Лисьи уши, вороньи перья

Иорвет очень любил горы. Гвиндейт, где он родился и вырос, находился именно там. Он помнил воздух, холодный и чуть острый, поющие в вершинах ветра и леса, покрывавшие склоны. Помнил изящный дворец, изукрашенный витражами и вензелями, сотканный из белого и золотого, упиравшийся шпилями башен в облака. Помнил охоты и развлечения по лесам, в составе тех, старых скоя’таэлей, что ещё не воевали с людьми за мнимые остатки былого времени. Вот сейчас он задумчиво стоял в лесу. Там, где не мог быть никак, не вернулся бы принципиально, отрёкшись от фамилии, вторых имён и права на корону, в пух и прах разругавшись с родственниками. Правильно ли он поступил тогда, взяв лук и уйдя в леса? Ведь когда он ушёл в партизаны, никто не мог знать, как плохо позже пойдут дела в Синих горах. Перед ним, в паре шагов, обрывалась земля, обнажая горную реку — ледяную и бурную, купаться в таких было тем ещё испытанием, — и окружённую хребтом небольшую долину. Выл ветер, пробирая до костей, и холод вырывался изнутри, словно бы свернулся под сердцем. Руки дрожали, а перед глазами плыло, но это точно были окрестности Гвиндейта. Часа два на лошади от самого города. Именно сюда, на этот обрыв он пришёл, когда очнулся во дворце после случайной стычки с людьми на границе. Очнулся слепой, с паническим страхом, что теперь он всю жизнь так и проведёт в темноте. А наконец увидев, что стало с некогда красивым лицом, после того, как семейный лекарь вернул зрение уцелевшему глазу, решил сброситься отсюда. И тогда стоял так же, вглядываясь в небо и верхушки елей, думал. Прикидывал, стоит ли его единоличное желание больше никогда себя не видеть того, что близкий друг погиб, спасая его испорченную шкуру. Не стоит — тогда он решил так. Взял оружие и пошёл убивать. И вот сейчас он смотрел на эльфийские земли внизу, слушал лес и вой ветра в горных ущельях, и не хотел никуда идти. Слишком он уже устал куда-то бежать — чувство такое появилось ещё в Хогвартсе, но там скрывалось за постоянной тревогой, вспышками паники и навязчивым ощущением беды, которое вырастало в желание вернуться как можно быстрее. Вернулся. Словно назад во времени. Он не понимал, реальность это или иллюзия, но спускаться с гор, идти по проторенной сто пятьдесят лет назад тропе не хотел. Слишком спокойно и умиротворённо здесь было. Иорвет никогда не хотел быть командиром. Советником, помощником, стратегом при главном — может быть, но не командиром. Не его это было, слишком любил он одиночные вылазки, слишком не любил ответственность, которую на него вместе с княжьими одеждами сгрузил род. Потому и ушёл тогда, не выдержал давления старших и тяжести ожиданий, которые он не желал оправдывать. Но ответственность нашла его потом — у него не осталось выбора. После войны он стал символом, одним из немногих более-менее известных, кто смог пережить Вторую северную. Он просто не мог не стать командиром, как бы ему это ни претило. Смешно получилось — Иорвет сражался за свободу, а сам чувствовал себя не более чем ценным заложником. И тем слаще казалось спокойствие и одиночество лже-Гвиндейта. Он почувствовал чьё-то присутствие до того, как неизвестный подал голос. Обернулся и посмотрел прямо в рыжий глаз без зрачка, непроизвольно сделав шаг назад. — Алирика?.. — выдохнул он, а в следующее же мгновение понял, что ошибся. Эльфийка была, несомненно, очень похожа. Но волосы не чёрные, просто очень тёмные, собранные в косу. Нет татуировок, да и оба глаза, таких же рыжих, открыты. Пришедшая была и ниже, и держалась чуть по-другому. Однако очевидное сходство прослеживалось абсолютно чётко. — Здравствуй, Иорвет, — Адара склонила голову. Старшую речь от практически полной копии Пустельги слышать было непривычно. — Что ты здесь делаешь? — спросил он недовольно, отвернувшись от Знающей (помнится, Алирике достаточно было поймать взгляд, чтобы влезть к нему в сознание). — Это моя голова. — Конечно. Я лишь хотела проводить тебя, Иорвет. Туда, где тебя уже заждались. — Что? — он сморщился, и покалеченная часть лица непроизвольно дёрнулась. — А если я никуда не хочу? Почему вообще ты пришла ко мне? Мы даже не общались. — Ты при смерти уже неделю. Всё это время за тобой ухаживает милейшей души девочка-травница, даром что полукровка. Пожалуйста, Иорвет, пойдём. Я объясню всё при личной встрече, если ты выживешь. Мне очень сложно проникать в твой сон на огромном расстоянии от тебя. Он немного помолчал, вслушиваясь в происходящее вокруг. Ревела внизу река, шептался лес. Ничего необычного. Над головой простиралось высокое небо, такое светлое, каким может быть только в горах, солнце золотило снег. И всё вдруг стало понятно, просто и легко, прозрачно, как это небо. Иорвет, как и Алирика, был стратегом. Разница заключалась лишь в том, что он не мог видеть последствий своих решений наверняка. А она могла. И это всё объясняло. — Помнишь, когда я чуть не умер? Кажется, тогда Пустельга и Ис вдвоём создали ритуал, который забрал у них обоих по шестьдесят лет жизни, только чтобы я выжил… Я всё думал, ладно Волк, у нас с ним Амаэн Кара, но неужели я так дорог был Алирике? — Адара молчала, и Иорвет, хмыкнув собственной наивности, продолжил: — Задумываться начал, только когда оказался в другом мире. Ты же видела наверняка, а если нет, то коротко: много людей, эльфы скрываются, иные расы в подчинении. Отвратительно, но знаешь, войны там нет. И сначала я подумал, что мне повезло. А потом осознал, что так много раз везти не может. Никто из эльфов не попал в этот мир, активировав Врата. Кроме меня. — К чему это, Иорвет? — К тому, — криво усмехнулся он, уже сейчас понимая, что прав. Это понимание ранило как-то очень глубоко, всё же он считал взбалмошную Ольху подругой. Осознавать, что для неё он оказался лишь фигурой на доске, было неприятно. — Что не так давно один местный эльф решил, будто во мне сила эльфов Ольх. Которой не было видно до того двести лет. Сначала я не поверил, а потом подумал хорошенько, и всё сошлось! Поэтому ответь мне, Адара. Это же Алирика создала во мне сердце Льда? Она втёмную использовала Исенгрима, чтобы получить больше силы и приживить мне магию Белого Хлада? Она хотела, чтобы я выжил, прошёл через весь этот ад, Верген, смог своей кровью активировать Врата и оказаться в том мире? И она порталом забросила туда Риордана, который из-за метели не видел, как именно они оказались там? Может быть даже всё, что мы все делали в Хогвартсе, шло по её плану? Он не знал, сколько молчала Адара. Может, секунду, а может, и все полчаса. Время в этом лесу шло обманчиво неторопливо, словно густая смола, и, казалось, даже замедлялось, застывало, превращаясь в янтарь. Иорвет ждал ответа. Иорвет хотел ошибиться. Наконец Знающая нарушила тишину. — На все твои вопросы один ответ. Да. И янтарь взорвался тысячей осколков вместе с его надеждами. А в следующий момент он очнулся. *** Риордан подошёл к стене, с интересом разглядывая рисунки, буквально выбитые в песчанике. Когда Каракурт, присоединившаяся к ним и потащившая за собой Кота, предупредила их о «сухом тумане», пришлось быстро искать, где можно переждать жаркий день, не выставляя бесполезные во время тумана палатки. К их всеобщему облегчению, паучиха смогла, чуть свернув от первоначального курса торговца, к рассвету привести их в старое здание, вход в которое легко терялся на фоне выраставших из песка рыжеватых скал. Зерриканки, наёмная охрана каравана, частью которой сейчас являлся и эльф, придерживаясь легенды ведьмака школы Кота, отреагировали на него неодобрительно, впрочем, понять, что они говорили точно, ему не удалось, пришлось судить лишь по интонациям. Каракурт пояснила — она привела их в старый храм Госпожи пауков, или, как её ещё называли, Хозяйки пустынь, богини-создательницы арахнидов. А воительницы, разукрашенные синим гримом, верой и правдой служили Золотым драконам и в принципе пауков лишь терпели из-за их неоспоримой полезности в походе по пустыне: игра на батранте (интсрумент с длинным грифом, похожий на багламу, на котором играть можно было лишь четырьмя руками одновременно), которая заметно влияла на погоду, и предсказательные способности богини, по легендам сплетавшей судьбы, помогали без проблем пересекать опасные пески. Но уж заходить в храм чужого бога для зерриканок казалось кощунством. Тем не менее, снаружи оставаться было опасно, а храм давно был разорён и разрушен. По словам жрицы, сейчас во всей Зеррикании хорошо если найдётся хотя бы пара действующих храмов Госпожи: в давней войне сначала с Золотыми драконами, прибывшими в этот мир во время Сопряжения, а после и Высшими вампирами поклонение Паучьей матери оказалось в немилости. С тех пор храмы никто не восстанавливает — Королева Зеррикании просто не даёт этого сделать, ведомая верой в волю Драконов. На стене храма были изображены интересные картины, судя по всему, рассказывавшие историю создательницы пауков. У самого входа располагалась восьмиконечная звезда, а на её больших окончаниях — севере, востоке, западе и юге, — изображались звери. На севере ревущий медведь, на западе взлетающая ворона, на востоке прищурившйся лис, а на юге, как раз, паук. Позже шли картины красивой шестирукой женщины с паутиной между пальцами и отливающими радугой чёрными опалами в качестве восьми глаз, потом — огромного паука в окружении чего-то, напоминающего камни. А последний рельеф, который он смог заметить, изображал множество шестируких людей, за одним из которых виднелась всё та же восьмиконечная звезда. — Это описание жизни нашей Хозяйки, — подтвердила его догадки неслышно подошедшая Каракурт. В полумраке освещённого лишь одним рыжеватым костром храма хорошо видели лишь Кот да паучиха со своими нечеловеческими глазами. — Видишь звезду? Изначально наша Мать — одна из демонов Четырёх ветров. Паучиха Южных ветров. Хамсин. Или Арашти. Она всегда была самой вспыльчивой и… агрессивной из всех ветров, из-за чего однажды поссорилась с очень сильным Демоном. Она была не слабее него, но он обхитрил её, видишь, вон те рельефы? Он заманил её в пещеру и превратил все камни вокруг в огромное количество зеркал. Из-за особенностей паучьего зрения она не могла найти выход оттуда. — А дальше? — спросил Риордан, видя, что там есть ещё сюжеты. — Дальше Арашти сбросила свой хитиновый покров, но вместе с ним ей пришлось оставить в пещере и почти всю свою силу, чтобы уменьшиться в размерах и суметь сбежать, обернувшись маленьким пауком. Она вселилась в ещё не родившуюся арахну, вон, на последней части рельефов. С тех пор Арашти перерождается в смертном теле снова и снова. Она не помнит своей божественной сути, но её воплощения всегда отличаются особым талантом: точностью предсказаний, силой иллюзий, наведённых паутиной, лёгкостью, с которой они музыкой подчиняют пустыни. Жрецы пауков никогда не останавливаются, путешествуя всю жизнь, чтобы однажды всё же найти то место, где Арашти сбросила свою защиту и вернуть память своей матери. Мы верим, что когда-нибудь она всё же вернётся к нам. Честно сказать, многие пауки скучают по временам, когда они владели пустынями, также, как эльфы по годам, когда людей ещё не было на Континенте. — Ты сказала, что она демон. Я думал, богиня, — уточнил Риордан. — Нет. Наша создательница всё же ближе к демонам. Как и остальные трое. Тот, что наверху, на севере, кажется мне смутно знакомым, но я ни разу не видела таких существ. Эльф пригляделся к ревущему медведю на вершине луча звезды. У него было одно предположение, кто мог оказаться демоном Северных ветров. Свальблод. Свирепый и жестокий бог-покровитель вильдкарлов Скеллиге, которого часто связывали с медведями и самого изображали огромным белым медведем. — Это медведь Свальблод, один из богов Скеллиге, — пояснил он коротко. — Ты знаешь о нём? Кот помолчал немного, не заметив, как Каракурт внимательно вглядывается в исказившееся непонятными эмоциями лицо. — Я родился и вырос на Скеллиге, — наконец сказал он. — Среди его почитателей. Хоть я скучаю по островам и люблю их, я не хотел бы возвращаться туда. С теми местами и людьми связаны не самые приятные воспоминания. Культ Свальблода воспитал меня. Сделал тем, кем я стал чуть позже. — Кем же ты стал? — склонила голову паучиха. — Чудовищем, — сухо ответил Риордан. — Ночным кошмаром. Кровавым котом Островов. *** С момента исчезновения профессоров Арката и Шиадаля прошёл почти месяц. Пока все радовались тому, что факультатив взял на себя довольно мягкий по натуре профессор Люпин, Каллахан скакала по площадке для тренировок, как одержимая, проклиная всё: и семью, отправившую её в Хогвартс, и собственное увлечение фехтованием, и желание идти в Стражи, и идиотскую мысль участвовать в Международном турнире по магическому фехтованию для несовершеннолетних, из-за которого она теперь страдала, и, самое главное, бешеную эльфку-призрака, которую она попросила подготовить к этому самому турниру взамен на её участие в сомнительном и стопроцентно очень тёмном ритуале воскрешения. Боги. Каллахан действительно собиралась воскресить эту садистку, которая каждый день с жестокостью презирающего людей существа гоняла её по магическому поединку в буквальном смысле до полусмерти. За секундное замешательство она поплатилась холодной болью — как всегда бывало от прикосновения призрака, — и Алирика недовольно встала рядом, прекратив нападать: в реальном поединке такой удар саблей стоил бы Джил очень дорого. Эльфка сложила руки в длинных кожаных перчатках на груди и требовательно посмотрела на неё. — От тебя даже Квена не требовалось, dh’oine, — протянула она, всем своим видом показывая, что большей бездарности она ещё не обучала. — Я просто уже устала, — буркнула Каллахан, потирая плечо. Несмотря на свою нематериальность, ничего не мешало Фаланаэ сотворить иллюзорный клинок, вполне реалистично сталкивавшийся с её саблей, вручить его Каллахан и начать очередную порцию издевательств. Ни Риордан, ни Иорвет не казались Джиллиан настолько дотошными и требовательными, как мёртвая эльфская ведьма. И ни у того, ни у другого она не училась так быстро и эффективно. — Джиллиан! Они обе вздрогнули и обернулись. К ним направлялась Лаванда Браун, гриффиндорская третьекурсница. Показательно сморщив нос при виде вспотевшей и еле стоящей на ногах Каллахан, она всё-таки подошла ближе и приветственно помахала ей. — Недавно наш факультет был на выходных в Хогсмиде, — защебетала она. Алирика, для неё невидимая, раздражённо закатила глаз и предпочла исчезнуть куда-то по своим призрачным делам. — Нас сопровождали старосты школы. Если помнишь, я как-то рассказывала тебе про такого высокого гриффиндорца с седьмого курса, так вот он тоже там был! Профессор маггловедения пришла мимо. Лаванда проводила её взглядом. — А ещё в «Трёх мётлах» спрашивали, сколько в этот раз нам нужно бутылок огневиски и сливочного пива. Я пока сказала, что около двух ящиков первого и десяти второго. Раньше таким занимался профессор Шиадаль… Каллахан, временно исполняющая обязанности управляющего школьной сетью контрабанды, потёрла висок, прикидывая объёмы. Недовольство преподавателем, скинувшего на неё такую головную боль, быстро прошло, потому что она понимала — лучше уж она, чем какой-то безалаберный идиот вроде Уизли, который с лёгкой руки развалит созданные за несколько лет связи. Пришлось пройти до раздевалок вместе с ней, попутно разобравшись с предупреждением Браун, что после матча по квиддичу ученики наверняка доведут до ручки пару парней из барсуков, которые, как самые нейтральные, и служили посредниками между учениками и чёрным рынком школы. Когда они наконец разобрали все вопросы, и гриффиндорка ушла, на краю зрения появилась фигура сидящей на лавке эльфки. — С возращением, Аль. — Алирика, dh’oine, — резко ответила та. — Не сокращай имена без необходимости. На будущее - от незнакомых это оскорбление. Каллахан непонимающе нахмурилась. — Я слышала, как профессор Шиадаль называл профессора Арката Иоррой. — Это форма одного имени, — хмыкнула эльфка. — Не сокращение. Не хочешь ошибаться — называй эльфов так, как они представились. — А почему? Алирика посмотрела на неё, как на дуру. — Во-первых, это банальная вежливость. Если вашему народу, конечно, знакомо такое понятие, а то слишком часто вы не отделяете её от лести. Во-вторых, у эльфов имена показывают положение. Благородность, можно сказать. Короткое имя могут иметь только совсем… Низшие слои общества либо те, у кого есть второе имя и фамилия, которыми они могут компенсировать. — О, — только и выдала Джиллиан. — Значит, ты аристократка? У тебя нет «аэп», только фамилия. За месяц им пришлось притереться друг к другу. Эльфка от скуки часто помогала ей на часах трансфигурации или чар, кривясь, конечно, от примитивной колдовской системы человеческих магов. Иногда рассказывала ей что-то про себя, профессора Шиадаля или Арката, если заходили разговоры на личные темы. Про ольх они говорили лишь раз: Алирика быстро закрыла тему, но слова её были полны с трудом скрываемой горечи и тоски — Джиллиан была уверена, что среди оставленного ею народа у неё были близкие. Кроме того, её мучили видения прошлого… и будущего. Когда это случилось первый раз, эльфская Знающая задумчиво молчала полдня, а потом сделала вид, что ничего не случилось, несмотря на то, что Каллахан искренне испугалась — она узнала громыхающее от скачущей Дикой Охоты Неблагого двора небо. А Охота никогда не несла ничего хорошего, даже больше — обычно она знаменовала происходящую катастрофу. Тем не менее, поняв, что Алирика не хочет говорить на эту тему, Джил решила тактично молчать и сосредоточиться на их тренировках по фехтованию. Эльфка гоняла её даже ночью во сне, поэтому она выматывалась до нестояния, и некоторые дни в школе просто просыпала. Но не возмушалась. Можно было сказать, месяца хватило, чтобы она начала в какой-то степени даже восхищаться чародейкой: её манерой держаться, её мастерством фехтования и, безусловно, магией. Каллахан могла с уверенностью сказать, что не видела никого с контролем магии настолько идеальным. Казалось, дай ей в руку палочку, и заклинания не будут оставлять даже вспышек, настолько ювелирно Ольха контролировала свою силу. Она хотела того же. И ради этого готова была терпеть многое. — Вообще-то, если сравнивать, мы с Иорветом примерно одного положения в обществе. Если я не ошибаюсь, у него было аж три имени, приставка отца и фамилия. Не знаю, что произошло, не лезла в его прошлое, но он отрёкся от своего рода. Потерял статус, а с ним и право на имена и фамилию. — Три имени, — задумалась Каллахан. — Это высоко, я так поняла. — Он мог претендовать на трон Гвиндейта, — пожала плечами эльфка. — А профессор Шиадаль? — Там… Там другой путь, — пожала губы Алирика. — Он никогда не был знатным, так что у него нет ни второго имени, ни фамилии. Не думаю, что он хотел бы, чтобы я рассказывала его историю. Джиллиан дошла до своей комнаты, с наслаждением закрыла и заперла дверь, поставила меч в специальную оружейную стойку и тяжело вздохнула, уставившись на лежавший на прикроватной тумбочке «Квиддич сквозь века». Под обложкой популярного чтива скрывался вытащенный из Запретной секции фолиант по некромантии. *** Северус медленно начал звереть. Будучи Стражем, тем, кто всегда сам отвечал за свою судьбу и всех близких, он не мог спокойно дожидаться возвращения эльфов из другого мира. В первую очередь его пожирало беспокойство — Иорвет вроде как там был далеко не бродячим музыкантом. Да, он постоянно убеждал себя в том, что его эльф может выпутаться из любой ситуации, выжить где угодно, но проще от этого не становилось. Он боялся, что не вернётся ни один, и у него не получится самому попасть к ним. Он меньше спал, постоянно видя кошмары. Ему не нравилась сгущающаяся вокруг атмосфера: несмотря на то, что Отщепенцы схлынули от территорий школы аккурат после исчезновения эльфов — что вообще-то очень подозрительно, — воздух был предгрозовой. Всем чутьём своей неблагой части он ощущал приближение бури. Северус считал, что это связано с исчезновением Иорвета, но следовало признаться самому себе — назревало что-то огромное. Что-то, что накроет острова, словно цунами. Скрасить это чувство ему помогали тренировки: воспоминания Пустельги оказались очень полезными, хоть Ольхи и пользовались другими стилями фехтования. Сам Северный ветер слушался его неохотно, магии жрал как не в себя, но компенсировал убойной силой, которую он и пытался использовать, попутно гадая, зачем же Алирика сделала это: такую кучу воспоминаний не подготовишь для чужого восприятия за короткое время призыва, значит, она занялась этим ещё при жизни. Кроме того, кажется, Файонаганн упоминал, что прошлое Иорвета скрыто. Уж не она ли постаралась? Встревать в очередные многоходовки не хотелось, ему с головой хватало Дамблдора, поэтому он просто тихо порадовался, что эльфка мертва и при всём желании влезть ещё одним игроком в распри Волдеморта и директора не сможет. Заметив его состояние, Меррида позвала его на Йоль в замок клана. Наверное, она сделала это вовремя — Северус всерьёз рассматривал вариант пойти в лес и попытаться найти Отщепенцев, чтобы заставить их открыть портал и для него самого, а после приглашения МакГонагалл… Нет, не одумался, но, когда согласился, осознал, что до праздников пропадать нельзя. Дни тянулись отвратительно медленно. Мир с каждым днём был серее — словно бы вернулось время после смерти Лили. И мысли о том, что Иорвет жив, просто далеко, никак не помогали. Ему оставалось сидеть в школе, следить за детьми и Дамблдором, и пытаться не свихнуться.