Путь Махидевран

О предстоящем визите султана говорили весь последний месяц. Гюльбахар старательно слушала, но никак не комментировала — ей было не до того, май подходил к концу, а срок родов неумолимо приближался. Она не помнила, когда по канону родился Мустафа, но для себя загадала — если он появится на свет седьмого числа, то у нее будет шанс изменить дальнейшую судьбу своего нынешнего тела и маленького шехзаде. Конечно, немного наивно, но Гюльбахар поймала себя на том, что начала верить в приметы намного больше, чем прежде. С чем это было связано, она не знала, особо не задумываясь над этим. Ей уже было позволено покидать покои, чем Гюльбахар и пользовалась. Разговоры ни о чем с другими наложницами помогали отвлечься — с Сулейманом все это время они лишь переписывались. Шехзаде старательно пытался скрыть беспокойство, явно связанное с приездом отца, но оно все же проскальзывало через строчку. Селим Явуз умел держать в напряжении не только поданных и всю Европу, но и собственную семью. Делал он это с какой-то целью, которую Гюльбахар не бралась угадать. Она старательно поддерживала любимого человека, тщательно подбирая каждую фразу. Фирюзе все это время находилась рядом. Гюльбахар регулярно навещала Айше Хафса султан, носившая траур по внуку. Именно от нее Гюльбахар узнала, что в свите султана приедет Хатидже султан, которая останется в Манисе, соблюдая полагающийся траур после смерти мужа. Айше Хафса не скрывала от невестки, что лишь этого она ждала с нетерпением — Хатидже была ее любимицей среди остальных дочерей, которые ограничивались редкими письмами, поглощенные собственной жизнью. «В свой черед увижу и этих сестер», — думала Гюльбахар, оставшись одна. — «Если мне повезет, то Хюррем не будет обладать той силой, что имела в каноне». Гюльбахар понимала, что до этого момента времени много, произойти могло всякое, но предпочитала самой себе напоминать имя рыжеволосой наложницы — чтобы не расслабляться. В гареме это было непозволительной роскошью. По Золотому пути прошло несколько наложниц, но Гюльфем среди них не было. Оплакивая сына, бывшая фаворитка упустила время и утратила внимание Сулеймана, который отправил той в утешение дорогие ткани и несколько украшений, но на этом все закончилось. Об этом Гюльбахар знала от Фирюзе — служанке удавалось приносить интересные новости. Седьмого июня Гюльбахар проснулась рано от тянущих болей внизу живота. Поначалу она не придала этому значение, но когда боль усилилась, то спохватилась и позвала Фирюзе. — Пригласи акушерку. Кажется, началось, — Гюльбахар старалась говорить спокойно, прекрасно понимая, что паника делу не поможет. Роды — процесс длительный и болезненный, во всяком случае, такие отзывы она слышала еще в своем времени. Сейчас ей на себе предстояло проверить всю правдивость утверждений. — Конечно, госпожа, — Фирюзе ожидаемо ахнула, округлила глаза и умчалась. Гюльбахар хмыкнула, представляя, какой начнется переполох — рождение ребенка в гареме всегда было знаковым событием. И она сама будет однажды ждать завершения родов опасной соперницы, но вести себя будет иначе. Никакой отравы в еду беременной Хюррем приказывать подсыпать не станет — вот еще, унижаться подобным способом. Так поступить можно только от отчаяния, а закончиться ведь это могло плачевно в том числе и для султана. «Нашла о чем думать. До этого еще несколько лет», — осадила себя Гюльбахар и поморщилась — схватки становились все сильнее. Очень скоро в комнате стало достаточно многолюдно. Роженицу устроили поудобнее, акушерка командовала Фирюзе и еще двумя девушками, явно присланными в помощь Дайе-хатун, Гюльбахар сейчас было не до выяснения, откуда они взялись. Могли быть и ученицами акушерки, знания в эти годы передавались медленно и обстоятельно. Очень скоро Гюльбахар стало не до чего, кроме схваток. Она старательно слушала, что ей говорили, чтобы не навредить малышу. Восемь часов показались девушке вечностью. Когда, наконец, ребенок оказался на руках акушерки, Гюльбахар настолько вымоталась, что могла только стонать, избегая громких криков — посадить голос и какое-то время не разговаривать, ей совсем не хотелось. Плач ребенка заставил Гюльбахар вздохнуть с облегчением. — Поздравляю, госпожа. У вас шехзаде, — услышала Гюльбахар голос акушерки, прежде чем провалиться в сон. «А Мустафа все-таки родился седьмого. Значит, нужно бороться до конца», — подумала Гюльбахар, прежде чем уснуть. Она пропустила ажиотаж, вызванный в гареме рождением шехзаде. Айше Хафса султан, услышав, что на свет появился внук, распорядилась немедленно раздать сладости и золото. После всех неприятностей, рождение внука Айше Хафса восприняла как хороший знак и немедленно отправила Дайе-хатун сообщить обо всем сыну. Имянаречение маленького шехзаде произошло уже утром, едва Гюльбахар проснулась. Фирюзе помогла ей немного привести себя в порядок, так что она не выглядела совсем ужасно. Сулейман тепло улыбался. Гюльбахар поймала себя на том, что у нее сладко забилось сердце от осознания, что в скором времени шехзаде вновь позовет ее. Пока можно было ненадолго расслабиться и купаться во внимании любимого человека. Изменить канон совсем — например, уговорить Ибрагима не покупать рыжую рабыню, ей точно не удастся, но сдаваться на милость сериальной победительницы Гюльбахар не собиралась. — Твое имя Мустафа, — согласно традиции, Сулейман трижды произнес имя для новорожденного сына, после чего передал малыша на руки Гюльбахар. Ей было немного странно понимать, что этот мальчик и правда ее дитя, маленький, беззащитный и любимый. Родившийся после эпидемии оспы, Мустафа символизировал собой, что жизнь продолжается, несмотря ни на что. — Гюльбахар, услада души моей. Отныне твое имя будет Махидевран. Ты столь же прекрасна, как роза в весеннюю пору, — голос Сулеймана вернул Гюльбахар к действительности. Вот и произошел момент изменения имени. Она знала, что так и будет, но все же понятия не имела, как именно все произойдет. — Я хотела бы всегда приносить вам радость, шехзаде, — улыбнулась новоявленная Махидевран, поднимая глаза на Сулеймана и получив ласковое поглаживание по щеке и вместе с ним — драгоценный браслет и кольцо с рубинами. Девушка выразила искреннее восхищение подарком, заработав довольный взгляд Сулеймана. Поздравление с рождением первенца не затянулось. Айше Хафса преподнесла подарок в виде отрезов тканей и золота, по-прежнему, напоминающая тень Гюльфем в темно-синем платье, преподнесла в подарок брошь с сапфирами и произнесла несколько дежурных фраз. Она все еще была погружена в свое горе, это было хорошо заметно. Сулейман остался ненадолго в покоях Махидевран и после окончания церемонии. Он выглядел счастливым и уставшим одновременно. Махидевран постаралась отвлечь его от забот, еще раз восхитившись роскошью и красотой его подарка. — Ты достойна только самого лучшего, — заверил Сулейман, улыбнувшись. Кормилицу для Мустафы нашли и она уже приступила к своим обязанностям. Махидевран слегка огорчилась, что сама не могла кормить, согласно османской традиции ребенку полагалась кормилица, но настаивать ни на чем не стала. Пока все происходило ровно так, как она предполагала, и было. Ей предстояло выбрать еще несколько девушек в услужение, об этом сказала Айше Хафса перед тем, как покинуть покои. Также Махидевран и Мустафе полагались уже более роскошные покои — она уже имела совсем иной статус, как получала право и на титул «султан» к имени. Но переезд и все остальное — только после выздоровления. И Гюльбахар-Махидевран не собиралась с этим торопиться — минимум, несколько дней ей еще предстояло провести в кровати, чтобы окрепнуть. И сообщение Фирюзе на следующий день о том, что султан Селим определился с датой визита стало для Махидевран некоторой неожиданностью. Султан со свитой собирались прибыть в Манису ровно через неделю. Что задержало Селима Явуза на столь длительный срок никто не знал, строились лишь версии. Но так или иначе, он вот-вот должен был появиться на территории резиденции шехзаде. *** Султан Селим умел, когда хотел, производить впечатление. Янычары, тщательно выбранные султаном для этой поездки, двигались во главе колонны. Сулейман сразу догадался, почему — отец панически боялся покушения и стремился себя обезопасить таким способом — он сам двигался внутри своего рода «клетки», окруженный верными воинами так плотно, что потенциальному убийце было до султана не добраться. Многие жители Манисы вышли посмотреть на процессию, не забывая про почтительные поклоны. Репутация у султана была такой, что на глаза ему попасться, даже случайно, хотели немногие. Вместе с Селимом Явузом в процессии находилась и Хатидже, сестра Сулеймана. После смерти мужа она выбрала санджак брата, чтобы поселиться здесь хотя бы на срок полагающегося траура. Султан дал дозволение. Сулейман не удивился, увидев, что отца сопровождал Мехмед паша, очередной его великий визирь. Что случилось с предыдущим, спрашивать не стоило. «Чтоб тебе стать визирем у султана Селима», — вспомнил Сулейман присказку, которую ему доводилось слышать как в столице, так и в своем санджаке. Безжалостность султана была всем известна. Янычары расступились, позволяя Сулейману проехать к отцу. Ибрагиму и остальной свите шехзаде пришлось остаться на месте, повинуясь знаку Селима, который явно не слишком жаждал общения с приближенными сына. Для Сулеймана это не стало чем-то неожиданным, он еще накануне предполагал, что так и будет. — Рад встрече, сын, — от тяжелого взгляда султана кто-то другой бы уже вздрогнул, но Сулейман и бровью не повел. Он почти привык к опасениям за себя и собственную семью — отец по любому поводу мог приказать казнить вызвавшего его неудовольствие, независимо от пола. — Надеюсь, Ваша дорога была легкой, — склонил голову Сулейман. — Что бы вам хотелось в ближайшее время? Или сразу приступим к делам? Селим Явуз отличался непредсказуемостью, но если уж что-то решал, то никогда ничего не менял. Сулейман старался этим пользоваться, чтобы сохранять расположение султана. Да и тратить время на многочисленные велеречивые слова ни о чем шехзаде, откровенно говоря, не слишком хотел. — Нам всем не помешает отдых, — Селим чуть дернул себя за ус. — Поездку по санджаку мы с Мехмедом пашой начнем завтра. Разумеется, с тобой, здесь ты хозяин, — добавил султан, а Сулейман привычно подобрался, оценивая его слова. Отец любил устраивать проверки всем, кто его окружал. Он не скрывал и регулярно говорил и Сулейману, что с возрастом нужно становиться бдительным и убирать любого, кто вызовет малейшее подозрение — власть и жизнь превыше всего. Любая ошибка не имела значения. — Повелитель Вы, как в Манисе, так и во всей империи, — Сулейман давно умел реагировать на такие проверки правильно. А в нынешней ситуации ему требовалось сохранять особую осторожность — маленький шехзаде, оставшийся в Топкапы, мог восприниматься отцом как более безопасный наследник. Сулейман временами думал — как себя поведет он в свой черед? Маленькие львята вырастали и восприниматься могли абсолютно иначе. «Мои шехзаде не будут расти в страхе передо мной», — решил для себя Сулейман. Очень уж неуютно ему сейчас было под взглядом султана Селима, который словно оценивал слова сына и насколько быстро они были сказаны. Процессия двинулась во дворец. Селим задавал вопросы о матери Сулеймана, наложницах и был немало удивлен сообщением о новом внуке. Похоже было на то, что его личный осведомитель не передал сообщение в Топкапы по непонятной причине. «Возможно, гонец не добрался», — оправдывал незадачливого шпиона Сулейман, прекрасно понимая, что ему уже вынесен приговор. И кого пришлют на смену — большой вопрос. Маниса встречала Повелителя, почти целиком оправившись от гнева Аллаха. Дома в основном уже были перестроены, полностью разрушенные — снесены до основания, уцелевшие хозяева, если таковые были, получали дозволение шехзаде на строительство в другом месте. Нашлось немало желающих переехать либо в другую часть санджака, либо и вовсе в другую часть империи. Сулейман не препятствовал подобному перемещению, ведь никаких законов подданные не нарушали. Встреча Селима с Айше Хафсой состоялась сразу же, едва процессия прибыла во дворец. Сулейман мысленно вздохнул с облегчением после завершения приветствия матери и отца. Он и сам не смог толком обнять Хатидже, только склонил голову, получив усталую улыбку — дорога явно сказалась на сестре и больше всего на свете она желала, наконец, отдохнуть. Но у Селима явно были другие планы. — Хатидже поживет в Манисе, пока не найду ей достойного супруга, — Селим посмотрел на дочь, покорно склонившую голову. Ни о какой любви с первым супругом и речи не шло, договорной брак не принес молодой султанше даже радости материнства. Но султана, кажется, это все не слишком волновало. Дрожащие руки дочери он списал на усталость от дороги, а не реакцию на свои слова. Сулейман мог только посочувствовать Хатидже. Он-то познал чувство любви — Махидевран радовала его не только красотой, но и образованностью, умением поддержать разговор и тем неуловимым чувством собственного достоинства, что выгодно отличало ее от других. Они далеко не каждую ночь предавались супружеским утехам, что, вероятно, могло бы шокировать большую часть наложниц. Шехзаде готовил сюрприз для любимой женщины, работая над серьгами и подвеской с особым «царственным» камнем, как называли в империи знаменитый султанит. Сулейман достаточно долго ждал поставки от ювелиров именно этого камня, желая сделать любимой женщине подарок. Теперь работа временно будет перенесена до отъезда Повелителя. — Как вам будет угодно, Повелитель, — Айше Хафса склонила голову, избавив Сулеймана и Хатидже от необходимости как-либо реагировать. Во дворце шехзаде все уже было готово для приема столь важных гостей. Сулейман и бровью не повел на приказ отца своим янычарам все осмотреть, прежде чем зайти самому. Он что-то подобное предполагал. На то, чтобы с комфортом устроиться султану со свитой понадобилось несколько часов. Все это время Сулейман не отходил от отца, разговаривая ни о чем — так повелел сам Селим. Это оказалось не так уж и просто, но встревоженный взгляд матери и тихая ее просьба сдерживаться, что бы не произошло, подействовали на шехзаде правильно. Он не мог проявлять недовольство и характер — султан не посмотрит, что перед ним единственный его взрослый сын. Особенно сейчас, когда на свет появился шехзаде Баязид. Несмотря на большую разницу в возрасте, Сулейману это еще не гарантировало право на жизнь. Как и его новорожденному сыну, он рисковал не меньше него. Когда Селим пожелал увидеть внука, Сулейман не удивился. Он приказал хазнедар подготовить все необходимое для, по сути, церемонии представления ребенка и старательно пытался не вспоминать, как это произошло с Мурадом. Ребенок расплакался сразу же, оказавшись на руках у деда, одновременно намочив пеленки. Выражение лица Селима в тот момент Сулейман хорошо запомнил, внутри что-то оборвалось — с отца станется и приказать удушить «негодного», по его мнению, внука. Обошлось не иначе как чудом — валиде смогла отвлечь султана, но к ребенку он больше не подходил, заявив коротко, что из того ничего путного не получится. И его смерть Селим использовал как повод для визита, который состоялся спустя достаточно много времени с ухода маленького шехзаде. Сулейман понятия не имел, как все произойдет сейчас. Дайе-хатун, разумеется, предупредит Махидевран и проследит, чтобы все было, как подобает, но волнение не уходило. Сулейман отчетливо видел — отец наслаждался его смятением и в который раз задавался вопросом — неужели власть могла быть дороже собственной семьи? Ответ на него Сулейману предстояло дать самому себе через много лет.