Мафия

      Интернет в офисе снова работает с перебоями. Матвей последний раз щёлкнул мышкой около пяти минут назад, а теперь сидит и смотрит на белую непрогруженную страницу с видом великого мученика. Впрочем, он действительно мучается этим бесконечным ожиданием. К счастью, пока парень делал свой проект, сервер ещё криво, косо, но тянул, поэтому всё удалось отправить в срок.       — Народ, у нас нагрузка большая, или что? — со вздохом спрашивает Сафонов, выглядывая из-за экрана.       Несколько человек тоже отрываются от своих дел, но только пожимают плечами. Конечно, нагрузка большая, ведь вся фирма сейчас работает, каждому нужен интернет. Интересно, у администрации свой сервер, или они тоже в непонимании сверлят взглядом компьютеры? Матвею очень хотелось бы узнать ответ на этот вопрос.       — Кость, сходи в технологический, — просит парень у коллеги. — Ты с ними всегда диалог ведёшь.       — Очень смешно, — фыркает Кучаев, нервно щёлкая мышкой.       — Ну, я без шуток. После тебя хоть какие-то подвижки начинаются.       Раньше Костя всегда сначала звонил старшему программисту — Феде Чалову, дабы провести не особо конструктивную беседу, в результате которой всё равно приходилось поднимать зад от стула и идти на разборки. В последнее время парень перестал быть столь тактичным и сразу врывался в соседний отдел, начиная рвать и метать. Потому что, по его мнению, только такой язык был понятен бездельникам технарям.       — Ты идёшь? — ещё раз спрашивает Матвей, умоляюще смотря на своего товарища.       — Ну, ёпт, я не собирался сегодня сраться с кем-либо, — стонет Костя, поднимаясь на ноги. Он разминает шею, спину, словно собирается выходить на боксёрский ринг, а потом вдруг берётся за трубку телефона. — Алло, Чалов? Я к тебе сейчас зайду. Без вопросов, давай.       Наверное, старший программист сейчас очень удивлён. Ещё никогда прежде звонки от рекламщиков не были такими спокойными, по крайней мере, от одного конкретного рекламщика. Правда, куда больше Федя удивляется, когда видит совершенно не взбешённого Костю, идущего к его столу.       — У нас там сервер опять тупит, сделай что-нибудь, как обычно, — устало произносит парень, смотря сквозь Чалова. Тот даже бровь приподнимает и заинтересованно наклоняет голову. Что-то, определённо, странное происходит со скандалистом Костей.       — И всё? И не будет никаких возмущений? Даже слюной не побрызгаешь? — Кучаев замучено закатывает глаза. — Ладно, понял.       Пока Федя занимается какими-то своими прямыми обязанностями, иногда встаёт из-за стола и начинает подходить к коллегам, интересуясь, как у них дела, как продвигается работа над проблемой, не нужно ли чем-то помочь, Костя всё ещё стоит около рабочего места Чалова, безжизненным взглядом рассматривая то ли пол, то ли свои кроссовки.       Этот месяц выдался слишком тяжёлым для парня, хотя начиналось всё очень даже неплохо, радостно, с дня рождения Вани. Кто бы мог предугадать, чем, в итоге, обернётся июль для некоторых работников отдела рекламы?       — Слушай, ты нормально себя чувствуешь? — обеспокоенно спрашивает Федя, кладя ладонь на плечо Кости. Тот вздрагивает от неожиданности, запоздало понимая, от кого сейчас услышал вопрос.       — Да, не парься. Просто навалилось как-то много всего.       — Расскажешь?       — С чего бы это? Тебя мои проблемы волновать не должны ни разу.       — Как хочешь, — пожимает плечами Чалов, устремляя взгляд в экран компьютера и что-то быстро набирая на клавиатуре.       Костя размышляет над тем, что высказаться, может быть, не самая плохая идея, ведь нельзя постоянно всё держать в себе. С другой стороны, откровенничать со своим злейшим врагом, как минимум, странно. И вдруг Кучаев задумывается о том, в какой момент они с Федей вообще стали врагами. А враги ли они, на самом деле? По сути, ненависть к программисту испытывает только сам Костя, а Чалов... Кажется, он абсолютно нормально относится к рекламщику, даже его возмущения воспринимает чуть ли не как черту Костиного характера, с которой просто нужно смириться. Даже сейчас Федя предлагает помощь, хотя и не настаивает на ней.       — Готово, — говорит программист. — Сервер у нас, конечно, ужасно перегружен. Надо менять, наверное, а то уже старый. Но сейчас должно чуть лучше работать, иди попробуй. Если вдруг ничего не поменяется, то тогда у меня ещё один вариант есть...       — Спасибо, — кивает Костя, и звучит это почему-то ужасно искренне, хотя раньше благодарности парня были похожи на какой-то плевок в душу, словно он любое полезное действие от старшего программиста видел чем-то должным, данностью, за которую можно и не расшаркиваться. — И по поводу моих проблем... Наверное, ты прав, мне действительно лучше поделиться этим с кем-нибудь. Если ты всё ещё готов меня выслушать, давай встретимся после работы?       Федя энергично кивает головой, стараясь лишний раз убедить Костю в своей готовности помочь советом и делом, если такое потребуется. Никаких планов у Чалова всё равно на ближайший вечер нет, так почему бы не потратить его на что-то действительно полезное.       Рабочий день Кучаева заканчивается чуть позже, поэтому он встречает программиста, сидящего на скамейке у входа в здание фирмы. Федя листает новостную ленту, изредка поднимая голову, чтобы увидеть рекламщика.       — Ну, рассказывай, — они идут по тротуару просто вперёд, не имея какого-то определённого маршрута для своей внезапной прогулки.       — В общем, всё началось после дня рождения Вани. Помнишь, ты поздравлял Марио с повышением? Он, оказывается, на тот момент ещё ни на что не согласился, но потом подумал-подумал и ушёл в директора. В коллектив ему было непросто вписаться, он сам жаловался, говорил, что там все такие дружные, а он какой-то левый. Вроде бы, даже подумывал над заявлением, ибо совсем не по душе эта работа. А ещё у Марио в личной жизни всё было не очень гладко. Знаешь Ингу?       — Это которая на место директора по маркетингу метила, полгода всевозможные пороги обивала?       — Чего? Она хотела на должность Марио? Просто я впервые об этом слышу.       — Ну, мне наши рассказывали. Инга типа постоянно около кабинетов администрации вертелась, даже спать с кем-то там начала, чтобы то ли больше знать, то ли просто подсидеть предыдущего директора. Он, кстати, пропал же, да?       — Да... Вот и Марио пропал. Семнадцатого числа я его в последний раз видел, а потом он больше на работе не появлялся. На звонки тоже не отвечал. Я уже к кадровикам пошёл, чтобы адрес его узнать, кое-как смог до квартиры добраться... — Костя тяжело вздыхает. — Дверь мне, конечно, никто не открыл. Вот тогда я понял, что Марио окончательно пропал. Причём, неизвестно, когда это случилось: в пятницу, на выходных или утром в понедельник. Я решил заявление в полицию написать... Кстати, ты не против, что мы сейчас в отделение зайдём? Тут недалеко, а я почти каждый день хожу, всё надеюсь, что они узнают, хотя бы жив Марио или нет.       — Да, конечно, пошли.       — Так вот, я подал заявление. Знаешь, что они мне сказали? Что это очень похоже на пропажу предыдущего директора, а значит здесь может быть замешана «Империя» или, что ещё хуже, «Ригель». И типа если они найдут след какой-нибудь группировки, то не будут в это соваться, ибо себе дороже. Охренеть, конечно. Отлично у нас менты в стране работают. Легко вот так всё свалить на преступность, чтобы ничем не заниматься, — Костя сжимает кулаки. — Но это ещё не всё. Потом пропала Инга. Тоже в июле, кстати. Никто её не видел, никто не знает, что с ней происходило в последнее время, никто даже заявление на её счёт подавать не стал, так как всем пофигу. Ладно, признаюсь, мне Инга тоже параллельна, я её недолюбливал всегда, но, чёрт возьми, это же какая-то система получается! Все, кто так или иначе были связаны с должностью директора по маркетингу, пропали при неизвестных обстоятельствах. Да, может быть, идиотское совпадение, всякое бывает, но я в это не верю. Если здесь действительно замешана какая-то группировка, то...       — Ты боишься, верно? — поскольку Костя внезапно замолкает, Федя решает продолжить за него.       — Конечно, я боюсь. Никто ведь не застрахован от такого. А я, например, был связан с Марио, мы общались. Конечно, друзьями нас сложно назвать, мы за пределами офиса практически не пересекались, но всё равно. Даже хрен с этим всем, потому что мне просто безумно страшно за самого Марио. Мне иногда кажется, что он всё ещё жив. Я верю в это и надеюсь, что он когда-нибудь вернётся.       Парни останавливаются около дверей отделения полиции, куда Костя приносил своё заявление. Федя остаётся ждать его на улице, пока Кучаев пытается добиться хоть какой-нибудь ясности. Всё безуспешно. Ему открытым текстом говорят, что никаких зацепок не имеется, значит, скорее всего, это связано с преступной стороной жизни столицы. Марио вряд ли жив, на это лучше не рассчитывать, а органы сделали всё, что было в их силах. Против «Империи» или «Ригеля» они бессильны.       Костя со злостью пинает камень, попавшийся под ногу, матерится сквозь зубы и облокачивается на серую кирпичную стену. Прохладный августовский ветер проходится по его лицу и рукам, заставляя поёжиться. Днём всё ещё тепло, солнце светит, как умалишённое, поэтому надевать куртку просто бессмысленно, зато по вечерам температура заметно падает, становится не так комфортно. Вот Федя, например, хотя бы в водолазке, в отличие от своего попутчика, мёрзнущего сейчас то ли от нервов, то ли от того, что стоит в одной футболке. Чалов думает про первое, но надеется на второе.       — Пойдём ко мне, а? — предлагает программист. — У меня чай есть офигенный успокаивающий. Всегда пью его, когда хрень какая-нибудь происходит.       — Пошли, — Кучаев соглашается слишком легко, потому что ему уже всё равно. Даже если бы Чалов пригласил его прямо сейчас пойти пешком во Владивосток.       Квартира у Феди очень маленькая, но безумно уютная. Костя почему-то вспоминает своё детство, смотря на аляповатые коричневые обои в цветочек, поклеенные в прихожей. Они напоминают ему комнату бабушки, где ещё стоял старый телевизор с выпуклым экраном, а на стене висел ковёр с оленями. Бабушка всегда жила вместе с Костиными родителями, до тех пор, пока её не стало.       На кухне у Чалова тоже веет уютом и домашним теплом. Звук кипятящегося на газовой плите чайника, большая кружевная салфетка на столе вместо скатерти, холодильник, увешанный магнитами... Костя с улыбкой рассматривает помещение, чувствуя себя невероятно хорошо и спокойно, будто он вернулся в родные места спустя полжизни.       — Тебе какая кружка больше нравится? — Федя показывает на красную в белый горох и аналогичную жёлтую.       — Красная. У меня такая была в детстве, пока её не разбили.       — Обидно, наверное.       — Да, не особо, — машет рукой Костя, отодвигая стул. — Я сам виноват, что поставил её на край стола. У нас в гостях тогда была мамина подруга с семьёй, а там дети маленькие, которые по всей квартире носились. Вот и разбили.       Чай оказывается действительно вкусным, и Кучаев никак не может от него оторваться. Федя ещё умудряется уговорить парня поесть с ним пельменей, потому что в одиночку ужинать как-то негостеприимно, а Чалов всё-таки довольно воспитанный.       — Мне кажется, это не чай успокоительный, а обстановка вокруг, — изначально Костя не хочет говорить об этом, потому что думает, будто от него такая похвала прозвучит странно. Он до сих пор не может понять, в какой момент они с Федей перестали быть заклятыми врагами и превратились в хороших знакомых. Впрочем, теперь парень даже жалеет, что не общался так с программистом раньше.       — Может быть, не отрицаю, — улыбается Чалов. — Кстати говоря, по поводу Марио. Тебе же сказали, что его пропажа связана с деятельностью «Империи» или «Ригеля»? В общем, есть возможность узнать, кто более причастен к этому, если причастен вообще.       — Как это?       — Ну, у меня просто есть один приятель, который состоит в «Ригеле». Если его, скажем так, коллеги окажутся ни при чём, значит, подозрения падут на «Империю». Конечно, это всё равно не особо поможет разобраться, но так появится хоть небольшая конкретика. Лучше сдвинуться с места на миллиметр, чем продолжать стоять.       — Мне аж интересно, откуда у тебя такие приятели? — Костя удивлённо моргает глазами.       — Мы в одном классе учились, а потом он за границу дёрнул, типа там жизнь лучше, хлеб вкуснее. Ничего у него там не сложилось, но сюда он вернулся уже частью «Ригеля».       — Фига себе прогресс в жизни, — присвистывает Кучаев. — Но так-то я буду тебе очень благодарен, если ты свяжешься с этим своим приятелем.       Федя доедает пельмени и только потом встаёт из-за стола, чтобы отправиться в другую комнату и позвонить человеку, который, возможно, что-то прояснит для Кости. Беседа идёт довольно быстро, поскольку приятель несколько занят своими прямыми обязанностями и не может сильно отвлекаться.       — Он обещал всё узнать и ответить где-то в районе пятницы, — говорит Чалов, возвращаясь. — Если тебе интересно конкретно его мнение, то он думает на «Империю», так как они уже не в первый раз промышляют подобным, а разгребает зачастую «Ригель», чтобы не возникало конфликтов с правительством и другими структурами.       — Спасибо, — Костя тепло улыбается. — Никогда не думал, что преступный мир окажется так близко ко мне и придётся даже немного сотрудничать с ним. Ладно, я пойду уже, а то время позднее.       За окном, действительно, стемнело. Дом Феди находится где-то во дворах, плохо освещённых, с тремя фонарями на всю дорогу до проспекта. Костя, кстати говоря, очень боится темноты, а тёмных улиц ещё больше. Его с детства пугала неизвестность, скрывающаяся в тени, поэтому он старался возвращаться домой до первых сумерек.       — Можешь остаться, если хочешь, — произносит Чалов, облокачиваясь на дверной косяк в прихожей.       — Что? — сказать, что Костя немало удивлён таким предложением, — ничего не сказать. Ещё несколько часов назад он воспринимал программиста исключительно, как врага, а теперь может остаться у него на ночёвку. — Не думаю, что тебе это будет удобно. К тому же, где ты меня разместишь? Дивана я у тебя не заметил, а коврик в коридоре меня не прикалывает, уж прости.       — Вообще-то, у меня есть раскладушка за дверью в спальне. Нет, я заставлять тебя не собираюсь. Просто подумал, что ты не очень любишь шарахаться в ночи по тёмным улицам.       Кучаев вопросительно смотрит на Федю. Неужели настолько видно, что он боится темноты? Впрочем, Чалов не ржёт, даже не посмеивается, значит, если заметил, то понял и принял. Надо сказать, что это уже не первый раз, когда парень проявляет подобную проницательность и предлагает свою помощь, тем не менее не навязывая её.       — Ладно, если раскладушка ещё в силе, то я могу на неё попретендовать? — спрашивает Костя со вздохом.       — Без проблем.       Федя уходит за спальным местом для своего нового знакомого, а Костя скидывает с себя кроссовки, которые уже начал зашнуровывать.

***

      Вот уже месяц, как Саша расправился с Ингой, по сути, просто убрав из своей жизни очередного человека, связывающего его с прошлым. Кокорин не особо любит про него вспоминать, а тем более делиться с кем-либо, ведь чем меньше окружающие будут знать о мужчине, тем легче ему потом решать свои задачи, втираться в доверие к людям. Однако в течение последних семи-восьми дней в Сашиной голове крутятся слова Инги по поводу Паши и его безумной любви. Да, поначалу мужчина воспринял мнение девушки несерьёзно, подумал, будто она пытается вывести его на откровение, ведь Инга всегда была довольно неплохим манипулятором, Саша даже перенял у неё несколько уроков. И всё-таки, чем дальше заходит Кокорин, чем ближе он к своей цели, тем больше препятствий попадается ему на пути. Он с ужасом осознаёт, что начинает привязываться к Паше, начинает испытывать какие-то чувства к нему.       — Ты минут пятнадцать смотришь на эту сигарету, — хмыкает Мамаев, через плечо глядя на своего подчинённого, расположившегося по обыкновению в кресле.       — Задумался просто.       — О чём думал?       — Неважно, — Саша щёлкает зажигалкой. — Я вот вчера с нашим пленником болтал по душам, и что-то он мне не нравится. Такое чувство, будто скоро с катушек съедет.       — Вообще-то, ты регулярно и с удовольствием бьёшь его и всячески издеваешься над ним на протяжении месяца. Ни у одного нормального человека психика не выдержит переносить подобное ежедневно. Хоть бы перерывы какие-то делал, Саш.       — Ой, какой ты сентиментальный. Можно подумать, тебя волнует его судьба.       — Нет, мне абсолютно плевать. Я просто высказался, чтобы ты не думал, будто от твоих «бесед» людям должно становиться только лучше. Но раз ты беспокоишься, давай пошлём кого-нибудь к этому Марио, чтобы они его проверили?       — Либо я тупой, либо идея твоя слишком заёбистая. Поясни.       — Пусть увидит кого-то другого, кроме тебя. Может быть, твоё лицо у него неконтролируемый стресс вызывает, поэтому он начинает крышей ехать. А так, придёт кто-то левый, посмотрит на него, убедится, что ты сделал из человека психа, и мы успокоимся. Кстати говоря, месяц — довольно серьёзный срок, не думаешь, что пора расставаться с ним?       Саша только отфыркивается. Вообще-то, он когда-то говорил о двух месяцах, которые планировал потратить на свою новую игрушку. Как раз ещё дней тридцать он может спокойно ею распоряжаться. Тем более, благодаря регулярным побоям Марио Кокорин начинает чувствовать себя гораздо лучше в моральном плане. Так что, мужчина заботится о собственном здоровье.       — Слушай, а пошли этих одинаковых, — предлагает Саша.       — Их зовут Лёша и Антон. Я понимаю, что ты их терпеть не можешь, но имей уважение. Они лучшие в моей организации, — Паша прекрасно знает, что его подчинённый сейчас закатывает глаза и кривит губы.       — Ты с ними носишься, будто они тебе родные. Это бесит. Ещё чуть-чуть, и я начну ревновать. Ты знаешь, насколько я страшен, когда ревную?       — Да-да, ты становишься просто неконтролируемым, — говорит Мамаев, кладя ладони на плечи Саши. — Но, если честно, мне это нравится. Правда, трогать Миранчуков я тебе, во-первых, запрещаю, во-вторых, не советую. Огрести можешь в разы больше, они ведь тоже парни с характером. Особенно Антон.       — Эта штатная подстилка меня до дрожи раздражает. Когда-нибудь я его пристрелю... Ай! — Кокорин получает довольно ощутимый подзатыльник.       — А, ну-ка, не обзывайся, иначе на неделю свалишь из моей квартиры. Ты же знаешь, что я буду защищать близнецов, пока не сдохну, потому что они мне слишком дороги. Как и ты. Но тебе, к сожалению, моя защита не особо нужна, сам за себя постоять можешь.       — Этим прям так нужна зато.       Паша только вздыхает. Он никогда не сможет объяснить Кокорину свою привязанность к Миранчукам, потому что для этого нужно было видеть их девять лет назад, шестнадцатилетними пацанами, которые на полном серьёзе заявили у него в кабинете, что готовы убивать людей хоть пачками, если им за это дадут крышу над головой и средства к существованию, а больше ничего и не надо. Паша тогда усмехнулся, подумав было, что эти мальчишки считают преступный мир какой-то игрой, но потом он заглянул им в глаза. Кажется, никогда прежде мужчине не удавалось видеть столько перенесённой боли во взгляде. Парни выглядели слишком серьёзно для своего возраста, и тому была всего одна причина — жизнь заставила. Видимо, очень многое произошло в прошлом у близнецов, раз им пришлось пойти на такие крайние меры, как присоединение к «Империи». Без нужды они никогда не пришли бы.       Паша не считает себя наставником или учителем для близнецов, ведь он просто дал им то, что просили, потребовав взамен преданность идеям организации и полную отдачу. Тем не менее, Мамаев не отрицает, что повлиял на воспитание парней, сделав их теми, кем они являются сейчас. В профессиональном плане, конечно. Как люди, Миранчуки сформировались задолго до встречи с Пашей.       — Кстати говоря, почему именно они? — спрашивает мужчина у Кокорина. — Есть же ещё Баринов, Максименко, Джикия на крайняк.       — Потому что пусть посмотрят, что бывает с теми, кто со мной связывается, и извлекут урок на будущее.       Разговор с близнецами длится минут десять, причём, только три из них тратится на объяснение сути свидания с Марио, всё остальное время Паша интересуется здоровьем и самочувствием Антона, временно выбывшего из строя из-за простреленного плеча. Саша думает, что Мамаев откровенно нарывается, ведя эти задушевные беседы с ненавистным для мужчины Миранчуком. На самом деле, Паша сейчас совершенно не думает о своих связях с братьями, просто в скором времени будут проходить очередные переговоры, и Антон должен поторопиться с выздоровлением. Но, к счастью, его рана уже практически зажила, превратившись в очередной шрам.       Десятая комната, в которой находится Марио, расположена на первом этаже здания. Там всегда пусто, потому что никому нет надобности ошиваться среди нерабочих помещений, существующих лишь для того, чтобы помещать туда временных заложников.       — Ещё бы в подвал посадили, — возмущается Антон, отыскивая цифру десять на номерках кучи одинаковых дверей. — За каким чёртом им вообще нужно столько пустых комнат, если используется всегда только одна? Не экономно.       — Скажи об этом Паше, пусть поразмыслит на досуге, — усмехается Лёша и хватает брата за руку, потому что тот практически пропускает необходимое помещение.       — Слушай, останься, наверное, здесь.       — Братик, ты серьёзно? Что я там, по-твоему, мог не видеть?       Тем не менее, Антон смотрит на Лёшу таким убеждающим взглядом, что тому приходится только закатить глаза и сдаться. Спорить с братом абсолютно бесполезно, особенно в случаях, когда он считает, что его действия направлены на благополучие близнеца. А Антон считает, что нечто, скрывающееся за дверью десятой комнаты, может нанести душевную травму Лёше. У того потрясений и без этого в жизни случалось предостаточно.       — Блядь, что это? — сквозь зубы шипит парень, наталкиваясь на какой-то предмет в темноте. — Хоть бы свет включали.       Он щёлкает выключателем, озаряя помещение светом одной тусклой лампочки под потолком. На каком-то матрасе у стены сидит мужчина, обнимающий свои колени и совершенно не реагирующий на вторжение в комнату.       — Эй! — обращается к нему Антон. — Жив, нет?       Мужчина поднимает взгляд на вошедшего. Лицо, измазанное кровью, испещрённое ранами и искривлённое от перенесённых страданий, не выражает абсолютно никаких эмоций. Впалые щёки и мешки под глазами только добавляют красок этому зрелищу, заставляя Миранчука нервно сглотнуть. Конечно, он был готов к чему-то такому, но надеялся всё же на лучшее. Вид мужчины слишком сильно напоминает ему некоторые моменты из прошлого, когда точно так же выглядел сам Антон.       — Пиздец, — шепчет парень, не осмеливаясь подходить ближе.       Да, что-то с этим человеком, определённо, не так. Может быть, первые признаки сумасшествия, может быть, просто серьёзный отпечаток психологической травмы, может быть, что-то другое, Миранчук всё-таки не специалист. В любом случае, он помнит, как выглядел Марио на той фотографии, по которой его удалось найти, да и своими глазами Антон тоже видел его. В тот раз, когда мужчина зашёл в их забегаловку за стаканом кофе. Теперь сложно представить, что это один и тот же человек.       Парень так и стоит около двери, нервно кусая губы. Он не знает, что делать, поэтому считает своё задание оконченным. Он опишет всё увиденное Мамаеву, а тот пусть уже принимает решение. Впрочем, и так понятно, что Марио оставят здесь, пока Кокорину не надоест над ним издеваться.       — Ну, как? — спрашивает Лёша, когда брат выходит к нему с каким-то нечитаемым выражением на лице.       — Плохо, но для Паши это будет нормально.       Они быстрее уходят от десятой комнаты и надеются больше в неё не возвращаться. По крайней мере, такие мысли приходят в голову Антону, но, кроме них, есть ещё одна. Миранчук понимает, что Марио не заслужил подобного, Марио вообще случайно оказался во всей этой истории, поэтому парень хочет спасти его. Правда, он пока не знает, каким образом, но на раздумья есть целый месяц.