Фиолетовые небеса

У него под кожей ползает поганое предчувствие. Такое поганое, как гнойные пузыри, как трупные черви, как зубная боль в три утра. Предчувствие надвигающейся беды, которая давно зрела где-то внутри, напухала как еловая шишка, теперь вот готовая выстрелить в воздух желтым облаком бесноватых спор, отравить его и, без всяких подлянок, паскудное существование окончательно. Эмерих всё быстрее отстукивал кедами бетонную аллею коридоров, под рассеянными взглядами редких, ранних, праздных прохожих, все как один в старом, прошловековом камуфляже. Он впервые увидел любовь так близко. Не ту любовь, которая на школьном дворе, прыщаво-слюнявую, нескладную, по большему счету глупую и самообманывающуюся. А настоящую, хтоническую, чудовищную. Любовь, которой плевать на обстоятельства, на жизни, на разум и на логику. У любви было выбеленное, меловое лицо, клубнично-перламутровые глаза и тоскливый взгляд обреченной на заклание скотины, бессловесной, но всё понимающей. Лем теперь стал личным наваждением, ужасом, сосущим под ложечкой холодной, извивистой пиявкой. Лем, белобрысый, нескладный, перманентно больной, с его бараньей уверенностью в своей правоте. С его сучьим «он не виноват, у него инстинкты», с его засахаренной кровью, дрожащими руками, поджатыми, искусанными губами и непонятным, вязким нечто, цвета детской жвачки, налипшим на внутреннюю сторону бедер. Это нечто Эмерих с упрямством сомнамбулы пытался не замечать, но оно само лезло на глаза, пахло древесной смолой и морской солью, раскисшее под холодным душем. Обличало. Скалило скабрезную ухмылку в бегающие, светло-карие, до яичной желтизны глаза бедного эмпата. И теперь уже не развидеть. И чувствовать чужие переживания не обязательно, когда всё и так вывернуто потрохами наружу, дёргается и стонет в своей неуёмной потребности ощущать, осязать, всем своим естеством обернутое вокруг центра мироздания, который — чужак. Лиаму было решительно плевать на то, что его избранник не того пола. Не с той планеты и весь он неподходящий до рези в висках, до игл перенапряженных мышц в скулах и шее. Лему было похрен. А вот Эмериху — отнюдь. Его трясло и выколачивало на каждом шаге от пережитого, увиденного, прочувствованного. И отчаянно хотелось укутаться в безумный мирок парочки технопатов, спрятаться под их электрическими крыльями, уткнуться в больной, узкоспециальный как синхофазотрон юмор и не выказывать оттуда даже нос. А еще — переложить на их дурные головы заботу о спятившем альбиносе. В конечном в итоге это не его проблема. Не его боль. Не его треклятый начальник-эмпат. Эмерих тут вообще по ошибке, и эта вся эпохальная ошибка начинает его всё больше и больше пугать. И злить. Своей сюрреалистической нескладностью, дамокловой неотвратимостью и больным, садистическим рвением его — Эмериха — в это всё дерьмо окунуть по самое вихрастое темечко. Из-за поворота в первую очередь вываливается едкий запах краски. Кусачий и горький. Затем обухом по гудущей и без того голове, прилетел звонкий голос Ритэ. И лишь после этого Эм уже сам, целиком, заворачивает в изгиб бетонной кишки, видит как технопаты дружно возятся у стены рядом с дверью их комнаты. Тех — чуть поодаль, с видом скучающего эстета на высокодуховной выставке, смотрит на стенку рядом с дверью. Ритэ, пританцовывая на месте от нетерпения змеисто шипит зажатым в тонких пальцах баллончиком. Время от времени его встряхивает. В пузатом железном брюхе барабанит металлический шарик, отковыривая пигмент от жестяных стенок, и выплевывает его прицельной струей сжиженного зарина на безликую белизну стены, упоенно ее уродуя. — Что тут за арт-хаус во все поля? Вандализмом занимаетесь с утра пораньше? — озадаченно вопрошает всклокоченный, весь в мокрых пятнах Эм. Тех ему радостно лыбится, по-братски машет худой, локтеватой рукой, едва тот оказывается рядом, второй дланью указывает на сестру, бьющуюся в припадке неудержимого творчества у двери. — Это, мой несмышленый друг, шестерёнка! И не поймешь так сразу о Ритэ ли он, о их слаженном братско-сестринском симбиозе, или о корявых, сине-малиновых линиях на стене. Эмерих озадаченно что-то мычит, склоняет голову на бок, потом на другой, смотрит на цветастую загогулину и так и эдак. — Где? — так и не доглупав, вякает, удостаиваясь от ангелочка Теха презрительного фырканья. — Подожди! — вкрадчиво обещает он, и оба, так и зависнув у стенки, терпеливо ждут. Криво крашенная в синий, потому пятнистая, как небывалый, лазоревый жираф, мелкая и дерганная, высунув кончик языка от усердия, Ритэра всё так же болтает баллончиком. Одним, затем другим. Всё также шипит краской и ведет линию за линией, завершая начатое. Вскоре, на безликой, хлорированной белизне и правда проступает шестерёночное колесико. Оно топорщит ровные зубья своих боков, переливается из синего в токсично-малиновый, того и гляди захрустит куда-то вдаль, укатится, искать с кем бы своими зазубринами сцепиться, загогулиться, склеиться в один, работоспособный механизм. — Эм… — озадаченно мычит Эм, когда на него прицельно сошлись пытливые взгляды брата и сестры, явно ожидая похвалы и воплей благоговения. — А нахуя? Логичный по своей сути вопрос парочку технопатов повергает в ступор. Вполне вероятно подобными бессмысленными задачами они не озадачивались отродясь, никогда, ни разу. И правда ведь, глядя на Теха и его сестру, ясно и слепому, что вопрос «нахуя» их светлые головы не посещает ни под каким соусом. Эти двое могут долго и нудно придумывать «как?», «когда?», «что?» и «сколько?». Но «нахуя?» — это не к ним и не по-ихнему. Парочка технопатов, особи истово деятельные. А истинная деятельность размышлений на тему: «зачем?» и с «какой целью?» не терпит принципиально. Она от них бежит, как Лот из Содома. — Ну… — неуверенно тянет Тех. — Чтобы все знали что мы тут живем. Вдруг кому что починить надо. — Допустим, — неуверенно соглашается Эмерих. — А без этого не знают? — Ну, а может кто новенький? — Так новенький я, и я тут живу. — Ну… — опять мнется технопат, и ему на помощь приходит сестра, пряча баллончик в бездонный карман штанов, где-то на уровне острых коленок, сцапывает Эмериха за мокрый локоть и тащит вместе с братом на буксире в глубь бункера. — Эф вчера мне сказала как-то обозначить свою комнату. Мы обозначили. Всё. Не сношай гипоталамус. Эмерих нехотя кивает. Возможно какая-то логика тут и есть, сугубо технопатская, особенная, непонятная простым смертным логика. — А почему шестеренка? — Потому что Омниссия! — возмущается синяя. — Слава Омнисии! — вторит ей брат и Эмерих от греха подальше решает расспросы прекратить, пока не выяснилось, что нелегкая забросила его в одну комнату с сектантами. Так, бодрой троицей, они добрались до столовой. Подземное общество одаренных на всю голову господ только начало сновыгать по просторному залу, с низким потолком и окошком раздачи в дальнем углу. Из него призывно веяло чем-то вкусным и кофе. Эмерих, только теперь почувствовавший насколько проголодался, красноречиво сглотнул. Тех и Ритэ, не сбавляя оборотов, направились к вратам продовольственной Вальхаллы. Оттуда высунулась медно-русая, растрепанная голова, одарив пришлых улыбкой Безумного Шляпника. — Тал, тут Искорки притащили наше свежее мясо! — жизнерадостно гаркнул парень в глубь кухни и там что-то громыхнуло, заматерилось, вспыхнуло. Отправленный в вопящего парня сгусток пламени вхолостую разбился о непроницаемый, радужно перекатывающий внутри себя мыльную пленку, пузырь. Только искры брызнули во все стороны и растрепанный неформал счастливым жеребенком заржал. — Тал, солнышко-заинька, не надо так бурно реагировать. Люди хотят хлеба и зрелищ. И зрелища, твоими стараниями, уже были. Давай жрать что-нибудь! Пока опять кухонный комбайн не набросился на нас, желая намотать потроха на венчик миксера, — подмигнув троице голодающих, развеселый экстремал, шепотом добавил. — Сейчас всё будет, Талия только кажется страшной. На самом деле она сущий ангел! — Это ты у меня сейчас будешь ссущим, если не прекратишь трепаться и не начнешь мне помогать! — Гаркнула высоким, звонким голосом «солнышко-заинька» и растрёпыш ускакал веселым козликом делать, что там от него требовалось. Ритэ умиленно лыбилась, показывая ямочки на щеках. — Вот это я называю настоящие здоровые отношения, — мечтательно протянула она, и Эмериху стало немножечко страшно, от попытки представить, что в понятии синей могло считаться отношениями не здоровыми. Впрочем, Томазо вернулся через пару минут, протолкнув в окошко груженый тройной порцией поднос, опять подмигнул собратьям, пока за его спиной всё булькало, коптилось, резалось и перемешивалось под тихое насвистывание рыжей пироманьячки. — Вот, в честь новенького вам двойной десерт. Тал расщедрилась на блинчики. Кушайте, не обляпайтесь. — Спасибо, Томми. Талие привет, — радостно прощебетала Ритэ, за всех троих сразу. И они утащили добычу в дальний угол, лавируя среди пустующих по большей степени столиков. — А эти двое всегда на кухне дежурят? — без особого интереса спросил Эм. — Нет, ещё есть Луи и Хелен. Ты сразу заметишь разницу. Когда на раздаче стоит Луи жрачка сама по воздуху каждому на стол прилетает, и из съестного в основном рыба и овощи. Хелен заведует гидропоникой и желобами с карпами. Надо будет тебя туда сводить. Это нижние ярусы, там, где стоит турбина на подземной реке и геотермальные стержни. Закольцованная система очистки, пропущенная по резервуарам с рыбой — полностью начинание Хелен. Зато теперь у нас всегда свежие овощи и карпы. При учёте, что добывать пищу на такую ораву довольно сложно, крайне полезное дело. Они расселись за выбранным столиком. Ритэ растолкала каждому под нос его порцию, сама зарылась мордашкой в чашку парующего кофе. — Луи - это тот телекинетик в черном, да? — уточнил Эм. — Угу. А Хелен такая хмурого вида, высокая и худая дамочка, с серыми волосами ниже лопаток. Она из умников. Обычно таких на базе не оставляют, но мадам где-то пресекалась с нашим Луи, когда тот ещё был копом, и они вроде как привыкли работать вместе. Ну мистер Телекинез и уломал не отправлять по сути своей не боевую тётеньку нахрен из бункера. Эф оставила эту гениальную зануду. Потому что Луи крайне полезный хрен. А Хелен оказалась ещё полезнее. Такой себе карманный гений с комплексом перфекциониста и желанием все упорядочить. Благодаря ей теперь у нас у всех есть свежие помидорки. В подтверждение своих слов технопат наколол на вилку рубиновый, сверкающий гладкими боками черри, отправил в рот и сочно, чавкая, захрустел им. Постепенно столовая наполнялась людьми. Пришла парочка Гуттенбергов, о которых Эмерих был заочно наслышан. Спутать их с кем-то оказалось сложно. Блондинистая, вся из себя холеная и утонченная девушка, притиснутая к боку узкоглазого, хмурого, злобно на всех зыркающего амбала, у которого по шее и рукам ползали черные узоры, словно откормленные угольные черви, было решительно нельзя. Брат с сестрой тоже уселись в углу, за соседним от занятого технопатами столиком. Эмерих с интересом наблюдал за попытками блондинки переложить на тарелку брата большую части своей еды, и его ответные, полные возмущения, выселения несанкционированной добавки обратно. В конце концов с кухни выполз недовольный Томазо, под вспышки огня и напутственные крики своей подружки, ссыпал в миску недовольного азиата гору жаренного мяса, прям поверх всего что там уже было и с кислой мордой лица укатил обратно, туда, где его ждал обожаемый огнедышащий дракон. За всем эти цирком Эм почти забыл про еду. Пока желудок сам не напомнил о зияющей внутри него пустоте голодным урчанием. Так что парень принялся споро работать вилкой, закидывая в себя овощное рагу и куски перемороженного и потом поджаренного мяса. Судя по цвету — говядины. Судя по обилию специй — по-мексикански. Под самый конец сытного и полного новых впечатлений завтрака в столовой показался высокий и стройный, потрясающий смолистыми кудрями Ал. Лицо местного пугала Эмерих видел впервые и оно было… Неожиданным. То что разномастные глаза на смуглой, оливковой коже будут крайне заметными Эмерих мог предположить. Левый — бледно серый, правый — угольно черный, до полной непроглядности. Но вот само лицо. Алулим оказался старше, чем думал Эм. Высокий, с серебристыми переливами голос в первые минуты знакомства казался почти мальчишеским. На поверку же парень оказался не младше самого Эмериха. Может, даже на пару лет старше. И он был оглушительно красив. Слишком красив для злобного ублюдка рвущего людей на куски. Слишком красив для парня. Даже для девушки слишком красив. Обрамленное угольно-черными, крупными локонами лицо поражало той холодной, геометрически выверенной красотой, которая присуща только статуям, мёртвым картинам, светящимся золотом витражам. Точёные черты, смуглая, гладкая кожа. У Алуима были тёмные, выразительные губы, сейчас плотно сжатые в суровую линию. Чёрные, крылатые брови, зловеще расправившие гагатовую тьму над разномастными глазами и высокий, благородный лоб. Лицо без единого изъяна. Точеный профиль. Раздающаяся в ширь трапеция торса, сходящаяся к узкой талии. Парень смотрел на всех неодобрительно, словно ожидал какой-то подлянки. Сжатые в костистые, тяжелые кулаки, руки свободно висели вдоль стройного, отлично сложенного тела. Он оглянулся по залу, что-то для себя подметил и прошел к окну раздачи, где ему выдал двойную порцию ошарашенный Томми и явление местного чудовища народу закончилось. Алулим унес еду с собой, тихо прикрыв дверь. Только после этого столовая взорвалась звуком, загудела на все лады, зашептала, зашушукалась. Безучастные к одиноко слоняющемуся члену триумвирата остались только влюбленные до малиновых соплей инцестники, как раз голова к голове что-то свое воркующие за соседним столиком. Тех удивленно проговорил: — Видели? Ал один жрать пришел. Охереть… — А что такого? — не въезжая в местные порядки, поинтересовался Эмерих. — Да хрень полная, — уже по обыкновению, вместо брата ответила Ритэ — Его никогда одного не отпускали по базе бродить. Либо он слонялся тенью за Эф, либо Лем ненавязчиво за этим шизофреником сновал сам. А чтобы с самого утра этот псих пришел жрать без конвоя? Да не иначе последнее лохнесское чудовище в луже утопилось. Чудеса. — Ну… — обрадовался такой теме Эм, намереваясь выложить друзьям безрадостные новости про эмпата. — Лем сейчас точно ни за кем присматривать не сможет. Там за ним самим надо присмотреть. Мужик в таком состоянии, что проще добить чем вылечить. Технопаты встрепенулись, нашоршили уши, дружно уставились на Эма. — В смысле? — недоверчиво вякнул Тех, требуя развития темы. — В прямом, — буркнул Эмерих, понижая голос до шепота. — Я его встретил в коридоре, когда гулял. Его погрыз умай, а Ал ножом плечо проковырял. И все шарахаются. Потому что ваш мистер Приведение на допросе слыгался с этим сраным умаем. Они теперь типа пары. И у Лима на этой почве потек чердак. Он поперся в камеру к грею и они там явно не Сенеку с Геродотом декламировали. Как раз после этого достойного пера Шекспира и Юнга с Фрейдом деяния я его и выловил. Кое-как дотащил до его комнаты, но там совсем дела безрадостные. Надо бы к нему медика пригнать, пока не окочурился. А вокруг все так к этому относятся, словно вчерашний босс живьем младенцев жрёт и котяток свежует голыми руками. Короче, если ему не помочь, мужик загнется ещё до того, как ваш злобный команаднте и её злобный психопат-красавец добьются своего от пары этого блаженного. Не знаю как вы, я собираюсь найти медпункт и притащить к страдальцу какого-то слугу Эскулапа, пока не пришлось искать каппелана и устраивать тихие подземные похороны. Тех пришибленно моргал, переваривая информацию. Ритэ потрясенно присвистнула. — Вот оно как. Теперь понятно чего это троицы нашей почти не видно. Разлад и раздрай в вершинах руководства. Это хреново… — Может мы лучше того, не будем лезть, — осторожно поинтересовался Тех, скосив на сестру светло-голубые, ясные глазенки. Синяя неодобрительно нахмурилась. — В смысле не будем? Тебе напомнить, кто тебя прикрывал от расправы, когда ты Ала конченной зверюгой обозвал? Или кто нас отмазал, когда Эф пыталась вместо генератора заюзать? Не??? — Блин… — досадливо поморщился парень, нехотя ковыряя салат у себя на тарелке. — Но ведь умай… Да и лезть в разборки этой троицы последнее дело. Пришибут и не заметят. Ритэ зло сощурилась, наклонилась чуть вперёд, буравя брата серо-голубыми, арктически холодными глазами. — Знаешь что, можешь ничего не делать. Я сама! Сейчас доем, пойду в медпункт и всё решу. А ты сиди и трясись над своим благоразумием. Думаешь, это нормально оставлять кого-то из своих подыхать в одиночестве, только потому что у паскудного грея что-то в голове перемкнуло? — Ну так Эмерих сказал что Лем и сам… — Да плевать мне, что он сам! — неожиданно зло и уверенно гаркнула мелкая, синяя пигалица. — Он один из нас. Он над всеми трясся и опекал. А когда случилось дерьмо, все разбежались кто куда горазд, как от прокаженного. Сам он, не сам, меня не колышет. В конечном итоге каждый имеет право трахаться с тем, кто ему по душе. Вон те двое шпилят друг друга по черному и не стесняются, хотя брат с сестрой. Ал по началу тоже знатно погулял по бабскому составу бункера. И никого не волновало, что добрая половина одноразовых пассий потом ходили все в слезах и соплях когда наш Донжуан поехавший их бросал. А стоило Лему, добрейшему, безотказному, все понимающему Лему, разок оступиться и всё, списываем его, пусть дохнет в своей конуре, найдем нового, так что ли? Больше всего офигели всуе помянутые Гуттенберги, как раз что-то свое в обнимку обсуждающие. Две пары заинтересованных глаз пытливо осмотрели разошедшуюся в праведном гневе Ритэ, перекачанный азиат легко пожал тяжелыми плечами и вновь склонился к сестре, бережно придерживая ту за острые, эльфийские плечики. Кажется хоть эти двое на подобные выпады в свою сторону не реагировали. По крайней мере пока не совались к ним слишком близко. Эмерих с облегчением вздохнул, потом сжал предплечье синей, чувствуя, как её злость и раздражение кипятком продирают по позвонку, просачиваются под кожу и там залипают горячей, смолистой смесью, щедро сдобренной задушенным в зародыше страхом, морщится, шипит сквозь зубы, но настойчиво требует внимания к своим словам. — Ритэ, уймись. Никто не будет оставлять его на произвол судьбы. И он там глядишь не сдохнет. Всё решим. Не ори так. Технопатка согласно кивнула, выкрутив свою руку из ненавязчивой хватки, разрывая контакт. — Хорошо. Доедим и пойдем врача искать. Тех обреченно вздохнул. — Ладно, я с вами, придурки. А то ещё наворотите дел, без гласа адекватности рядом. Сестра смерила херувимистого Теха скептическим взглядом. — Это ты то адекватности глас? Уж скорее я начну индусский код кодить, чем в тебе адекватность проснется! — Ой, вот не начинай. Не я ж спешу вляпаться в эпохальное дерьмище, заступаясь за умайского любовника? Святые диэлектрики! Да ты хоть представляешь, что у них там случилось? А где Эф? А что сделает с нами Ал? И какого фига им всем надо от умая? Притащить его на базу было не самым разумным решением, не находишь? Ритэ опрокинула в себя остатки кофе, скрипнув металлическим стулом встала, собирая на поднос пустые тарелки. — Пофиг, Тех, есть вещи которые надо делать правильно, несмотря на последствия. Ты вот притащил к нам неизвестного парня, потому что помогать новичкам правильно. А я не собираюсь оставлять в беде мужика, который был добр к нам. Тебя никто участвовать не заставляет. Можешь пойти в комнату и подождать. Луи вроде бы радиоприемники на складе нашел и собирался нам перепроверку притащить. Вот и займешься. Тех тоже встал, сердито отряхивая крошки с ладоней. — Нет уж. Сама ты туда не пойдешь. Вместе валим. Правильно, неправильно, а там где замешаны умаи всегда начинается какая-то эпохальная срань. Пошли, Эмерих, присмотрим за этой блаженной Терезой, пока она и к треклятому пришельцу со своей правильностью не сунулась. И они пошли. Молча, хмурясь друг на друга. Теперь уже втроем предчувствуя надвигающиеся беды, пошли. Потому что все иные варианты развития событий были ещё хуже. Прочь из столовой, по змеистым кишкам коридоров, мимо оживающей, спросонья заторможенной толпы повстанцев, мимо скрипучих, тяжелых дверей, мигающих лампочек, выцветших указателей и суетливой людской возни. Пошли искать врача. Пошли спасать Лема, который скорее всего спасению не обрадуется. Альбинос выглядел как человек со всем смирившийся и желающий только покоя. Возможно вечного. Эмерих тоже много чего хотел. Домой, например. И чтобы умаи никогда не прилетели. Но реальности на желания мелких людишек всегда было плевать, и оставалось только ловко от этих плевков укорачиваться. Где-то на середине пути технопаты помирились и принялись во всю лопотать на какие-то свои технопатские темы, в которые Эм принципиально не въезжал, предпочитая помалкивать и глазеть по сторонам. Сейчас его больше всего настораживал снующий без присмотра Ал. Если он в своего ближайшего товарища нож сунул, что он может сделать с ними? Что он может сделать вообще? И куда делась не вышедшая завтракать веснушчатая босс?