Фиолетовые небеса

Взгляд с трудом фокусируется. Потолок плывёт, танцует, идёт резиновыми волнами, утекает куда-то в сторону, стоит хоть на мгновение отвести взгляд. Ртутные панели, светящиеся трубки ламп всё пытаются оторваться от привязи кабелей, превратиться в лопасти гигантского пропеллера, пуститься в пляс, начать наворачивать круги по белизне потолочного плеса. Но лишь дёргаются, как забагованное изображение в древней компьютерной игре. Эмерих с трудом раздирает пересохшие губы, хрипло выдыхает в никуда: — Пить… И получает в ответ тишину. Спустя несколько долгих минут над ним появляется лицо, лакмусовой реакцией проступает на фоне потолка. Вполне знакомое. Врач, которого Ритс волоком тащила к Лему. Мужчина сухо ухмыляется, держа в руках наполненный желтоватым раствором шприц. — Очухался? Ну, привет, герой. Долго тебя пришлось приводить в чувство. Сейчас вкачу ещё немного препарата, и отправимся на свидание. Полное игнорирование его просьбы наталкивало на нехорошие мысли. Эскулап решил отыграться за свои беды на единственном доступном члене бедовой троицы? Где остальные? — Тех? Где Тех? Вместо ответа руку обжег укол. Стальное жало прокололо кожу, впрыскивая в мышцы желтоватую дрянь. Эмерих шипит, пытается дёргаться, но ремни плотно держат, намертво приторочив его к койке. Он никогда не любил эти железки, которые втыкают в тело больным, и не очень. Боль, тем не менее, сейчас казалась какой-то далекой и притупленной. Словно ненастоящий. Не его. В голове всё путалось. Разум увлечённо пытался свернуться в идеальную спираль наутилуса и экстренно окаменеть. Не такое уж плохое решение, если здраво посмотреть на ситуацию, в которой он оказался. — Сбежал страдать. Его синяя сестрёнка не вернулась из этого пекла. Парню не до тебя, если ты об этом. Скупой, лишенный любого намёка на злорадство, ответ вгрызается в уши, как плотоядный червь, пожирая всё внимание, заглушая остальные мысли. Эмерих замер, не почувствовав даже, как игла покинула его тело. Ритс не вернулась. Подобная мысль казалась крамольной. Память услужливо воскресила последние воспоминания с сероглазой непоседливой Ритерой, их возню с братом по утрам, беззаботные разговоры в системе вентиляции базы. И поверить в её смерть становилось ещё труднее. Такие ведь не умирают. Они слишком настоящие и живые, чтобы перестать существовать где-то за кадром, потухнуть яркой неоновой вспышкой под пятой проклятых пришельцев. Исчезнуть, оставив после себя лишь горсть воспоминаний. Сколько ещё сегодня умерло? Увиденное собственными глазами во время штурма запоздало и с натугой оформлялось в громовое осознание: их убивали. Таких же как он, совсем ещё не взрослых, многого не повидавших в своей жизни, не успевших ни черта. Убивали, потому что они сами туда сунулись. Стоили высокие цели такой расплаты? Достигли они хоть чего-то в итоге? Вместо ответов медик со скрипом выкрутил какие-то шестерёнки под его койкой, поднимая её часть, опуская другую. Теперь Эмерих в своем прокрустовом ложе уже сидит, всё также опоясанный ремнями. Искалеченная рука прибинтована к торсу. — Ну что, поехали? Нас уже все заждались. Толкая перед собой каталку, врач покинул медицинский блок. За дверью их встретила пара молчаливых военных. Суровые ребята в поношенной одежде цвета хаки. Оружие. Каменные лица. В настоящем бою они годились лишь как пушечное мясо. Ритера стоила сотни таких, как они. Эмерих сжал губы в тонкую, бледную линию. Жалость к умершей Ритс оказалась куда ярче, чем опасения за собственную шкуру. По крайней мере пока. Конвой сопровождал по безлюдным, траурно-пустым коридорам врача и его пациента. Вокруг по углам залегла траурной пылью тишина. Никто не бегал, празднуя победу. Никто не радовался возвращению домой. Эмерих сидел, вжимая затылок в скрипучую резину койки-трансформера. Мягкая, тугая и холодная, как чья-то мёртвая, натянутая на металлические кости кожа. Ритс мертва. И ему самому, непонятно сколько осталось. Рука, перетянутая бинтами от кончиков пальцев до самого плеча, глухо пульсировала болью. В голове как-то не умещалась перспектива её лишиться. И эта задушенная препаратами боль сейчас успокаивала. Возможно, всё не так плохо. Возможно, её не ампутируют. Куда они едут, стало понятно лишь, когда на горизонте замаячило ещё четверо вояк. По двое с каждой стороны от массивной серой двери. Её распахнули перед каталкой, впуская процессию в длинный бетонный коридор. Ещё одна дверь поменьше, в веренице сестер-близнецов, точно также охранялась. За ней Эмерих, с ужасом, увидел залитое киселистым белым светом помещение. Квадратная камера с металлическим креслом в центре. Троица одарённых у стены и пленник, прикрученный к своему трону имени Джона Кофи точно так же, как Эмерих к каталке. Не шевельнуться. Не сбежать. Можно только трепыхаться мухой в силках паутины. Увидев гостей, умай дернулся, отчаянно зарычал, срываясь в оглушающий, звериный вой. Разинув клыкастую пасть, раззявив нижнюю челюсть надвое так, что хелицеры выдвинулись вперёд, сверкая покрытыми слюной клыками. Алулим сделал шаг вперёд, с размаху ударив по бледно-серому лицу коммандера. Что-то сухо хрустнуло. Вывернутый под неестественным углом хелицер пришельца прорвал щёку, выплёскивая на обтянутую металлической тканью грудь сгустки тёмно-фиолетовой крови. — Заткнись, урод! — стряхивая с костяшек собственную кровь, припечатал ручной монстр предводителя, быстро вернувшись к Эфемериде, вытирая на ходу рассечённый клыками кулак о свою серую футболку. Мягкая ткань охотно впитывала алое. Расцветала кляксами. Эфемерида наблюдала за всем происходящим с нечитаемым выражением. Пустым и холодным, как камера морга. Когда Алулим оказался рядом, перехватила его руку за запястье, сжав и потянув на себя, вынуждая согнуться, ссутулиться над ней квадратным абрисом напряженных плеч, прислушаться, занавешивая идеальное лицо слипшимися от пота чёрными волосами. Что-то тихо зашептала ему на ухо, словно здесь никого кроме них нет. Словно происходящее — игра. Глупый фарс, свидетелем которого Эмериху приходится быть помимо собственной воли, по какому-то недосмотру, ошибочно. — Зачем? — плохо выговаривая слова, прохрипел пришелец. Разодранная щека непрерывно сочилась неестественной тёмной кровью, светящиеся парой инфернальных огоньков глаза неотрывно смотрели на второго пленника этой пыточной. — Ему нужна помощь. Не здесь! Не так! Чёртовы эндемики, с вашей немотивированной жестокостью! Он же один из вас! Эфемерида вышла из-за плеча своего цербера, не глядя на Эмериха, заговорила. — У любой агрессии есть свои мотивы и цели. Да, он один из нас. Но чуть ранее, в этой же камере, на таких же правах находился не какой-то почти незнакомый парень, а человек, ставший мне семьей, поддерживающий и оберегающий меня всю сознательную жизнь. Так что смутить нас своими воплями у тебя не выйдет. Цель, к которой мы стремимся, стоит любых жертв, даже если придется пожертвовать кем-то из своих. Мы это сделаем. Потому что вы не оставили нам выбора. И ты это должен знать лучше других, коммандер. Килгор устало мотнул головой, длинные хи в металлических кольцах хлестнули по плечам и шее. Он не мог полностью закрыть рот. Нижняя челюсть так и осталась разломанной напополам, вывернутый из сустава хелицер торчал под тошнотворным углом. — Чего вы добиваетесь? Даже если я отдам приказ о свертывании колониальной программы, никто его не исполнит. Флот просто изберет нового коммандера, и всё останется, как было. Но вы, поплатитесь за содеянное. Разве мы были излишне жестоки? Разве хоть чем-то наши методы походили на то, как вы сами ведете войну с себе подобными? Эфемерида стояла, скрестив руки на груди, миниатюрная, с ореолом медных кудрей вокруг головы. Вздёрнутый нос, веснушки на лице, она никак не походила на сурового лидера сопротивления. Даже в своей черной водолазке, натянутой до самого подбородка. — О, я это знаю. Но вот о чём умалчивают ваши инструментарии, разбросанные по планете. Щедро вливающие в умы обывателей выгодную вам ложь, колонизированные вами миры, что с ними случается? Как долго они существуют под вашим гуманным и милостивым руководством? Почему нет никаких данных о планетах колонизированных больше тысячелетия тому? Вы ведь начали экспансию задолго до этого. Так, где истории о процветающих колониях, вышедших в космос? Где чужеродные представители в вашем флоте? Только умаи. Никого более. Все истории обрываются слишком быстро. Что происходит с захваченными планетами, коммандер Килгор Мор? Эмерих наблюдал за всем со стороны. Его никто не спрашивал и не требовал вмешательства. Только огромный серокожий умай тяжёлым немигающим взглядом одержимого смотрел на него куда чаще, чем на Эфемериду. И молчал. Пытаясь сжать изувеченные челюсти, молчал, глотая собственную кровь. — Нечего ответить? Зато я знаю. Знаю, какое будущее нас ждёт, если позволить вам всем и дальше здесь находиться. Вырождение. Вы как пиявки высасываете из мира соки, воруете кровь, силу, развитие. Поглощаете самых перспективных представителей вида. А затем не очень перспективных. А после них, просто здоровых и способных к репродукции. Мир, обеспеченный медикаментами, едой и развлечениями, продуцирует для вас биологический материал какое-то время, а затем вырождается, и, бросив скатившихся в первобытный строй маргиналов, вы улетаете дальше, искать ещё одну планету, которую нужно непременно спасти от собственного прогресса. Пока эндемики не вышли в космос, пока не развились достаточно, чтобы дать отпор. Килгор вскинул голову, горящие безумным пламенем глаза на грифельной коже зло вспыхнули, полные негодования. — Это не так. Ваш вид мог уничтожить себя, и привести к коллапсу всю систему! Ваших знаний недостаточно для безопасной работы с антиматерией. Вы стояли на пороге планетарной катастрофы! Оглушающий фарс накатывал как прибойная волна, вминая Эмериха в его подстилку, в скрипучую резину койки, в ребра металлических труб и шестерёнок. Хотелось вопить. Не от боли, а от неправильности всего происходящего. От невозможности хоть что-то изменить. Его поймали, заперли в этой камере, вместе с толпой ненормальных. — Правда? Тогда я могу тебя удивить, — ответила пленнику Эфемерида, отдавая кивком приказ покрытому шрамами блондину. Он массивной, изуродованной временем статуей стоял ближе к двери, никак не принимая участия в полемике. Грубое, разлинованное рытвинами лицо выражало странную смесь отчужденности и отвращения. Словно происходящее не касалось безымянного человека, не трогало, лишь перманентно раздражало. Он искоса глянул на Эмериха, поджал рассечённые глубоким шрамом губы, толкнул металлическую дверь, впуская ещё одно действующее лицо этой фантасмагории. Ещё один блондин, загорелый, словно его коптили под полуденным зноем испанской Ривьеры лет сто, белозубо скалясь, вплыл в камеру, неся перед собой металлический цилиндр, толщиной в человеческую руку. Распахнутая клетчатая рубашка, обнажала сухую, оплетённую мышцами грудь. Чернильные кляксы татуировок складывались в погребальные пиктограммы египетских иероглифов, траурные маски мёртвых жрецов, остроухие головы Анубисов. Пара больших скарабеев катила чёрное солнце прямо на уровне солнечного сплетения, замерев в своем бесконечном движении. — Привет, крошка. Мбоси передавал вам свои поздравления, — лукаво скалясь, словно змей-искуситель, давно обокравший все заповедные сады и продавший запретные плоды втридорога, белобрысый подошел к Эфемериде, не замечая пары связанных пленников, недовольного взгляда привратника в шрамах, и откровенно ненавидящего - Алулима. — Открой кожух, Медисон. Нашему гостю нужны более веские основания для сотрудничества, чем угроза жизни его пары. Эмерих с запозданием понял, речь о нём. О его жизни. О его связи с этим уродом, избитым и изувеченным в застенках сопротивления. Революция на Земле не меняла своей личины никогда. Лозунги, благие цели, а за кулисами всегда кровь и звериная жестокость. Умай глухо зарычал, булькая сиреневой кровью, подался вперёд, насколько позволяли вывернутые назад массивные руки, переводя горящий немым упреком взгляд с Эмериха на новоприбывшего. — Это я запросто, — поддакнул Медисон, нажимая на верхней крышке цилиндра пару кнопок. Кожух с шипением раскрылся, являя мутное окошко голубоватого света. Эмерих с недоумением смотрел, как в цилиндре изгибаются тусклые голубые линии, огибая область в центре. Те, что оказались слишком близко от аномалии, погружались в неё, чтобы исчезнуть. — Нам пришлось изобрести способ, наглядно продемонстрировать наличие в магнитной ловушке антиматерии. Её массы достаточно, чтобы уничтожить всю базу. Но это далеко не всё, чем мы на данный момент располагаем. Даже не сотая часть. Голос Эфемериды, спокойный и вкрадчивый, растекался по камере киселем, конопатя уши. Эмерих смотрел на неё, пытаясь понять, о чём сейчас речь. Зачем повстанцам антиматерия? Почему его это должно беспокоить, когда до собственной смерти рукой подать? — Глупые детишки… — глядя на капсулу в руках Медисона, выдавил с бульканьем Килгор. — С чем вы играете? Ради чего? Чтобы доказать, что мы зря проделали весь этот путь? И как только смогли провернуть всё в своих норах? Эфемерида пожала плечами. — А у нас был выбор? Стать подпиткой вашей увядающей расы или рискнуть всем, что осталось? Как по мне гораздо гуманнее уничтожить всех одним махом, вместе с вами, чем позволить высосать соки из человечества и бросить загнивающую Землю с горсткой вырожденцев на борту. И вот, что я предлагаю. Очень простой выбор. Либо ты связываешься со своими подчинёнными и передаешь мои слова дословно, либо ампутацию искалеченной руки твоей пары мы проведём прямо здесь и сейчас. Без наркоза. Позволив тебе насладиться процессом и всеми последствиями своей несговорчивости. Врач рядом с каталкой Эмериха, словно только этого и ждал, достал из-под койки-трансформера металлический кейс. Уложил его на колени Эмериха, раскрывая так, чтобы умай мог увидеть хранящиеся внутри пилы и резаки, скальпели, шприцы и ампулы с безымянными препаратами. — Учти, Джон специалист по полевой медицине, свое дело знает, но возможность заражения всё равно остается. Да и сердце парня может не выдержать нагрузки. Так что хорошо подумай, согласен ты с нами сотрудничать или дальше будешь упрямиться. Эмерих молчал. В ушах стоял глухой шум. Взгляд сам вцепился в лицо пришельца бульдожьей хваткой, пытаясь высмотреть в окровавленной клыкастой роже свой приговор. Он не пойдет на предательство своего вида. Не решится. Это не синеглазый умай-тэ, слишком неопытный, чтобы оценить последствия своих действий. Даже если его тут будут на запчасти растаскивать, коммандер на сделку не пойдет. Было что-то в грубых, словно выточенных из базальта чертах такое, что отрицало сентиментальность, мягкотелость и способность поставить свои чувства выше интересов остальных на корню. Он это знает. Точно знает. Где-то сейчас должны зазвучать сирены, подумалось вдруг, словно вспышка чужого воспоминания в мозгу. Красные, мигающие огни и беготня вооружённых людей по металлическим коридорам. Лающие приказы из громкоговорителя. Одно единственное слово на повторе сквозь вопли сирены. Эвакуация! Эмерих мотнул головой, прогоняя наваждение. — Для этого я был вам нужен? Чтобы вскрыть перед командиром чужаков? — на удивление спокойно, осипшим, наглухо обдолбанным голосом, поинтересовался он. На косой взгляд своего пленника, Эфемерида недовольно насупилась. Не нравится когда озвучивают очевидное? Эмерих ухмыльнулся, почти с таким же звериным, обречённым весельем, как это умел делать Ал. — Можно приговорённому к смерти последнюю сигарету? Предпочитаю подохнуть с никотином в крови, ёбаные вы двуличные ублюдки. В ответ никто не бросился искать по карманам пачку. Даже не шелохнулся. Эфемерида вскинула коронованную пламенем голову, сверху вниз глядя на взъерошенного воинственным воробушком Эмериха. — Если тебя это успокоит, чуть ранее на твоем месте был самый дорогой для меня человек. Тот, кто меня вырастил, провел через ад, не дав свихнуться. Неважно кем придется пожертвовать. Мы должны выиграть. Или я уничтожу всё к чертям! Это лучше, чем медленно деградировать, подпитывая этих уродов! Эмерих кашлянул, наблюдая за тем, как Джонни надевает резиновые перчатки. — Это ты про Лема? По-моему, миссию не дать тебе свихнуться, он провалил с треском. Может, просто отрежете мне голову и подарите этому уроду? К чему полумеры и игры в четвертование? Было почти не страшно. Обречённость, давившая с того момента, когда он впервые увидел сверкающие фиолетовые глаза сыграла злую шутку. Эмерих просто хотел, чтобы всё закончилось. Чтобы этот дурдом достиг своего апофеоза и оставил его в покое. Даже если этот покой будет вечным. Джонни взял скальпель, вопросительно уставившись на босса. Ещё до того как Эф успела отреагировать хоть как то, умай заревел на всю камеру: — Нет! — Харкая кровью себе на колени, пытаясь приблизится к своей паре настолько, насколько позволяли путы. Эмерих дернулся в ремнях. Рука заныла, даже сквозь блокаду убойного количества препаратов. Перед глазами запрыгали белёсые тени и светящиеся искорки. В комнате, битком набитой ублюдками, готовыми пустить его в расход, в комнате, где есть чемоданчик с пыточными инструментами и запертая в магнитных полях антиматерия, он по настоящему боится только такого же пленника как сам. Единственного, кто готов на всё для его защиты. Пришельца, глаза которого фиолетовыми огнями опаляют его, полосуют рентгеновыми лучами, просвечивают насквозь, с выражением фанатичного обожания. И это пугает больше, чем смерть. Потому что он помнит эти глаза. Помнит этот страх. Он стар, знаком. Он врос в его кости. Вырос вместе с ним. Страх, и глаза цвета аметистовой зари за толстым, мутным стеклом. — Я всё сделаю, — выдохнул, осунувшись умай. Он опустил лицо, чёрные отростки занавесили окровавленную пасть. — Не трогайте его. Я свяжусь с колониальным флотом и передам ваши требования. Подтвержу наличие антиматерии и ваши угрозы. Не гарантирую, что это убедит совет офицеров принять нужное вам решение, но я сделаю всё, что от меня зависит. А теперь окажите одному из себе подобных помощь! Ему не место в камере. И учтите, если с Эмерихом что-то случится, вы потеряете меня, и никаких переговоров не будет. Подняв лицо, побледневшее до пепельного, перегоревшего в золу оттенка, коммандер попытался улыбнуться, выдавливая из разрыва на щеке черные сгустки крови. — Всё будет хорошо, малыш. Я скоро тебя заберу. Эмерих втянул сквозь сжатые зубы загустевший, горький воздух. В янтарных зрачках плескался испуг. — Доставь его в медицинский отсек и позаботься о стабилизации состояния, Джон, — отдала приказ Эфемерида. — Медисон, прячь капсулу, и свободен. Эмерих ещё успел увидеть, как татуированный блондин засовывает смертоносный цилиндр себе в грудь, в самый центр, где зияла чёрная клякса египетского солнца под охраной божественных скарабеев. Загорелый, расхристанный мужчина улыбался, как безумная собака динго, глядя на пришельца, пытаясь уловить, какое впечатление на зрителя произвела демонстрация его способностей. Дальнейшие события от глаз пленника отсекла дверь. — Ладно, парень. А теперь ты можешь и поспать. Ещё один укол. Эмерих даже не мог сказать, когда и откуда Джонни вытащил шприц. Но в этот раз за возможность сбежать от реальности в забытье он был врачу благодарен.