же — точно два зверя, готовящиеся к схватке. Не хватало только распушить шерсть, выставить наготове когти и рычать.       — С превеликой радостью.       Уголка рта Джунко коснулась улыбка. Потом, точно не выдержав, она гулко расхохоталась, тыкая в неё пальцем.       — Ты такая умора, Макото! Такую зверскую рожу скорчила! Ой, не могу!       Она сделала лицо попроще и тоже расслабилась — в конце концов, смысл обижаться на Джунко?       — А кто меня научил?       Смех стал ещё громче и оглушительнее. Наконец, её немаленькое личное рыжее проклятие наклонилось к ней и щёлкнуло по носу.       — Выздоравливай, Макото. А потом мне всё-ё покажешь.       Выпрямилась.       — Я посижу пока на кухне, чё-нить тяпну у вас. Можешь поспать. Если чё — зови.       Я провожала её взглядом, усмехаясь. Наглая она, да, дневник?       Но теперь мне и сложно представить, чем бы была моя скучная серая жизнь без неё?       Макото снова лежала на футоне, укрывшись одеялом. В одной руке она сжимала яблоко, другой же держала дневник — кажется, там появились новые строчки. Она пролистала назад и снова вгляделась в вязь символов. На её руке всё ещё любовался чёрный след от помады — к которому, неосознанно, она иногда прикасалась.              2016 год, май, шестое число, пятница       — Эмпатия близнецов?       Мукуро медленно кивнула.       — Всё верно, Нииджима-сан. Мы с Джунко… — она смолкла, подбирая слова. — Как две части одного целого. Даже если нас разлучить, мы всё равно, неосознанно, будем искать друг друга.       Я вздохнула и потёрла виски. Хотелось рухнуть в постель и затихнуть там, на несколько часов (если не дней). Я чувствовала, что подошла к физическому лимиту душевных переживаний. Я не знаю, на чём ещё я держалась в тот момент.       — Я скажу то, о чём думала всегда.       — Да, Нииджима-сан?       Макото ткнула в лицо и провела по телу.       — Вы очень разные. Слишком разные.       Мукуро наконец позволила себе улыбнуться.       — Джунко бы сказала, что это ирония судьбы. Мы полутораяйцевые близнецы.       Она моргнула. Полутора… яйцевые? Это как?..       — Во всяком случае, это то, в чём мы с Джунко уверены.       — Ам… можно пояснить? — несчастным голосом произнесла Макото.       Мукуро легонько кивнула.       — Всё дело в том, что происходит с яйцеклеткой женщины при оплодотворении. Если оплодотворяются две клетки двумя головастиками…       — Головастиками?..       Мукуро нахмурилась.       — Да, спертматозоиды выглядят как головастики. Джунко с этого очень смеялась и говорила, что человечество — это много возомнившие о себе лягушки.       Макото простонала что-то невнятное — она даже не могла сказать, делала ли так эта брюнетка по наитию или просто издевалась над ней!       — И если две и больше клетки, и на каждую придётся по головастику — родятся разнояйцевые близнецы. Которые могут быть разного пола и отличаться друг от друга.       — Разве это не ваш случай?       Мукуро покачала головой.       — Мама и папа так думали, но мы с Джунко всегда знали, что мы часть одного целого.       Макото нахмурилась.       — Прости, что перебью, Муку-чан, но как именно вы это знали?       — Муку всегда знала, где Джунко прячет от неё игрушки, а Джунко всегда знала, что Муку сказала маме, и наоборот. Мама и папа не понимали, как мы это делаем, и это их очень злило. Они думали, что мы договорились и обманываем их.       Её голос дрогнул, в нём появился намёк на эмоции. Она говорила о чём-то очень болезненном для себя.       — Джунко всегда очень злилась, что мама и папа любили её меньше меня. И я всегда чувствовала, насколько она обижалась. Мукуро злилась на неё за это — потому что Мукуро не нравилось, что она злится из-за Джунко. Мы часто дрались в детстве.       Её речь снова выровнялась.       — Есть однояйцевые близнецы — когда одна яйцеклетка делится надвое. Получаются зеркальные близнецы, неотличимые друг от друга. И есть третий случай, очень редкий. Мукуро о нём прочитала в научном журнале недавно.       — Третий?       — Когда одну яйцеклетку оплодотворяют два головастика.       Это было… странно. Я знала, пусть и не вдавалась в подробности того, как появляются дети (в частности, близнецы). Однако то, о чём она говорила, звучало для меня за гранью. Полутораяйцевые?       — Учёные пишут, что чаще всего такая яйцеклетка не выживает. Поэтому рождение подобных близнецов — редкость.       — И почему ты решила, что это ваш случай?..       — Джунко так сказала. Она, когда услышала об этом от Мукуро, сказала, что это наш случай. Она тогда сказала… Эй, Муку, да это ж пиздецки про нас!       Девушка переменилась в лице — кажется, она пыталась, по памяти, стать Джунко. Несмотря на их разницу в комплекции, лице и повадках, Макото поразилась, в насколько точную копию она обратилась. Вплоть до жестов — веснушчатая брюнетка сделала фирменный оскал, интонации и даже движения руками — точь-в-точь как у перевозбуждённой сестры.       — Два сперматозиода — это два набора генов, Муку! А два набора генов — это два человека в одном теле! Ха-ха-ха, чёрт бы меня подрал! — Мукуро стукнула кулаком по столу.       Я же сидела ни мертва, ни жива. Она настолько точно передавала Джунко, что, кажется, на мгновение, вместо молчаливой и мрачной сестры я увидела саму нахальную гяру.       — Чёрт возьми меня, Муку, это гениально! Ёб твою мать — Бог захотел в нас, Муку, создать сверхчеловека! И у него почти вышло, понимаешь? Только вот… — вздох, — только вот мироздание не выдержало блядского идеала. Мдя… Джунко?       Макото вздрогнула, пока с неё спадало наваждение. А? Джунко?       — Муку-чан?       Та, ничего произнося, подорвалась с места и в одно мгновение собрала вещи.       — Муку-чан?       Она бросила ей беглый взгляд.       — Джунко плохо, она в беде.       — Плохо? Ей?       Не произнося больше ни слова, она припустила в сторону туалетов. Я, замешкавшись, еле-еле успела её догнать, уже у самых дверей.       И то, что мы увидели…       Джунко, в одной из кабинок, бледная, еле дышащая, головой в унитаз, полный рвоты. Её сестра вызвала водителя — они собирались ехать в одну из частных клиник. На мой вопрос-предложение отправиться с ними, Джунко (Мукуро) ответила категорическим отказом.       Я увидела эмпатию сестёр снова и воочию — даже если блондинка булькала что-то донельзя невнятное, брюнетка спокойно её понимала и переводила на человеческий язык.       Она же, напоследок сказала мне тогда, точно по секрету — она не хочет, чтобы ты видела её уязвимой.       Ближе к ночи Джунко связалась со мной — я успела порядочно нанервничаться и накрутить себя — и только кипа домашних заданий, с которыми я разбиралась, немного меня успокаивала. Гяру была отвратительно бодрой — особенно для человека, который пережил такой длинный и ужасно насыщенный день. В своей манере донесла до меня, что это было простое пищевое отравление — ничего такого. Немного поворчала на тему того, что с этим даже не получится погулять денёк-другой.       Я подумала тогда ещё — вот так просто? Я знала, мой дневник, что отравление отравлению рознь, но во всей этой истории было что-то донельзя подозрительное.       Она сказала, что помнит про обещание с опекуном и займётся им так быстро, как может. Пояснила, мол, у них довольно непростые отношения — в том плане, что он им даёт свободу, пока они не доставляют ему проблем. На что я возмутилась — то есть это ты называешь так, Джунко?       Она, хихикнув, ответила, что в былые времена она могла наехать (там было другое слово, мой дневник, для чистоты истории) на другую банду, всё перерастало в поножовщину и приезд полиции. Я уже морально смирилась с тем, что то, что я не знаю о Джунко — примерно такого плана. Она с кем-то поругалась, потом выхватили оружие, и началось…       Суббота, на удивление, выдалась самой обычной — ещё одно собрание, утрясание дел в студсовете, по итогу решили, что продвижением займётся школьный клуб журналистики — под это дело им выделили бюджет, Мишиму поставили курировать их деятельность — с языка Джунко его должность стала «Специалист по связям с общественностью». Я впервые видела, чтобы у этого забитого паренька настолько загорелись глаза. Однако идея провести конкурс между клубами и всей школой засела в наших умах. Нужна была только цель, ощутимая и манящая. И нет, точно не разыгрывать финансирование.       В полицейском отряде первое время будем только я, Мукуро и Джунко — гяру настояла на том, чтобы будущие члены отряда не состояли в студсовете, а подчинялись чисто ей. И она планировала каким-то образом набирать людей — чем-то зловещим от неё так и веяло. Она ещё стояла, бубнила себе под нос и приговаривала что-то навроде «Вы ж мои космические обезьянки, у-пу-пу…». Я поняла, что у неё был план — и это мне не нравилось. От планов Джунко всегда пахло чем-то очень нехорошим.       На мои осторожные расспросы о вчерашнем она отмахнулась — мол, здорова как бык, готова к труду и обороне. После этого я ей напомнила, что со среды по субботу будут тесты. И я очень, очень расстроюсь, если она покажет плохой результат. Джунко тогда помрачнела и почему-то кивнула Мукуро. В этом жесте так и сквозило обречённостью.       На что никто не обратил внимание, кроме моего секретаря, Ушио — так это на подсунутый на подпись документ, носивший название «Кодекс полицейского отряда». И я бы, не глядя, подмахнула его, если бы только он не был составлен рукой Джунко. Или, во всяком случае, с её слов.       И всё бы ничего, но я зацепилась за строчку «Членам отряда дозволяются определённые послабления в ношении школьной униформы и следованию устава». На мой немой вопрос, так и повисший на лице, Джунко невинно заметила, что это временно, это часть плана, так надо, Макото, спокойно, не надо на меня так смотреть, не надо…              Его ладони коснулись струи, после чего он набрал в руки немного воды и брызнул на лицо. Настенное зеркало отразило усталое лицо парня с русыми волосами.       Поморщившись, он потёр левое плечо — другой мир всегда такой. Даже если он и не переносит повреждений напрямую, незримо они всё равно остаются с тобой. Вот так и здесь — рука, которая в том мире была обугленной культёй, в этом двигалась как деревянная. Временный эффект, но очень неприятный. Хуже лишь то, что это ведущая, левая.       До ушей донёсся писк — звонок, в это время?.. Еле-еле нажал на принятие вызова — конечность предательски дрожала.       — Да?       — Как там яйца на плите? Закипели? Собираются? Как скоро?       Даже без приветствия, сразу к делу? На него похоже.       — И вам доброй ночи, сенсей.       — Опустим формальности, Акечи-кун. Что там?       Он покосился на своё мрачное отражение. Криво улыбнулся, заметив глазной тик. Рыжик всегда умела удивлять, хочется ему или нет.       — От двух недель до месяца.       — Так долго? Неужто?       В голосе ублюдка слышались фирменные интонации лёгкого недовольства, за которыми, разумеется, скрывалась ярость. Он злился — и имел на это право, в конце концов.       — Сенсей, я могу лишь сказать, что яйца этой категории… нелегко расколоть. И отварить.       — Всё так серьёзно? — теперь в его голосе появился интерес.       — Если хотите, могу рассказать при личной встрече.       На той стороне повисло молчание — кажется, мужчина серьёзно раздумывал о встрече.       — Пока воздержусь. Что-нибудь есть по Блэку?       — Я практически уверен.       — Тогда не буду мешать. И помни, мне нужны результаты, а не обещания.       — Разумеется, сенсей.       Он провёл по трубке и завершил вызов. Результаты ему нужны, да? Он снова поморщился, пошевелив рукой. Чёртова Рыжик даже на той стороне подготовилась к его встрече, да?       Он посмотрел в глаза своему отражению. Хмыкнул.       — Один-один, Рыжик.       Его рука перекрыла кран, остановив поток воды.