Плеть, перец и пряность

             Бздынь. Банка с нарисованным виноградом упала в лоток.       — Кто чё будет?       Бздынь! Теперь был черёд той, на которой изображён арбуз.       — Бузина! Две штуки!       — Принято, рядовой Шимизу, две штуки.       Бздынь, бздынь — лоток внизу уже едва-едва держался, переполненный разнообразными алюминиевыми банками.       — Муку, eject!       Вся гора напитков оказалась высыпана на пол рядом с торговым автоматом.       — Рядовой Така?       — Зелёный чай.       — Принято. Фух, как я затрахалась, девочки, в жизни так языком не работала…       Это был небольшой закуток снаружи, между корпусами — на небольшом огороженном квадрате стояли два торговых автомата, несколько синих лавок, а по центру — металлический стол. Буквально по соседству (слева) находился внутренний двор школы. Блондинка с длинной розовой косой попыталась улечься на скамейку — но по итогу часть её тела свисала над серым полом, расчерченным квадратами.       У неё дёрнулась бровь.       — Нет, ну что за безобразие! На лавке нормально полежать нельзя!       Одна девушек рядом с ней хихикнула.       — Мне кажется, вы немного шире, чем надо, Эношима-сан!       Ей достался прожигающий взгляд.       — Это сейчас на что был намёк?       Брюнетка с веснушками, возившаяся с банками (она их складывала в пластиковый пакет), пожала плечами.       — На то, что командир слишком много ест?       Блондинка с хвостиками покивала головой.       — И не просто ест — а объедается!       Девушка с розовой косой приняла горизонтальное положение, а после выставила средний палец.       — Завидуйте моей жопе молча — вам такая в жизни не светит, — хлопнула себя по ляжке.       Брюнетка с веснушками выпрямилась.       — Если бы только филейной части, командир.       Ещё один фак отправился теперь уже по новому адресу.       — Хочу полежать и идите нахуй все!       — Это если только в медпункте, там кушетки есть… — хмыкнула брюнетка без веснушек. — А?       Блондинка с косой тем временем подошла к ограждению, за которым находился внешний двор школы — большая территория с газоном, вокруг которой тянулся бетонный забор. Перемахнула через бортик и плюхнулась на траву в тень.       — Отряд, айда за мной!       Блондинка с хвостиками открыла рот. Закрыла. Медленно кивнула.       — А, ну да, это же ты, — поморщилась при виде того, как вторая блондинка поёрзала на земле, — Ты бы хоть постелила, если устраиваешь пикник.       — Та нафига? — провела рукой по траве. — Чем проще — тем лучше.       — А запачкать юбку и не только? — брюнетка без веснушек перемахнула следом.       — Юбки будут новые, — произнесла та, подняв палец, — а сегодняшний вечер уже не повторится.       Блондинка с хвостиком фыркнула.       — Браво, теперь тебя на философию тянет.       — Така, меня хоть на что-то тянет, в отличие от тебя.       — Зато у меня добрый характер и чистое сердце! — показала язык и оттянула веко. — Да, ты, девочка, которая не может на каждом углу не хвастать, как она кого-то убила или что-то похожее? «У меня есть бита и я знаю, как ломать ей суставы!»       — Во-первых, била не я, а она, — лениво мотнула головой на брюнетку без веснушек. — Во-вторых — тебе ли не похуй, какой бред я несу, если надо чё-то спиздануть?       Девушка с веснушками переместилась за бортик последней. Она же аккуратно приземлила пакет с алюминиевыми банками и бутылками перед всей компанией. Мгновение спустя у каждой уже было по напитку.       Солнце болталось где-то там ещё высоко, впрочем, уже подумывая о том, что неплохо бы ему закатиться. Шум большого города смешивался с почти неслышной песней лёгкого бриза. Жарковато — особенно с учётом того, что добро на летнюю форму ещё не дали. А денёк выдался почти что летний.       И их компания, расположившаяся около бортика выглядела довольно забавно: вот та, которая с длинной косой и розовыми волосами, валялась на траве, щуря свои два синих глаза — один нормальный, один чуть заплывший из-за огромной шишки. Её пальцы ловко щёлкнули открывашкой банки, которая издала характерное шипение.       А вот та, которая с веснушками — сидя по-турецки, возилась с рюкзаком и школьной сумкой — она с ними почти что не расставалась, всегда такая молчаливая и навьюченная…       — Сэндвичи.       Из недр рюкзака показались коробки магазинных — самых разных, с курицей, с тунцом, с морепродуктами. Парой быстрых движений она вскрыла защитную наклейку и выставила всю батарею возле пакета с напитками. В каждом пластмассовом лотке было по два сэндвича.       Блондинка с хвостиками покачала головой, прежде чем потянулась за едой — она уселась спиной прямо к ограждению, вытянув ноги.       — Мне страшно представить, сколько у тебя денег, если ты столько тратишь на фастфуд.       — Больше, чем у тебя, Така, — лениво парировала девушка с косой, прежде чем приложиться к банке.       Спустя секунд десять, она её сжала и выдохнула.       — Хорошо.       Потянулась за новой. Щелчок, пшиканье, бульканье, ещё одна пустая тара. Блондинка с хвостиками наблюдала за этим вытаращив глаза.       — А… а.       — Не «а», Така, а у меня сушняк, — в сторону была отставлена третья.       Брюнетка без веснушек, хмыкнув, легла параллельно блондинки с косой — вплотную, ощутив приятную лёгкость от возможности поваляться, пусть и на траве. Кажется, это были банки на триста миллилитров? То есть эта блондинка с косой выпила сейчас около литра — её живот, силуэтом проступавший из-под одежды, немного надулся. Она похлопала себя по нему.       — Кто много работает — много жрёт. А ещё пьёт.       — Знаешь, теперь я ещё больше теряюсь в мыслях, как ты не превратилась в заплывший жиром шар. Это было бы самое логичное в твоём случае! — фыркнула девушками с хвостиками, чавкая сэндвичем.       Её оппонентка поморщилась.       — Ну, во-первых, спасибо Муку, — и сказано было так, словно подразумевалось ровно обратное, — а во-вторых — это вопросы к тебе, как ты остаёшься в форме. В плане, Така, — приподнялась на локтях, — я читала твоё интервью, где ты хвасталась, что любишь тортики и блинчики.       Блондинка с хвостиками покраснела, после чего отвернулась в сторону, подняв глаза к небу.       — У меня просто есть особая диета и трениро…       Громкое «Ха».       — Пизди больше. Просто кто-то выиграл в генетическую лотерею, а я вот нет. Вон, Муку такая же, сучка, — сплюнула. — Жрёт как танк соляру и не толстеет нихуя. Я тоже так хочу, но не могу! Лишний бутерброд в себя всунешь, и уже в джинсы не лезу.       — Может тогда стоит есть больше здоровой пищи и заниматься спортом?       Блондинка с косой показала фак.       — Только после тебя, Така. Начни с себя, блядь. У меня и так немного радостей в жизни, хоть пожрать, блин.       Брюнетка без веснушек хихикнула, жуя сэндвич.       — Да ладно, вам девочки, ссориться. Один раз не повредит! — нахмурилась. — А почему танк «ест соляру»? Что это вообще такое? Они разве не на бензине?       — Я вот тоже так думала, пока не решила покататься. А потом и выяснилось, что иди нахуй, заливай дизель, а уж сколько его надо и как он тратится — я охуела, короче. Про снаряды вообще молчу, разориться можно. Я когда подсчитала, сколько мне будет стоить пострелять по мишеням, выхуеть не смогла. А ещё в них шумно, тесно и душно — даже с кондеем. Танки сосут, короче.       Взгляды всех присутствующих собрались на этой девушке.       — Чё вы на меня так смотрите?       Блондинка с хвостиками закашлялась, подавившись хлебом. Брюнетка без веснушек покачала головой.       — Каким образом вы катались на танке, Эношима-сан?       Та отмахнулась.       — Долгая история, не забивайте голову. Я до сих пор жалею, что ввязалась в эту авантюру. Толку от него… — покачала головой.       — Есть хоть что-нибудь в этом чёртовом мире, что ты никогда не делала? — наконец прокашлялась блондинка с хвостиками. — А то у меня такое ощущение, что нет.       — Я никогда не… а, это стоит приберечь на другой раз, когда будем под мухой. Ну знаете, — подмигнула, — вечер охуитительных историй.       Шимизу Хикари в этот момент подумала о том, что с этой девушкой не соскучишься — а ведь ей, если верить слухам, всего шестнадцать, и она первогодка — когда она столько всего успела? Впрочем, учитывая, какая она активная…              2016 год, май, девятое число, понедельник, ранее       Хикари тяжело дышала, сжимая биту. Адреналин, азарт, даже немного эйфория — весь этот коктейль кипел в крови, из-за чего руки дрожали как ненормальные. Только-только бой успел закончиться, даже пыль не успела осесть, а она, стоя возле этого мальчика — какой-то рыжий третьегодка — ощущала незнакомое доселе чувство удовлетворения. В особенности от того, как он сжимался под ней, беспомощно прижимая руки к телу.       Устав, она просто позволила рукам обмякнуть, уткнув конец оружия в пол с лёгким стуком, нарушившим гробовую тишину.       Вся её жизнь состояла из предсказуемой ежедневной скуки. Она сама не понимала, как так сложилось и почему. Если бы она писала о себе автобиографию, она бы едва ли набрала для неё хотя бы абзац — настолько всё было одинаково и стандартно. Единственный ребёнок в семье, мать-одиночка, родители разошлись ещё до её рождения — она как-то подслушала телефонный разговор, где мама ругалась на папу, обзывая того безответственным кретином, и что зачем она с ним связалась, и что он разрушил её жизнь…       Однако не считая этого, она была обычной. Училась как все, смеялась и интересовалась тем же, что и все, дружила с теми же, с кем дружили все, задирала тех, кого задирали все. Именно последнее она всегда делала с особым интересом — ей всегда нравилось дразнить и доводить людей до слёз. Это было то немногое, что выделяло её в толпе одинаковых школьниц что младшей, что средней школы. А, ещё она любила боевики и хорроры — тоже немного странноватое увлечение, если задуматься. Но почему-то, когда она видела все эти экранные сцены насилия, ей становилось легко на сердце, а на уста ложилась такая простая и понятная улыбка. У неё дома даже лежит коллекция дисков с любимыми фильмами и аниме — Кошмар на Улице Вязов, Техасская резня Бензопилой, Хигураши…       Но когда она перешла в старшую школу, веселье закончилось. Мать постоянно на неё шипела, что она мало старается, она должна поступить в Тодай, она должна получить приличную специальность, начать себя обеспечивать, найти себе нормального парня…       В какой-то момент её жизнь сузилась до цикла школа-подготовительные курсы-дом-уроки-сон. После полугода такой жизни она поняла, что если не начнёт делать что-то ещё — свихнётся.       После этого она пробовала разные способы заглушить это растущее чувство пустоты и скуку. Девчонки идут на гокон? Возьмите, я с радостью! О, все собираются на дому у того парня с кислотно-зелёными волосами, будет алкоголь и травка? Хикари-чан, ну ты же не откажешься, верно?       Где-то в процессе она ухитрилась лишиться и девственности — и это тоже не принесло ей какого-то удовлетворения. Слушая вполуха рассказы подруг, о том как это бывает, как это прекрасно, как это круто, а если ещё и с человеком, который нравится…       Её единственной мыслью, когда красивый парень вынул из неё свою штуку и снял резинку, была: и это всё?       После этого она ещё несколько раз попытала счастья. Однажды даже, будучи очень на траве, согласилась на двоих. Но ничего кроме усталости и отвращения она не почувствовала.       Она попробовала и официальные отношения — может быть, это интереснее? Однако выслушивать чужое нытьё, с приклеенной улыбкой принимать подарки и потом изображать радость при виде кавалера надоело ещё сильнее, чем постоянные пьянки и ночные загулы.       Единственный, кто пробудил в ней если не искру, то намёк на неё, был последний — ученик какого-то там известного художника, перспективный и подающий надежды — она даже по итогу не может вспомнить их имена. Наканохара, что ли?       Когда она позировала ему, в том числе голой, когда он, полным обожания взглядом водил кистью по холсту, а она буквально кожей могла чувствовать его желание, это было, во всяком случае, забавно и свежо. Это возбуждало её, но не в том смысле, в котором можно было подумать — в её напрочь расписанной скучной и пустой жизни такие свидания с представителем богемы неплохо развеивали скуку. По итогу дальше эскизов не пошло, сенсей завернул идею, наказав вместо этого рисовать каких-то аистов.       А этот возьми, взорвись, да и выскажи в процессе всё, что думает о таком наставнике, его методах, рабском труде и всём вот этом вот — он вообще часто любил, лёжа в постели, жаловаться. Она это терпела, отвечая ленивым мычанием, которое он принимал за согласие и только больше распалялся. Словом, сенсей не оценил выступление нерадивого ученика, после чего отвесил ему смачного пинка и выставил на мороз. И ещё сделал пару звонков кому надо — теперь парню навсегда закрыт путь в искусство.       А она, устав в очередной раз выслушивать нытьё (которое она уже могла в голове воспроизвести без его участия), просто сказала: я ухожу, я устала. О, как он орал тогда, и как она, наконец-то смогла улыбнуться, чувствуя освобождение от этих дурацких душных отношений — больше никаких людей искусства, однозначно. Вот только всё оказалось не так-то просто. Она немного не учла тот факт, что даже если она от него ушла, это ещё не значит, что он ушёл от неё.       Когда по школе прогремел слух про воров, когда Камошида на самом деле явился и прилюдно покаялся, а про сайт совершенно точно сделанный не Мишимой Юки (о да, а это имечко было на слуху — все знали, как зовут ручную собачку физрука) прознали, она подумала — почему бы и нет? Наканохара — да, его точно так звали, её горе-художника — достал. Она уже думала написать на него заявление в полицию. Останавливало, как не странно, то, что его ненормальность, практически одержимость ей, хоть как-то разбавляла скуку. Хотя и она приелась и теперь больше бесила. Короче, она написала на сайт, не ожидая вообще ничего.       И когда буквально через несколько дней он написал ей письмо (смс) с извинениями, где просил простить, говорил, что многое понял, что он был эгоистичным мужланом (который думал только о себе, ага) и далее, далее, и в таком духе, она не смогла сдержать удивления.       И в этот момент она снова ощутила, как скука, стиснувшая на ней зубы не хуже какого-нибудь капкана из «Пилы», ослабила хватку. Это было что-то ломавшее привычную картину мира — то есть кто-то на самом деле может вот так вот взять и поменять другого человека?..       Она почти что написала пост с просьбой помочь ей — если что и заслуживало перемены в этом мире, так это она. Она не хотела чувствовать скуку. Она хотела, чтобы мир вокруг неё хотя бы чуточку походил на мир из рассказов подруг. Сдержало то, что это было бы слишком… просто? Она правда не против, чтобы вот так, по мановению волшебной палочки, её жизнь окрасилась красками — примерно так ей расписывали приём что алкоголя, что травки, что таблеток (от них она вежливо отказалась). Да, тебе весело, тебе легко, но потом всегда наступает пробуждение. Вместе с тем опустошающим чувством, что ничего, ровным счётом ничего не изменилось.       Наверное поэтому она решила, что сначала попробует поговорить с лидером этих воров — Нииджимой. Правда быстро выяснилось, что та как будто бы и не в курсе, а от словесных игр с её правой рукой, Эношимой — она ничего не имеет против гяру, но эта даже по её меркам какая-то слишком безвкусная и грубая — очень быстро закружилась голова. У неё даже создалось впечатление, что шумная блондинка с этим (изменением сердец) никак не связана, а поэтому и изображает из себя чёрт знает что, всем видом показывая, что да, это моя работа (нет, разумеется, я никакого отношения не имею). Эношима забавная, тут было не поспорить, но она предпочитала людей, с которыми легко, а с этой явно будет надолго — она настолько переходила на групповые свидания, что уже нутром чувствовала, с кем будут проблемы, а с кем можно приятно сойтись и разойтись.       Поэтому, взвесив все за и против и ощутив знакомую скуку-пустоту, она уже собиралась вежливо отказать — у неё и так много хлопот с этими подготовительными курсами и экзаменами, она даже в кружке никаком не состоит.       И поэтому, заметив гяру и компанию, она направилась к ним, что сообщить о своём решении.       — Простите, Эношима-сан, я…       — Тормозим, это нам надо.       Вся троица замерла возле неё. Сестра этой, как там её, бывшая пассия Камошиды и сама шумная блондинка — милая команда, однако.       — Эношима-сан, касательно вашего предложения…       Когда гяру и самопровозглашённый лидер отряда обернулась на неё, первое, что поразило её — смена имиджа. А именно — бинты. О них судачила вся школа, выдвигая самые разные теории, включая безумные — что глаз на самом деле выкололи, например.       Она, признаться по правде, в своё время очень фанатела от Берсерка Миуры. Наверное, отсюда её маленький краш на мужчин с травмами и тяжёлым прошлым. Дальше манги, фильмов и аниме он не выходил, правда — мужа она бы предпочла совершенно скучного и нормального.       — Ты вовремя Шимизу! Дуй за нами!       — А?.. — она моргнула. — Вы…       Она была откровенно растерянна в тот момент. Она собиралась отказать, она шла сюда с намерением отказать, но того краткого мига замешательства хватило, чтобы пробить её броню.       — Мы как раз идём менять сердце.       …с этой девушкой всё происходит как-то слишком быстро, да? Казалось, час назад — обычная скучающая школьница без каких-либо целей в жизни. А теперь же… она видела улыбку Икусабы, она видела, как та улыбалась, находясь в центре бури, будучи сама же и штормом. Она видела, как улыбалась Эношима, наслаждаясь хаосом, который она же и устроила, от начала и до конца — слухи не врали, когда говорили, что она хуже землетрясения.       И теперь, как эта пара — Эношима и Икусаба, две отчаянных сестры-оторвы — улыбалась и она. Впервые за много дней ей хотелось радостно хохотать и смеяться, а проблемы — навроде подготовительной школы, экзаменов и всего остального всецело отошли на задний план. Наверное, такую же лёгкость Рюга Рена ощущала тогда, когда била стёкла в школе, да? Тогда ей тоже надо просить прощения и звать Ояширо-саму?       Лидер банды — Сакода Ёшимори, белый как мертвец (заляпанный чем-то вонючим, тухлым и молочным), не сводил своих глаз с Икусабы, которая, высунув язык, щурилась и покачивалась.       — Приплыла, Муку? — донеслось чуть пьяное мурчание от Эношимы.       Молчание — но в нём Хикари ощутила куда больше смысла, чем в любых словах. Икусаба прикрыла глаза, продолжая улыбаться как дурная.       — Я тоже.       — Приплыли? — икнул Сакода.       Блондинка лениво поднялась с мата и размяла шею, потянулась.       — Шимизу, смотрю, ты тоже приплыла?       — А?       Эношима наклонилась к ней, игнорируя валяющееся внизу тело. Улыбнулась и похлопала по щекам.       — Я ж вижу, аж светишься.       Она наконец обернулась на Сакоду — на его лице виднелась работа мысли. Заметив внимание, он натянуто улыбнулся.       — Мы можем договориться?       — Та мы уже, — Эношима положила руки на юбку. — Твои ребята против моих, я даже пелотку поставила на кон. А я не каждому делаю такие предложения! — гордо распрямилась и выпятила грудь. — Эношима Джунко вам не блядь подзаборная!       Донёсся хмык от Икусабы — она явно считала иначе, но промолчала. Хикари тоже хихикнула — она начинала проникаться этим ненормальным пошлым юмором. Во всяком случае, это нескучно.       Сакода, впрочем, судя по сморщенному лицу, считал иначе. В руках же Эношимы тем временем оказался мобильный — она быстро отщёлкала на нём что-то пальцами — Хикари даже знала, что.       Такамаки в это же время должна была находиться возле учительской.       — У нас есть от от десяти до пятнадцати минут, пока сюда вломится вся школа. И я бы всем присутствующим, — Эношима повернулась вокруг своей оси, пока оглядывала валяющихся школьников из банды — даже вниз разок посмотрела и послала воздушный поцелуй рыжему — тот позеленел, — советовала соглашаться на мои условия, а то Муку ведь добавит. Она чертовски давно не чесала кулаки — а вы тут такие на всё согласные…       Сакода ответил за всех — фыркнул.       — Соглашаться на твои условия? — зло оскалился, — Да-да, после того, как ты нас избила, а кое-кому, возможно, потребуется помощь врача…       Как в замедленной съёмке Хикари видела, как Эношима запустила руку в зону декольте. Оттуда показались наружу простенькие чёрные ножны, типа куска кожи с ремешком, которые она каким-то образом ли спрятала, то ли закрепила к лифчику. В любом случае, улыбаясь, она лёгким движением вытащила наружу нож — недлинное лезвие, клином. Он чем-то напоминал кухонный, которым мама резала мясо, рыбу, да вообще всё — только куда тоньше и элегантнее. И судя по его блеску, полированной металлической поверхности и тому, как единственный синий глаз одной гяру сощурился — оружие было более чем настоящее — Хикари просто чувствовала это, всем нутром.       —…устроила погром, вышибла двери и разнесла снаряды к чертям…       Эношима двигалась как тень, как пантера — быстро и не делая лишних движений. Её рука с ножом (правая) оказалась под горлом Сакоды, в то время как другой она подняла того за волосы. Парень замер, ощутив холодное лезвие у шеи.       — О, ты не в праве торговаться. Не после того, как я выиграла.       Он шумно сглотнул, и, кажется, дышал на раз.       — И что ты со мной сделаешь?       Лезвие легонько царапнуло кожу подбородка — побежала тоненькая струйка крови. Эношима, нависнув над ним, вглядывалась ему прямо в лицо, улыбаясь.        — С тобой? Со всеми вами.       Она обернулась — парни из банды потихоньку приходили в себя и теперь могли наблюдать за играми с ножом. Хикари, стоя неподалёку, тоже как зачарованная следила за оружием и действиями девушки. Все, за исключением разве что Икусабы, не могли проронить и слова, устремив взгляды на холодную металлическую смерть в руках Эношимы.       — Вы можете отказаться от моего предложения и сказать, как всё было на самом деле. Ваше право, — покачала головой. — Но тогда я… или она, — кивнула на сестру, — но скорее я, однажды ночью найду вас всех, каждого, а потом вот этим самым ножиком, — поигралась с ним в пальцах, — вырежу из вас все до последнего органы, наживую. Начну, — хлопнула по юбке, — с шаров. Выбор за вами, джентльмены.       В раскрытом рте Сакоды, в его дрожащих губах, в его широко распахнутых глазах Хикари даже без слов могла прочитать застывшую фразу: она больная.       Это же выражение было в том или ином виде присуще всем и каждому.       — Не будем же тратить время зазря, господа?       Она обернулась на лидера банды.       — А то часики тик, так…       В её обманчиво ласковых речах было куда больше угрозы, чем у любого якудзы из фильма, который бы рычал или вопил — Хикари ощутила такой ворох мурашек на своей спине, как никогда раньше. Однако это был не страх.       Это было восхищение.       И оно достигло пика, когда Сакода медленно кивнул и опустил взгляд, признавая поражение. Впервые за много-много-много дней Хикари поняла, что её скука повержена, пусть и временно. Она чувствовала себя ребёнок, впервые оказавшийся в Диснейленде, ей хотелось смеяться, плакать, плясать, словом жить и радоваться жизни.       И в этот же момент до неё дошло, что она намокла, к своему стыду.              Хикари прижалась боком к Эношиме. Та удостоила её ленивого поворота головы и ухмылки уголком рта — но ничего не сказала. Такамаки поморщилась.       — Вот вся ты такая.       — Какая?       — Напрочь пошлая, лишённая манер и думающая только своей… — блондинка с хвостиками смолкла, подбирая слова. —…своей…       — Жопой? — с готовностью подсказала Эношима, пока потянулась за сэндвичем.       — Протестую.       Руки сестёр встретились в одной и той же пластиковой коробке. Они подняли друг на друга взгляд. Кажется, решался очень серьёзный вопрос — кому достанутся злосчастные куски хлеба с начинкой.       — Командир думает далеко не пятой точкой — ибо если бы он ей думал, он бы куда меньше попадал в неприятности.       — Да ты, я смотрю, нарываешься, Муку.       — А если и так, Джунко?       Между ними точно бы пролетели молнии. Такамаки, не обращая на них внимания, продолжала морщить лоб. Наконец, её лицо просветлело:       — И думающая только своим эгоизмом!       Эношима закатила глаза к небу и начала хлопать в ладоши:       — Така, браво, это гениально. В честь такого открытия с неба должен пойти дождь из дерьма. Ибо то, что ты придумала…       Сэндвич исчез внутри Икусабы. Та довольно протёрла губы салфеткой. Рот Эношимы медленно открылся.       — Ты!..       — Мукуро считает, что ваш вариант является более чем валидным, рядовой Такамаки.       Последняя моргнула.       — Да? Вали что?       Хикари захихикала, наблюдая за тем, как бывшая пассия Камошиды лупала глазами, не понимая, что она только что пропустила и что невольно спровоцировала. И прежде чем Икусаба успела протянуть руку к последней коробке с сэндвичем, тот оказался у Эношимы — она прижала его к себе как ребёнка, а после высунула язык.       Хикари, наблюдая за этим, наконец озвучила свои мысли, не сдержав смешка:       — А вы очень хорошо друг друга понимаете!       Эношима снова на неё повернулась. Подняла бровь, точно бы прикидывала, к чему это относилось. Поморщила лицо — видимо, синячище.       — Если ты про меня и Муку — да. В плане, — ухмыльнулась, — мы близняшки, для тех, кто не доёбывает. Единокровные.       Такамаки фыркнула.       — Я вот на вас двоих смотрю, и что-то этого «единокровия» вот вообще не вижу. Ни капельки!       — Ну, тогда я твоя потерянная сестра?       Лицо блондинки с хвостиками вспыхнуло.       — Нет! Ни за что! Никогда!       — Вот и отъебись… Муку, сделай мне чё с рожей — пиздец как болит.       Одним рывком Эношима стянула с себя перевязку и сунула её в рюкзак — широкой публике (то есть ей, Сакоде и его парням) предстала роскошная синяя шишка, украшавшая лицо блондинки. Хикари подумала, что да, с бинтами куда эстетичнее.       — Муку! Освежи мне, — потыкала в синяк. — А то будут искать следы побоев, а они у меня не первой годности.       Икусаба неверяще посмотрела на свою сестру. В её глазах Хикари прочитала робкое: «Я правда… могу?..» Сама же Эношима в этот момент приводила свою форму в беспорядок — распахивала всё нераспахнутое, мяла её, словом, готовилась изображать неудавшуюся жертву изнасилования, как минимум.       — Да можно, можно, разрешаю.       Брюнетке с веснушками не надо было повторять дважды — её кулак со всего размаху приземлился точно по старому синяку.       Сакода, уже забывший, кажется, как удивляться, и тот не мог поверить глазам — судя по тому, как часто-часто моргал ими, дыша на раз.       Эношима покачнулась от силы удара и скривила лицо. Но это была вся её реакция. Помимо недовольного:       — Муку, блядь, ты меня убить хотела?       — Да.       Икусаба нависла над сестрой и занималась её огромным сине-лиловым пятном на пол-лица. И вид у блондинки с косой был донельзя недовольный и злой.       — Вот сколько мне с этим ходить теперь, а?       — Три месяца? — участливо предложила Такамаки. Фыркнула. — И вообще, я теперь Рена боюсь — вдруг и мне такой подарок оставит.       — А ты его попроси — он мальчик добрый, не откажет. Особенно члену вашей шведской семьи.       — Переживу! — задрала нос.       Впрочем, она явно чувствовала себя неуютно, ибо как Хикари поняла — первый след оставил друг этой девушки. А то, что потом, сверху, добавили ещё немного — разумеется, Эношима не собиралась это рассказывать — она вообще вся такая. Из недомолвок, недосказанностей и совсем маленькой толики лжи. Что ж, Хикари не собиралась рушить чужое веселье, однако улыбка так и не сходила с её лица.       И то, что она опоздает на курсы (если не вообще их пропустит), её ни каплю не беспокоило.              Тот же день, ранее       — Ушимару-сама, они нас оби-и-идели!       Кабинет директора (редкий случай) был набит до отказа: учителя (Чёно-сенсей и Каваками, на плече которой и рыдала крокодильими слёзами Эношима), Сакода, часть его банды, Такамаки, Икусаба (которая сразу растворилась в толпе) и собственно сам Ушимару — последний как раз связался с Нииджимой и попросил её подойти.       Каваками была в своём фирменной полосато-жёлтой кофте и джинсовой юбке. Прижимая к себе одну небызвестную в определенных кругах гяру, она гладила ту по голове и периодически шептала что-то ободряющее. Сама же учительница выглядела привычно неряшливо и даже как будто устало: излишне бледная, с растёпанными каштановыми кудрявыми волосами… Про Каваками по школе бродили разные слухи. Один из самых горячих — что она по ночам занимается очень приватным репетиторством.       Учительница зло сверкнула глазами.       — Нет, я конечно всё понимаю, Ушимару-сан, но эти мальчишки, они, они… — от возмущения её лицо раскраснелось. — Вы посмотрите, что они сделали с лицом бедной Джунко-чан!       Каким-то образом в ходе разборок «эта Эношима» плавно превратилась в «Бедная Джунко-чан!». Хикари внутренне хихикнула на эту метаморфозу: если не знать правды…       Такамаки же, икнув, всё никак не сводила взгляда с огромной капли виноградного цвета, которая была сейчас на левой половине лица Эношимы.       — Да уж, ха-ха-ха…       — Я считаю, их нужно наказать. Дело ясное! Не плачь, Джунко-чан, всё хорошо, — она прижала к себе девушку и погладила по её волосам.       Глаз Сакоды дёргался в тике. Ровно как и у его парней. Хикари бы сказала, что у них у всех на языке застряла одна единственная фраза.       «Вот сука!!!»       — Если бы не Сакода-кун, кто знает, что бы было с нами… — новый жалостливый всхлип от Эношимы.       Ушимару тяжело вздохнул и отвернулся к окну.       — Директор, вы же понимаете, что мы должны что-то с этим сделать?       Чёно-сенсей тяжело вздохнула.       — Но если мы call the police, это разве не сделает всё хуже? У нас и так из-за случая с Камошидой slur on our…       — А вы бы помолчали! Джунко-чан, успокойся, всё хорошо, не надо меня так сильно сжимать, мне больно, спокойно…       — Они такие стра-ашные, сенсей! — «пострадавшая» засунула лицо учительнице в декольте и начала там тереть носом.       У Хикари создалось чёткое ощущение, что Эношима, говоря простым языком, угарает, а заодно пользуется возможностью потискать Каваками — ориентация одной бедовой гяру всё равно была всем известна из слухов, если это не очередная утка, конечно. А, ещё она переигрывала с образом испуганной жертвы — особенно если знать, какая Эношима на самом деле. Хикари сама с ней всего-то больше часа провела и уже бы ни за что не поверила в эти огромные пудовые слёзы.       Эта девушка будет плакать только на похоронах врагов, и то потому, что она не успела убить их самолично. Или что похуже — с неё бы сталось.       — Пусть медсестра осмотрит всех пострадавших. Я лично проведу беседу с их родителями касательно поведения, — наконец тяжело произнёс новоиспечённый директор. — Сакода-кун, — обернулся, короткий поклон, — выражаю вам благодарность за то, что вступились за девушек. Вы настоящий мужчина.       Тот при этих словах дёрнулся.       — Да, директор Ушимару, оно как-то, — нервно рассмеялся, — само вышло, я спокойно шёл себе по своим делам и… — встретился взглядом с Эношимой и позеленел. — Да, я не мог этого не сделать! Это был мой долг!       Хикари внутренне хихикнула — нет, эта девушка очень стрёмная, если хотя бы половина из того, о чём она болтает — правда. Включая её угрозу про извлечение органов. Но это всё равно весело. И Сакода заслужил, да.       Дверь в директорскую открылась, присутствующие обернулись — на пороге стояла очень хмурая и недовольная Нииджима Макото, президент студсовета. А ещё — девушка Эношимы, как та сама утверждала. Если это правда, у Нииджимы довольно интересные вкусы (если не сказать, что стрёмные).       — Что случилось, Ушимару-сама?       Тон, которым вошедшая девушка это произнесла, явно относился не к директору — её глаза медленно сканировали помещение в поисках своей ненаглядной. Нашла. Медленно подошла, осмотрела. Нахмурилась — видимо, что-то в её картине не сходилось.       Сама же бесстыжая лгунья продолжила тискать Каваками — та не то чтобы сопротивлялась, видимо (наивная душа) принимала это за шок и попытку найти утешение.       Иронично, но больше всего в «утешении» сейчас нуждался Сакода — Хикари видела, как он пару раз сдерживал себя, чтобы не пустить слезу. Особенно когда Эношима в своём стиле объявила ему, что банда распускается, средства вернуть обиженным, а возьмётесь за старое — найду и… сделаю кое-что плохое. Или Икусаба (при упоминании последней лидер хулиганов ощутимо так сбледнул) — она девушка ответственная, да, сестрёнка?       — Мы уже почти закончили, Нииджима-сан, — директор уселся в кресло и налил себе кипятка из чайника. Подул на дымящуюся чашку. — А пока я попрошу покинуть помещение всех кроме президента студсовета и членов отряда безопасности.       — Ну Джунко-чан с таким синяком нужно!..       — Это не займёт много времени, Каваками-сан. Всего лишь небольшой приватный разговор по душам.       Хикари сглотнула: что-то в его тоне, в том, как он мрачно не сводил взгляда с Эношимы, говорило ей, что он знает. Или догадывается. И Нииджима Макото, кажется, тоже что-то поняла. Она шумно втянула воздух ноздрями, затем подошла и взяла свою возлюбленную за грудки, после чего пристально и долго смотрела ей глаза в глаза, ничего не говоря. Её губы дрожали.       — Ты…       Хикари подумала, что не хотела бы оказаться в центре их семейной ссоры — а она очень хорошо назревала.       Эношима же, точно доигрывая роль плаксы, всхлипнула, вот только на её лице не было и следа печали, раскаяния, словом — чего-то от жертвы. Только красные глаза и огромный синячище с шишкой. Она просто молча смерила Нииджиму чуть насмешливым взглядом. Губы президента недовольно сжались, прежде чем она выпустила девушку из своих рук.       Наконец, все посторонние покинули помещение, а дверь была закрыта. Ушимару вытащил из нагрудного кармана ключ, после чего метко запустил им в Эношиму.       — Закройте, пожалуйста, дверь на ключ — нам не нужны посторонние. Такамаки-сан, Шимизу-сан, Икусаба-сан — если не имеете отношения к драке, можете покинуть помещение. Будет… некрасиво.       Девушки переглянулись, после чего дружно помотали головами — за сестру Эношимы говорить было сложно (кстати, где она?), а вот что Хикари, что, как она догадывалась, бывшей пассии Камошиды было интересно погреть уши.       Атмосфера стремительно накалялась. Нииджима, шумно дыша, встала напротив директора, справа. Тот не то чтобы возражал, сложив руки в замок и поставив на них подбородок.       Такамаки и Хикари, переглянувшись, встали по другую сторону стола. Рядом с ними бесшумно возникла Икусаба — она обладала каким-то невероятным талантом исчезать и появляться, почти как ниндзя. Тем временем главная хулиганка Шуджина закончила возиться с замком, проплыла к столу, положила на него ключ, сделала шаг назад, а после выпрямилась.       — Какого чёрта вы устроили в моей школе, Эношима-сан?       Его голос звучал донельзя тихо, почти что как шелест страниц. Но именно поэтому, что Хикари, что Такамаки, что Икусаба — все три вытянулись по стойке смирно. А Эношиме — хоть бы хны.       — Ну, мы же вроде вам сказали…       Кулак со всего размаху впечатался в стол.       — Будете продолжать гнуть свою линию, я вызову полицию. Сейчас.       Блондинка с косой пожала плечами, вообще, кажется, не меняясь в лице — насколько Хикари могла судить со своей позиции.       — Ну, если вы всё знаете, то зачем спрашиваете?       — Эношима-кун, — он поиграл желваками, — не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это ваших рук дело.       — С чего бы это? — ткнула в синяк на левой стороне лица. — Он настоящий и очень болит, если что.       Глаза мужчины нехорошо сузились.       — У каждого преступника, Эношима-кун, есть что-то навроде отпечатков пальцев — манеры, в которой он совершает злодеяния. И воры очень редко меняют привычки — как и все люди. И всё в этом деле кричит, буквально вопит, светится вашим, Эношима-кун, автографом.       — О как.       — Вы талантливая девушка, я не буду этого отрицать — даже я на мгновение поверил, когда вы так истошно плакали на плече Каваками-сенсей. Но вы, уж простите, слишком прямолинейны.       Эношима склонила голову набок. Сощурилась.       — Что вы имеете в виду?       — Если вы, совершив подвиг, не прокричите всему миру, что это дело рук Эношимы Джунко — вы сойдёте с ума. Вы можете быть сколь угодно гениальной актрисой, талантливо заметать улики, но вы не можете скрыть улыбку в ваших глазах.       Та тихо рассмеялась, прикрыв ладонью лицо.       — Какая я ужасная.       — Это не смешно, Эношима-сан, — прошипела президент студсовета.       Лидер отряда безопасности выпрямилась. Она улыбалась — Хикари видела всего лишь кусочек рта, но почему-то она знала, что Эношима улыбалась той самой бесячей улыбкой победителя.       — Ладно, — подняла руки ладонями вперёд, — сдаюсь. Да, ребятишек отпиздила я. Ну, не совсем я, — мотнула головой назад, — Муку постаралась. Ну, то есть Икусаба-сан, если по-вашему…       Ушимару и Нииджима переглянулись. Директор кивнул в сторону брюнетки с веснушками, сделав неверящее лицо:       — Икусаба-сан?       Эношима рьяно задёргала головой.       — Вы не хотите знать о прошлом Муку. Очень.       — А каким образом это относится к текущему… делу? — подняла бровь президент.       — Ну, просто тогда вы бы сейчас меньше офигевали, как она тех парней избила. Типа, — хмыкнула, — не каждая девочка такое выкинет, верно?       Ушимару пожевал губы и приложился к кипятку.       — Если честно, я думал, вы каким-то образом стравили их. Это было бы очень в вашем духе. А так… — он мрачно фыркнул, — вы ещё более прямолинейны, чем я ожидал. Даже больше — вы тупы. Тупы как огромная дубина, как о́ни, который её держит. Вы думаете, если от вашего взмаха руки поднимается ураган, это даёт вам какие-то особые права?       Эношима нахмурилась и сложила руки на груди. Потеребила пальцами косу.       — Мне это воспринимать как комплимент или оскорбление?       — Как угрозу! — кулаки мужчины снова треснули по столу — кажется, внутри него что-то громыхнуло или скрипнуло.       Хикари стояла ни мертва, ни жива. Такамаки, впрочем, тоже. Ушимару и в обычном-то состояние далеко не тот преподаватель, которого хочется злить. А уж когда он стал директором, а уж когда у него буквально вздулись на лице вены, раскраснелось лицо… Больше всего он напоминал воду: закипал медленно, с чувством, но когда доходил до края, превращался в огромное бурлящее море.       И Эношима, кажется, ни капли не боялась ни его, ни этого моря. Она до безумия не боялась. Если бы Хикари попробовала описать её состояние, она бы сказала… что та наслаждалась? Она наслаждалась этой бурей, которая грозилась разорвать её в клочья?       — Вы, видимо, меня не поняли утром, Эношима-кун.       — В чём же?       Ушимару улыбнулся — и от этой улыбки хотелось бежать сломя голову.       — Если я позволил себе закрыть глаза на вашу потасовку с Такамаки-сан… как вы, кстати?       — Хорошо! — та испуганно пискнула. — Со мной всё хорошо, Ушимару-сама, я здесь не причём, это всё…       Заметив взгляд мужчины, она тут же закрыла рот. Директор же снова смотрел на Эношиму Джунко.       — Если я позволил себе закрыть глаза на маленькое, пусть очень серьёзное упущение, это не значит, что я буду так делать постоянно.       Он медленно раскрыл ящик письменного стола и выложил перед собой некую бумагу — Хикари, потянувшись, успела заметить какой-то официальный документ. Мужчина достал из нагрудного кармана ручку — перьевую — и навёл её остриё на небольшой пробел, предполагавшийся под подпись. Черканул свою.       — Это ваш приказ об отчислении, Эношима-сан. И такой же ждёт вашу сестру.       Эношима прищурила глаза. Если до этого её никак не задевало, то теперь, внезапно, она тоже начала заводиться.       — Мукуро не виновата, господин директор.       — В чём же? — он сложил руки вместе. — Или вы мне соврали, когда сказали, что это она избила тех ребят?       — Мукуро всего лишь сделала так, как я ей сказала, — глаза Эношимы ещё опаснее сузились, пока тон голоса пошёл вниз. — Сама по себе она не обидит и мухи.       — Следование преступным приказам даже более преступно, чем их отдача. Ибо человек чести всегда найдёт способ отказаться. А человек слабый — безвольно последует.       Он поднял глаза.       — Мне не нужны убийцы и якудза в моей школе.       — Тогда вам нужны бандиты и рэкетиры?       Ушимару вздрогнул. Замер, обдумывая ответ. Его рука словно бы сама собой потянулась к пластиковому чайнику, откуда он налил себе новую чашку кипятка. Хикари слышала, что эта привычка имела какое-то отношение к Китаю, но подробностей не знала. Вроде, он когда-то работал там или что-то такое?       — Кроме вас и вашей сестры я других бандитов не знаю.       Резкий поворот головы, розовая коса взметнулась в воздух.       — Муку, телефон, — вытянула руку. Туда переместилось чёрное устройство.       Хикари нахмурилась. Зачем ей нужен был…       — У меня здесь признание человека, который состоял в банде, занимавшейся отъёмом средств у несогласных. С насилием, сговором, запугиваниванием и вовлечением непричастных в преступный бизнес, — Эношима ловко поиграла мобильным в своей руке. — Как вам такая вечеринка, Ушимару-сенсей?       Мужчина сидел с каменным лицом, не двигаясь. Нииджима рядом с ним была в схожем состоянии. Она, точно бы в нервном тике, моргала, дыша на раз.       — Я вам тут поставлю, ладно? Сами послушаете. А то ещё скажите, что я всё придумала, напиздела, — её рука легла на стол — на экране отражался экран аудиоплеера. Эношима наклонилась вперёд и заглянула директору прямо в глаза. — Как вы там сказали? Я тупая? Да, — оскалилась, — я тупая. Я очень тупая. Поэтому я записываю — а что нам ещё остаётся, тупым людям?       Её палец щёлкнул на воспроизведение, после чего она распрямилась.       Хикари, слушая запись, едва ли могла дышать, не сводя глаз с Эношимы. Как она ставила себя, как она общалась с директором — уже, фактически, отчисленная. Или не отчисленная, но повисшая головой в петле.       И ей, Хикари, было за неё страшно. А ещё — захватывающе и интересно.       Если Нииджима по мере прослушивания бледнела — её настроение колебалось где-то между ужасом и растерянностью, то вот Ушимару однозначно становился всё злее и мрачнее. Его лицо окончательно превратилось в молчаливое и неподвижное — Хикари бы сказала, что сейчас мужчина напоминал надгробный камень лисы и вся радость, всё доброе, что было в них, в помещении, во всей школе, сейчас стремительно исчезало в той чёрной дыре, которой он стал.       Молчание не было нарушено даже тогда, когда закончилось сбивчивое признание Таканаши Дайске.       Эношима подвинула стул ближе к столу, после чего медленно на него уселась и, не стесняясь, положила нога на ногу. Подалась вперёд.       — Если вы хотите меня выкинуть из этой школы, можете сделать это прямо сейчас. Я заслужила. В конце концов, — она бросила беглый взгляд на Нииджиму, — я ведь обещала вести себя прилично, но не сдержала обещание в первый же день? Дрянь я, верно?       Нииджима поджала губы и опустила взгляд, отвернулась к окну. Ушимару всё так и продолжал смотреть своими карими глазами с кучей красных сосудов на Эношиму. Только поправил очки.       — Да, вы дрянь. За все годы работы в этой школе, я впервые вижу настолько редкостную дрянь, как вас. И я очень жалею, что телесные наказания уже давно запрещены в этой стране. Вы заслужили. Вы и ваша сестра.       — Однако, как я вам говорила, Ушимару-сан, — та улыбнулась. — Я дрянь, и я этого не стесняюсь. Но именно поэтому я смогла за один день найти и обезвредить всю банду.       Мужчина фыркнул.       — Обезвредить? Много ли чести и ума надо, чтобы показать силу кулаков? Знаете, почему страх — это хорошо, но не эффективно? — он тоже подался вперёд, точно бы отвечая на брошенный ему вызов девушки. — Потому что человек не может бояться вечно. Воздействие, как бы велико оно не было, заканчивается. И остаётся ненависть.       — Пусть ненавидят, лишь бы боялись.       — Вы не Калигула, Эношима-кун, которому этому выражение приписывают. Вы не можете приказать вашим подданным казнить неугодных — без последствий, — кивнул на Икусабу, — во всяком случае.       Вместо ответа Эношима поднялась, после чего положила руку на пиджак.       — Прошу извинить за неудобство.       Резким движением скинула с себя пиджак. Её пальцы чуть ли не с мясом вырвали пуговицы, пока она раскрыла блузку и пуговицы. Стянула с плеч подтяжки.       Ушимару поднял бровь.       — Моё доказательство, — усмехнулась она.       Нииджима, обернувшись на шум, сделала круглые глаза и попятилась назад.       — Джунко, что ты… — от волнения она даже сбилась на неформальный стиль.       И Хикари очень хорошо заметила, что она покраснела! Такамаки в этот момент, кстати, имела очень похожий вид с президентом — та же смесь растерянности, испуга, и…       В потолок взвилась белая блузка, прежде чем мягко осечь на пол. Слова, если они и были, застряли в горле у Хикари — потому что она увидела спину Эношимы.       Она вся была испещрена сетью белых шрамов и рубцов — казалось, на теле этой девушки просто не было живого места, словно бы её пропустили через шрёдер. Особенно выделялись два: один — в районе плеча, неправильный рваный овал, точно бы его оставила очень крупная челюсть. Второй — ниже лопатки, круглый. Через всё это виднелись лямки довольно простого красного лифчика.       Такамаки, бледная, покачнулась, а после хлопнулась в обморок — её вовремя подхватила Икусаба. Сама же Эношима положила руки на плечи, крест на крест.       — Да, женщина не имеет права состоять в гокудо. Однако если вам нужно доказательство, что я одна из них — вот.       Она развернулась к мужчине спиной.       Теперь Хикари могла видеть перед — в отличие от спины спереди она выглядела на порядок лучше. Разве что была видна вторая половина шрама от укуса в районе плеча. А, ещё очень заметное синее пятно в солнечном сплетении — когда она успела?       В звенящей тишине вкрадчивый голос директора звучал почти как пистолетный выстрел:       — Что вы этим хотите сказать?       Эношима повернула голову.       — Посмотрите и спросите себя: может ли человек с таким телом быть Калигулой или нет.       Слышен смех.       — Шрамы могут быть следствием глупости, а не доблести, если вы про это. Даже если молодой и незрелый якудза проходит испытание болью, это не делает его матёрым волком. Оденьтесь, Эношима-доно, — Ушимару прикрыл глаза. — Если вы хотели доказать серьёзность своих намерений вашими «татуировками», — смешок, — у вас получилось.       Хикари моргнула. Доно? Эношима-доно?       — Джунко, ты…       Нииджима выглядела шокированной — да все в комнате были шокированы. Не каждый день видишь спину молодой девушки — твоей ровесницы — которая смотрится так, словно прошла несколько войн — особенно с учётом того, что один из шрамов очень напоминал пулевое ранение — Хикари однажды, от скуки, наткнулась на обсуждение в сети, где подробно обсуждали и показывали виды ран от разных источников (падение, ожог, обморожение) и в том числе оружий. Конкретно этот шрам выглядел как след от крупнокалиберной винтовки или пистолета — точнее она сказать не могла со своими знаниями.       — А ваша сестра, она?..       — О, не, — махнула рукой Эношима, принимая от Икусабы блузку. Одним движением вделась в рукава, затем повернулась на сестру. — Муку, застегни! У меня лапки! — помахала пальцами с длинными чёрными ногтями. — Я сто лет буду трахаться! А, так вот, — взгляд на директора. — Нет, у Муку спина чистая, как и всё тело. Она везучая в этом плане!       Нииджима Макото стояла, прикрыв лицо ладонями. Она не плакала, нет, но явно пыталась сейчас спрятать свои эмоции от посторонних (особенно от Эношимы, Хикари бы сказала). Когда она наконец убрала руки, её выражение было совершенно, абсолютно нейтрально. Разве что она то сжимала, то разжимала кулаки.       Директор Ушимару же снова сцепил руки в замок и поставил на него подбородок. Эношима, закончив возиться с пиджаком, наконец обернулась.       — Если вам интересно, почему я не пошла к вам, все дела, — хмыкнула, — у меня было мало времени. Вдруг они бы прознали, что я на них вышла и здрызнули бы? А охотиться и прижимать их стенке, — высунула язык, — короче, у меня был эффект неожиданности.       — Вы осознаёте, Эношима-кун, что вы в школе, а не на Кабукичо?       Девушка пожала плечами.       — Осознавать — осознаю. Но гокудо однажды, гокудо навсегда.       — Тогда вы должны понять ещё одну вещь. Если вы не научитесь разделять своё поведение и речь, вы никогда не сможете стать частью цивилизованного общества.       В комнате раздался тихий смех. Эношима, с закрытым ртом, тихо смеялась.       — Директор Ушимару, с вашего позволения, — показала зубы до дёсен. — В гокудо не идут от хорошей жизни. Вы, ваше цивилизованное общество, с его приличными жёнами и такими гладкими политиками делают всё, чтобы такие, как я, — выпятила грудь, — были и оставались грязью под вашими ногами.       Ушимару покачал головой и усмехнулся. Спустил очки с носа и заткнул их за дужку за край нагрудного кармана. Наконец произнёс:       — Потому что вы, и такие как вы, не хотите и не можете играть по правилам общества. И всё, что вам остаётся — это только вопить про несправедливость мира и его неправильность. Если вы не умеете играть в маджонг, кто виноват в вашем поражении? Стена? Плохие тайлы? Этот, которому вы набросили в риичи?       — О, мне нравится ваш ход мысли — азартные игры, люблю — покивала. — Ну тогда вот вам: человеку достаточно ошибиться в этой вашей игре всего один раз — один, много ли это? — наклонилась вперёд. — Учитель, который случайно полапал грудь ученицы, девушка, которая попала в новости, потому что попыталась покончить с собой, мужчина, у которого судимость из-за какой-то тупой пьяной драки. Или просто такие как я — которым не повезло родиться в хорошей семье и которые росли или на улице, или сами по себе. И единственный человек, которому есть хоть какое-то сраное дело до твоей блядской тушки, которую засунули в мусорный бак как кусок говна — проститутка, которая не вовремя вернулась со смены.       Хикари сглотнула — последнее звучало очень лично. Буквально всё в интонациях Эношимы говорило об этом.       — Кому нужны мы, отвергнутые, грязь и цвет вашего общества, Ушимару-сан? — девушка выпрямилась. — Вы, не кто-то, а вы, цивилизованные люди, смотрите на нас как на кусок говна, на который и наступить-то противно. Но мы тоже люди. Мы тоже, блядь! — она закатала рукав и сжала руку в кулак до тех пор, пока не проступили вены. — В нас течёт одна блядская кровь на всех, мы дышим одним воздухом с вами. Мы такие же, как вы, просто нам не повезло родиться не там и не так.       Все присутствующие в комнате, за исключением говорившей, потеряли дар речи. Икусаба продолжала держать на руках Такамаки — та, лениво поморщившись (после того, как ей потрепали по щекам), наконец изволила открыть пьяно-сонные голубые глаза.       — А?..       — И только гокудо всё равно, кто ты. Какого происхождения, какая у тебя репутация. Оябун будет смотреть тебе в душу, и оценивать, говно ты человек или сойдёшь.       Ушимару покачал головой, усмехаясь.       — У вас чрезмерно романтические представления о самых обычных бандитах.       — Если ты не живёшь по понятиям, по понятиям поимеют тебя.       — Я с вами не согласен. Да, вам может показаться, что условный оябун примет вас с распростёртыми объятиями, — смех, — но как там говорят у вас — свежее мясо нужно всегда?       Эношима кивнула, соглашаясь. Подставила руку под голову, уперев локоть в другую.       — Нужно. Но здесь важно, кто ты есть. А не то, что ты в прошлом отсосал хуй у собаки. И тебя примут. Такого, какой ты есть. А вы, и ваше цивилизованное общество, — фыркнула. — Вы слишком озабочены тем, чтобы лизать друг другу жопы до блеска.       Такамаки, пришедшая в себя, моргнула, затем подняла взгляд и встретилась глазами с Икусабой. Нервно рассмеялась.       — Вы ошибаетесь, Эношима-сан, — наконец ответил директор. — Я могу понять вашу позицию — хотя за языком вам бы стоило следить куда больше. Да, Нииджима-сан?       Та кивнула с абсолютно каменным, как у статуи, выражением лица.       — Эношима-сан сопротивляется как может, директор Ушимару. Я сама язык отбила ей напоминать.       Мужчина махнул рукой.       — Я не одобряю такой стиль речи, однако в текущих обстоятельствах, я бы сказал, он придаёт нашей беседе колорит.       Нииджима подняла бровь и склонила голову набок.       — Как скажите, директор.       Ушимару же снова перевёл взгляд на блондинку с розовой косой. В процессе надел очки.       — Хорошо, Эношима-кун. Вы меня убедили. Я не буду отчислять вас или вашу сестру.       Хикари почувствовала радость — она бы, признаться по правде, расстроилась бы, если бы их знакомство оказалось таким…       — Сейчас.       — Сейчас.       — Да, сейчас, Эношима-кун. Я приму окончательное решение только после разговора с вашим опекуном. Когда я могу с ним увидеться на этой неделе?..       Та же замерла, но по мере того, как слушала мужчину, расслаблялась.       — А, он будет в пятницу. Это прям железно, после экзаменов. А зачем он вам?       — Хочу посмотреть в глаза человеку, который вырастил такого хорошего сына и такую ужасную дочь.