***
Глаза Эммы Карловны засветились: сначала теплым непониманием, потом удивлением, потом счастьем. Она не сразу забрала подарок из рук хозяина астероида – первым делом поднялась на носочки, оперлась ладонями на механические плечи киборга и коснулась губами его щеки. Икабод застыл: любое человеческое касание было ему приятно. А уж касание губ Эммы Карловны – приятно вдвойне. Он и сам иногда подносил к остаткам лица остатки своей ладони – кожа на руке была хоть и человеческой, но холодной, словно у мертвеца. А вот губы девушки, всего одним мимолетным касанием, согрели и щеку, и скулу киборга, и металлические конечности, и добрались своим теплом до самого еле живого сердца, упрямо стучащего под защитной пластиной его груди. Киборг постоял недолго, прикрыв глаза, а дочка купца уже убежала вертеть в руках дорогое зеркальце. Она глядела в него весь день: и за обедом, и за ужином, и даже после, сидя возле камина с тоскующим Икабодом. Но в кабинете у отца было тихо: ни разу не уселся Карл за свой деревянный стол, ни разу не укрылся в глубоком кресле от шумных родственников и даже не приоткрыл на мгновенье дверь. Поутру проснувшись, Эмма первым делом кинулась к инопланетному осколку. Но в отцовской обители и сегодня продолжала царить такая же точно тревожная тишина. – Наверное, уехал куда-нибудь по делам… – повторяла Эмма. – Или решил отдохнуть от работы – это ведь хорошо! – Но лицо её тускнело всё сильнее с каждым новым взглядом на отражение кабинета. – Ты подожди, скоро появится, – успокаивал Икабод. Он был отнюдь не рад долгожданной находке. Мало того, что дочь купца затосковала по дому сильнее прежнего, так еще и его самого стали тревожить мысли больные и неприятные. Киборг тихонько метался, а к исходу второго дня, наконец не выдержал и спросил: – Скажите мне, Эмма Карловна, там, на станции, вы оставили любимого человека? – Конечно, да!.. Сердце Икабода пребольно перевернулось. – И даже не одного, – продолжила дочка космического купца, – и отца, и маму, и целых троих сестер! Да еще племянника, и племянниц… – А что солдат? – выпалил киборг нетерпеливо, постаравшись, однако, окрасить рвущийся из глотки металлический скрежет нотками праздного интереса. – Какой солдат? – удивилась Эмма. – Светловолосый, широкоплечий. Видно, красивый. – Ты говоришь про Астера?! – брови её подпрыгнули. – Так зовут твоего любимого?.. – Зверь сгорбился в кресле и уставился на камин. Над ним повисла словно большая туча. Эмма Карловна теперь разбиралась в тучах более, чем прекрасно и знала, что от такой совсем не стоит ждать ни дождей, ни молний. Она проплывёт по небу угрюмо, упорно держа в себе все свои невзгоды, и пропадёт непонятой где-то за горизонтом. – Ты что, увидел его в осколке? Икабод утвердительно зарычал. – Как странно… – Эмма торопливо присела рядом, настырными толчками убедив хмурого страдальца подвинуться немного в сторонку. Кресло было большим и потому вмещало в себя, хоть и с большим трудом, объемного киборга и тонкую Эмму Шульц. – Я его не люблю. – Девушка положила руку Чудовищу на колени – тот, впрочем, ничего не почувствовал, а потому не обернулся, только ссутулился еще горше. – С ним мне не о чём говорить, и не о чём помолчать. И не о чём посидеть у камина... как нам с тобой. – Дочка купца нащупала руку с живой ладонью. Киборг заскрипел что-то невнятное и печальное, а Эмма Карловна прильнула щекою к его груди, где-то около шеи. Икабод не почувствовал этого тоже, стало только на грамм тяжелее, и сердце заколотилось в грудной металл – мучительно и приятно. Послышались тихие всхлипы. – Ну, неужели плачете? – киборг приобнял Эмму Карловну. Та подняла глаза – сухие и удивленные. – Нет, не плачу… Наоборот… – она запнулась. Рыдания стали громче. В зеркальце, оставленном на полу, замельтешили две маленькие фигурки.***
– Ну не плачьте, Вера… – Томаш Ружик кружил у кресла с бутыльком успокоительной смеси и бокалом холодной воды. Тихие всхлипы хозяйки дома в считанные минуты разрослись до звонкой истерики. – Каюсь, сказал не подумав! Марсианская лихорадка – болезнь непредсказуемая... – Доктор присел на корточки, подсовывая женщине под нос резко пахнущий бутылек. Но Вера Шульц забралась с ногами на кресло и, извернувшись, уткнулась лицом в его высокую спинку, чтобы без помех продолжить горестные рыдания. В этом ей помогла обивочная ткань, так хорошо впитавшая запах родного Карла. – Бывает, человек лежит месяцами при смерти – а в одно утро встает, как ни в чём ни бывало, на ноги и идёт! – доктор вынужденно кричал, но старался делать это как можно более успокаивающе. – А бывает, болезнь протекает бессимптомно – но в одну секунду – Раз! – летальный исход!.. Будем надеяться, у нас с вами как раз такой случай!.. Вера замолкла на мгновение и разревелась сильнее прежнего. – О-ох, – простонал Томаш, – то есть наоборот! – Он закрутился по сторонам, обходя кресло то с левого, а то с правого боку. Но женщина упрямо вертела головой, едва не захлебываясь в рыданиях. – Вера… Моя обязанность… как доктора… предупредить вас... о всех… возможных… последствиях… Томаш, со вздохом, опустился на табурет. – Да, я посоветовал вашим дочерям заглянуть поскорее в спальню и помириться с отцом. Но это совсем не значит, что… – Доктор всплеснул руками. – Разве плохо будет им помириться?! Скажите, Вера!.. Госпожа Шульц наконец обернулась, окинув Томаша каким-то обиженным, злобным взглядом, словно живодера, ворвавшегося в звериное логово и перебившего всех до одного детенышей. – Ты доктор – ты виноват! – закричала она. Воспользовавшись моментом, Ружик подскочил к Вере со своим бутыльком и наконец сумел заставить её вдохнуть. Успокоительная смесь подействовала мгновенно: женщина обмякла, оставшись лежать с ногами на кресле. Через минуту всхлипы её успокоились, и только остатки слёз продолжали запоздало бежать по щекам. – Прости меня, Томаш. Доктор понимающе улыбнулся. – Ну, отдохни, посиди немного... – Коснувшись напоследок её плеча, он тихо вышел из кабинета Шульца. Вера глядела куда-то в пустоту, от расстройства не в силах двинуть даже зрачками. А за её спиной на полке книжного шкафа стоял инопланетный осколок. А в том осколке отражалось лицо навеки потерянной средней дочери. – Мама! Мама! Мама! – что есть мочи кричала Эмма, но губы её открывались совсем беззвучно.***
Всё окружающее пространство заволокло розовыми тучами, и только серый песок привычно бледнел у ног. Под пристальным взглядом инопланетного суфле, Икабод надел на палец Эммы то самое толстенькое кольцо, какое однажды перенесло её на дрейфующий астероид. – Дольше трех дней оно не умеет. Я тебя встречу здесь... – киборг стоял слишком близко и потому говорил с Эммой Карловной тихим, едва ли не шепчущим голосом – в такой позиции искусственные связки почти не скрипели, даже наоборот – дрожали бархатно и тепло. – А если захочешь остаться дома, я покажу, как снять. – Не нужно – не показывай, – твердо сказала дочка космического купца. Розовые суфле одобрительно загудели. – Я всё равно покажу. – Икабод аккуратно взял её руки в свои. – Со среднего на мизинец, с мизинца на указательный и обратно. – Кольцо запрыгало с пальца на палец и легко соскользнуло, а после так же легко вернулось. – Ну что, запомнишь? – Я всë равно вернусь. – Что ж, я буду счастлив, – киборг улыбнулся единственным глазом, но улыбнулся грустно. Он подвел Эмму Карловну к обручу, слепленному будто бы из муранского стекла, хотел коснуться помоста, как делал всегда до этого, но вдруг передумал. – Давай-ка сразу домой? Чтобы ты… скажем так, не мерзла. Коснись вот здесь. Дочка купца послушалась – портал в разноцветном обруче залился белесой дымкой. – Теперь залезай сюда – всё как обычно. – Икабод помог ей взобраться на высокий помост. – И подумай о милом доме. Да вот и всё… Дымка за спиной у Эммы слегка прояснилась: показался сначала ковер, вместе с ним диваны, будто в густом тумане. А после явился обеденный стол, стоящий поодаль. Девушка склонилась, на прощанье обняв Икабода за плечи, и крепко сжала его человеческую ладонь, а после без раздумий шагнула в обруч. На помосте осталось только синее платье.