Плеть, перец и пряность

             Все ошибаются.       Таков был урок, который он усвоил от мира в тот самый момент, когда оттолкнул пахнущего сивухой мужчину от женщины средних лет. Он ведь никому не хотел зла, всего лишь хотел поступить по совести. Просто шёл домой после дополнительных занятий, поздно-поздно ночью. В тот роковой день ему ещё казалось, что для него открыты все дороги в будущее, включая, чем ёкай не шутит, в Тодай. Он был — был — очень прилежным учеником, который старался никого не разочаровать и не подвести, особенно родителей, маму и папу. Близкие друзья шутили, что надень он очки и сгорбись над учебниками, сойдёт за заучку и ботаника. Девушка — у него была девушка, семпай на год старше — часто, оставаясь с ним наедине, говорила, что ей нравится его ум. А ещё — шаловливые ловкие пальчики и реснички — на последнее он всегда смешно (для неё) обижался — я тебе что, девчонка какая-то, чтобы иметь красивые ресницы? Она даже, в шутку, пару раз предлагала ему накраситься и оценить эффект. Мегуми…       От воспоминания об этом имени всё резко ноет в груди. Они были близки, особенно близки, если так можно выразиться. Он даже как-то в шутку предложил ей жениться — а она возьми, да впади в такую задумчивость, что когда она, расколовшись, начала ржать (ты такое лицо сделал, дурень!), у него отлегло от сердца — он не был готов к серьёзным отношениям. Тогда, во всяком случае. Хотелось просто прижиматься к её обнажённой груди, обнимать крепко-крепко и вдыхать пряный аромат её длинных чёрных волос. С резинками, правда, всегда было туго — ему даже пришлось устроиться на подработку. И то всё равно Мегуми часто вздыхала и говорила, что он — настоящий монстр, и уже слегка заебал её. А он, улыбаясь, отвечал, что даже если он и монстр — он её монстр. Она всегда в такие минуты краснела и отворачивалась, бормоча себе под нос что-то бессвязное.       Он всегда был правильным, если так можно выразиться. Не отказывал в помощи тем, кто просил её, обращался с девушками как настоящий кавалер (как учил его папа), заступался за тех, кого обижали…       Возможно именно поэтому Мегуми в его жизни была эдакой отдушиной неправильности в стерильно-правильном мире — он ведь старался быть хорошим, очень старался. А что может быть более запретное, чем спать со своим семпаем? Разве что с учительницей, и у них, кстати, была одна такая — вся из себя молоденькая, ладненькая, как бы сказал папа — молоко на губах не обсохло. Или там было «Кровь с молоком»? И каждый раз, смотря на неё на уроке, он думал о самом простом, о чём может думать молодой дурень его возраста: я хочу её.       Но это тоже было бы неправильно — ему нравилась, он любил Мегуми. И в очередной раз водя пальцами по её прядям, он думал о том, что она — его девушка. И как бы ему хотелось, чтобы так продолжалось отныне и вовеки…       Поэтому он не сомневался, ринувшись на выручке той женщине — ночь, свет фонарей, небрежно запаркованное авто возле бордюра и вопли, которые оглашают пустынную улочку пригорода:       — Ты, сука! Ты чё, блядь, устроила?! А ну лезь в машину, лярва!       О, он очень хорошо запомнил эту сцену, она буквально выжглась на обратной стороне его черепа. Вот она, женщина средних лет, довольно цивильного вида, чем-то напоминает его маму. А вот и он, мужчина: стильные очки прямоугольной формы с жёлтыми стёклами, небольшая козлиная бородка, и костюм — дорогой, с иголочки, но весь мятый и уже весь в пятнах. И ещё от самого козла настолько несёт сивухой и потом, что ему хочется закашляться, когда он подходит вплотную.       Мужчина грубо заламывает руку женщине и тянет её в машину.       — Я буду рулить этой страной, сучка! Закрой свой рот и…       — Прекратите, иначе я вызову полицию.       Мудак показательно кривит лицо и поворачивается на женщину.       — Вишь, до чего довела, тупая шлюха, у нас тут терь зрители? Слышь, пацан, — они встречаются глазами. — Полиция — мои сучки. Ща как свистну и они повяжут и тебя, — мотнул головой, — и её. Так что уебал отсюда, пока цел.       На запястье женщины виден синяк. Её лицо заплакано, косметика потекла. Она едва-едва сдерживает всхлипы, и, кажется, уже потеряла волю к сопротивлению. Что-то в тебе меняется: какой-то внутренний стержень, которого ты не ощущал до этого, даёт о себе знать.       — Мне не нравятся твои глаза, — ноздри мужчины ходят ходуном, как у быка. Он грубо отпускает её конечность и отталкивает женщину от себя. — Запомни, сопляк!       Он делает нетрезвый шаг и, покачиваясь, поднимает руку, наставляет блуждающий указательный палец.       — Мелкие упырки вроде тебя должны слушаться старших!       Мужчина делает резкое движение: кажется, он делает рывок вперёд и замахивается своим мощным кулаком. Однако, это только в его голове его действия на самом деле резки и неуловимы: он же просто делает шаг в сторону, и эта туша проносится мимо него. В процессе умудряется оступиться и…       Падает. Падает довольно удачно, разве что немного расшибает голову: когда пьяный мудак, кряхтя и матерясь, поднимается, у него течёт кровь изо лба. Женщина, наблюдая за этим, становится белее мела: её губы дрожат, и она смотрит на него (не на пропитого мужика) с таким ужасом, с каким, вероятно, смотрят на человека, совершившего что-то жуткое. Навроде убийства.       — Ублюдок… Я превращу твою жизнь в ад!       С этим истеричным воплем, воем сирен и громкими рыданиями этой женщины его старая жизнь, какой он её помнил, закончилась.       …стоя сейчас, в провонявшем лекарствами медпункте, он, Амамия Рен, ощутил чувство узнавания. Да, разнообразия ради, на этот раз перед ним не пьяный непонятный мудак со связями, но девушка, его возраста. Приятной наружности, улыбчивая… вот только в том, как она говорит, в том, как его нос ловит запах табака, и как она, с чувством собственного превосходства, диктует условия — не ему, но девушке, его близкой подруге — Такамаки Анн, девушке, чью улыбку он решил оберегать — чувствуется нечто донельзя знакомое. Да, хотя тот вонючий козёл и эта гяру, уже неоднократно испортившая им жизнь, не обладали никаким внешним родством или сходством, он ощутил, как в его сердце вновь поднимается огонь ярости.       Снова. Он будто бы снова вернулся в ту роковую ночь.       Я поклялся порвать оковы судьбы и сделаю это столько раз, сколько потребуется              Молчание затягивалось. Эношима хмыкнула.       — Так что в ваших же интересах со мной сотрудничать, не думаете?       — Мы отказываемся, — точно шелест листьев, донёсся шёпот от Рена.       Анн вздрогнула: что-то в том, как он говорил, вселяло в её сердце беспокойство. Улыбка на губах лунянки померкла. Она лениво скосила взгляд на молчаливого брюнета, всё ещё стоявшего прямо перед ней.       — Мы? — хмыкнула, — мальчик, а ты кто тут такой, чтобы говорить «мы» от лица всех своих товарищей? Я вообще не с тобой говорю, паря, а с твоей подружкой.       Тот же не сводил с неё взгляда. Эношима нахмурилась.       — Парь, мне не нравятся твои глаза.       Кулаки Рена сжались.       — Так обычно смотрят те, кто очень сильно сдерживаются. Тебе разве папа и мама не говорили, — зло оскалилась, — что нехорошо так смотреть на людей выше тебя по положению? Знаешь ли, в мире животных такой выкидон однозначно трактуется как угроза. В мире людей, правда, — хихикнула, — это может быть ещё скрытое желание трахнуть. Что, понравились мои сисечки? — похлопала по ним. — Не чета Таке, скажи?       Рен ничего не ответил. И почему-то именно это напрягло Анн — их лидер, конечно, чаще предпочитал помалкивать, но когда было надо — а сейчас явно тот случай — за словом в карман не лез. Даже Рюджи — тот ещё болван в социальных взаимодействиях — что-то понял.       — Рен-рен?       Шумный вдох, выдох.       — Катись отсюда к чёрту.       Бровь у Эношимы пошла вверх.       — Тебя исключат из Шуджина? Как ты сказала — не ебёт? — сказал он тихо, но очень зло и решительно.       В комнате воцарилась оглушительная тишина — даже Нииджима, до того, кажется, дремавшая, поражённо раскрыла глаза и уставилась на него.       — Мне и моим друзьям абсолютно похуй на тебя, на Шуджин и на твои договорённости с кем то ни было.       Лицо лунянки неприятно скривилось.       — Парь, ты б поосторожнее с предъявами. Я те не левый фраер с Кабукичо, чтоб так выёбываться.       — А то что? — теперь хмыкнул Рен. — Думаешь, если побежишь на нас жаловаться, хоть кто-то встанет на твою сторону? На твою, — кивнул. — На сторону прогульщицы, матершинницы и просто злобной стервы, которая всех бесит?       Сама названная сука только щёлкнула языком и угрожающе оскалилась.       — Знаешь, парь, у меня достаточно способов превратить вашу милую школьную жизнь в ад.       Кажется, Рен намеревался что-то ответить, но вместо этого замер. Примёрз к месту, даже забыв как дышать. Эношима же, решив, что её угроза подействовала, снова приняла насмешливое выражение лица.       — Да, может быть потом меня и исключат, что будет пиздецки и невероятно грустно, но пока этого не случилось, — её голос пошёл вниз, превратившись в рычание. — Я сделаю всё, чтобы вы горели в аду.       — Эношима-сан, — наконец донеслось от президента студсовета. — То чем вы занимаетесь, это…       Анн даже не успела понять, что произошло. Просто вот они стоят — Рен и Эношима, буравят друг друга взглядами, последняя на миг отводит глаза — что-то сказать Нииджиме, видимо.       Чтобы в следующее мгновение лунянка скрючилась напополам и зашлась в хрипе. В дальнейшем всё потонуло в криках, грохоте и возне: вот сестра этой ненормальной приходит в движение, собираясь сделать что-то, а вот Эношиму берут за косу, после чего Рен, тот самый Рен, который был так мягок и добр с девушками, вмазывает главной стерве школы по челюсти, но удар по итогу приходится выше. Пострадавшая же не до конца понимает, что происходит, и только может, что издать что-то невнятное, навроде бульканья. Вот Рюджи и брюнетка в веснушках влетают в потасовку а вот…       Когда всё улеглось, наступила тишина, которую только нарушали звуки тяжёлого дыхания.       Рен держал Эношиму за горло, намереваясь, видимо задушить, в то же самое время, как Икусаба стояла к нему вплотную, прижав самый настоящий нож к брюху, пока на них всех повис Рюджи.       Эношима закашлялась.       — У вас чё, блядь, один мозг на троих? — донёсся глухой шёпот.       Ситуация сложилась… патовая. Особенно внимание Анн (и, кажется, Нииджимы) приковывал нож, похожий на армейский. И почему-то, заглянув в серые глаза Икусабы, Анн не сомневалась: случись с этой чокнутой Кагуей что посерьёзнее, кишки всех присутствующих оказались бы на полу.       А ещё она поняла, что надо действовать — она не собиралась сидеть на попе и смотреть, как её друзья ещё больше увязают в болоте под названием Эношима Джунко.       — Рен, прекрати, — донеслось от неё. — Не делай наше положение ещё хуже, чем оно уже есть.       Она, кряхтя, поднялась с кровати. Нииджима, замеревшая на полпути, выпрямилась.       — Именем студсовета, я приказываю прекратить драку, а Икусабу-сан передать холодное оружие, которое будет конфисковано!       Архитектурная группа же соображала с трудом. Нииджима Макото сложила руки на груди и добавила громкости в голос:       — Эношима Джунко, Икусаба Мукуро, Сакамото Рюджи, Амамия Рен!       Её командирский тон подействовал на названных: они все отстранились друг от друга. Брюнетка в свою очередь подхватила сестру — та продолжала криво улыбаться. У неё добавилось боевых отметин: удар пришёлся слева, почти в глаз, и теперь она, невольно, держала его прикрытым. Нииджима Макото подошла к этим двум и протянула ладонь.       — Прошу.       — Макото, это ж Муку, ну что ты…       — Эношима-сан, — донеслось очень и очень злое. Шёпот: — Джунко, ты…       — Это была самооборона…       Нож же немногим ранее успел исчезнуть в неизвестном направлении — Анн и не поняла, собственно, откуда он появился и как возник.       — Эношима-сан, Икусаба-сан, не…       — Муку, отдай ей ножик. Тот самый ножик.       Из пиджака он снова показался на глаза. Брюнетка без лишних вопросов отдала его в руки Нииджиме. Та, подняв повыше, изучающе пробежалась по нему взглядом, провела лезвием по пальцу.       — Это?..       — Макото, даже я не ебанулась приносить в школу оружие. Это керамика, выкуси, — хмык, — если попытаться сделать им дырку в теле, он тупо сломается. Не веришь?       Анн же тем временем встала перед мальчишками — у них образовался свой импровизированный кружок. Она скрестила руки на груди и буравила взглядом горе-защитников — Рена и Рюджи. Первый потупил глаза в пол и вообще не выглядел так, словно терзался хоть какими-то угрызениями.       — Рен, я думала хоть у тебя мозги на месте, а ты!..       Когда он поднял взгляд, слова сами собой застряли в её горле. Рюджи, нервно хихикнув, протянул очки, которые чуть ранее подобрал с пола.       — Чел, ты… ты в порядке? Рен-рен?       То снова ничего не ответил, а молча принял вещь и кивнул, натянул на нос. Члены их маленького кружка (исключая брюнета) переглянулись — что-то с ним было явно не так. Анн закусила губу.       — Рюджи, он на тебе, я разберусь с Эношимой.       — Но!..       Она грозно нахмурилась и сложила руки на груди.       — На сегодня драк точно хватит!       Нииджима тем временем продолжала осмотр этого ножа, но как бы не ножа.       — А почему он выглядит так…       — Это реплика. Ты что, никогда не видела реплик реального оружия?       У Эношимы дёрнулся в тике глаз, по которому чуть не попали.       — Муку такие вещички любит. Верно говорю, Муку?       Икусаба медленно кивнула, продолжая поддерживать сестру. Президент открыла рот.       — Слушай, у Муку, это, синдром наседки. Она чуть что, хватается за оружие. Ну что я могу поделать!       — А…       — Макото, сушай, поживёшь со мной, как Муку, тоже поймёшь, почему она так реагирует. Это, — хмыкнула, — кто-то же должен был меня вытаскивать из дерьма? Ну, помимо моего опекуна!       Президент поиграла желваками.       — Мы об этом ещё поговорим, Эношима-сан!       Анн же тем временем, обойдя широкой дугой троицу недругов (в процессе ухитрившись стукнуться коленкой об шкаф с лекарствами — больно!..), наконец выставила Рюджи и Рена за дверь. Шумно выдохнула и прикрыла дверь. Наконец обернулась. Разумеется, все взгляды были направлены на неё.       — Эношима-сан, Нииджима-сан и… — она поморщилась, — Икусаба-сан.       Лунянка тут же выпрямилась и улыбнулась… криво, потому что на её лице зияла хорошенькая гематома. Анн злорадно подумала, что так ей и надо. Но сейчас не об этом.       — Вы говорите, что готовы закрыть глаза на наши прегрешения? Типа внешнего вида и, — нервно хихикнула, — синяков?       Улыбка Эношимы ловко перешла в оскал, потом опять в ядовитую усмешку.       — Ну, знаете ли, Такамаки-сан, один раз — случайность. А вот два и три… — покачала головой. — За такое, вообще-то, я бы могла обратиться в полицию. Ваш «Рен-рен», — сплюнула его имя, — кажется, на испытательном сроке? Что ж, я думаю, у меня есть, что сказать на этот счёт.       Анн усилием воли загнала собственную ярость и гордыню подальше. Ничего, Кагуя, мы с тобой ещё повоюем. Но в другом мире. А пока — улыбаемся и извиняемся. Главное — чокнутая сейчас с ней торговалась, то есть была не против.       Нииджима поморщилась.       — Эношима-сан, вот чего вы добились своими угрозами?       Та тяжело вздохнула.       — Макото, если не прекратишь лезть в мои переговоры, наш с тобой уговор будет считаться разорванным, — её глаза нехорошо сверкнули. — Мы друг друга поняли?       И ещё Анн подумала о том, что, вероятно, промеж этих двоих не всё так радужно и хорошо, как эта стерва любит показывать и хвастать. То есть при некоторых условиях Нииджима может стать союзником в борьбе против этой… космической заразы. Брр, сразу «Чужие» полезли в голову, фу!       Нииджима недовольно поджала губы и смерила очень недобрым взглядом лунянку.       — Знаете, Эношима-сан, наш с вами, личный уговор, не отменяет кучи других. Будьте добры соблюдать.       Они поиграли в гляделки, после чего стерва резко повернула голову на Анн.       — Короче, Така, — ткнула пальцем в гематому, — один за всех и все за одного. Я требую сатисфакции.       — Satisfaction? — моргнула она глазами. — Что?       Стерва закатила глаза.       — А ты ещё тупее, чем я думала, — и, прежде, чем Анн успела набрать лёгкие и возмутиться, пояснила: — Компенсацию морального ущерба.       Что ж, её черёд говорить, да?       — Вообще-то, — она попыталась, насколько возможно, скопировать высокомерие чёртовой лунянки. Даже показательно начала изучать ногти. — Я тут тоже пострадавшая сторона.       — Така, прежде чем меня копировать, — Эношима не повела и бровью, — заведи хотя бы вполовину такой же охуенный маник, как и у меня, — поиграла пальцами, демонстрируя ряд длинных чёрных когтей.       Против аккуратных масеньких розовых ноготочков Анн. Та зарычала. Стерва, наслаждаясь превосходством, кокетливо положила палец на лицо, уткнув кончик ногтя в верхнюю губу.       — Как ты меня бесишь!       Они снова стояли друг напротив друга. И да — хотя идеальное личико мисс совершенство и было подбито (дважды), она по-прежнему ухитрялась излучать в воздух вайбы «Я. Лучше. Всех». Разве что левый глаз щурит.       Анн шумно вдохнула, выдохнула, точно собираясь прыгать с вышки в воду — она никому не призналась бы, но она жутко боится высоты.       — Ну так что, Така?       — Эношима-сан, прекратите… — вмешалась было президент.       — Я согласна.       — Что? — моргнула Нииджима. — Вы?..       Анн игнорировала её, не спуская взгляда с лунянки. Оскалилась.       — И прежде чем ты начнёшь плясать от радости, я тебе скажу: я тебя ненавижу.       — Грубо, зато честно, — хмыкнула Эношима.       — И второе: я согласна, но только на своих условиях. И ты не в праве торговаться!       Лунянка захихикала.       — Скорее, не в праве отказаться, Така. Но поторговаться — это ж святое!       — Неделя.       — Смеёшься? Два месяца.       Нииджима растерянно переводила взгляд с одной на другую.       — А вы…       — У меня вообще-то от тебя и твоего суплекса синяк, дура!       — Во-первых, не суплекс, а бросок через бедро, а во-вторых, — ткнула сначала на гематому, потом на нос, — я пострадала сильнее. Два месяца, я считаю, нормальная сатисфакция за мои страдания.       — Две недели и ты не трогаешь ни меня, ни моих друзей после!       — Ага, ща, — фыркнула, — мож, те ещё канкан сплясать?       Нииджима подняла руку, за что оказалась под перекрестьем недовольных взглядов.       — А, простите, вы о чём?..       — Така хочет подлизать мне очко, поработав в отряде, и теперь торгуется о сроках.       Анн возмущённо открыла рот. Ах она!.. Нет, она права, но не права, вернее, не в том смысле!       Эношима снова повернулась на неё.       — Три месяца, Така, тогда я подумаю, чтобы позаботиться о твоей пенсии. А то, знаешь ли, — фыркнула, — плохой прецедент. Эдак вся школа ко мне выстроится, если узнает, что иммун стоит так дёшево. Чем дешевле привилегия, тем меньше респекта, Така!       Анн нервно перебирала пальцами. Лунянка права, в своём извращённом стиле, конечно. Впрочем, она уже не тот пугливый котёнок, который месяц назад бегал от Камошиды и заискивал перед ним.       — Месяц! И всё причитающееся!       — Четыре.       Рот Анн приоткрылся. Эта лунянка!..       — Мне неделю только с синяком на лице ходить, Така. И меня ещё тут, — поморщилась и ткнула на солнечное сплетение, — а ещё тут, — на горло. — Этот ваш уголовник меня чуть не придушил!       — Знаете, Эношима-сан, — донеслось ядовитое от президента. — Я тоже периодически испытываю желание вас придушить.       Стерва расплылась в ухмылке.       — Что ж ты не сказала, сладкий пирожок, что тебя такое заводит? Я ж организую, — сально подмигнула.       Анн во взгляде Нииджимы заметила столь знакомое ей «Я её ненавижу…», пока она шумно дышала, держа поднятый и сжатый кулак, который трясло.       — Полтора? — подала она голос.       Эношима покачала головой.       — Два и не меньше. Насчёт того, что не трогать твоих хмырей, — протянула руку. — Будем решать по истечении срока. Два месяца, — она как-то особенно плотоядно улыбнулась, гуляя глазами по Анн, — это достаточно, чтобы свести очень близкое знакомство, сестра.       Она нехотя скрепила пожатие.       — Договорились, сестричка. Не обижай только меня, бедную.       — Да не, ти шо, тока отшлёпаю.       У Нииджимы было очень сердитое и злое лицо — Анн бы сказала, что она в ярости.       — Может, будете флиртовать и выяснять отношению в другом месте?       — Мако-чан, не душни, вот ночью, когда свет погаснет и мы разденемся…       Президент стремительно краснела на глазах,       — Вот там и подушишь. Я всё про твой кинк поняла.       Ладонь Нииджимы взметнулась и, кажется, должна была прилететь в другую щёку… но не смогла, ибо сестрой чокнутой, про которую все забыли, перехватила её по дороге. Во взгляде президента, кажется, закипало самое настоящее озеро лавы.       — И да, Макото, давай не будем уродовать моё лицо больше, чем это уже сегодня случилось, ладно?       Нииджима, ничего не сказав, высвободила руку и пошла на выход. Анн даже стало её жалко — с этой лунянкой никаких нервов не напасёшься. Интересно, а они правда… спят? Самой Эношиме верить не стоит — с её слов, так она со всей школой уже… того. А вот есть ли что-то у неё и президента?..       — Тогда сегодня жду тебя в начале третьего в студсовете.       — А?       — Не «а», рядовой Такамаки, — хмыкнула недо-Кагуя, — а так точно! Твою…       Эношима зашипела — её сестра кажется, пока они обсуждали договорённости, приготовила комплект для лечения, и теперь прикладывала намазанный кусок ваты.       Анн пожала плечами и направилась на выход. Начало третьего, значит? А…       — Не позже, чем четверть часа.       Как она это делает, чёрт бы её побрал?!              — Пропустите раненого на поле брани бойца.       Нииджима Макото тяжело вздохнула, уткнувшись в документацию студсовета. Нехотя подняла взгляд. Ну конечно, Джунко: улыбающаяся, она прошла сквозь дверь, сверкая на всю округу перебинтованной левой половиной лица. Больше всего она напоминала, как не странно, солдата из фильмов про войну — там обязательно есть какая-нибудь сцена в госпитале, где бедолага ходит с замотанной головой. В случае Джунко, правда, жалеть ту не хотелось: во всех своих проблемах она виновата сама. И да, они уже виделись: эта тогда хмыкнула, мол, с перевязкой её лицо эстетичней, там небольшая шишка от удара.       — Эношима-сан, не паясничайте, — бросила Макото на автомате.       Смешки.       — Какая ты цун-цун, Мако-чан…       Та чуть не продырявила лист бумаги, на который смотрело остриё ручки.       — Эношима-сан, — донеслось от неё рычащее.       — Ой, не бухти, тебе не идёт!       Она всё ещё не простила Джунко утренние выходки — сначала, значит, спровоцировала Такамаки, потом у директора крутила ей мозги, потом ещё раз, и ещё… потом этот дурацкий спор (она ощутила ворох холодных мурашек на спине, когда вспомнила свою часть уговора), потом в медпункте…       — Джунко, убейся, — наконец сказала она самое искреннее, на что была способна.       — Если я убьюсь, сама же будешь плакать горькими-горькими слезами.       Макото показательно продолжила смотреть в бумаги.       — И не мечтайте, Эношима-сан.       — Ты разбиваешь моё сердечко!       Краем глаза она заметила Мукуро. Отвесила ей небольшой кивок — несмотря на то, что она и Джунко, как бы, шли в комплекте, брюнетка вызывала у неё куда большие симпатии. Хотя, когда они раскрывают рот, то голова начинает болеть от обеих…       Стоп. Что они делают в студсовете сейчас? Да ещё и полным составом, да ещё и с повязками дурацкого отряда?       — Кстати, Макото, — внезапно протянула Джунко. — Отдай свою повязку!       — А? — подняла взгляд — гяру уселась рядом попой на стол и вытянула руку. — А то мне сегодня не хватит! А новые я пошить не успею…       — Слезли со стола, Эношима-сан! — дёрнулась у Макото бровь.       — Да не бурчи, всё буит! Повязку дай!       У неё было чёткое ощущение, что она о чём-то забыла, когда передавала злосчастный кусок материи. И это точно связано с Джунко. Точно!       Гяру хмыкнула и весело спрыгнула со стола. Потянулась и размялась.       — Муку, как думаешь, насколько рядовая Така опоздает?       — Минут пять, сестра, не больше.       — А я вот ставлю на десять-пятнадцать! — хихикнула. — Ничего, не отвертится, никуда от меня не денется…       Макото решила подать голос:       — Я всё ещё не верю, что она согласилась.       Джунко обернулась на неё. Оскалилась во все зубы.       — А то ж! — она болтала повязку отряда на пальце. — От таких предложений не отказываются, — фыркнула. — Иначе у её дружбана уже сегодня бы были проблемы с законом. А Така этого допустить не может…       — Но, сестра, — осторожно произнесла Мукуро. — рядовая Такамаки явно что-то задумала.       Макото покивала: у неё тоже мелькали мысли, что не могла Такамаки Анн, как она её знает, согласиться просто потому что. И это читалось на её лице.       — Пусть попробует, — Джунко обнажила зубы до дёсен, — и не таких перекусывали.       Однако прежде чем Макото успела возразить, дверь в студсовета с грохотом распахнулась: на пороге стояла очень красная и запыхавшаяся Такамаки Анн. Джунко переглянулась с сестрой и постучала себе по запястью, точно там находились часы.       — Шесть минут, Муку. Мы с тобой обе налажали!       — Я пришла!       — С возвращением, Такамаки-сан, — нараспев произнесла Джунко, заставив блондинку в дверях поморщиться — она явно не воспринимала студсовет как дом.       Она прошла внутрь, даже не пытаясь прикрыть за собой.       — Ну? И что тебе от меня нужно?       Джунко приторно вздохнула.       — Эх, Муку-муку, сколько их придётся учить манерам?       Брюнетка пожала плечами и покосилась на Такамаки.       — Один или два дня, сестра.       — О, поспорим?       Такамаки подошла вплотную и нарочито громко прочистила горло.       — А, да, Така. Рядовой Такамаки, слушай мою команду! — Джунко выпрямилась. — У нас тут булли, возможно пидораст, двигаем булки!       Такамаки и Макото, не сговариваясь, выпучили глаза. Гяру, а заодно и лидер отряда безопасности, заметив их жалостные взгляды, поморщилась.       — Ну не тупите, Макото, я же на собрании об этом говорила!       — А-а-а…       — А для тебя, рядовой, — едва Джунко вытянула руку, в ней очутился мобильный Мукуро с раскрытой страницей. Повернула экраном девушке в лицо. — Во, видела?       Такамаки прищурила глаза, вглядываясь в изображение. Её рот медленно распахнулся.       — Это же…       — Ага, сайт фантомных воров. Раз тут написали про этого булли, надо решить вопрос.       Джунко зло оскалилась и сунула телефон обратно сестре.       — Пойдёмте менять ему сердечко, девочки!       С тоном, которым она это произнесла, Макото ощутила беспокойство. За сохранность этого… Таканаши, кажется? Потому что Джунко, судя по её виду, собиралась менять сердце чуть ли не в буквально смысле — то есть сначала вырвать одно, а потом…       — Эношима-сан, помните, что вы должны обойтись без членовредительства. По возможности.       — Макото, ты за кого меня…       — Эношима-сан.       — Нииджима-сан, всё будет сделано в лучшем виде!       И только в этот момент Макото поняла, что, вообще-то, и она сама, и Джунко говорят об этом так, словно бы она не собирается принимать в этом участия.       — А…       — Нииджима-сан, — поклонилась ей Джунко, — наш отряд благодарен вам за ваше участие, но дальше мы своими силами.       — Протестую! — Макото хлопнула ладонями по столу и подскочила. — Да если вас оставить одну, то вы… то вы!..       — Макото, — Джунко прищурила свой единственный (видимый) глаз. — Вот тебе очень хочется ходить за мной нянькой?       — А кто вас иначе будет контролировать!       — Она.       Джунко мотнула головой на Такамаки, которая всё это время с нескрываемым интересом слушала перепалку. У неё было недоумённое выражение лица, пока гяру к ней не подошла и не хлопнула со всей дури по спине.       — Как думаешь: кто лучше подходит на роль третейского судьи, кроме человека, который меня искренне ненавидит? Вот прямо всей душой?       Блондинка бросила злой взгляд своей как бы копии.       — Много о себе возомнила. Я тебе ненавижу вот настолько, — показала два сложенных вместе пальца. — Поняла?!       Джунко сочувствующе постучала по плечу Такамаки.       — Я поняла, подруга, мои соболезнования.       — А?       Гяру покивала.       — Ну, то, что у твоего парня такой член — это ещё не катастрофа. Знаешь, как говорят — слюбится-сложится?       Макото подумала о том, что если бы мысли убивали или, хотя бы, становились материальными, то некая Эношима Джунко уже давно была бы мертва сотней самых разных изощрённых способов.       Внутренне она взвесила за и против — на одной чаше весов её душевное спокойствие — она просто хотела разобрать документацию и успокоиться. Отдохнуть от бесконечно-нескончаемого потока Джунко (почему в её голове возникла чёткая ассоциация со сливной трубой канализации?). С другой же — Такамаки Анн навряд ли хватит авторитета, чтобы остановить зарвавшуюся гяру. А та, Макото вот прям чувствовала, зарвётся.       Надо разыграть что-нибудь из арсенала Джунко — что-то из тех грязных манипуляций.       — Джунко.       Та подобралась, уловив, что ей сейчас скажут что-то очень важное.       — Не подведи меня. Я тебе доверилась.       Макото внимательно смотрела в сине-бесстыжие глаза, надеясь убедиться в том, что её услышали — это куда больше, чем простое «Джунко, я обижусь».       Гяру хмыкнула и захихикала.       — Макото-макото.       Но не стала ничего говорить больше, а только хлопнула рукой с повязкой по Такамаки.       — Твоё, сучка. Пользуйся!       Макото подумала о том, что иногда Джунко её пугает. Особенно своей целеустремлённостью — вот эти повязки, например, она сшила лично, вместе с золотыми кандзи «безопасность». И не лень ей было?..       Наконец, новоиспечённая троица боевых товарищей покинула помещение. Макото снова ощутила, что она забыла о чём-то важном — кажется, это как-то связано с повязкой?.. Или с их спором?..       — Итого: если у меня по исходу этого дня будет плюс два человека в отряде, моя взяла. Но если я не смогу завербовать Таку и Шимизу — твоя. Договорились?       Но она ведь не сможет затащить к себе в отряд ещё и Шимизу, верно?       — По рукам.       Скрепили обещание.       — Муку, с тебя сегодня достать строгий ошейник с шипами, поняла?       По спине Макото пробежал ворох мурашек.              Шуджин дышал атмосферой окончания занятий: тот самый особенный момент, когда школьники, точно пробка из шампанского устремлялись наружу. Впрочем, у многих ещё оставались кружки, поэтому хотя и основная масса успевала из этой метафорической бутылки вылиться, достаточно приличная часть всё ещё болталась внутри. Но что однозначно хорошо — ходить становится легче и приятнее по узким коридорам школы. Больше нет ощущения давки, чем-то напоминающей токийская метро в часы пик.       Из студсовета вырулило трое: две блондинки: одна с хвостиками, другая с косой розового оттенка. Одна недовольная и надутая, вторая — улыбчивая и с перевязанной левой половиной лица. С ними шла веснушчатая брюнетка, держась чуть позади.       — Муку, ты раздобыла номер этого хрена?       — Так точно, командир.       — Отлично, как договаривались, пиши ему смс, что встречаемся на территории школы позади спортзала.       — Мне кто-нибудь объяснит, что тут происходит?       — Ну, Така, — хмыкнула, — мы же тут типа за воров, вот и идём по воровским делам — менять сердечки и бить морды.       Блондинка с хвостиками открыла рот, закрыла, открыла снова, пока на её лице отразилась очень сложная гамма эмоций.       — Воры.       — Ага, отработаем смену за этих пидоров.       — Воры.       — Какие-то проблемы?       — Никаких.       Компания крейсерским шагом направлялась к лестницам. Заметив столпотворение, блондинка с бинтами поправила перевязку и прочистила горло.       — Дорогу студсовету, упырки! — не заметив должной реакции, обернулась назад, — Муку, поработай ледоколом!       Блондинка с хвостиками только хотела поинтересоваться, как брюнетка с короткой стрижкой, хмыкнув, нырнула вперёд.       — Не отставай, Муку не вечная!       Пожалуй, самое уместное сравнение — шар для боулинга, влетевший в кегли. Брюнетка шла напролом, спокойно тараня и отпихивая всех, кто ей попадался по пути. Две блондинки еле-еле успевали идти в её кильватерном следе, пробираясь по лестнице вниз. Со всех сторон доносились недовольные вопли.       — А ну нахуй с дороги! Особая операция студсовета, не мешайте следствию!       Какой-то долговязый парень с бритой головой преградил путь — его до этого как раз очень грубо отпихнула брюнетка.       — А я вот вас не пущу и всё!       — Твои проблемы.       Блондинка в бинтах без лишних сантиментов вмазала ему ногой промеж ног, заставив согнуться пополам.       — Больше умников нету? Тогда дорогу, упыри!       На первом этаже блондинка встала возле брюнетки и протёрла тыльной стороной ладони потный лоб.       — Ну и духотища тут, пиздец просто.       Запыхавшаяся блондинка номер два показалась немногим позже.       — Ты… — донеслось от неё полурычание-полушёпот.       Блондинка с бинтами покосилась.       — Така, вот вроде из нас двоих ты выглядишь менее зажравшейся, а вот по твоей выносливости так не скажешь. Отряд, за мной!       — Простите, Эношима-сан, я…       — Тормозим, это нам надо.       Перед ними стояла ещё одна брюнетка — на этот раз без веснушек, с аккуратным каре. Она неловко улыбнулась.       — Эношима-сан, касательно вашего предложения…       — Ты вовремя, Шимизу! Дуй за нами!       — А?.. — она моргнула. — Вы…       — Мы как раз идём менять сердце.       Блондинка с хвостиками дёргалось при каждом новом упоминании этой процедуры. А вот брюнетка заинтересовано подняла бровь.       — Менять? Сейчас?..       Она вздрогнула, когда ощутила хлопки по спине.       — Шимизу-сан, долго объяснять. Попробуйте с нами, а потом, после дела, уже скажите, нравится вам или нет. Обещаю, — единственный синий глаз нехорошо сверкнул, — будет адски весело.       Брюнетка, как зачарованная, не могла отвести взгляда от лица блондинки в бинтах — особенно, собственно, от перевязанной части.       — А это…       — А, ребрендинг! — хмыкнула. — Решила покосплеить Гатса.       — У него же… на другой глаз?..       — Не ебёт, наверняка есть какой-нибудь другой одноглазый хмырь. Так, девоньки, не теряем время, в темпе валь…       Мимо них прошла группа школьников, парней, которая, судя по виду, собиралась поиграть в бейсбол. О чём говорила бита, даже не одна, закинутая на плечо. Хорошая такая, металлическая… Блондинка провожала жадным взором их, прежде чем, дёрнувшись, побежала за ними.       — Э, народ!       Парни обернулись. Она кивнула на одного из них со спортинвентарём.       — Не одолжите девочке поиграть?       Те переглянулись. Один из них фыркнул.       — А тебе зачем?       — Да вот, хочу пошалить ручонками, а вставить в передок ничего стоящего. А тут и размерчик, и всё, — сально подмигнула, чем вызвала хохот.       Тем временем её спутницы, все трое, не сговариваясь, скривили лицо. Блондинка с хвостиками зарылась в ладони.       — Господи, какая она…       — А если серьёзно?       — Да вот, хочу кое-кому хоумран пробить между ног, а ничего сподручного нет. Поделитесь? — поиграла глазками. — Обещаю вернуть в целости и сохранности!       Новый взрыв хохота.       — Ладно уж, бери, одноглазая!       — Санк ю!       Она взяла в руки биту с таким видом, будто бы ей передали кусок чистого золота.       — Моя прелесть… — потёрлась об неё щекой.       Один из парней хохотнул, заметив эту сцену.       — Хотя бы не при всех хоумраны между ног пробивай, ладно?       — Это всего лишь два месяца, всего лишь два месяца, всего лишь…       Одна брюнетка обратилась к другой, с веснушками, кивнув на блондинку с хвостиками.       — Она?..       — Рядовая Такамаки проводит ритуал примирения с новой реальностью.       — А, ритуал.       Блондинка с одним глазом, заметно повеселевшая, обернулась:       — Чё застряли, кошёлки?       Что-то в её взгляде, в том, как она, закинув биту на плечо, улыбалась, было по-настоящему безумное. И безумно весёлое.       — Время бить хоумраны!       Те школьники, которые ещё не ушли и кучковались на выходе, могли созерцать в левом коридоре первого этажа уникальное зрелище: как члены студсовета (тот самый нашумевший отряд) прорезали себе путь. Впереди, разумеется шла бешеная глава — Эношима Джунко, сверкающая на всю школу своим единственным (на данный момент) глазом. Позади неё, едва поспевая, вышагивали ещё трое девушек, которые, чуть позже, станут теми, кого школа запомнит как сестёр-основателей самой настоящей банды новообразованных сукебан.       Но пока все глаза были только на их лидера, которая, с той самой металлической битой, наводила ужас не хуже (а чем-то и больше), чем пресловутый Камошида, когда он бывал не в настроении.       — Дорррогу!       Взмах битой заставил несколько школьников испуганно шарахнуться в сторону. Такамаки Анн тяжело вздохнула.       — И почему я не удивлена?       Шимизу Хикари хихикнула.       — А я вот тоже хотела бы биту!       Заметив, какой ей взгляд адресовали, сконфузилась.       — Теоретически.       — Ну я тебе устрою, ну президент тебе устроит!.. — зло бормотала себе под нос Такамаки.       И так, с шумами и переругиваниями, компания направилась к точке назначения.