***
Утро далеко не всегда начинается с кофе. Даже если это традиция, её очень легко нарушить внезапным телефонным звонком, что и происходит с Игорем. С каждым новым днём всё больше неприятных новостей, и это немного настораживает. Акинфеев не может усидеть на месте, когда слышит последние сводки из жизни своего борделя. Он заезжал туда буквально на прошлой неделе, всё было нормально, а теперь, пожалуйста, пришла беда, откуда не ждали, но, видимо, стоило. — Хорошо, я постараюсь приехать сегодня, — раздражённо выдыхает Игорь, упирая взгляд в заинтересованно слушающего Артёма. — Марина, я понятия не имею, что тебе делать. Да я не разбираюсь в этом, ну, вашу же мать! Попробуй как-то её уговорить дождаться меня. Я ничего не могу обещать, всё зависит от моей работы. Ты же прекрасно знаешь, что тут всё не менее непредсказуемо... Господи, боже. Выпей успокоительного, поговори с ней без истерик, и просто ждите меня. Не надо ничего закрывать! Не хватало мне ещё убытков из-за какой-то влюблённой дуры. — А теперь в подробностях, пожалуйста, — говорит Артём, когда Игорь завершает звонок и садится обратно за стол. Кофе уже остыл. — У меня в борделе случилось ЧП. Ну, как ЧП, херня полная, но эти люди умудрились раздуть её до катастрофы. Короче, целых три месяца к Луизе ходил один и тот же клиент. Ходил и ходил, может, она ему понравилась больше всех. Это, в принципе, нормально. А теперь мне звонит Марина и говорит, что Луиза собирается замуж за этого мужика. Только она прямо сейчас собирает вещи и уматывает из борделя в лучшую, так сказать, жизнь. — Погоди, а Марина — это кто? — Марина — это управляющая. Просто я же не могу там вечно пастись, я здесь нужен, вот и завёл себе управляющую, чтобы хоть кто-то там за всем следил. Так вот, Луиза обязана была предупредить минимум за неделю о своём решении, так как из-за её ухода нужно переписывать клиентов на кого-то другого, переделывать кучу бумаг, да и вообще надо узнать, насколько её потеря скажется на нашем заведении. Но Луиза, какого-то хрена, решила забить на предупреждение. Дождалась последнего момента, когда уже её мужик поставил ей ультиматум из серии «Или я, или трахайся там дальше, с кем хочешь». Естественно, она не хочет терять возможного мужа, и я её, блядь, прекрасно понимаю, я бы тоже между борделем и семейным счастьем выбрал бы второе. Только мы не можем просто так её внезапно отпустить. Ну, правила такие. Луиза не хочет никого слушать, истерит, наорала на Марину, у той поднялось давление, и она позвонила мне, так как Луиза заперлась у себя в комнате и не хочет говорить ни с кем, кроме меня. Но, слушай дальше! Если я не приеду сегодня, то она сбежит через окно к своему суженому. Нет, Артём, вот ты понимаешь весь абсурд ситуации? Лёша, раскладывающий на тарелку бутерброды, усмехается. Игорь ждёт реакции от своего напарника, который, удивительно, но даже не улыбается. Тогда он переводит взгляд на Рому, спокойно пьющего чай, прислонившись плечом к стене. — Какая-то хуйня, если честно, — наконец, произносит Артём. — Я вообще не понимаю этих чуваков, которые мутят со шлюхами. — Кхм, я бы попросил. У меня в заведении проститутки, — поправляет Игорь. — Одна херня. Я всё равно не понимаю, что руководит такими людьми. Ну, это же... проститутка. Она же, блядь, со столькими трахалась уже, что чисто психологически не сможет жить с каким-то одним постоянным мужиком. Вот, Ром, как психиатр, скажи, есть же какой-нибудь синдром проститутки или что-то подобное? Ну, должно же у них из-за профессии в мозгах что-то сдвигаться. — Зигмунд Фрейд говорил о существовании комплекса «Мадонны и Блудницы»... — начинает Рома. — Так, стоп, давай без всяких дедушек Фрейдов. Я всё равно ни черта не пойму, поэтому кратко и по сути. — Ну, существует мнение, что некоторые мужчины делят всех женщин на две категории: либо святые, к которым нельзя испытывать влечения, либо проститутки, с которыми, наоборот, даже необходимо удовлетворять свои желания. Поэтому появляются такие личности, выбирающие себе женщин из второй категории, так как к ним есть хоть какое-то проявление любви. Что касается самих проституток, то у них рано или поздно наступает момент профессиональной деформации, а он иногда выражается в потребности к бесконечным связям. То есть, если забрать проститутку из привычной ей среды, можно натолкнуться на то, что ей не хватит одного постоянного партнёра, и она будет искать себе ещё хотя бы одного. Но это мы говорим как бы о людях с некоторыми психическими отклонениями. Никто же не знает, обладают ими Луиза и её избранник или нет. — Ну, то есть я могу быть прав, что не понимаю таких людей? — спрашивает Артём. — В целом, да. А ещё есть момент, когда некоторые мужчины специально хотят связать свою жизнь с проститутками, стриптизёршами, порноактрисами и прочими из этой категории, потому что видят в данном действии своеобразное спасение. Типа вытащить девушку со дна, показать, что есть жизнь за пределами всей этой грязи и разврата... — А вот это уже вообще хуйня полная, — категорично заявляет Артём. Игорь морщится, отпивая немного холодного кофе, который, ко всему прочему, оказывается ещё и очень горьким. Надо было хоть в микроволновку чашку поставить, что ли, хотя это то ещё извращение. А вообще давно пора уже поехать к себе в бордель, чтобы решить там некоторые насущные проблемы. С другой стороны, у Игоря даже при простом телефонном разговоре мозг вскипел от идиотизма, в который его посвятили. Что же будет, когда он лично убедится во всём этом? — Доброе утро, — говорит Антон, проходя мимо стола. Рома с Игорем приветственно кивают ему, пока Артём только брезгливо дёргает верхней губой. Он всё ещё недолюбливает этих двух, но Лёша кажется немного приятнее, потому что молчит чаще. Антон целует брата в висок, с интересом смотря на ещё не доделанные бутерброды, после чего берёт один из них, получая от Лёши недовольный взгляд. Он вообще-то пытался как-то красиво оформить их завтрак, минут десять на это всё потратил, чтобы Антон просто взял и нагло влез. Но не успевает Лёша выразить своё недовольство словами, как все присутствующие на кухне одновременно вздрагивают от неожиданности. Дело в том, что Федя, стоящий в дверном проёме, очень громко чихнул. Игорь, который в ту же самую секунду подумал о том, что пора, наконец, заканчивать с приёмом пищи, нашёл в этом действии коллеги знак судьбы, хотя, конечно, не предполагал, что он наступит так скоро. А Федя чихает ещё два раза, да и вообще выглядит не самым лучшим образом. — Господи, у тебя есть одежда, — удивляется Артём, поскольку Смолов обычно всегда ходил полуголым, считая свой торс произведением искусства, украшающим любое помещение, кроме кабинета Дениса. А теперь он сидит в каком-то дурацком бледно-сером свитере и явно продолжает мёрзнуть. — Мне не нравится твоё лицо. — Твоё тоже не шедевр, — произносит Федя и разражается громким кашлем, в конце которого снова чихает. — Блядь, началось. Слушай, отодвинься со своими соплями подальше, а? — Я сижу у стены, куда мне двигаться? — зло спрашивает Федя. — Ты заболел, что ли? — предполагает Рома. — Ничего себе, впервые за последние года четыре. Хотя, возможно, больше. — Я сейчас сдохну, — стонет Федя, упираясь головой в стену, чтобы не упасть лицом на стол. — Слушай, а ты можешь его вылечить? Ты же врач, — обращается Артём к Роме. — Просто как-то не хочется слушать его нытьё весь день или дольше. — Я психиатр, так что, прости, ничем не могу помочь. А вообще не рекомендую вам находиться в одном помещении, можете заболеть все, — с этими словами Рома решает последовать собственному совету. Артём на всякий случай отодвигает стул подальше от Феди, и тот как раз снова чихает, чуть ли не разбрасывая свои сопли по столу. Дзюба думает, какого чёрта его друг вообще выперся из комнаты, сидел бы, болел там в одиночестве. Нет же, пришёл сюда, чтобы всех поставить под угрозу. Вот лично Артём в своём иммунитете уверен — его лопатой не убьёшь, но есть же и другие люди, например, Игорь, который не внушает особого доверия. В целом, если заболеют ещё и Миранчуки, то это можно будет назвать катастрофой. Половина этажа не сможет работать, и Денис вряд ли обрадуется, узнав такую новость. — У тебя примерно тридцать семь, — серьёзно говорит Лёша, прикоснувшись губами ко лбу Феди. Артём на заднем плане громко закашливается, подавившись куском курицы. — Тридцать семь чего? — хрипло интересуется Смолов. — Градусов в температуре, дебил, — подсказывает Артём. — А вообще я бы не особо доверял этому народному целителю. — Не, Лёшины губы реально нормально температуру определяют, — заявляет Антон. — Тебе лучше принять какие-нибудь таблетки и лечь спать. Быстрее пройдёт. Пошли, — Лёша тянет Федю со стула, на котором тот уже достаточно удобно устроился и к которому вполне привык. В комнате Смолова ничего невозможно найти, хотя, казалось бы, близнецы не так давно наводили тут порядок. Поиски аптечки или её подобия оказываются совершенно напрасными, хотя Федя уверен, что была какая-то то ли красная, то ли зелёная коробка в шкафу, где валялось несколько пачек каких-то таблеток. — Я, кажется, нашёл! — радостно сообщает Антон, вытаскивая действительно зелёную небольшую коробку из-под завалов Фединых ремней. — М-м-м, презервативы. Самое важное в аптечке, Федь. О, какие-то капли... для глаз. Ватные палочки тебе зачем вообще? — Хватит издеваться, лучше найдите мне одеяло, — бурчит Смолов с кровати, закутавшись в покрывало. — Как он живёт без лекарств, интересно? — задумчиво продолжает Антон. — Это чего? — удивлённо смотрит он на листок, протянутый Лёшей. — Это ты сейчас пойдёшь и купишь в аптеке, раз Федя нихрена не переживает о своём здоровье, — со стороны кровати раздаётся что-то несогласное. — А ты что делать будешь? — Буду следить, чтобы ему не стало хуже. Давай, Тош, до аптеки ещё полчаса идти надо, ты только время зря тратишь. Когда брат уходит, Лёша принимается искать одеяло, которое Федя просил. Впрочем, найти одеяло оказывается чуть легче, чем аптечку. — У тебя даже градусника нет, не говоря уже о банальных таблетках от головы. Как ты умудряешься жить? — спрашивает Лёша, придвигая стул к кровати. Федя отчаянно пытается распутать одеяло, но, видимо, в его состоянии это слишком сложно сделать. Приходится ему помочь. — Потому что я в последний раз болел лет шесть назад. Сейчас даже число тебе назову. Двадцать пятое декабря, вот. Как сейчас помню, это был две тысячи пятнадцатый, я проснулся в час дня и понял, что всё, пиздец. Ни на какое собрание в группировке я не приду, и праздничный ужин с Ингой тоже отменяется. — Поменьше говори, — советует Лёша, когда после своего потока воспоминаний Федя снова начинает долго и громко кашлять. — Забавно, что ты заболел именно в такую дату. Да ещё и в тот же год, когда... — Когда, что? — с интересом спрашивает Федя. — Было одно очень важное в моей жизни событие, — загадочно говорит Лёша и начинает улыбаться, отворачиваясь в сторону. Федя никогда не считал себя любопытным человеком, это, скорее, всегда относилось к Артёму или Саше, ему же в большинстве случаев было плевать на разные тайны. Даже если была возможность что-то узнать, он махнул бы рукой, так как зачем прилагать лишние усилия ради сомнительного результата. Но вот сейчас... Наверное, это из-за того, что он заболел, иначе вообще непонятно, почему вдруг появилось желание узнать, о чём говорит Лёша. А сам Миранчук, наверное, только и ждёт вопроса. Ну нет, идти на поводу даже в больном состоянии Федя не собирается... Или сейчас всё же стоит попробовать? Тяжёлый мыслительный процесс отображается на лице Смолова где-то с минуту, а потом он собирается с силами и спрашивает прямо, что именно произошло шесть лет назад двадцать пятого декабря. — Мы с Тошей решили отметить католическое рождество, потому что решили, что это прикольно, — отвечает Лёша. — У нас тоже планировалось что-то вроде праздничного ужина. Тоша обещал какой-то охрененный салат по рецепту из интернета. Знаешь, его попытки что-либо приготовить раз в сто лет, уже можно считать за событие. — Да ладно, — цокает языком Федя. — Быть не может, чтобы вся тайна заключалась в салате. — А я тебе и не говорил, что в нём. Ты просто не умеешь слушать до конца, но раз тебе дальше неинтересно... — Интересно! — и, снова улыбнувшись, Лёша продолжает... Антон долго смотрел на картинку, где было показано, как надо нарезать помидор для салата. Он всегда думал, что его режут каким-то одним образом, ну, вдоль или поперёк, а тут какие-то извращения. Да, надо было не предлагать инициативу с этим салатом, потому что Антон изначально знал, насколько идея безвыигрышная. Особенно в его исполнении. С другой стороны, а не пофиг ли, в каком виде будут смешаны куски помидора с остальными ингредиентами? Суть же в том, что это помидор, а не яблоко. — Тош, — Лёша подошёл к брату, заинтересованно рассматривая его попытки познать кулинарию. — Повернись, пожалуйста. А теперь закрой глаза и вытяни руку. — Какую? — Правую, — Антон резко вытянул её вперёд, чуть не попав в лицо близнеца. — Ну, спасибо, что не в глаз. Эй, не подсматривай! — Да откуда мне знать, что ты сейчас будешь делать? Ладно-ладно, — он демонстративно прикрыл глаза свободной ладонью и даже отвернул голову в сторону. Антон почувствовал сначала прикосновение брата к запястью, а потом что-то холодное в районе безымянного пальца. Ну, наверное, где-то там, потому что сложно определить по ощущениям. — И что это? — открыв глаза, он вопросительно уставился на кольцо. Обычное такое кольцо, надетое как раз на безымянный палец. — Дорогой, братик, мы с тобой в отношениях уже чуть больше года. В настоящих отношениях, как у всех нормальных людей. Напомню тебе, что третьего сентября в прошлом году ты поклялся, что мы всегда будем вместе и будем принадлежать только друг другу... — Я согласен, — усмехаясь, произнёс Антон. — М-да, какой же ты романтичный. Я тут целую речь сочинил, а ты даже договорить не дал. — Я не романтичный? Ты извини, конечно, но для кого я тут два часа режу помидор? И вообще, если бы я был не романтичным, я бы не признался тебе первым. Но ладно, соглашусь, предложение на кухне я бы не выдумал... Кстати, а где твоё кольцо? — Лёша тут же положил его в ладонь брату. Антон немедленно взял его за руку и надел кольцо на безымянный палец. — Ну, вот, теперь всё, как надо. — Ага, только это другая рука, придурок. — Да, блядь. Теперь всё нормально? — Да, теперь всё нормально, — сказал Лёша, рассматривая кольцо. — Тогда пойду завтра поменяю фамилию. Федя смеётся, почему-то даже не удивляясь особо, что Антон мог перепутать руки. Лёша выглядит очень счастливым, и от этого Смолову на душе становится гораздо лучше, чем было с утра, когда всё бесило по причине плохого самочувствия. — Выходит, что вы семья во всех смыслах, — говорит Федя. — Ну, что-то вроде, да. — Я, кстати, хотел когда-то сделать Инге предложение. Наверное, это хорошо, что я узнал про её измену и не успел ничего сделать. Вышла бы какая-нибудь хуйня. С другой стороны, вышло не намного лучше, — Федя переводит взгляд на потолок. — Лёш, можно очень странный вопрос? Вот если бы ты знал, что Антон тебе изменяет, ты бы бросил его, перестал бы любить? — Нет. Я бы просто закрыл на это глаза. Лёша поднимается со стула и идёт к окну, чтобы задвинуть штору плотнее. Вопрос Феди его нисколько не задел, хотя, впрочем, оказался достаточно правдоподобным, только сам Смолов об этом не знает. Лёша ответил так, как поступил бы на самом деле. Как, в принципе, и поступал несколько лет подряд. — Хотел бы я, чтобы меня кто-то любил так же, как вы друг друга любите. У Лёши рука случайно дёргается, и штора слетает с одного крючка. К счастью, именно сейчас решает вернуться из аптеки Антон с пакетом каких-то лекарств, которые, может быть, не слишком соответствуют списку брата. Лёша выбирает из них нужные и ставит на тумбочку, говоря Феде, когда и что надо принимать, но потом на всякий случай записывает это, так как Смолов вряд ли запомнил с первого раза, а у Лёши нет бесконечного количества времени, чтобы контролировать его действия и бегать уточнять, точно ли он выпил необходимую таблетку. Времени, конечно, нет, но он всё равно к нему ходит и уточняет, напоминает, проверяет. Федя даже удивляется, поскольку никогда в жизни никто с ним так не возился. Это, кстати, довольно приятно, жаль, что поводом к заботе служит болезнь. Он знает, что стоит ему выздороветь, и Лёша будет относиться к нему, как раньше. Разумеется, не менее хорошо, но уже без такого милого беспокойства. Феде тридцать один год всё-таки, поэтому глупо переживать за него, словно за ребёнка. Антон за те три дня, как Федя болел, зашёл к нему только один раз. Поинтересовался, не стало ли Смолову лучше, постоял немного для приличия и ушёл. Лёша потом объяснил это тем, что Антон боится заболеть, а болеет он всегда тяжело. — Поэтому ты так хорошо разбираешься в этом? — спрашивает Федя. — Да, в детстве часто приходилось его лечить. — А родители? — Им... было некогда, — тише произносит Лёша, продолжая методично складывать лекарства в каком-то особенном порядке в коробку. — Вообще, Федь, не надо про родителей. Помнишь головинское «Правило №6»? Вот это к нему относится. Хотя Антон старается не пересекаться с Федей, пока тот нездоров, он всё равно каждый раз спрашивает у брата, не подохнет ли случайно их напарник. Да, именно в такой интонации, чтобы не казаться слишком переживающим. Лёша отвечает всегда одинаково: «От простуды никто ещё не умирал». Пожалуй, Антон беспокоится даже чуть больше брата, просто не хочет, чтобы это было заметно. Он знает, что Лёша всё равно догадается, но Лёше знать можно, а вот другим не стоит. Почему-то в такие моменты Лёша не испытывает ни капли ревности к брату, да и к Феде он ненависти не чувствует, как и не чувствовал ранее. Наоборот, за три дня Лёша даже несколько раз ловит себя на мысли, что к брату и напарнику он стал относиться почти одинаково. С почти одинаковой степенью любви и привязанности. Неужели это и есть та самая грань, которую лучше не переходить? Или, может быть, он пока ещё ничего не перешёл, но близок, поэтому стоит вовремя остановиться? Только Лёша понимает, что останавливаться, пожалуй, поздно. Он просто закрывает глаза, говоря себе, что всё нормально. Пока всё нормально.***
Чаще всего, переживать за других людей, особенно достаточно близких, — это нормально. Только Антон, например, не считает Федю настолько близким, чтобы свои переживания выражать открыто и не бояться, что они станут заметны другим. Так же думает и Денис, переживающий о Марио. Изначально он списывал своё беспокойство за помощника на собственную профессиональную выгоду, поскольку было бы очень не к месту потерять такого ответственного человека, как Марио, без чьей помощи уже все были, словно без рук. Даже Илья отметил полезность Марио и не раз одобрительно качал головой, когда Фернандес за короткое время находил и приносил ему что-то нужное. А Илья, кстати, вообще не склонен хвалить кого-либо. Во всех он находил минусы: слишком беспечный Артём, чересчур требовательный Игорь, не умеющий сосредотачиваться на чём-то одном Саша, Федя, которому плевать на результат и время, который, ко всему прочему, ещё и курил в компьютерной на расцвете своей карьеры в «Ригеле», что жутко бесило Илью. Зато к Марио почти невозможно прикопаться, да и не хочется как-то. Он не перегибает палку, но и не относится ко всему спустя рукава, действует где-то на отметке той самой золотой середины. Однако это всё об отношении Ильи к Марио. Денис тоже считает Фернандеса почти идеальной кандидатурой на роль помощника руководителя. Ни Игорь, ни Федя не были сосредоточены полностью на этих обязанностях, постоянно совмещая с чем-то ещё, поэтому неудивительно, что они не могли так же безукоризненно со всем разбираться, как Марио, который больше ничего не делает. Впрочем, однажды он прямо спрашивает у Дениса, что будет дальше, когда не останется бумажной работы, когда Илья не будет нуждаться в помощи. — Бумажная работа будет всегда, уж поверь, — говорит Черышев. — Да и невозможно переделать всё. — Но когда-нибудь должен наступить момент, что можно будет отложить бумажки, и я уже не понадоблюсь. К тому же, наверное, это странно, что другие рискуют своими жизнями, пока я сижу в кабинете. — А ты хочешь делать что-то другое? — Мне просто интересно, отправишь ли ты меня на какое-нибудь задание. — Вряд ли. Это слишком опасно. — А другим не опасно? Чем я хуже? — Марио, давай смотреть правде в глаза, ты всю жизнь занимался бумажками, а они всю жизнь убивали людей. Наверное, каждый должен делать то, для чего был создан. Бессмысленно сейчас заставлять тебя стрелять в людей, посадив при этом условного Артёма перед документами, чтобы он в них разбирался неделю. Фернандес утвердительно кивает головой несколько раз, хотя ответ его не слишком устраивает. Он чувствует нечестность по отношению к другим коллегам, понимая, что в их глазах его привилегии кажутся совершенно незаслуженными. Психическая травма вряд ли освобождает от типичной для члена преступной организации работы. По крайней мере, Марио так кажется, как и кажется и то, что коллеги просто не показывают своего настоящего отношения к нему. — Боже, какая чушь, — фыркает Игорь. — Марио, мы совершенно нормально относимся к тебе и твоему положению в «Ригеле». Надеюсь, это не прозвучит слишком грубо, но нам вообще плевать, что ты делаешь. Сам подумай, есть же Илья, который тоже пережил травму, который тоже сидит в кабинете и не выполняет задания. — Но ведь Илья убивал раньше, да и теперь он ищет нужную информацию для ваших заданий. — Каждый занимается тем, к чему лучше всего приспособлен, — пожимает плечами Игорь, ставя кружку из-под кофе в раковину и включая воду. — Мне больше интересно, Марио, почему ты пристаёшь ко всем с этим вопросом. — Чувствую себя виноватым перед вами, — вздыхает Фернандес. Ему хочется подойти с аналогичным вопросом к кому-нибудь другому, так как Игорь говорит совершенно то же самое, что и Денис, а толку от этого мало. Однако Марио понимает, что вряд ли его хоть кто-то захочет выслушать, скорее всего, отмахнутся, приняв все опасения за несусветную чушь. — Ты думаешь, что если я отправлю тебя на обычное задание, то тебе станет легче, ты искупишь свою несуществующую вину? — спрашивает Денис, когда Марио в очередной раз сидит в его кабинете. Сегодня пятница, он всегда работает по пятницам не у себя. — Я, конечно, мог бы это сделать, но не вижу смысла. Я не хочу, чтобы ты умер. — Почему? — Потому что я потеряю очень важного подчинённого, очень хорошего работника и... В общем, твоя потеря для «Ригеля» будет почти невосполнимой. — Неправда. Незаменимых не бывает. — Смотря, в каком контексте заменять. Денис хмурится, потом подходит к столу и двигает вазу со свежим букетом чуть левее. Он смотрит на него издалека, но, видимо, не остаётся довольным, поэтому двигает её обратно. — И о каком контексте была речь? — спрашивает Марио, поднимая взгляд от раскрытой папки. Денис несколько удивлённо смотрит на него, будто уже совсем забыл начало разговора, будто они вообще не разговаривали, а молча занимались каждый своим делом. Денис неслышно усмехается и, коротко улыбнувшись, произносит: — Тебе завтра уже надо предоставить отчёт. Если планируешь всё ещё оставаться незаменимым работником, то лучше не отвлекайся.