Фиолетовые небеса

Шаттл напоминал прозрачный рыбий пузырь, подвешенный в пустоте. Он неторопливо плыл вперед, влекомый невидимой леской, все отдаляясь от планеты. Ритс подозревала, что снаружи капсула осталась точно такой же эргономично обтекаемой, увитой складками стальной обшивки, герметичной. Но изнутри их взлетающий к звездам аквариум казался не толще стеклянного елочного шара, в который неизвестный мастер поместил три фигурки. Два монстра и девушка с синими волосами. Сефар за штурвалом лениво проводил руками по изогнутой, постоянно меняющей свои очертания голографической панели. Умай-тэ на его месте, скорее всего, обошелся бы без подобных телодвижений. Заргос сидел истуканом, даже дышал нарочито медленно и осторожно. Их с девушкой окутывала желеобразная, кожистая пелена, оставляя свободными только лица. Стоило Ритс неосознанно захотеть прикоснуться к лицу, разгрузочная сеть ослабила объятия в нужном сегменте, повторяя за человеком неторопливое движение. Она почесала кончик носа. Заправила за ухо выбившуюся облинялую синюю прядь. Успокоилась. Удивительно, как странно могут действовать просторы космической пустоты, тонущий где-то внизу окутанный дымкой шар планеты. Чувствовать себя настолько маленькой и незначительной было ново. И не то чтобы плохо. Присутствие двух пришельцев больше не казалось чем-то важным. Медленно приближающийся, вытянутый силуэт космического корабля не пугал. С ней ведь все еще остались способности. И этот красноглазый ублюдок, судя по всему военный, на ее стороне. В привязанность пришельцев к своим парам Риттера верила. Львиная доля успеха их атаки на наземный штаб греев основывалась лишь на этом. И еще ей хватало мозгов понять: на базе никто пальцем о палец не ударит для ее спасения. Да и в космос загребущие ручонки Эфемериды попросту не дотянуться. Она предоставлена сама себе. И благополучие Тайфаса по-прежнему только ее забота. Над укутанной неоново-голубой дымкой линией горизонта планеты сверкал белым жемчужным светом комок безжизненной материи. Луна. Совсем маленькая, далекая, холодная. Мертвая рыбья икринка в чернильной луже, готовая вот-вот закатиться за выпуклый край Земли. Умайский корабль казался в разы больше спутника, опаснее, тяжелее. Ритс смотрела, как космический кит постепенно заслоняет собой весь обзор, превращается в серебристо-синего левиафана, подмигивает искрами мутных огней. Их шаттл прорвал похожую на мыльную пленку мембрану, медленно опустился на палубу, врос боком в стену, мигом присосавшуюся к поверхности спасательной капсулы, словно голодная пиявка. Ритс, лишенная возможности гипнотизировать взглядом пустоту, задорно подмигивающую булавочными глазками звезд, бельмо готовой укатиться в тень Луны, пространство космоса, настолько огромное, что всё остальное перестаёт иметь значение, нервно вздрогнула, когда Сефар встал со своего кресла. Одеяло защитной сетки втянулось в кресло, почти бесшумно, с едва различимым причмокиванием, выпуская ее на свободу. Закованные в броню руки Заргоса осторожно ссадили настороженного пассажира на пол, и ей пришлось отступить на шаг, чтобы массивный умай-ар имел возможность подняться сам. Небольшой по размерам спасательный шаттл, теперь казался совсем игрушечным, когда пара пришельцев нависали над Ритс. Светлокожие, красноглазые в темной броне. Они ей больше нравились порознь, а еще лучше за пару парсеков от нее. Максимально далеко. Чтобы не видеть этой растерянно-встревоженной, плотно сжавшей жвала физиономии одного и настороженной — другого. — Не отходи от меня, — решил первым нарушить молчание Сэфар и, прихватив Ритс под локоть, пошёл к выходу. Заргос двигался следом, на шаг позади. — Ни с кем не заговаривай. Будут задавать вопросы, предоставь право отвечать мне. Никого не атакуй. Если возникнет опасность, держись позади меня или Заргоса. Ясно? Инструктаж, как перед высадкой на вражеской территории. Подобные поучения точно не успокаивали. — Опасность? В каком смысле? Разве это не ваш материнский корабль? Какие тут опасности? — переспросила Ритера, семеня рядом с умаем так быстро, насколько это было возможно. — В прямом. Насколько я могу судить по обрывкам мыслеобразов, которые перехватил на подлете к крейсеру и информации в содружестве сознаний, коммандер захвачен, флот пока управляется советом офицеров, и даже он не в полном составе. Многие потеряли близких. Пока не понятно до конца, какие потери мы понесли. А ты все-таки участвовала в атаке на стороне врага. Конечно, сомнительно, что кто-то поддастся искушению мстить, но рисковать я не намерен. Пока ситуация не прояснится окончательно, никаких контактов с посторонними. Доверять можешь только мне или Заргосу. Из личной каюты не выходи. Впрочем, оставлять тебя без присмотра мы тоже не будем. Вытянутый, полупустой ангар, больше похожий на трубчатый коридор, расходящийся в конце на несколько ходов поменьше, вывел их к перекрестку. Плавные, текучие линии, обилие тканевых наплывов, сочетаемых с массивными металлическими перегородками, пористыми каркасами и свечением, которое испускают почти все поверхности, наталкивали Ритс на странные мысли. Они словно бродили внутри живого существа. Полипа или гриба. Все эти мембраны и едва уловимое движение внутри стен не внушали доверия. Риттера нервничала, чувствовала, как по волосам пробегает статическое электричество, а сознание само собой пытается нащупать ближайшее скопление технологических узлов. Под кожей космического монстра бурлит и пульсирует электрическая жизнь. Скорлупа стен и пола, как тонкая корочка скрывает бесконечную мощь преобразованной энергии, шевеление металла, мирную спячку высокочувствительных волокон. Ритс могла бы прикоснуться к ним, позвать, разбудить. И все это великолепие встрепенулось бы, сбросило мнимую иллюзию порядка, превратилось бы во что-то, в кого-то. Сознание нарисовало гигантского дракона, разворачивающего радужные крылья, прорывающего остроклювой головой куколку корабельной обшивки, как бабочка ставший слишком тесным кокон. Это было бы красиво. Стать частью собственноручно сотворенного хтонического техномонстра — не самый лучший выход. Тем более, управлять им Ритс не сможет, да и не переживет, скорее всего, превращение. Но как последняя мера, возможность красиво самоубиться, прихватив с собой побольше греев, вполне сгодится. И главное не задумываться, хватит ли ее силенок на подобное. И не обращать внимание на то, что шагающий рядом умай-ар, досель просто придерживающий под локоть, сгреб массивной лапищей за плечи, впечатал в свой бок, напряженно сопит, тяжело, с присвистом, так что ноздри раздуваются и трепещут. Скосив взгляд на серовато-белый, рубленый профиль, Ритера поежилась. На видимой ей щеке гладкая складка разъемной челюсти приоткрылась, в трещине плоти поблескивали длинные, острые зубы. Высокотехнологическая, гуманная раса… Ага, как же! Она более чем уверена, что какой-то ушлый прадедушка этого «красавца» жрал своих врагов на поле боя, выбирая кусочки посочнее, довольно урча. А они вот теперь, такие все просвещенные, шатаются по чужим мирам и сеют доброе-мудрое-вечное, попутно отбирая себе понравившиеся трофеи. — Ты не должна меня бояться, — едва различимо на выдохе прохрипел Сэфар, заталкивая Ритс в овальную нишу в стене. Сам встал рядом, загораживая выход. Заргос к этому моменту уже где-то потерялся. И это напрягало. Присутствие настороженно поглядывающего по сторонам техника успокаивало. Его глаза не светились, все внимание не вертелось вокруг пленницы, лицо выражало только спокойствие и легкую обеспокоенность происходящим. Ничего личного, как любят говорить все киношные мафиози. Сэфар своим личным прожигал насквозь, буравил горящими адовым огнем зрачками, как одержимый бесами выплодыш чьего-то воспаленного кошмара. Тонкие черные отростки вместо волос чиркали по броне острыми окончаниями, кожа, как припорошенный золой снег за линией вечной мерзлоты, белесо-серая, гладкая, почти неживая с виду. Массивные надбровные дуги, массивный подбородок и сам он слишком массивный и устрашающий. А Ритс не привыкла бояться. Не за себя. Не таких вот верзил. Мозг привычно смещал фокус на более важные вещи. Например, брат. Как он там? Где? Уже узнал, что она не вернулась? Как с ним поступит Эф и ее не отличающийся адекватностью страшила? Когда за спиной Сэфара растаяла мутно-синяя мембрана, оказалось все это время их укрытие двигалось. Снаружи обнаружился совсем другой коридор, шире и светлее предыдущего, с рядами одинаковых дверей по обе стороны. И никаких опознавательных знаков, надписей, табличек. Совершенно ничего. Наверное, расе телепатов ориентироваться в пространстве куда проще, чем простым смертным. Вот только Ритера с трудом представляла, как сможет найти в таких вот лабиринтах хоть что-то. Сэфар молчал, так и не получив ответа на своё высказывание. В тишине они остановились перед одной из дверей. Точно так же молча в нее вошли, когда преграда отъехала в сторону. Насколько могла судить Ритс, все, что не отделяет внутреннее пространство корабля от вакуума, открывалось более-менее традиционно. А вот шлюзы у этих ублюдков выглядели как гибрид кондома и рыбьей кожи. К подобному будет сложно привыкнуть. Помещение, в котором они оказались, оставляло такое же двоякое впечатление, как и все вокруг. Полусферическое и очень светлое. Молочно-серые стены, белый пол, с выпуклым окном-панорамой, в котором медленно плыл в никуда яркий шарик ее родного мира. Что это жилая каюта стало понятно лишь, когда Сэфар начал снимать с себя броню, методично и ловко отшелушившая с массивной туши целые пласты черного металла, внутри он пульсировал алой начинкой искусственных мышечных волокон, подергивался, потеряв связь с контактной тканью. Секция стены, до этого казавшаяся ровно светящимся монолитом, раскрылась, позволяя уложить в свои точно подогнанные ниши части тяжелого обмундирования. — Можешь пока рассказать, почему я вызываю у тебя столько опасений, — не оборачиваясь, снимая расколовшиеся на две части поножи, проговорил пришелец, стараясь придать голосу максимальную отстранённость. Риттера подошла к иллюминатору. Или экрану, транслирующему изображение в реальном времени. Она была не уверена, что в межпланетном крейсере кто-то взялся бы устраивать такие огромные окна. Нецелесообразно. И глупо. На ощупь поверхность оказалась гладкой и холодной. Ниша уходила глубоко внутрь, вогнутая как линза; облокотившись о край, Ритс затравленно смотрела на сверкающую волнами белых облаков и голубоватой дымки планету внизу. Никаких очертаний материков, огней городов, самолетов. Ничего. Только ярко-синие клочки океана в редких просветах туч. Неужели можно покинуть этот мир навсегда? — Ты серьезно не понимаешь? Я на инопланетном корабле, в компании пришельца, хищного, физически более сильного, свято верящего, что я его идеальная самка и просто обязана нарожать кучу мелких гибридов, во славу выживания вида. Потому что ваши ученые-идиоты распылили какой-то вирус за парсеки отсюда, задолго до моего рождения и облажались. Притом я тебя знать не знаю и знать — что самое важное — не хочу. У меня на Земле остался брат, которого там, скорее всего, заперли в камере, и будут держать непонятно сколько, и непонятно с каким результатом. А ты спрашиваешь, почему я тебя опасаюсь? Обернувшись, чтобы посмотреть, чем занят умай, Ритс уперлась взглядом в его грудь. Сэфар замер в шаге от девушки, внимательно ее изучая багрово-алыми, светящимися глазами. Черный контактный комбинезон, в лабиринте серебристых линий не оставлял пространства для фантазии. — Да, вот об этом я и говорю, — обреченно проворчала Риттера, усевшись на край вогнутого в пустоту иллюминатора, ну или изображающей из себя призмообразное окно ниши, тут как посмотреть. — Послушай… — Умай присел на корточки перед эндемиком, медленно потянулся к ее рукам. Белёсые, увенчанные черными когтями пальцы перехватили розовые ладони. Он помнил, такой жест принято воспринимать как проявление участия и поддержки. Котари говорила, в культуре землян существует сложная градация тактильных контактов. Это приходилось учитывать. И еще бездну всего остального. Сердцебиение, голос, движения. То как пойманная синеволосая пичуга на него смотрит, ее инстинктивные попытки оказаться как можно дальше. Все было так красноречиво, даже без сумрачных отголосков ее страхов и мыслей Сэфар чувствовал себя настолько же некомфортно, вынужденный преодолевать предрассудки, опасения и собственное нежелание действовать так быстро, здесь и сейчас, пока совет офицеров не принял никакого решения. Ритс смотрела, как утопают ее пальцы в едва сомкнутых лапищах пришельца. Было чертовски неприятно чувствовать себя маленькой. На базе она довольно быстро убедила всех в том, что размер не главное и от удара тока падают абсолютно все. Просто некоторые более громко. Передернув плечами, подняла взгляд на обрамленное черными отростками лицо умая. — Что? — Давай заключим сделку? Рокочущий, тихий голос не обещал ничего хорошего. Красноглазый упрямо гнул свою линию и подбирался все ближе. Ритс не была идиоткой, она понимала к чему все идет. — Какую? Все-таки возможность продать себя подороже была куда лучше, чем ничего. И не так уж важно будет это массовое убийство или сделка с этим уродом. — Ты не будешь от меня шарахаться, убегать и бояться, позволишь закрепить нашу связь. А я сделаю все возможное, чтобы вернуть тебе брата в целости и сохранности. Единственное, чем ее сейчас действительно можно было купить. Тайфас. Ее слишком добрый, слишком наивный, слишком смазливый братец, которого приходилось защищать везде и всегда. С детства. Риттера понимающе хмыкнула. Может этот умай и слабый телепат, но точно не дурак. Делает правильные выводы. И притом быстро. — И как же ты его вернешь? Улыбка на белесо-сером лице как прорезь, в ней клыки, малиновая мякоть языка и слишком явное облегчение. Словно он до последнего боялся отказа. — Уверен, наши офицеры готовят спасательную операцию. Где бы ни скрывались твои друзья, их найдут. И тогда я приложу все усилия, чтобы обнаружить твоего брата и привести сюда. Большие пальцы умая поглаживают теплую кожу на тыльной стороне ее ладоней, слегка задевая остриями глянцевых когтей, выписывают спирали, неторопливо, гипнотизируя. — И для этого я должна с тобой переспать? Насмешливый, колкий взгляд. Она явно храбрится. Перед глазами само возникает измождённое лицо Лема, разодранное в мясо плечо, пробитое ножом второе. И его тупые уверения в том, что все хорошо, что он сам хотел, что пленный пришелец не виноват. Неужели она согласится на нечто подобное добровольно? — Один раз. Больше я тебя тревожить не стану, пока ты сама не захочешь. Ритс судорожно втянула воздух сквозь сжатые зубы. Ее начинала бить мелкая, нервная дрожь. Это уверенное, почти шепотом «пока» звучало страшнее всего остального. — Я… — окончание фразы застряло в горле. Дернув массивной, остроскулой головой так, что хи хлестнули по щекам, Сэфар рывком встал. — Не подходи к двери. Отъехавшая в сторону преграда явила растерянному взору Ритс женщину. С кожей чуть темнее, чем у Сэфара, с выразительными бирюзовыми глазами в пол лица и покрытыми мелкой, перламутровой чешуей хи ниже плеч, пришелица быстро нашла взглядом именно ее, недобро сжав челюсти, сделала пару шагов внутрь комнаты, прежде чем перед ней встал хозяин каюты. — Котари, прими мою скорбь и сожаление. Тяжелая утрата для всего флота. Мартаб был великим воином. На соболезнования женщина лишь рассеянно кивнула, пытаясь выцепить взглядом Ритс. Неминуемо наталкивалась на маячащего перед ней умай-ар, и, видимо, от этого злясь. — Благодарю, Сэфар. Но сейчас я бы хотела задать твоей паре несколько вопросов. Попытку обойти себя командир штурмовой группы пресёк, перехватив младшую Мор за плечо, не давая провернуть маневр. — Котари, я не позволю тебе общаться с моей парой. Она напугана. И не готова отвечать на вопросы. Тем более твои. При всем уважении и сочувствии, ты сейчас не стабильна. Покинь, пожалуйста, мою территорию. Женщина неожиданно оскалила клыки. Голубовато-серая кожа делала ее похожей на страшную версию русалки, из тех, которые заманивают моряков на рифы, и жрут еще теплые потроха утопленников. — Командир, отойдите. Она знает, где находится база повстанцев. Она знает, где находится мой брат. Килгор нужен флоту. Сейчас! В сложившейся ситуации совет офицеров будет слишком долго и безрезультатно обсуждать случившееся. Мы не можем ждать, пока моего брата убьют. В ответ на отповедь, Сэфар отпустил руку Котари, и вместо этого невидимая стена отодвинула гостью к самой двери, спеленав, не давая даже двинуться. — Я в своем праве Котари. Это моя территория, моя пара, и прежде чем забраться в голову ей, вам придется убить меня. И у вас не получится, смею заверить. Как бы ни были высоки ваши ментальные способности, ценны научные изыскания, боец вы никакой. А убивать умай-тэ мои предки умели куда лучше, чем ваши вскрывать чужие мыслеобразы. Уходите. Вы не поможете брату, умерев здесь и сейчас. Лучше приложите столько же усилий для помощи пострадавшим или подготовке к грядущей вылазки. Короткое противостояние пришельцев осталось для Ритс почти незамеченным. Просто в какой-то момент женщину вытолкнуло за дверь, и та захлопнулась, отрезая их от остального корабля. Сэфар, пошатываясь, пошел к стене, из которой медленно вырастало полукруглое возвышение, ставшее в итоге чем-то средним между кроватью и постаментом. Завалившись на спружинившую поверхность, пришелец перекатился на спину, замер, раскинув руки, глядя в потолок. Несколько мгновений ничего не происходило. Ритс сидела на своем прежнем месте, вслушиваясь в ровное, с присвистом дыхание Сэфара, он пялился в потолок, дымчато-сизым куполом нависающий над почти пустой каютой. — Все в порядке? — все-таки не выдержала Риттера затянувшегося молчания. Сэфар приподнял голову, позволив человеку увидеть покрытое темными полосами лицо, коротко усмехнулся, опять улегся и выдохнул: — Да. Просто давно не переживал ничего подобного. Хорошо, что у меня порог сопротивляемости телепатии выше обычного. На самом деле девчонка весьма сильна. Будь на моем месте Араз, точно бы свалился. Поднявшись, Риттера медленно подошла к пришельцу. Его ноги свешивались с кровати, руки мирно лежали отброшенные в стороны, как крылья, покрытое темно-фиолетовыми потеками лицо не выражало ничего кроме усталости. — Она пыталась тебе навредить? От осознания, что промывки мозгов удалось избежать только благодаря упрямству и одержимости вот этого клыкастого нечто, что сейчас пялится в потолок, тяжело дыша, становилось еще больше не по себе. Словно мироздание решило окончательно загнать ее в угол. А еще ситуация, в которой ее защищают, а не наоборот, начисто выбивала из колеи. Ритс слишком привыкла быть самой сильной в команде, опекать брата, диктовать свои условия, банально и бесхитростно угрожать. Взобравшись на кровать с коленями, она осторожно тронула раскрытую чашей ладонь пришельца, привлекая внимание. Он дернулся, руку ее тут же поймал, подтянул поближе, перекатившись на бок, подобрался почти вплотную к коленям Риттеры, глядя теперь сверху-вниз в своей ритуальной раскраске из крови. Тонкие полосы из уголков светящихся глаз, заостренных ушей, более широкие стекали из носа к губам. Вот из приоткрытого рта выползает длинный, малиновый язык и большую часть крови слизывает, дотягиваясь кончиком до переносицы и ушей, остальное просто размазывая так, что белесая кожа пришельца становится нежно-фиалковой. — Она пыталась пробить мой антителепатический щит. У чистокровных умай-ар он врожденный. Ответная эволюционная реакция на развитие у умай-тэ телепатии. Не панацея конечно, но в бою помогает. Из-за него мы почти не можем читать чужие мысли. Лишь какие-то крохи и тени улавливаем. Точно так же никто не может читать наши. Чтобы убедить меня отступить и дать ей до тебя добраться, Коте пришлось бы поджарить мне мозг. Но силенок не хватило. Обычно до этого попросту не доходит. Настоящие схватки телепата и телекинетика не длятся дольше пары секунд. И побеждает не всегда сильнейший, а скорее уж тот, кто первый ударит. Но я не хотел ей навредить. Так что пришлось быть осторожным. Сэфар подтянул пойманную ладошку Ритс к лицу, придерживая ее своей, уложил поверх едва теплых пальцев голову, прошептал, обдавая запястье горячим дыханием. — Все в порядке. Мне нужно просто немного времени на восстановление. Отнять у пришельца свою конечность Риттера так и не решилась. Сидела смирно, глядя на свернувшееся вокруг нее клубком массивное тело. Словно гигантский, белый кот-переросток, у которого оторвали хвост и сделали морду более человечной. Растерянно глядя на эту громадину, мирно лежащую на темном тле кровати, она никак не могла решить, что сейчас чувствует. Благодарность? Замешательство? Опасение? Все вместе и еще что-то сверху? Поймав свободной рукой несколько гибких хи, косо падающих на лицо пришельца, Ритс отвела их назад, пригладила, пропуская теплые, гибкие отростки между пальцев. Из умайских инфоцентров она знала, что эта пакость служит пришельцам для охлаждения крови, поступающей в мозг. Греи не потели. Вся терморегуляция происходила через хи и пасть, как у каких-то земных псин. Было забавным представлять Сэфара вывалившим язык и тяжело хекающим. Под пальцами черные, сегментированные и разогретые изнутри хи оказались куда приятнее, чем выглядели. Ничего общего с тельцами насекомых. Хотя Ритс изначально казалось, что это будет похоже на пойманную сколопендру или высушенного кольчатого червя. Волосы Сэфара напоминали нагретую на солнце резину, силиконовые трубки, кожаные шнурки. И никаких насекомых. В конечном итоге Ритс обнаружила себя методично поглаживающей замершего и едва дышащего пришельца, который даже глаза закрыл, опасаясь ее спугнуть. Пальцы прочесывали длинные отростки, добираясь до горячей кожи головы, отбрасывая тяжелую волну хи за спину смирно лежащего чудища. Она была готова признать, что пришелец не так уж и страшен. В грубой, размашистой гармонии его черт было что-то первозданное и красивое. Даже по человеческим меркам. По крайней мере, когда он вот так смирно валяется у самых колен и не предпринимает попыток шевелиться. — Из меня все-таки вытянут расположение базы. Да? — отстранённо, неожиданно для себя самой, спокойно интересуется Ритс спустя непонятно, сколько времени мирного молчания. Под ее рукой осторожно шевелится неподвижная до этого момента голова, поворачивается так, чтобы следующее прикосновение проехалось по щеке, задевая пальцами твердую на ощупь трещину под скулой, за которой скрывались длинные, острые, звериные зубы и хелицеры. — Возможно. Если не будет иных вариантов. Если совет офицеров признает целесообразной потерю командира штурмового отряда в ситуации, когда нас ждет неизбежный штурм. Без ложной скромности мой отряд был одним из лучших на флоте. Теперь его доукомплектуют новыми бойцами, и эффективность понизится, но это лишь вопрос времени, когда мы опять сработаемся в сплочённую команду и вернем показатели на прежний уровень. Риттера хмурится, смотрит на все ещё не открывающего глаза Сэфара, вывернувшего массивную шею, на которой жгутами бугрятся мышцы. — Почему потерю. Причем тут это? Он улыбается. Сероватые, более темные на фоне почти бесцветного лица губы растягиваются, обнажая кончики клыков. — Вытащить что-то из памяти без вреда почти невозможно. Особенно если реципиент не желает этим делиться. Телепат легко читает мысли, что в данный момент активны. Память, другое дело. Она глубже, работать с ней сложнее. Тебе причинят вред. Возможно, наша связь после этого сохранится, а может — нет. Умай-тэ иногда корректируют память своих пар, если по-другому закрепить связь не получается. Мы к подобным вещам более категоричны. Так что совету офицеров придется для начала казнить меня, а уже потом вскрывать твою память. Заргос позаботится, чтобы в таком случае ты смогла потом вернуться на Землю. Возвращение на Землю. Звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой. Мысли неминуемо натыкаются на неприглядную действительность. Для своих она останется чужаком, даже если сможет вернуться. И что будет с Техом, когда она сдаст подполье? С ней самой? Кого волнует добровольно или принудительно. Тех, кому умаи вправили мозги, сторонятся даже их семьи. Официально это самые благонадежные граждане. Не официально — парии, от которых каждый разумный человек держится подальше. — А если я сама скажу, где база? Покажу на карте? Сэфар открывает глаза. Два горящих алых уголька на стянутом коркой подсохшей крови лице. Настороженный, недоверчивый взгляд. Он медленно привстаёт, опираясь на одну руку, рассматривая лицо Ритс, ища что-то в пытливом взгляде дымчато-серых, человеческих глаз. — Тогда я добьюсь, чтобы мой отряд был занят только поиском твоего брата. Как условие сотрудничества. И сделаю все, чтобы он остался цел и невредим. Она тяжело выдыхает. С облегчением. Это лучшее, что можно выторговать. Все, на что ей можно рассчитывать. Все, что нужно, по сути. Ритс коротко кивает в ответ, принимая условия их сделки. И молчаливо тянется к бледному лицу, осторожно, невесомо прикасаясь губами к губам пришельца. Поцелуй получается натянутым и сухим. Сэфар не шевелится, позволяя ее губам скользить по своим, плотно сжатым, горячим и твердым. Вслушивается в свои ощущения, в отголоски ее мыслей и в учащенное сердцебиение совсем рядом. Поди, угадай, что творится в голове пришельца в этот момент. Ритс не уверена, что вообще хочет подобное знать. Хоть что-то знать. Она просто пытается ни о чем не думать. Действовать по наитию, позволив всему происходить. Не анализировать, не давать оценки своим действиям. Руки сами тянутся к шее умая, поглаживают бархатную кожу у основания роста хи, острые, звериные уши, пульсирующие под кожей, ощутимые на ощупь жилы, напряженные мышцы. Он наклоняет к ней голову. В какой-то момент Сэфар все-таки приоткрывает рот. Прикасается кончиком влажного языка к ее губам, словно змея пробует на вкус воздух, сразу же одергивая его под укрытие полной зубов пасти. Руки обвивают талию девушки, приподнимают ее без усилий, усаживая на широкую талию, поверх гладкой ткани контактного костюма. Теперь уже не увернуться, не оборвать начатое на полпути. Ритс опирается локтями на плечи пришельца. Так удобнее. Не приходится к нему тянуться. И руки умая заняты. Белесые пальцы быстро находят край камуфляжной майки и заползают под него. Шероховатая кожа квадратных ладоней проходится от поясницы до самой шеи. Потом движение останавливается. От легкого покалывания уложенных на лопатки когтистых лап по спине Ритс прокатываются статические разряды. Руки Сэфара вздрагивают, когда в них вонзаются тонкие иглы электричества, он шумно выдыхает и плотнее прижимает к себе человека. Пытается отчётливей все ощутить. Холмики ее грудей, неровный ритм выдохов и вдохов, все это так остро, что желание рычать приходится давить в горле удушливой судорогой поперёк ребристой трахеи. Держать себя за шкирку, как едва взявшего в руки оружие юнца, не позволяя ни единого лишнего движения. Осторожно, терпеливо. Когда на самом деле хочется подмять под себя хрупкое тело и без всяких ухищрений и тонкостей взять. Борьба с собственными инстинктами, нетерпением, с ее неуверенностью, отнимает почти все силы. В голове — после атаки Котари — все еще вата и белый шум. Сквозь них процарапывает яркими всполохами ее прикосновений. Это даже хорошо. Вцепившаяся в затылок тупая боль помогает концентрироваться на важном. Он всегда умел держать себя в руках даже лучше большинства своих соплеменников. Словно предвидел насколько маленькая и хрупкая ему достанется пара, что любое собственное движение будет вызывать почти панический страх навредить, спугнуть, исподволь вынудить убить себя и всех кто окажется рядом. С тем же успехом Сэфар мог бы попытаться трахнуть генератор темной материи. Одно неловкое движение и весь крейсер с экипажем мёртв. Опасность обостряет ощущения. Вынужденная сдержанность увеличивает возбуждение. Все это нарастает и копится. Сжимая челюсти, Сэфар чувствует, как скрипят клыки. Единственное, что успокаивает — ей больше не страшно. Обхватывая его ногами, беспокойно ерзая, Ритс увлеченно целует неподвижные губы, проходится по ним прохладным, мягким языком, чего-то от него ожидая. Знаний о поведении людей в подобных ситуациях критически не хватает. Он просто проделывает то же, послушно повторяет. Языком тянется к ней, вдруг угодив во влажную западню раскрытого рта. Странный, будоражащий вкус. Его язык посасывают и ласкают, явно поощряя за смелость. И это оказывается неожиданно приятно. Поцелуй утаскивает в дебри, распаляет, становится все более жадным, переставая быть просто механическим. В какой-то момент Сэфар решает, что уже можно, тянется рукой к собственному горлу, вспарывая когтем контактную ткань. Косой разрез от плеча до паха открывает рельефное, светлокожее тело. Ритс, проталкивает обе ладони в разрез, раскрывает его, как кожуру экзотического плода, стягивает тугую ткань по рукам пришельца вниз, обнажая массивный торс, квадратные плечи, длинные руки, способные её без каких-либо усилий раздавить. Он горячий и бархатистый на ощупь. В анатомии отчетливо прослеживается что-то нечеловеческое, слишком широкие ребра, отсутствие сосков на груди, сама форма грудных мышц, клиновидная, без привычных округлых линий, скошенная к солнечному сплетению. Она скользит ладонями по чужому телу, выглаживает его, успокаивает его и собственные расшатанные нервы, давая шанс привыкнуть, втянуться в происходящее. Отчетливо чувствуя, как исследовательский азарт постепенно смешивается с возбуждением. Осознание собственной власти над пришельцем порождает постыдное, темное удовольствие. Оно сродни тонкому садизму. Будоражит. Сэфар отзывчиво и жадно реагирует на любое прикосновение, послушно подстраиваться под её темп, дыхание, медленно набирающий градус поцелуй, поначалу совершенно ему чуждый. Втягивается в эту игру на её правилах. Все происходит неторопливо, размеренно. Может даже возникнуть иллюзия, что в любой момент можно начатое остановить. Сэфар собирает складками майку, утаскивая ее вверх. Привстав на коленях, Ритс поднимает руки, выворачивает их из хлопковой ткани. Потом ее снимают с насиженного места, осторожно усаживают на пружинящую постель рядом, раздевают, походя, почти не замечая этого, разорвав все змейки-застежки-пуговицы на форменных брюках, прихватив когтями ещё и белье. Девушка дрыгает ногами. Совсем не грациозно. Стряхивает все вместе с обувью на пол. Бледно-розовые, худые ноги мелькают в ровном свете, который источают стены и куполообразный потолок. Сэфар замирает. Он совершенно неподвижен, смотрит. Перепачканное лицо выглядит сосредоточенным и почти напряженным. На шее часто и дёргано пульсируют укрытые белой кожей вены, артерии, перекатываются мышцы, когда умай плотнее сжимает челюсти, наклоняет голову. Ладони квадратными брылами ложатся на бедра Ритс, почти обжигая. Разница температур их тел кажется теперь еще более явной. Эндемик смотрит на умая почти с вызовом. Треугольное, разрумянившееся личико с влажными губами. Свинцовая тяжесть потемневшего взгляда. Пух синих волос окутывает голову невесомым облаком, вздрагивает и колышется от малейшего движения, как ультрамариновый, ядовитый дым. Что-то для себя решив, Сэфар опять укладывается на спину, возвращая все в предыдущее положение. Молчаливо тянет девушку на себя, приподнимает и усаживает на плоский, в оплётке косых трапециевидных мышц живот. Потом осторожно сталкивает чуть ниже, к паху, обхватив обеими руками её талию. Ритс послушно скользит промежностью по горячей коже, шумно выдыхая, впиваясь пальцами в эпителий пришельца. Он толстый и упругий на ощупь, словно резиновый коврик. Гладкий. В него приятно впиваться пальцами со всей силой. Не жалко. Не страшно. Под ладонями упруго перекатывается гладкая, белая кожа, с едва уловимым серым оттенком. Сэфар, словно сошедший с черно-белой фотографии несуществующий монстр. Или герой немого кино. В черно-белых фильмах при виде, такого как он, все томные барышни неминуемо падали бы в обморок. Риттере эта мысль нравится. Она автоматически делает её особенной. Ведь падать без чувств девушка не намерена. Она только начала этими чувствами наслаждаться, позволяя им прорастать изнутри несмелой, нежной порослью, как первые побеги мягкой ещё, совсем беззащитной листвы. Опустив голову, Ритс вопросительно смотрит на совершенно гладкий пах умая. Между ее раздвинутых ног заметен лишь выпирающий бугор, затянутый кожей. Он может быть как следствием возбуждения Сэфара, так и обычной частью физиологии. Греи не страдали вуайеризмом. Их инфоцентры не предоставляли точных анатомических карт и обнаженных иллюстраций. Только общие данные, вроде температуры тела, названий органов, особенностей метаболизма. Все что могло подчеркнуть их схожесть с людьми. И ничего о различиях. Если военные, или приближенные к космическим колонистам, имели более полное представление о строении захватчиков, в широкие массы это не тиражировалось. Очень хочется задать глупый вопрос, из разряда «А чем? А как? А где?». Но Сэфар упреждает подобное развитие событий, поймав ладонь Ритс и укладывая себе на живот, туда, где заканчивался обтянутый кожей бугор. Надавливает пойманными пальцами на едва различимую трещину, проталкивая их внутрь. Подушечки проникают внутрь, приходятся там по гладкой, покрытой тягучей слизью головке, углубились в карман, осторожно исследуя скрытое. «Злоебучий, космический кенгуру…» — думает Риттера, наблюдая как, запрокинув голову, неподвижной мраморной глыбой распластался под ней Сэфар. Его рука все еще удерживает ее собственную, понукая к активным действиям, подталкивает, погружает под покров тугой, кожистой пазухи. Сосредоточенная, бледная рожа умая выражает ту смесь серьезности и надежды, которая возможна только в подобной ситуации. Набравшись храбрости, Ритс прекращает молчаливо сопротивляться давлению, погружает кисть полностью в горячую, влажную полость, обхватывая там налившийся кровью член. В ответ умай коротко рыкает, на мгновение раскрыв челюсти, и тут же быстро захлопывает пасть, отпустив наконец руку партнёрши, впиваясь вместо этого когтями в кровать по обе стороны от напряженного тела. Узкая ладошка скользила по объёмному и гладкому стволу, с каждым разом забираясь все глубже. Возбужденная плоть растёт под прикосновениями, твердеет, наливаясь кровью. Вот из-под кожистой складки показывается заостренная, лиловая головка, оставляя на животе умая прозрачный, липкий след. Обхватив ее пальцами, Ритс плавными движениями высвобождает все еще медленно растущий орган. Шумно выдохнув, чувствуя, как щеки заливает горячечный румянец, она привстает, когда умай возвращает ладони на её талию, позволив усадить себя на обнаженный, весь в глянцевой пленке секрета орган, пока мирно покоящийся на животе пришельца. Уже знакомое скольжение промежностью по напряженной горячей плоти, только острее, приятнее, вдоль всего ствола, от основания до вершины. Адреналин превращает любое прикосновение в яркую вспышку. Ее бедрами двигают чужие руки, вынуждая тереться, прижимая все плотнее, увереннее. Когти покалывают кожу. Багровые глаза горят как пара сигнальных огней, переполненные выражением голода и восторга. Дыхание из груди умая вырывается теперь с тихим рокотом. Он осторожен и терпелив. Заворожено смотрит, как танцует над ним гибкое тельце, извивается, колышется тонким побегом на ветру. В неторопливых перетеканиях затаенная грация и обещание. Люди, с их хрупкими костями, розовой кожей и таким многообразием цветов глаз, волос, что в оттенках можно запутаться, кажутся Сэфару в этот момент самим прекрасным, что существует во вселенной. А скользящая лентой в его руках Ритс — прекрасней всего человечества. Надавив на спину девушки раскрытой ладонью, Сэфар притягивает ее к себе, прижимает холмиками мягких грудей к коже, теперь уже сам вновь целуя. Она отвечает, безропотно пропуская в свой рот малиновый, длинный язык. Заострённый кончик скользит по беззащитным, округлым зубам. Их удивительно мало, прохладная слюна смешивается с его собственной, ребристое небо, шероховатый, короткий язычок, мягкий на ощупь и подвижный словно ящерка. Эта репетиция чего-то большего начинает приобретать в глазах Сэфара определённый смысл. Он увлеченно вылизывает щеки девушки изнутри, иногда толкается языком глубже, быстро его одергивая, когда мышцы гортани эндемика сокращаются, пытаясь вторженца изгнать. Отличный стратег, прирожденный охотник, Сэфар умело отвлекает внимание, вынуждает партнёршу на свои ласки отвечать, пока ладони умая заняты совсем другим. Он проводит кончиками когтей по ягодицам, едва задевая мягкую, тонкую кожу. Поглаживает ложбинку между них, спускается ниже, чтобы обхватить одной рукой свой член у основания и приподнять. Риттера все также продолжает неторопливо двигаться, она трется теперь уже о подставленную головку, рассылая каждым касанием по телу пришельца крупную, нервную дрожь. Он едва сдерживается, чтобы не сжать челюсти, не впиться в упругую плоть своей пары когтями, не качнуть навстречу её неторопливым движениям бедрами, одним рывком нанизывая на себя. Терпение и сдержанность Сэфара еще никогда не подвергались таким испытаниям. Он ждет, пока Ритс войдет во вкус. Пока сама найдет нужную точку, поймав головку его члена невесомым прикосновением влажных кожистых складок, медленно опускаясь ниже, погружая в себя сочащийся секретом орган. В какой-то момент умай не выдерживает, срываясь в глухой, гортанный рык. Челюсти расходятся, открывая сиреневую мякоть пасти. Клыкастые жвала раскрываются лепестками плотоядной орхидеи. Ритс заворожено смотрит в этот зев, чувствуя как низ живота распирает от неторопливого проникновения. Это почти пытка. Сэфар поддерживает её под ягодицы, не позволяя слишком резко двигаться, сдерживает себя, её, рвущиеся из необъятной груди хрипы. Раскаленный член внутри все проталкивается и проталкивается глубже. Медленно-медленно, почти торжественно, заполняя собой, в неумолимой попытке подогнать и соединить вместе разрозненные детали механизма, изобретенные на разных планетах, в разных системах, для разных целей. И это почти немыслимо, что они сочетаются. Взаимопроникают. Вливаются друг в друга сочетанием жидкостей, ощущений и органов, в итоге составляющих что-то большее, чем каждый из них по отдельности. Опираясь одной рукой о грудь пришельца, Ритс тянется второй к его лицу. Пальцы прикасаются к вывалившемуся на шею языку. Он радостно обвивает тонкую кисть, втягивает внутрь, обволакивает жаром и влагой. Сходятся к центру челюсти, обнимая чуткие, восковые пальцы, не до конца смыкаясь, почти неощутимо прижимаются точкам-остриями, признанием в обожании на браиле. Изогнув узкую спину, Ритс все-таки умудряется двинуть бедрами чуть резче позволенного, чувствуя, как заострённая головка врезается глубоко в истекающее соками нутро, а Сэфар под ней дергается как от разряда тока, опять срывается на рык, удовлетворенно-неодобоительный, выпустив из западни своей пасти липкую от слюны руку, запрокинув голову так, что шея превращается в переплетение стальных тросов и выделенной времени костяной брони, на которую становится похожа его кожа, расчерченная почти стершимися фиолетовыми линиями. Влажные костяшки пальцев Ритс приходятся по щеке пришельца, поглаживая, успокаивая, пока стоящее на коленях тело начинает свой неторопливый танец. Она вся, словно замысловатый камертон. Движения равной амплитуды перетекают друг в друга. Каждый раз напряженный член входит в неё до упора, заполняя собой, растягивая почти до боли, чтобы потом выскользнуть. И вновь погрузиться почти на две трети. Словно пойманная притяжением сингулярности ледяная планета, Ритс неторопливо повторяет размеренные толчки, с каждым разом все приближая неизбежный коллапс. Внутри вскипает жидкий азот собственного возбуждения, выжигая и вымораживая одновременно. Под ней перекатывается волнами мышц напряженный, как натянутый над пропастью канат, пришлец. Он её опора, основа и источник. Щедрой горстью дарит удовольствие, граничащие с мукой, смятение, надежду, возможность узнать себя саму с совершенно новой стороны. Их неторопливый танец, затерянный во времени, синхронный. Нервные нити натягиваются марионеточными паводками, врезаются поперёк горла, вспарывая его, выпуская наружу учащенное дыхание, стоны, протяжение, непрошеное имя, которого Ритс ещё вчера не знала, а сегодня готова была проклясть. И вот тягучее «Сэф…» срывается с её губ откровением, обнажая более явно полного отсутствия одежды. Риттера отталкивается от груди умая, отклоняется назад, опускаясь на вздыбленный член все увереннее и быстрее. Багровые огни широко посаженных глаз неотрывно следят за ней, пронизывают как нейтрино, впитывают гравитационным колодцем, скользят взглядом-радаром по угловатой, почти мальчишеской фигурке вниз, туда, где между широко разведенных ног вонзается его член, пурпурно-лиловый, блестящий от секрета, глянцевый, как покрытое лаком, отполированное красное дерево, раскрывая мягкие розовые складки, растягивая их собой. Его пара продолжает танец. Он уже больше, чем на половину в ней, и видеть, как с каждым разом окаменевший от возбуждения орган погружается в радушно раскрытое нутро все дальше, проникая заострённой головкой, кажется куда-то слишком уж глубоко, становится последним, что еще способен вынести Сэфар. Он привстает на локтях. Он обнимает свою пару одной рукой за талию, прижимая к груди плотнее. Делает несколько торопливых, все еще осторожных толчков, стараясь не входить слишком резко, почти отрывая миниатюрное тело от кровати, и насаживая на пульсирующий в преддверии оргазма член до определенного предела. Всего три вздоха. Собственный раскатистый рык царапает слух. Сдавленные всхлипы и стоны Ритс добавляют огня. Когда внутри все скручивает судорога граничащего с агонией удовольствия, Сэфар склоняется к плечу своей пары и вонзает верхние клыки в ложбинку над её ключицей. Раскрывшаяся нижняя челюсть царапает кожу над маленькой, мягкой грудью, оставляя там несколько малиновых полос, жвала обнимают острое, угловатое плечо, пока внутрь истерзанного лона толчками выплескивается горячее семя. Риттера тонко и высоко выкрикивает, и быстро затихает, обвив руками шею пришельца, спрятав лицо у ее основания. Сомкнув челюсти, умай пьет багровую, соленую жизнь. Она сочится из двух проколов на худом плече, длинный острый язык жадно слизывает человеческую кровь, с привкусом металла, и землистым оттенком, высасывает ее глоток за глотком, пока пульсирующий член заполняет тело его пары спермой — взамен потерянной жидкости. Когда все заканчивается, Сэфар опрокидывается на спину, так и не разомкнув объятий. В уголках его губ пятна крови, тон в тон с медленно потухающими зрачками. Пришелец тяжело дышит, бережно придерживая распластавшуюся на нем девушку за плечи. Вторая рука неторопливо поглаживает растрепанные волосы. Теперь, когда лихорадка желания улеглась, когда разум вдруг кристально четко осознает произошедшее, Сэфар маниакально четко фокусируется на деталях. Отголоски вкуса ее крови на языке, опустошенное блаженство, эхо гуляющее по всему телу, словно он выеденная скорлупа, не более. И волосы. Человеческие хи, лишенные жизни, невесомые, стали для умай-ар чем-то выходящим за рамки понимания. Невесомые, они текут под ладонью как ласковая вода, щекочут чувствительную кожу между пальцами, цепляются за когти, пахнут чем-то особенным, таким же тонким как они сами. Сэфар едва различимо урчит, прочесывая волосы Риттеры пальцами, раз за разом, неторопливо, мягко. Пока она нехотя приподнимает розовые ягодицы в тонких штрихах едва различимых царапин, позволяет его обмякшему члену выскользнуть из своего влагалища, выплескивая на плоский белый живот пришельца клубнично-розовое, пахнущее хвоей семя. Затем тянется к своему прокушенному плечу. Кончики тонких пальцев-тросточек недоверчиво прикасаются к паре проколов над ключицей, ощупывают их. Не поверив собственным рукам, девушка в итоге все-таки приподнимает голову, старается скосить взгляд и увидеть повреждения. Опять скользит пальцами по своей коже, смотрит на них, едва испачканных в красном. — Что-то не так? — улавливая ее беспокойство, нарушает уютное молчание Сэфар. Риттера глухо, устало выдыхает, роняя голову обратно на его плечо. Она лежит на массивном торсе обнаженным, розовым лягушонком, раскинув руки-ноги, умостив голову под подбородком пришельца и нисколько таким положением дел не тяготясь. — Ну как сказать… Я ожидала, что ты мне все плечо изгрызешь. А обошлось все довольно безболезненно. Терпимо даже, я бы сказала. Сэфар ленивый, довольный, всецело погруженный в собственное ощущение обретения, соображает медленнее обычного. — Изгрызу плечо? Зачем? А… подожди. Маар что, навредил своей паре? Как там его? Вести умные беседы о поведении других умаев Ритс была не настроена. По правде сказать, она бы сейчас с удовольствием уснула прям так, не меняя положения. Но Сэфар, видимо, был существом обстоятельным, он без внимания подобные темы оставить просто не мог. — Лем. Его зовут Лем. И да, его после бурного знакомства с твоим сородичем, пришлось выхаживать мне, врачу, моему брату и еще одному слишком совестливому парню, который не смог пройти мимо несчастного и втянул нас всех за компанию в спасательную миссию затраханного до полусмерти эмпата. Думала у вас всегда так. Выебал, погрыз и счастлив. А на самом деле все было даже неплохо. Когтистая рука все также поглаживала ее затылок, перебирая растрепанные волосы, вторая лежит на талии, смирно и без лишних движений. — Не плохо для нашего первого раза? Или не плохо для клыкастого урода вроде меня? В голосе отчетливо слышалась улыбка, но Ритс слишком лень поднимать голову, чтобы ее увидеть воочию. — Просто не плохо. Чего пристал? Тебе спасибо говорят, что руку не отгрыз, а ты к словам цепляешься! Вот теперь Сэфар уже отчетливо смеется, тихо и глубоко, рычащими переливами где-то в глубине грудной клетки, которая передает в тело Риттеры вибрации, и от этого по коже бегут приятные мурашки. В конечном итоге умай успокоился, на мгновение ткнулся носом в ее макушку, шумно вдохнул и уронил голову обратно на кровать, заговорил: — На самом деле такое поведение, скорее исключение, чем правило. Просто Маар слишком молод. И он умай-тэ. У них вообще плохо с самоконтролем, особенно в юности и в стрессовой ситуации. Таких, как я учат сдерживать свои инстинкты с детства. Это помогает на поле боя, и во время обретения пары тоже. Хотя я солгу, если скажу, что не хотелось сделать все совсем по-другому. Он оттолкнулся ногами от края кровати, подползая выше, утаскивая ее на себе. Ритс даже не шелохнулась, в пол уха слушая рокочущий голос клыкастого. Ключица тупо ныла, низ живота пульсировал жаром, тянул, сладко ныл, разбавляя взрывной коктейль из эндорфинов ощущением удовлетворенности. Единственное что сейчас портило идиллию — желание Сэфара трепаться. Но и он, наконец, успокоился: — Отдохни. Нас не должны потревожить в ближайшее время, — почувствовав настрой своей пары, смилостивился умай-ар. Девушка молча сползла с его туши, оставив на торсе пришельца только удобно заброшенную руку и смазанные пятна семени, обняв ногой его бедро, мирно засопела в пахнущую лесом и солью белесую кожу. Сэфар накрыл ладонью прокушенное плечо, пряча от собственного взгляда круглые, заполненные темной, свернувшейся кровью раны. — Я больше никогда не причиню тебе вред. Пообещал он уже спящему человеку, пока их укутывала непрозрачная пленка с головой, скрадывая льющийся с потолка и стен свет, пряча под надежной защитой от окружающей вселенной. Пара тесно прижавшихся друг к другу существ, перепачканных кровью и семенем, не размыкающие рук, даже когда оба окончательно провалились в сон, остались лежать в тишине.