Фиолетовые небеса

Всё оказалось не так плохо. И чертовски странно. Эмерих привыкал к своим соседям. Спать под ворчание беспокойного Теха оказалось не так просто. Просыпаться, обнаружив свесившую со своей койки стройную, бледную ножку Ритэ, прям напротив сонного лица — ещё более не просто. Особенно с учетом её наглухо пацанского поведения и привычки вскакивать как есть: в растянутой майке на босу грудь, едва прикрывающей ягодицы и скакать радиоактивной козочкой в душ вперед сомнамбул-парней. На лихорадочный румянец соседа, который не знал куда прятать глаза и в какой угол забиться, брат Ритэ только пренебрежительно фыркал, спрыгивая со своего второго этажа жесткой койки, выдавал философское: — Привыкнешь, — и вставал у облупленной фанерной двери ждать, пока технопатка отмоет свою тщедушную тушку, царственно позволив занять ванную простым смертным. Завернутая в сероватое полотенце как гусеница, мелкая, синеволосая егоза, едва показавшись, затолкала в освободившуюся комнатушку новенького, показав язык брату, который явно собирался развести дедовщину, отодвинув Эмериха в самый конец живой очереди. На самоуправство сестры, технопат ответил разрядом электростатики. Эмерих успел увидеть в проеме закрывающейся двери Ритэ, пускающую молнии из пальцев, похлеще любого ситха и с медленно шевелящимися на затылке волосами, прижался лопатками к стене. Отмывался он быстро и нервно, под вопли родственной потасовки за стеной и трескотню разрядов электричества. На особо ярком фейерверке лампочка под потолком ванной блымнула, и погасла, оставив Эмериха смывать мыльную пену в кромешной тьме, потом одевался на ощупь, так и не найдя полотенца, с трудом проталкивая скользкие ноги в штанины. В комнату он вышел, опасливо поглядывая на пару технопатов, уже утихших, усевшихся на кровати. Тех с умилением расчесывал сестре синие, мокрые волосы, едва не насвистывая от удовольствия, устроившись за узкой спиной, обмотанной полотенцем как древнегреческое божество хитоном. — Я это, пройдусь, осмотрюсь! — булькнул Эм и экстренно ретировался, пока эта парочка ненормальных не решили ещё по какому-то поводу устроить потасовку. — И там в душе свет подох! — уже на пороге входной двери добавил, сугубо для галочки. — А это постоянно так, — отмахнулся Тех, старательно, высунув кончик языка, расчесывающий неравномерно выкрашенные синие волосы сестры. Со стойким ощущением, что его подселили в самую долбанутую комнату на всей базе Сопротивления, Эмерих оставил технопатов наедине. Лишь оказавшись в коридоре, он осознал окончательно — куда идти, и собственно зачем, понятия не имеет. Просто хотелось на время свалить от, в принципе, милых, но чертовски странных и шумных ребят, искренне верящих, что ничто так не бодрит по утрам, как пара сотен вольт прилетевших в рыло. На данный момент Эм уже знал, где здесь находятся: столовая, стрельбище и спортзал. Ни один из обозначенных пунктов в такую рань не работал, до завтрака еще часа три, и за попытку сунуться в столовую, вполне могло прилететь файерболом. Еще вчера технопаты его честно предупредили: с утра на кухне будет дежурить рыжая парочка, а Тал, когда её заставляют готовить на всю ораву повстанцев превращается в огнедышащего дракона, готового прожарить до румяной корочки любого, кто под руку попадется. Знакомиться с военными или местными любителями махать кулаками, Эмерих считал пока преждевременным, по сему просто пошёл в сторону выхода, решив восстановить по памяти вчерашний маршрут. Где-то свернул не туда или попросту путь помнил неверно. Но через полчаса блужданий по комплексу, Эм обнаружил себя на совершенно незнакомой развилке, стоящим как вкопанный, с полным пониманием собственного географического кретинизма, на который раньше никогда не жаловался. Осмотревшись, заметил привалившегося к стенке в углу, беловолосого парня. Тот стоял спиной к нему, прошедший мимо, коротко стриженный, весь от шеи до пят в камуфляже, здоровяк от белобрысого шарахнулся, и спешно свернул в боковой коридор. — Кхм… Простите? — собравшись с духом, потянулся к плечу незнакомца. Прикосновение — боль! Накрыло судорогами слабости, тошнотой. В левом плече горело огнем зазубренное жало, правое кто-то прожевал и выплюнул, низ спины, живот, ягодицы и все что между ними глухо ныли, пульсировали противной вязкой агонией. — Ох, ты ж, блять! — ошарашено выдохнул Эмерих, отшатнувшись от бедолаги. Приведение повернулось, начав сползать по стене. Овальное, чуть вытянутое лицо в ореоле белоснежных волос выражало странную смесь растерянности, вины и радости, какой-то щемящей, перманентной и пустой, словно приговоренному к эшафоту сказали, что он был прав, но это уже ничего не исправит. — Мужик? Ты чего? — Эмериха разрывало между желанием плюнуть на все, развернуться и сбежать, и точно таким же сильным желанием помочь бедолаге. Удивительно, но вопреки воплям гласа разума победило второе. Сцепив зубы, эмпат подхватил явно решившего плюхнуться в обморок альбиноса под мышки, вздернул на ноги, прижал к стенке, разделяя все грани его боли, и шипя сквозь сжатые зубы. — Что за нахуй? — злость отлично помогала переварить чужие эмоции, ощущения, и не утонуть в них, таких ярких, что хотелось выть и плеваться проклятиями. — Ты же Лем? Почему твои дружки тебе не помогут? Кто тебя так отделал? Что за блядство у вас тут творится? Я уже хочу нахрен на поверхность, к бомжам и умаям! Знаешь, с ними как-то попроще было. Альбинос хрипит, мотает головой. Пока Эмерих его удерживает в нестойком, вертикальном положении, перекрывая все грани агонизирующего от неласкового обращения организма своей искренней злостью и замешательством, местный светоч эмпатии лупит себя по щекам, не щадя, оставляя на коже яркие отпечатки утонченных ладоней. Эмерих опять шипит. Пощечины достаются ему с тем же рвением и силой, пусть даже щеки парня не вспыхивают болезненным румянцем. — Нормально… Мне лучше. Можешь отпускать, — хрипит эта сдыхоть, пока Эм недоверчиво отходит на шаг, разрывая тактильный контакт и, не удержавшись, с облегчением выдыхает. — Так что за пиздец с тобой случился? Мы ж вчера виделись. Тебя так ваш рыженький босс отделала? БДСМ-игрища практикуете, что ли? И ты стоп-слово забыл? Флюгегенхайме какое-то злоебучее? Или что? Я нихренашеньки не понимаю! Растерянно оглядываясь, на парочку перепуганных подростков, едва увидавших Лема, сваливших в противоположном от него направлении, Эмерих окончательно убедился в том, что влип. Причем, пока даже непонятно, во что именно. Один фиг, сдавать назад было поздно. Да и не так его отец воспитывал, чтобы оставлять избитого, и кажется, еще и изнасилованного человека на произвол судьбы и пофигизм вот этих его, с позволения сказать соратников. Злобно плюнув себе под ноги, Эмерих высмотрел чуть в стороне облупленный диванчик, сграбастал белобрысого мужика за локоть, и взвалив на себя вяло трепыхающегося эмпата, поволок его туда. На каждом шаге чувствуя, как в пояснице взрывается боль, а зад попросту кажется куском отбитого мяса. — Слушай, не знаю, кто тебя так, но я б за такое убил… — сквозь зубы, сдерживая стоны, искренне пытаясь погасить чужие эмоции и боль своим тихим бешенством. Наверное, немного выходит, потому что альбинос в ответ как-то нервно смеется, оседает на диван, причём делает это боком, тут же вытягиваясь на ободранном сидении, свесив длинные, худые ноги через подлокотник. — Я сам. Не поверишь… И ни капельки не жалею. Встав перед, явно решившим вот так и сдохнуть, бедолагой, Эмерих озадаченно чешет мокрый затылок, растерянно смотрит по сторонам. Отчаянно хочется курить и свалить куда подальше. Желательно прям домой, чтобы старик Юттер варил свой убийственно крепкий чай на маленькой, тёмной кухне, травил байки, трепал его по голове. Чтобы всё как всегда, а не вот это вот! — Весело тут у вас… Ладно. В жопу лирику. Что дальше с тобой делать? Кого-то позвать? Учти, я в вашей богадельне ориентируюсь хреново. Ты тут кони двинешь, пока я найду хоть кого-то, кто не будет шарахаться от тебя как от прокаженного. Кстати, чего это они? Впал в немилость у вашего Команданте в юбке? Лиам смотрит на пополнение их подполья из-под полуопущенных век. Белесые, бесцветные ресницы перечеркивают стройную фигуру парня, размывая ее, делают нечеткой. Алые, яркие глаза улыбаются. Еще один эмпат воспринимается, как прощальный подарок от реальности, словно говорящей: посмотри, ты мог бы быть таким вот, не изломанным, не больным, если бы вырос среди нормальных людей, не в лаборатории. — Там возле стены есть коробка. В ней должны быть обезболивающие, — говорит он, сумрачно улыбаясь искусанными, растрескавшимися губами — Звать никого не надо. Это не поможет. Всё в порядке. Просто мне нужно к себе. Парень сопит, хмурит светлые, бледно-русые брови, рассматривая окровавленное плечо белобрысого, его блаженную, криво лыбящуюся рожу. Причмокивает, глотая лезущие на язык маты, покорно идет искать обозначенный ящик. Пропажа нашлась перевернутой. Часть добра рассыпалась по полу. Рядом с ним — отпечаток крови, видно альбинос тут упал, и потом вставал по стенке, потому что на ней тоже смазанные полосы из пожеванного плеча. Вопросов становится всё больше. Эмерих бесится, но пока ещё тихо, покорно выполняя просьбы Лиама. — Чем тебя шырнуть? — присев на корточки у дивана, парень с любопытством перебирает набор юного хирурга «Заштопай себя сам», в котором: бинты, иголки, ножницы. — Тебя что, поколотили и отправили со всем необходимым зализывать раны в укромном месте? И часто у вас тут так? — Вот это сойдет, — бледные, дрожащие пальцы вылавливают ампулу с маркировкой АТ-121, перекладывают его в протянутую руку Эмериха, тщательно избегая тактильного контакта. — Меня не поколотили. Ты что, ни с кем на базе не общаешься? Думал все уже в курсе. И короткий, саркастический хмык. Эмерих неопределенно пожал плечами, отложив в сторону ящик, выудив из него шприц. — Ну почему, я с парочкой технопатов живу. Знаешь, такие дёрганные, перебрасываются молниями и без умолку трещат, — отвечает он, разрывая упаковку шприца, сламывает навершие ампулы, вытягивая её содержимое в пластиковый цилиндрик. — Тайфас и Ритэрра? — уточняет эмпат. — Славные ребята. Но совершенно не социализированные, так что не удивительно, что ты пропустил новости. Полные имена технопатов на Эмериха произвели неизгладимое впечатление. Он определенно будет потом их этим троллить. Если рискнет и найдет где-то в бункере резиновые сапоги. — Не просветишь меня отсталого? — Эмерих приноравливается к руке Лема, глубоко вдыхает, выдыхает, обхватывает пальцами белую кожу чуть ниже рукава футболки, и всаживает иглу. Ощущение прокола больно жжет мышцы на правом плече, препарат медленно покидает шприц, перетекая в бесцветное тело. — Готово! — выдает довольный проделанной работой Эм, зарываясь в ящик, в поисках ваты и лейкопластыря. — Отчего же, просвещу — тихо бормочет его несчастный пациент, пока парень прилаживает на место укола смоченный в антисептике тампон, приклеивая его пластырем крест на крест. — Тот умай, который за тобой гнался, во время допроса признал во мне свою пару. Новость отзывается в голове знакомым уже зудением, словно что-то давно забытое, старается всплыть на поверхность, и этого непременно не стоит допускать. — Та ну нахуй … — офанарело выдыхает, быстро сопоставляя откровение альбиноса и его плачевное состояние. — Это он тебя так? Ох ты ж… Глядя на реакцию впечатлительного пацана, Лиам не сдерживает смех, хотя обезболивающие еще не подействовали, и от этого его скручивает в узел, почти выворачивает, так что в итоге смех превращается в кашель. — Не только он, — отдышавшись, говорил Лиам, кое-как поднимается с дивана, морщится, встает на нетвердые ноги, жестом отгоняя Эмериха, когда тот в очередной раз лезет со своей самоотверженной помощью, хотя самого каждый раз от прикосновения к альбиносу накрывает судорогами боли, — Дырку в плече наколупал Аллулим, убеждая Маара сотрудничать. А всё остальное… Это… Это уже мой выбор. Ты еще слишком маленький, чтобы в такое вникать. Эмерих стоит, подбоченившись, наблюдает за мазохистскими потугами альбиноса, вновь вернуть себе радости прямохождения. — Ну да, ну да, как в сопротивление затаскивать, особо не спрашивая надо оно мне или нет, то я уже взрослый, а как слушать с какого рожна второе рыло в этом сопротивлении с врагом кувыркается, это мне еще рано, — яд так и сочится в каждом слове, парень сдувает дымчато-русую, воздушную прядь, лезущую в глаза. И чертыхнувшись подхватывает альбиноса за талию, когда тот в очередной раз норовит свалиться на бетон. Снова боль, только теперь приглушенная, как чей-то вопль в подушку, зазубренными крючками по коже, внутрь. Гаже всего ощущать это липкое жжение внутри, теперь уже точно зная его источник. К пидорам Эмерих всегда относился как-то отстранёно и умозрительно. Ну есть, и есть. Ну и ладно. Ни ненависти, ни желания экспериментировать в этом направлении не возникало. И вот теперь, от чувства, которое на него переползали с измученного эмпата становилось по настоящему гадко. И он сам этого всего хотел? — Ладно, трахнулись и трахнулись, — шипит он, опять усаживая бедолагу на диван — С какого рожна эта падаль тебя погрызла? Лиам морщится, то ли от боли в раздолбанном анусе, когда его усадили на не совсем мягкий диван, то ли от неласковых эпитетов в сторону его пары, при чем Эмерих склоняется ко второму варианту. — Он инстинктивно… — мямлет альбинос, откинув голову на ободранную спинку, упрямо глядя на Эмериха клубничными гляделками. Прекрасно понимая, что спорить с поехавшим придурком смысла нет, парень резко меняет тактику и линию поведения, улыбается, поднимает коробку с такими нужными теперь им вещами, тянет к Лему руку, приглашая ухватиться. — Ладно, влюбленный дебил, пошли дотащим тебя до твоей конуры, и страдай там себе дальше. Меня совесть сожрёт, если я тебя тут оставлю. В ответ альбинос понимающе улыбается, перехватывает руку и опираясь на неё встает на нетвердые ноги. Так они и бредут вдвоём, распугивая всех встречных поперечных, оставляя за собой след тихих шепотков. Эмерих с облегчением чувствует, как гаснет боль, оставляя лишь липкую мерзость внутри, и жжение между ягодиц. К этому даже можно привыкнуть, если не думать об источнике этого чувства и всё время напоминать себе что это не его зад, совершенно не его, и с ним такого никогда не случится. До нужной двери они идут битый час, делая привалы на постоять у стеночки, подышать с присвистом. Лиам выше и тяжелее Эмериха, несмотря на то что Эм никогда не жаловался на свои габариты, а сам альбинос худой как вешалка. Но он всё равно оказывается гранитной глыбой, когда бедолагу приходится заволакивать в комнату почти на себе, спотыкаясь о порог и линялый коврик у кровати. По меркам бункера у эмпата целые хоромы. Одиночные, вдвое больше чем комнатушка в которую Эма затащили брат с сестрой. Свой полудохлый груз парень максимально бережно сгружает на кровать и отходит к тумбочке, чтобы поставить на нее ящик. — Ты там как, живой? — интересуется между делом, перебирая мотки бинта и непонятные бутылочки. Белая ладонь поднимается, показывая молчаливое «Ок» и опадает на смятую постель. Эмерих понимающе хмыкает. Он-то точно знает насколько собрату по эмпатии хреново. И очень сильно об этом сожалеет. Синенький кристалл на шее отлично блокирует телекинез, и головную боль. Но с эмпатией не работает вообще никак, так что остается лишь терпеть, сцепив зубы. — Ладно, немочь бледная, давай тебя затащим в душ. Встать сможешь? Утвердительный кивок. Встает альбинос и правда сам, но с третьей попытки, приноровившись, подтянув свое непослушное тело, ухватившись за тумбочку и чуть её на себя не опрокинув. Уже в ванной комнате появляется еще одна проблема. На попытки Эмериха стащить с него окровавленную майку Эмпат что-то сбивчиво мычит и вяло, невпопад отбивается. — Да мать твою! Что за цирк! — в итоге, устав от лезущих к нему белых лап, шипит вконец взбешенный парень, впечатывает безвольное тело спиной в стенку душевой кабинки и не мудрствуя лукаво, врубает холодную воду, захлопнув дверку душевой как раз в тот момент, когда на альбиноса полился ледяной дождь. Вопли белобрысого елеем на расшатанные нервы. Эмерих пару минут стоит, подпирая плечом хлипкую стеклянную дверку, в которую с той стороны отчаянно колотится бледная нежить. Лишь вдоволь наслушавшись его воя, парень милостиво открывает ледяную ловушку, удивляясь, как этот кусок дебила не додумался выключить воду сам. Но когда на нем сходу виснет мокрая, бесцветная пакость, лишь сдавленно матерится, уволакивая заморыша обратно в спальню. Самого знобит, мутит и в голове всё путается. От паскудного чувства удается отбиться, лишь когда Лиам избавляется от мокрой одежды, а Эмерих избавляется от дрожащего Лиама, укладывая его в кровать, натягивает одеяло до самых подмышек, скептически осматривая отпечаток всей инопланетянской челюстю на плече. Мокрая повязка на другом скаталась, раскисла, обнажая свежий шов. — Да, мужик, по тебе прям катком проехались. Напомни мне никогда не связываться с умаями и с вашим долбанутым Аллулимом. Тебе как вообще, полегче? Извини за холодный душ, тебе сейчас в теплую воду нельзя. Только кровотечение усилится. А так вон, глянь, аккуратные такие дырки на все плечо, прям как Ктулху поцеловал. Собственная болтовня успокаивает, и когда приходится обрабатывать раны, уже даже не страшно, и не больно. Почти. Лиам немного пришел в себя. Он лежит смирно, безропотно позволяя незнакомому человеку с собой возиться, иногда ободряюще улыбается, когда русоволосый новобранец зависает, вчитываясь в инструкции на пузатых боках баночек с непонятой бурдой. — Слушай, я все понимаю, сам решил, сам хотел. Ладно, допустим… Но ты ж умный вроде чел, в голову не приходила мысль, что это не нормально? К тому же долбанные умаи мастера промывать мозги. Твой ненаглядный Маар мог легко вдолбить тебе в голову нужные ему идеи. Не смущает, что отодравший тебя тип телепат? Эмериха данная ситуация не оставляла в покое, пугала, заставляла дёргаться, вызывая параноидальное чувство, от которого мороз по коже и в затылок стучат тревожные молоточки. А Лиаму все, кажись, нравилось. Он сидел в своей постели, пошатываясь, бледный, осунувшийся, позволяя перебинтовывать замазанные регенерирующим гелем следы от клыков своего возлюбленного урода. Улыбался одними уголками искусанных губ. — Там блокирующий кристалл. Ни его телепатия, ни моя эмпатия не работали. Если тебе так не дает покоя вопрос, почему и зачем, можешь считать, это способом отблагодарить. Маар пошел на сделку с Эф, чтобы меня спасти. Сам бы что чувствовал, если бы твои друзья не задумываясь тобой пожертвовали? А совершенно чужой, прилетевший из другой звездной системы умай, пошел на всё, лишь бы защитить? Брось парень, мир не делится на чёрное и белое. Все гораздо сложнее. Эмерих закрепил край бинта, завершая повязку. Лиам осторожно улегся на подушку, шумно выдохнув, прикрыл рубиновые глаза, выискивая подходящие слова, чтобы хоть немного внести ясность. — Я вырос на военной базе. Лет в десять, когда проявились способности, родители перепугались до полусмерти, решив, что это болезнь, психическое отклонение. Они потащили меня к врачу. В ту же ночь клиника сгорела, официально вместе со мной. По факту же я оказался в закрытой правительственной лаборатории и то, что там происходило, вряд ли стоит знать хоть одному, здравомыслящему человеку. В моей жизни было мало хорошего. Я делал много ужасных вещей, не потому что хотел, потому что не было иного выбора. Мне его попросту не оставили. А сейчас, вряд ли ты поймешь, но единственное, что я сделал правильно, это время проведенное в камере с моей парой. Звучит как бред, да? Наверное, любовь - это всегда бред и помешательство. Не знаю, никогда ничего подобного не чувствовал, но тебе, прежде чем делать выводы, стоит самому хорошенько подумать, так ли ужасны умаи, и что будет если мы победим? Когда они улетят? Оставив людям кучу революционных технологий, и знание, что есть одаренные детки вроде тебя. Что тогда? Где мы все окажемся? Опять в лабораториях? В секретных отрядах? У стенки? На разделочном столе? Эф всегда знает, что делает. Я всегда так думал. Но теперь… Хрен разберешь. Эмерих сидел на придвинутом к кровати металлическом стуле, молчал, недовольно глядя на альбиноса. Его было искренне жаль. И одновременно поехавший крышей на почве внезапной, нахрен никому не нужной любви, этот тип перманентно бесил. И пугал. Пугал до дрожи в коленках. Потому что между тем спокойным, уверенным в себе мужчиной, что вчера что-то вдумчиво разъяснял Эф и нынешним, разбитым, затраханным призраком нет ничего общего. Потому что если любовь способна за одни сутки так перемолоть и переделать до неузнаваемости человека, то в жопу такую любовь. Эмерих встал. Поставил на тумбочку рядом с кроватью стакан воды, пару блистеров таблеток. Убрал ящик с бинтами на стол. — Тут колеса, вродь обезболивающие и антибиотики. Чёрт его знает, каким бешенством болен твой кусучий любовничек. Я расскажу обо всем этом дерьме Теху и его долбанутой сестре. Сдается мне, на этой базе только вот такие прибабахнутые от тебя теперь не будут шарахаться. Надеюсь, они смогут припугнуть какого-то мимо пробегающего врача, чтобы он тебя осмотрел, и не сделал укол живительной эвтаназии из милосердия. Так что не сдыхай тут, окей? Мне не хотелось бы, чтобы мои старания пошли псу под хвост. И вышел, делая себе в мозгу пометку, не забыть, где находится комната эмпата. Таскать ему жрачку, судя по всему, теперь придется самому. Пока эта немочь не встанет с постели. Джульетта белобрысая, чтоб его…