Плеть, перец и пряность

             Шибуя, Шибуя, Шибуя. Почему каждый раз это Шибуя?.. А, ну, потому что Синдзюку всё-таки слишком взрослый для неё — ей, конечно, уже шестнадцать, но она, когда там была в первый и последний раз одна (отошла от съёмочной группы, называется), испытала сама на себе, что такое привлекательная молодая девушка посреди района со взрослыми развлечениями. Какую гадость ей только не предлагали — работу в сомнительных клубах, настойчивые приглашения на прослушивания в андерграундные айдол-группы, лёгкие способы заработать много денег… спасло то, что фотограф пошёл искать её, он же по итогу её и вытащил из окружения — реально ведь обступили со всех сторон! После этого она решила, что ни ногой в этот проклятый богами район, особенно вечером. Поэтому, когда ей предложили организовать всё там, она решительно отказалась — нафиг, нафиг, нафиг!       А Шибуя… да, здесь была пара мест и аллей, куда не стоило ходить, но в остальном — отличное место, чтобы затусить и не беспокоиться о том, что к тебе будут лезть странные личности. Да, Шибуя — отличное место!       Она её знала, наверное, уже как свои пять пальцев (даром где-то здесь был офис агентства), но, если что, отсюда можно легко отправиться в любую часть Токио!       А особенно хорошо здесь шоппиться. Хи-хи, её девичьи инстинкты модницы уже потирают ручки в нетерпении! Как раз зарплата на карточке, хорошая такая, можно разгуляться. Даже в бутик заглянуть!       Погружённая в мечты, она сама не заметила, как расплылась в глупой улыбке и начала хихикать. Поэтому и не сразу обратила внимание, что за ней уже некоторое время довольно пристально наблюдали.       — А хозяйка права: тебя иногда так и хочется или подразнить, или потискать, Анн-чан.       Она чуть не подпрыгнула на месте и не завизжала. Медленно повернула голову на голос.       Брюнетка со знакомыми данго на голове, улыбаясь, не сводила с неё взгляда. На этот раз на ней было белое платье с какими-то красными цветами (маки, кажется?), вместе с накидкой молочного цвета.       — Айко… — прорычала она, сдерживая дрожь.       В семье Эношимы что, все перед вступлением сдают обязательный экзамен на стелс?! И да — кажется, женщина не возражала, чтобы она её называла по имени и без суффикса — это то, к чему ей до сих пор сложно привыкнуть после Америки. Обязательно делать круглые глаза каждый раз, когда она с этим лажала?       Но лунянка своё право называться просто «Джунко» не заслужила!       Айко захихикала, довольная эффектом.       — Ты настолько увлеклась своими фантазиями, Анн-чан, что даже меня не заметила! А я тут уже несколько минут стою, тебя жду.       Она вздохнула.       — Почему ты и эта лунянка так похожи?       — Лунянка?       Она поняла, что опять сболтнула лишнего. Неловко рассмеялась.       — Твоя хозяйка.       Женщина снова захихикала, явно сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.       — А ей подходит. Обязательно расскажу ей! — хитро прищурилась.       — Айко! Не смей!       — А что мне за это будет? — та склонила голову набок и сложила руки вместе, не сводя с неё взгляда.       Арр, какая она!..       Но не успела она высказать всё, что она думает о лунянке, её слугах и своей дурацкой затее, как женщина снова рассмеялась, устав, видимо, держать лицо с хитрым выражением. Какое было бы и у этой злой блондинки с подбитым глазом.       — Если долго общаться с хозяйкой, невольно учишься у неё плохому.       — Я заметила, — пробурчала она, отвернувшись. — А вам и этой лунянке, я смотрю, так весело надо мной издеваться, ну конечно…       — Тогда почему ты так хотела со мной встретиться, Анн-чан?       Она тяжело вздохнула. Действительно. Как она дошла до такой жизни?              2016 год, май, девятое число, понедельник       Она чувствовала себя паршиво. Хотя слово «паршиво» не передавало весь спектр её ощущений — будто бы снова переместилась в тот день, когда Шихо, не выдержав, бросилась с крыши. И не только в этот день: в каждый из них, наполненный унижением, когда она, улыбаясь, говорила: «Да, Камошида-сенсей. Нет, не возражаю, Камошида-сенсей. Да, я понимаю, как это важно для Сузуи-сан, Камошида-сенсей».       Найдя всего одну слабую точку — подругу, которая ей не безразлична — он начал с ожесточением давить на неё, словно бы сжимая руку на её горле. И чем дальше, тем он всё больше требовал от неё, всё меньше стеснялся. А незадолго до трагедии, когда он подбросил её на машине до школы (кажется, тогда начался дождь?), он даже между делом положил руку к ней на колено. И спустился чуть ниже, к бедру, не позволяя себе, впрочем, лишнего.       Как она хотела сжечь его, эту машину, себя и весь Шуджин в тот момент! Как она хотела сделать что-то глупое и отчаянное, как в кино или манге!.. Но она, как самая настоящая послушная девочка, терпела. Терпела его приставания, терпела его намёки, терпела его самого.       Но у всего есть предел. И когда он предложил ей приехать к нему домой, она отказалась. Она не стала отвечать, она просто проигнорировала сообщения и звонки. Чтобы этот козёл, из мести, сделал своё грязное дело с Шихо.       — Да, маленькая Шихо-чан, — протягивает белобрысая стерва. — Маленькая беззащитная девочка, которая осталась совсем одна вместе со страшным, страшным Камошидой. Который её бил, насиловал, трахал в глотку — не самый лучший экспириэнс, я вам так скажу, по себе знаю.       Звучало у неё в мозгу снова и снова.       — И никто, никто девочке не помог. Даже её самая лучшая душенька-подруженька, которая предпочла, что её шкура, — голос стервы резко идёт вниз. — Ей ближе.       Её руки дрожали. На глаза сами собой навернулись слёзы. Давящие, горькие, удушающие слёзы. Сколько бы она ни пыталась убедить себя в обратном, это её вина. Лунянка права. Она действительно предпочла свою собственную безопасность и гордость Шихо.       — Да, выбей это себе на обратной стороне черепа. Шихо пострадала только потому, что кто-то сидел на жопе и не двигался. Потому что кто-то — я не буду показывать пальцем — повёл себя как полная дура. И я не думаю, что этот кто-то был настолько тупой и отсталый, чтобы не понимать и не замечать страдания бедной Сузуи-чан. Ну конечно. Своя пизда к телу ближе, как говорят.       Она действительно видела, как Шихо страдает. Она видела синяки, она видела, как та дрожала, даже оставшись в одиночестве. Она видела, как та шла на тренировку, на волейбол, который так любила, как на казнь. И лунянка, будучи совершенно посторонним человеком, откуда-то это всё знала, понимала, и… осуждала. Её, её бездействие — она буквально смеялась над её чувствами и беспомощностью. Она буквально, в лицо, ей сказала — что стоишь ты и твой гонор, Така, если ты не смогла спасти человека, который был тебе дорог? Будь я на твоём месте — я бы его убила, вот этими двумя руками…       Но она изменилась. Тогда, во дворце Камошиды, когда пробудилась её персона…       Это сон. Это просто дурной сон — эти рыцари, это замок, этот Камошида с жёлтыми глазами, выряженный то ли как извращенец, то ли как дебил с телешоу. Эти рыцари с холодными и бесчувственными взглядами. И она — она встретилась сама с собой. С собой, в дурацком розовом купальнике, с кошачьими ушками… и мурлыкающая от удовольствия при виде Камошиды! Какая она… какая она… эта вторая она! Жмётся к этому мужлану, кажется, прямо сейчас на него накинется, сгорая от страсти!       А её, как нарушительницу, привязали к кресту и собираются убить! Потому что, видите ли, у неё есть принципы и она не собирается пресмыкаться перед этим куском дерьма, который смеет себя называть мужчиной!       Потом ввалилась троица — два парня, наряженные в странные костюмы, точно дурной косплей и… странное существо, напоминающее то ли кота, то ли покемона. Ам, Рюджи и новенький, который преступник? Как там его…       Она не до конца понимает, что происходит. Где она, почему мальчики не хотели, чтобы она ходила в этот «дворец», почему здесь есть неправильный Камошида (к его чести — даже хуже, чем реальный!), но одно она осознаёт как никогда ясно: если она ничего не сделает, её убьют. Вот так вот просто, на самом деле, вот этот гротескный рыцарь с мечом. Время замедляется для неё, пока она видит, как на неё медленно опускается кусок металла. Слышны крики, шум ветра, но для неё…       — Боже ж ты, боже. И не надоело тебе?       Всё замирает. Ход времени буквально останавливается. Только она, меч над её головой и голос в голове — женский, насмешливый, хриплый, точно прокуренный.       — Неужели ты готова умереть здесь?       Нет, она не готова, она не хочет: она слишком молода, она слишком прекрасна, она не должна умереть здесь. Не в этом замке. Не от руки лакея Камошиды.       Она не должна умереть, не отомстив за Шихо. Этот сукин сын ведь улыбается, верно? Она скашивает взгляд на замершего самодовольного мужчину в красной накидке на голый торс и короне. Верно, реальный это Камошида или нет, он будет радоваться её смерти, урод. Верно, он будет радоваться: сломал её так же, как сломал её подругу, буквально ударом об колено, раздробив позвоночник. И она, словно бы и сама получив такую же травму, обмякает безжизненной куклой. Но куклой, у которой есть мысли и чувства.       — Если ты ничего не сделаешь, всё останется как было. Неужели это то, чего ты хочешь?       Нет, она не готова, она не хочет. Большего всего на свете, сейчас, здесь, она хочет стереть эту улыбку и этого человека с лица земли. Она хочет здесь, прямо сейчас, снять с него кожу, после чего зажарить на медленном-медленном огне, наблюдая, как он иссыхает и покрывается золотистой корочкой. А потом, когда он уже умер, воскресить его из мёртвых и повторить. Снова и снова, снова и снова слушать его крики, как и он, когда-то, Шихо. И как он, сейчас, её.       — Да пошли вы все нахер!       Её крик вырывается наружу, заставляя замереть всех, заставляя меч над её головой остановиться. Вместе с этим воплем она ощущает, как изнутри неё рвётся сила — рвётся огромная внутренняя сила. Ей больно, её буквально рвёт на части, её тело мечется, как в горячке, прикованное к кресту, но ей хочется хохотать, ей хочется рассмеяться маниакальным смехом истерички.       — Верно, милочка, прощать это отродье, смеющее называть себя человеком?       — Не прощу!       Её правая рука вырывается из оков с грохотом и лязгом — теперь всё внимание всех сосредоточено на ней. Король Камошида открывает рот.       — Что ты!..       — Прощать кого-то? Помиловать? А помиловал ли он твою подругу, когда она просила пощадить её?       — Не пощажу!       Теперь она высвобождает руки и ноги. Она ощущает, как к её лицу что-то пристало — что-то липкое, что-то холодное, что-то, что хочется сорвать с себя вместе с кусками кожи.       — Тогда спляши танец смерти на пепле их костей! Назови моё имя!       Видение возникает в её голове словно бы против её воли. Она видит перед собой образ женщины в алом платье. Она напоминает цыганку: с дымящейся сигарой в зубах, с обнажённой грудью, в маске ягуара, она держит в каждой из рук, как рабов, двух гротескных мужчин во фраках. Они встречаются взглядами — она чувствует этот насмешливый оценивающий взгляд. Она кладёт руки на лицо — к нему что-то прилипло, намертво, накрепко, въелось в самую кожу.       — Кармен!       — Контракт заключён, милочка. Я это ты, а ты это я. И пусть горят все, кто встанут на нашем пути! Танцуй!       Она срывает с себя что-то напоминающее маску. Её голову пронзает адская боль — она словно бы вырвала кусок своей кожи вместе с ней. Но боль проходит, сменяясь силой, которая рвёт наружу как огонь при взрыве.       — Гори, — звучит хриплое, точно прокуренное из её губ.       А в следующую секунду рыцарь с мечом, занесённым над её головой, исчезает в столбе пламени. Оружие падает из его рук, как в замедленной съёмке, и она легко перехватывает его.       — Я тебе не твоя секс-подружка, Камошида!       Она сама не понимает, как она оказывается возле этой тупой уродливой пародии на себя, прежде чем меч рассекает её надвое. Она смеётся, смеётся, легко и свободно, чувствуя, что месть наконец-то свершается.       — Ты следующий.       Она оборачивается на короля этого замка. И она его боялась? Этого жалкого слизняка, который сейчас дрожит перед ней и уползает назад?       Верно, тогда в ней что-то изменилось, изменилось навсегда. Рюджи часто говорит, что, когда в неё вселяется дьявол, она очень страшная: всё горит, всё плавится, всё кричит от боли, а она всё распаляется и распаляется. Потом ей бывает стыдно, потому что её друзья — эти двое дебилов и один кот — часто попадают под раздачу.       Однако несмотря на то, что в другом мире у неё появилась смелость быть сильной — очень много силы и смелости — в этом, нормальном мире, человеческом, она всё ещё чувствует себя очень слабой и уязвимой. Она так и сказала Рену, когда они гуляли вместе, один на один (он вызвался помочь ей с покупками и составить компанию — такой душка, а не мальчик!) — я хочу стать сильнее. Я хочу стать сильнее внутри, в своём сердце. Она тогда, правда, сказала это более витиевато — я хочу, чтобы моя персона стала круче — но он, Рен, понял её правильно.       Но сегодняшний день показал ей себя же во всей красе: ни черта она, дура, не выросла. Она всё та же слабая хнычущая девочка, которая только и может, что стоять и наблюдать со стороны, как взрослые сами решают все проблемы. А когда она может вмешаться, что-то сделать, хоть как-то принять участие — она или теряется, или оказывается заткнута теми, кто знает, что делать (да, Джунко?), или падает в обморок. Или просто стоит, не в силах что-либо сделать.       Она до сих пор не понимает, что тогда произошло между этими двумя — лунянкой и президентом. Она понимает, что её согласие, её кивок, сыграли в этой борьбе решающую роль — что-то касательно ошейника с шипами. И… она до сих пор не знает, на чьей она стороне по итогу.       Это безумие. Происходящее от начала и до конца безумие — даже другой мир ей сейчас кажется куда более реальным, чем происходящее перед её глазами. Нииджима словно бы была одержима чем-то из метаверса: она орала, она сверкала глазами, она поднимала лунянку — злую, противную лунянку, эту недо-Кагую — за косу, как будто хотела оторвать её. Она вела себя абсолютно и совершенно ненормально — разве та тихая, пусть и строгая (и очень противная) девочка-президент могла делать что-то настолько дикое и бесчеловечное?       Её воображение живо переносит это всё на себя — её сковывает ужас. Возможно, за этот месяц она пережила многое, что можно назвать страшным — суицид лучшей подруги (слава богу, неудачный!), приставания чёртова чемпиона, чуть не умерла в другом мире, испытала на себе десятки странных и порой не очень приятных вещей, но то, что она видит, слишком сильно напоминает ей её же саму. Её и её ситуацию.       Она может многое сказать об этой лунянке — о том, как она выполняет свои как бы обещания, о том, какие у неё манеры, как она говорит, что делает, но в одном ей нельзя отказать — в стойкости. Интересно, если бы к ней тоже, точно так же, подошёл бы Камошида и начал давить — что она бы сделала?       Она вспоминает их первую сделку — их самую первую, самую мерзкую сделку. Он так же навис тогда над ней — нет, чуть-чуть иначе — она не сидела на коленях, пока её держали за волосы. Тогда он зажал её возле стены, у раздевалки, и похотливо улыбаясь, сказал:       — Ты же понятливая девочка, Анн-чан?       И она стояла. Давилась слезами, чувствовала отвращение, которое ей физически хотелось стереть со своего тела, пока по ней гулял его взгляд. Он намекнул ей, что, если Шихо хочет оставаться в команде — а она ведь хочет, Анн-чан, она ведь так много ради этого старалась? — она должна ему подчиниться. Он не просил многого, всего лишь самую маленькую и самую невинную услугу.       Одна маленькая ничтожная услуга и твоя свобода, за жизнь твоей подруги. Ты ведь сделаешь правильный выбор, Анн-чан?       И она сделала. И она добровольно надела на себя этот ошейник с шипами — почему она думает об ошейниках?       И вот лунянка, Джунко. Они похожи фигурой, у них схожие причёски, даже мимика — как бы ей ни было противно это признавать. Они даже стали названными сёстрами в том ресторане — хотя она всё ещё склонна считать, что это была просто дурная шутка под влиянием момента и настроения.       И её спина, которую она увидела в кабинете директора. Это спина не раба, не того, кто решил прогнуться. Это спина того, кто решил стоять до конца на своём — даже если в процессе он умрёт. Это спина воина, спина мужчины — примерно такие ассоциации родились у неё в мозгу, прежде чем она потеряла сознание от ужаса.       Что должна была пережить эта девочка, чтобы заполучить такую спину? И что ей надо пережить, чтобы обрести хотя бы каплю её силы?       Она давно не следит за тем, что происходит вокруг — для неё это всё смешалось в одну жуткую грохочущую канонаду, в которой она едва ли может что-либо разобрать. Но когда она поднимает взгляд, она видит себя.       Она видит себя, Такамаки Анн. Вот она: улыбка, голубые глаза, по-детски забавные дёргающиеся хвостики. Она, которая, скалясь, стоит против Камошиды. Она моргает: она осознаёт, что Камошиды здесь быть не может — вероятно, это Нииджима Макото.       Нииджима Макото, одержимая демоном ярости.       У тебя ничего не выйдет, Анн, он сильнее тебя, это Камошида — ты ничего не можешь ему сделать, если у тебя нет силы того мира — силы превратить всё, что стоит против тебя, в пепел. Ты не справишься, Анн, ты не сможешь!       И в этот момент она поднимается с колен. Она поднимается с колен и становится выше и больше. И Камошида, охнув, делает шаг назад.       — Да, я вру, я очень много вру тебе, Макото. И мне грустно от этого, веришь ли?       Она протягивает руку — и он испуганно отталкивает её, точно прикосновение может его убить.       Она говорит. Она много говорит. Спокойно, ровно, тоном взрослого, который верит в свою правоту, который знает, что он делает, зачем, почему. И потом, медленно и неторопливо, она достаёт ошейник.       Ошейник, который он нацепил ей на шею, теперь должен оказаться на нём самом.       И когда Анн оборачивается на неё, она ощущает спокойствие и уверенность. Как и тогда, когда пробудилась её персона — Кармен. Хикари рядом с ней дрожит, боится, а она спокойно смотрит в эти голубые глаза. Глаза, которые обещают ей: я с тобой. Я здесь. Я смогу. Ты сможешь.       И она ни капли не колеблется, когда делает кивок.       Что бы ни овладело Нииджимой Макото, какие бы договоры при этом ни нарушила лунянка, что их связывает, не важно — сейчас она просто хотела заступиться за Джунко. Потому что чувствовала её уверенность, силу и правоту.       Которых ей самой не хватило в точно такой же ситуации.       Она не понимает, что произошло тогда и почему. Почему президент, Нииджима, была такой. Но она знает одно и наверняка: то, что случилось по итогу, когда эти две разошлись, оставило глубокие кровоточащие раны на сердцах окружающих. И прежде всего — на них самих, двух главных участниках.       Она слышала всхлип из комнаты студсовета.       Она видела, как лунянка надела ошейник шипами внутрь. И как в её глазах, впервые за долгое-долгое знакомство с ней, появилось нечто похожее на грусть.       Когда она пришла домой и сняла обувь, то тут же пошла к кровати, куда и завалилась безжизненным мешком. Голова гудела как вода в кипящем чайнике. Хотелось просто отрубиться. Не чувствовать, не сомневаться, не снова и снова прокручивать в мыслях события прошедших дней и чувствовать собственную слабость. Просто закрыть глаза и раствориться в сладком, сладком…       А что бы на моём месте сделала Эношима Джунко?       Этот вопрос заставил её вздрогнуть и раскрыть веки. Её комната сделана в мягком розовом цвете: стены, потолок, мебель, даже одеяла и подушки. Шихо, приходя к ней домой, всегда хихикала и говорила, что это мило. А она всегда краснела и бормотала что-то бессвязное — она любила свою комнату, даже если она выглядела настолько по-девчачьи и даже по-детски.       А ещё она не транжира! Да, у неё полный гардеробный шкаф и ещё отдельно стоит длинная вешалка на полкомнаты, но и что? Это для работы! И эта галошница, ломящаяся от туфель! И вот эти вот коробочки, это всё нужное!..       Она безнадёжна, да? Вздохнула. Мама говорит, это пройдёт с возрастом. Но что-то ей слабо верится. Надо прибраться. Но не сейчас. Потом. Когда-нибудь.       Она проверила чат воров — там накопилось, так накопилось. В основном, конечно, Рюджи интересовался, где она и что она — потому что по школе ходили самые безумные слухи, включая то, что Эношима проехалась по ней верхом на мотоцикле с бейсбольной битой в руке — серьёзно, кто это придумал? Как в такое можно поверить? Самая безумная версия гласила, что они, их отряд, как четыре всадника апокалипсиса…       Она написала, что устала, хочет спать (а ещё готовиться к экзаменам… не хочу!..), что расскажет всё потом, при случае. Ей нужно хотя бы немного восстановиться. М, может, ванну принять? Папа будет опять ворчать на счета за горячую воду, но она не так много и часто плещется в ней!       Её взгляд зацепился за значок красного глаза — приложение в телефоне. Загадочный метанавигатор. Интересно, кто его создал и зачем?       Ладно, она должна кое-что проверить. Для начала:       — Сакода Ёшимори!       Совпадение найдено       Есть!       Она чуть ли не запрыгала от радости. Всё-таки ты не такая всемогущая, как хочешь казаться, да, Джунко? Даже ты не можешь менять сердца направо и налево, как тебе захочется! Да, а я всё такая страшная, я вся такая Эношима, у, я ломаю ноги, у, у меня есть танк (кстати, а зачем ей танк?). А на деле — совпадение как было, так и есть! То есть стоит тебе отвернуться, этот гадёныш опять возьмётся за старое, да!       Настроение немного поползло вверх. Чуть-чуть. Немного. Всё-таки, когда лунянка поменяла сердце того булли, как его там, Дайске?.. Словом, она тогда испугалась — потому что вот так вот просто менять человека, по щелчку пальца, без метаверса… это жуткая сила. Словно бы Эношима владела кунг-фу, которое ей было недоступно.       А по итогу — даже ты не можешь гарантировать, что твои методы сработают, да?       Она уже думала выйти из метанавигатора, как её осенила внезапная мысль — вернее, не такая-то уж она и внезапная.       Нииджима Макото была не в себе. Она вела себя… как это по-японски? Out of character? Короче, нормальная и адекватная президент так бы никогда не поступила — не такой, какой её знала она. И хотя она много думала о том, что это очень похоже на то, как ведут себя люди с дворцами и искажениями… может ли она быть в этом уверена на сто процентов?       Она обнаружила, что она вот какое-то время сидела, тяжело дыша, и просто пялилась в экран, в котором всё ещё не потухло приложение.       — Нииджима Макото!       Совпадение найдено       Её глаза округлились, пока дрожащие руки едва не выпустили телефон. Совпадение… найдено?!              — М, может нам с хозяйкой купить парные колечки на мизинцы? — вдумчиво произнесла Айко, замерев возле прилавка с ювелирными изделиями. — Что-нибудь скромное, но чтобы оно постоянно напоминало ей обо мне!       Анн закатила глаза. Во-первых, ювелирка — дорого. Она столько не зарабатывает. А мама с папой не дают на неё. А во-вторых — парные кольца?! С этой лунянкой?!       — У меня что-то с лицом, Анн-чан?       — Нет?       — М, странно, а ты почему-то так кривишься и морщишься…       В карих глазах она чётко увидела насмешку — над ней издевались, пусть не в пример мягче, чем если бы это делала сама ненормальная.       Они пошли в подземный молл станции — Анн часто бывала здесь с Шихо в своё время. У них тут любимый магазин недорогой косметики, удобно заскочить после школы. На этот ювелирный они даже не заглядывались — не их цены, не их интерес. Хотя…       Анн подумала о том, что парные кольца — не такая плохая идея. Шихо ей сказала, что родители собираются её переводить в другую школу после реабилитации, возможно даже переедут — их можно было понять, но…       Что будет делать она? Что будет делать она одна, когда рядом больше не будет её лучшей подруги? Сейчас, хотя они почти не видятся и изредка созваниваются, она всё ещё может просто взять и поехать-навестить ту в больнице. Посидеть рядом с ней, подержать её за руку. Послушать звуки её голоса, тихие, робкие. Ободряюще улыбнуться ей, сказать, что всё будет хорошо.       Она жила этими редкими встречами. Ибо именно они давали ей почувствовать то старое единение, которое они разделяли. И ей было страшно, — очень страшно — что как только они разъедутся-разойдутся, она потеряет связь со своей единственной близкой подругой.       Может быть, подарить ей кольцо на память, часть пары, на самом деле неплохая идея? Чтобы с ней всегда была частичка Шихо. А с ней — её.       — Что вас такое с ней связывает? — наконец пробурчала она, пряча за раздражением грусть.       Айко улыбнулась — как-то особенно тепло.       — Я обязана хозяйке жизнью.       — Жизнью?       — Анн-чан, — она намекающе посмотрела по сторонам, — надеюсь, ты понимаешь, что я не могу эту историю рассказать… просто так.       Она некоторое на неё смотрела, не моргая и не понимая, что та имела в виду. Просто так? Видимо, что-то такое отразилось у неё на лице, раз Айко наклонилась к ней и её уху.       — Не при всех, Анн-чан. В интимной обстановке.       Она готова поклясться, что здесь стопроцентно был пошлый намёк. Возможно даже не один. А возможно — над ней опять внаглую издеваются. Она уже устала искать в каждой фразе второе дно, сколько можно?!       Хихиканье. Ну точно!       Женщина отстранилась.       — Сделай лицо попроще, Анн-чан. Я не со зла, правда.       Она на это надулась. Угу, угу, попроще!       — Не со зла, конечно! Только надо мной и издеваетесь! Что ты, что лунянка. Надоели!       Айко прищурила глаза.       — А тебя это задевает?       — Ещё как! — она топнула ногой даже. — Постоянно тут умничаете, намекаете, какая я маленькая, глупая. Мне уже шестнадцать лет, я взрослая! Особенно эта, твоя хозяйка — она меня младше наверняка!       — Она с тобой одного возраста.       — Тем более!       Айко приняла донельзя задумчивое выражение лица. Затем виновато улыбнулась.       — Прости, Анн, если обидела. Немного отвыкла, что люди могут обижаться.       — О, то есть эту лунянку вообще ничем не пронять?       В глазах женщины мелькнул страх, губы дрогнули, скривились.       — Хозяйку лучше не обижать. И не задевать. Больше, чем она тебе позволяет.       — А то что?       Сглотнула.       — Я пару раз видела, как её задевал кто-то не из нашей маленькой семьи. И эти люди… — опустила взгляд. — Они очень плохо кончали. Я однажды разозлила хозяйку. Очень сильно. Наговорила глупостей. И она, — положила руку себе на шею. — Сжала мне вот здесь. Сжала так сильно и долго, что я потеряла сознание. Я думала, что умру.       Анн ощутила, что дрожит. Сглотнула и тоже положила руку туда же, точно пытаясь прикрыть.       — Это поэтому ты ей должна жизнь? Миленько!       — Нет-нет-нет! — Айко замахала руками. — Это была случайность. Хозяйка потом неделю ходила виноватая и каялась, что сорвалась. Жизнь я ей должна за другое.       — За то, что она не убила когда-нибудь ещё?       Айко снова огляделась, прежде чем наклониться к ней. Она ещё некоторое время молчала, тяжело дыша — видимо, собиралась с духом.       — Хозяйка выкупила меня из рабства. Я бывшая рабыня, Анн.       Рот Анн широко распахнулся сам собой. Она… она…       — И я не шучу сейчас, если что.       Выпрямилась.       — Можно много что говорить про хозяйку. У неё много недостатков, — при этих словах её взгляд поплыл куда-то в сторону и стал рассеянным, словно бы мыслями она была где-то не здесь. — Но если она тебя приняла к себе, то защитит от всего. Даже сама от себя. Я горжусь ей как человеком, хотя, — поёжилась, — она до сих пор меня пугает. Особенно когда смотрит своими голубыми глазами. Пристально-пристально так, не моргая, — повернула голову на Анн, точно подражая лунянке. — И кажется, будто она видит тебя насквозь. Вместе со всеми твоими мыслями.       Она поёжилась. Да, взгляды у этой ненормальной жуткие, как в фильмах ужасов.       — А потом и говорит: Айко, хочу трахаться. Здесь, сейчас, сию секунду. А после задирает юбку и… — она застенчиво опустила глаза. — И ведь чувствуешь, что она это нарочно. Её заводит, когда её боятся.       Она шумно дышала, красная как рак. Тихо, Анн-чан, ты знала на что ты шла, когда договаривалась о встрече. Ты знала, что человек, близко и плотно (во всех смыслах) общавшийся с лунянкой, не может быть нормальным. Но даже это перебор. Бывшая рабыня? Выкупила? А уж последняя деталь — её заводит, когда её боятся? Что вообще у этой злой блондинки в голове творится?       У неё закрались смутные сомнения в своём плане — она бы предпочла остаться нормальной, насколько это возможно.       — Вы сказали, что хотели узнать кое-что о моей хозяйке, верно?       Она вздрогнула. Да, ради этого она пришла сюда после школы, вместо того чтобы готовиться к завтрашнему (и послезавтрашнему, и после-после… будь проклят тот, кто это придумал!) экзамену. Короче, школа подождёт, ибо у неё более важный вопрос!       — Да, Айко. Я, — она вдохнула, набирая воздуха в грудь побольше, — я хочу узнать, в чём секрет силы Эношимы Джунко!       …ей хотелось провалиться под землю. Ей хотелось свернуться комочком, стать невидимой и гусеничкой-гусеничкой уползти подальше. Стать облачком пара и просто тихо-тихо испариться из этого самого молла. В её голове это звучало плохо. В реальности ещё хуже. Согнувшись в поклоне, она понимала, что выглядит странно. И с этим воплем. И…       А-а-а, чё-ёрт, она думала, это был хороший план!       — М-м… Анн-чан, — донеслось растерянное. — А что ты имеешь в виду под «секрет силы»?       Она подняла голову — слава богу (всем богам!!!) Айко не стала над ней смеяться, а только растерянно моргала.       Об этом она тоже думала — сломала мозг себе в попытках сформулировать это правильно.       — Я хочу ничего не бояться как она!       И в конце концов пришла к мысли, что единственная разница между ними, которая на самом деле раз за разом оказывалась решающей — лунянка ничего не боится. Вообще. В принципе. Директор собрался отчислять? Стоп, а вы не хотите посмотреть на мою спинку (почему в её голове это звучит ещё хуже, чем было на самом деле)? Тогда, с Макото, с этим Сакодой — что бы и кто бы ей ни противостоял, она всегда держалась гордо и уверенно, как будто ей вообще всё по плечу.       Анн была уверена, что если бы она тоже смогла так, она бы полноценно противостояла миру и его вызовам. Она бы боролась с этой лунянкой на равных — она не настолько её хуже! Она просто… теряется. Набирает в рот воды, когда надо решительно действовать!       Айко сморщила лоб, хмурясь.       — М-м. Я не понимаю, Анн-чан. Я, конечно, знаю мою хозяйку…       — Как у неё получается так решать проблемы?       Женщина моргнула.       — А, это?..       Анн яростно закивала.       — Вчера её вызвали к директору, и я стояла рядом, думала, что умру, а она, а она!..       Айко расплылась в хитрой улыбке.       — А она просто стояла, как ни в чём не бывало, а потом вытащила козырь и всех переиграла?       — Да!!!       — Анн-чан, не шуми так, — женщина потёрла ухо. — На нас все смотрят.       В узком проходе подземного молла, стоя возле выставленных стеклянных витрин, под которыми были разные ювелирные изделия, они действительно привлекали внимание. Даже несмотря на то, что они не были одни. Анн потупила взгляд и покраснела: ей всегда говорили, что она слишком громкая. Особенно когда на эмоциях. Стыдоба-то какая!       Айко покачала головой и сложила руки на груди.       — На удивление, я знаю этот секрет хозяйки. Он довольно прост.       Рот Анн сам собой открылся (снова). Она… она знает? Серьёзно?       — И я даже готова его раскрыть.       — Серьёзно? Вот так просто?       Айко рассмеялась, прикрыв рот ладонью. Казалось, она не испытывала никаких проблем с тем, чтобы выдать тройку-другую секретов хозяйки. Ей же проще!       — Анн-чан, какая ты нехорошая!       — Э? — моргнула она.       — У тебя на лице так и написано, что я слишком охотно болтаю о своей хозяйке, да?       Её перекосило.       — Да не, я…       — Нехорошо врать, Анн-чан!       Почему у неё опять ощущение, что в их разговоре постоянно есть кто-то третий — эта самая лунянка, например? Стоит рядом с Айко, за её спиной и нашёптывает ей в ухо! И лыбится ещё! Обе!       — Хозяйка сказала мне: Така, конечно, тупая как пробка…       Она ахнула. Эта!..       — Но у неё доброе сердце и ей можно верить. Можешь ей говорить всё, кроме самого сокровенного.       — Сокровенного? — тут же навострила Анн уши. — Это навроде?       Айко хитро прищурилась.       — Сокровенный секрет Эношимы Джунко: в какой позе она это любит делать!       Она поняла, что над ней снова издеваются эти двое, которые один. Положила руку на лицо и вздохнула.       — Айко, пожалуйста, можно тебя кое о чём попросить?       — Да, Анн-чан?       — Можно так… не шутить? Я поняла, что вы уже всё попробовали в этой жизни, но я… — предательски ощутила, как горят щёки, — я стесняюсь. Очень.       Айко пожала плечами.       — Дело твоё, Анн-чан, но тогда у тебя не получится воспользоваться советом, который я тебе дам.       — Э?       Вместо ответа женщина подошла наконец к кассе. Повернула голову на Анн и поманила пальцами.       — Иди сюда, давай!       Она, не понимая, что происходит и почему, подчинилась.       — Анн-чан, хочешь, что-нибудь тебе куплю? — она кивнула на витрину. — Что угодно. За любую, цену, просто так.       Она замахала руками.       — П-п-п-погоди, Айко! Т-т-т-ты что? Это же дорого, это, это…       Женщина покачала головой, после вытащила из сумки кошелёк.       — Хозяйка мне платит столько, что я уж и не знаю, куда мне. Она совершенно не считает деньги, когда ей в голову ударяет желание засыпать подарками, транжира рыжая, — последнюю фразу она добавила вполголоса, явно ворча. Снова перевела на неё взгляд: — Не переживай, Анн-чан, мне хватит скупить всю витрину, и ещё останется.       Ам. Лунянка хорошо платит своей… собственности. Чёрт, есть хоть что-то, что она не может? И откуда у неё столько денег? Это папочка-якудза столько ей выдаёт?       И почему она рыжая?       — Парные кольца. Для мизинцев, — наконец, бурча, произнесла она, уставившись в пол.       — Анн-чан, неужели…       В воздухе повисло неловкое молчание.       — Ладно, не буду уточнять. Слышали? Парные кольца для мизинцев. Из серебра, пожалуйста!       Анн вздрогнула, ощутив, как её похлопали по щеке. Подняла взгляд, чтобы встретиться лицом к лицу с Айко — очень задумчивой, прям слишком. Прям настолько, что она даже могла сказать, что та думала о чём-то неправильном!       — Покажи палец, Анн-чан, чтобы его замерили.       Она послушно протянула руку.       — Гравировку будете делать? — донеслось от продавца — хрупкой маленькой женщины в очках.       — Г… что? — она моргнула.       — Что-нибудь писать на кольцо, Анн-чан. Ну, не знаю, — Айко пожала плечами. — Имена друг друга. «Вместе навсегда». Что-нибудь такое.       Анн закусила губу. В её голове, как молния, промелькнуло «Ann to Shiho» и наоборот. Но эта мысль, инсайт, напугали её своей… откровенностью. Это было почти как признание в любви.       Чёрт, это и было признание, лунянка над ней будет потешаться всю жизнь после такого!       — Анн-чан.       Она ощутила на своём плече тёплую руку.       — Один из секретов моей хозяйки — просто действуй.       — Действуй? — подняла она бровь.       Айко кивнула.       — Люди часто сомневаются, она говорит. И, сомневаясь, они откладывают своё решение, своё первое решение, зачастую самое правильное.       — Но ведь первое решение не самое правильное!       Женщина пожала плечами.       — Зато — самое честное и искреннее.       Она шумно вдохнула, выдохнула и попыталась набраться в себе храбрости. В том числе у своей персоны — Кармен. Она часто обращала внимание, что хотя вне метамира она редко слышит её голос и чувствует присутствие, незримо, она как будто бы всегда рядом с ней — её ангел-хранитель. И, словно откликнувшись на её просьбу, она ощутила уверенность — как тёплое прикосновение к своему плечу от Айко.       — Ann to Shiho, Shiho to Ann, — произнесла она на английском. Сглотнула. — На разных кольцах.       — Ann two Shiho? Анн два Шихо, я вас правильно поняла? — приподняла бровь продавец.       Она закатила глаза. Её хорошее произношение в очередной раз играло с ней дурную шутку.       — Анн то Шихо, Шихо то Анн — ромадзи, пожалуйста.       — Хорошо, зайдите тогда через пятнадцать-двадцать минут, всё будет.       Айко же хмурила лоб, слушая всю эту беседу. Наконец жалобно произнесла:       — Шихо и Анн… Анн и Шихо?..       Она замахала руками.       — Это моя подруга, и она, и она…       Её голову (макушку) взлохматили.       — Анн-чан, да ладно тебе. Хватит быть такой трусишкой.       Она обиженно надулась. Она не трусишка! Просто эта лунянка, её служанка или кто она там ей, они… злые.              …до этого момента она воспринимала метаверс и его обитателей как что-то далёкое от себя и реальной жизни. Нет, был, конечно, Камошида, и он козёл, но даже он воспринимался как нечто… м, из другого мира, что ли? Да, когда он резко поменял мышление, это произвело впечатление, но всё равно оставалось чем-то… как будто бы не с ней, не здесь и не в этой реальности. Окей, плохие люди плохие, потому что у них есть тень в Мементосе или дворец. Но они на то и плохие, что у них есть это искажение!       И вот другое дело — Нииджима Макото. Она могла много чего плохого сказать про неё — что она многое позволяет (позволяла, наверное?) лунянке, что она пресмыкается перед учителями и администрацией, что она много говорит, но ничего не делает — однако все эти недостатки… простые, что ли? То есть она противная, но не злая — Анн не видела в ней зла. Даже тот парень, которого она сожгла (сталкер) — это был человек ей незнакомый.       И поэтому, услышав ответ от метанавигатора, она испугалась. Потому что это означало то, что все её подозрения, что всё поведение президента объяснялось тем, что её захватила… её тёмная сторона? То есть если она пойдёт, прямо сейчас, и сожжёт её копию (одержимую демоном), она снова станет хорошей? И это был её первый порыв — немедля отправиться на разведку, даже не спросясь с ребятами. А может и не разведку, а сразу решать проблему.       Остановило, как не странно, воспоминание о событиях сегодняшнего дня. Лунянка изменила сердце того булли (как там его, уже вылетел из головы!) ни разу не владея способностями иного мира. Она поняла, что голова у неё пухнет — надо спросить совета у того, кто умнее чем она. Например…       — Говоришь, эта Эношима на самом деле изменила сердце просто вот так, словами?       Из трубки, поставленной на громкую связь, она слышала шуршание — видимо, Рен расчёсывал Моргану, с которым она сейчас, собственно, и решила пообщаться, как с главным специалистом по иному миру. Если подумать, слово «метаверс» придумал их лидер, сказав, что тот мир, он как будто надстроен над нашим. Название быстро прижилось, даже Мона одобрил.       Анн в очередной подумала о том, что новенький куда умнее, чем хочет казаться.       — Дя, вот так вот, Амамия-доно, муря…       — Рен, прекрати его чесать, мне поговорить надо!       Смех на той стороне и смущённый кашель Морганы — если бы нормальные коты так умели, конечно.       — Да, конечно, Анн-доно! Кхем, — прочистил горло. — Я думаю, что я не ошибся, когда увидел в ней потенциал.       — Это какой, Мона? — донеслось от Рена на той стороне.       — Вы думаете, обычный человек смог бы изменить чужое сердце, да ещё так легко, да ещё простым запугиванием?       Анн закусила губу. Она не думала об этом с этого угла.       — И если я правильно понимаю ситуацию, тень Нииджимы — тоже её рук дело.       — Ты хочешь сказать, Моргана?..       — Я чувствую в ней огромную внутреннюю силу. Как когда-то и в тебе, Рен.       Она ощутила, как возмущение и недовольство, копившееся в ней весь день, начинали давать о себе знать.       — А я?!       — Э? — на той стороне послышался удивлённый мявк. — Анн-доно, вы о чём?       — Чем я хуже этой Эношимы?!       — Анн-доно, вы не так поняли…       Она оскалилась, сжимая мобильный до хруста.       — Что я здесь не так поняла? Что Эношима такая особенная, что она может изменять чужие сердца просто так, по щелчку?       — Я всего лишь сказать, Анн-доно… — тон кота сразу сменился на виновато-оправдывающийся.       — Анн, успокойся.       — Это я успокойся?! — она подскочила с кровати, на которой до этого сидела. — Это не тебя она выставила полной дурой сегодня, Рен!       Донёсся тяжёлый вздох.       — Она меня тоже довела, Анн, как помнишь. Не тебя одну.       — Вот только ты после этого занимался своими делами, а я провела с ней весь день!       — Анн-доно, не стоит так кричать…       — И знаете, вы, двое, что меня больше всего достало? Ах, она такая исключительная, у неё такое прошлое, у неё есть танк!       — Танк? — раздалось недоумённое хором.       — И потому что она такая исключительная, у неё всё получается! Заболтать директора, когда он уже подписал документ на отчисление? Эношима знает метод: разденься догола, покажи спину, наплети что-то про якудза и дело в шляпе!       На той стороне повисло недоумённое молчание. Наконец, голос подал Рен:       — Прости, она что?       Но Анн уже было всё равно — её душили слёзы и обида. Она всхлипнула.       — Конечно, если ты Эношима, ты всё можешь!       — Я думаю, Анн, тебе стоит остыть, — наконец сказал лидер воров.       — Остыть?! После того, как она посмеялась надо мной и нами всеми?!       — П-п-посмеялась? Анн-доно?..       Она снова шумно всхлипнула, ощущая, как щекам стекает жгучая солёная влага.       — Она посмеялась над нами, как над ворами, она посмеялась над нами как над людьми, она, она… — сглотнула, шумно дыша в трубку. — Она во всём лучше меня!!!       — Анн, не надо так говорить, ты же сама…       Она оборвала звонок, а после с силой бросила телефон на кровать. Её грудь ходила вверх-вниз, как кузнечные меха. Мобильный завибрировал — она устремила на него яростный взгляд, после чего подошла и зажала кнопку выключения, пока экран не погас окончательно.       Злоба, взорвавшись, потухла в её груди. Взамен осталась лишь тупая бесчувственная пустота, даже какая-то унылая. Высказав то, что ныло в ней, как заноза, вырвав её с корнем, она не почувствовала облегчения — она ничего не почувствовала. Ничего, кроме гнетущего…       А что бы на моём месте сделала Эношима Джунко?       Она хотела превзойти её. Это желание, стучавшее ей в голову весь день, наконец-то дошло до неё, как озарение.       Эта лунянка и всё, что она делает — неправильно. То, как она угрожает людям, то, как она обходится с теми, кто вокруг неё, то, как она живёт. Она неправильная. И её путь — она чувствует это сердцем — ошибочный. Он ведёт в бездну. Он ведет всех в бездну.       Но именно поэтому она должна её превзойти. Если судьбе было угодно, чтобы они выглядели как сиблинги, были плюс-минус одного возраста, занимались одним и тем же делом (изменение сердец), то Анн хотела доказать — и прежде всего сама себе — что её путь — её убеждения — правильные.       Она устала быть маленькой девочкой, над которой всё смеются и которую все опекают. Она устала, что кто-то решает за неё, что ей делать и как ей быть. Она хочет взять свою жизнь в свои руки — как тогда, когда пробудилась Кармен — и стать сияющим маяком надежды для всех обиженных и сломленных.       …но как бы ей не было стыдно это признавать, лунянка была умнее её. Даже не так — опытнее. Будто бы вместо того, чтобы жить нормальной жизнью, радоваться и наслаждаться, она выбрала учёбу. И пока она, Анн, счастливо уплетала блинчики и целовала маму с папой, эта лунянка работала. Она… в этом месте её воображение спасовало — чему эта могла учиться с таким остервенением? Насилию? Умению управлять людьми? Вести переговоры?       Но факт в том, что она здесь и сейчас — отстающая. Когда пришло время показывать, кто во что горазд, путь Эношимы, каким бы неправильным, тёмным и извращённым он ни был, дал плоды. А её путь — Такамаки Анн — только и может, что стоять в стороне и хлопать глазами.       И если она хочет превзойти Эношиму Джунко, как это не обидно признавать — она должна узнать её секрет успеха. Она должна научиться тем же навыкам, что и лунянка. И тогда она сможет одолеть её и доказать, что она не хуже, а очень даже лучше.       Она шумно вдохнула и выдохнула, гордо распрямив спину.       …оставался правда один, ма-аленький такой вопрос.       Как она это сделает?              2016 год, май, десятое число, вторник       — Телефон… Айко?       Анн еле-еле успела выловить сестру этой ненормальной — благо, Хикари помогла. Лунянка утром объявила, что отныне у них будет свой личный чатик отряда — называется «Готей-13» — она ещё с сожалением добавила, что выбирала между этим и «ёбаным цирком, но это как-то пошло и скучно. А так — то же самое, но тоньше!» Анн поняла только то, что это какая-то отсылка, которую она не понимает. А вот Хикари ещё как, сразу поинтересовалась, кто будет капитаном пятого отряда…       Лунянка на это резко ответила, что капитаны третьего и пятого отрядов могут сходить нахуй.       А ещё Хикари почему-то повысили в звании с рядового до капрала (что бы это ни значило) и теперь в её полномочиях было командовать рядовыми — то есть ей, Такамаки Анн!..       И у них теперь есть школьный психолог — состоялась небольшая церемония, где он представился (некий Маруки Такуто — ей это имя говорило ровным счётом ничего). Забавный взрослый дядя в очках и белом халате, который ухитрился стукнуться головой об микрофон, разнервничавшись. Будет сидеть в кабинете медсестры, мои двери открыты и бла-бла-бла.       Её куда больше интересовало в тот момент, куда ухитрилась запропаститься лунянка — вечером, после долгого мозгового штурма, она пришла к внезапной мысли, что если она хочет превзойти ненормальную, надо просто спросить совета. Спросить кого-то, кто близок к ней и хорошо её знает, но при этом не нагоняет жути (как Икусаба). А ещё в процессе не завяжет ей мозги в узел (как сама Эношима). Выбор пал на Айко — несмотря на свою некоторую… некоторую эношимизацию, она выглядела как добрый и адекватный человек.       По итогу выяснилось, что ненормальной стало плохо и она слиняла с занятий — у-у, наверняка прогуливает, вот чует её сердечко!       А ещё, пока она бежала за Хикари, которая для неё отловила сестру ненормальной где-то в районе второго этажа, заметила Нииджиму Макото — даже затормозила тогда.       Та стояла в полупустом коридоре с отсутствующим выражением лица, возле кабинета медсестры — или лучше переименовать его в кабинет психолога (Маруки) сейчас?       Анн сжала руки. Она видела, она чувствовала боль этой девушки, как никогда отчётливо. Одна, оставленная всеми, ещё и тень появилась в Мементосе — возможно, она не понимала всей глубины душевных ран, оставленных когтями Эношимы, но она знала наверняка, что не оставит эту девушку в стороне. Раз эта недо-Кагуя только и может, что ломать людей, их жизни и психику, то она — Такамаки Анн — будет им помогать и исцелять их раны. Подожди меня, Нииджима Макото, я справлюсь!       Точно почувствовав её взгляд, президент резко обернулась.       — Вам что-то от меня нужно, Такамаки-сан? — в её тоне она слышала и видела лёд.       Её первой реакцией было пробормотать что-то неясное, а потом просто убежать дальше, по своим делам. И она почти так сделала — почти — но её остановило осознание.       А что бы Эношима Джунко сделала на моём месте?       Она набрала воздуха в грудь побольше, стараясь не встречаться глазами с Нииджимой — они у неё были очень злые. А ещё она её побаивается… со вчерашнего. Нет, лунянка бы не боялась, да!       Она смогла преодолеть в себе сомнения и ответить на её взгляд своим.       — Нииджима-сан, я всего лишь хотела сказать вам, что Эношима поступила с вами неправильно.       Лицо президента дрогнуло, на мгновение, прежде чем скривилось и приняло отвращённое выражение.       — Вы? Вы, Такамаки-сан? — в её голосе слышались раздражение и насмешка.       — Да, я, — она смело кивнула, едва-едва сдерживая внутренний мандраж. — Я не уверена, почему тот ошейник был так важен, или почему вы так сильно кричали на эту Эношиму…       Отвращение на лице девушки росло с каждой секундой, точно бы на её глазах сейчас происходила некая омерзительная метаморфоза.       — Вы, Такамаки-сан. Вы не понимаете, да?       Анн медленно кивнула.       — И я хочу вам сказать…       — Вы ведь ей кивнули тогда, верно?       — Я ей… а? — моргнула она. — Кивнула?       — Когда она спросила, часть ли вы её чёртового отряда или нет — вы ведь кивнули ей, верно, Такамаки-сан?       — Я…       — Вы ведь кивнули ей, да, Такамаки-сан?! — она перешла на крик и оскалилась — точно так же, как и тогда, в комнате студсовета. — Вы, из всех людей, кивнули ей, верно?! После того, как пообещали, что проследите за её поведением?!       …старая Такамаки Анн бы растерялась и попыталась бы лепетать что-то в ответ — она снова ощутила то же самое давление на себя, что и вчера. Однако вот только она уже была другая.       Она словно бы ощутила за своей спиной незримую тень Эношимы, которая положила руку ей на плечо.       Что, Така, так и останешься девочкой для битья?       Больше никогда. Нет, ни за что. Она прошла этот позорный этап своей жизни! И никогда впредь!       — Да, я ей кивнула. Да, я кивнула!       — Вот и не пытайтесь мне… что? — моргнула Нииджима, — что?       — Я ей кивнула. Но лишь потому, Нииджима-сан, что вы вчера на её фоне выглядели не лучше!       — Я-я?.. — растерянно отшатнулась она. Её лицо побледнело, дыхание стало прерывистым. — Но, я-я, же, я, справедливость, Джунко…       — Вы таскали её за волосы. Вы орали, президент. Вы, которая должна своим видом и примером доказывать, что вы лучше, вы, которая столько говорит о правилах и том, что им надо следовать — вы вели себя не лучше этой ненормальной лунянки!       — Я?.. Л-лунянки?       Анн шумно вдохнула, выдохнула. Тяжело быть Эношимой — особенно когда ты её пытаешься копировать, не понимая, как она это делает. Однако у неё получилось! Нииджима выглядела потрясённой, словно бы её огрели по голове чем-то тяжёлым.       — Ты, президент, — она ткнула в неё пальцем. — Я ненавижу Эношиму Джунко. Она меня бесит как никто на этом свете. Но даже ты вчера выглядела хуже!       — Я-я-я… — губы Нииджимы задрожали. — Я-я…       — Что у вас тут происходит, девочки?       Они обе вздрогнули и обернулись — Маруки, их школьный психолог, тот неряшливый дядя-шатен в очках, стоял неподалёку, попивая сок через трубочку из пакета.       Всю уверенность Анн, которую она с таким трудом смогла накопить, тут же сдуло в трубу. Сколько он уже тут?..       — А я тут… а мы тут…       Она могла поклясться, что лунянка в её воображении в этот момент закатила глаза и сказала что-нибудь навроде «Ну ты и дура, Така…». З-заткнись!       — Я к вам на консультацию, Маруки-сенсей. А вот что она тут забыла, — сверкнула алыми глазами президент, — не знаю. Вы тоже на консультацию, Такамаки-сан?       Если она и смогла на мгновение пробить броню уверенности Нииджимы, то теперь от этой бреши не осталось и следа — её встретило спокойное лицо с очень холодным и злым взглядом, от которого хотелось съёжиться и уползти далеко-далеко.       — А я пошла, Маруки-сенсей!       Анн припустила так, что, казалось, только её пятки и сверкали.       …и теперь она наконец-то смогла добраться до Хикари и сестры ненормальной — пока она там разбиралась, они поменяли место и теперь зависали в кабинете студсовета на третьем этаже. Брюнетка (которая с веснушками) в своём фирменном стиле уничтожала сэндвичи, запивая соком, рассевшись за столом для заседаний. Серьёзно, даже она столько вредного фастфуда не ест, как эти двое чокнутых сестёр!..       …ну только если сладости. Чизкейк, маффины, нежные кремово-сливочные пироги…       Икусаба, не сводя с неё взгляда, молча прожевала и проглотила очередную порцию еды.       — А зачем рядовому Такамаки телефон Айко?       — Я…       Чёрт, что бы сказала эта ненормальная на её месте?! Соврала бы что-нибудь?       — Я хочу с ней погулять и пошопиться! Она мне очень понравилась, милая девушка!       Хикари кинула ей подозрительный взгляд, тоже участвуя в трапезе имени щедрости кошелька одной лунянки и сидя рядом.       — Темнишь, Анн-чан, ой темнишь! — наконец донеслось от неё язвительное.       Она бросила злой взгляд этой девушке — ну ты хоть не мешай, Хикари, я думала, ты за меня, предательница!       —...впрочем, я думаю, ничего плохого не будет, Муку-чан.       Она зарычала. Почему все в этом чёртовом мире ищут лишнюю возможность над ней поиздеваться?       — Да и командир не возражал бы.       Теперь Икусаба удостоила подозрительного взгляда своего товарища по отряду.       — Ваши резоны, капрал?       Та фыркнула.       — Стала бы твоя сестра приводить и показывать кого-то из вашей маленькой семьи людям, которым она не доверяет?       — Резонно.       Хикари подмигнула левым глазом Анн и ещё так хитро посмотрела — будешь должна, Анн-чан!       Та же в тот момент подумала о том, что общение с лунянкой плохо влияет. На всех. Включая её.       У неё пикнул телефон — сообщение от сестры ненормальной. Короткое — номер и ничего большего.       — Не хотите с нами перекусить, рядовой Такамаки?       У неё дёрнулось лицо — все эти армейские клички начинали её нехило так раздражать.       — Меня зовут Анн, Мукуро! — она сложила руки на груди, мрачно буравя ту взглядом. — Меня зовут Анн! Такамаки на крайний случай. Но никак не «рядовой Такамаки»!       Брюнетка склонила голову набок, помолчала некоторое время.       — Рядовой Анн?       Она зарычала, подняв глаза к потолку, оскалившись. Как она её!.. И ещё эта, Хикари, хохотала как ненормальная, аж за живот схватилась!       — Катитесь вы все к чёрту!       Громко хлопнув дверью студсовета, она пошла на выход из школы. Ненормальные!              …сидя на диванчике в небольшом уютном кафе возле станции, она чувствовала себя выжатой. Хотелось просто лечь на стол и лежать так, долго-долго.       Она нехотя подняла голову и мотнула ей. Разжала руку, в которой продолжала всё это время сжимать свой подарок — два простеньких серебряных кольца с гравировкой. Она подняла ладонь, наставив её на свет — металл пустил блик.       «Ann to Shiho» — можно было прочитать на одном из них.       Она вздохнула. И зачем она только на это согласилась? Она ведь… просто подумала. Помечтала. А эта… чёртова служанка лунянки. Чёртова лунянка и все, кто с ней связаны!       — Анн-чан, хватит дуться как мышь на крупу.       — Отстань!       Она подняла взгляд, встретившись с насмешливыми искорками в карих глазах Айко. Она держала на руках поднос с тарелкой вафельных трубочек, сладкими пирожными, чашкой чая и молочным коктейлем.       — С таким отношением ты далеко не уйдёшь, — спокойно ответила женщина, присаживаясь напротив.       Они заняла довольно уютное место прямо возле большого окна, в которое можно было увидеть загруженную движением улицу.       Айко улыбнулась, заметив, как с каким ожесточением она накинулась на пирожные — после событий этого дня и прогулки с этой женщиной на неё напал дикий животный голод.       — Видишь ли, то, что я сделала — это то, что сделала бы хозяйка на моём месте.       Она замерла с куском в зубах. Медленно задвигала челюстью.       — Фо?       — Это один из секретов моей хозяйки. Ты же сказала, что хочешь понять, в чём её сила?       Анн заработала челюстью с такой силой, что в процессе едва не подавилась (вовремя успела запить коктейлем), после чего, отдышавшись, хрипло произнесла:       — Хочу.       — Что ж, тогда слушай, что я тебе скажу…